Малла уже слышал о войнах, вечно тлеющих на окраинах огромной страны, как бы погруженной в вечный сумрак летнего вечера, хотя уже очень давно никто не нарушал извне её границ. Но её строй нравился отнюдь не всем. В многоразличном Сарьере было много диких, малолюдных, или вовсе пустынных земель и они, словно губка, вытягивали недовольных из густонаселенных центральных районов. Те, кто решали бежать, редко встречали преграды. Они слишком поздно понимали, что обратной дороги уже нет и есть один выбор — сражаться или умереть. Юноша не мог сказать, что Сверхправитель уничтожает своих врагов безжалостно: он позволял им таиться и прозябать в дикости, но нападения на верных ему не прощались. В Сарьере была полиция и армия — хотя и не очень большая. У Вэру были и друзья среди жителей Сарьера — очень много, искренние и преданные, большей частью, молодежь. Они сражались там, куда не поспевали войска Сверхправителя... те из них, кто хотел сражаться.
Противники у них находились нередко — прирожденные убийцы, фанатичные свободолюбцы и просто те, кого не заставили забыть о прошлом до конца. Но они всегда были в меньшинстве. Очень немногие из них понимали, как Вэру на самом деле нужна эта тайная и бесконечная война — прекрасный способ избавиться от тех, кто не хочет жить в мире. Они гибли без его усилий, просто по ходу вещей. И так же, но гораздо чаще, гибли слишком рьяные служители его мечты — те, кто был готов на всё и неразборчив в средствах. Впрочем, по сравнению с огромным населением Сарьера масштабы этого кровопролития были совершенно ничтожны. Оно стало лишь тем напоминанием о том, реальном мире, которое не дает спокойствию задохнуться от скуки... или способом повзрослеть для тех, кто этого действительно желает. Или жизнью для тех, кто рожден, чтобы сражаться за свой мир — даже если ему это и не нужно... пока.
Малла не удивился, узнав, что Друзья одолевают врага лишь своим впечатляющим численным превосходством. Хотя армия имела реактивные самолеты, танки и ракетные установки, её боевой дух был невысок: слишком уж тщательно искоренялась в Сарьере агрессивность. Так что в хронике Малла не раз и не два видел, как Парящая Твердыня словно шагает над полями сражении на спицах ослепительных лучей. Похоже, если бы не её помощь (и помощь её истребителей), дела у Друзей Сарьера пошли бы совсем плохо.
По словам Охэйо, вряд ли даже сами файа понимали, что главная угроза их воплощенной мечте исходит не от видимых врагов. Гораздо опаснее были те, кто по своему положению знал истинное состояние дел и сознавал его неестественность — низшие правители, посредники между прямыми наместниками Сверхправителя и народом. Впрочем, их усилия большей частью вязли в страхе перед непониманием той огромной массы мелких и мельчайших начальников, которые стали жертвами собственной пропаганды. И они всё равно не могли ничего предпринять, пока Парящая Твердыня не покинет небес их страны... а Сверхправитель не мог сделать это. Он понимал, что мечта не может выжить без того, кто создал её, и не был настолько бесчестен, чтобы бросить тех, кто погибнет в изменившемся мире. Однажды ему надоест этот мир, и он уйдет к иным пределам мироздания, влекомый любопытством... но ещё очень нескоро.
Даже Охэйо не знал, каким тогда станет Сарьер, кроме того, что он будет совершенно другим. Возможно даже, что к тому времени его нынешний строй сам станет романтической мечтой о неведомом прошлом, как стали тут ею дикие времена. Зародыш этого будущего был в Сарьере уже сейчас — пока ещё очень малочисленная и отделенная от других прослойка молодежи, Чистых, которая заново начала свое восхождение. Отчасти благодаря отбору, отчасти благодаря воспитанию, их душевный облик был приближен к идеалу, о котором мечтал Сверхправитель, но приближен не вполне. Им ещё надлежало переплавить себя и создать племя, не только способное жить в счастливом мире, но и сражаться за него, не отравляясь злобой и не теряя невинности. Пока и сам Сверхправитель не знал, сбудется ли эта его мечта, чтобы вернуть ему свободу. Впрочем, уже сейчас созданное им племя мечтателей стало той алмазной вершиной общественной пирамиды, без которой она, лишенная свежих идей, уже давно бы сгнила. И до сих пор он пытался понять, может ли такой алмаз сам стать пирамидой или ему вечно нужно будет покорное основание. Сейчас он всего лишь наблюдал за своими творениями, надеясь, что они станут старше.
Пока их влекло только стремление к чистоте и любопытство, и сочетание этих вещей порой рождало чудовищ... или ангелов, или тех и других вместе.
* * *
Вокруг Тай-Линны, столицы, было немало других городов. Один из них, скрытый в весьма дикой местности, был отведен Чистым и Малла посещал его довольно часто. Большинство его зданий, уже довольно старых, было построено из темно-серого кирпича. Не выше четырех-пяти этажей, с обширными балконами, они тянулись непрерывно целыми километрами. Их высокие деревянные чердаки служили чем-то вроде клубов и пешеходных дорожек. Здания перемежались с деревьями и скалами, такими же серыми и невысокими. Сам этот город был окружен стенами — но не из камня, а из зелени, настолько густой, колючей и ядовитой, что пересечь её можно было лишь по протянутым в её толще воздушным мостам. Эти стены составляли несколько параллельных барьеров, похожих на лесополосы и разделенных заросшими каналами или рвами, питающими защитную зелень водой.
Чистые, самое любимое детище Вэру, казались Малле чем-то удивительным: гибрид, плоть и разум людей, но воспитание файа. Конечно, те старались взять от двух рас самое лучшее — точнее, то, что казалось им самым лучшим. Разница между двумя этими понятиями была не очень велика, но всё-таки заметна. Внешний облик Чистых и их наследственность файа, насколько возможно, улучшили при помощи селекции и отбора. Все они были стройные, гибкие, длинноногие, с красивыми поджарыми животами и длинными ухоженными волосами на файский манер — файа были очень чистоплотны, как и кошки, от которых они произошли. Одевались Чистые очень легко, хотя климат на этой широте совсем не был жарок, а обуви летом не носили вообще. Всё их одеяние составляла полоса ткани на бедрах и карман для вещей на легком ремне. Лишь немногие носили какие-то сумки. Единственное, что украшало их девушек — роскошные гривы темных волос, спускавшихся до поясницы. Сами Чистые считали это совершенно естественным и даже не думали, что может быть иначе. Файа хотели, чтобы их красота всегда была у них перед глазами и Чистые заботились о красоте своих тел, а не о красоте дорогой одежды. Вдобавок так они вырастали намного более выносливыми и закаленными. В любом случае это не могло причинить им вреда.
Сначала Малла думал, что большую часть времени они посвящают чувственной любви, но тут он ошибался. Большую часть времени Чистые учились и работали. Они полностью содержали себя и в общем, обходились Вэру очень дешево, хотя их было уже больше пятисот тысяч. Любовью они занимались не чаще прочей молодежи Сарьера, а мысли об этом (почти полная их нагота мало что оставляла для работы воображения) посещали их гораздо реже. Вообще, здесь пролегало, пожалуй, самое серьёзное различие между файа и людьми. Файа, как и большинство животных, начинали размножаться лишь перестав расти — то есть, лет в восемнадцать, не раньше. Для них отрочество было самой чистой порой, временем познания мира. Любовь приходила к ним внезапно, подобно взрыву, прекрасная и вместе с тем мучительная. Всегда определенный процент их молодежи (нельзя сказать, что в любые века их было много) не выдерживал и предпочитал буйству чувств покой смерти. Люди не знали столь интенсивных переживаний... в большинстве.
В возрасте двадцати пяти лет Чистые покидали город и селились, где захотят, во внешнем мире, чтобы вести за собой других людей, но это удавалось не всегда — они росли в своей реальности, так отдаленно связанной с окружающей, что рассказы о ней тут походили на легенды. Те, кто остался, могли общаться с теми, кто ушел, но очень редко. Юные Чистые, насколько это возможно, были отделены Сверхправителем от обычных людей. Встречались они очень редко и только при случайных обстоятельствах.
Грандиозный труд файа по превращению человеческого общества в общество, приятное для другой разумной расы с иными представлениями о морали и этике был для Маллы почти непонятен. Это явно не было завоеванием — ни сам Сверхправитель, ни его товарищи от обладания Сарьером не имели ничего, кроме забот. Ими двигало исключительно бескорыстное желание помочь, и, пусть бессознательное, но стремление построить такой мир, который им нравится. Эти желания далеко не всегда совпадали, хотя вряд ли даже сами обитатели Парящей Твердыни сознавали — или хотели сознавать это.
* * *
В Сарьере на широте Тай-Линны царило бесконечное лето — ветренное и грозовое во время солнцестояния, хмурое и дождливое зимой — а осенью небо иногда на месяцы скрывали облака. Наклон оси планеты был небольшой и перемена времен года — очень мягкой, хотя в большей части страны зима была сурова и продолжительна. Там бывали сильные морозы и порой весь день из низких серых туч шел снег. Год тут был значительно длиннее стандартного, но включал мало государственных праздников. Лучше всего Малла запомнил День Сарьера — день Прибытия Твердыни, он же и день летнего солнцестояния.
Был длинный и очень теплый летний вечер. Там, где центральный проспект столицы шел вдоль реки, её высоченный обрыв превращался в наклонную стену из белого бетона, и можно было видеть, как после заката в зеленоватом небе алели и золотились высокие облака, обтекая Парящую Твердыню, повисшую над лесами и поймой, в стороне от города. Внизу, по реке, плыли причудливо украшенные корабли, плыли так густо, что под ними скрывалась вода, и Малле казалось порой, что это берег движется вдоль массы цветных огней и пёстрых надстроек. Широкая набережная и пешеходные эстакады, таившиеся в густой листве скверов напротив неё, были заполнены народом. Они смотрели на парад — но не военный, а парад красоты. Первыми шли девушки, много тысяч, все в одинаковых, переливающихся, муаровых туниках из белого шелка такой чистоты, что днем он слепил глаза. Сейчас же искусно скрытые огни превратили их в облака белого сияния, сквозь которое дразняще просвечивали прекрасные гибкие тела. Те девушки, что шли за ними, были украшены диадемами из крохотных цветных огней в густых волосах. Другие такие огни искрились на их запястьях и пальцах маленьких босых ног. В призрачных летних сумерках движение множества прекрасных юных лиц в россыпях мерцающих звёзд казалось каким-то волшебством.
За девушками шли юноши, их было меньше и лишь набедренные повязки из алого шелка прикрывали загорелую кожу их гибких мускулистых тел. В руках они несли копья, но лишь как напоминание об истинном предназначении их пола, а не для демонстрации силы — её олицетворял бронированный массив Парящей Твердыни, воздушной горой застывший в отдалении.
Проспект перекрывала широкая, массивная арка с ведущими на неё лестницами. На её верхней площадке стоял сам Анмай — жители Сарьера могли видеть его лишь в день Прибытия Твердыни. На нем была длинная одежда удивительно яркого сине-фиолетового цвета. Малла не знал, из чего она сделана — материал походил на кожу, но переливался, как муаровый шелк. Цвет его не был всюду одинаков. Местами он словно светился, местами темнел почти до черноты бездонного неба позднего вечера. Цвет разливался озерами, сгущался облаками, неуловимо повторяя полупризрачный подвижный контур отблесков и теней сильного, гибкого, обнаженного тела, но со строением, отличным от человека. Её стягивал тяжелый пояс из металлических сегментов, блестевших черным зеркалом. Мускулистые руки Вэру были обнажены выше локтей, на левой блестел массивный сложный браслет квантовой связи. Голова его осталась непокрытой и тяжелая грива черных волос скрывала уши и шею. Он выглядел юношей, хотя и прожил уже две тысячи лет. Малла знал, что это тело для него — лишь оболочка, даже не вполне вмещающая его дух и уязвимая, хотя сам он бессмертен. Охэйо говорил, что Парящая Твердыня являлась истинным воплощением Вэру, но части его, единые, в то же время оставались непостижимо разделены. Сейчас он сам стоял возле юноши — и на его губах застыла слабая усмешка.
* * *
Скользившее вдоль синего гребня заснеженных гор заходившее солнце слепило глаза Маллы. Он стоял у прозрачной стены рубки "Анниты", а под ним проплывала сине-розовая волнистая равнина, тоже покрытая снегом. Высота была небольшой и движение корабля хорошо ощущалось — пол вздрагивал и покачивался под ногами, а ровный гул моторов давил на уши.
Юноша оглянулся. Он был тут, в сущности, один, потому что Охэйо сидел, скрестив босые ноги, под кругом нейросхемы, управляя полетом. Ресницы его закрытых глаз вздрагивали — казалось, он видит сон. Их путеводной звездой служила Парящая Твердыня, летевшая впереди и выше — после праздника файа, полуживые от жары, направили её на крайний север своих владений, чтобы погулять по снегу. Они делали это довольно часто, хотя и в самых пустынных и ненаселенных местах.
"Аннита" мягко перевалила гряду заснеженных холмов. Парящая Твердыня уже замерла и через минуту от неё отделилось два челнока, устремившихся вниз. Охэйо посадил корабль возле них. Глухой мягкий удар отдался у Маллы внутри. Пол туго нажал на его подошвы, а туча взметенного снега совершенно скрыла обзор.
Они спустились на нижнюю палубу. Когда Охэйо открыл шлюз и выдвинул посадочную площадку, Маллу обдало ледяным ветром, немилосердно дравшим уши. Снег с шипением таял под раскаленным днищем корабля и в рвущихся на ветру облаках пара ничего не было видно. Юноша потерял Аннита из виду, а потом подскочил, услышав его яростный вопль: спрыгнув вниз, Охэйо выше щиколоток провалился в кипящую грязь.
Всё остальное произошло в какие-то секунды. Послышался мягкий шипящий звук и вся громада корабля вдруг соскользнула по едва заметному склону. Скругленный край гладкого днища "Анниты" наехал на Охэйо и подмял его. Крик оборвался очень быстро.
* * *
Малла вздрогнул и несколько минут молча смотрел вниз. Вообще-то, ему нравились файа — но при мысли, что он остался наедине с ними, в его внутренностях проросли иглы стальной твердости льда.
Корабль вдруг издал глубокий гул, и юноша схватился за ограждение, когда громадина неожиданно двинулась. "Аннита" заскользила по земле, словно на лыжах, и остановилась всего в паре шагов от челноков файа. Их он по-прежнему не видел. Едва ли они в своих традиционных нарядах сунулись бы на такой мороз.
За спиной Маллы было очень тихо, но через минуту он вдруг обернулся. Охэйо бесшумно вышел из глубины корабля, встав рядом с ним. Ещё какое-то время они молча смотрели друг на друга. На лице Аннита застыл задумчиво-непроницаемый вид. Он был, разумеется, уже в другом теле, но юноша не смог различить их.
— Глупо всё вышло, — сказал вдруг Охэйо, отвернувшись. — Одна глупая случайность. Сарьют часто теряют осторожность — когда забывают о том, что умирать очень больно. Знаешь, меня не раздавило. Просто вмяло в грязь и я не смог дышать. Днище было раскаленное, а внизу — лед. Всё длилось, быть может, минуту, но...
