Дамы решили кому-то помочь? Сама идея показалась мне настолько абсурдной, что я поддержала разговор и вежливо попросила девушку поведать подробности. Как я и предполагала, задумывалось все не столько ради помощи обездоленным и сиротам, сколько ради самого действа и сопровождающего ажиотажа, безусловно, лестного дамам-организаторам. Но все это было так кстати, так мне на руку, словно небо услышало мои мольбы. Я была просто счастлива.

'Церемония одаривания' приюта должна была состояться через две недели. Я выразила свое одобрение, пообещала участвовать и в тот же день отправилась в город. Взяла в спутницы кормилицу. По двум причинам. Во-первых, она оставалась единственной женщиной, чье общество было мне приятно. Во-вторых, она разбиралась в добротных вещах для среднего класса. Кормилица удивилась моему желанию лично покупать вещи. Оказалось, что другие дамы просто давали слугам поручение приобрести 'подарки'.

Давно я не получала такого удовольствия от самого процесса покупки вещей. Не смущал даже хозяин лавки, подобострастно стелившийся передо мной, как только оправился от удивления. Он раз пятнадцать спросил, нет ли какой ошибки, ведь у него простая одежда для простых людей. А какое у него было лицо, когда я как бы в шутку решила примерить некоторые платья. Я даже в какой-то момент испугалась за его здоровье. Но переживания торговца были достойно вознаграждены. Уже через два часа он упаковывал горы мужской, женской и детской одежды и белья. Я позволила телохранителю расплатиться, а потом удивила его неожиданным действием. Забрала всю сдачу. Разумеется, не потому что мне понравились симпатичные монетки с разными рисунками, 'ой, какая прелесть!'. А потому, что понимала, если расплачусь в придорожном трактире золотым, то до следующего трактира могу и не дожить...

Покупать вещи мне понравилось, и я решила растянуть это удовольствие на несколько дней. Это не выглядело подозрительно, потому что до мероприятия, придуманного фрейлинами, было еще много времени.

Следующий день был посвящен обуви и всяким мелочам. Мыло, мочалки, расчески, одеяла, даже какие-то микстуры. Всего накупила раза в три больше, чем мне было нужно. Я же собиралась делать щедрый подарок приюту. Но кто бы стал проверять, сколько я подарила в рамках помощи ближнему, а сколько припрятала?

Интереса ради зашла в оружейную лавку, чем вызвала ужас телохранителя.

— Ваше Высочество! Вы же не будете покупать оружие?

— Ну что Вы, — я поспешила успокоить сопровождающего. — Нет, конечно.

Но все равно заставила его сильно понервничать, когда решила присмотреться к паре мечей. Мне-то они были точно ни к чему, я совершенно не представляла, как ими пользоваться, в чем еще раз убедилась. Но оружейник так расписывал товар, что мне просто захотелось подержать в руках эти вещи. Язык не поворачивался назвать эти изящные клинки железками. Покупать я, разумеется, ничего не стала, но пообещала хозяину, что посоветую его лавку брату. Вот так можно осчастливить человека всего одной фразой.

А следующая выбранная мной лавка принесла, наконец, покой в измученную душу телохранителя. Я покупала игрушки.

Мое приподнятое настроение заметили и вовсю обсуждали. Случайно услышав во время прогулки, как одна пожилая дама назидательно говорит младшей подруге: 'Видите, как принцессе идея с благотворительностью понравилась? Прямо ожила! А вы подойти стеснялись. Теперь все лавры той выскочке достанутся', я не смогла пройти мимо.

— Так это Вы баронесса Лирон? Спасибо Вам большое за идею! — искренне поблагодарила я молодую рыжеволосую женщину. — Очень правильное начинание.

Как она зарделась, как смутилась... Я и не догадывалась, что мое одобрение так дорого стоит. Может, потому что я самая нелюдимая принцесса за всю историю рода? По крайней мере, мне единственной удалось разогнать всех фрейлин дольше, чем на час.

Возвращения отчима я ждала с большим нетерпением. Разумеется, не потому что соскучилась. Мне с третьей попытки удалось попасть в кабинет, но печать я там не нашла и сделала вывод, что Дор-Марвэн забрал ее с собой в поездку. Что, в принципе, было вполне логично.

По случаю возвращения отчима устроили торжественный семейный ужин. Действительно, семейный. Только Дор-Марвэн, Брэм, Арим с нянькой и я. Отчим меня, да и весь двор, всегда удивлял особым трепетным отношением к семье. Он не принимал употребления титулов, обращения на 'Вы' к детям, пусть даже королевским, не на официальных приемах. Ему казалось недопустимым, что королевские дети иногда неделями не видят родителей, и все считают это нормальным. И он ввел ежедневные, так называемые 'камерные' трапезы. Только семья, никаких придворных.

Двор оторопело наблюдал за изменениями и не смел возражать. Сейчас я понимаю, что, родившийся в семье обедневших дворян отчим привык к иным отношениям, а потому очень ценил родственные связи. Он действительно любил маму и много сделал, пытаясь наладить хорошие отношения с нами, неродными детьми. И ему это нужно было, как человеку, а не как расчетливому интригану... И все сложилось бы, и наши отношения были бы другими, открытыми и гармоничными, если бы я не нашла тот ход...

Дор-Марвэн был в прекрасном настроении, радовался возвращению домой. Рассказывал о поездке, шутил, подарил Брэму красивый кинжал, богато украшенный жемчугом. Брат был в восторге. Ариму отчим привез игрушек. Ребенок тут же захотел играть вместе с отцом. Чему тот лишь обрадовался. О подарке для меня отчим тоже не забыл. Пара красиво оформленных книг для пополнения коллекции. Идеальный отец семейства, право слово... Его было за что уважать, за что ценить, за что даже любить... Но я не могла.

К Ромэру отважилась пойти только очень поздно ночью. Боялась, что отчим захочет нанести пленнику визит. Арданг не ждал меня, спал, свернувшись в углу на голом полу. Мне было жаль будить Ромэра, но я не рискнула просто оставить продукты рядом со спящим. Он очень удивился моему появлению, но не тому, что у меня не было времени на общение. Мы вообще мало разговаривали. Я то пыталась вломиться в кабинет отчима, то разбирала покупки. А чаще мне просто очень хотелось спать. Нарушать устоявшийся распорядок дня и привлекать к себе внимание я не решалась, — кому-нибудь могла прийти в голову мысль, что принцесса заболела. А это означало общение с Нурканни, чьего интереса к себе я опасалась. Так что днем не ложилась. А ночные прогулки не только отнимали много времени, но и выматывали.

Следующие три недели отчим не отлучался из замка. За эти дни я побывала на десятке обязательных для меня приемов. Познакомилась с послами своего официального жениха. Выслушала множество лестных отзывов о Его Светлости князе Бойне и еще больше слащаво-сахарных комплиментов в свой адрес. Столько, что даже собственные руки казались мне липкими. Еще создалось ощущение, что жена посла, графа Рувийского, дразнила меня, пыталась выбить из колеи рассказами о любовных похождениях князя. Или же преследовала какую-то свою цель. Но я вежливо прервала графиню, сказав, что не желаю слушать речей, порочащих имя моего, безусловно, добродетельного будущего супруга. Сложней всего было произнести все это, сохраняя серьезное и надменно-оскорбленное выражение лица. Но женщина, покрасневшая, как отчитанная строгой учительницей школьница, кажется, поверила. По крайней мере, квохтала что-то восторженное, воспевая мое благородство. Похоже, нетерпимость к болтливым женщинам — моя единственная общая черта с отчимом.

Официальные приемы чередовались с балами. Я почему-то думала, что весть о моем скором замужестве отобьет у столичных кавалеров желание флиртовать со мной. Если уж траур не смог это сделать. Но я в который раз ошиблась. Бальная книжка была расписана до последнего танца, что меня совершенно не радовало. Но, изображая перед отчимом покорность и смирение, отказывать я не смела. Дор-Марвэн сказал, что будет формировать мою свиту, учитывая мои предпочтения. Когда я удивленно спросила, о какой свите идет речь, во взгляде Стратега отразилось искреннее недоумение.

— Неужели ты считала, что поедешь в Муож без надежных сопровождающих?

Конечно, он был прав. Если бы я хоть на несколько минут всерьез задумалась о переезде в другую страну и замужестве, то, скорей всего, предугадала бы эти слова регента. Но тогда удивилась.

Кавалеры на балах пытались повлиять на мой выбор по-разному. Кто заводил разговоры об интригах муожского двора, показывая свою осведомленность и полезность. Кто клялся в вечной преданности, кто намекал на 'отдых от супруга', некоторые просто и бесхитростно просили меня о протекции, иногда суля за это долю в доходах от заключенных с моей помощью договоров. Уже на втором балу я велела музыкантам делать паузы между танцами длиннее. Потому что не успевала напротив каждого имени в бальной книжке конспективно помечать, что обещал мне претендент на место в свите.

Отчим, видимо, тоже уставал от большого числа балов и приемов, поэтому чередовал их с долгими семейными ужинами. Он отдыхал, а я, выдавливая улыбку, вынуждена была присутствовать. Но общество Дор-Марвэна было меньшим из зол. Основная трудность состояла в том, что совместные обеды и ужины, балы и приемы лишали меня возможности спрятать провизию для Ромэра. Поэтому приходилось ко всему прочему еще и пробираться на кухню. А это оказалось опасно. Нет, конечно, охраны там не было. Там на разложенных на полу тюфяках спали поварята. Я об этом не знала. И в первый раз чуть не перебудила, чудом обошлось.

В кабинет отчима пыталась проникнуть всего трижды, не хватало ни сил, ни времени. Все три раза Стратег там работал, несмотря на поздний час. Подглядывая за ним через окно, мне только удалось выяснить, что печать он запирает в верхнем правом ящике стола...

К Ромэру я приходила порой только под утро, но, к своему стыду должна признать, что за три недели пропустила пять ночей. Глупо было ожидать, что пленник не подумает, что я его бросила, не заподозрит обман. Так что возросшее ко мне недоверие не удивило, я воспринимала его как данность, изменить которую не могла. Неприятней было другое, — в первую же ночь, когда я не смогла прийти, у арданга был другой посетитель. И что-то мне подсказывает, о нем Ромэр ни словом бы не обмолвился, если бы я не заметила рассеченную губу. И я жалею, что тогда спросила, заходил ли Дор-Марвэн. Арданг просто ответил 'Да', но его испытующий, холодный, полный вызова взгляд, мне не понравился совсем. После этой истории держать себя в руках и продолжать мило улыбаться в присутствии отчима стало значительно трудней.

Я еще пару раз выходила в город, докупала лекарства и одежду для приюта. Дор-Марвэн, напомнивший, что денег на содержание приютов выделяется из казны достаточно, удивился благотворительному порыву дам, но одобрил и его, и мое участие. Однако этот сомнительный праздник посетить не захотел.

— Нэйла, — ласково сказал он. — Народ увидит и запомнит милостивую принцессу. Благодетельницу. Щедрую, открытую душу. Не нужно отвлекать внимание людей на меня. Это не страшно, что ты еще не общалась с народом сама.

Это была правда, до совершеннолетия все происходило в присутствии регента. И отчим догадывался, что я могла переживать из-за такого события. Это, конечно, не речь в городском совете, но все же. Он положил ладонь на мою кисть и одобрительно пожал.

— Я понимаю, что ты не привыкла к вниманию толпы. Но я верю в тебя. Ты сильная, прекрасно справишься и без меня.

Часто мне очень хотелось, чтобы он не был таким понимающим, внимательным, предупредительным. Мне было бы легче всегда помнить о его низости. И ненавидеть...

Глава 7

Приютский праздник оставил неприятный осадок и зуд жажды деятельности.

Хмурый серый дом, даже в тот погожий день казавшийся холодным и сырым. По сути, пристройка рядом со зданием монастыря. На благородных дам, решивших помочь приюту, собралась посмотреть немаленькая толпа. Люди стояли за монастырской оградой и глазели, шушукались. Но мне было все равно.

Грязные худые дети, которыми занимались покалеченный на войне мужчина и три монахини с уставшими лицами, кажущиеся очень старыми. Монастырский детский приют... Три десятка детей. Сироты, подкидыши, беглецы, нашедшие здесь пристанище. И у всех пустота во взглядах, лишенных надежды... Церковь кормила ребят, давала крышу над головой, но, вместо того, чтобы хотя бы научить их читать и считать, внушала, что в таком убогом существовании есть смысл. Горько. Очень горько...

Дары были щедрыми, дамы нарочито вежливыми. Я знала, что они изо всех сил скрывают брезгливость, стараясь ни к чему не прикасаться. Кажется, о реальном состоянии дел благодетельниц никто не предупредил. Мне ведь тоже не сказали, что это детский приют. Монахини благодарили, принимая свертки, мужчина кланялся, перепуганные дети стояли у стены и не представляли, что им делать. А я понимала, что, сколько подарков ни дари, детям так не помочь, нужно было очень многое менять.

Внимание привлекла маленькая девочка с такими же большими карими глазами, как у Арима, как у мамы. Она смотрела на меня, как на ожившую сказку, и пыталась прикрыть рукой пятно на фартуке. Безуспешно, — оно было значительно больше ее ладошки. Я присела, улыбнулась, поманила девочку. Она испугалась, схватилась за руку стоящего рядом, похожего на него мальчика, — наверное, старшего брата, — и, вжав голову в плечи, спряталась у него за спиной. Я посмотрела мальчику в глаза:

— Ты же видишь, она не хочет без тебя подходить.

Он покраснел, закивал и, шаркая слишком большими ботинками, подвел сестру ко мне. Не помню, о чем мы разговаривали. Я что-то спрашивала, рассказывала ничего не значащие глупости, дала обоим по игрушке. Потом, когда эта парочка оттаяла и перестала заикаться на каждом слове, попросила детей показать мне приют изнутри. Другие ребята за это время мелкими шажками подтянулись ко мне поближе. Я оглянулась, сделала знак телохранителю подойти. Заметила благоговейное неверие, с которым смотрели на меня дамы. Они искренне не понимали, как это я решилась прикоснуться с этим невозможно испачканным детям!

— Не меньше сотни пирожков с разными начинками прямо сейчас, — шепнула я на ухо удивленному мужчине. Он кивнул и бросился исполнять.

Дети окружили меня, задавали вопросы, что-то рассказывали, перебивая друг друга. Мы зашли в дом, ребята показывали комнаты, мы вместе рассматривали подаренные вещи. Куда бы я ни посмотрела, везде меня встречал восторженный детский взгляд. Подсолнухи и солнце... Потом слуги принесли горячую ароматную сдобу. Полуголодные дети вначале несмело, потом бодрей брали пирожки. В конце визита детвора смеялась, веселилась. И, казалось, никто не стеснялся удивленных, растерянных дам, сбившихся где-то у входа в тесную пеструю кучку.

Так у меня появилась еще одна забота... Потому что не смогла пройти мимо тех, кому была в силах помочь.

Просмотрела деньги, переводимые из казны на содержание приюта, даже не удивилась тому, что их должно было хватать на большее. Поговорила с настоятельницей монастыря. Провела, так сказать, воспитательную работу, результатом которой стали одна тихо ненавидящая меня женщина и начавшиеся через два дня уроки чтения и счета. Приставила к делу фрейлин. Ту самую баронессу Лирон и еще четырех ее ближайших подруг. Оказывается, если сурово посмотреть на дам и объяснить, что 'ужасно грязных' детей можно отмыть, тогда они будут чистыми, у фрейлин просыпается совесть и даже находятся какие-то вполне разумные мысли. Дамы должны были контролировать расход средств, питание, ремонт помещений, занятия. В дальнейшем планировать распределение воспитанников в подмастерья или ученики. Я старалась сделать как можно больше за время, оставшееся до побега. Рассчитывала средства, планировала, обсуждала с дамами текущие проблемы, давала указания. Потратив несколько часов на общение с представителями разных профессий, я заручилась их поддержкой. Мне хотелось верить, что хлебопеки, ювелиры, часовщики, сапожники, переплетчики, портные и прочие соглашались взять на учебу моих подопечных потому, что тоже желали помочь. А не потому, что таким, как я, не отказывают.