— Может и не одобрить...
Судя по тону, в такую возможность Чарлзу не верилось. Король-солнце своего добивался всегда — и намерения прослеживались четко. Сначала объявить мальчишку королем, потом воспитать под себя, а потом и...
Нет, с Францией ему не потягаться.
Но...
— Мало ли в мире происходит несчастных случаев...
— Ваше высочество, если Богу будет угодно оборвать ниточку жизни бедного малыша — на то Его воля. А я... как это будет выглядеть, если его признают законным королем? Мы станем мятежниками.
И печально вздохнуть.
Да, именно так. И 'ваше высочество', хотя ублюдок, он и есть бастард, и 'мы', и искренняя грусть в глазах...
Сейчас Эдвард ничего и не теряет. Если у Англии появится законный король, хотя и признанный католиками — он просто будет соблюдать нейтралитет. Флот — он кому хочешь пригодится.
Если Черлз будет предпринимать все усилия, чтобы уничтожить мальчишку... ну, тоже не так плохо. Пауки в банке будут жрать друг друга, пока не останется сильнейший. Вот и пусть жрут, а Эдвард полюбуется. Главное оказаться с правильной стороны банки — там, где не достанут.
То, что он подставляет почти младенца...
А у него мать есть. И отчим. И вообще... что еще может хорошего получиться из короля, воспитанного исконными врагами?
Хотя мать Карла Второго тоже была француженкой. Ну...
На все воля Божья.
Нельзя сказать, что Чарлз был доволен таким исходом разговора, но главное Эдварду донести удалось. Флот, разумеется, на его стороне. Но сначала докажи, что ты можешь править.
Детоубийство?
Пфффф.... какое грубое и гнусное слово.
Несчастный случай — и только-то. И не первый в истории, кстати. Так что...
Подождем, помолимся.
Главное, что теперь Эдвард может пока не опасаться за свою жизнь и флот, а остальное...
На все воля Божия.
То, что беседа вельмож может стать достоянием посторонних ушей, им и в голову не пришло. Но стала. Уши... они же такие. И из стен растут, и из потолка, и слышат, что им не надо. Тут слуги, там матросы, здесь камердинер... вот и складывается у неприметного человечка полная картинка происходящего. И ой как она ему не нравится.
Или нравится?
Смотря что будет выгоднее для Руси.
Стоит ли упоминать, что весточка тут же отправилась с почтой через пролив, а оттуда, с голубями и гонцами и на Русь-матушку?
О таком афронте государь знать должен, иначе в жизни нерасторопных не простит!
* * *
— Ванька! Вырос-то как!
Ну да, в этом подростке чуть ли не на полголовы выше старшего брата и не узнать было уезжавшего мальчишку. Крепенький, загорелый, волосы выгорели чуть ли не в белизну...
И рядом — прехорошенькая девчушка. Пока еще не девушка, нет, но этот момент уже близок. Громадные черные глаза, черные косы, робкая улыбка — Изабелла была очаровательна.
— Здравь... здравстьвуйтье...
Акцент у нее тоже получался премиленьким. Алексей Алексеевич не удержался — и расцеловал девчушку в обе щеки.
— Добро пожаловать, сестренка!
— Так-так, — Иван извлек невесту из рук братика. — Ты вообще женат!
— и что? Белла — твоя невеста, значит — моя сестра. Так что не ревнуй.
— вот еще!
— Так, иди-ка сюда! — Софья поспешно заключила младшего братца в объятия и крепко расцеловала. Пока чего не ляпнул. — Эка вымахал! Каланча!
— Сонечка!
Старшую сестру Иван обнял так, что у той ребра хрустнули. От всей души.
— Полегче, медведь! Раздавишь! Лучше невестой похвастайся!
Изабелла единогласно понравилась всей семье. Милая, неглупая, обаятельная — и искренне любящая своего жениха. Что еще надо?
Свадьбу!
Но тут уж всему свое время.
— А мне сказали, что с тобой целый кортеж приехал? — поддразнила Софья. — Что, без свиты никуда?
Иван прищурился в ответ.
— Да пес бы с ней, со свитой! Со мной столько интересных людей! В Университете оценят! Винченцо Вивиани! Ян Сваммердам! Вильгельм Хомберг!
Софья этих имен отродясь не знала, но, надо полагать, баранов Ванька на Русь не потащил бы!
— Замечательно! Но раньше, чем через десять дней ты в Университет не попадешь! Иначе мы тебя точно не увидим.
Ваня надулся, но было видно, что в синих глазах проскакивают веселые искорки.
— Вредная ты, сестренка!
— Я — что? Мы тебя еще со всеми племянниками не познакомили! А уж они...
Софья посмеивалась, отгоняя мысль, что... а хорошо бы Белла стала правительницей, а Ванька — консортом, а? А то Педру женился второй раз на Марии-Софии Пфальц-Нойбургской — и та вроде как была в тягости... ну к чему им еще наследники престола?
К чести Софьи, мысли 'помочь' бедняжке с родами у нее не возникло. Воля Божья — это хорошо, но и пределы жестокости у нее тоже есть.
Пусть все идет, как идет. А брат с невестой побудут пока на Руси. Ведь несколько лет не виделись!
* * *
Прими все усилия для охраны сына. Англия не оставит его в покое.
Анна знала этот почерк. Эту бумагу с тонкими сиреневыми прожилками, этот запах духов...
Хочешь что-то скрыть?
Положи на видное место.
Записочка, переданная украдкой,, всегда вызывает подозрения, если это не любовное письмо. Или сонет. Или мадригал.
Вот последний и был начертан на листке изящными буквами. Воспевалась красота Анны, ее глаза, приносились соболезнования Англии, которая лишилась своего главного украшения... А точки над некоторыми словами — это просто капельки чернил. Наверное, с пера стекло.
Бывает.
Анна мило запунцовела, бросила мадригал в камин и обмахнулась веером.
— Нет, это слишком плохо написано. Я не знаю от кого это, но пусть сей милый человек оттачивает свое искусство стихосложения.
А сама Анна этой же ночью выберется из дворца, чтобы получить более подробные инструкции. Или хотя бы информацию.
Что же произошло такого, что англичане зашевелились?
Что!?
* * *
Ответ Анна узнала той же ночью.
И про беседу адмирала с принцем, и про итоги ее...
И выругалась.
Не то, чтобы она была сумасшедшей мамашей, нет. Но убивать ее ребенка?!
Да вы хоть знаете каково это?!
Сначала сделать его так, чтобы никто не заподозрил измены! Потом носить девять месяцев, а лодыжки отекают, и спина болит просто безбожно, да и выспаться не всегда удается, потому что твои внутренности — это полигон для отработки пинков, да и нервы не в порядке, потому что во время беременности ни у одной женщины они не в порядке.
А ей-то надо было быть нее просто бабой — королевой. То есть — даже истерику не закатишь!
А роды?
Между прочим — больно! Очень больно! Так, что второго в ближайшее время и рожать-то не хочется, хотя и надо бы, пока Людовик не впал в полное бессилие. И так-то раз через три удается. Эх, спасибо тебе, Ибрагим!
Настоечки у тебя чудеса творят, и мази с притираниями, тут главное — подать правильно. Но это — другой вопрос.
А главное сейчас — ее ребенок!?
Твари, сволочи, негодяи!
Их бы рожать заставить, а то дого чугунное ядро привязать к пузу и пусть ходят так цельный год!
Ее ребенка!
Гррррр!!!
Вслух Анна этого не высказала, но, возвращаясь со встречи с агентом, кипела возмущением. И ведь Людовику не пожалуешься — тут же возникнет вопрос, откуда дровишки? То есть сведения?
Ему-то пока ничего подобного не доносили.
А, впрочем, впервые ли ей рассчитывать лишь на себя и доверенных людей? При ней есть двое слуг и служанка, все — ее однокашники, из царевичевой школы, просто выпуском кто постарше, кто помладше, это уже само по себе грозная сила.
Она справится.
Они справятся.
А английский адмирал Рассел ей еще ответит! Шкурой ответит, тварь такая! Ее ребенка подставлять!?
Голубиной кротостью Софьины воспитанницы отродясь не страдали. И всепрощением — тоже.
Уничтожу, мразсссссь!
* * *
Кристиан Датский читал письмо русского государя с громадным удовольствием.
— Дорогой?
Супруге Кристиана позволялось многое. И спокойно входить в его кабинет без доклада, и отрывать мужа от любых дел, да что там! Шарлотта Амалия даже веру не поменяла! В отличие от всех остальных датских королев.
— Вы так увлечены этим письмом...
Кристиан подарил жене улыбку.
— О да.
— Я могу узнать...?
Вопрос был понятен: 'Что же там такого, в этом письме?!'. И Кристиан не разочаровал супругу.
— Если Бог даст, весной мы начинаем новую войну.
— Мы?
— Мы, русские вместе с нами, ну и еще найдутся союзники.
— Войну? А с кем?
— Мы должны окончательно раздавить Швецию.
Вот уж кому Шарлотта Амалия не сочувствовала, так это Карлу.
— Удастся ли?
— Безусловно! Я хочу оставить Фредерику сильную страну.
— а Франция? Людовик не вмешается?
— Мой брат пишет, что Людовику будет, чем заняться. И я склонен ему верить.
Супруга спорить не стала. А почему бы и нет? Пусть муж присоединяет Швецию, дело хорошее. Только бы никто не помешал.
* * *
— что будем делать с Леопольдом?
— а что мы с ним сейчас можем сделать?
Софья задумчиво теребила кончик косы. Вот что тут сделаешь?
И венгров на короткий поводок не посадишь, слишком свободолюбивый народ. И спускать подобное Леопольду нельзя. И... убивать его сейчас и невыгодно и не получится.
Месть — блюдо, которое подают холодным, но как объяснить это родителям, которые потеряли ребенка. За себя Софья в такой ситуации не отвечала бы.
— Надо подождать. Немного.
— А потом? — Иван серьезно смотрел на жену.
— Или падишах умрет, или ишак сдохнет, — пожала плечами супруга.
— Можем ускорить свадьбы, — пожал плечами Алексей. — Пусть осуществление будет потом, но на основании брака мы сможем поддержать венгров. Пусть защищают границы, пусть готовятся к вторжению...
— К ним — или их?
— а, неважно. Пусть наращивают мощности, Леопольд сейчас и не пискнет. А через пару-тройку лет и правда посмотрим. Нам пока в ту заварушку лезть не с руки, шведов бы разбить...
Софья кивнула.
Да, брат все решил правильно. Кроме одного.
Если Леопольду спустить такое на тормозах — обнаглеет ведь. А кто бы не обнаглел?
А потому...
Да, до Леопольда добраться нельзя. Но у него есть жена, дети, любовница...
Кто попадет под раздачу — тот и будет. Грибами отравились, вот. Надо только выяснить, едят ли их при австрийском дворе.
* * *
Идея с грибами оригинальностью не блистала и пришла в несколько голов одновременно. Уж больно удобно...
Только кто-то эти грибочки знает или на вкус, или на запах...
Ну не пришло англичанам в голову, что при маленьком Карле состоят не просто слуги, но такие, которые могут легко определить пусть не любой яд, но большую их часть. Вот и не разорились внебрачные принцы на нечто дорогое и редкое.
И — попали.
Отравителя схватить не удалось, но и затея не сложилась. Карл остался жив и здоров, а вот у приставленных к нему слуг нервы еще повибрируют. А то ж!
Когда служанка пробует на вкус детское питье, морщится, сплевывает и требует немедля подать сюда повара! И выяснить, как в кубок малыша попала отрава!
А потом дворец наводняется людьми ла Рейни и те принимаются всех опрашивать, да как! Дело оо ядах вспоминается очень быстро...
Когда Анне сообщили, что ее ребенка пытались отравить, она тут же пожаловалась Людовику. Его величество отреагировал немедленно (Бог бы с ним с ребенком, но куда деть великие планы!?) и в лучшем стиле разбуженного медведя. Сначала убить, потом разобраться.
Убивать было некого. Никто рядом с Лувром не стоял с надписью 'отравитель' на шее, а поведать о своей осведомленности Анна не могла. Пришлось искать кому выгодно.
Прикинули, нашли — и Людовик сделал единственное, что мог. Направил жалобу Папе.
Получилось очень качественно.
Чарлз Леннокс был отлучен от церкви специальным указом. И плевать, что он не католик, все равно неприятно. Да и корона ему уже не светила. Править-то не одними протестантами, а лавры Генриха Пятого ему тоже не светили. Куда уж там Ватикан воевать — бежать надо, пока из Англии не попросили с применением подручных средств.
После истории с Текели, такие номера вызывали возмущение у всей общественности. А уж от души оно там, или просто потому, что так надо — неважно! Агенты Софьи постарались на славу, устроив истерику по всем газетам Европы. Чуть ли не месяц муссировался вопрос — не собирается ли Леопольд, по примеру некой графини Батори, омолаживаться в крови младенцев? А что, убивать детей он уже начал, так может, продолжит хотя бы с пользой для себя? Чего добру пропадать?
Теперь добавилась истерика и по поводу Леннокса.
Газетчикам что, они и в глаза живодером назовут. Главное — от такого и королю не отмыться, а если ты даже не король... пффф!
Малыш Карл был утвержден Папой, как законный король Англии — это порадовало уже Людовика. Теперь, на волне народной истерии, можно было попробовать и атаковать.
Должны же англичане желать возвращения законного короля? Да еще такого...
Не учли одного — Чарлз запаниковал. Более того, запаниковал и Джордж Фицрой, справедливо опасаясь, что ведра помоев и на него хватит. А там уж...
То ли он убил, то ли по его приказу убили, но история-то была?
Деньги у него были, желание тоже, а потому...
В Англии вспыхнуло народное восстание, наполовину проплаченное, а наполовину спровоцированное, кстати, и агентами Софьи.
* * *
Бунт — это всегда страшно.
Когда крики, огонь, люди бегут по улицам — и в глазах у них кровь. И на оружии кровь, и на ботинках тоже кровь, и лица у них совсем уже не человеческие...
Это озверелое бешенство, когда толпа подзаводится друг от друга, когда никто и ни в чем не виноват, когда безумие передается по воздуху, словно чума, и оно страшнее всякой чумы, потому что от болезни можно выздороветь, а как ты будешь потом жить с этим днем нна совести?
С кровью на руках?
Кровью твоих братьев и сестер, тех, кто с тобой одной крови, одной веры, одного языка, просто оказался не в том месте и не в то время?
Англия полыхнула стогом сена.
Монмут срочно (не забыв захватить все драгоценности, которые были) удрал из Хэмптон-корта, в котором пребывал со своей семьей — и даже не подумал объявляться.
Выйти к народу? Успокоить? Объяснить?
Шутить изволите, господа хорошие. Раздерут же на тысячу кусочков и фамилии не спросят!
Лондон в очередной раз вспыхнул спичкой. Единственный, кто мог его усмирить, обладая реальной властью — сэр Эдвард Рассел, но выводить моряков на улицы он не спешил, предпочитая подождать.
Пусть сначала появится победитель, а уж потом... единственная реальная сила Британии — флот. А вы предлагаете его бросить в эту свару?
Обезумевшие люди вламывались в дома, вытаскивали хозяев, кого-то убивали, кого-то насиловали, выбрасывали мебель из окон, в огонь летели драгоценные картины и шторы...
Никто не знал, переживет ли он этот день.
А сэр Эдвард Рассел в это время...
