Поднялся на её этаж. И замер перед её дверью. С трудом унял охватившую его дрожь. И постучал.
Сердце гулко билось у него в груди. Так что звенело в ушах. Голова кружилась. В горле пересохло...
Звякнул засов. И дверь открылась.
Это была она!
В простеньком домашнем платье и гамашах. С тёплой шалью на плечах. Стройная. Полногрудая. Тёмно-русая коса закручена вокруг головы.
— Петя! — глубокие синие глаза широко распахнулись, а на лице расцвела улыбка.
— Здравствуй, — сказал он и протянул ей букетик мимоз, который всё это время грелся у него за пазухой. — Это тебе...
Галина взяла цветы, поднесла к лицу и вдохнула тонкий аромат. А потом взмахнула густыми чёрными ресницами и посмотрела сквозь букет на Петра. У которого от этого зрелища просто дух захватило.
— Ну, проходи же, — сказала она, отодвигаясь от двери. — Что же ты стоишь!
Он вошёл в маленькую прихожую.
— Раздевайся. А я пока цветы в воду поставлю, — сказала Галина, закрыла дверь и прошла на кухню.
Пётр разулся и повесил свой меховой реглан на вешалку. Посмотрелся в зеркало. Одёрнул китель, брякнув Золотой Звездой об ордена. Снял ушанку, пригладил жёсткий ёжик на голове и вздохнул. Волос было маловато... Да, красавцем тебя не назовёшь, Пётр Никанорович, поморщился он... Ну, и ладно! Разве это главное?
В прихожую выглянула Галина.
— Ты проходи в залу, — кивнула она ему на приоткрытую дверь.
Он пожал плечами, но послушался.
Комната была обставлена очень просто. Однако находиться в ней было легко и приятно. Потому что вся она была пропитана теплом рук своей хозяйки. Рушники на стенах. Вышитые занавески на окне. Стол со скатертью. Искусно расшитой. Теми же руками. Пара стульев. Платяной шкаф с зеркалом в углу. В другом углу — аккуратно застеленная кровать с горкой подушек. Цветастые половики под ногами.
Галина неслышно проскользнула в залу из-за его спины, поставила глечик с цветами на стол и повернулась к Петру.
— Я тут подумал... Может, отметим встречу? — он достал из командирской сумки бутылку лёгкого грузинского вина.
— Конечно, отметим! Какой ты молодец, что зашёл, Петя! — улыбнулась она. — Подожди, сейчас я рюмки принесу.
Он присел. И попытался придти в себя. Сделал глубокий вдох. Сплёл в замок дрожащие пальцы. Если бы он только смог отвлечься. Хоть как-нибудь! От того, что ему предстояло ей сегодня сказать. От того, что он должен был ей сказать! И обязательно скажет! Потому что для этого и приехал...
Пётр огляделся. По всему было видно, что мужчины в этой комнате не бывают.
У него немного отлегло от сердца. Чего греха таить, в глубине души он боялся, что у Галины уже есть кто-нибудь. Хотя, зная её, понимал, что для этого ещё слишком рано. Если оно, это, вообще возможно. И всё же вздохнул свободнее.
Надежда на счастье была очень слабой. Но она всё-таки была. А теперь стала немножко сильнее. Стала чуть крепче.
Ведь ей всего лишь двадцать два!
Да, она очень любила Павла. Но Павел погиб. И его уже не вернёшь.
А женщине нужен друг. Не вечно же ей траур носить! А ребёнку нужен отец. Хотя, родного отца никто, конечно, не заменит...
Как ему хотелось стать её другом! Помочь. Согреть. Защитить. Конечно же, он никогда не сможет вернуть ей отнятое войной счастье. Но, может быть, сумеет подарить новое...
Галина вернулась с двумя рюмками и вазочкой с печеньем. Поставила их на стол.
Пётр раскупорил вино. Налил ей и себе. Они звонко чокнулись.
Она пригубила, а он выпил до дна.
В этот момент раздался негромкий детский плач. Галина порывисто поднялась и вышла из залы.
Пётр поставил рюмку и встал вслед за ней. И подошёл к дверям детской.
Галина склонилась над кроваткой и что-то напевала хныкающему малышу, поправляя выбившееся одеялко. Услышав шаги Петра, она оглянулась. И улыбнулась. Но почему-то так печально, что у него защемило сердце.
Эта комната была обставлена ещё проще. А на стене висело увеличенное свадебное фото. Павел и Галина. Молодые и счастливые...
Малыш перестал плакать, похлопал сонными глазками и сладко зевнул.
— Вася, Василёк, Василёчек... — тихонько напевала Галина. — Не ходи гулять во лесочек... — она посмотрела на Петра и прошептала. — Подожди, Петя. Я сейчас. Подожди. Сейчас убаюкаю его и приду.
Вернувшись в залу, Пётр налил себе. И ещё. И снова.
Галина неслышно вошла, плотно затворила за собой дверь и села рядом.
— Всё. Теперь будет спать до утра...
— Ну, рассказывай... — сказал Пётр. — Как вы живёте?
— Сам видишь, Петя. Квартиру мне исполком выделил. Пенсию платят хорошую, — она пригубила вина. — А я всё равно на работу устроилась. На завод. Днём с Васильком мама сидит. Или сестрёнки. А вечером я с работы прихожу. Так и живём, — она допила вино. — А ты как?
— А что я? — пожал он плечами. — Служба есть служба. Сначала на Балтийский флот перевели. Теперь, вот, на Черноморский... Рядом с вами почти, — он плеснул Галине, а потом себе. — А с этой я развёлся.
— Я знаю, — сказала Галина и опустила глаза. — Об этом в городке женщины много судачили. Ещё летом...
Они помолчали.
— Такие дела, — сказал Пётр. Потому что пауза немного затянулась.
Галина встала и отошла к окну.
— Ты, знаешь, Петя, — сказала она глухо. — Я, ведь, могла и не устраиваться на работу. Пенсия за Павлика большая. Вполне хватало, — Галина оглянулась на него, а потом снова повернулась к окну, обхватив себя руками за плечи. — Но, сидеть весь день в четырёх стенах не могу больше. И всё время думать, думать, думать... Так можно с ума совсем сойти!.. Если бы не Василёк, я бы и две смены подряд работала, и три... — голос Галины прервался, она всхлипнула, и плечи её беззвучно затряслись от сдерживаемых рыданий.
Видеть это было уже выше всяких сил. Пётр встал, подошёл к ней и обнял эти вздрагивающие плечи.
Но лучше бы этого не делал.
Потому что, почувствовав тепло его ладоней, она не выдержала и расплакалась. Навзрыд. Повернулась к нему и уткнулась лицом в китель.
Он прижал Галину к себе. И её приглушенные рыдания, словно в колоколе, отзывались в его груди.
Пётр обнимал и гладил её. А она плакала всё горше и горше. Всё безутешнее и безутешнее...
И тогда он взял её лицо в ладони и стал осушать эти слёзы губами. Он целовал её мокрые глаза, её солёные щеки, её дрожащие губы... И в какой-то момент вдруг почувствовал, что она робко ответила на его поцелуй. И поцеловал её крепче. И ещё крепче. И она стала отвечать на его поцелуи всё сильнее и сильнее... А потом, не отрываясь от его губ, увела Петра от окна. Не глядя, протянула руку. И выключила свет. А потом обняла за шею, и они стали целоваться ещё самозабвеннее...
В комнате было совсем темно, но, отстраняясь иногда, он видел её лицо, широкие прямые брови, огромные глаза...
А она целовала его, то крепко, то нежно. И голова у него кружилась всё сильнее и сильнее...
Внезапно Галина закинула руки за голову и, глядя на него в упор, стала одну за другой вынимать шпильки из волос. Распустила косу. Положила руки ему на плечи и помахала головой из стороны в сторону. Окутавшись шелковистой волной.
А потом взяла Петра за руку и увлекла к кровати...
Вечность спустя, когда они немножко отдышались, она внезапно опять заплакала.
— Прости меня, Петя... — шептала она сквозь слёзы. — Прости меня, пожалуйста...
— За что, моя хорошая? — шептал он, целуя её. — За что?
Но она только всхлипывала в ответ. И тогда Пётр снова принялся ласкать её. И они вновь окунулись в безвременье...
А когда, совершенно обезсилев, пришли в себя, он откинулся на подушку, а Галина положила голову ему на грудь.
— Ты знаешь, Петя, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Я, ведь, долго-долго уже одна. Сначала беременность. Потом роды... Потом я приехала к Павлику. Но он меня берёг, не трогал... Так и улетел навсегда. Только поцеловал на прощание...
— Как ты думаешь, Галю, зачем я сюда пришёл? — прошептал он.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Но не ответила.
— Ты знаешь, почему я пришёл к тебе сегодня? — спросил Пётр.
Галина закрыла ладонью его рот, но он убрал её руку и сказал:
— Я люблю тебя!
И тогда. Охнув. Она прижала ладошку к своим губам.
— Я люблю тебя! — шептал он. — И приехал, чтобы попросить тебя выйти за меня замуж! Потому что я не могу без тебя!
А она прижимала ладонь к своим губам всё сильнее. А слёзы всё сильнее катились из её огромных глаз. И она ослабла... И уронила голову ему на грудь.
— Ты лучше всех! — шептал Петр. — Я люблю тебя! Будь моей женой, Галю! — и он снова стал её целовать.
А она молчала. Обнимая его всё крепче. Всё крепче отвечая на его поцелуи.
— Ты будешь моей женой? — лаская Галину, шептал он до тех пор, пока не услышал, как с её губ слетело заветное:
— Да... Да... Да...
Близилось утро.
Пётр лежал, смотрел в потолок и думал. О том, что звания и должности, ордена и нашивки — это, конечно, всё правильно. Это — хорошо. Но воевал он не за ордена. А за Родину. За этот город. За отца с матерью. За сестёр и братьев. А, самое главное, за эту милую женщину, которая так доверчиво прижалась к нему и тихонько спит в его объятиях. Прекрасная, чистая и светлая. Потому что любовь такой женщины и есть самая главная в жизни награда! И за это стоит сражаться с врагами. За это стоит умереть. Стоит жить...
13. Гений Сталина в бой нас ведёт...
Москва, 17 февраля 1940 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!
СТЕНОГРАММА Совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии
ЗАСЕДАНИЕ СЕДЬМОЕ
(17 февраля 1940 г., вечернее)
ВОРОШИЛОВ (председательствующий). Слово имеет тов. Сталин.
СТАЛИН. Первый вопрос о войне с Финляндией: правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии? Нельзя ли было обойтись без войны?
Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обезпечить безусловно, ибо безопасность Ленинграда есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов тридцать-тридцать пять оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти.
Вот вам оборонное и политическое значение Ленинграда, как центра промышленного и как второй столицы нашей страны. Ясно, что коль скоро мирные переговоры с Финляндией не привели к результатам, надо было объявить войну, чтобы при помощи военной силы организовать, утвердить и закрепить безопасность Ленинграда и, стало быть, безопасность нашей страны.
Второй вопрос, а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, ещё подготовиться и потом ударить?
Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно, не откладывая этого дела. Все это зависело не только от нас, а от международной обстановки. Это вам не Дальний Восток, где нам противостояла одна Япония. Здесь нам противостояли, готовились на нас напасть, три самые большие державы. Самые большие морские флоты и самые большие сухопутные армии. Теперь, когда мы подписали договор о дружбе с Германией, и когда англо-французский блок начал войну против Германии, мы смогли обеспечить безопасность Ленинграда. Там, на Западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки у них заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того чтобы ударить?
Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идёт война там, на Западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда. Отсрочить это дело месяца на два означало бы отсрочить это дело лет на двадцать, потому что ведь всего не предусмотришь в политике. Воевать-то они там воюют, но война какая-то странная, то ли воюют, то ли в карты играют. А вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено. Стало быть благоприятная обстановка для того, чтобы поставить вопрос об обороне Ленинграда и обезпечении безопасности государства, была бы упущена. Это было бы большой ошибкой.
Вот почему наше правительство и партия поступили правильно, не отклонив это дело и открыв военные действия непосредственно после срыва переговоров с Финляндией.
Третий вопрос. Ну, война объявлена, начались военные действия. Правильно ли разместили наши военные руководящие органы наши войска на фронте? Как известно, войска были размещены на фронте в виде пяти главных колонн. Одна наиболее серьёзная колонна наших войск — на Карельском перешейке. Другая колонна наших войск и направление этой колонны — было северное побережье Ладожского озера с основным направлением на Сердоболь. Третья колонна — направлением на Улеаборг. Четвёртая колонна — направлением на Торнио, и пятая колонна — на Печенгу.
Правильно ли было такое размещение наших войск на фронте? Я думаю, что правильно. Чего мы хотели добиться таким размещением наших войск на фронте?
Если взять Карельский перешеек, то первая задача такая. Ведь, на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а ещё лучше предусмотреть худшее. Наибольшая колонна наших войск была на Карельском перешейке для того, чтобы исключить возможность для возникновения всяких случайностей со стороны белофиннов против Ленинграда.
Мы знаем, что белофиннов поддерживают Франция, Англия, исподтишка поддерживают белошведы, белонорвежцы, поддерживает Америка, поддерживает Канада. Знаем хорошо. Надо в войне предусмотреть всякие возможности, особенно не упускать из виду наиболее худших возможностей. Вот, исходя из этого, надо было здесь создать большую колонну — на Карельском перешейке — что могло, прежде всего, обезпечить Ленинград от всяких возможных случайностей. Во-вторых, эта колонна войск нужна была для того, чтобы разведать штыком состояние Финляндии, её положение сил, её оборону. В-третьих, создать плацдарм для того, чтобы, когда подвезём побольше войск, чтобы они имели плацдарм для прыжка вперёд и продвижения дальше вглубь Финляндии.
Во всяком случае, расположение войск на Карельском перешейке преследовало три цели: создать серьёзный заслон против всяких возможностей и случайностей против Ленинграда; во-вторых, устроить разведку состояния и обороны Финляндии, что нам очень нужно было; и, в-третьих, создать плацдарм для прыжка.
Следующий участок — севернее Ладожского озера. Наши войска преследовали две цели. Цель разведки войсковой, я говорю о разведке штыковой, это очень серьёзная и наиболее верная разведка из всех видов разведки. Вторая основная цель — выход в тыл линии Маннергейма, если это удастся.
