Гамлет Шекспира - полный перевод

Но нужно отдельно рассмотреть теорию о Горацио, на которую наталкивает некоторых его роль в эстафете передачи писем Полонию. Итак, — письма от Гамлета к королю, в одной сцене берется передать Горацио, а в следующей как передатчик писем упоминается почему-то... Клавдио. Мы рассматривали бы это имя просто как одно из множества имен в датской вертикали власти, по которой прошло письмо, и которое Шекспир упомянул просто как подробность, придающую реальности разговору, (а Шекспир мастер таких подробностей); если бы не одно "но" — имя Клавдио созвучно имени дяди-короля — Клавдий. Тут требуются некоторые пояснения (и они будет довольно долгими и занудными, так что если эта тема не слишком интересна, то лучше и не погружаться, а проскочить вниз до конца абзаца). Имя короля в оригинале — Claudius (Клаудиус). Это классическое написание имени времен золотой латыни. Имя упомянутого неизвестного — Claudio (Клаудио, или как оно стало звучать позже Клавдио), это трансформация имени, которая произошла, когда латынь постепенно трансформировалась в итальянский. В латыни "ус" — был признаком существительного в единственном числе в именительном падеже, но в итальянском эта традиция отпала. Таким образом, мы могли бы иметь в произведении просто два разных имени, одно в классическом, а второе в современном Шекспиру виде, (оба тогда были в ходу в разных регионах Европы). Но довольно странно, что из всего множества мировых имен, Шекспир бы без цели выбрал два похожих по звучанию до степени смешения. Но не забудем, что Шекспир был латинистом. Тогда можно предположить, что он оформил оба имени по правилам латыни. Итак, следите за руками: Клаудиус — имя в именительном падеже единственного числа. А "Клаудио", — это то же имя в т.н. "аблативе" — исходном падеже. Этот падеж отвечает на вопросы откуда что-то происходит. Вопросы, на которые отвечает аблатив "от кого", "от чего", "откуда". То есть — слово "Клаудио", имеет значение "от Клавдия". Самым верным и точным переводом его на русский будет "Клавдиев". Но если человеку дадут такое имя, пусть и происходящее от исходного падежа, будучи употребляемым к нему, — оно уже по умолчанию становится падежом именительным. Так неужто речь идет о каком-то сыне Клавдия? К сожалению, все несколько сложнее. Дело в том, что в классической латыни сын человека по имени Клаудиус — имел бы ровно то же самое имя и в той же форме, — Клаудиус. Это была римская традиция, видимо восходящая к общей, индоевропейской, — постоянное повторение имени. (Скорее всего, она происходила из веры в реинкарнацию души. Когда люди жили настолько мало, что редко успевали увидеть зрелость сына, а тем более внука. При этом сын и внук бывали так похожи на отца, — ну как не поверить, что это вернулась та же душа? А значит — у одной души должно быть одно и то же имя. Любопытно, кстати, что в языческой Скандинавии, когда люди стали жить дольше, появилось добавление к этой традиции: — при живом отце, сын не мог получить то же самое имя, — ведь очевидно, что если оба еще живы, то не могут делить одну душу на двоих. Но ко христианскому времени, о котором пишет Шекспир, эта часть язычества уже благополучно забылась, потому что в христианстве считается, что у каждого человека своя душа. А вот традиция передачи имени вполне себе продолжилась. Пусть и интерпретированная уже на новых основаниях — имя славного предка заставит и потомка соответствовать его достоинствам). И ровно эту традицию одного имени Шекспир воспроизвёл со всеми королями в пьесе — Гамлет — Отец и сын. Фотринбрас — отец и сын. Клавдий, и — схема полной идентичности ломается, — какой-то Клавдио. Возможно ли, что речь идет о каком-то бастарде, — незаконнорожденном сыне Клавдия, которому он не дал полностью идентичное родовое имя, и оформил с изменением имени, но в таком падеже, — чтобы семейная связь была всем видна? (Как мы знаем из истории, бастардов знатных родов далеко не всегда скрывали, зачастую, все знали, что они сыновья своих отцов, и пользовались, хоть и усеченными, но весомыми правами. Бастрад — это по сути был запасной вариант рода, на случай, если все законные прямые наследники вдруг погибнут. Отсюда видимо и жаргонное название полуторных мечей, которые тоже стали называть "бастардами", — оружие, которое неудобно носить близко к телу "при бедре своей", постоянно, но полезное и необходимое, если брать, когда нужно). Бастард сидит дальше всех законных детей за общим господским столом — но сидит. Сходство имен Клавдий и Клаудио заставляет некоторых думать, что Шекспир здесь намекает на незаконнорожденного сына или иного родственника Клавдия. А поскольку в предыдущей сцене Горацио возился с письмами Гамлета, — а затем нам говорят, что письма передал Клавдио — сложив 2+2 некоторые получают, что Горацио и Клаудио — одно лицо.

Но давайте не торопиться с выводами. Если внимательно посмотреть текст Шекспира, то Гамлет в письме просит Горацио проводить матросов к королю. Горацио пытается выполнить это, и ведет матросов вместе с собой. Однако, когда королю докладывают о письмах, ему уже сообщают, что их передал слуге Клавдио, и речь не идет ни о каком прямом визите матросов пред очи короля. Если трактовать это без двойного дна, — то где-то на инстанциях до короля, матросов завернули, не допустив до его Величества. Кто-то решил, что письма можно вручить и без них. Горацио же удовлетворился тем, что письма не застрянут в череде средневековой бюрократии слуг, — они попали к некоему родственнику короля — Клавдио, через которого те точно попадут к Клавдию, и поспешил к Гамлету.

Если же входить в суровую конспирологию — Горацио повел матросов якобы к королю, (а поскольку к королю они не попали, значит Горацио их обманул, и хорошо, если не привел в замковую тюрьму в руки к нежным стражам). А сам, спеша, через какого-то слугу, — который при этом должен знать его настоящее бастардское имя, (не станешь же раскрывать тайну своего происхождения первому встречному), — передал письма королю. Дело даже не в том, что это слишком сложно. Из такой трактовки вытекает сложнейший образ Горацио. Тогда он бастард, которому дали почти отцовское имя. Но он почему-то это имя от всех скрывает, и называется другим. Почему? Он не любит отца, так как не препятствует козням Гамлета, которые закончатся гибелью отца. Почему? Допустим, он не любит отца, именно за счет сомнительности своего происхождения. Но все же твой отец — ныне король. А когда он умрет — ты вообще будешь никем без протекции. Значит, — нужна очень веская причина для убийства. Например, Горацио сговорился на почве ненависти к отцу с Фортинбрасом, и действует в интересах того, — а в случае успеха ему положена серьезная награда? Все это требует ответов, которых нет в пьесе. Нет даже внятных намеков на это. На подобной трактовке образа Горацио можно поставить сногсшибательною версию сюжета. Просто нужно точно разделять — где кончается текст Шекспира, и начинается вольная его интерпретация.

Но вернёмся к сюжету. Клавдий и Лаэрт расставили ловушку с дуэлью — и Гамлет входит в нее. Финальная дуэль идет не по плану. Отравленная рапира тыкает не кого задумано, из кубка пьют не те. Гора трупов. Мертвы Лаэрт, Клавдий, Гертруда, и сам Гамлет. Яд к нему добрей, чем к прочим, — как главный герой он успевает сделать многословные прощания. Горацио демонстрирует на современный взгляд слишком мелодраматические сцены, — грозится умереть вслед за любимым принцем. Что на современный взгляд, все же чересчур. Поэтому на расхристаном западе, Горацио иногда изображают как мужеложца, влюбленного в Гамлета. Впрочем, с учетом, что Горацио рассказывает эту историю, — может он слегка приукрашивает свое неодолимое горе. Ему осталось только рассказать новому королю, что Гамлет настоятельно просил отдать ему во владение, какое-нибудь хорошенькое прибыльное поместье, недалеко от столицы...

В зале с горой трупов неожиданно появляется Фортинбрас, который возвращается из военного похода в Польшу. Трон Дании оказывается пустой — ну тут сам Бог велел заявить свои права. И Бог — действительно велел. Божественное провидение. Предначертание. Вот что движет сюжет Шекспира в этой пьесе. Гамлет думал, что его невероятная удача — это признак благорасположенности высших сил к нему. А оказалось, что он получал помощь, только как нужная частичка плана. Это удача взаймы, — чтоб продвинуть другого. Поэтому никогда не надо превозноситься своими успехами. Колесо Фортуны проворачивается в момент, — снизу-вверх и сверху-вниз... Гамлету получил свою справедливую (но не христианскую) месть, — и не более. И еще вопрос, кто приходил к Гамлету под видом отца; ведь дьявол что ведет свою игру, — ведет ее лишь с позволения Бога. Бог позволил дьяволу искушать Гамлета местью, (примерно так же, как в "Фаусте" Гёте испытания героя начинаются с договора на небе). Гамлет не прошел проверку, но даже это — в плане. А Фортинбрас, — он вполне искренне отказался от датского трона. Но ему СУЖДЕНО сидеть на троне. Поэтому, — цепь невероятных обстоятельств выведет его на нужный путь.

И как только современник Шекспира видел триумф молодого Фортинбраса, — его картинка окончательно складывалась. Гамлет-старший с очень высокой вероятностью никогда не проводил честного поединка с Фортинбрасом-старшим. Поединок — это "Божий суд". Там Бог дает победу достойнейшему. А какой же Гамлет-Старший достойнейший, если он жарится в чистилище за грехи? С добрыми королями так не бывает. А его сын — тоже не признан высшей силой достойным королем, и умер. Нет-нет! Что-то не то случилось с Фортинбрасом-старшим. Но поскольку в пьесе все вокруг с детства Твердили Гамлету о честном поединке и бумагах с печатями, — Гамлет воспринимал это, как саму-собой разумеющуюся истину. Собственно — все так воспринимали. Что "общеизвестно" — то и истина. Но именно потому, что Гамлет-старший, видимо, совершил подлое убийство — в момент убийства у него родился сын. Который должен будет, хоть и невольно, восстановить справедливость.

Тут въедливый читатель может спросить — ну коль Фортинбрс-старший был правильный королем, — чтож Бог его не защитил? Не пришлось бы потом так петлять, чтобы посадить на трон его сына. Ну-у... Мгм... Если бы все было так просто, то над вопросом Божественного проведения не бились бы столько сотен лет. Идите к схоластам. Может страший-Фортинбрас был не достоин, — а младший достоин. Может, — еще чего. Божественная тайна.

И что? — опять спросит читатель — неужто главная мысль, величайшего из великих драматурга, сводится к откровению "католики правы, а протестанты нет" и русской пословице "человек предполагает, — а Бог располагает"? Да разве того мы ждали от гения?

Отвечу так. Главная мысль "Гамлета" сводится к тому, — что вы в нем сами найдете. Уж сколько разных толкований этому сюжету находили за столько лет. Но нужно понимать и его простейшую, очевидную для его современников канву. Да, — "человек предполагает, а Бог располагает". Вам будет легче вытаскивать из Шекспира тайные смыслы, и конструировать новые, если вы для базиса, взглянете не него трезво, и без особой конспирологии. А уж потом — отложите мысль о Божественном Провидении, и поглядите на эту историю во всех возможных вариантах безграничной человеческой фантазии. Где Офелия вот такая. Или вот такая. Где Гамлет такой. Или совсем другой. А вот наивный Фортинбрас — ведомый рукой Божей, рукой крепкой. Или Фортинбрас — серый кукловод, который с помощью своей агентуры стравливает и убивает всех в Эльсиноре, и приходит в нужный момент. Гамлет — неисчерпаем в интересных трактовках. Даже если совсем чуть-чуть поменять вводные Шекспира. А уж если их менять на полную... И очень жаль, что в наше скудное время, то немногое, что могут добавить в Гамлета некоторые современные театральные креаклы, — это выброшенные на сцену трусы Офелии. Право же, — этот материал чуть глубже. Но значит — люди будут раз за разом открывать для себя Гамлета. Каждый раз нового. И интересным постановкам и трактовкам — быть.

Вильям Шекспир.

Гамлет, принц датский.

(Пёр. Лев Соколов).

Акт 1 Сцена 1.

(Замок Эльсинор, снаружи помещений).

Франциско.

Эй! Кто там?

Бернардо.

Кто? Ты сперва раскройся сам!

Франциско.

Вот я, — стою и говорю: Долгих лет жизни королю!

Франциско.

Бернардо!

Бернардо.

Ну а кто, — он самый.

Франциско.

Сменяешь вовремя. Ты точный малый.

Бернардо.

Бьет полночь, отправляйся спать.

Франциско.

Уф, наконец... Здесь хлад такой, что лед с себя я буду отбивать.

Бернардо.

Спокойно стража ли твоя прошла?

Франциско.

Да, даже мышь не тырила зерна.

Бернардо.

Ну и лады. Спокойной тебе ночи.

Да, если встретишь, между прочим,

Горацио с Марцеллом, (тоже с караула),

Скажи, чтоб шли быстрей, чтоб им в зады надуло!..

Франциско.

Кого-то слышу... Эй, чьи тут шаги?!

Горацио.

Шаги друзей твоей земли.

Марцелл.

О, караул настороже, и не заспал;

К тебе идет датчан вассал.

Франциско.

А, вы друзья... — Вам доброй ночи наконец.

Марцелл

Тебе того же. Отбывай, боец...

А кто там встал тебе на смену?

Франциско.

Бернардо будет пялится за стену.

Марцелл.

Бернардо! Холла!

Бернардо.

О, знакомая ты рожа.

Здесь и Горацио с тобою тоже?

Горацио.

Мне так от холода в пути досталось,

Что здесь не я, а только что осталось.

Бернардо.

Добро пожаловать Горацио, и ты дружбан Марцелл.

Марцелл.

А ты сегодня видел эту жуть у наших стен?

Бернардо.

Не видел, — чтобы не иметь христьянского мне погребенья!

Марцелл.

Горацио твердит, что это наши лишь виденья.

И убедит его едва ли.

Что эту тень мы дважды уж видали.

Я упросил его прийти на караул,

Чтобы и по его хребтине холодок подул,

Он с нами стражу вместе отстоит,

И коль увидит, — тоже подтвердит,

Уж если явится нам призрак снова,

Вдруг с ним он сможет перекинуть два-три слова?

Горацио. (скептически)

Что-то не вижу призрака. Он где-то завалялся.

Бернардо,

Чур! Чур! Уж лучше, чтобы он и не являлся...

Позволь тебе на уши мне присесть,

Я сам бы хрен поверил в эту весть,

А только уж две ночи призрак шастает сюда,

И пропадает, утра свет затеплится едва.

Горацио

Ага, лады, лады, —

Давайте-ка мы приземлим зады,

Уж коли будем мы сидеть,

Тебе Бернардо и сподручнее трындеть.

Бернардо.

Вчера звезда-бродяга небом шла где и сейчас,

И колокол отбил у ночи первый час,

Тут я с Марцелом, — смену мы принять не запоздали, —

И...

(Появляется призрак).

Марцелл

Чтоб меня тут черти разорвали!

Да вот же он! Пришел сюда опять!

Бернардо.

Король-мертвец, гуляет ночью, блин!..

Мерцелл

Горацио, — ты ж обучался в университете,

Так ты ЕГО спроси, — авось чего ответит.

Бернардо.

Похож на короля, — в штаны б не напрудить...

Горацио, — ты можешь подтвердить?

Горацио.

Весьма похож. Ну ничего себе явленье!