— Сейчас узнаешь!
Неуловимый знак и довольно чувствительный удар по почкам, заставивший допрашиваемого зашипеть от боли и съёжиться на стуле.
Открываю стоящий слева старинный сейф (чисто на всякий случай, дубликатом ключа я обзавёлся ещё в бытность Мишки Барона «двойным» воспитанником), что произвело должный эффект, достаю из него две уже знакомые папки и, задаю вопросы.
Сперва, довольно стандартные:
— Имя, отчество и фамилия? Год и место рождения? Происхождение? Социальное положение? Партийность…?
Ну и так далее.
Далее, перечисляю вполне достоверные факты из его биографии, опровергая ими вымышленные из его автобиографии:
— Вы указали, что происходите из семьи потомственного типографского рабочего… Это, так?
Уверенно, как на уроке — отвечая хорошо вызубренное домашнее задание:
— Да, это так.
По-моему, как и всякий без исключения успешный мошенник, эта гнида сама уверовала в подлинность придуманной им самим жизни.
Достаю из другой папочки листочек с подписью и печатью:
— А вот по ответу на запрос из вашего родного города Ейска, ваш отец был надзирателем в местной пересыльной тюрьме… Что на это скажите?
Кстати, абсолютно подлинный документ.
Краснеет наливным яблочком, но наотрез отказывается от родного папы:
— Это какая-то ошибка!
— Ошибка…?
Достаю другой листочек — весьма талантливо изготовленный в Канцелярском отделе «ОПТБ-007»:
— …Может и ошибка! Но вот по показаниям очень уважаемого ветерана революционного движения из «Общества политкаторжан» — ваш папаша был воистину зверюгой. Издевательства, избиения, лишения сна и казённой продуктовой пайки… Неоднократные изнасилования молодых женщин — в том числе и, из антисемитских соображений.
Если кто не знает, антисемитизм в то время — одно из самых тяжких преступлений. А в период Гражданской войны, это однозначно — расстрельная статья…
Вот он и кипешнул, с перепуга:
— ЛОЖЬ!!!
— Вы обвиняете Розалию Самойловну Землячку во лжи? Которую ваш папаша — предварительно зверски избив, затем в крайне извращённой форме изнасиловал — доведя до выкидыша ребёнка, предположительно от самого товарища Дзержинского? Хорошо, это будет занесено в протокол.
Чем чудовищней ложь — тем охотнее на неё ведутся!
Впервые вижу, как живой человек из кумачово-красного — в один момент стал белым, как только что выпавший снег в экологическо-чистой от грязных производств местности.
— НЕ НАДО!!!
Мда… Слухи о суровом нраве этой пламенной революционерки — «героине» Крыма, успели дойти даже до Сибири — откуда родом этот «лишенец».
— Что, «не надо»? Вы признаёте, что соврали в своей автобиографии насчёт происхождении?
— Признаю…
— Хорошо! Так и запишем.
Далее:
— В вашей автобиографии указано, что в период с шестнадцатого года по восемнадцатый — Вы работали на железной дороге путевым обходчиком.
Не дождавшись подтверждения или отрицания, опровергаю:
— Однако, по сделанному запросу, ни служащие, ни рабочие товарной станции города «N-ска» — человека с такой фамилией не помнят.
— Это какая-то ошибка!
Пожимаю плечами:
— Это легко проверить. Давайте вызовем с полустанка рабочего-обходчика и, он Вас проэкзаменует на знание профессии. Так, что? Вагонную сцепку от колёсной буксы, хоть отличите?
Сопит угрюмо, опустив голову:
— Не надо…
Склоняюсь над бумагами:
— Так и запишем: «К пролетариату не имеет никакого отношения».
Хорошо знакомое и широко распространенное явление: чтоб избежать призыва на военную службу в разгар Первой мировой войны, многие хитрожоппые представители чиновничевства, буржуазии и даже дворянства — за мзду фиктивно устраивались на предприятия оборонного значения, или на железную дорогу — где была «бронь». Случился Октябрьская революция, а они оказывается — пролетариат…
Как кстати, то!
Вот и, этот — из таких же.
— В вашей биографии указано участие в красном партизанском отряде с 1918-го года по 1919-й, борющемся против Колчака…
Достаю ещё один — подлинный документ, полученный по корреспондентскому запросу:
— Однако, если верить письменным свидетельствам командира и бойцов партизанского отряда — действовавшим в тот же период в той же местности, такого «партизана» как Вы — они не знают.
Тот мямлит, пытаясь выкрутиться:
— Я был связным… В подполье… Конспирация, понимаете ли…
Усмехаюсь благожелательно:
— Видно, то «подполье» было очень глубоким!
Вмиг посерьёзнев, достаю очень добротно состряпанную «липу»:
— А вот по этому документу, можно предположить, что ваше «подполье» называлось «Государственной охраной» (контрразведка у Колчака. Авт.). Вы в ней служили в звании корнета, под именем Леопольд Кудасов35…
Вижу — покрывается разноцветными пятнами, чем-то напоминая выцветший тропический камуфляж.
Чтоб преждевременно не отдал душу Кондратию, а так же из-за соображений — что врать надо дозировано, несколько разочарованно добавляю:
— …Впрочем, именно за Вами никаких особых злодеяний не числится — лишь конвоирование арестованных и охрана. Как говорится: «Яблоко от яблони…»! Избиения, вымогательства, грабёж заключённых, редкие случаи насильственного мужеложства… Увы — свидетельств об участии в массовых казнях или порках шомполами нет. Однако, сам факт утаивания — характеризует Вас по крайней мере, как неискреннего по отношению к народной власти человека.
На самом деле, конечно — этот тип перекантовался где-то, всплыв только после установления твёрдого порядка в 1921-ом году. Был бы тот «твёрдый порядок» колчаковским — был бы этот тип в данный момент — жандармом, полицейским или ещё каким-нибудь сатрапом.
Бегло читаю написанное, пересказываю своими словами, комментирую:
— Единственный временной период вашей автобиографии, в котором концы с концами сходятся: после изгнания силами РККА и партизан «Омского правителя» из Сибири — Вы устроились на службу в уголовный розыск города Ейск и быстро пошли на повышение…
А далее пошла галимая «липа»:
— …Но одновременно, Вы через подставное лицо создали псевдо-кооперативную заготконтору «Рога и копыта» — нанеся урон государству в размере полутора тысяч миллионов рублей. Через другое подставное лицо, от имени «Добролёта» собирали деньги на строительство аэроплана «Ейский большевик» — с целью присвоения их в мошеннических целях, но главное…
Продолжительная театральная пауза — пусть помучается в догадках, и:
— …Вы создали подпольную антисоветско-контреволюционную организацию «Союз меча и анала», с целью свержения власти рабочих и крестьян.
Тут уж, имярёк не выдержав, соскакивает и вопиет:
— Это — чудовищная провокация!
Кулаком по столу и ору, давая понять, что игра в бирюльки закончилась:
— СИДЕТЬ, КОНТРА!!! МОЛЧАТЬ!!!
Немцы, довольно жёстко действуя, усаживают его назад на стул — от всей души добавив «заряд бодрости» под рёбра, а я помолчав, типа — успокоившись, продолжаю в очень суровом тоне:
— У меня нет оснований не доверять словам ейских товарищей из ГПУ, гражданин заговорщик. Ибо, перебравшись в Ульяновск после разоблачения в родном городе, Вы принялись за старое — за создание подпольной антисоветской организации. После этого, перешли к открытой террористической деятельности против представителей Советской власти — зверски убив Председателя Ульяновского волисполкома ВКП(б).
Захлопнув папочку, спрашиваю:
— Что на это скажите?
Спустя минуту, тот — прямо как в одном голливудском боевичке (не помню названия), пытается наглеть:
— Какие будут ваши доказательства?
Стараясь от показного удивления, поширше раскрыть свои очи:
— «Доказательства»? А какие доказательства Вы предъявляли командирам «Вагнера» Васильцеву и Купцову — которых уж неделя как, как мурыжите в подвале? По каким доказательствам ваши «заплечных дел мастера» угробили двух молодых комсомольцев из Нижнего Новгорода?
Тот:
— Доносы… Заявления граждан. А этих двоих задержали на месте преступления…
— «Заявления граждан»?! Так держите ответку!
Достаю из папки кучу от руки исписанных листов и бросаю на стол перед ним:
— Здесь, даже показания двух ваших «дуболомов» имеются — узнаёте почерк…?
Тот, только глянув на каракули одного из своих следователей-садистов, хватается за голову.
А я продолжаю:
— «На месте преступления»?!
Достаю из сейфа пачку бумаг (списки членов организации, инструкции на «ненанашим» языке, антисоветская литература и прочее тому подобное) и тычу ею ему в лицо:
— Всё это нашли при обыске в сейфе, ключи от которого имеются только у Вас…! Понятые Вам нужны? Вот Вам подписи понятых! Протокол обыска? Вот Вам протокол обыска!
Гражданин начальник, даже не читая — хватается за сердце и, обмякнув — пытается лишиться чувств. Однако, звонкая пощёчина от Фрица, возвращает его к суровой реальности сего говённого бытия.
— …Так что, перед известными компетентными органами Нижегородской губернии стоит лишь один вопрос — расстрелять Вас здесь, или предоставить это «удовольствие» чекистам Ейска.
Как бы раздумывая, несколько философски-спокойно:
— Как по мне — я бы экстрагировал Вас на вашу малую Родину. Но товарищ Жданов, узнав, что после убийства Анисимова ваша организация — планировала покушение на него, думает несколько иначе.
Остолбенел, остекленевшими глазами уставившись в одну точку…
* * *
После довольно затянувшейся паузы, с некоторым оттенком сочувствия, спрашиваю:
— Курите?
— Курю…
— Тогда закуривайте: как знать — когда ещё доведётся.
Когда тот крупными затяжками закурил, как будто перед смертью, обращаюсь к единственному понимающему по-русски немцу:
— Фриц! Выйди, тоже покури и дверь за собой хорошенько запри.
— Яволь, Шеф!
Когда тот скрылся из зоны доступа, доверительно обращаюсь к хозяину кабинета:
— Эти двое по-нашему — «нихт бельмес», разумеешь?
— Эээ… Да! Нет… Я не понимаю.
Перехожу на шёпот:
— Закон такой недавно вышел — «О сделке с правосудием» называется, слышал?
Изо всех сил морщит лоб, но мотает головой:
— Нет, не слышал.
— Правильно — тебе некогда было изучением выходящих законов заниматься. Ты со своими держимордами — беззаконие в подвале чинил! За что парнишек ухайдакали, сволочи?
Тот, прижав руку к груди, горячечно залепетал:
— Я не хотел! Это они… И Анисимова… Этот, ваш подстрекал!
— Федька-ассенизатор?
— Да, он!
Понимающе кивнул головой:
— Понимаю: гиперактивность тупых исполнителей — неправильно тебя понявших. Но, сейчас речь не об этом…
Достаю из папки листочек с печатью:
— Возьми, ознакомься с законом.
Пока тот, обдирая глаза об параграфы — пытается включить «соображай», я ему разжевываю и вкладываю в уши:
— Ты чистосердечно каешься, сдаёшь всю контрреволюционную организацию в целом и каждого её члена в частности, даёшь показания на её идейного вдохновителя и указываешь источники финансирования. А правосудие за это, распространяет на тебя «Закон о защите свидетеля»… Про такой закон, тоже ни разу не слышал?
— Нет.
Подсовываю другую «гербовую» бумагу:
— …Получаешь новые документы на другое имя, чистую биографию, немного «подъёмных» и сваливаешь куда подальше…
Последние сомнения я развеиваю «свёрточком» от Погребинского, полученным в Москве:
— …Здесь всё вышеперечисленное. Лично я рекомендую Ташкент — там сытно, тепло и, мухи цеце не кусают. Там тебя никто не знает и не достанет. Как устроишься, а здесь всё устаканится — вызовешь семью.
Единственное, что в этом уроде осталось человеческого — это отличный семьянин, примерный муж и любящий отец двоих детей. Его супруга вот-вот должна родить третьего: видать, этим можно объяснить — но не оправдать захват дома Отца Фёдора.
Решил свить уютное семейное гнёздышко!
Но не мной было сказано: не строй себе счастье на несчастье других…
— Так, что?
Тот, почти радостно:
— А кто «идейный вдохновитель»?
— Погребинский. Он же — «источник финансирования»: обкладывает данью частников и кооператоров, создал банду грабящую государственные склады и, на приобретённые таким образом средства — ведёт активную антисоветскую деятельность, готовясь свергнуть народную власть. Так, что?
Практически не раздумывая больше:
— Я согласен! Дайте мне…
Даю ему чернильницу с ручкой, несколько чистых листков и один уже заполненный:
— Здесь всё готово. Осталось переписать, поставить дату — сегодня двадцать седьмое октября и расписаться.
* * *
Когда работа была окончена и уже бывший Начальник Ульяновского отдела НКВД, изнеможенно откинулся на спинку стула, прямо рукавом гимнастёрки вытирая пот со лба, я внимательно перечитал его «чистосердечное» признание и удовлетворённо кивнув, громко крикнул:
— Фриц, заходи!
— Да, да…?
— Делайте, как условились.
С готовностью:
— Яволь, герр Шеф!
Немец мгновенно накинул удавку на шею и слегка придушил болезного, пока «ассистенты» удерживали того от излишне резких движений. Я же в это время заскочил на стол, снял лампу и взамен накинул на массивный кованный крюк тонкую — но прочную пеньковую верёвку, предварительно щедро натёртую простым совдеповским хозяйственным мылом.
— Давайте его сюда, камрады! Шнель, шнель!
Буквально пара секунд и, хрипящий «Гражданин начальник» — оказался «танцующим» на цыпочках на собственном столе, судорожно пытающимся руками разорвать душившую его петлю. Из выпученных по-жабьи глаз на багрово-синюшнем лице — катились крупные, как у плачущей лошади слёзы, а из штабных галифе…
— ФУ!!! Это что надо жрать и сколько, чтоб так предсмертно вонять?!
Фриц, озадаченно посмотрев на это:
— Das Dingsbums… Это надолго, Шеф!
Я, брезгливо морща нос, согласился:
— Да, нехорошо получилось…
Длину верёвки неправильно рассчитали, так нас всех и перетак.
— …Дык, ладно я, ну а вы то куда смотрели? Мне порекомендовали вас троих, как опытных в подобных делах.
— Нам не приходилось делать этого раньше, Шеф.
— Эх…
Привыкли поди — взрывать, стрелять, да резать во время Великой войны. Эх, мне бы парочку наших казачков — уставившими «глаголями» все польские да галицийские еврейские местечки в тот же период…
