Исполнитель

Хозяин помялся.

— Не сердитесь, добрый пан, но ужин ещё не готов.

Первей улыбнулся чуть шире.

— Не страшно, хозяин. Я посижу в уголке, выпью пива, а вы пока дожаривайте ваших гусей, и что там ещё у вас есть?

Хозяин комкал свой засаленный передник.

— Прошу прощения, добрый пан, те гуси не про вас...

— Не понял — улыбка сошла с лица Первея.

Хозяин смотрел на него затравленно.

— Не гневайтесь, добрый пан. Сюда в любой момент может заскочить наш ясновельможный пан Тыклинский, и горе мне, если на стол ему тотчас не подать горячий ужин. В тот раз он чуть не запорол меня насмерть...

Рыцарь медленно присел на скамейку.

— Он точно должен приехать в это время?

Хозяин тяжко вздохнул.

— Да кто ж его знает. Ясновельможный пан никому не докладает, что у него в голове. Только пан Тыклинский требует, чтобы в любое время дня и ночи в любой корчме на его землях ему подавали горячее, а есть или нет — то пана не колышет...

— Но ведь гуси-то пережарятся, сколько ты будешь их держать на очаге?

Хозяин вздохнул ещё тяжелее.

— Придётся жарить новых, а эти... Может, пан рыцарь подождёт часок, тогда я зажарю свежих, а эти пойдут на стол доброму пану?

Первей рассмеялся.

— У тебя всё в порядке с головой, хозяин? Мне кажется, ты делаешь всё возможное, чтобы напрочь отвадить посетителей от своего заведения.

— Посетители... — хозяин тоскливо поглядел в окошко, по случаю летней погоды не имевшее даже рамы, через которое лениво выползал из харчевни слоистый дым — Через земли пана Тыклинского давно уже стараются не ездить одинокие путники и даже обозы, так что отваживать, почитай, и некого.

Первей смотрел невозмутимо. Всё верно, значит, Голос, как всегда, точен. Ну что же, здесь мы сегодня поработаем...

— Кружку пива, каравай хлеба и кусок брынзы. Брынза-то есть у тебя?

— Найдётся, добрый пан — радостно закивал головой хозяин — Ещё есть тыквенная каша, если добрый пан не побрезгует...

— Давай и кашу, чёрт с тобой. И овса моему коню, сейчас!

Хозяин снова смутился.

— Так что, нету овса, добрый пан.

— Врёшь — прищурился рыцарь — Опять для своего пана бережёшь?

— Клянусь Христом, нету, не гневайтесь, пан рыцарь — хозяин округлил глаза — Сено вот есть, свежее сено, хорошее...

— Так... — Первей встал — Пойдём-ка в твои закрома, добрый хозяин.

Он привычно напрягся, по телу пробежала дрожь, сменившаяся вроде бы холодком. Глаза хозяина остекленели, он повернулся и зашагал в чулан.

Овса в чулане действительно не оказалось, зато нашёлся мешок ячменя. Ладно, сгодится и ячмень...

Первей самолично насыпал в торбу Гнедка ячменя, со своей ладони скормил полкаравая хлеба. Деловито обшарив кладовку, Первей нашёл початый свиной окорок, связку колбас, длинный ломоть копчёного свиного сала, висящий на крюке, здоровенный кусок брынзы, две ведёрные оплетённые бутыли с красным вином и бочонок с пивом. Бутыли... Надо же, до чего точен Голос. За такого прознатчика некоторые отвалили бы гору золота.

Рыцарь достал тёмный флакон с притёртой пробкой. Откупорил одну бутыль, понюхал. Так себе винцо...

Серая струйка порошка сыпалась в широкое горло бутыли. Первей чуть пощёлкивал ногтем по флакону, одновременно следя, чтобы порошок не прилип к горлышку бутыли. Так, хватит. Остальное во вторую бутыль...

Освободив хозяина от гипноза, рыцарь уселся за стол.

— Да, хозяин, и как только держится твоё заведение!

— Ой, и не говорите, добрый пан. С тех пор, как на смену покойному старому пану пришёл молодой, я несу одни убытки, только убытки и ничего кроме убытков. А куда деваться, добрый пан? Это вам не прежние времена, когда захотел — ноги в горсть, да и пошёл себе к другому господину. Ныне мужикам бегать строго заказано.

Первей молча пил пиво, закусывая ломтями хлеба с положенными поверх ломтями брынзы — тоже немецкий обычай, притащенный сюда поляками. Впрочем, Первею было всё равно, в еде он давно не чувствовал особого вкуса — поел, и ладно. Да скоро ли явится этот самый ясновельможный пан Тыклинский? Плохо, если сегодня придётся ночевать в этой халупе. Тут, поди, и клопы имеются...

"Отзовись, Родная"

"Слушаю тебя, рыцарь"

Да, похоже, они-таки сработались — Первей и его ведущий Голос. Надо же — наяву и откликается по первому зову...

"Когда этот явится? Ты же всё знаешь"

Короткий бесплотный смешок.

"Да, я знаю многое, но далеко не всё. Этот ясновельможный пан Тыклинский непредсказуем, как всякий полоумный маньяк. Кто знает, что в голову ущербную придёт — одно лишь ясно: мысли светлые её не посещают"

Рыцарь засмеялся в голос, и хозяин со служанкой покосились на него изумлённо — всего-то кружка пива...

"Обрадую тебя. Похоже, в голову ясновельможного пана пришла-таки нужная нам мысль. Он скачет сюда, в корчму"

Первей оставил недопитую кружку пива. И пиво-то у него дрянь... Верно подмечено в народе — у злого хозяина доброго пива не бывает...

Вдалеке послышался нарастающий топот множества копыт — ни дать ни взять, скачет дикая татарская конница с Дикого Поля. Погоня, что ли?

Дверь распахнулась от мощного удара, едва не слетев с петель (вот почему новые двери, сообразил Первей — похоже, хозяину приходится менять их часто), и в корчму ввалились дюжие молодчики, гогоча и улюлюкая. Впереди всех явился роскошно одетый молодой человек, с саблей и кинжалом на боку, в высоких запылённых сапогах, поигрывающий нагайкой.

— Эй, где ты там, Гонза? Слезай со своей козы, я хочу заглянуть в твои прекрасные очи!

Громовой хохот, от которого заколебалось даже пламя в очаге. Корчмарь уже спешил навстречу с угодливой улыбкой, распластавшись в подобострастном поклоне.

— Горячее на стол, живо! И вина! Гжесь, Войтек, Клык, Рябой — немедленно найдите в этой дыре приличную девку, да смотрите, чтобы нетронутую — шкуру спущу! И не тащите мне десятилетнюю, как в прошлый раз — у девки должны быть титьки, дурачьё! Себе можете взять что хотите, лишь бы не девку. Всё ясно?

— Так есть, светлый пан! Сей момент доставим!

— Бегом марш!

Когда четверо смелых отправились на поиски добычи, пан Тыклинский размашисто пересёк корчму, сел на лавку и только тут заметил Первея, спокойно сидевшего в тёмном углу.

— Это ещё кто? Эй, любезный пан! Будьте добры, подойдите сюда!

Рыцарь не пошевелился, спокойно прихлёбывая пиво. Дрянь пивцо-то, дрянь...

— Эй, любезный! Он глухой?

— Я отлично слышу вас, пан Тыклинский.

Галдёж в корчме затих.

— Кто вы такой, и откуда знаете меня?

Первей снова отставил кружку. Нет, как хотите, моча, а не пиво...

— Я Исполнитель.

— Исполнитель чего?

Первей промолчал, откидываясь на лавке, опираясь на стену.

— Я не слышу ответа.

— Пан Тыклинский, ну зачем вам знать ненужное? Всё, что от вас требуется — быстро и чётко исполнять мои команды.

Вот теперь в корчме стало по-настоящему тихо, только огонь шипел и потрескивал в очаге. Нет, так не пойдёт — того и гляди, разразится драка, а он один... И потом, Приговор следует исполнять точно.

Рыцарь привычно сосредоточился — волна дрожи, затем как бы холодок...

— Подойдите сюда, пан Тыклинский.

Вышеназванный пан встал, как сомнамбула, неловко переставляя ноги, подошёл к столу, за которым примостился Первей.

— Садитесь, прошу пана.

Зачарованный со стуком, как кукла, сел на лавку напротив.

— Я королевский исполнитель, прибыл сюда по вашему делу — рыцарь почти не солгал — Но это чуть позже, а пока, мне кажется, вашим молодцам пора выпить и закусить.

Или хотя бы выпить, подумал Первей, ослабляя нажим.

В глазах пана Тыклинского появилось некое осмысленное выражение.

— Я рад приветствовать ясновельможного пана королевского прокурора на своей родовой земле. Эй, Гонза! Вина! Все пьют!

Гул голосов разом возобновился, молодцы пана Тыклинского рассаживались кто куда. Похоже, у пана проблемы, ну так это его проблемы. Для рядового бандита первое дело — выпить и закусить.

Гонза уже тащил на подносе кружки на всю компанию. Первым делом он подбежал к столику, за которым сидели пан Тыклинский и Первей, подобострастно и ловко выставил два высоких гранёных стеклянных кубка. Первей усмехнулся — видать, не всю ещё посуду перебили молодцы ясновельможного пана в зачуханной корчме.

— Я попросил бы вас пока воздержаться, пан Тыклинский. У меня для вас есть приятный сюрприз.

И снова Первей почти не соврал. Есть сюрприз, конечно есть. Ну разве что не совсем приятный.

Ясновельможный пан с готовностью отставил кубок, выжидательно глядя на Первея. Ишь ты, какой послушненький стал, гад...

Рыцарь неторопливо вытащил свиток, заготовленный заранее. Всё верно — список преступлений доброго пана был так велик, что запомнить его наизусть было непросто.

— Ознакомьтесь с сим документом, ясновельможный пан — прислушиваясь к шуму в зале, Первей протянул свиток пану Тыклинскому.

Шум в корчме между тем стихал, и вообще здесь творились интересные вещи — дюжие головорезы ясновельможного пана на глазах сникали и один за другим валились под стол. Не успели закусить, подумал рыцарь мельком.

— Что...Что это? — хрипло спросил молодой пан. Свиток в руках сильно дрожал.

— Список твоих преступлений, что же ещё? — Первей осматривал залу, где в беспорядке валялись приспешники доброго пана — Кто из них Щучья Кость и Кочан?

Пан Тыклинский поднял полубезумные глаза, и Первей вошёл в них взглядом. Глаза ясновельможного пана вновь остекленели.

— Кто из них Щучья Кость и Кочан? — повторил вопрос Первей.

Пан ткнул рукой раз, другой, с трудом облизал губы. Рыцарь встал из-за стола.

— Вставай, ты мне поможешь. Эй, Гонза, иди сюда, ты тоже нужен!

Корчмарь не отзывался. Первею пришлось пройти в кухню, где он обнаружил забившегося в угол хозяина, дрожавшего крупной дрожью, словно конь. Служанка, похоже, сбежала. Хорошо, что сам не сбежал с перепугу, подумал рыцарь, ищи его потом... А впрочем, теперь уже не страшно. Если что, его найдёт Святая инквизиция, в конце концов.

Первей взял корчмаря за жирный подбородок, поднял голову и посмотрел ему в глаза. Нет, не стоит тратить на этого слизня ману.

— Вставай. Ты мне нужен. Встать!

Втроём они взялись за тяжёлоё, неподвижное тело, на котором жили теперь одни глаза. Всё правильно, этот яд так и действует — сперва отказывают руки-ноги, затем человек вообще теряет способность к движению, превращаясь в кусок мяса. И только где-то спустя четверть часа, когда паралич охватит дыхательные мышцы, пациент умрёт от удушья. При этом бедняга чувствует всё, вплоть до самого конца.

Они подняли долговязого жилистого парня с рассечённым шрамом лицом — это был Щучья Кость — Первей за ноги, корчмарь и пан Тыклинский за плечи. Повинуясь приказу рыцаря, неподвижное тело водрузили на решётку очага, под которой горел слабый огонь. Бандит начал издавать жуткие стоны, но пошевелить хотя бы пальцем не смог. Пан Тыклинский безразлично смотрел на всё это стеклянными глазами замороченного, корчмарь же вовсю стучал зубами и громко икал.

Ту же процедуру проделали и с Кочаном — здоровенным парнем, чья нечёсаная кудлатая башка и впрямь очень напоминала крупный кочан капусты. Дождавшись, пока стоны затихнут, Первей повернулся к двоим помощникам, они же осуждённые по Приговору.

— Пан Тыклинский, вы прочли свиток?

— Да — механически ответил молодой человек.

— Всё верно написано?

— Верно — так же безразлично откликнулся тот.

— Значит, так. Пан Тыклинский, единственный и последний потомок своего рода, отныне ты не властен над собой, и изменить свою судьбу даже путём самоубийства тебе не позволено. Тебе сохраняется разум, зрение и слух, а также осязание. Но отныне ты будешь нем и недвижен, долго, очень долго, вплоть до того времени, пока твой Приговор не будет изменён и тебе будет позволено наконец умереть. Аминь!

Ясновельможный пан рухнул столбом, и стеклянные глаза разом ожили, выразив последовательно удивление, затем ярость, потом ужас, и наконец отчаяние.

— Теперь ты.

— Смилуйтесь, добрый пан! — корчмарь упал на колени — не убивайте!

— Я не убью тебя, Гонза — рыцарь поморщился — твоя смерть будет несколько позже и куда страшнее. Вспомни, как часто твой пан Тыклинский резвился здесь с девочками? Отвечай!

— Я... я... Часто, добрый пан. Почитай, каждую неделю, а летом и чаще.

— Как это происходило?

Корчмарь облизал пересохшие губы.

— Ясновельможный пан... он... ему приводили каждый раз новую девку, и чтобы непременно невинную, он специально посылал своих... Только в последнее время ладные девки-то кончились, добрый пан, вот они и начали тягать сюда соплюх разных, сперва лет по тринадцать-четырнадцать, а потом и меньше...

— Он сам резвился, один, или со своими волками?

— Сперва сам, а как натешится — отдавал ребятам своим, те по очереди...

— А потом?

Корчмарь опасливо косился на рыцаря.

— А они оставляли девок-то в сарае, прямо где, значит... А мне пан велел их домой спроваживать.

— И ты?..

— Ну, я и отвозил их на волокуше по домам, значит, по-христиански... Они после всего сами-то идти не могли, значит...

Корчмарь съёжился под взглядом Первея.

— Всё верно. Только ты забыл одну маленькую подробность — перед тем, как по-христиански отправить несчастных домой, ты сам пользовался ими. Так?

— Поклёп... Я аккуратно... Они ведь всё одно ничего не чуяли уже... смилуйтесь, благородный пан!

Первей помолчал, сдерживаясь.

— Твоё счастье, что я не могу изменить Приговор. Ладно. Корчмарь Гонза, колдун и отравитель, ты только что отравил девять человек, включая своего господина. Шестеро из них умерли, двоих ты замучил огнём, использовав в своих колдовских обрядах, а твой господин напрочь разбит параличом, что хуже смерти. Тебе предоставляется право умереть по твоему выбору — повеситься, скажем — но я уверен, что ты им не воспользуешься. Ты будешь сидеть в своей вонючей норе и ждать, когда за тобой явится Святая инквизиция. И подыхать от страха.

Первей вышел из кухни, уже наполнившейся тошнотворной вонью горелого мяса — бандиты явно пережарились.

— Скажу ещё от себя. Я рад, что мне не приходится кончать тебя лично. Слишком уж много в тебе слизи, корчмарь Гонза.

Послышался шум, дверь снова отворилась с треском, привычно распахнутая ударом ноги, и в корчму ввалились четверо посланников ясновельможного пана, втолкнув перед собой добычу — девчонку лет тринадцати в разодранном платье, со связанными сзади руками.

— Нашли-таки, ясновельможный пан, с сиськами!..

Они остановились, как вкопанные, ошеломлённо озирая картину бескровного побоища. Рыцарь привычно сосредоточился, вызывая в себе ощущение дрожи, сменяющееся как будто лёгким холодком... Сейчас будет фокус...

Четверо дюжих головорезов с рёвом ринулись на него, позабыв о девчонке. Да, фокус не удался, ибо факир — недоучка, подумал мельком Первей. Эх, предупреждал же меня Голос — этот приём очень труден, учись, учись...