— ... И тогда явился Господь Экуменарх с Истинной Авы во всей превеликой и грозной славе Своей на сияющем звездолете, и поразил Темнителя с нечистыми легионами его пресвятою Своею водородною бомбою. И сгинули легионы тьмы, яко роса о восходе Светила, а Темнитель уполз во гнуснейшую свою преисподнюю, плакаясь горько. И се слезы его сквернопоганые и зловонные бьют ключом из преисподней до сего дня.

С тропинки на утоптанный бережок, где я только что спал и завтракал, вышли двое. Первым — аваитский сакрарий, бородатый мужчина в белой хламиде до пят, расшитой орнаментом из медной фольги, стилизованным под электрическую схему (насколько я помнил, медь означала низший иерархический ранг). На голове у него высилась белая митра с навершием в виде тарелки с торчащим посредине шпеньком (символическое изображение параболической антенны — инструмента связи с Истинной Авой). На груди висел барабан с рукояткой — молитвенное динамо. Следом за сакрарием шёл мужчина с длинным постным лицом, разодетый богато и пестро — несомненно, аристос. Его зелёный плащ был украшен чёрным гербом в виде двуглавой змеи, по кайме туники вился змеиный орнамент. Ага, видел я вчера эту эмблему среди знамён мятежников! Аристос шёл, как ни странно, босиком, и при каждом шаге непривычно морщился.

— Три старца-анахорика, — продолжал сакрарий, благоговейно кланяясь им, — пребывают в вечной безмолвной молитве, дабы покров благодати Господней простирался над сим источником пагубы и защищал Келак от скверны его. Принятый ими святой обет таков, что лишь единожды в день отверзает один из старцев уста, дабы дух Господа Экуменарха чрез них дал ответ уповающему. Сын мой во Господе Арксавирис, какой у тебя вопрос? — закончил сакрарий на неожиданно будничной ноте.

— Отец Мелагн, — глухо проговорил аристос, — вчера, во время... тех событий... — (Сакрарий понимающе покивал). — Я присоединился к тем, кто выступил против измены эпарха, против шпиона с Ложной Авы. Но сейчас я... сомневаюсь. Верный ли путь я выбрал? Мне нужно знамение от Господа.

Сакрарий степенно кивнул и взялся за рукоятку молитвенного динамо. Арксавирис опустился на колени, сложил на животе руки, унизанные перстнями-печатками. Отец Мелагн завращал рукоятку. Барабан закрутился с перестуком и шелестом.

— Услыши нас, Господи Экуменарше... — начал сакрарий нараспев. По медному узору на его хламиде с треском побежали искры. — Услыши, святый... Услыши, присноблагий... Услыши, над Авой царствующий... Из бездны Потемнения молим тя, Господи Экуменарше, во великой милости Твоей услыши зов, дай ответ... Приё-о-ом!

— Приё-о-ом! — подхватил коленопреклонённый аристос.

Не переставая вращать рукоятку, Мелагн медленно двинулся вокруг водоёма. Перед каждым старцем он останавливался, опускался на колени, целовал землю. Сделав полный обход, он встал рядом с Арксавирисом. Оба ждали. Анахорики не двигались, не открывали глаз. Я уже решил, что старцы так и не заговорят (они вообще не разучились ещё говорить?) Но тут центральный аскет разжал сморщенные веки и бескровные губы.

— Праведный воин, — проскрипел он, — путь твой праведен.

Арксавирис просветлел лицом, но старец добавил:

— Гибель твоя на пути сем.

И снова смежил губы и глаза.

Интересная информация для Звивы Окенден! — подумал я, когда сакрарий увёл смущённого, ещё явно полного сомнений феодала. Этот Арксавирис колеблется. Нельзя ли его переманить? Впрочем, я всё ещё слишком слабо разбирался в ситуации для таких выводов. Я дождался, пока голоса затихнут, и тихонько направился прочь от источника.

Утренний лес, пронизанный розовыми лучами Светила, был уже не страшен, но странен. Неестественная зелень листвы не походила на жёлто-оранжевые тона авианской флоры, знакомой мне по циклерским полям и садам. Да и вообще буйство здешней жизни не напоминало ни сад, ни газон. Бурые шишковатые, суковатые стволы, понизу поросшие патинно-зелёным мхом и пузырчатыми гроздьями ядовито-алых грибов, уходили высоко в небо и там шумели от ветра могуче и отдалённо. Подлесок из чего-то похожего на хвощевик и мелкие пальмочки переплетался лианами одичавшей авианской тыквы — она одна радовала глаз знакомым золотистым цветом листвы. Невидимая живность вовсю пересвистывалась, квакала, токовала. Между стволами порхали насекомые и мелкие перепончатокрылые зверушки или ящерки. В опалой хвое с шуршанием проскальзывали то ли змеи, то ли гигантские многоножки. С веток свисали блестящие от слизи нити с вязкими каплями на конце. Я видел, как к одной такой нити приклеилась и беспомощно затрепыхалась крохотная крылатая зверушка. Я держался от этой дряни подальше, и вообще старался ничего не задевать, чтобы не напороться на что-нибудь колючее или обжигающее. Когда я случайно набрёл на тропу в нужном направлении, то зашагал по ней. Так было спокойнее.

Тропа шла в гору. Судя по карте, я должен был перевалить отрог безымянного холма, и за ним уже увидеть Сорханд. Всё чаще попадались камни, угловатые выходы скальных пород со перемежающимися слоями пористого черного минерала и блестящего, как сахар, мелкокристаллического. Тропа становилась извилистой, но держалась правильного направления. Идти было совсем просто. Чем дальше, тем больше всё это напоминало лёгкую прогулку.

Неудивительно, что я расслабился и потерял бдительность.

— Пфня! — раздался за спиной резкий окрик.

Ещё одно непонятное слово простонародного наречия. Очень похожее на классическое летьянмерское "пинье'а", форму императива-коэрцитива глагола со значением "оставаться на месте, пребывать в неподвижности"... короче, приказ "Стой!"

Я рванул.

Пробежал недолго.

У самого левого уха свистнула стрела и воткнулась в ствол — задрожали серые и жёлтые перья. И тут же вторая свистнула около правого, и исчезла где-то далеко в зелёном подлеске.

Я остановился. Намёк понят. Лучник легко мог убить меня — мог, но не хотел.

Значит, это кто-то другой, не из тех воинов-мятежников. Тем нужен только мой труп. Те выпустили бы стрелу сразу, без разговоров.

А этому, как видно, хотелось поговорить.

Я поднял руки, не выпуская из правой узелок с вещами, и начал поворачиваться.

— Добрый человек, — начал я предельно спокойно и дружелюбно, — мира тебе и здравия. — (Конечно, на летьянмере. Простолюдины не говорят на нём, но это язык молитв и планетарших указов, язык господ. Они должны понимать его хотя бы отчасти). — Я...

— Пщта цолом во хащ! — не очень-то вежливо перебил меня добрый человек.

Я повернулся к нему лицом. Нет, не воин. Кто-то вроде лесного дикаря. Молодой мужчина в рванине похуже моей, с гривой нечёсаных русых волос; на ногах какие-то опорки, пояс увешан сумками и кисетами, в руках нацеленный на меня лук; черты смуглого лица тонкие, взгляд синих глаз не по-крестьянски острый.

— Добрый человек, я тебя не понимаю, я не говорю на этом наречии, — продолжил я ещё миролюбивее. — Я человек с неба...

— Вижу, — отозвался лесной дикарь на летьянмере. — Отдавай вещи, снимай башмаки и вали.

Я просительно сложил руки.

— Добрый человек, позволь кое-что объяснить. Я иду к своим на гору Сорханд. Ты знаешь, это рядом. Но я никогда не был в ваших лесах и не привык ходить босиком, и мне нужен мой планшет и лекарства. Во имя милосердия Экуменарха, пожалуйста, позволь мне дойти до Сорханда! Я отдам тебе всё, что захочешь, но только ближе к горе. — Лучник задумался, и я продолжил его грузить: — А если проводишь меня до наших и будешь охранять от зверей и прочих опасностей, я не только подарю тебе все эти вещи, но и вручу какую хочешь награду.

В его глазах загорелась алчность. Сработало!

— Ружьё и патроны! — потребовал он. — И чтобы меня научили заряжать и стрелять!

— Ты получишь всё это. — Я опустил руки.

— Договорились. — Лесной дикарь отпустил стрелу и закинул в колчан за спину. — Перемирие! — Убрал лук в футляр за спиной и протянул обе руки. — Меня зовут Аудрор.

— Меня зовут Лотмер. — Я опустил узелок на землю. — Перемирие! Очень рад!

Я не знал, какое здесь принято рукопожатие. Оказывается, надо было пожать оба запястья крест-накрест. Мой первый дипломатический успех! Счастливый, что всё так хорошо закончилось, я двинулся по той же тропе следом за Аудрором.

— Как ты сюда попал? — задал он очевидный вопрос. — И вообще, ты откуда — с юга или с севера?

— Ни то ни другое, — сказал я. — С неба. Видел вчера вспышки в небе? Это мой циклер менял орбиту, мой летающий город в небесах. Я — посол небесного города.

— В Литимен не то чтобы часто наведываются послы, — справедливо заметил Аудрор.

— Я летел в Консорциат, но мой корабль сбился с курса. Сейчас я иду на Сорханд, где наши должны меня подобрать. — Аудрор шагал молча, и я решил сменить направление беседы: — А ты что за человек? Нет, если не хочешь, можешь не рассказывать, но вот что меня удивляет больше всего: откуда ты знаешь летьянмер?

— Отец научил, — как будто не очень охотно ответил Аудрор. — Я бастард Квариола из Кразмена от рабыни, единственный сын. Ты, наверное, понял, что я беглый раб? — (Нет, я не понял. Наверное, тому были какие-то очевидные для местных признаки, но я их не знал). — Отец воспитал меня как аристоса — научил летьянмеру, охоте, бою на мечах...

— Но свободы не дал? — уточнил я.

— Хотел, да не мог. — Мой провожатый наконец разговорился. — На него давила родня: боялись, что освободит меня, узаконит по эдикту Фледемита и сделает наследником в обход свободнорождённых родичей. Отец поклялся дать мне вольную по завещанию, но завещание-то написать и не успел. А может, законные наследники утаили...

— Твой отец умер?

— Убили ксеномахи в Сьерталаменской резне. — Аудрор помрачнел.

— Сочувствую. Да радуется его душа подле Экуменарха на Истинной Аве, — вспомнил я формулу. Не упустил случая ввернуть: — Меня вот тоже пытались убить ксеномахи. А ты, значит, стал рабом его наследника?

— Ага. Виндриол, отцовский племянник, главный наследничек, всегда меня ненавидел. Выгнал из дома и отправил толочь известь на каменоломню. — Аудрор угрюмо замолчал. Я уж было хотел подать свою реплику, но он закончил: — Хуже всего были даже не надсмотрщики, а другие рабы.

Я не стал допытываться подробностей. Мы, похоже, перевалили через отрог холма, потому что тропа пошла вниз. Светило уже полностью взошло, и веером пронизывающих пыль лучей сияло в лицо сквозь чащу.

— Что собираешься делать дальше, Аудрор?

— Иду на север, в Свободные Колонии.

— К осознанцам? — поразился я.

— А что тебя удивляет? — Аудрор глянул через плечо.

— Да они же сумасшедшие!

— Зато принимают всех, и беглых рабов тоже. Сразу дают землю, оружие, полные гражданские права. Не делают разницы между собой и нами. А про южан... всякое нехорошее говорят.

— Например? — я почему-то слегка обиделся за Консорциат.

— Например, что выдают беглых обратно хозяевам.

— А! — я вспомнил эту историю. — Да, был один такой случай, но это же был страшный скандал. Чиновника, который принял такое решение, публично затравили и уволили с позором. Обычно Консорциат платит хозяевам компенсацию, а беглый получает свободу...

— Ага, и он должник Консорциата, пока не вернёт эту компенсацию, — парировал Аудрор. — Слышал, слышал! Да и тех рабов вряд ли утешило, что чиновника уволили. Они-то остались у хозяев! И ругай северян как хочешь, но с севера выдачи нет! — закончил он с такой гордостью, будто уже сейчас был гражданином Свободных Колоний.

Деревья расступились, мы вышли к бровке крутого безлесного склона, и открылся вид на широкую, заросшую лесом долину. По ту сторону возвышался, несомненно, потухший вулкан Сорханд — невысокая коническая гора. Я пригляделся к срезанной вершине — не разгляжу ли конвертоплан? Нет, его не было видно. Включил планшет: Вервель передавал в эфир ту же запись. Значит, десантники всё ещё ждут меня на Сорханде.

— А теперь расскажи ты о себе, — предложил Аудрор. — Знаешь, ты первый человек с неба, кого я вижу. Расскажи вообще о вашем мире! — Он начал спускаться по тропе, которая теперь зигзагами вилась по крутому склону.

— С чего начать? — Я ступал как можно осторожнее.

— Ну например... — Аудрор остановился меня подождать. — Что такое Светило?

— 7. Неизбежная лекция об устройстве Вселенной

— Что такое Светило, — повторил я, балансируя на осыпающихся камешках. — Неожиданный вопрос. — (Действительно, я не ожидал от аборигена такого любопытства к сути привычных природных объектов). — В центре Галактики — ладно, упрощу, в центре нашей Вселенной — есть невероятно массивное Нечто, или лучше сказать Ничто, настолько огромное, что пожирает звёзды. Остатки звёзд, так сказать, объедки, вращаются вокруг него и образуют гигантский сверхгорячий газовый диск. Этот диск, мы называем его аккреционным...

Аудрор захохотал так внезапно и громко, что я чуть не съехал с тропы.

— Правду отец говорил: "Спроси у человека с неба, что такое Светило — он начнёт объяснять, что такое Светило!"

— Я не очень понял, что тут смешного. — (Я постарался, чтобы в голосе не прозвучало обиды).

— Не понял? Ну, объясни ещё, что такое огонь и вода! — Склон стал положе, переходя в подножие холма, тропа выпрямилась, Аудрор сбежал по ней и остановился дождаться меня внизу. — Ладно, прости, это действительно было смешно. Расскажи лучше про Аву. На этот раз не для смеха, без подвоха, слово сына аристоса! — он прижал руку к сердцу. — Правду говорят, что есть Ава Истинная и есть Ложная?

Я поколебался. Не заденет ли правдивый ответ его религиозные чувства? Впрочем, я чувствовал, что с этим человеком лучше быть искренним. Мы шли по тропе через мелкий, цветущий голубыми соцветиями кустарник, направляясь к опушке леса. Светило поднялось уже высоко и сильно пекло. Следом восходил крошечный окольцованный диск Валула, третьей планеты Ноны Трезубца — он мерк в сиянии Светила, но всё же заметно белел на фоне небесной синевы.

— Нет, — ответил я честно. — Ава одна. Ваши и наши предки прибыли с одной и той же планеты.

— Так и знал, что сакрарии привирают. И что же Экуменарх? Он действительно живёт на Аве? Ты его видел?

Тут я не решился на полностью искренний ответ.

— Нет, я никогда не был на Аве. Она уже очень далеко, почти целый световой гектодень... в общем, долететь не хватит нескольких человеческих жизней. Я родился на циклере, и мои родители, и деды...

— Уходишь от ответа, — верно подметил Аудрор. — Значит, нет никакого Экуменарха?

Было непохоже, чтобы эта идея его шокировала, поэтому я ответил:

— Сейчас нет, но был. Во времена Первой Цивилизации так назывался правитель Тьянмерской Мегалократии. Не божество, а смертный человек вроде вашего планетарха, только гораздо могущественнее.

Аудрор удовлетворённо кивнул.

— Есть слух, что сакрарии в своём внутреннем тайном учении говорят то же самое, но простецам вроде нас проповедуют другое. А как насчёт Темнителя? То неведомое Ничто, пожирающее звёзды — это он?

— Это, насколько я знаю, чисто мифологический персонаж. В смысле, его выдумали. — Теперь, когда я убедился, что мышление Аудрора вполне открытое, то резал всю правду уже без оглядки.