Спасти Ссср ч6

Старенькая отцова �копейка�, красная. Пол крытый деревом, яма для осмотра. Как он радовался, когда подошла очередь на машину. Как обустраивал гараж — по-хозяйски, чтобы на старость и потом детям хватило...

Машину он заводить не стал. Посветил переноской, порылся в железяках, которые стаскивал заботливый отец. Нашел нужное — длинный штырь.

Насвистывая афганскую песенку, мелодию которой он услышал в одном из дуканов, он зажал штырь в тиски. Подобрал напильник.

Через час — он примерял к руке получившееся оружие — как бы заточенный колышек от палатки. Там, за речкой — во время зачисток они предпочитали именно это оружие. От стрельбы в дувале глохнешь, кроме того стрельба может привлечь внимание. Кого угодно — от душманов до... представителей военной прокуратуры.

Такие тоже были и действовали с неотвратимостью гильотины — если кого-то удавалось поймать. Но что удивительно — все, от командира полка и наверное дивизии, до простого рядового — если бы узнали о совершенном во время зачистки тяжком военном преступлении — промолчали бы. Скрыли бы.

А как вы думаете? Диалектика, однако. Говорим про интернациональную дружбу, братство народов — а сами...

Рукоять он обмотал шнуром, промазанным клеем.

Пока сойдет. А дальше...

Вспомнив один из адресов сослуживца, дембельнувшегося за год до него — он двинул туда.

Район был чужой. Дальний. Один из тех, которые массово застраивались типовыми многоэтажками, чтобы решить жилищный вопрос от которого советские люди просто озверели. Несмотря на то что какое-то решение было, такие районы становились рассадниками самого дичайшего криминала в основном — подросткового. Причина? Тысячи семей вырвали из привычного круга и поселили в муравейниках, где никто не знает никого. Закон здесь никогда не уважали — но раньше была традиция. Любая женщина автоматически принимала на себя ответственность за всех малышей, которые были ей видны, если рядом не было их собственных родителей. Могла и отшлепать. Старики — контролировали подростков. В старых, двух и трехэтажных, а то и деревянных кварталах всегда можно было найти занятие. А если нет — тебе его найдут родители: все держали скотину и был огород, и то и другое требовало постоянного ухода и внимания. Прополоть грядки, полить помидоры и огурцы, покормить скотину. В домах не было ни горячей, ни вообще никакой воды — воду таскали с колонок ведрами. Кололи дрова. Потому — времени �мотаться� и выяснять отношения — у подростков просто не было. Сейчас — его было хоть отбавляй, после школы подросток был свободен и садился он отнюдь не за уроки...

Сойдя с поезда, он осмотрелся. Шпаны — видно не было. Не то, что он ее боялся — просто пришлось бы кого-то покалечить или убить. Он этого не хотел.

Пока...

О том, что дома у сослуживца гудит крутой, типично русский разгул — он понял сразу. Дверь оказалась не заперта, он толкнул ее и вошел. Запах сигаретного дыма — перемежался с запахом несвежих человеческих тел, параши. Он прошелся по комнатам, дружка своего не обнаружил.

Гулеванили на кухне. Несколько мужиков, датых, явно сидевших. С ними была и женщина средних лет, в одном халате, она курила и пьяно, бесстыдно смеялась. В открытую форточку уплывал сигаретный дым, для того чтобы гульбанящие не замерзли — все четыре комфорки на плите горели на максимуме.

Когда он вошел, разговоры затихли. Потом кто-то неуверенно предложил

— Ты эта... выпьешь.

Он неспешно и внимательно осмотрел собравшуюся публику.

— Санек где?

— Чего?!

Один из бухариков, видимо лидер — начал подниматься

— Ты чё...

Он провел короткий, резкий удар ногой — бухарик с грохотом свалился. Заточка сама прыгнула в ладонь.

— Сидеть, завалю...

Все замерли. Видимо, кто такие афганцы — тут уже знали

— Он эта... — сказал один алкаш — у Нинки, наверное, зависает.

— Адрес...

Другой бухарик кое-как продиктовал адрес

— Сидеть десять минут, потом сваливайте резко. Пока на собственных кишках не зависли...

Про ментов он и упоминать не стал — ясно, что эти козлы мусариться и не подумают — себе дороже в таком виде.

На лестничной клетке он столкнулся с двумя алкашами — те бегали за добавкой. Один из них нес неполную трехлитровую банку с жидкостью цветом похожей на мочу

Другой — изобразил какой-то танец.

— О! Вот кто мне сегодня поставит...

Рашид ударил коленом — танцор рухнул и заскулил, как придавленная дверью собака. Второй вжался в стену. Проходя мимо — Рашид неуловимым движением поддел банку, та выскочила из нетвердых рук и с хлопком разбилась о бетон...

Нина обитала в общаге ближайшего торгового техникума, куда он после короткой разведки — забрался по пожарной лестнице, как делали все пацаны. Друга и сослуживца он нашел там — что характерно трезвого как стекло. Нина Рашиду понравилась — понятно как девушка друга и не более. Смелые серые глаза, халатик. Она варила пельмени, пришлось разделить на троих. Пока он был тут — в комнату под тем или иным предлогом постоянно заглядывали девушки — оценить друга кавалера Нинки как потенциального своего кавалера...

— Чо, как жив? — спросил он бывшего ефрейтора разведроты, однажды спасшего ему жизнь, когда он пропустил одного духа и тот зашел сзади

— Да так. Норм. Вот... Нина у меня.

— Повезло тебе...

Девушка благодарно улыбнулась. Рашид и не пытался раздевать ее глазами, как это делали другие, и он пришел трезвый и без бутылки. Значит, спаивать не будет.

— А то.

— Работаешь?

— Да, пока на стройке, а так восстанавливаться собираюсь.

— На кого?

— Инженер...

...

— Говорят, на заводе квартиру через пять лет дают. А скоро будет через три. Горбачев объявил ускорение.

...

— Нинка у меня практику уже прошла. Пригласили остаться...

Рашид доел пельмени

— Пойдем перетрещим

Устроились около выхода на пожарную лестницу. В окошке была дырка, пробитая для того чтобы можно было открывать окно снаружи. Оттуда тянуло

— Я у тебя дома был — без предисловий начал Рашид

Санек скривился

— Что там?

— Думаю, уже ничего.

Помолчали...

— Мать... как батя умер, так она...

Рашид схватил его за грудки.

— Ты чё? — бывший ефрейтор машинально сорвал захват

— Ты, б..., мужик или нет? Ты чо здесь пасешься? Дома порядок наведи.

— Как?

— Ж... об косяк!

Рашид, хорошо зная русских — знал, что они слабее татар. По определению. И одна из причин этого — у них не было инстинкта хозяина и домохозяина. Почему так — непонятно, но это было так. Ни один татарин — если он конечно настоящий татарин -не мог быть подкаблучником. Ни один татарин — не мог принять от женщины ничего кроме полного повиновения. Это касалось не только жены — но и сестры, матери.

Ни одна татарская женщина не смогла бы спиться и водить в дом мужиков на пьянки и б... Ей бы не дали этого сделать просто...

А у русских это норм, проходит.

— Если надо, пацанов соберем, такой шухер...

— Не надо...

— Надо!

...

— Ты что, ради этого там...

Рашид сменил тему

— Куда говоришь, устраиваться хочешь?

Его русский друг мрачно молчал

— На заводе только пахари работают. Неважно, кем — работягой, инженером. Это не для меня. И не для тебя. Настало наше время.

Рашид хлопнул своего друга по плечу

— Идем, куртку только возьми. Идем домой, приберемся там маленько. Я у тебя был, только насрать там осталось. Приберемся, переночую я у тебя, можно?

* В УК есть одна хорошая статья, по которой можно привлекать скопом — массовые беспорядки. Но когда попытались ее использовать, ВС прекратил эту практику указав что умысел на массовые беспорядки должен содержать намерение парализовать деятельность органов власти и т.д.

** Казань город старый, почти 1000 лет. Видимо, наличие немалого числа �заброшек� одна из причин казанского феномена. Еще сыграло видимо роль очень тесное соседство огромного частного сектора и массовой застройки. Хади Такташ например — улица, перешел ее — и частный сектор с огородами где легко скрыться от милиции

На следующий день — он пошел на Брод.

В те времена — центр Казани был жилым, заселенным, Брод — это была улица Баумана. Там — в нужных местах толпились всякие спекулянты, торговали тем же чем и все — музыка, джинсы, западная одежда. Кое-где были и посерьезнее — эти барыжили иностранной техникой. Крутью считалось иметь видак.

Времена были еще детскими, потому спекулянтов не обирали группировщики, так — грабили изредка, но систематического рэкета тогда не было. Так же — не было принято бить тех, кто явно за двадцать — они были вне войны группировок.

Так что дела шли...

— Чо есть? — подошел к нему парень в пыжиковой шапке, как только он появился на Бауманке

— Чеки.

— Покежь.

Он достал пару чеков. Парень разочарованно свистнул

— Солдатские*... эти один к одному.

— Оборзел?

— Походи. Поспрашивай. Такой курс

Он достал доллары

— А это?

Парень машинально огляделся

— Много у тебя?

— Сколько есть все мои.

— Для дела интересуюсь

— Сейчас пару сотен хочу сдать.

Доллары у него были, он спас их от шмона в кабульском аэропорту. Там попадались только совсем лоховатые дембеля, с улыбкой до ушей тащащие домой двухкассетники Шарп. Такого как он — таможенникам было не взять.

Парень еще раз огляделся — не видать ли дружинников или патруля БКД.

— Не здесь. Пошли.

В подворотне — на него попытались накинуть удавку, но они привыкли иметь дело с набуханными, радостными, что вернулись домой целыми, шумными дембелями. С сержантом разведроты, только что вернувшимся оттуда — им было не справиться.

Движение он почувствовал — в Афгане надо именно чувствовать, если хочешь вернуться целым. Успел подставить руку, развернулся — от души засадил ногой низенькому, кривоногому (откуда только взялся такой) азиату. Удавка больше была не опасна, на него летел парень с камнем. Камней было тут полно — старые дома. Уклонился и пробил. Тот полетел на землю — хорошо полетел, мешком. Выхватил заточку — он носил ее по старой памяти, за ремешком часов. Остались двое. Один успел — рванул в пролом стены, того барыгу, что его привел сюда — он перехватил. Жало заточки уперлось в глаз

— Какой глаз отдаешь, с..а? Левый или правый?

— Я... все отдам.

— Давай. Из карманов — все.

Деньги — в пачках и насыпью. Трое часов Монтана — популярные тогда — в упаковке

— Сам — чей?

...

— Мотался, говорю — за кого?

— С Суконки раньше был — отшился!

— Как пацан отшился? Или обоссали?

— Как пацан!

— Претензии есть?

— Э... нету.

— Тогда стой здесь двадцать минут. На тебе... засекай время.

Он оставил одни часы

— Замусаришься — найду и на перо поставлю. Кишки в руках в больничку понесешь. Всосал? Бывай...

Азиат пытался встать, он пробил ногой — тот рухнул. Насвистывая, бывший сержант вышел на улицу.

Как такового движения афганцев в городе не было.

Своих — он нашел довольно случайно, по знакомству. Те — качали мясо в каком-то подвале. На стене — торговала своими внушительными прелестями Сандра

Вышли, сели. Перетрещали про то, кто жив, кто убит. Пацаны убедились — свой, не врет. Был там...

— Порядка на улице нет — посетовал рыжий великан Виталя из ВДВ — молодняк борзый как я не знаю.

...

— Раньше хоть какие-то края были. Сейчас... взрослых только так заколбасить могут. А там и милиция...

Оно так. Группировки выросли на том, что преступление несовершеннолетнего против несовершеннолетнего не имеет никакой перспективы. Максимум что грозит в таком случае — колония. В отчетности это нормально не провести. Спохватилась милиция, когда стали запинывать в мясо взрослых, даже мужиков

— Ты чо, доброе утро не бегал?

— Бегал. Но тогда дал по башке — пробежал. А тут толпой запинывают.

— А ваш движ?

— Какой?

— Ну вы, чо делаете?

— Да так. Я вот на завод устроился. Пацанам помогаем.

— Много платят?

— Нормально, а чо?

— Да нет. Ничо...

Вернулся домой он уже под вечер. Выложил перед матерью часть денег, которые он отобрал у спекулянтов

— Рашид, откуда? Я не возьму

— Нормально, мам. Это мне выдали... за Афган.

— Зарплату что ли?

— Ну, да

Мать испытующе всматривалась в лицо сына, но врать он научился давно.

— Поешь...

— Потом.

Зашел в комнату к Ринату. Это было редкостью по советским меркам — у них было три комнаты на троих, давали когда еще отец был жив. А потом... ну не отнимешь же.

— Братя...

— Привет.

Теплоты между ними никогда не было — хотя он, как и положено было по законам улиц, впрягался за младшего брата. Тот рос каким-то не таким... с червоточиной. Он это чувствовал

Смерть отца изменила все и всех.

Он с размаху плюхнулся на жадно скрипнувший диван

— В комсу еще не вступил?

— Не взяли пока.

— А возьмут — пойдешь?

— Пойду.

Рашид сплюнул на пол. Это было хамством в своем доме, в камере за такое могли ночью опустить...

— Давно ты этому научился?

Ринат обернулся к нему

— А ты? Ты кому служил?

...

— Советскому союзу.

Брат не выдержал, вскочил, подошел вплотную

— Я родине — служил.

— А что комса — не родина?

— Там крысы.

— Такие же, как везде

Рашид вдруг выдохнул. Сдулся...

Афганистан... Афганистан стал проверкой советского общества на вшивость, так сказать. Проверкой подрастающего поколения. Многие ее прошли с честью. Еще больше — нет.

У них в полку был один москвич. Грамотный. Кому он только зад не вылизывал ради должности библиотекаря, положенной по штату. Получил свое. Бегал на побегушках у всего комсостава. Счастливо улыбался, что не ходит на боевые.

Еще один свалил. Маленький, худенький, откуда-то из-под Вологды, с наивными крестьянскими глазами — он был сломлен еще в учебке, где процветала самая дикая дедовщина. Про его судьбу никто не знал. Деды говорили, что поскольку женщин в горах мало, а козлодерство обычное дело, его обрядили в платье и заставили делать то, что делают последние шкуры. Командование знало об этих разговорах, но не пресекало их в расчете на то, что еще кто-нибудь десять раз подумает, прежде чем дезертировать во время операции. Все разговоры об интернациональном долге — не стоили и плевка.

Была еще одна с...а, замполит. Он выспренно говорил о долге, о Родине — а сам собирал с возвращавшихся с операции пацанов дань. Не с каждого, с отделения — кроссовки например. Или свитер. Не принесешь — будут проблемы.

Грабили местное население все. Понятно, что в каждой роте находились и нормальные пацаны, но другие беспредельничали по-черному.

Были и наркоманы. Вообще были цены на все — водка, наркотики, даже женщину могли привести...