— Откуда взяться оптимизму, Ваше Величество? Нельзя закрывать глаза на то, что творится вокруг нас. Россия стоит на пороге катастрофы! Страна охвачена беспорядками, и мы не можем одновременно успешно бороться с врагом внутренним, и врагом внешним...

— А, по-моему, это как раз удобно! — влез в разговор великий князь. — Вот представьте, Сергей Юльевич, что вам таки удалось заключить в Портсмуте в августе мир с японцами. Сколько у нас сейчас было бы проблем с демобилизацией запасных с Дальнего Востока! А ведь именно солдаты, у которых вышел срок службы, но они вынужденно задерживаются в частях — главная питательная среда для беспорядков. Опять же, пока идет война, мы имеем законное право на введение строгих мер военной дисциплины на фронте и в тылу, а в мирное время подобные меры будут смотреться как нежелательные и чрезвычайные...

Витте с изумлением смотрел на великого князя. Вот ведь Николай Лукавый! Два года назад покойный Плеве ратовал за "маленькую победоносную войну", чтобы предотвратить революцию, а теперь Николай Николаевич хочет бесконечного продолжения войны, чтобы не дать революции разгореться в полную силу. Да, с такими политиками и внешних врагов России не надо, сами страну уничтожат.

— Ваше Высочество! Если бы в августе был заключен мирный договор, то сейчас, вероятней всего, меня обвиняли бы в прямой измене. Мол, мы уже были готовы побеждать врагов, но Витте, подписав мир, спас японцев от полного разгрома. Что же касается того, что война не дает революции развиться в полную силу, то, боюсь, революция уже вырвалась наружу, и чем дольше продолжается ненужная и несчастливая для России война, тем тяжелее будут ее последствия. Зря вы, Ваше Высочество, радуетесь приближению японцев к нашим берегам! Пока наша пограничная флотилия и приданные ей военные суда худо-бедно, но пресекают попытки доставки морем из-за границы оружия и всего прочего для революционеров. Но скоро у нас, в лучшем случае, останется лишь несколько важнейших портов, а всё остальное побережье станет совершенно открытым. Вражеский флот под стенами русской столицы воодушевит всех врагов России среди нерусского населения балтийских окраин...

Николай Николаевич пренебрежительно махнул рукой:

— Да, полно, сколько их, этих революционеров среди балтийских инородцев. Зато как воодушевит близость неприятеля наши войска! Вы же сами только говорили, что солдаты не знают, за что воюют в чужих краях. А теперь, когда враг у ворот русской столицы, будут знать! А то у нас в балтийских крепостях уже беспорядки начались. Но как услышали в гарнизонах, что скоро, возможно, вражеские корабли появятся, сразу ситуация изменилась. Бунтовать теперь — прямое предательство. Я думаю, что если бы этим летом в Черное море японцы забрались, никакого бы "Потемкина" там не было. Не бунтовали бы в Севастополе матросы, как во Владивостоке сейчас не бунтуют, хотя там и червивому мясу были бы рады. Так что, слава Богу, что японцы собрались на Балтику. Прямо вам говорю — пока идет война, революции в России не будет!

Витте только красноречиво закатил глаза.

— Сергей Юльевич! — император постучал пальцами по портсигару. — Я вас пригласил сюда не для того, чтобы вы пугали нас страшными картинами настоящего и будущего. Я хочу выслушать ваш совет по улучшению управления страной ради успокоения общества. Читал вашу докладную записку, где вы советуете преобразовать Комитет министров в Совет министров. Готов с этим согласиться...

— Ваше Величество! — Витте вытер пот со лба носовым платком. — Одним преобразованием структуры правительства смуту остановить нельзя. Положение в стране таково, что требуется принятие куда более решительных мер. Но вначале надо определиться с общим направлением действий. Сейчас у нас лишь два пути — диктатура или конституция. Либо немедленно выбрать человека решительного и военного и облечь его соответствующим полновластием, чтобы он мог подавить смуту во всех ее проявлениях. Хотя, на мой взгляд, это даст лишь кратковременный эффект. Либо, Ваше Величество, встать на путь изменения государственного строя путем дарования населению политических прав, в том числе — на участие его представителей в управление страной.

— И кого вы предлагаете в диктаторы? — резко спросил Николай II. — Себя?

Витте картинно развел руками:

— Ваше Величество, я человек невоенный.

— А я, значит, по вашему мнению, нерешительный, — император отвернулся и бросил быстрый взгляд на Николая Николаевича.

— Нет, Никки, нет! — засмеялся великий князь, отмахиваясь рукой. — Лучше уж сразу прикажи меня расстрелять!

— Кого же тогда? Трепова?

Витте склонил голову:

— Его Превосходительство генерал Трепов, как столичный генерал-губернатор, заведующий полицией, командующий петербургским гарнизоном и жандармским корпусом в одном лице, и сейчас является, если не по форме, то по существу настоящим диктатором. Ему только официального признания недостает. Насколько успешно он справляется с этой должностью, видно по теперешней ситуации в Петербурге. В столице же сейчас полный хаос.

— А Трепов, между прочим, вас хвалил, — с укоризной проговорил император. — Так и сказал мне на докладе, мол, Сергей Юльевич, единственный человек, который может улучшить отношения между властью и обществом.

— Я считаю Дмитрия Федоровича человеком, безусловно, благородным и порядочным, — степенно отвечал Витте. — Вполне возможно, у других на его месте дела пошли бы еще хуже. Ему, по крайней мере, несколько месяцев удавалось сдерживать революционный подъем. Но сейчас, мне кажется, он кидается из стороны в сторону и демонстрирует полную беспомощность. Если он считает, что всё же справится со смутой диктаторскими полицейскими методами...

— Он так не считает! — бросил Николай II.

Великий князь наклонился к Витте и доверительно прошептал ему на ухо:

— Не далее, как вчера, Дмитрий Федорович уверял меня и Государя, что успокоение страны можно достичь лишь при даровании народу ряда свобод, то есть конституции.

— В таком случае, Ваше Величество, — твердо подытожил Витте, — если даже негласный диктатор выступает против диктатуры, следует сделать вывод, что единственным возможным для России является путь кардинальной реформы государственного устройства. На этот пусть, собственно, Ваше Величество уже вступили, подписав шестого августа Манифест об учреждении Государственной Думы как законосовещательного учреждения. Но, поскольку законосовещательный парламент есть нонсенс, то сказав "А", следует сказать и "Бэ", то есть дать народу законодательную Думу, хотя бы с ограниченными функциями. Впрочем, парламентаризм — это дело не срочное, а вот что категорически необходимо в настоящий момент — декларация о переходе страны от прежнего строя к правовому, построенному на основе гражданской свободы.

— Под "прежнем строем" Вы, Сергей Юльевич, имеете в виду самодержавие? — спросил император.

— Ваше Величество! Все свободы и так уже взяты явочным, диким образом. Свобода собраний? Да во всех городах сейчас митингуют совершенно свободно. Свобода слова? Ораторы на митингах открыто произносят самые невозможные речи. Вся пресса революционная, никакой правительственной цензуры не действует. Скорее уж действует цензура революционная. Союз типографских наборщиков по указанию революционных партий отказывается печатать в газетах официальные сообщения и любые материалы, которые их не устраивают. Свобода союзов? Ныне существуют самые различные общественные организации, берущие на себя управление важнейшими жизненными сферами, как например союз телеграфистов или союз железнодорожников, взявший нас своей забастовкой буквально за горло. А союз земских и городских деятелей вполне может с течением времени развиться сам собой в настоящий парламент. Поэтому, Ваше Величество, речь идет лишь о том, чтобы заменить эти "дикие свободы" свободами, дарованными Государем, и тем не отменить, а спасти самодержавие. Но самой главной свободой, поскольку Россия является по преимуществу аграрной страной, станет окончательное освобождение крестьянства.

— Разве еще мой дед Александр II не освободил крестьян?

— Освободил от власти помещиков, но не от власти крестьянской общины. Но впрочем, Ваше Величество, я слишком забегаю вперед. Уничтожение крестьянской общины и даже созыв Государственной Думы — всё это относится к будущей, послевоенной истории России. В настоящее время у нас две важнейшие задачи — успокоить страну и заключить мир с Японией, после чего можно будет взять заграничные кредиты и принимать, пока не поздно, меры по нормализации экономической ситуации.

— Вы уверены, Сергей Юльевич, что декларация о гражданских свободах способна успокоить общество?

— Ваше Величество! Я гарантирую немедленное прекращение всеобщей забастовки в случае, если подобная декларация в ближайшие дни будет обнародована в виде императорского Манифеста, предваряя опубликованную вместе с ним программу правительственных мероприятий в виде всеподданнейшего доклада председателя Совета министров.

— То есть вы, Сергей Юльевич, всё же готовы стать диктатором, но только либеральным. И я заранее должен одобрить любые ваши действия?

— Я чувствую, что в этом деле у Вашего Величества существует некоторое сомнение в правильности моих взглядов. В таком случае Вашему Величеству достаточно поручить место председателя правительства тому лицу, программа которого была бы признана более соответственной.

Красноречивое молчание Николая II продолжалось более минуты. Наконец император кивнул головой:

— Хорошо, Сергей Юльевич! Я жду вашего проекта текста манифеста и доклада главы правительства. Попрошу обойти в нем тему войны, ограничившись общими словами. Военные действия остаются в моем ведении.

— Прошу всё же Ваше Величество склониться к скорейшему заключению мира!

— Сергей Юльевич, я не хотел этой войны, — устало произнес император. — И очень хотел бы, чтобы она, наконец, закончилась. Но на мир любой ценой я идти не намерен!

Глава вторая

Гроза на Крите

— Двухтрубные — "Читозе" и "Касаги", трехтрубные — "Нийтака" с "Цусимой".

— Николай Николаевич, четвертый, по-моему, "Отова".

— Позвольте ваш бинокль, я сейчас пушки пересчитаю. Да, вы правы, Виктор Васильевич, "Отова".

Лейтенант Лютер и мичман Родионов с палубы канонерской лодки "Храбрый" рассматривали силуэты японских крейсеров у входа в бухту Суда. Рядом с русской канонеркой стояли на якорях два трехтрубных миноносца под Андреевскими флагами, а дальше к морю — итальянский крейсер "Джованни Бозан" и французский "Лавуазье".

К канонерке между тем подошел катер от берега.

— Здравия желаю! — лейтенант Лютер по-военному приветствовал у трапа генерального консула России на Крите Броневского. С ним на борт поднялся усатый жандармский ротмистр.

— Здравствуйте, господа! А где же Николай Аркадьевич?

— Командир корабля в настоящее время находится на итальянском крейсере. Видимо, обсуждает сложившуюся ситуацию с командирами нейтральных стационеров.

— Да, скверная ситуация, господа. Прямо как с "Варягом" в Чемульпо. Из Ретимнона тоже плохие вести. Телеграфировали, пока связь не прервалась, что японцы высаживают десант с двух пароходов. Теперь подполковник Урбанович меж двух огней. С гор — греки-инсургенты, с моря — японцы.

— А вот, кстати, и наш командир с "Бозана" возвращается, — сообщил Лютер, указывая на идущий от итальянцев катер.

Через несколько минут капитан 2-го ранга Петров-Чернышев уже был на своем корабле. Он предложил офицерам и гостям пройти в его каюту. Вскоре туда прибыли и командовавшие миноносцами лейтенанты Железнов и Шмидт.

— Итальянский командир, как старший на рейде, имел беседу с японцами, — начал Петров-Чернышев. — Мне переданы требования японского адмирала. Кстати, адмирал — тот самый Уриу Чемульпинский, с которым сражался "Варяг". Японцы требуют, чтобы мы спустили флаг. Также требуют, чтобы сдались наши сухопутные войска на Крите. Ну и передачи Японии всего имущества и всех прав, что Россия имела на острове.

— Однако же у них и аппетиты! — пробурчал консул.

— Итальянский и французский командиры, — продолжил Петров-Чернышев, — сказали мне, что объявят японцам безусловный протест, но не смогут оказать нам какую-то военную поддержку. Выразили только готовность вывести наши команды и гарнизонные роты из Кандии под своими флагами. Понятно, разоруженными. Корабли свои мы интернировать здесь не можем в связи с особым положением острова. Во всяком случае, итальянцы и французы взять нас под свою защиту при разоружении отказались. Но попросили в гавани не взрываться. Можем затопиться здесь на глубине или у берега, но не на фарватере. Или попытаться прорываться в нейтральный порт.

— На тихоходной канонерки мимо крейсеров-"собачек"? — поднял брови лейтенант Железнов. — Ночью мы на миноносцах можем попробовать скрытно уйти под берегом, хотя шансов мало, но канонерская лодка...

— Значит, "Храбрый" примет бой!

— Бой? — переспросил консул — Одна канонерка против четырех крейсеров? Я вам запрещаю и думать об этом!

— Извините, Ваше Превосходительство, но в данном случае я должен руководствоваться военно-морским уставом, а не министерским распоряжением о признании вас моим временным военным начальником!

— Постойте, постойте! — неожиданно вступил в разговор жандармский ротмистр. — Если подполковник Урбанович сейчас ударит по японцам в Ретимноне, то они, понятно, попросят Уриу о поддержке. Японский адмирал может решить по-быстрому сходить к Ретимнону, чтобы выправить там положение, думая, что мы не успеем за это время подготовиться к выходу. А мы уже всё знаем заранее и готовы. У "Храброго" тогда появится шанс прорваться. Надо только связаться с Урбановичем. Если телеграфной связи нет, послать посыльного. И самим идти в Ретимнон с нашим гарнизонным отрядом. Тогда там у нас вместе семь рот будет, да еще шесть горных пушек вьючной батареи. Только как пройти? По береговой дороге — японцы с кораблей расстреляют, а если горами — греки не пустят.

— С греками я договорюсь! — воскликнул консул. — Сам свяжусь с Венизелосом. Ему выгодно, если часть гарнизона из Кандии уйдет. А мы ударим по японцам, покажем им, что тут не Сахалин!

— Значит, господа, я отправляюсь на "Бозан" и прошу через итальянцев отсрочку, скажем, на выгрузку снаряжения. На сутки, — Петров-Чернышев достал из кармана часы, щелкнул крышкой. — Удастся за этот срок отвлечь японцев от Суды, хорошо. Не удастся... В любом случае выходим в море!

Тем же вечером в каюту командира "Храброго" постучался взволнованный мичман Родионов:

— Николай Аркадьевич! Лейтенант Шмидт примчался на своем велосипеде с телеграммой. Только что получена нашим консульством из Ретимнона. Урбанович отбил телеграфную станцию. Атаковал японцев всеми силами, да еще с двумя ротами из Кандии, те в бой сразу с марша вступили. Да еще греки наших поддержали, тысячи две их с гор собралось. Выбили японцев из города, загнали на мыс к маяку, сейчас обстреливают горной батареей.