Месть попаданцев

Пока же после эпизода глубокого бурения Вениамин спал и видел сон, в котором он сидел в каком-то клубе в полупустом зале и слушал девушку, певшую песни под гитару.

Чужие стены.

Чужое имя... сквозь него —

Чужая память.

И не исправить ничего,

И не исправить.

Герой песни явно потерял память и попал в сложное положение, ибо он побеждал, его победам радовались, но его не покидало чувство нереальности происходящего и того, что что-то

Ужасное грядет. А он не понимает, что именно будет-из-за этой самой потери памяти. Но ощущение ужасного пока Вениамина (и героя песни, потому что временно они были единым целым) не пугало, ибо он не проснулся, обливаясь холодным потом, и усмиряя колотящееся сердце, а подвинулся поближе к Ксении и уткнулся лицом ей в надплечье. Ксения тоже спала и не просыпалась.

А два остальных члена триумвирата оторвались от приятных переживаний, которые они делили с Вениамином наравне, и задали друг другу вопросы:

-Цо то бендзе?

-Варум ист это?

И оба ощутили ледяное дыхание ЗЛА, КОТОРОЕ ГРЯДЕТ.

Появись такое ощущение во времена их активной службы, они бы сразу же пошли в ближайший кабак, где немедленно надрались, и от этого действия их бы спасла только немедленная атака неприятеля. Сейчас же... Склонить его напиться можно, но он сейчас спит, и до утра еще много времени. И-завтра он на службе. А там, как они поняли, в основном отрицательно относятся к выпившим при исполнении. Плохо. А в бутылке спотыкача уже почти нет. Так что если Вениамина пробудить и охмурить на немедленное допивание, то ЗЛО МИРА этим жалким количеством не опрокинешь.

Поэтому пока триумвиры сидели, как нищие слепцы на распутье страстей и думали, что делать, лишь иногда переговариваясь. Потом сон с пением в клубе вернулся к Вениамину, а от него дошел и до бодрствующих триумвиров.

Клинок расскажет, чьи права —

И чья корона.

Кто для Империй воевал,

А кто для трона.

Пение и игра на гитаре в таком стиле им были непривычны, поэтому ощущения остались вроде: 'Что-то, доннерветтер, в этом пении есть. Очень необычное, но привлекающее'. Это была первая реакция. А затем Иоганн Верт ощутил 'Запах Иуды'. Если честно, то он это ощущение сформулировал очень антисемитски, поэтому выражение про Иуду правильнее. А потом пояснил, что ощутил плохое от безвестного пока для него сикофанта и Вениаминова начальника. Вообще-то оба они действительно были теми самыми, так и что Верт-таки оказался прав, но это ему было вольно использовать римское выражение из древних времени.

Пан герба Тромбы ощущал нечто подобное, но еще не готов был передать это ощущение ясными словами, оно еще был утренним туманом. Триумвиры залегли в какой-то аналог сна или забытья, где немножко застряли. Вениамин же пробудился без будильника, и понял, что времени у него только впритык на забежать домой и переодеться в форму. А ведь надо еще с девушкой объясниться, что он не позорно бежит, а должен быть на службе. Кстати, Вениамин и от продолжения контактов с Ксенией не уклонялся, и готов был даже на немедленный следующий 'процесс глубокого бурения', но бежать однозначно надо было. Тут небеса пошли ему навстречу, потому что растолкать девушку никак не удавалось. Она что-то бормотала и переворачивала подушку на голову. Оттого он спешно привел себя в порядок, проверил, ничего не забыл ли, нашел на этажерке карандаш и клочок бумаги и написал на нем пару слов и телефон. Пара слов звучала так: 'Не смог разбудить, пора на службу, позвони днем, жду встречи. В.' После чего закрыл дверь в комнату, сделал вид, что в упор не видит взглядов других обитателей квартиры и неспешно вышел из нее. Припустил же только на улице: 'Непристойно коммунисту бегать как борзая!' Мочевой пузырь посылал сигналы хозяину, что готов не выдержать, поэтому пришлось не терпеть до своей квартиры, а завернуть за дровяные сараи и совершить мелкое хулиганство. Хорошо, что никто не видел.

Дома Вениамин спешно переоделся и взял нужное. Завтрак пока откладывался, придется зайти в буфет и жевать какую-то дрянь, запивая чаем. Слово, 'чай', конечно, к этой бурде относилось, как звание 'рысак' к жилкомхозовской кляче. Впрочем, у буфетчика бывал и порядочный чай. Он подавался Боряину и двум начальникам отделений. Ну и начальству, если оно посещало буфет, отчего-то забредя туда.

— __________________________________________-

Вениамин уже слегка отошел и начал мыслить здраво, что от него требуется.

Оттого уже не затуманенным от боли взором поглядел на приведенного. Вид был-еще тот, как у описавшегося пуделя, то есть бледный вид и холодные ноги. Несмотря на то, что начальник сказал, что вчера при аресте, он был уже мокрый, но и сейчас — не сухой. Видно, ночью не смог дойти до 'Прасковьи'.

Костюм помят, волосы всклокочены и даже не приглажены, усы растрепались, под глазами мешки, изо рта запах кислый и мерзкий, глаза налиты кровью. Ну, все понятно, гость вчера нырял в речку Водочницу и глубже поверхности открывал рот, чтобы понять, как дышат там рыбы. Так шутил известный Бромверт по поводу соседа, который пытался оправдываться, что вчера совсем не пил, будучи не лучше этого.

-Итак, подследственный, садитесь на табурет и будете отвечать на вопросы следствия.

Гость передернул лицом, но сел и даже мимо сидения не промахнулся.

Ага, Мармач вчера анкету начал заполнять, но остановился где-то на середине. Возможно, по извинительной причине, ибо сапожник мог вчера и отключиться ближе к середине допроса. Начальник вчера постановление о начале следствия и об аресте подписал, но прокурорской санкции нет. Или еще нет. Личный обыск производился, обыск дома еще нет. Что изъято— пропуск на склад, кошелек и 6.60 рублей денег, перочинный ножик, галстук. Но с чего галстук? А, это же пошло после конфуза в областном центре, когда у свежеарестованного не изъяли кашне. Дежурный оказался болваном неотесанным, а коридорный надзиратель занялся уборкой и долго в одиночку не заглядывал. В это время арестант затянул кашне вокруг решетки и шеи, чем закончил свою жизнь досрочно. Влетело всем, и начальнику тюрьмы, и виноватым, и начальнику третьего отдела, который и подписал бумаги на арест, но не передал, что самоповесившийся перед этим пребывал в тяжелом моральном состоянии, всех его друзей уже посадили, и вот теперь пришла очередь его.

-Сообщите вашу фамилию, имя, отчество.

Заодно проверим, не начудил ли Мармач при аресте.

-Чарнецкий, Стефан Арнольдович.

Да, его папаша с мамашей назвали почти как известного польского полководца. Явно и из националистов были. А, кстати, как ксендзы к просьбам родных относились: назвать их чадо Казимежем, а не Августом? Как в православной церкви-это известно, вел дела церковников, вел. Ладно. Есть и тут у кого спросить, хоть костел в городе давно закрыт, лет восемь как.

Дальше: он 1900 года рождения, уроженец хутора Янов бывшей Виленской губернии, по национальности поляк, с низшим образованием, рабочий, беспартийный, женат, жену зовут Аграфена Михайловна, детей двое, они уже взрослые, живут отдельно, в Чернигове и селе Млынки того района, где он раньше работал.

И чего дочка подалась в это село, что она там в этой дыре забыла? Наверное, за мужем поехала, а он, допустим, в мелиоративной конторе, что рядом располагается, работал.

-Адрес?

Арестованный сообщил, что улица Радищева, 36, квартира 4.

Вот и первая загадка, которую он чуял нутром: Радищева-это заречная часть. И рядом со складом. А почему ордер на арест выписан на село Ущемиловка? От него до склада птичьего лета километра четыре и река?

-Арестованный, а вы помните, где вас вчера арестовывали?

Тот помнил, что в столовой на вокзале станции Заречной, где он после работы принимал 'Английскую горькую' и закусывал сухариками. В тамошней столовой на радость пьющим, особенно любителям пива, остатки хлеба сушили, солью посыпали и в качестве закуски выдавали. Столовая была железнодорожной, наверное, у товарища Кагановича в наркомате было принято не продавать водку без закуски. Тогда получается, что от места работы всего три квартала, а от места жительства— в двух, но в другую сторону.

-А вы в Ущемиловке раньше не жили?

-Жил в пятнадцатом году, когда из Варшавы сюда переехали, но через год в другое место перебрались.

Надо выяснить, откуда взялась Ущемиловка: то ли РКМ напутала, то ли сам Вася Васильевич.

Пошли по пунктам: до революции рабочий и после революции рабочий, образование низшее, родители его занимались хлебопашеством, имели 5 десятин земли, хату, лошадь и корову.

На данный момент он беспартийный, но с 1932 по 1935 годы состоял в партии, исключен за пьянство. Работает на окружном вещевом складе сапожником.

Снова вопрос к Мармачу: это этот 'шляхтич' ему наплел, не приходя в сознание, или он сам его потерял, ведь беспартийный?-это совсем не то, что исключенный! А если он так пропустит, что арестант исключен за поддержку оппозиции и исключенным остался, ибо не раскаялся, и печатно не оповестил, что порвал с ней отношения? Так и будет путать еще не созревшего с уже подгнившим!

Состоит на воинском учете как младший комсостав, в белых и подобных армиях не служил, репрессиям при Советской власти не подвергался, жена з тоже работает на этом складе, но швеей.

Ладно, теперь пора брать арестанта за рога и попробовать его на излом.

Вениамин набрал в грудь воздуху. Чарнецкий, видимо, решил, что его сейчас будут бить, и аж сжался.

Но ему по организму не досталось.

С применением разных способов ускорения признания ситуация была следующей: только с позволения начальства и по очень серьезным делам, где требуется большая скорость признания. Насчет дел поменьше-Боряин намекнул, чтобы не очень активничали. Этот вопрос снова обсуждается в верхах, и как решит начальство-неясно. Нарком Ежов и нарком республики за самое широкое использование для завершения операций, но все еще не решено окончательно.

Так что пока — стойка и сон, точнее, его лишение.

По полной программе пока обрабатывают организацию белоповстанцев, что свили гнездо в районе. Их уже 64 человека, и аресты идут дальше, но придется их отдавать в область, ибо в следственной тюрьме уже места нет, а есть материалы еще на стольких же. Так сказал Боряин и подкрепил сказанное сведениями о том, что среди арестованных уже два полковника петлюровской армии, с десяток сотников и они от старого никак не отойдут. Ну да, то были панами сотниками, а сейчас они-кто? Обыкновенные колхозники!

Так что Чарнецкий вряд ли имеет статус важного типа. Хотя он как бы подозревается в шпионаже...

Но это еще надо раскрутить. Все резоны быстро пронеслись в мыслях Вениамина, но дальше он сам себе удивился. Из его рта выплеснулся поток слов, да еще не его голосом, рычащим и грозным, совершенно не его. И по -польски!

А потом и по— (наверное) немецки!

При этом Вениамин не знал польского и весьма слабо-немецкий.

Поток слов рычащим басом буквально раздавил сапожника.

Он, поминутно меняя русскую речь на польскую, почти что завопил:

-Готов покаяться в своих преступлениях перед властью!

?-Кайтесь!

И поведал похмельный сапожник, что грехопадение его произошло так:

В мае этого года Чарнецкий и инструктор сапожной мастерской склада Иванов зашли в столовую на вокзале станции Заречной, где Иванов встретил своих знакомых. Одного из них звали Руциньский, как звали второго— сапожник забыл. Руциньский сказал, что он поляк, уроженец Варшавы, работает техником на железной дороге. Чарнецкий -что он тоже поляк, работает сапожником на вещевом складе близ станции. Еще Руциньский заинтересовался домашним адресом Чарнецкого, который его сообщил. Далее участники встречи разошлись, и новая встреча с Руциньским состоялась в июне, когда они встретились возле клуба имени Коэлова.

Они снова зашли в столовую, где Руциньский стал расспрашивать, какие у Чарнецкого отношения с начальством, с кем из них ему приходилось выпивать, и где вообще проживает начальство. Стефан Арнольдович ответил, что взаимоотношения с начальством у него хорошие и начальство живет в общежитии. Кстати, он там же. Руциньский высказал желание побывать у Чарнецкого дома, тот ответил, что встречаться в общежитии неудобно.

Третья встреча с ним состоялась с неделю назад, и на ней змей-искуситель Руциньский сказал, что является польским агентом и предложил давать ему информацию, что хранится на складе из обозно-вещевого имущества.

Моральных препятствий у Стефана Арнольдовича не было, сложность заключалась лишь в том, что сколько чего хранится— у него тоже не было. Тогда Руциньский предложил связаться с начальником обозно-вещевого отдела, втянуть его в пьянку и узнать нужное. Для этой цели Руциньский решил организовать вечеринку, куда пригласить этого вот носителя секретов. Договорились, что организуют это на октябрьские праздники, туда же будет приглашен Руциньский. Возможно, удастся и раньше, нужен железный повод для вечеринки. Он должен был уехать в Харьков,а после приезда они собирались встретиться и все обговорить. И тут арест.

Далее Стефану Арнольдовичу вручили ручку, и он стал писать признание, с трудом удерживая ее, а Вениамин-заполнять протокол допроса. Он был коротким, чуть больше двух страниц, и выводил на шестую часть статьи.

Стефан Арнольдович свое признание уложил в пять строчек.

-Ладно, подписывайтесь под всеми страницами протокола.

Чарнецкий сделал это и попросил немного для поправки здоровья, потому что ему совсем нехорошо. Этому можно было поверить. Хотя правильнее было шпиону и ничего не давать, пусть отходит самостоятельно. Но Вениамин решил проявить сострадание и пошел на первый этаж. Там у старшего инспектора милиции Красницкого имелся некий запас самогона, который использовался для обычных арестантов, когда их утром нельзя отпустить домой, а им еще сидеть и сидеть. Если же оставить похмельного в камере, то может у неопохмелившегося случиться белая горячка. Поэтому у каждого задержанного самогонщика немного продукта отливали и в отделе была такая 'Скорая помощь'. Польским шпионам пока не давали, но все когда-то случается впервые. Поэтому Вениамин выпросил полстакана самогона (это почти что три четверти в пересчете на водку) и принес Чарнецкому. Тот с благодарностью взял, но чуть не уронил. Да, так и выпросишь, а он прольет и впадет в белую горячку. От судьбы не уйдешь. Вениамин остановил незадачливого шпиона и взял из сейфа недлинную медную трубку.

Он ее как-то подобрал, но никак не придумал, для чего ее использовать, и вот-нашел. Сквозь эту трубочку Чарнецкий и высосал весь самогон из стакана. Трубку пришлось помогать ему удерживать, но дело сделано.

Стефана Арнольдовича, почувствовавшего себя вновь ожившим, отправили вниз, в накопительную комнату.

А Вениамин открыл окно и проветрил в кабинете. Больно густо пахло вчерашним перегаром, свежим самогоном и самим Чарнецким. А он сам пока постоит во дворе, подышит воздухом. Дело сделано, завтра можно отдать протокол начальнику отделения. Признание есть, данные на шпиона тоже, а там пусть начальство решает, ограничиться ли полученным признанием или раскрутить сапожника получше. Вдруг он еще что-то интересное по склад расскажет, кто из сотрудников про что болтает и не пропадает ли что-то из запасов.