Книга 1. Часть 3

— Простите что вмешиваюсь, ваши благородия. Я уж философа устроил в экипаже-то. — Прогудел, входя в гостиную Лейф. — Только... Ва... Виталий Родионович, там, почитай, места-то всего ничего осталось. Неудобно ехать будет.

— Подождите, философ? — Нахмурился Ратьша. — Надо на него оградник нацепить, от лиха подальше. А ну как буянить начнет...

— Не начнет. — Отмахнулся Лейф, с самодовольной улыбкой. — Я ж ему колыбельную спел, нашу, ушкуйную.

— Дельно. — Коротко похвалил повара Ратьша и обернулся ко мне. — Ну что, тогда едем, Виталий Родионович?

— Едем. — Кивнул я, сделав себе зарубку в памяти, поподробнее расспросить Лейфа об этой самой "колыбельной"... да и вообще об ухватках ушкуйных. Кажется, это может быть оч-чень интересно.

Погреб, подобранный штабс-ротмистром, оказался не так далеко от канцелярии, на той же Торговой стороне, только ближе к Плотне. Проехав немного от Словенской набережной, вдоль Старого ручья, Ратьша загнал экипаж во двор довольно богатой, но почему-то нежилой усадьбы, в погребе которой и предстояло посидеть нашим пленникам. Расспрошенный мною еще по дороге, Нискиня поначалу не мог рассказать почти ничего внятного, кроме того, что наутро после исчезновения Хельги, о котором он, разумеется, ни сном ни духом, обнаружил в кармане три рубля серебром. Кто, что, откуда и за что, того он не знал. Знакомый почерк.

Нет, уже в брошенной усадьбе мне удалось отыскать ведро и воду, требовавшиеся для воздействия, и после Кононова наговора, кое-что, столбовской разносчик все же вспомнил. Вот только какой мне толк с его корявых описаний, типа: "не кривой, не косой, глаз не злой... но стра-ашнай!"? Разве что, очную ставку провести? Но это терпит. А вот князья терпеть не станут. Иначе говоря, до полудня осталось меньше часа, и в канцелярии меня уже ждут. Пора ехать.

Уже во дворе канцелярии, я задержался рядом с "извозчиком".

— Ратьша Гремиславич... — Начал было я, но был тут же перебит.

— Ваше благородие, вы уж меня без отчества величайте, будьте добры. Ну где это видано чтоб солидный человек к извозчику по отчеству, да на "вы" обращался? — Пробухтел в бороду штабс-ротмистр. Конспирация-с.

— Извините. Вырвалось. — Вздохнул я. — Ратьша, будь добр, поспрошай своих, как там со слежкой дела обстоят? А как узнаешь, сделай одолжение, тут же сообщи мне. Скорее всего, я буду в кабинете у князя, но Толстоватому о тебе сообщу, он задерживать не станет.

— Сделаем, вашбродие. — Степенно кивнул извозчик. — Я уж прямо сейчас и поеду. Лошадок вот только перепрягу, они ж тоже замаялись, сердешные, почитай, за ночь весь Холмоград исколесили.

— Добро. И еще. Будь любезен, как вернешься, проследи, чтоб выезды были готовы отправиться в путь, хотя бы в течение четверти часа. — Попросил я.

— Не сомневайтесь. Исполним в лучшем виде, вашбродие. — Махнул рукой Ратьша, и я, развернувшись, окинул взглядом двор и направился к крыльцу здания канцелярии.

Секретарь князя, прижимая к уху телефонную трубку, приветствовал меня коротким кивком, и тем же жестом указал на кресло в углу приемной. С удобством в нем разместившись, я взял с приставного столика, то ли выложенную для форсу самим Толстоватым, то ли оставленную каким-то забывчивым посетителем книгу, оказавшуюся известным мне еще по "тому свету" трактатом Сунь Цзы. Помнится, даже курсовик по нему писал. Впрочем, взглянуть насколько отличается здешнее учение древнего полулегендарного китайского полководца, от известного в том мире, мне не удалось. Вент Мирославич закончил разговор по телефону, и привлек мое внимание громким "бряком" трубки на телефонный рычаг.

— Добрый день, Виталий Родионович. — Поприветствовав, секретарь поднялся из-за стола и, открыв несгораемый шкаф, вытащил из него небольшой кофр серой странно шероховатой кожи. — Прошу, ваш печатный набор. Советую хранить его либо дома, либо здесь в канцелярии, как поступает большинство сотрудников.

— О... Странный материал. — Заметил я, проводя рукой по покрытию обновки.

— Акулья кожа. На нее очень хорошо ложатся оберегающие и опознающие структуры. — Просветил меня Толстоватый. — А сейчас, нужно "привязать" эти структуры к вам. Откройте кофр, пожалуйста.

Несколько довольно простых манипуляций, чтобы увидеть которые, мне, правда, пришлось снять "сферу", и капля крови для закрепления результата, в лучших традициях читанной на "том свете" фантазийной литературе. Ну правильно, что может идентифицировать человека лучше, чем его собственная ДНК? А принцип здесь был, похоже, именно такой.

Справившись с привязкой кофра... а что, импринтинг чемодана... звучит! Той же процедуре подверглись и печати с короткими трехбуквенными оттисками ОГК, пикирующим соколом и незатейливым четырехзначным номером... М-да, это явно не унитаз номер семь, что, впрочем, не может не радовать.

— Прошу обратить внимание, Виталий Родионович, порядковый номер на печатях соответствует порядковому номеру вашего удостоверения. Желательно выучить его наизусть.

— Уже. — Кивнул я.

— Похвально. Весьма похвально. — Раздавшийся за моей спиной голос мог принадлежать только одному человеку.

— Добрый день, ваше сиятельство. — Я коротко поклонился, приветствуя Телепнева, и тот, кивнув в ответ, указал мне на двери кабинета, после чего обратил свое внимание на секретаря. — Вент Мирославич, вы закончили?

— Так точно, ваше сиятельство. — Молодцевато ответил секретарь.

— Одну секунду, Владимир Стоянович. — Притормозил я разогнавшегося князя, и протянул Толстоватому составленный мною по пути в канцелярию, список. — Вент Мирославич, если вас не затруднит, не могли бы вы пригласить в кабинет его сиятельства господ указанных в этом списке. И... когда появится Ратьша Гремиславич, препроводите его туда же.

Мы с секретарем одновременно выжидающе взглянули на князя.

— Сбор через полчаса, ротмистр. И пусть принесут стулья для посетителей. — Кивнул Телепнев. — Да... вскоре должен прибыть Бернгардт Брячеславич с сопровождающими, пропустите и их. Идемте Виталий Родионович, у нас не так много времени.

Первым, как и следовало ожидать, прибыл не скрывающий своего скепсиса глава государева сыска. Правда, этот настрой не помешал княжичу Туровскому вполне благодушно поздороваться со своим старым другом-недругом Телепневым, и с некоторым интересом покоситься на меня. А вот его сопровождающим я явно не понравился. Особенно тому, что уселся в соседнем с княжичем кресле, одном из многих притащенных припряженными Толстоватым синемундирниками для зрителей, моего, все приближающегося "дебюта". Этот, довольно дородный господин с каким-то явно орденским знаком на шее, зыркал на меня совсем уж недобро. Но винить его в предвзятости, я бы не стал. Глава окружного хольмградского сыска имел все основания смотреть на меня волком. Своим выступлением, я перебегал дорожку именно его подчиненным. Кабинет стремительно начал заполняться людьми, так что к назначенному сроку, все принесенные охранителями, по предполагаемому числу посетителей, стулья были заняты. Кроме двух, один из которых предназначался мне.

— Добрый день господа всем, с кем еще сегодня не виделся. — Я отвесил собравшимся общий поклон, уловив со стороны окружного сыскаря тихий шепот сквозь зубы: "фигляр". Ну и пусть. В кои-то веки довелось побыть в шкуре самого всамделишного "книжного" детектива... Сбылась детская мечта, можно сказать. Посему, я гордо проигнорировал этот выпад "конкурента". — Некоторым присутствующим это известно, для тех же, кто еще не в курсе, спешу сообщить следующее: с разрешения и полного одобрения главы Особой канцелярии, его сиятельства князя Телепнева, я провожу негласный сыск по поиску пропавшего сотрудника исследовательского отдела, Хельги Милорадовны Высоковской.

Судя по поднявшемуся гвалту, это оказалось новостью фактически для всех представителей исследовательского отдела канцелярии, собственно, и составлявших подавляющее большинство присутствующих. Заметив же, как скривился на миг от моих слов Телепнев, я тихонько хмыкнул. Вот тебе "личная инициатива", ушлый ты наш!

— Прошу тишины, господа. — Мне пришлось несколько повысить голос, но уже через несколько секунд шум утих. Все-таки, сказывается специфика места работы... — Для начала, я хотел бы немного пояснить причины моего участия в сыске. Так сложилось, что на моей бывшей родине, подход к расследованиям подобных случаев, в корне отличается от бытующего здесь, в Хольмграде. Он не лучше и не хуже, просто иной. И его сиятельство счел возможным и даже необходимым, задействовать оба способа, а так как я оказался здесь единственным человеком, которому этот подход хоть немного знаком, решение о моем участии в деле, можно сказать, было предопределено. Ну а теперь, думаю, можно перейти к делу.

Глава 5. Жизнь не так проста, как кажется. Порой, она еще проще.

Слова о моей инакости, равно как и объяснение участия в деле, были ухвачены княжичем Туровским и его подчиненным, что называется, влет. Вон как зыркают. Ну, так для них и старался. Остальные присутствующие здесь люди, и так осведомлены о моем, мягко говоря, неместном происхождении, хотя даже Берг не знает о его "иномирности". Таких знатоков, здесь и сейчас, всего-навсего двое. Это князь Телепнев и Сакулов. И что-то мне подсказывает, что князь, совершенно точно, недоволен таким началом моего выступления. Впрочем, недовольство это не настолько серьезное, чтобы мне настала пора смазывать лыжи. Понимает, что это просто моя маленькая месть за его собственные слова, сказанные вчерашним вечером.

— Итак, господа. Если не возражаете, сперва, я выскажу свою версию событий. — Проговорил я, обращаясь, прежде всего к князьям. Дождавшись согласного кивка от Телепнева и неопределенного хмыканья от Оболенского, я продолжил. — И начну я, пожалуй, с вечера того злосчастного дня.

— Ну почему же злосчастного? — Проворчал княжич Туровской. — Насколько нам известно, тем утром вы провели несомненно блестящий, и весьма оригинальный хольмганг, обеспечивший вашей персоне определенную известность в столице. Разве нет?

— Благодарю за столь лестное замечание, ваше сиятельство, но неужели вы считаете, что недовольство целого полка сослуживцев моего противника, вызванное как раз моей победой, методами ведения боя и выбором поручников, не перевешивает эфемерной и абсолютно ненужной мне дешевой известности? — Ответил я. — Но мы уклонились от темы нашей беседы. Я продолжу, с вашего позволения... Итак. Вечером того дня, Хельга Милорадовна отправилась домой около восьми часов вечера. Думаю, никто из присутствующих здесь сотрудников исследовательского отделения, встречавшихся с ней в тот день, не станет отрицать того факта, что в канцелярии она вела себя как обычно?

Ответом были молчаливые согласные кивки большей части приглашенных.

— Может, она забрала с собой на дом какие-то документы? Бумаги... или в течение дня делала какие-либо списки? — На всякий случай уточнил я, хотя прекрасно знаю, что ничего подобного в тот день не было. Исследователи, попереглядывавшись, также дружно замотали головами. — Замечательно. То есть, никаких явных приготовлений или свидетельств того, что Хельга Милорадовна собирается исчезнуть из столицы, замечено не было.

— Извините, но это может свидетельствовать о ее выдержке, а равно и о том, что все необходимые записи она скопировала заранее. — Встрял окружной сыщик.

— Хорошо. Пусть так. Мы вернемся к этому позже. — Согласился я, и продолжил изложение. — Так вот, Хельга Милорадовна вернулась домой, в сопровождении одного из сотрудников исследовательского отделения, который поднимается вместе с ней в квартиру. То, что происходит дальше, я могу назвать только одним словом: похищение. Утром, все еще пребывающего в беспамятстве сотрудника находит Берг Милорадович. Спустя полчаса, на место событий прибывают охранители и сыщики, начинается расследование... которое, на мой взгляд, тут же поворачивает в ложную сторону, объявляя госпожу Высоковскую сбежавшей, в своих скоропалительных выводах опираясь лишь на то, что следов чужих тонких оболочек в ее квартире не обнаружено. Я же утверждаю, что ее именно похитили. Оглушив, возможно, тем самым способом, что испробовал на себе ее гость, похититель имитировал побег, прихватив для достоверности пару платьев, деньги, документы и драгоценности, найденные в квартире, после чего увез Хельгу Милорадовну в неизвестном нам пока направлении.

— И на основании каких доказательств, вы делаете такой смелый вывод? Особенно интересно это узнать, поскольку ваши, пока необоснованные, утверждения начисто противоречат известным нам от того самого оглушенного, точнее отравленного сотрудника канцелярии, фактам. — Нахмурился княжич Туровской. Его подчиненный же, лишь поджал губы. Естественно.

— К его показаниям, с вашего позволения, я обращусь чуть позже. Что же касается обоснования моего мнения... Видите ли, ваше сиятельство, я ведь тоже исследовал квартиру госпожи Высоковской. С соизволения Владимира Стояновича, разумеется, и с внесением всего найденного мной, в специальный реестр дела госпожи Высоковской, хранящегося у ротмистра Толстоватого. — Проговорил я, поднимая со стола главы канцелярии, уже порядком надоевший мне дневник. — Вот только искал я не следы оболочек, а нечто более... материальное, как это принято на моей бывшей родине. И нашел. Причем немало. Но вот, извольте полюбопытствовать, это именно та находка, которая убедила меня в том, что Хельга Милорадовна исчезла не по собственному желанию. Прошу ознакомиться. Это ее личный и рабочий дневник, найденный мною в ее спальне, под подушкой. Если посмотрите внимательно, то обнаружите, что последняя запись датируется как раз днем ее исчезновения. Вы бы оставили такую вещь сыщикам, да и просто чужим людям, собираясь покинуть дом навсегда? Я проконсультировался по поводу содержимого этого дневника с Бергом Милорадовичем, и он, как компетентный специалист, и родной брат, то есть, человек, великолепно знающий госпожу Высоковскую, подтвердил, что это не подделка, и многие записи представляют серьезную, с трудом подлежащую восстановлению информацию, имеющую несомненную ценность для специалиста, которым Хельга Милорадовна, безусловно, является.

Надо отдать должное княжичу Туровскому, он не стал изображать твердолобого полицейского, настаивая на версии своих сыщиков. Хотя и с обвинениями меня в гениальности, скажем так, не спешил. Зато глава окружного сыска явно был не против ткнуть меня в грязь лицом... и побольнее.

— Она могла просто позабыть о дневнике... В спешке, волнении. Опять же, этот самый ухажер... — Проговорил окружной сыскарь, меряя меня совсем недобрым взглядом.

— Надо же, как быстро мы вернулись к оставленной теме. — Чуть улыбнулся я. — Ну что же, пусть так. Вот только, мы же с вами установили, что весь день Хельга была абсолютно спокойна, и ничем не выдавала своего волнения, если даже таковое испытывала. А это говорит о серьезной выдержке, не так ли... если следовать вашим собственным словам? Неужели бы, столь хладнокровная дама, с великолепным аналитическим мышлением, могла позволить себе столь досадную оплошность? Весьма сомнительно, вам не кажется? Кроме того, следуя вашей же идее, о том, что госпожа Высоковская могла вынести все нужные ей записи, заранее, следует задать вопрос: а что мешало ей заранее упаковать и дневник?