— Товарищ генерал-лейтенант! — произнёс Финштейн. — Могу только предположить... О космическом полёте человека сейчас говорят очень много, и в прессе, и по телевидению. Даже товарищ Хрущёв обсуждал эту тему с президентом Эйзенхауэром. О начале комплектования отряда космонавтов, в том числе — международного, в прессе сообщалось ещё в прошлом году...
— Ну, и? Короче, лейтенант! — нетерпеливо рявкнул Каманин.
— Моя тётка — учительница физики в школе, заодно ведёт уроки астрономии. Женщина неглупая, эрудированная, бывает у нас очень часто. Она могла вполне сложить два плюс два и догадаться.
— Твою мать! — Каманин схватился за голову. — Ну, и что прикажешь мне теперь с тобой делать?
Финштейн решился:
— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите сказать как есть?
— Валяй, хуже уже вряд ли будет, — буркнул Каманин.
Финштейн глубоко вдохнул:
— Вы, конечно, вправе меня отчислить из отряда, хотя моей прямой вины тут нет. Но будет ли это удачным решением? Сейчас за меня радуется вся Одесса, сами же подтвердили? Если же меня выкинут из отряда, весь город будет бурлить ещё больше, только теперь уже люди будут возмущаться. Да ещё начнут проводить всякие там исторические параллели, вспомнят недавнюю «борьбу с космополитизмом». Вот честно, товарищ генерал-лейтенант, мне очень жаль, что мои родственники стали причиной таких неприятностей. Объяснительную для органов я напишу, пусть проверят, потрясут тётю Розу немного, может, хоть она болтать после этого будет поменьше.
— Ишь ты, политик сраный... — пробормотал Каманин себе под нос.
Он ещё раз прошёлся по кабинету:
— Значит, так. Напишешь объяснительную, сдашь не в первый отдел, а мне лично! С секретчиками я сам поговорю. Дальше — ничего гарантировать не могу, кто там его знает, как наверху шестерёнки повернутся. Лётчик ты хороший, можно сказать — отличный, признаю. В отряде — один из лучших по уровню подготовки. По части секретности сейчас заметно помягче стало, твоё счастье. Лет пять-семь назад ты бы вылетел из отряда впереди собственного визга, и поехал бы с пилой и топором покорять природу Восточной Сибири, сам знаешь. Решение принимать буду не я. Тебе всё понятно?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
— На занятия бегом марш!
Ситуация с секретностью в стране действительно стала заметно попроще. Американцы вообще не делали секрета из своей подготовки пилотируемого полёта. Семёрка их астронавтов позировала для журналов, давала интервью направо и налево, и в прессе, и по телевидению. У нас, с началом программы «Интеркосмос», правила обеспечения режима пришлось существенно пересмотреть. Впрочем, программа подготовки космонавтов международного отряда несколько отличалась от той, по которой готовили советских космонавтов. По устройству систем корабля им давали только необходимый минимум.
— Если они в полёте не будут ремонтировать корабль, то зачем им знать устройство тех систем, до которых они не могут добраться? — задал резонный вопрос Серов на обсуждении международной программы. — Научите их, как управлять кораблём в ручном режиме, на всякий случай, это действительно необходимо. Объясните, что нельзя трогать. Пусть вызубрят последовательность действий на каждом этапе полёта. А как оно устроено и работает, и почему именно так — им знать совершенно незачем.
В итоге его точка зрения, с определёнными оговорками, была принята за основу концепции программы подготовки космонавтов «Интеркосмоса» (АИ)
КГБ тщательно проверил факты, изложенные в объяснительной старшего лейтенанта Финштейна. Факты подтвердились, источником утечки действительно был не он, а его не в меру догадливая и болтливая тётка. С ней была проведена беседа, на тему: «Что бывает, когда язык слишком длинный». В итоге, Финштейна в отряде оставили.
Эта история в пересказе Серова, дошла до Первого секретаря. Никита Сергеевич посмеялся, а потом, заглянув в список космонавтов 2-го отряда, пошутил:
— У нас там из ОАР два космонавта. Вот и отправим их вместе, а этого Финштейна назначим в их экипаж командиром.
— Боюсь, что при таком раскладе приземлится только один, — ухмыльнулся Серов. — И, зная «историю будущего», не удивлюсь, если это будет Финштейн.
История с Финштейном обрела неожиданное продолжение в конце сентября 1960 года, когда Никита Сергеевич участвовал в работе сессии Генеральной Ассамблеи ООН. В период сессии советская делегация разместилась в здании представительства СССР при ООН. Однажды вечером в кабинет Хрущёва позвонил его помощник по дипломатическим вопросам Олег Александрович Трояновский:
— Товарищ Первый секретарь, у нас тут необычная ситуация... вас по телефону спрашивают... по-русски.
— Ну, так соедините, — ответил «на автомате» углубившийся в чтение очередного документа Хрущёв.
В трубке щёлкнуло.
— Хрущёв слушает. Кто говорит?
— Алло! Никита Сергеич? — голос собеседника был ему незнаком. — Это Давид Викторович беспокоит.
— Какой Давид Викторович? — удивлённо переспросил Первый секретарь.
— Который Бен-Гурион.
Менее всего Никита Сергеевич ожидал услышать премьер-министра Израиля, да ещё вот так, по-простому. Он отложил документ:
— Слушаю вас.
— Никита Сергеич, я слышал, у вас человека в космос запускать собираются?
— И не только у нас, американцы тоже уже на весь мир объявили, — ответил Хрущёв.
— Таки да, но у них там всё пока плохо, — Бен-Гурион проявил немалую осведомлённость. — Я таки хочу предложить вам небольшой, но взаимовыгодный гешефт.
— Какой же? — осведомился Хрущёв.
— У вас там, в отряде космонавтов, есть пара наших людей...
— Вообще-то у нас в отряде космонавтов только граждане Советского Союза, — ответил Хрущёв. — А в программу «Интеркосмос» Израиль, насколько мне известно, не входит.
— Ой, та ладно! Таки ви не догадались, кого я имею в виду!
— Допустим, догадываюсь. Что вы хотите?
— Не, ну я таки понимаю, щто первым в космосе ви хотели бы видеть русского, — Бен-Гурион, безусловно, тоже был реалистом. — Да и вторым, думаю, тоже. Но ведь у вас должны планироваться и групповые полёты, иначе зачем бы вам начинать международную программу, так?
— В общем, вы угадали, — признал Хрущёв.
— Таки меня интересует вопрос: сколько будет стоить место командира для одного из наших, в одном из первых международных экипажей? — вкрадчиво спросил Бен-Гурион. — Даже не в первом, может быть, во втором или третьем?
Никита Сергеевич такого вопроса не ожидал, и был откровенно к нему не готов. После кровавой разборки на Синае в ноябре 1956 года отношения с Израилем были почти на нуле, не лучше, чем с Великобританией. С другой стороны, вечно дуться, как мышь на крупу, для великой державы — не самая правильная линия поведения. Тем более, если бывший противник первым заводит речь о нормализации отношений.
— Чисто с политической точки зрения это обсуждаемо, — ответил Хрущёв. — Очерёдность полётов определяю не я, а руководство Главкосмоса. Она зависит от уровня подготовки космонавтов. Я не слишком подробно осведомлён об успехах в подготовке каждого космонавта, и не могу прямо сейчас сказать, вошёл ли кто-то из «ваших», как вы выразились, в шестёрку, отобранную для полётов первой очереди...
— Таки вошёл, — заверил его Бен-Гурион.
Руководители Главкосмоса, разумеется, докладывали Хрущёву состав отобранной для первых полётов шестёрки космонавтов, но Никита Сергеевич, увидев в списке знакомые фамилии — Гагарин, Титов, Николаев — остальных трёх попросту не запомнил, а списка у него сейчас под рукой не было, в Нью-Йорк он его с собой не брал.
— Прямо сейчас я не готов вам ответить, — выкрутился Первый секретарь. — Мне необходимо посоветоваться с Президиумом и проконсультироваться с руководством Главкосмоса.
— Я всё понимаю, — успокоил Бен-Гурион. — Я подожду, сколько будет необходимо. Просто помните, щто наша благодарность будет безгранична. Конечно, в пределах разумного.
— Хорошо. Мы обсудим этот вопрос, не предавая его огласке, — ответил Хрущёв. — Если со стороны Главкосмоса и ВВС возражений не будет, с вами свяжутся наши дипломатические представители, и ваше предложение можно будет обсудить более предметно.
— Хорошо, Никита Сергеич, я с нетерпением жду. До следующего разговора, — учтиво попрощался израильский премьер.
Вернувшись в Москву, Хрущёв вызвал Королёва и рассказал ему о звонке из Израиля.
— Гм... — Сергей Павлович оказался удивлён не меньше. — Да, действительно. В первую шестёрку вошли Гагарин, Титов, Финштейн, Николаев, Попович, Быковский. Если помните, в ней должен был быть Нелюбов. Мы пересмотрели состав первого отряда, и сразу после отбора мандатной комиссии забраковали нескольких кандидатов, о которых было известно, что они выбыли в процессе подготовки. Просто чтобы не ломать судьбу хорошим лётчикам. Взяли вместо них лётчиков-испытателей и кандидатов, которые в той истории вошли во второй набор космонавтов.
— А где сейчас Нелюбов? — спросил Хрущёв.
— Насколько знаю, служит в палубной авиации, на авианосце «Северодвинск» (АИ). На хорошем счету у командования, — ответил Королёв.
— Вот и хорошо, — одобрил Никита Сергеевич. — А что скажете про этого вашего Финштейна?
Главный конструктор замялся.
— Что, так плохо? Тогда почему он в шестёрке первых кандидатов?
— Нет! В том и дело, что совсем неплохо! Очень даже неплохо! Парень сам по себе отличный, — ответил Сергей Павлович. — Умный, хладнокровный, собранный, самоконтроль на высоте, дисциплинирован. Здоровье отличное — дай бог каждому, не богатырь, конечно, но, как бы сказать... жилистый, руку жмёт, как тисками. Перегрузки переносит отлично, перепады давления — тоже, вестибулярка у него, пожалуй, получше, чем у Гагарина. В подготовке показывает отличные результаты. По большинству тестов идёт вровень с Титовым и немного уступает Гагарину, по некоторым — опережает Титова. К тому же он немного старше Германа, ну, и, безусловно, более дисциплинирован. Титов очень честолюбив, всегда хочет быть первым, и это у него частенько проявляется. Подготовке не мешает, но со стороны — заметно.
Финштейн, напротив, понимает, что быть первым у него шансов немного, но своего он не упускает. Всегда спокоен, собран, реакция молниеносная. Я запросил по нему данные из полка, где он служил. Командование сообщило, что он два года подряд выигрывал учения-соревнования по точности стрельбы по воздушным мишеням.
В общении с товарищами — ровен, дружелюбен, в неформальной обстановке — душа компании, такие еврейские анекдоты рассказывает — обхохочешься. Морально устойчив, скромен, со старшими — вежлив, но если прав — свою позицию отстаивает корректно, но твёрдо. Лидерство Гагарина не оспаривает, в отличие от Титова, но при необходимости готов брать на себя командование и ответственность за экипаж. На тренировках в роли командира экипажа ведёт себя уверенно, действует точно по программе полёта, при отработке нештатных ситуаций не теряется, сразу предлагает решение и выполняет его без колебаний.
— Ну, прямо-таки ангел во плоти, — усмехнулся Хрущёв.
— Я говорю как есть, объективно, — Королёв пожал плечами. — Хороший парень, претензий у меня к нему нет.
— Так что, у него совсем нет недостатков? — спросил Никита Сергеевич.
— Совсем без недостатков людей не бывает. Но у Финштейна, реально, недостаток только один — фамилия, — ответил Сергей Павлович.
— И что нам с ним делать? — почесал в затылке Хрущёв.
— А зачем с ним что-то делать? — спросил Королёв. — Пусть себе летит, в порядке очереди. Можно его и командиром международного экипажа назначить, если будет такое решение.
— Хорошо, Сергей Палыч, буду иметь в виду, — решил Первый секретарь. — С Израилем мы вопрос обсудим, но попозже. Надо выяснить у дипломатов, что можно с Бен-Гуриона слупить.
Ещё один курьёз случился с подачи самого Хрущёва. В кулуарах ООН между заседаниями Никита Сергеевич встречался со множеством политиков из всех стран мира. Вопросы обсуждались самые разные, в основном, касающиеся перспектив возможного сотрудничества. В одной из бесед с премьер-министром Японии Хаято Икэда разговор зашёл о космических успехах СССР. Икэда выразил своё восхищение ходом советской космической программы, а затем добавил:
— Мы в Японии с интересом и нетерпением ждём первого полёта человека в космос. У нас многие спорят, кто полетит первым — американец или русский. Иногда даже заключают пари.
— И на кого вы ставите? — подмигнул Никита Сергеевич.
— Моё положение не позволяет мне участвовать в азартных играх, — японец ловко ушёл от ответа.
— А знаете, на одном из совещаний в прошлом году, — припомнил Первый секретарь, — обсуждали возможность полёта женщины в космос, и наш Главный конструктор предложил запустить экипаж из японских школьниц. Он ещё сказал, что они умные, сообразительные, но при том небольшого роста, и лёгкие, поэтому их можно в спускаемый аппарат сразу пятерых посадить.
Никита Сергеевич рассказал об этом исключительно в шутку, и с интересом наблюдал, как расширились глаза японского премьера. Впрочем, Икэда быстро справился с удивлением, сообразив, что Первый секретарь пошутил.
— Это было бы весьма забавно, господин Хрущёв, — ответил премьер. — А если серьёзно — нельзя ли обсудить возможность полёта в будущем японского космонавта на вашем корабле? Конечно, я понимаю, что в наших отношениях были разные периоды, в том числе и весьма неблагоприятные. Но мы могли бы попробовать перешагнуть через старые обиды, и отодвинуть разногласия. Без этого едва ли мы сможем двигаться дальше. Урегулирование территориального спора и заключение мирного договора дают нам надежду на возможность дальнейшего расширения сотрудничества, не ограничиваясь только культурным обменом и закупками сырья.
«Ишь как вам всем в космос на чужом горбу захотелось», — мысленно усмехнулся Никита Сергеевич.
— С политической точки зрения я не вижу больших препятствий для участия японских кандидатов в космонавты в нашей программе «Интеркосмос», — ответил Хрущёв. — Чисто практически — поймите правильно: мы лишь готовимся к первому полёту, а наш, советский, и ещё один — международный — отряды уже сформированы. Боюсь, что вашим кандидатам придётся встать в хвост длинной очереди. Если, конечно, Япония не примет активное участие в подготовке технической части программы.
— А чем мы могли бы помочь? — поинтересовался Икэда. — Учтите, что у нас руки связаны ограничениями, навязанными нам американцами в рамках КОКОМ.
— Гм... — Никита Сергеевич лихорадочно соображал.
Япония в этот период ещё не стала тем «азиатским тигром», в которого она превратилась парой десятилетий позже. «Японское экономическое чудо» только-только начиналось. Ещё не было тех впечатляющих японских успехов ни в электронике, ни в автомобилестроении, ни в бытовой технике. Но Хрущёв знал, что эти достижения у японцев не за горами, и прикидывал, «что можно взять с гуся».
