Сказка 1. Сердце рождающего мрак

Он приподнялся, обнял ее за тонкую талию и поцеловал правый сосок, обволакивая его губами.

Ихетнефрету показалось, что кусочек плоти цвета аметиста смазан какой-то волшебной жидкостью, из-за чего во рту появился сладковатый, дурманящий привкус. Голова закружилась, и он ощутил, как вновь теряет силы и сейчас в изнеможении рухнет на кучу черепов, покрытых леопардовыми шкурами.

— Насладись волшебным ароматом, — Госпожа Замка Жизни поднесла к его носу цветок, лежавший рядом. Хмельной, одуряющий запах, проник в мозг, подчиняя его воле хозяйке волшебной обители. Хранителя свитков поразило ощущение внезапной легкости. Наверное, так чувствовал себя великий Ра, рожденный божественным лотосом.

— Да, ты — Хатхор, не только богиня любви, но и моей судьбы, — Ихетнефрет понимал, что вскоре вновь провалится в бездну.

— Нам пора расстаться. Я не говорю "прощай". Когда-нибудь мы вновь встретимся. Иногда я буду являться тебе во сне, а на память о нашей встрече возьми вот это.

Госпожа Замка Жизни сняла с себя украшение и надела на палец мужчины массивный золотой перстень в виде крылатого черепа, чьи глазницы зеленели двумя маленькими изумрудами.

— Помни обо мне, не забывай об услышанном, — тоска и с трудом сдерживаемый плач душили женщину. — Да одарят тебя боги вечностью без предела и конца...

Ихетнефрет еще раз окинул лицо любимой мутным взглядом, навсегда запечатлев в памяти облик Госпожи Замка Жизни. Яркой алой лентой по ее щеке катилась кровавая слеза. Больше он ничего не видел; отяжелевшие веки закрылись, а сознание погрузилось в холодный океан мрака.

Сон постепенно превращался в вязкий кошмар, сковывал разум и все мышцы тела, лишая возможности сопротивляться жутким видениям. Слабость одолела писца, руки обессилели, и ноги не повиновались усталому сердцу; овладела им жажда; он задыхался; горло пылало. Почувствовал он вкус смерти.

На смену тьме пришли картины, полные света. До самого горизонта раскинулось ровное, словно полированное серебряное зеркало, пространство, сплошь покрытое желто-коричневым саваном выгоревших трав. Земля ослепла от жгучих лучей огнедышащего Обладателя небесного глаза. Ветер гулял по степи, гоня волны выжженной растительности. Где-то вдалеке, у северной оконечности небосклона, показались четыре едва различимые точки, казавшиеся поначалу редкими для этих мест кустарниками. Колышущиеся в знойном мареве силуэты стремительно приближались, превращались в невиданных доселе сыном Черной Земли чудовищ, напоминавших ослов, но куда больших размеров, с пышными хвостами и гривами, маленькими ушами и оскаленными мордами. И были животные разных цветов: белого, рыжего, вороного и бледного. На спинах храпящих монстров сидело по всаднику в толстых кожаных накидках и металлических пластинчатых панцирях, отливавших в лучах солнца золотом и серебром. Их головы венчали шлемы, скорее походившие на лики властелинов тьмы, нежели на боевые доспехи. Стегая плетьми быстроногих гигантов, воины безумным вихрем летели в неизвестность, не нарушая строя. Вооруженные огромной длины кинжалами и массивными топорами, они напоминали демонов западной пустыни.

Оседлавшие диковинных зверей бешено мчались вперед, не ведая преград, подминая копытами жалкую поросль, сотрясая все вокруг и давя всякую мелкую живность, попадавшуюся на пути.

Время шло, и во чреве неба зрела ночь, разродившись тысячами звезд, облепившими небосвод стаей саранчи. И сломан посох Нут, расколот кувшин, и дурная вода пролилась. Опьяненные безудержной скачкой, слуги Апопа неслись, не обращая внимания на ход светил, не обременяя себя остановками на отдых, не щадя исполинских тварей. И только луна освещала застывшие лица мертвым рассеянным светом. Длинные призрачные тени, будто души умерших, беззвучно парили над землей. Леденящий душу топот далеко разносился в ночном воздухе, словно весть о грядущем великом землетрясении. И грезилось, что сейчас лев выйдет из логова, змеи будут жалить людей во мраке, и весь мир погрузится в молчание.

Дух Ихетнефрета исчез, тело ослабло. Не различал он жизнь и смерть. Все зло, накопленное за тысячи лет существования Та-Кем, вырвалось из заточения, воплотилось в четырех всадниках, вознамерившихся покорить оружием, голодом и мором все страны земные.

Выносливые и равнодушные ко всему четвероногие порождения Туата, скаля огромные ужасные пасти, несли воинов тьмы все дальше и дальше. Степи сменялись пологими горами и глубокими долинами. Мелькали большие города и ничтожные деревушки, предаваемые посланниками ада опустошению, разрушению и огню. Дым от пожаров страшным ураганом покрыл небеса. Жителей покоренных селений зарезали и повесили на столбах вдоль крепостных стен. Тем же, кто уцелел, выкололи глаза.

Сопротивлявшихся жуткие пришельцы изрубили смертоносными клинками, превратив плоть поверженных в окровавленные туши, перерезав им глотки, словно быкам, принесенным в жертву на алтаре бога. Как нить оборвали их жизнь. С властителей и знатных людей сдирали кожу. Огромные верховые животные шли в бурном потоке, напоминавшем реку, разлившуюся в пору наводнения, купая копыта в крови и испражнениях несчастных. Трупы побежденных скошенными колосьями завалили поле боя. Неуязвимые всадники, как огурцы, срезали их фаллосы, превращая в ничто детородную силу врагов. Разрубленным мясом изувеченных тел завоеватели кормили собак, свиней, волков, птиц небесных и рыб морских.

Еще долго перед внутренним взором Ихетнефрета проходила вереница жестоких, кровавых и бессмысленных убийств, пока все не покрылось багровой пеленой. Внезапно земля и небо озарились волшебным сиянием. Ослепленный, Ихетнефрет не сразу заметил человеческую фигуру. Незнакомец имел длинные темные прямые волосы и белые, почти до самых пят, одежды. Он стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. Вдруг он обернулся в сторону хранителя свитков. На утомленном лице, обрамленном свалявшимися волосами и всклокоченной бородкой, виднелись следы ссадин и побоев. Запекшаяся кровь коричневой коркой прилипла ко лбу и уголкам рта. Между тем, мужчина не выглядел испуганным или угнетенным. Вместо страха его большие голубые глаза источали спокойствие и умиротворенность, которые немыслимым образом передавались сыну Черной Земли. Возликовало сердце, душа возрадовалась, и понял он, что всю жизнь стремился к этому всеобъемлющему, желанному, но, увы, недостижимому покою, ускользавшему из рук в самый последний момент, подобно пойманной рыбе. Вот и сейчас что-то мешало остаться в сказочной стране света и тишины. Воспоминания о всадниках удерживали на залитой кровью земле, словно канат из пальмового волокна, пленивший корабль у пристани. Какая-то неясная, могучая сила тянула к ужасным порождениям ночи. Ее природу он не осознавал, но чувствовал мощь и неотвратимость, не в силах противиться. Как летний зной гонит всякую живую тварь, пренебрегая расстоянием и опасностями, к водопою, так и четверо воинов притягивали к себе Ихетнефрета. Пожираемый темными помыслами и желаниями, писец вновь погрузиться в темную бездну. Время исчезло, превратилось в липкий туман беспамятства.

Он открыл глаза и увидел над собой Великого патерика. Лицо его казалось сделанным из черного нубийского камня. Глубокие морщины легли на лоб, а хищный орлиный нос в темноте казался огромным и придавал ему сходство с ожившим мертвецом.

— Выпей воды, — старик заботливо протянул глиняную чашу.

Ихетнефрет жадно схватил ее и в одно мгновение осушил до дна. Вздох облегчения вырвался из груди, и он обессилено растянулся на козьих шкурах, не понимая, пришел в себя или нет. Быть может, жрец всего лишь очередное видение, неотличимое от реальности.

— Давно ли я здесь? — писца не столько беспокоил ответ на вопрос, сколько желание убедиться в том, что он жив и может говорить.

— Трижды Ладья рассвета пересекала небосвод.

— Значит, три дня... Я думал, прошла вечность, — силы вновь возвращались к нему вместе с чувством голода. — Мне казалось, мир давным-давно исчез, и даже боги умерли. Странные видения терзали разум. Смысл их неясен. Я видел небожителей, преисподнюю и, возможно, далекое будущее.

— Не стоит сейчас об этом, — пытался успокоить его Тотнахт, — теперь самое время продолжить обряд посвящения.

— Великий, но... О чем ты говоришь? Неужели предстоят еще испытания? Безумец, ты желаешь мне смерти? О, боги, смилуйтесь! Еще немного и я вовсе потеряю рассудок!

— Ты стоишь у врат истины и должен сделать последний шаг. Твой выбор не позволяет останавливаться на полпути. Вот, несколько глотков... — жрец вновь протянул чашу Ихетнефрету.

Сын Имтес выпил разом предложенное снадобье, не имевшее вкуса и запаха. Первое время оно никак не давало знать о себе. Вскоре писец почувствовал недостаток воздуха. Он пытался дышать глубже, но это ему не удавалось. Сильное удушье сковало горло, не позволяя сделать ни единого вздоха. Что-то застопорилось в груди, и нестерпимая боль ударила в голову. Не успев выдавить из себя ничего, кроме нескольких беспомощных хрипов, он рухнул и уткнулся лицом в каменный пол.

Жрец отставил в сторону чашу и попытался нащупать пульс писца. Жизнь все же теплилась в бездыханном теле. Тотнахт стал перед ним на колени, вознес руки к небу и произнес заклинание:

— Хлеб и лепешки, и фрукты в сахаре, и вино, и мясо будут принесены для него на алтарь Великого Бога. И ни у одних врат Аментета его не прогонят, и он войдет в них вместе с царями двух земель, и он пребудет благостен во веки веков.

Я создам гимны во имя его, я вознесу хвалу ему до небес и во всю ширь земли. Я провозглашу его мощь тому, кто направляется вниз по реке и тому, кто направляется вверх по реке. Знайте его! Возвещайте о нем сыну и дочери, большому и малому. Расскажите о нем последующим поколениям и тем, кто еще не существует. Расскажите о нем рыбам в реке и птицам в небе. Возвестите о нем не знающему и знающему его. Провозглашайте его!

Он изгонит беспорядок из обеих земель и восстановит Маат. Ложь сделается омерзительной, а страна станет такой, какой была искони.

Поднимись, возьми себе хлеб, соедини кости, встань на ноги, поднимись к этому хлебу, не подверженному порче, и к пиву не киснущему.

Поднимись с левого бока и повернись на правый к этой свежей воде, что я тебе принес. Твои кости не разрушатся, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя.

Да не направишься ты по путям Запада, ибо направляющиеся по ним не возвращаются, а пойдешь на Восток в свите Ра.

Для тебя открыты врата неба, ты ступаешь как сам бог Гор, как лежащий шакал, скрывший облик от врагов, ибо среди людей нет зачавшего тебя отца, ибо среди людей нет зачавшей тебя матери.

Твои крылья растут, как у сокола, ты широкогрудый, как ястреб, на которого взирают вечером, после того, как он пересек небо.

Лети, летящий. Он улетает от вас, люди, ибо он не принадлежит земле, он принадлежит небу.

Ты обретаешь место на небе между звездами, ибо ты единственная звезда, носитель Ху, ты взираешь вниз на Усири, повелевающего усопшими. Ты же далек от них. Тот развяжет повязки и удалит погребальные пелены. Так он освободит умершего, не отдаст его Усири, ибо не должен он умереть смертью смертных...*

Жрец поднялся на ноги и направил взгляд к тускло мерцавшим звездам. Легкий ветерок прошелся по дну каменного колодца. Великий патерик ощутил неприятное покалывание. Песчинки, принесенные из страны мертвых, тысячами игл вонзались в старческое тело. Ветер усиливался, теребя полотняный передник первого служителя Трижды Величайшего. Черная дыра образовалась в небе, пожирая неумирающие звезды. Огромная туча, гонимая западным ветром, пыталась накрыть небосвод, поглощая находящееся на нем и под ним. Где-то в глубине ее брюха вспыхнули молнии, освещая темно-фиолетовую кожу небесного чудовища. Казалось, все силы ада объединились в одной воде и бросились на завоевание спящего Унут.

Вскоре до ушей жреца долетели громовые раскаты, жуткие глухие звуки, словно горы сошли с мест своих в великом землетрясении.

Молнии сверкали чаще и ярче. Удары грома становились все сильнее и ужасней. Ни одной звезды уже не было на небосклоне, превратившемся в огромную бесформенную клубящуюся рыкающую массу, озаряемую огненными вспышками. Ветер обрел ураганную силу, и только каменные стены храма помогали Тотнахту удерживаться на ногах.

— Пора, — сказал он сам себе, достал спрятанный в складках опоясания медный кинжал и подошел к Ихетнефрету. Тот издавал лишь слабые стоны, и никакие катаклизмы не могли привести его в чувство.

Великий патерик перевернул писца на спину и вонзил кинжал прямо в сердце. Хранитель свитков открыл безумные глаза, полные страха и отчаяния, силясь что-то сказать онемевшим ртом, но кроме нечленораздельных звуков, похожих на скрип или шипение, ничего не исторг из груди.

Кровь брызнула фонтаном, обагрив лезвие и руки жреца. Он в ужасе отшатнулся, выронив на каменный пол орудие убийства. Звон металла, как показалось Тотнахту, заглушил на мгновение раскаты грома, застрял занозой в мозгу, отзывался гулким эхом и растворился в глубине сознания. Верховный патерик попятился назад, к бассейну, и едва не свалился в воду. Он вцепился руками в камень и смотрел остекленевшим взглядом на безжизненное тело.

В этот миг небо раскололось надвое, изрыгнув из мрачных недр огромную огненную змею, подобную самому владыке преисподней. Множеством искр, словно зубами адского зверя, она вонзилась в Ихетнефрета, подбросила вверх на добрый десяток локтей. Ужасный треск оглушил старика, заставил закрыть лицо руками. А темное чрево небесного монстра рождало новых огнедышащих чудовищ. В диком исступлении они бросались к земле, терзали бездыханные останки, играли ими как мячом, осыпали бесчисленными огнями, желали разорвать их в клочья.

Тотнахт потерял счет времени, придя в себя лишь тогда, когда демонический танец слепящих драконов окончился. Ветер стихал, относя громовые раскаты к берегам Лазурных Вод. Тело сына Имтес лежало в неестественной позе с вывернутыми за спину руками. По нему юркими ящерицами пробегали искрящиеся ленты, издавая отвратительную трескотню. Но вскоре и они успокоились, увязнув в поверженной плоти.

От стен и воды в бассейне шел густой пар. Сам Тотнахт покрылся какими-то темными пятнами, а полотняный передник топорщился во все стороны.

— Смотрите на него, вы, боги, духи, покойники, пребывающие на небе и на земле. Он овладел силой его, он овладел им. Он овладел телом его, созданным для этого по приказу богов.*

Перепуганный до смерти Первый начальник мастеров на негнущихся ногах подошел к распростертому телу. Кожа писца дымилась, распространяя запах паленого мяса. Великий патерик попытался дотронуться до лежавшего, но, получив огромной силы удар, отлетел на несколько локтей. С завыванием Тотнахт отполз в сторону, и тупо уставился на то, что еще недавно представляло из себя вместилище жизни. Вскоре жрец вновь попытался приблизиться к Ихетнефрету. Когда обезумевший от ужаса старик, бормоча что-то бессвязное себе под нос, подкрался к нему на четвереньках, сильнейшая конвульсия всколыхнула молодого мужчину. Тотнахт в суеверном страхе замер. Его сумасшедшие глаза пытались вырваться из глазниц, а разум помутился. Вторая мощная судорога перебросила писца на спину. Губы его слегка шевельнулись, и с уст сорвался стон.