Александр. Великий поход - 5

Конечно, сверху на них падал камни, копья и стрелы, конечно, некоторые гоплиты срывались вниз сбитые ими или по другим причинам, в одном месте согдийцы даже смогли обрушить лестницу, облепленную воинами подобно грозди винограда, но все это не могло остановить азарт атаки македонских воинов.

Выученные до автоматизма, они лезли и лезли вперед, не обращая никакого внимания на все трудности полностью поглощенные только одной целью, взять стену. Вот первые гоплиты уже пересекли гребень стены и вступили в схватку с защитниками города. Вот македонские отряды заняли свои участки стен и двинулись навстречу друг друга, что бы вместе вскрыть городские ворота и впустить основные силы.

Мастерский удар штурмующих групп увенчался успехом, и медленно скрипя, оббитые железом створки ворот распахнулись вширь, впуская в себя вражескую силу.

Казалось, город уже взят, но именно в этот момент македонцы столкнулись с азиатской хитростью постройки крепостей. Ворвавшиеся внутрь воины оказались зажатыми в малом проеме крепостных стен и из-за сковавшей их атакующие ряды тесноты, не могли действовать с былой легкостью. И тут на македонских воинов посыпался град стрел и камней, который нанес им гораздо больший урон, чем они понесли при штурме стен.

Хуже всего случилось то, что за короткий промежуток времени были ранены два из трех командиров штурмовых отрядов. Одна из стрел насквозь пробила бедро Кратеру, а метко пущенный из пращи камень основательно разбил нос Птоломею. Оглушенный сильнейшей болью и заливаясь кровью, таксиарх буквально рухнул на камни мостовой, и только самоотверженность солдат, прикрывших командира своими щитами спасла его от добивания.

Удар был сильным, внезапным, но македонцы быстро нашли способ защиты от стрел и камней согдов, подняв над головой свои прочные щиты, но они, же полностью исключали возможность продолжения штурма.

Разгоряченный боем Александр буквально визжал от бешенства, видя как, беспомощно толпятся его солдаты перед второй стеной, но сделать ничего не мог.

Положение исправил Пердикка, к которому звезды явно благоволили в этот день. Не дожидаясь пока неистовый Александр вновь лично полезет демонстрировать чудеса собственной храбрости, он предпринял не вполне обычную атаку. Воспользовавшись тем, что согды полностью увлеклись попытками истребления застрявших перед стеной македонцев, он самовольно принял командование частью птоломеевых гоплитов, приказав им отойти к только, что взятым стенам.

Используя особенность постройки вражеской крепости в типично азиатском стиле, когда в ряде месте стены почти что соприкасались друг с другом, стратег решил обратить эту особенность против согдов. Выбрав наиболее подходящее место, Пердикка приказал перебросить длинные штурмовые лестницы с одной стены на другую и по ним начать новый штурм.

Молодые и горящие азартом боя и жаждой крови воины, большинство которых выросло в горной части Македонии, смело пошли на новый приступ. Ловко балансируя по перекладинам, они без особого труда преодолели коварное пространство и вступили в бой.

Согды не предполагали возможность подобной угрозы, и попросту просмотрели тот момент, когда своими стрелами и копьями, могли свободно перебить всех атакующих. Когда же опасность была оценена в полной мере, было уже поздно. Идущий во главе воинов военачальник Пердикка, первым ворвался на стену и начал резню.

И тут македонцы уже отвели свои души, принявшись безжалостно избивать защитников стен, вооруженных в основном метательным оружием. В приступах ярости, гоплиты сбрасывали стрелков и метателей дротиков со стен, вымещая, таким образом, на них свою злобу за неудачу предыдущей атаки.

Участь города была решена, и вскоре вторые ворота были открыты и спасенные от истребления воины хлынули внутрь Мараканда. Спасаясь от их осатанелых от крови преследователей, согды подозрительно быстро отступили внутрь города и вскоре покинули Мараканд через другие ворота. В пылу боя македонцы не придали этому особое значение, посчитав это примитивной трусостью дикарей азиатов. Однако вскоре им пришлось изменить свое мнение.

Оставив врагу столицу, Спитамен искусстно отступил в пески, сохраняя при этом свои силы. Храбрый полководец был очень рад такому повороту дела. Двигаясь со всем своим воинством вглубь степи, совершено не подозревая о страшной опасности, которая уже вила свои черные сети вокруг него.

Отважный и смелый воин совершенно позабыл о Статире, посчитав, что полностью обезопасился от ее жала, заключив персиянку под стражу совсем позабыв очень маленькую, но важную деталь. Его униженная и оскорбленная пленница свободно общалась с Запирой тоже знатной персиянкой. Загнанная в угол и прекрасно видящая свой скорый бесславный конец, Статира энергично стремилась посеять черные зерна измены в душе женщины. Царица, верно, угадала ее усталость от постоянных перемен в жизни мужа и постаралась максимально убедить ее в виновности Спитамена во всем с ней происходящем. Медленно и умело плела персиянка свои сети, прекрасно понимая, что может не увидеть результат своей работы воочию. Но даже это не останавливало ее от задуманной ею мести.

Чувство ощущения возможной ежедневной смерти резко обострили способности изворотливого ума персиянки, и ее ненавязчивые беседы с Запирой подводили женщину к нужному для Статиры выводу.

А в это время, в ужасно далеком от Согдиане Эпире бушевали другие страсти.

Расположившись в Додоне, царица Олимпиада усиленно залечивала душевные раны, полученные ею благодаря умелым интригам Антипатра. Разгромив спартанского царя Агисса, регент, используя выгодный политический момент, представ перед царем в роли спасителя отечества, стал энергично жаловаться на его мать , чьи неумелые действия, сильно мешают ему навести порядок и спокойствие как в Македонии, так и Греции.

Несмотря на свою сильную любовь к матери, Александр Македонский был практичным человеком и во имя обладания крепким и спокойным тылом решил выбрать наименьшее зло. Вместе с поздравлением Антипатру, в Пеллу полетело послание, в котором царь просил мать взять бразды правления в Эпире в связи со смертью своего дяди Александра эпирота.

Так сын отплатил темной неблагодарностью, по мнению царицы за все ее деяния в этом мире. Испытав сильный шок от публичного унижения перед Антипатром в момент оглашения царского вердикта, Олимпиада довольно быстро отошла от горечи испытания, которому ее вновь подвергла жизнь. И хотя царице было крайне неприятно вновь возвращаться в провинциальный Эпир из которого она с радостью выпорхнула, выйдя за македонца Филиппа, Олимпиада совершила это для сохранения своего царского реноме.

Первым делом она отстранила от власти свою родную дочь Клеопатру, предъявив на эпирский трон свои более весомые права. И хотя в этот момент у царицы Клеопатры уже имелся прямой наследник Неоптолем, никто не посмел перечить матери великого царя, по чьему желанию Олимпиада взяла власть в свои крепкие руки.

Полноценная власть даже в таком малом эллинском захолустье как Эпир, быстро оказала целебнейшее воздействие на ее израненную душу шипами жизненных невзгод. К тому же Олимпиада сохранила статус матери царя со всеми вытекающими отсюда обильными материальными благами.

Возвращение в былую обитель предков не бедной беглянкой, а богатой матроной, которая может позволить себе многое, давало царице определенную уверенность в своем завтрашнем дне.

Единственное, что по прежнему продолжало бередить ее душу, являлось постоянное воспоминание об ее неудачной борьбе с Антипатром. Это смертельное противостояние царицы Олимпиады с регентом Македонии уходило своими корнями глубоко в прошлое.

Когда юная эпиротка впервые появилась в македонской столице, она еще не совсем представляла себе ту роль, которую сыграет этот угрюмый друг царя Филиппа в ее жизни. Быстро лишившись иллюзий относительно своего места в жизни любимого человека, царица перенесла неприязнь к войне постоянно лишавшей ее семейного счастья, а в особенности на Антипатра который постоянно был возле царя.

При этом царица не выказывала слепой ярости, а только тихо негодовала, смиренно снося все выходки своего воинственного супруга, когда в короткий период мира он находился дома. Кризис произошел через несколько лет после рождения Александра, когда, вернувшись с очередной войны, царь позволил себе невозможное в понятии менады и вполне пристойную вещь в понятии лихого македонского воина.

Несмотря на культурную эллинскую лакировку, полученную Филиппом во времена его пребывания в Фивах, внутри него постоянно сидел буйный варвар, проявление, на свет которого способствовало большое количество выпитого вина.

В тот год Антипатр спас царя, прикрыв его от брошенного в жаркой схватке, вражеского копья. Тогда македонский владыка прилюдно назвал Антипатра своим кровным братом. Поход закончился удачно и, вернувшись в Пеллу, македонцы решили закрепить процесс братания большим пиром. Во время него Филипп вновь публично превозносил своего друга. Они поменялись щитами, мечами и кинжалами, постоянно перемежая процесс обмена обильными клятвами. Антипатр по своему обыкновению пил мало, зато Филипп не упускал возможности пригубить хмельную чашу.

Трагедия случилась после окончания пира, когда один кровный брат повел другого в его опочивальню. Филипп и Олимпиада уже тогда жили каждый своей жизнью, полностью позабыв о былых чувствах. Эпирота уже пережила несколько личных трагедий, но продолжала быть верной своему мужу, при этом полностью переключившись на воспитание сына.

Когда Антипатр водружал своего подвыпившего повелителя на кровать, от взгляда царя не ускользнул откровенно мужской взгляд, брошенный другом на оголенное плечо Олимпиады лежавшей в постели в ожидании своего супруга. Веселье и хмель ударили в голову царю, и он предложил своему кровному брату поменяться местами в постелях.

Олимпиада покрылась пятнами гнева от услышанного оскорбления, сочтя все за грубый солдатский юмор, но женщина жестоко ошиблась.

Не горя особым желанием но, желая унизить свою постоянную конкурентку за влияние на царскую душу, стратег согласился. Гнев и несогласие жены только раззадорили Филиппа, а отчаянное сопротивление только подхлестнуло к более активным действиям. Прочно ухватив густые волосы Олимпиады, царь сильным рывком опрокинул ее на спину и быстрым движением сорвал с нее покрывало. Филипп постоянно помнил, что воспитанная в строгости и простоте школы менад, эпиротка никогда ничего не одевала, ложась спать.

Антипатру открылось красивое тело молодой женщины ничуть не подурневшее от двух родов, которое она перенесла. Крепкие груди величественно выступали вперед, а упругий плоский живот заманчиво мерцал украшенный вставленным в пупок аметистовым амулетом. По стойкому убеждению македонцев, этот камень прекрасно защищал от различного сглаза женских прелестей.

Как истинная европейка, женщина пыталась инстинктивно прикрыть свои прелести ладонями, но Филипп, перестав удерживать голову царицы, моментально развел в стороны обе руки жертвы своей прихоти. Не желая покоряться, Олимпиада продолжала энергично елозить телом по постели, надеясь удачно нанести удар насильнику своими крепкими ногами и этим самым попытаться спасти свою честь. Однако Антипатр был бывалым воином, и на его счету уже было насилие над женщинами во взятых македонцами городах. Ловко уклонившись от направленного в его живот удара ногой, он поймал выброшенную вперед ступню и, приблизившись к Олимпиаде, нанес ей резкий и точный удар под диафрагму.

Острая боль мгновенно скрутила царицу, она разом лишилась сил, не могла дышать, и слезы непроизвольно покатились из ее глаз. Когда силы вернулись к ней, то мужское достоинство Антипатра уже активно трудилось внутри её тела, а мерзкий насильник уверенно держал в своих железных руках ее ослабевшие ноги.

Гнев и ярость вернулись к царице, она вновь принялась отчаянно сопротивляться и этим все больше и больше распыляла своего насильника. Антипатр грамотно использовал свою силу, подавляя напор Олимпиады, и едва она ослабевала вновь, провоцировал ее всплеск ослаблением своей хватки. Такая игра продолжалось некоторое время и во время своей очередной попытки освободиться, Олимпиада с ужасом осознала, что завелась и помимо своей воли испытывает наслаждение от соития. Тело женщины впервые в жизни предало свою хозяйку и стало жить своей собственной жизнью.

Однако самое гадкое было впереди. Уловив изменения, творившиеся в теле поверженной им женщины, Антипатр незамедлительно удвоил свой бурный натиск. И тело Олимпиады вновь, помимо её воли откликнулось на творимое над ней насилие. Раз за разом Антипатр заставлял испытывать Олимпиаду, помимо ее воли громко стонать от наслаждения, выгибаться всем телом и биться в руках державшего её Филиппа.

Древняя школа менад давала о себе знать своей прилежной воспитаннице. Сотворив насилие, Антипатр случайно попал в самую чувствительную точку тела македонской царицы, было полностью покорно власти навалившегося на неё стратега. Когда все кончилось, обесчещенная Олимпиада сжалась в комочек, и залилась горькими слезами униженного и оскорбленного человека.

С этого дня Антипатр стал первым врагом царицы, и началась, их смертельна схватка.

Олимпиада все душой стремилась получить в свои руки реальную власть, что бы раздавить ненавистного ей человека, и каждый раз он одерживал над ней вверх всячески лишая царицу этой власти.

Впервые Антипатр нанес удар по эпиротке, когда с благословения Филиппа уличил ее в прелюбодеянии. Конечно, у царицы были воздыхатели и кое-кто мял ее постель в отсутствия Филиппа, но царю сильно полюбилась племянница Аталла юная Клеопатра, которая соглашалась быть только царевной, и государь в спешке прибег к помощи друга, дабы получить развод.

Антипатр все разыграл как по нотам. Был найден юный человек, которого царский друг через нужных людей подвел к царице. Через верную челядь в питье царицы было добавлено сонное зелье, усыпившее эпиротку в час испытаний. В условленное время Гермоген проник в спальню Олимпиады и, найдя ее сладко спящую во сне, приступил к активному действию. Истосковавшееся по ласкам тело вновь предало свою хозяйку, и она включилась в игру, воспринимая действительность как продолжение сна.

Дав юнцу глубже увязнуть в ласках, Филипп терпеливо ждал под дверью спальни и только после того как, судя по звукам дело было свершено, он ворвался вместе с Антипатром и двумя слугами в спальню царицы.

Пробуждение несчастной Олимпиады было ужасным. От громкого властного крика сон полностью покинул ее затуманенный зельем разум, и она к своему стыду обнаружила сидящего на себе юношу, из груди которого торчало острие меча, и горячая кровь обильной струей заливала ее живот, ноги и грудь.

Филипп вырвал свой меч из спины глупого Гермогена и, швырнув на пол убитого юношу, имитировал желание убить и Олимпиаду. Антипатр и слуги бросились между ними и быстро смогли унять жаждавшего крови царя. Разыграв вторую часть спектакля, Филипп объявил о разводе, и гордо покинул комнату, не дав жене оправдаться в присутствии свидетелей. Только много месяцев спустя, размышляя на досуге, царица поняла, как ловко была обманута мужем и его кровным братом.