— То, что я о тебе знаю, говорит о том, что ты упорный, а не упрямый, а мнение Евы можешь не принимать во внимание, так как это просто ревность женщины, которая не хочет делить с кем-либо своего любимого мужчину. Так что я считаю, что все тобой перечисленное больше походит на достоинства, а не недостатки. Ты как считаешь, Генри?

— Время покажет, дорогая, — уклончиво ответил сенатор. — Теперь, когда мы все вместе, мы можем поговорить о нашем путешествии. Для начала скажу, что для улаживания всех наших дел у нас есть месяц. Майкл, завтра ты, вместе со мной, поедешь в Министерство иностранных дел. Надеюсь, ты ничего не забыл из документов?

— Все на месте. Все с собой.

— Хорошо. Я договорился, что тебя запишут, как нашего племянника. Мария с тобой уже говорила на эту тему, и ты выразил согласие. Ничего не поменялось?

— Нет, дядя Генри.

— Теперь насчет заграничного паспорта для тебя. Единственной помехой, возможно, будет получение для тебя визы в Советский Союз. В этом случае нам придется поехать всем вместе в советское генеральное консульство, в Нью-Йорке.

— Генри, но ты же сказал, что все решишь, — в голосе его жены послышались возмущенные нотки.

— Я и решил. С выездными документами на Майкла нет никаких проблем, так же, как и европейскими визами, но советская Россия — это нечто иное. Вообще-то я думаю, что никаких проблем у нас не должно быть, а я, скорее всего, просто перестраховываюсь. Вылетаем из Нью-Йорка, затем через океан летим в Стокгольм.... Стоп. Забыл рассказать об одной новости.

Неожиданно оказалось, в одном самолете с нами летит делегация из конгрессменов и промышленников, которые тоже летят в Москву.

— Зачем, дорогой?

— Наши все никак не могут согласовать с русским правительством финансовые вопросы по ленд-лизу. Помнишь Вилли Кройца?

— Несдержанный и вспыльчивый болван, — тут же дала ему резкую характеристику леди Вильсон. — Как только его включили в делегацию?

— Ты же знаешь, дорогая, как у нас делается. Хорошие связи. Вот только если они рассчитывают получить сейчас чек от русских, то сильно ошибаются. В сорок восьмом году, в Москву, уже ездила не менее представительная делегация. И что? Вернулись с пустыми руками. Сейчас будет то же самое. Извините, я отвлекся. Значит, Стокгольм. Потом мы летим в Финляндию, в Хельсинки, а оттуда сразу в Москву.

— То есть в Ленинград, Генри, мы не летим?

— Как мне сказал один из членов делегации, есть предварительный договор, по которому русские должны прислать за правительственной делегацией самолет. Я уже переговорил кое с кем, так что у нас есть шанс лететь с ними до Москвы.

— Пришлют? А что в этом союзе пассажирских самолетов нет? — спросил я. — Ведь Хельсинки, я смотрел по карте, близко от Ленинграда.

— У большевиков нет рейсов в Хельсинки.

— Почему?

— Все очень просто. После войны коммунистическая Россия испытывает большие трудности, как в экономике, так и в промышленности, и в сельском хозяйстве. Им надо поднимать целую страну, поэтому гражданская авиация у них сейчас, скажем так, на десятом месте.

— Я понял.

— Генри, а что насчет Ленинграда? У нас ничего не изменилось? — вдруг неожиданно спросила его жена.

— Раз я обещал тебе, дорогая, значит, выполню. Съездим туда обязательно.

— Спасибо, милый. Говорят, что это очень красивый город, Майкл, — эти слова уже относились мне. — Я смотрела альбом. Там много старинных зданий, мосты, каналы.

— Ух, ты! Здорово! — сделал я радостное лицо. — На катере покатаемся!

— Насчет этого сказать пока трудно. В России зима суровая, так что каналы могут замерзнуть, но будем надеяться на лучшее, — подбодрил меня Генри. — Из Союза, через Германию, полетим во Францию, а нашим конечным пунктом станет Испания.

— Как я хочу в Испанию! — неожиданно воскликнула Мария с каким-то непонятным для меня волнением.

Я бросил вопросительный взгляд на жену сенатора. Она поняла мой невысказанный вопрос и ответила: — Именно там, мы с Генри, познакомились.

— Вот как! — теперь уже удивленно воскликнул я.

— Я начинал свою карьеру, как дипломат, Майкл, — неожиданно сказал сенатор, хотя я ждал объяснений от его жены. — В Мадриде. Пробыл там полтора года, после чего меня перевели в Лондон. Потом снова оказался в Испании, где познакомился с Франсиско Франко. Мы с ним....

— Франко! Точно! Я о нем в одном из журналов прочитал, — прервал я его. — Там написали, что он самый настоящий диктатор. Это правда?

— Не верь всему, что пишут, парень, — усмехнулся Генри, которого, похоже, позабавил мой эмоциональный всплеск. — В жизни все сложно, даже то, что кажется на первый взгляд простым. Когда ты познакомишься с этим человеком, вполне возможно, что захочешь изменить свое мнение.

— Ну, не знаю, — с сомнением в голосе произнес я. — Да и кто меня с ним познакомит?

— Хотя бы я, — с улыбкой произнес сенатор.

— Вы?! — мое удивление было не наигранным. — Откуда.... А! Вы же были в Испании! И там познакомились! Да?

— Да. Это так. Теперь к тебе вопрос. Как тебе дается знание иностранных языков?

— Прямо так, не скажу, что легко, но испанский язык обязательно выучу. Я вам обещаю. А как долго мы там будем жить?

— Как пойдут дела. Год, полтора или два. Надеюсь, что тебе там понравится. Теплое море, песчаные пляжи, старинные замки. Вообще в Испании много интересных мест. Будем ездить, смотреть, купаться на море. Я тебе обещаю!

— Еще там много вкусного вина, — с легкой улыбкой добавила Мария.

ГЛАВА 3

За два первых дня проживания в доме Вильсонов я прошелся по городу в поисках тренировочного зала и тира, а когда нашел, сразу определился с занятиями и расписанием. Мария не возражала, но при этом не замедлила высказаться насчет того, что физическая культура — это однобокое воспитание молодого человека, а надо развиваться всесторонне. Я осторожно поинтересовался, что она имеет в виду, но, когда услышал, что ее предложения касались классической литературы и посещения художественных выставок и театров, возражать не стал. Не теряя времени, мы занялись гардеробом, делая упор на российские морозы. Я заказал себе кожаное пальто с меховой подстежкой, шапку, приобрел толстой вязки свитер и теплые кожаные перчатки. Во время прогулок по городу, Мария не только знакомила меня с городскими достопримечательностями и старинными зданиями, но и показывала кафе, где варят самый вкусный кофе, рестораны с их фирменными блюдами и торговые улицы с магазинами.

Несмотря на довольный вид подростка, который демонстрировал всем и каждому, как хорошо жить на белом свете, когда тебе шестнадцать лет, я все так продолжал отслеживать возможную опасность. Китайская угроза, если ее можно так назвать, реально существовала и то, что я сейчас находился на другом конце страны, отнюдь не давала гарантию полной безопасности.

В спортивном зале, где я стал заниматься, я неожиданно наткнулся на группу, которую вел бразилец. Он преподавал бразильское направление рукопашного боя, капоэйру. Увидев мои выкрутасы, он заинтересовался и предложил мне проводить тренировочные бои с ним, что добавило много нового и интересного в мои занятия.

Весь месяц я прожил в доме Вильсонов в Вашингтоне, за исключением пары дней, когда мы ездили за русскими визами в Нью-Йорк. Если вопрос со всеми европейскими визами решился без нашего с Марией присутствия, то в Нью-Йорк нам пришлось съездить для посещения советского консульства. Как оказалось, причина для нашего личного присутствия, была не во мне, как опасался Генри, а в нем самом.

Разговор начался с вопроса консула: если вы едете в Испанию, то, что вы собираетесь делать в Советском Союзе?

— Мы едем, как туристы, — первым ответил на этот вопрос Генри. — Нам интересно, как и чем живет ваша страна.

— Даже так? — делано удивился консул. — Мне не доводилось встречаться с вами раньше, господин Вильсон, но при этом приходилось читать ваши статьи, а также кое-что слышать о вас. Вы один из советников президента, не говоря уже о том, что вы находитесь с ним в дружеских отношениях. Как мне еще известно, вы, в свое время, председательствовали в трех комитетах и возглавляли две сенатские комиссии по расследованиям, а также довольно часто выступаете с речами в сенате. Изучив все, что относится к вашей политической деятельности, нетрудно сделать вывод, что вы полностью разделяете взгляды сенатора Джозефа Маккарти, который настаивает на крестовом походе против коммунизма. Если вы все уже определили для себя, зачем вам поездка в страну, политика которой вас не устраивает? Или вы хотите открыть что-то новое для себя?

— На этот вопрос, если вы не возражаете, господин посол, я бы хотела ответить, — Мария вопросительно посмотрела на посла. После его кивка головой, она продолжила. — Поездка в коммунистическую Россию не имеет никакого отношения к нашим политическим взглядам. Это я попросила мужа включить в эту поездку вашу страну, так как меня интересует искусство, во всех его проявлениях. У вас, в советской России, есть направление, которого нет в других странах мира — социалистический реализм. Мне очень интересно посмотреть, как оно выражено в картине и скульптуре. В не меньшей степени меня интересуют исторические памятники городской архитектуры. Я ответила на ваш вопрос?

— Можно сказать, что ответили, — при этом он бросил на нас оценивающий взгляд, словно пытался прочитать по нашим лицам, насколько правдивы слова Марии Вильсон, после чего спросил. — Какие города вы наметили для посещения?

— Москва и Ленинград, — ответила жена сенатора. — Именно там находятся главные художественные музеи вашей страны. Кроме того, меня интересует Ленинград, как исторический архитектурный памятник.

— Сколько вы намерены пробыть в Советском союзе?

— Две недели, — снова вступил в разговор сенатор. — Остановимся в Москве, а уже оттуда съездим на три-четыре дня в Ленинград.

— Три-четыре дня для этого замечательного города мало, но общее впечатление вы сумеете себе представить. Не смотрите на меня так удивленно, ведь это город моего детства и юности, поэтому он навсегда останется в моем сердце, как первая любовь.

— Вы очень хорошо сказали, — сказала Мария, а затем неожиданно спросила. — Вы, случайно, стихи не пишите?

— Нет. Не пишу, — неожиданно улыбнулся консул. — Насколько мне известно, вы собираетесь лететь через Берлин во Францию, а потом в Испанию. Все правильно?

— Так и есть, — подтвердил его слова сенатор. — Я узнавал, что есть пассажирский самолет Москва-Варшава-Берлин. Это так?

— Все правильно, мистер Вильсон.

— У вас это регулярные рейсы? — неожиданно спросила консула Мария. — Надеюсь, у нас не будет проблем с билетами?

— Это вне моей компетенции, миссис Вильсон, — консул снова придал лицу служебное выражение. — У меня остался последний вопрос: зачем вы берете с собой Майкла Валентайна?

— Можно мне ответить? — и я как школьник на уроке поднял руку.

— Можно, — ответил консул.

— Мистер, это же так просто. Я просто хочу посмотреть мир! — при этих словах я постарался сделать свою улыбку как можно шире и непосредственней. — Когда тетя Мария мне сказала об этом путешествии, я даже раздумывать не стал. Такой шанс выпадает раз в жизни!

Консул снова улыбнулся: — Против таких слов трудно возразить, мистер Валентайн. Завтра, после десяти часов утра, вы, мистер Вильсон, сможете забрать ваши документы. Хорошего вам всем путешествия и приятных впечатлений! До свидания.

За все время, что мне довелось жить в Вашингтоне, один раз я был в театре, три раза в кино и дважды на выставках. Наиболее хорошо мне запомнилась первая выставка, на которую мы поехали втроем. Мария, ее подруга Маргарет и я. Впрочем, не мне одному запомнилась именно эта выставка.

Дело в том, что это была не просто выставка картин, а своеобразная помощь городских меценатов молодым и еще неизвестным художникам. Несколько богатых семей, в том числе и Вильсоны, собрали деньги и взяли в аренду на две недели часть городской художественной галереи, откуда на это время убрали постоянную экспозицию, а вместо нее вывесили картины и поставили скульптуры молодых художников самых разных направлений в искусстве. Чтобы обеспечить интерес к выставке были наняты люди, которые стояли на оживленных городских перекрестках и раздавали листовки с приглашением посетить выставку, а за несколько дней до открытия пошла реклама по радио. В одиннадцать часов состоялось торжественное открытие с короткой вступительной речью и духовым оркестром, после чего для художников и журналистов был устроен фуршет, вот только в отличие от предыдущих выставок, никакой комиссии, которая отвечала за подбор произведений, здесь не было. Организаторы решили дать полную свободу молодым дарованиям, но мне так кажется, что в последствие они об этом сильно пожалели. Выставка называлась 'Свобода, любовь и будущее'. Как видно, местные художники слишком вольно восприняли ее название, решив поразить горожан своей безграничной фантазией.

Мы пришли на выставку с Марией и ее подругой ближе к вечеру, когда основной поток посетителей схлынул, а сами молодые дарования собрались в небольшие группки в почти пустых залах. Обойдя по большой дуге, стоящее недалеко от входа, так называемое творение, сделанное из кучи мусора, склеенного в виде остроконечной горы и имевшее пафосное название 'Мир будущего', мы прошли в первый зал. По мне, так все картины, висевшие на стенах и полтора десятка конструкций (слово статуя им точно не подходило) из пластика, бумаги и металла, разбросанных по залу, были сделаны парой-тройкой накурившихся малолеток, настолько они были убоги и безвкусны. Впрочем, подавляющее большинство, находившихся здесь, художников выглядели им под стать, безвкусно, крикливо, с претензией на экстравагантность. Один из таких типажей, стоя рядом со своей картинкой, где на белом фоне был нарисован оранжевый шар, с надписью 'Мир — это оранжевый апельсин', был не только одет во все оранжевое, но даже волосы выкрасил в красновато— желтый цвет.

Мне лично пяти минут осмотра хватило, чтобы понять, здесь делать нечего, вот только две подруги, медленно шедшие чуть впереди, в очередной раз остановилась возле невнятной картины с надписью 'Взгляд в себя' и зачем-то попытались понять ее смысл. Остановившись в паре шагов от них, я в который раз обвел зал скучающим взглядом.

'Уроды с вывернутыми мозгами, — только я так подумал, как от одной из компаний отделилось трое самодельных художников, и направились к нам. Подруги, стоя возле этой детской мазни, все еще пытаясь найти смысл там, где его никогда не было. Один из троицы, хорошо поддатый бородатый парень, подойдя к нам, сходу, самодовольно заявил, что именно его картинка и есть жемчужное зерно в этой навозной куче, а дамы, по ним сразу видно, истинные ценители искусства. По окончании своей короткой речи он нагло заявил, что пятьсот долларов за эту шедевральную картину его вполне устроят. Вот только стоило ему узнать, что дамы не собираются ничего покупать, а хотят понять, что он тут намалевал, как недовольный художник заявил своим приятелям, что подобное заявление является прямым оскорблением его интеллектуального творения. Этим бы все и кончилось, если бы он не добавил, что эти две старые задницы просто не в состоянии заглянуть в душу настоящего художника. Договорить фразу он не успел, так как захрипел, выпучив глаза и багровея лицом. В следующее мгновение я развернулся к его двум приятелям, которые при виде оседающего на пол друга, испуганно замерли, не сводя с меня глаз. По их лицам было видно, что молниеносная расправа над их дружком произвела на них достаточное впечатление.