Потом, в составе краевой делегации я полетел в Москву, на всесоюзную математическую олимпиаду. Было нас всего трое: ученики 8-го, 9-го, 10-го классов, и сопровождающая нас дама от РОНО.

Этот перелет мне запомнился. Он был кошмарным. Летели на Ту-104 с тремя промежуточными посадками. А у меня был насморк. Давление в ушах не выравнивалось. Ни сосательные конфетки, ни глотательные движения мне не помогали. На современных авиалайнерах откачка воздуха из салона перед взлетом начинается еще на земле, и продолжается еще долго после того, как самолет наберет три тысячи метров. Аналогичная замедленная процедура проводится при снижении. На большой высоте давление в салоне самолета поддерживается соответствующим трем тысячам метров.

А в треклятой 'тушке' давление при наборе высоты соответствовало забортному. Высоту она набирала довольно быстро. А на высоте трех тысяч салон просто герметизировали. То есть, давление в салоне при наборе высоты падало очень быстро. При снижении — быстро росло.

Давление в ушах у меня не успевало выравниваться, соответственно, боль в ушах возникала страшенная. За час на промежуточной стоянке давление в ушах только — только подходило к норме. А тут, опять взлет! А через полтора часа — опять снижение! Короче, в Москве я вывалился из самолета в почти бессознательном состоянии, ничего не соображая от боли в ушах.

Олимпиада проводилась в главном здании МГУ. Весьма впечатлительно для школьника из глухой провинции. На ней я не занял ничего. Исключительно по 'подлянке' организаторов. Первую из пяти задач они дали не имеющую решения. Это была система из трех уравнений. Я, как ученик обычной средней школы, и не подозревал, что могут быть такие задачи. Считал, если ученикам дают задачу, значит, ее можно решить. Убил на эту задачу больше половины времени. Решал ее и так и эдак, исписал кучу листов бумаги. Не решил. Расстроился.

В оставшееся время успел решить две задачи. Ведущий олимпиаду с трибуны аудитории несколько раз просил обязательно сдать ВСЕ черновики. Они, видимо, хотели посмотреть, как ученики будут решать принципиально нерешаемую задачу. Но, сдавать черновики первой задачи я не стал, рассудив: чего их сдавать, если задача не решена. А зря, за три задачи конкурсантам давали поощрительную грамоту. Нуда, ладно.

Зато, потом проводился дополнительный конкурс на поступление в физико-математическую школу-интернат при МГУ. Конкурс проходил тоже в здании МГУ, в одной из аудиторий. К конкурсу допускались все участники всесоюзной олимпиады. Это испытание я прошел успешно.

Я, конечно, понимал, что мне крупно повезло с поступлением в эту школу, но не понимал, насколько.

Юность. ФМШ при МГУ.

Потерпев неудачу на Всесоюзной олимпиаде, я конечно, расстроился. Зато, потом участников олимпиады пригласили на дополнительные испытания для поступление в физико-математическую школу-интернат при МГУ. Проходили они тоже в здании МГУ, в одной из аудиторий. К конкурсу допускались все участники всесоюзной олимпиады.

Аудитория была довольно большая. Нас, претендентов, рассадили по одному за столы. Главный экзаменатор, по виду солидный преподаватель, а то и профессор, сидел за преподавательским столом, а с конкурсантами работали молодые парни, толи студенты — старшекурсники, толи аспиранты. Для начала, всем раздали по одной задаче на листочках. Решив задачу, следовало поднять руку и объяснить свое решение подошедшему студенту. Тогда он давал новое задание. Первые несколько задач я решил довольно быстро.

Работавший со мной студент подошел к экзаменатору и пошептался с ним. Принес мне еще одно задание, посложнее. Я его тоже решил. Потом еще одно, весьма сложное. С полчаса я над ним потел, но решил и его. Тогда студент, снова посовещавшись с преподавателем, дал мне новое задание. Я его помню хорошо. Задание было такое.

Дан выпуклый n-угольник. В нем произвольным образом расставлены пять точек, которые произвольным образом соединены между собой и с углами многоугольника. Однако отрезки, соединяющие точки между собой и с углами многоугольника, между собой не пересекаются. Требуется определить сумму всех углов образовавшихся при этом треугольников.

Я был ошеломлен. До этого мне никогда не приходилось решать задачи с такими неопределенными исходными данными. Неизвестно, сколько углов в многоугольнике, неизвестно, как расположены точки, неизвестно, каким образом проведены отрезки между углами и точками. Ничего не известно. Я, что называется, 'выпал в осадок'. Всё, капут мне, подумал я.

Посидев некоторое время, от безысходности решил пойти самым тупым методом. Нарисовал несколько разных треугольников, расставил в них как попало по пять точек, соединил их, и посчитал сумму получившихся углов. Затем я нарисовал несколько разных четырехугольников, поставил в них точки, соединил всё, как получилось, и подсчитал сумму углов. Получилось, что во всех треугольниках сумма углов была одинаковой. И во всех четырехугольниках — тоже. Студент время от времени подходил ко мне, смотрел, что я делаю, потом шел к экзаменатору и докладывал ему. Экзаменатор посматривал в мою сторону с интересом.

Затем я нарисовал выпуклый пятиугольник, расставил точки и соединил их. И тут до меня, наконец, дошло. Все углы нарисованных треугольников примыкают либо к вершинам многоугольника, либо к точкам внутри него. Сумма углов выпуклого n-угольника равна сумме углов n-2 треугольников, а сумма углов, примыкающих к пяти точкам, равна 360 градусов, помноженному на пять. И совершенно не важно, как стоят точки и как нарисованы отрезки. Отсюда, ответ задачи равен N = 180*(n-2) + 360*5. От радости я чуть не подпрыгнул. Написал решение задачи начисто и поднял руку. Студент подошел ко мне, послушал мои пояснения, затем отнес листок с решением экзаменатору. Тот подозвал меня к себе, пожал руку и поздравил с зачислением в школу-интернат. Но, это было еще в марте.

Я несколько воспрял духом, хотя и слегка горевал, что не удостоился наград на Олимпиаде. Я тогда не подозревал, что даже первое место на олимпиаде, не пошло бы по важности и необходимости для моей дальнейшей судьбы ни в малейшее сравнение с зачислением в интернат.

Весной этого года командование собралось переводить моего отца из Унашей на Чукотку в гарнизон Анадырь. Мама испугалась. По рассказам служивших там офицеров — жуткое место. Всего три относительно теплых, со среднесуточной температурой выше нуля, месяца в году. Постоянные сильные, часто ураганные ветры, в сочетании с сильными морозами зимой. По военному городку в зимнее время в ветреные дни можно передвигаться, только, держась за натянутый трос. Бывали случаи, когда взрослых мужиков ветром отрывало от троса и безвозвратно уносило в тундру. Находили их останки только летом.

Под давлением мамы папа залег в госпиталь. Как известно, здоровых людей не бывает, бывают только не полностью обследованные. У отца нашли хронические заболевания, и он на этом основании решил демобилизоваться. Полную офицерскую пенсию он уже выслужил. Поскольку, он уже отслужил в армии положенные офицерам 25 календарных лет, ему особо не препятствовали.

Уволенным в запас офицерам по закону полагалась квартира в любом городе СССР, кроме Москвы и Ленинграда. Долго обсуждали, куда ехать на жительство. Родителям нравились два города: Ступино в Московской области, где мы уже жили ранее, и Обнинск в Калужской. Однако, в Обнинске работала атомная электростанция, первая в мире. Поэтому, родители предпочли Ступино. В мае упаковали имущество в контейнеры и вылетели самолетом из Владивостока в Москву, затем поехали в Ступино на электричке. По-первости, сняли частный домик в Хап-городке, тот же, что и 11 годами раньше, у тех же хозяев. Папа встал в исполкоме в очередь на получение квартиры.

Я доучился в Ступино две недели в 8 классе, в том же, в котором ходил в первый класс. Получил аттестат за школу — восьмилетку. Что интересно, никого из учеников я не вспомнил. Или все ученики в классе поменялись.

У меня был не такой уж очевидный выбор: пойти учиться в физико-математическую школу-интернат при Новосибирском университете, которая работала под патронажем академика Лаврентьева и располагалась в Новосибирском академгородке, или в такую же школу при Московском университете, которую патронировал академик Колмогоров. По принципу географической близости, по совету родителей, выбрал школу при МГУ. Родители, надо сказать, мной весьма гордились.

Лето пролетело быстро. Отец купил недалеко от города дачный участок в 6 соток, с маленьким сарайчиком. Папа устроился на работу инженером в горкомхоз, а мама в общество 'Знание'. Мы начали строить на даче летний домик размером 4 на 6 метров. Строил живший там же на своей даче старик — пенсионер, а я ему помогал. Основой дома стал контейнер, в котором наш Москвич ездил на Дальний Восток и обратно. Он был собран из крепкого бруса и толстых досок.

Наконец, в конце августа я приехал в интернат. Полное его название — специализированная школа-интернат физико-математического профиля ? 18 при Московском государственном университете. Сейчас он называется 'Специализированный учебно-научный центр имени А. Н. Колмогорова при МГУ'. Таким образом, самостоятельная жизнь началась у меня в 15 лет. Ну, почти самостоятельная. В интернате мы жили на всем готовом.

Интернат тогда был совершенно новым по принципу набора учеников и по своим педагогическим принципам, в полном смысле экспериментальным учебным заведением. К тому же, он был совершенно новым по возрасту. Наш набор был всего лишь четвертым по счету и первым полнокомплектным, на полную проектную вместимость интерната. Предыдущие наборы были по количеству учеников значительно меньше. В нашем двухгодичном потоке было пять классов: А, Б, В, Г и Д. Был еще одногодичный поток из двух классов: Е и Ж, в который набирали учеников после окончания 9-го класса. В каждом из классов было примерно по тридцать учеников.

Сам интернат располагался в Филевском районе Москвы и состоял из двух четырехэтажных жилых корпусов и одного учебного, тоже четырехэтажного. Столовая и хозблок размещались в пристройке к учебному корпусу. Корпуса соединялись между собой теплым переходом на уровне второго этажа, носившем название 'кошачий бродвей'.

В первый день нас расселяли по комнатам, мы получали постельное белье и одежду. Всем выдали одинаковые рубашки, костюмы, ботинки, пальто и шапки. Руководила процессом классный руководитель — воспитатель Раиса Захаровна Анискова.

Я попал в комнату ? 401 на четвертом этаже. Познакомился в лицо с ребятами: Крутецким Олегом, Музалевским Володей, Овчинниковым Сергеем, Фокиным Александром, Никишкиным Валерой и Баландиным Сергеем. Оказалось, что все мы из подмосковных городов. Видимо, по этому признаку нас и поселили в одной комнате. В большой комнате стояло 7 кроватей, 7 тумбочек, 2 шкафа, стол и 4 стула. Кровати и тумбочки стояли вдоль стен, а стол — посреди комнаты.

Начались занятия. Для меня это стало тяжелым шоком. На всех предметах, кроме химии. Даже на английском.

В первый же учебный день нам задали пересказ текста под названием 'Number', что в переводе означает 'Число'. Текст, примерно, на полстраницы. Но, сложность его состояла в том, что большая часть слов в этом тексте была мне не известна. Попробуйте сразу запомнить несколько сотен неизвестных иностранных слов. Выход мы нашли такой: выучить наизусть весь текст. И параллельно выучить наизусть его перевод. Я и сейчас, через 56 лет, могу этот текст по памяти повторить. По крайней мере, его начало: 'Number is the basis of the modern mathematics. But what is number? What does it means to say that: one a half plus one a half equals one?' Ну, и так далее... Переводится это так: 'Число есть основа современной математики. Что означает: одна половина плюс одна половина равняется единице?'

Любой из выпускников интерната моего выпуска отбарабанит вам 'Number', даже будучи поднят с постели в три часа ночи. Не знаю, учили ли последующие наборы интернатовцев этот текст. Но, мы его запомнили на всю жизнь.

В курсе алгебры изучались: элементы теории чисел, комбинаторика, теория вероятностей, комплексные числа, элементы линейной алгебры. Геометрия и стереометрия тоже были весьма суровыми, намного более глубокими, чем обычная школьная программа. По математическому анализу мы изучили за два года практически всю программу первого курса института.

Про школьный курс математики за 9 и 10 класс преподаватели вообще не вспоминали. Где-то за месяц до окончания 10 класса, я поднял руку и робко спросил преподавателя:

— А когда же мы будем проходить математику по программе обычной средней школы?

Преподаватель ответил:

— А что там проходить? Сами возьмите и прочитайте.

Я удивился. Потом взял школьные учебники за 9 и 10 класс и прочитал их. Прочитал 'с листа'. За неделю. Как беллетристику. И удивился еще сильнее. Действительно, чего там было два года изучать?

То же самое было и на физике.

Занятия в интернате были организованы по институтскому принципу 'пар'. По каждому предмету по два урока по 45 минут и перемена между ними. Отдельно читались лекции и отдельно проводились семинарские занятия. Лекции читали для всего потока в актовом зале. Это было не очень хорошо. Поскольку, с задних рядов доску было плохо видно. Да и темп подачи материала был слишком высоким, по крайней мере, для меня. Я не успевал его осмысливать.

Некоторые лекции читал сам патрон школы академик Колмогоров. Честно, говоря, это было совсем не здорово. Андрей Николаевич был уже старенький, голос у него был слабый, а потому слышно его было плоховато, что еще сильнее затрудняло понимание.

Поэтому, лекции потом приходилось прорабатывать заново по учебникам 'дома', то есть в жилой комнате. За одним столом, имевшимся в комнате семерым школьникам, заниматься было невозможно, поэтому, занимались мы, лежа или сидя на кроватях. И только потом можно выполнять за столом собственно домашние задания.

Была в учебном корпусе большая аудитория с большими стеклянными окнами, выходящими в коридор, которую мы называли аквариумом. Предполагалось, что домашние задания ученики будут делать там. Но, практически, там было слишком шумно. Поэтому, мы занимались дома.

Зато на семинарах преподаватели 'доставали' до каждого. По математике уроки вели одновременно два преподавателя. Каждый работал с половиной класса. Организовывались семинары так. Сначала преподаватели давали каждому с десяток задач. Во время решения задач учениками они ходили между рядами и наблюдали за ходом мыслей испытуемых. Иногда помогали.

А тут обнаружилось, что некоторые из нас решали весь десяток задач за 15 — 20 минут, а остальное время проводили в беседах с преподавателями, обсуждая новые выданные им задачи, причем, обсуждая на равных.

В нашем классе выделились пять 'суперзвезд': Коля Никишин, Коля Кондратьев, Андрей Климов, Саша Таранов и Саша Фокин. Они соображали настолько же лучше меня, насколько я в своей Унашинской школе соображал лучше троечника Коли Железнякова. Кондратьев и Климов за время нашего обучения в интернате неоднократно брали первые места на всесоюзных и даже на международных олимпиадах по математике. Остальные трое тоже взяли бы призовые места, но их туда не посылали, по причине малости квоты, выделенной интернату.