И на вражьей земле мы врага разгромим 2 книга Зимняя война

И НА ВРАЖЬЕЙ ЗЕМЛЕ МЫ ВРАГА РАЗГРОМИМ

КНИГА ВТОРАЯ

ЗИМНЯЯ ВОЙНА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРИНИМАЙ НАС СУОМИ-КРАСАВИЦА

...Подымайся народ, собирайся в поход,

Барабаны сильней барабаньте!

Музыканты, вперед! Запевалы, вперед!

Нашу песню победную гряньте!..

На земле, в небесах, и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!..

В. Лебедев-Кумач

1. Чужой земли мы не хотим не пяди...

Ленинград, 26 ноября 1939 г.

...Если хочешь что-то сделать хорошо, делай это сам!

Выполнение особо важного задания, поставленного лично наркомом, начальник Управления НКВД по Ленинградской области комиссар госбезопасности второго ранга Гоглидзе никому передоверить не мог. И взял его на себя.

Вот почему уже целую неделю, забросив многочисленные дела, он мотался вдоль советско-финской границы на замызганной полуторке. В кожаном реглане без знаков различия. Чтобы не светить своими ромбами на всю округу.

— Возле него останови! — приказал шоферу Гоглидзе и показал на маячившего у обочины пограничника с лошадью в поводу.

Полуторка, раскачиваясь и скрипя крытым кузовом, остановилась. Вторая машина, тоже крытая, встала рядом.

Гоглидзе вышел из кабины, небрежно махнул рукой в ответ на приветствие и спросил:

— Все готово, лейтенант?

— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга! — козырнув, ответил тот. — Все, как вы приказали. Огневая позиция подготовлена на опушке леса. Резервный погранвзвод в составе десяти бойцов и младших командиров с десяти утра проводит полевые занятия в излучине реки Сестры, в трехстах метрах юго-западнее Майнилы. Ведется пулеметный и винтовочный огонь холостыми патронами. Артиллерийский налет противника обозначается взрывпакетами.

Гоглидзе постучал кулаком по борту полуторки, и из кузова молча посыпались бойцы. Не дожидаясь команды, они принялись выгружать из второй машины, разобранный восьмидесяти двух миллиметровый миномет и ящики с минами.

— Собрать и подготовить к стрельбе, — приказал Гоглидзе и повернулся к лейтенанту. — Отзовите своих людей назад на заставу!

— Есть! — козырнул тот, вскочил на лошадь и ускакал в сторону видневшейся на бугре деревни.

— Окуневич! — позвал Гоглидзе старшего группы.

— Я! — откликнулся тот и подбежал к начальнику.

— Маркировку с мин удалили? — спросил Гоглидзе.

— Так точно!

— Израсходуете один ящик. Когда будете сворачиваться, не забудьте забрать его с собой. И чтоб никаких следов!

— Есть! — приложил ладонь к фуражке майор, и замялся. — Разрешите вопрос, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга?

— Ну, что у тебя еще?

— В ящиках, кроме семи осколочных мин, еще две дымовых уложены и одна агитационная. С ними как быть? Тоже израсходовать?

— Нет, эти не трогать. Сдашь обратно, когда в полк вернетесь.

— Есть!

Пока бойцы перетаскивали и устанавливали миномет на огневой позиции, Гоглидзе еще раз осмотрелся.

Участок для проведения акции был подобран довольно удачно, хотя требования, предъявляемые к нему, были очень жесткими.

Во-первых, требовалась открытая для наблюдения с сопредельной стороны местность. Чтобы финские пограничники могли зафиксировать факт обстрела советской территории. Во-вторых, эта местность должна была обеспечить скрытность стрельбы. И, в-третьих, она должна была позволить развернуть перед обстрелом для полевых занятий подразделение из десяти-двадцати красноармейцев — будущих 'жертв наглой провокации финляндской военщины'.

Район Майнилы для этой провокации подходил почти идеально.

Поле, на котором проводились занятия, просматривалось сразу с нескольких сторон, так как находилось в излучине реки, широкой дугой огибающей деревню и погранзаставу, расположенную на ее северо-западной окраине. А позиция миномета располагалась на обратном скате возвышенности и для наблюдения с финской стороны была не доступна. Впрочем, как и с советской. Потому что гражданское население из Майнилы давно было выселено, а вся излучина отгорожена от берега до берега забором из колючей проволоки, проходившим по просеке двумя километрами южнее.

Развернув миномет и подготовившись к стрельбе, расчет уселся на ящики с минами и принялся за сухой паек. На часах было уже два пополудни, и животы подвело у всех. Бойцы, стоявшие в оцеплении с завистью смотрели на товарищей, но в присутствии высокого начальства присоединиться к ним не решались.

Наконец, вдали показался всадник. Этот был давешний лейтенант-пограничник, начальник Майнильской погранзаставы.

Подскакав, лейтенант бросил поводья, спешился и доложил:

— Товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, резервный погранвзвод в полном составе вернулся в расположение части!

— Отлично! — кивнул Гоглидзе, а потом повернулся к расчету, уже построившемуся у своего миномета, и приказал. — Огонь!..

Начальник штаба Ленинградского военного округа командарм второго ранга Мерецков, глубоко задумавшись, стоял у окна своего кабинета. Огромные, махровые, снежные хлопья медленно кружились за холодным стеклом. Осыпая крыши домов, укутывая кусты и деревья, ложась на тротуары и проезжую часть...

Кирилл Афанасьевич тяжело вздохнул.

В конце сентября его сняли с должности командующего войсками округа. Без каких-либо видимых причин. Он ожидал ареста. Но до этого, слава Богу, не дошло.

Новым командующим был назначен Герой Советского Союза командарм первого ранга Жуков, высоко взлетевший после ошеломительного успеха на Халхин-Голе и в Северо-Восточном Китае. А Мерецков остался при нем начштаба.

До этого служить вместе с Жуковым ему еще не приходилось. Бог миловал. Но о его крутом нраве и грубости Кирилл Афанасьевич был наслышан.

А теперь убедился лично...

— Что это за филькина грамота! Кто это писал?! Вы что, совсем тут все охренели?!.. — размахивая пачкой совершенно секретных машинописных листов, орал Жуков. — Молчать!!

Мерецков стоял перед ним, вытянувшись по стойке 'смирно', и молчал.

— Тридцать километров в день! Зимой! По глубокому снегу! В условиях озерно-лесисто-болотистой местности! Мать-перемать!! — в бешенстве врезал кулаком по столу Жуков. — Где данные разведки? Что известно о линии Маннергейма? Как организована оборона противника? Вы что на лыжную прогулку тут собрáлись?!.. Молчать!!

Мерецков молчал.

А что он мог ответить? Что установить такой темп наступления приказал товарищ Сталин? После того, как отверг план, предложенный начальником Генштаба Шапошниковым. Посчитав его излишне осторожным. Потому что план Шапошникова учитывал и характер местности в районе боевых действий, и наличие оборонительных сооружений, и вероятность вмешательства в конфликт третьих стран.

Или сообщить, что план, разработанный штабом округа, Сталин отверг по той же причине — из-за низких темпов наступления и длительных сроков его подготовки?

Мерецков, ясное дело, с товарищем Сталиным спорить не стал (потому что еще не сошел с ума!) и взял, что называется 'под козырек'.

Увеличить темпы? Есть!

Сократить сроки? Есть!

И увеличил. И сократил.

И, похоже, доувеличивался. И досокращался...

О своем назначении Жуков узнал вчера. Во время беседы со Сталиным в Кремле. И сразу вылетел в Ленинград.

Приняв дела у Мерецкова, он первым делом потребовал доложить план предстоящей операции по разгрому Финляндии, уже переработанный штабом округа. Полистал этот 'документ', медленно наливаясь яростью. И взорвался.

— Кто это писал?! Соотношение сил в наступлении должно быть не меньше трех к одному! Это любой курсант знает! А тут что?! Один и три к одному!.. Отвечать!!

— По танкам тридцать к одному, товарищ командующий...

— Молчать!!.. Причем тут танки! Тут вам не Европа! Леса, озера и болота! Дорог раз-два и обчелся! На марше бригада растянется! И режь ее на части, где хочешь! — орал Жуков. — Кто разрабатывал этот план? Прежний начальник штаба?! Арестовать! А ты куда смотрел?!.. Молчать!!

Мерецков молчал. Потому что этот самый план разрабатывался под его личным руководством. Да, он выполнял указания товарища Сталина. Но ссылаться на это было категорически нельзя!

Во-первых, потому, что товарищ Сталин, несмотря на свой гигантский опыт и энциклопедические знания во всех областях народного хозяйства, все-таки кадровым военным не был. Кадровым военным был командарм второго ранга Мерецков. И по долгу службы, не говоря уже о партийном долге, обязан был указать на нереальность сталинских требований. Но сделать этого не посмел.

А во-вторых, если Жуков считает переработанный план 'филькиной грамотой', значит, так считает сам товарищ Сталин, который его сюда и назначил! А это значит, что там, наверху, все опять переиграли. И начались поиски козлов отпущения.

В старинную русскую игру, кто начальник, а кто дурак, Кирилл Афанасьевич играть умел не хуже других. Иначе вовек до своих ромбов не дослужился бы. Поэтому и молчал. В тряпочку.

— Начальника оперативного отдела арестовать и под трибунал! Начальника разведотдела арестовать немедленно! Врагов пригрел!!

— Мы сейчас же устраним все ошибки, товарищ командующий Герой Советского Союза, — запинаясь, пробормотал Мерецков.

— Это не ошибки, товарищ командарм, — вдруг понизил голос до ледяного шепота Жуков. — Это сознательное вредительство, — он прищурился. — Приказываю! Арестовать! Всех причастных! И под трибунал!

— Слушаюсь, товарищ командующий Герой Советского Союза!

— Даю тебе сутки на предварительный расчет людских и материальных ресурсов, необходимых для проведения операции, — сквозь зубы процедил Жуков, а потом рявкнул. — Все!.. Кругом!.. Марш!!

Мерецков четко, по уставу, повернулся налево-кругом и строевым шагом вышел из кабинета. Который еще час назад был его собственным...

Хуже всего было то, что в глубине души он понимал, что Жуков, в общем-то, прав.

Командарм первого ранга Шапошников предложил очень хороший план. И остался при своем мнении, даже когда Сталин его раскритиковал.

Командарм второго ранга Мерецков предложил план немногим хуже. Но отстоять в Кремле свою точку зрения не смог. И даже не пытался...

Потому что Шапошникова, в отличие от Мерецкова и остальных военных, Сталин глубоко уважал и очень высоко ценил! Настолько, что даже обращался к нему не по фамилии, а по имени-отчеству. Так что такую роскошь, как собственное мнение, Борис Михайлович себе позволить мог. В отличие от остальных.

Мерецков снова вздохнул и прислонился лбом к оконному стеклу.

Штабное дело Кирилл Афанасьевич знал и любил...

До назначения на должность командующего военным округом в прошлом году, всю свою службу, девятнадцать лет из двадцати одного, он провел на штабных должностях.

Летом восемнадцатого года, под Казанью, комиссар красногвардейского отряда Мерецков был тяжело ранен. Когда заменил погибшего командира и поднял бойцов в новую атаку. А после излечения, несмотря на рапорт с просьбой отправить на фронт, был зачислен слушателем в Военную академию Генштаба.

Впрочем, повоевать ему еще довелось. Во время летних стажировок. В качестве начальника штаба кавалерийской дивизии. Сначала четвертой Петроградской Краснознаменной, а затем шестой Чонгарской Красной. В штабе Мерецков не отсиживался и еще два раза был ранен.

В феврале двадцать восьмого, в честь десятилетия РККА, за отличия в годы Гражданской войны его наградили орденом Красного Знамени.

После войны он продолжал служить в штабах. Был помначштаба стрелкового корпуса, начштаба кавдивизии, заместителем начальника, а затем начальником штаба Московского и Белорусского военных округов, начальником штаба Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. И, наконец, заместителем начальника Генштаба. После девятимесячной спецкомандировки в Испанию.

В Испании 'генерал Петрович' был советником начальника Генерального штаба республиканской армии. Оборона Мадрида, битва на Хараме, Гвадалахарское сражение, наступление на Теруэль, Уэску и Сарагосу были спланированы и проведены под его непосредственным руководством.

В конце мая тридцать седьмого года комдив Мерецков вернулся на Родину. Получил очередное воинское звание 'комкор', ордена Ленина и Красного Знамени.

И жестокий шок.

В Гражданскую он сражался в рядах Первой Конной армии. И навсегда остался первоконником. Поэтому держал сторону Буденного и Ворошилова в многолетней подковерной борьбе конармейцев с представителями кавкорпуса червонного казачества. Разгром 'червонцев' и арест их лидера, комкора Виталия Примакова, Кирилл Афанасьевич воспринял как победу. Потому что даже представить себе не мог, что за этим последует.

А последовало много чего...

Примаков дал исчерпывающие показания. И начались аресты высшего комсостава.

Масла в огонь подлил меморандум президента Чехословацкой республики Бенеша, вскрывший разветвленный военно-фашистский заговор в Красной Армии.

Начальник Политуправления РККА Гамарник застрелился. Были арестованы маршал Тухачевский, командармы первого ранга Уборевич и Якир. И многие другие. Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР приговорило всех подсудимых к расстрелу. Их близкие родственники, включая родителей, братьев и сестер были репрессированы, жены и совершеннолетние дети расстреляны, а несовершеннолетние сданы в детдом. Как члены семьи изменника Родины.

Расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны, состоявшееся сразу же после суда над Тухачевским и его подельниками, произвело на Мерецкова очень тягостное впечатление. Выступающие клялись в верности партии и яростно обвиняли своих расстрелянных сослуживцев во всех смертных грехах. Однако это никому не помогло. И за два минувших года большая часть присутствовавших на том заседании командиров и комиссаров сами были арестованы. И осуждены.

Кирилл Афанасьевич хорошо знал и поддерживал деловые и дружеские связи с большинством из них. Не говоря уже о многолетней службе под командованием ныне разоблаченных врагов народа Уборевича и Блюхера.

До сих пор принадлежность к первоконникам и давнее знакомство с Буденным, Ворошиловым и Сталиным спасало его от ареста. Однако никаких иллюзий по этому поводу Мерецков не питал. Понимая, что за ним могут придти в любой момент.

Жить под дамокловым мечом было очень тяжело. Но страшила его не собственная гибель. Пули Кирилл Афанасьевич не боялся. Три войны прошел как-никак. Его мучили мысли о судьбе жены и сына.

Если его расстреляют, Дусю тоже не пожалеют. А Володьку отправят в детдом. В лучшем случае. Потому что ему уже пятнадцать.

Лучше не думать об этом!

Усилием воли командарм выбросил из головы тяжкие мысли и вернулся к столу...

План наступательной операции, само собой, был переделан. В кратчайший срок. Генштабистами, прибывшими из Москвы для пополнения разгромленного Жуковым оперативного отдела штаба округа.

Обескровленный арестами разведотдел также был срочно укреплен опытными работниками пятого (разведывательного) управления Генштаба и резко активизировал деятельность по сбору данных о вооруженных силах Финляндии и фортификационных сооружениях на Карельском перешейке.

Были задействованы в полном объеме и агентурная, и войсковая разведка.

Самолеты-разведчики, не взирая на протесты финской стороны, провели тщательную аэрофотосъемку долговременных укреплений в полосе предстоящего наступления от Финского залива до Ладожского озера.

От Териоки до Виипури. От Виипури до Тайпале.

Кроме этого, по просьбе Жукова, к сбору разведывательной информации была подключена резидентура Разведупра не только в Скандинавии, но и по всей Европе. А также резиденты иностранного отдела НКВД, агентура Коминтерна и наркоминдела. И даже советская внешнеторговая компания 'Амторг Трейдинг Корпорейшн'. Времени у них было немного. Но приложенные усилия принесли свои плоды, а жертвы, неизбежные в ходе такого аврала, были оправданными...

А ведь, Жуков был прав, снова подумал Мерецков. Предыдущий план операции действительно никуда не годился.

Разве что на случай всеобщего восстания финского рабочего класса в союзе с трудовым крестьянством против собственных буржуев, горько усмехнулся он. Хотя на это, судя по справке, предоставленной Коминтерном, надежд было маловато.

Финский рабочий класс и трудовое крестьянство, поддавшись националистической пропаганде и позабыв о классовой солидарности, полностью перешли на сторону капиталистов и поголовно вступили в 'Шюцкор' и 'Лотту Свярд'. Поэтому о триумфальном шествии под красным знаменем, как это было полтора месяца назад во время освободительного похода в Польшу, пришлось забыть.

Финны воевать умеют. Еще в Гражданскую это доказали.

В начале октября в Финляндии прошли внеочередные осенние маневры. Фактически это была скрытая мобилизация. За две недели вооруженные силы увеличились более чем на двести пятьдесят тысяч человек. В сжатые сроки по всей стране были созданы многочисленные учебные центры по переподготовке запасников.

В мирное время сухопутные войска Финляндской республики состояли из трех пехотных дивизий (три пехотных и один легкий артиллерийский полк в каждой), отдельного пехотного полка, кавбригады, трех авиаполков (бомбардировочного, смешанного и истребительного), одного тяжелого артполка и двух зенитных. Кроме того, имелся батальон связи, саперный и бронетанковый батальоны, а также несколько отдельных самокатных егерских батальонов. Всего около тридцати пяти тысяч солдат и две с половиной тысячи офицеров.

После проведения мобилизации и развертывания в сухопутных войсках насчитывалось уже три корпуса (по три пехотных дивизии в каждом), четыре пехотных и одна кавалерийская бригада, более десяти полевых и тяжелых артдивизионов. А также тридцать пять отдельных егерских подвижных батальонов и батальонов Береговой обороны, более двадцати отдельных пехотных, пограничных, егерских подвижных рот, более тридцати отдельных саперных рот и двадцати отдельных рот связи. Кроме того, в тылу формировались еще три резервные пехотные дивизии. Всего около трехсот тысяч человек, тридцать легких танков, тысяча орудий, триста пятьдесят минометов, четыре тысячи ручных и две с половиной тысячи станковых пулеметов.

Мало того, вся эта силища вдобавок к этому еще и зарылась в землю, укрывшись за бетонными стенами и бронеколпаками ДОТов линии Маннергейма...

Мерецков сел за стол, тяжело оперся локтями на карту Карельского перешейка с нанесенными на нее последними разведданными и сжал виски руками.

Теперь он понимал, почему правительство Финляндии так упорно не соглашалось отодвинуть границу от Ленинграда. Хотя Советский Союз и предлагал в качестве компенсации вдвое большую территорию на другом участке.

А дело было в том, что новая граница должна была пройти севернее укрепрайона, на строительство которого финны потратили двадцать лет и полмиллиарда марок. Причем и деньги, и время были потрачены не зря. Потому что линия Маннергейма, как оказалось, ни в чем не уступала линии Мажинó.

Оперативная зона заграждений. Главная оборонительная полоса. Отсечные позиции. Полоса тактических резервов. Выборгская тыловая позиция из трех линий. Опорные пункты и узлы сопротивления с тщательно продуманной системой флангового, косоприцельного и фронтального огня. Развитая сеть противопехотных и противотанковых препятствий по переднему краю и в глубине, с огневым обеспечением подступов. Десятки много-амбразурных долговременных огневых точек. Сотни замаскированных дерево-земляных огневых точек и убежищ, стрелковых и пулеметных ячеек. Десятки километров окопов, лесных завалов, многорядных проволочных заграждений, минных полей, надолбов, рвов и эскарпов.

И все это применительно к местности — господствующим высотам, глубоким лощинам, обширным лесным массивам, бесчисленным незамерзающим болотам, речкам и озерам. Плюс шестидесяти километровый Саймаанский канал — водоподпорная плотина и двенадцать заминированных, готовых к подрыву, шлюзов с общей разницей уровня воды более семидесяти пяти метров.

Когда были дешифрованы аэрофотоснимки и стали поступать донесения разведотдела штаба округа, доклады, сводки и разведывательные спецсообщения пятого управления Генштаба и ИНО НКВД, Мерецков схватился за голову.

Потому что, вне сомнений, это была лишь надводная часть айсберга.

Но и того, что было уже вскрыто, с лихвой хватило бы для приговора. Если бы наступление проводилось в расчете на триумфальное шествие. Потому что тогда, умывшись кровью, войска округа полегли бы еще в предполье...

Первого ноября Мерецков доложил членам военного совета о последних коррективах, внесенных в план предстоящей операции в связи с поступившей разведывательной информацией. А пару дней спустя их вызвали в Москву. Для доклада по этому же вопросу членам Политбюро и руководству наркомата обороны.

Докладывал командарм первого ранга Жуков.

Взяв указку, он подошел к крупномасштабной карте Северной Европы, висевшей на стене сталинского кабинета:

— Учитывая значительную протяженность советско-финской границы, а также большую разницу географических и климатических условий Карельского и Северного театров военных действий, считаю целесообразным, — решительно начал он, — сформировать Командование Северо-Западным направлением и три фронтовых объединения: Ленинградский, Карельский и Северный фронты. Ленинградский фронт — на Карельском перешейке, от Финского залива до Ладожского озера, — провел указкой по карте Жуков. — Карельский фронт — от Ладожского озера до Костамукши. Северный фронт — от Костамукши до Баренцева моря.

Командование Северо-Западным направлением предлагаю сформировать на базе штаба Ленинградского военного округа, — повернулся он к Сталину, мерно расхаживающему по ковровой дорожке с трубкой в руках. — А управления фронтов — на базе высвободившихся после окончания боевых действий в Китае фронтовых управлений: Приморского, Дальневосточного и Забайкальского. По согласованию с Генштабом и Ставкой Главнокомандования Красной Армии на Дальнем Востоке в округ уже переброшен ряд соединений, получивших ценный боевой опыт по прорыву долговременных оборонительных сооружений.

Главный удар предлагаю нанести в полосе Ленинградского фронта в направлении на Виипури, — махнул указкой Жуков. — И далее вдоль побережья Финского залива на Котку и Хельсинки силами Первой Отдельной Краснознаменной армии в составе девяти стрелковых дивизий, одной тяжелой танковой бригады, двух легкотанковых и одной стрелково-пулеметной бригады — в первом эшелоне, и Тринадцатой армии в составе трех стрелковых и двух мотострелковых дивизий, шести воздушно-десантных бригад, двух легкотанковых, стрелково-пулеметной и мотоброневой бригады при поддержке Первой и Третьей Отдельных авиационных армий Резерва Главного Командования и Краснознаменного Балтийского флота — во втором. Седьмая армия в составе шести стрелковых дивизий и одной легкотанковой бригады при поддержке Ладожской военной флотилии, — указка Жукова переместилась правее. — Нанесет вспомогательный удар в направлении на Кексгольм.

Войска Карельского фронта наносят два удара. Первый — силами Девятой армии в составе четырех стрелковых и двух кавалерийских дивизий в направлении на Каяани и далее на Оулу. И второй — силами Восьмой армии в составе шести стрелковых дивизий и легкотанковой бригады при поддержке Ладожской военной флотилии вдоль побережья Ладожского озера на Сортавала.

Войска Северного фронта также наносят два удара. Первый — силами Третьей Отдельной Краснознаменной армии в составе трех стрелковых, двух мотострелковых и двух кавалерийских дивизий, двух легкотанковых, стрелково-пулеметной и мотоброневой бригады в направлении на Кемиярви, Рованиеми, Кеми и далее на Оулу, с целью перерезать железную дорогу Тампере — Кеми и прекратить военные поставки в Финляндию из Швеции и Норвегии. А второй — силами Четырнадцатой армии в составе трех стрелковых и одной горно-стрелковой дивизии, а также мотоброневой бригады при поддержке Северного флота на Петсамо и в направлении на Ивало и далее на Соданкюля, — Жуков опустил указку и снова повернулся к Сталину.

— В настоящее время, — продолжил он. — в округе сформировано пять армейских управлений (Седьмая, Восьмая, Девятая, Тринадцатая и Четырнадцатая армии) и двадцать корпусных (одиннадцать стрелковых, два мотострелковых, два кавалерийских, два воздушно-десантных и три танковых корпуса). Кроме этого, с Дальнего Востока переброшены еще два армейских управления (Первая и Третья Отдельные Краснознаменные армии).

По состоянию на первое ноября на финской границе нами сосредоточено тридцать четыре стрелковых, четыре мотострелковые, одна горно-стрелковая и четыре кавалерийских дивизии. Одна тяжелая и семь легкотанковых бригад, три мотоброневых и три стрелково-пулеметных бригады. Двадцать девять корпусных артполков (в том числе четыре тяжелых, семь гаубичных и два крупнокалиберных гаубичных артполка), одиннадцать артполков Резерва Главного Командования (в том числе девять большой мощности). Семнадцать авиабригад (в том числе две бомбардировочных, шесть скоростных бомбардировочных, две легких бомбардировочных, три смешанных и четыре истребительных) и шесть воздушно-десантных бригад. А также две отдельные авиационные армии Резерва Главного Командования.

В составе Краснознаменного Балтийского флота, Ладожской военной флотилии и Северного флота насчитывается... — Жуков не удержался и заглянул в папку.

Сталин молча усмехнулся в усы.

— Насчитывается, — как ни в чем, ни бывало, продолжил доклад Жуков. — Сто одиннадцать боевых кораблей (в том числе два линкора, один крейсер, два лидера эскадренных миноносцев, восемнадцать эскадренных миноносцев, тридцать два сторожевых корабля и сорок шесть тральщиков), сто двадцать катеров и шестьдесят пять подводных лодок. А также четыреста шестьдесят пять самолетов. В стационарных, железнодорожных и зенитных батареях Береговой обороны имеется более двухсот сорока артиллерийских орудий.

Общая численность войск составляет более девятисот тысяч человек, три с половиной тысячи танков, десять тысяч орудий, пять тысяч минометов и две тысячи двести самолетов. Таким образом, созданная нами группировка превосходит противника по живой силе — в три раза, по орудиям — в десять, по минометам — в пятнадцать, по самолетам — в двадцать, а по танкам — в сто раз!

На проведение операции по нашим расчетам потребуется четыре недели. Все мероприятия по подготовке наступления, включая переброску с Дальнего Востока дополнительных частей и соединений, будут завершены к концу ноября. В случае принятия решения о назначении начала операции на первое декабря, боевые действия можно будет завершить еще до Нового Года.

У меня все, товарищ Сталин.

— Ну, что же, — немного помолчав, сказал тот. — Это хорошо, что у нас имеется такое солидное преимущество в живой силе и технике. Я думаю, надо утвердить план боевых действий, предложенный Ленинградским округом. Садитесь, товарищ Жуков.

Сталин медленно прошелся вдоль стола. Вернулся назад. Постоял, раскуривая потухшую трубку... В кабинете стояла плотная тишина. Только паркет еле слышно поскрипывал под сапогами вождя.

Куранты на Спасской башне за окном гулко пробили полночь.

— Командующим Северо-Западным направлением, — заговорил, наконец, Сталин. — Политбюро предлагает назначить, товарища Тимошенко. Который хорошо зарекомендовал себя на посту Главнокомандующего на Дальнем Востоке, — Тимошенко поднялся и замер по стойке 'смирно', — Садитесь, товарищ Тимошенко, — махнул трубкой Сталин. — А его заместителем назначить товарища Апанасенко. Они с Тимошенко хорошо сработались. Садитесь, товарищ Апанасенко, — сказал он поднявшемуся командарму. — Командующими фронтами Политбюро предлагает назначить товарищей Жукова, Яковлева и Конева, — все трое встали. — Садитесь, товарищи, — кивнул Сталин и опять принялся расхаживать взад-вперед.

— Переговоры с финской делегацией зашли в тупик, — продолжил он, немного погодя. — Финское руководство, видимо, не понимает всей серьезности ситуации. Оно, видимо, считает свой укрепрайон на Карельском перешейке неприступным, — он подошел к карте и всмотрелся. — Линия Маннергейма, действительно, сильно укреплена. Кое-кто даже считает, — повернулся он к присутствующим. — Что она лучше укреплена, чем французская линия Мажинó и германская линия Зигфрида.

Мерецков сделал непроницаемое лицо. Он никому не высказывал своего мнения! Откуда Сталин мог узнать?!

— И они правы, — покачал головой Сталин. — В настоящий момент линия Маннергейма, действительно, самая укрепленная оборонительная полоса в мире... С тех самых пор, как Красная Армия взяла штурмом укрепрайоны, возведенные японскими милитаристами на наших дальневосточных границах. Японские милитаристы тоже думали, что их укрепрайоны неприступны, — усмехнулся он. — Но Красная Армия доказала всему миру, что неприступных укрепрайонов не бывает.

Присутствующие, словно очнувшись, зашевелились и одобрительно зашумели. Кто-то даже хохотнул, потешаясь над самонадеянными самураями. И финнами.

Сталин подождал, пока шум немного уляжется, и продолжил:

— Полагаю, что дата, предложенная товарищем Жуковым, вполне подходит для начала наступательной операции, — он посмотрел на Молотова. — Что вы на это скажете, товарищ Молотов? Сможет ли наркомат иностранных дел растянуть переговоры с представителями Финляндской республики еще на четыре недели? До первого декабря?

— Сможем, товарищ Сталин, — ответил тот. — Лишь бы финны не сдались раньше времени и не согласились на наши требования.

— А вы постарайтесь сделать так, чтобы они не согласились. Вернитесь к обсуждению статуса Аландских островов. Потребуйте уступки Петсамо. Поднимите вопрос об аренде аэродромов и якорных стоянок, как мы это сделали в Прибалтике.

— Мы сегодня же подготовим новые предложения и немедленно доведем их до финской стороны, — сказал Молотов.

— Это хорошо. Однако существует еще одна серьезная внешнеполитическая проблема, которая требует решения, — Сталин прошелся по кабинету и остановился напротив наркома внутренних дел Берия. — Финляндия еще в тридцать пятом году провозгласила нейтралитет. И до сих пор неуклонно его придерживается. Советский Союз борется за мир. Мы не можем начать наступательную операцию против нейтральной страны, — прищурился вождь. — Поэтому Политбюро считает, что финны должны первыми совершить акт неспровоцированной агрессии по отношению к Советскому Союзу. Чтобы Лига Наций убедилась в их двуличии. Товарищ Берия, доложите Политбюро свои соображения по этому вопросу.

— Финская белогвардейщина сосредоточила огромные силы в непосредственной близости к Ленинграду, товарищ Сталин, — поднялся тот. — Ситуация накаляется с каждым днем. Командование Белоостровского погранотряда каждый день докладывает о непрекращающихся провокационных выходках финнов.

— Для того чтобы Лига Наций признала Финляндию агрессором, одних выходок недостаточно, товарищ Берия. Нужен акт явной агрессии. Например, артиллерийский или минометный обстрел мирных советских населенных пунктов с финской территории, повлекший за собой жертвы среди гражданского населения или военных.

— Я понял, товарищ Сталин, — сказал Берия. — Артиллерийские и минометные батареи финнов расположены всего в нескольких километрах от границы. Поэтому не будет ничего удивительного, если они внезапно обстреляют одну из наших погранзастав в районе Белоострова или Майнилы.

— Передайте пограничникам, чтобы они ни в коем случае не поддавались ни на какие провокации до конца ноября... — Сталин на секунду задумался. — Скажем, до двадцать седьмого ноября... Или двадцать шестого.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — кивнул Берия.

Это совещание в Кремле состоялось третьего...

Взгляд Мерецкова упал на перекидной календарь. На календаре было двадцать шестое ноября одна тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Громкий дребезг телефонного звонка вывел его из задумчивости. Надрывался один из прямых телефонов.

Мерецков снял трубку. Звонил член военного совета округа, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), секретарь ЦК и член Политбюро Жданов:

— Здравствуйте, товарищ Мерецков!

— Здравия желаю, товарищ Жданов!

— Час назад северо-западнее Майнилы, одна из наших погранзастав была внезапно обстреляна с финской территории артиллерийским огнем! — Жданов не мог скрыть своего возмущения наглой провокацией финляндской военщины. — Было произведено семь выстрелов! Убито четыре пограничника, ранено девять! Наркоминдел уже направил финскому правительству ноту протеста с требованием незамедлительно отвести свои войска на двадцать пять километров от границы на Карельском перешейке, чтобы исключить возможность новых провокаций.

— А командующий округом в курсе? — спросил Мерецков.

— Да. Я только что с ним разговаривал. Военный совет принял решение о приведении в боевую готовность всех частей и соединений округа. Подготовьте соответствующий приказ и, как только он будет подписан, немедленно доведите до всех командиров и комиссаров!

— Слушаюсь, товарищ член военного совета!

2. Постоим за мир и за советский народ...

Ленинградский фронт, конец ноября 1939 г.

...Весь ноябрь стояла нелетная погода — низкая облачность, в течение дня осадки в виде дождя и мокрого снега, видимость до ста метров.

А тридцатого числа выдался на редкость ясный день. Как по заказу.

Рано утром на всех аэродромах Ленинградского и Московского военных округов заревели авиационные двигатели. И вскоре в небо один за другим стали взмывать истребители и подниматься скоростные, дальние и тяжелые бомбардировщики. Построившись на кругу, клинья краснозвездных эскадрилий собрались в полки и неспешно двинулись в сторону Карельского перешейка...

К этому времени СССР и Финляндская республика окончательно разошлись во мнениях относительно Майнильского инцидента. В ответной ноте финны настаивали на своей невиновности, беззастенчиво утверждая, что выстрелы были произведены с советской пограничной полосы. Основываясь на явно подтасованных материалах собственного расследования, правительство Финляндии отклонило протест Советского Союза и его справедливое требование об отводе финских войск от границы. Вместо этого оно порекомендовало провести совместное расследование в соответствии с Конвенцией о пограничных комиссарах и высказало встречное, беспрецедентное по наглости, предложение об отводе войск обеими сторонами.

В новой ноте, опубликованной в газете 'Правда' двадцать восьмого ноября, правительство СССР указало на то, что обоюдный отвод войск является совершенно неприемлемым, поскольку советские воинские части отойдут к предместьям Ленинграда, в то время как крупным центрам Финляндии ничего не будет угрожать. Финское предложение расценивалось советской стороной как издевательское и глубоко враждебное, призванное довести до крайности кризис в отношениях между обеими странами. В связи с чем, Советский Союз заявил о том, что считает себя свободным от всех обязательств, вытекающих из пакта о ненападении.

Двадцать девятого ноября замнаркома иностранных дел Потемкин вручил финскому посланнику очередную (и последнюю!) ноту, в которой говорилось, что ввиду сложившегося положения, ответственность за которое полностью ложится на правительство Финляндской республики, 'правительство СССР не может больше поддерживать нормальных отношений с Финляндией, и вынуждено отозвать из Финляндии советских политических и хозяйственных представителей'.

Это означало окончательный разрыв дипломатических отношений.

Финский посланник Ирне-Коскинен попытался, было, передать Потемкину ответ на предыдущую ноту, в котором содержалось согласие Финляндии на отвод своих войск с Карельского перешейка. Но замнаркома отказался принять этот документ, заявив, что последняя нота правительства СССР исчерпывает все вопросы, которые стояли между советским правительством и нынешним правительством Финляндии. После чего сообщил господину посланнику, что не смеет больше его задерживать.

В конце концов, финская нота все-таки была отослана в наркомат иностранных дел. Однако на последующие события это не оказало никакого влияния.

В двадцать три часа в части и соединения, сосредоточенные на советско-финской границе, поступил приказ о наступлении, которое было назначено на восемь утра. А ровно в полночь с сообщением о возмутительных провокациях финляндской военщины по радио выступил председатель Совета Народных Комиссаров Молотов:

— Единственной целью наших м-мероприятий, — слегка заикаясь, сказал он. — Является обеспечение безопасности Советского Союза и особенно Ленинграда, с его трех с половиной миллионным населением. В современной, накаленной международной обстановке решение этой жизненной и неотложной задачи государства мы не можем поставить в зависимость от злой воли нынешних финских правителей!..

В заключение Молотов заявил, что правительство Советского Союза дало распоряжение Красной Армии решительно пресекать все вылазки врага.

Митинги на заводах и фабриках, колхозах и совхозах по всей стране начались в три часа ночи. Впрочем, в Уэлене и Ванкареме уже пробило полдень, а в Норильске и Новосибирске — семь утра.

— Не просунуть финским свиньям свое рыло в советский огород! На удар провокаторов войны ответим тройным ударом! Горе тем, кто встанет на нашем пути! — гневно заявляли с трибуны рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, инженеры, врачи и учителя. Коммунисты, комсомольцы и беспартийные большевики.

Сразу после побудки во всех ротах, эскадронах, батареях, эскад-рильях, командах, кораблях, складах, штабах, управлениях и учреждениях от Кронштадта до Мурманска, был зачитан приказ командующего Северо-Западным направлением командарма первого ранга Тимошенко и члена военного совета Жданова: 'Товарищи, красноармейцы, командиры, комиссары и политработники! Терпению советского народа и Красной Армии пришел конец. Пора проучить зарвавшихся и обнаглевших политических картежников, бросивших наглый вызов советскому народу, и в корне уничтожить очаги антисоветских провокаций и угроз Ленинграду! Выполняя священную волю Советского Правительства и нашего Великого Народа, приказываю! Войскам Ленинградского, Карельского и Северного фронтов перейти границу, разгромить финские войска и раз и навсегда обеспечить безопасность северо-западных границ и города Ленина — колыбели пролетарской революции!'

В восемь ноль-ноль по всей советско-финской границе загрохотали орудийные залпы. А с неба посыпались фугасные авиабомбы. Мощный огневой вал покатился по карельской земле, открывая путь пехоте и танкам сквозь минные поля, надолбы и бесконечные ряды колючей проволоки.

Потому что дипломаты договориться не сумели. И тогда заговорили пушки.

Началось...

За Китай Коневу дали орден Красного Знамени.

И это было очень обидно! Потому что и Тимошенко, и Жуков, и Штерн (и даже Яковлев!) получили ордена Ленина, а Юмашеву так, вообще, присвоили звание Героя!

Оно, конечно, понятно. Тимошенко — Главком. А это святое! Юмашев все японские линкоры перетопил. Яковлев взял Бэйпин, Штерн — Харбин, а Жуков — Порт-Артур.

А он взял Муданьзвянь...

Конев поморщился. Хорошо, хоть Красное Знамя дали, а не Красную Звезду! Или медаль 'За боевые заслуги'.

За взятие Муданьзвяня...

И за то, что почти две недели провозился с самурайскими укрепрайонами. Вместо того чтобы вскрыть их за несколько суток (и положить при этом половину бойцов!).

Ну и ладно! Зато он, в отличие от некоторых, на самом деле разгромил врага, как в песне поется — малой кровью, могучим ударом!

В качестве некоторой компенсации ему досрочно присвоили очередное воинское звание. Что, впрочем, не очень утешало. Потому что это же звание дали Штерну. И Жукову. Который еще в июле был комдивом. А потом за три месяца допрыгал до командарма первого ранга. И весь обвешался орденами. Как новогодняя елка.

И стал о себе чрезвычайно высокого мнения.

Ничего! Товарищ Сталин лихо его на место поставил! Все слышали, как Жуков зубами скрипел. На совещании в начале ноября. Когда Командующим направлением назначили не его, а Тимошенко. Только дурак не догадался бы, на что Жуков намекал в своем докладе, предлагая сформировать Северо-Западное направление на базе ЛенВО. Которым сам и командовал!

А товарищ Сталин, раз, и Тимошенко назначил! А замом к нему — Апанасенко! А Жукова — в Мурмáнск! На Северный Ледовитый! Чтобы чуть-чуть поостыл!

Нет, есть все-таки справедливость на свете!

Поэтому брать линию Маннергейма будет он — командарм первого ранга Конев! Потому что знает, как это сделать. И сделает в наилучшем виде! А потом возьмет Виипури. И Котку! И Хельсинки!! Потому что Жукову до Хельсинки, с севера на юг, тысячу триста километров пилить. С боями. А ему только двести пятьдесят!

Хотя, зная Жукова, можно ожидать, что он рванет на юг изо всех сил. А силы у него немалые — около восьмисот танков и две сотни броневиков! Поэтому он вполне может прорваться и взять Хельсинки раньше него, Конева. Пока он, Конев, будет финские УРы прогрызать. И опять получится как в Маньчжурии.

Ну, уж нет!

Штерн взял Харбин одной воздушно-десантной бригадой. При поддержке двух речных мониторов. А у него — целых шесть таких бригад! И КБФ в придачу.

Как только Попов прорвется к Виипури и выйдет на оперативный простор, надо будет сразу бросить парашютистов на Хельсинки. И морскую пехоту. При поддержке Краснознаменного Балтийского флота. А перед этим уничтожить финские броненосцы. Чтобы не сорвали десант. И подавить береговые батареи на островах вокруг Хельсинки. Чем Трибуц и займется в первую очередь! И Рычагов, и Тхор с Полыниным. Когда с линией Маннергейма закончат.

В соответствии с планом операции на преодоление предполья и выход к главной оборонительной полосе линии Маннергейма отводилось два дня. Затем следовала трехдневная оперативная пауза, предназначенная для перегруппировки войск и подготовки к прорыву. Разведка боем, вскрытие системы огня противника и уточнение расположения вражеских ДОТов и ДЗОТов. Для их последующего уничтожения. На третьем этапе операции планировался прорыв главной полосы обороны (семь — восемь дней), полосы тактических резервов и тыловой позиции (три — четыре дня). На пятнадцатый день операции, после выхода Первой Отдельной Краснознаменной армии к Койвисто, Хонканиеми и Вуосалми, намечалась переброска нескольких стрелковых дивизий по льду Выборгского залива в обход Виипури с целью его полного окружения.

Итого, на все про все, две — две с половиной недели.

А вот, уже после этого можно и парашютистов на Хельсинки кинуть! И морячков!

Жуков наизнанку вывернется, но добраться за это время до финской столицы не успеет. Тут тебе не Гоби! Не пустыня, одним словом! По сто километров в день не получится! Укрепрайонов у финнов вдоль побережья Ботнического залива, правда, нет. Зато водных преград более чем достаточно. И рек, и озер. Так что придется повозиться!

Поэтому не видать Жукову Хельсинки, как своих ушей!

Впрочем, Жуковский рывок ему, Коневу, очень даже на руку. Потому что все внимание на себя оттянет. Когда Жуков попрет на юг, финны так обделаются, что тут же все, что можно, на север перебросят!

А пока, суть да дело, Попов возьмет Виипури. И откроет дорогу Рябышеву. Задача которому уже поставлена. Ввести в прорыв десятый стрелковый, пятьдесят шестой мотострелковый и десятый танковый корпуса и на четвертый день наступления взять Котку, на шестой — Лахти и Порвоо, а на седьмой — Хювянкяя и Хямеэнлинна. После чего, если Жуков еще не подтянется, развивать наступление на Тампере, Пори и Турку.

Что, впрочем, может уже не понадобиться. Потому что любая нормальная страна, потеряв столицу и большую часть своей территории, должна сдаться и подписать полную и безоговорочную капитуляцию.

Хотя, если он правильно понял, будет подписана не капитуляция, а договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Демократической Финляндской Республикой (с протоколом о взаимной безопасности). Даром что ли в полосе его фронта развернута Финская Народная Армия! Под командованием комдива Акселя Моисеевича Антилы, по совместительству министра обороны ДФР.

Но это потом. Для начала надо прогрызть линию Маннергейма.

Месяц, который у него был на подготовку к прорыву, Иван Степанович потратил не зря. И успел сформировать девять отдельных инженерных батальонов особого назначения (ОтИБОН). По одному в каждой стрелковой дивизии первого эшелона.

В состав ОтИБОНа — Конев усмехнулся, представив, как переиначат это название бойцы (хотя в сущности его и переиначивать было не надо, итак годилось!) — входила отдельная саперная рота (три взвода — группы подрыва ДОТ), отдельная разведрота (три взвода — группы подрыва ДЗОТ) и три мотострелковых роты.

В качестве усиления каждому ОтИБОНу придавались: отдельная танковая рота (десять средних танков Т-28), отдельная огнеметная рота (десять химических танков ОТ-130), отдельный гаубичный артиллерийский дивизион РГК (четыре восьмидюймовых гаубицы Б-4) и отдельная крупнокалиберная батарея особой мощности Резерва Главного Командования (две одиннадцатидюймовых мортиры БР-5 или две двенадцатидюймовых гаубицы БР-18).

Учитывая данные разведки, указывающие на большую глубину противопехотных и противотанковых заграждений (до сорока пяти линий колючей проволоки и надолбов на особо важных направлениях!), прикрытых плотным пулеметным огнем, основной проблемой при прорыве финской обороны являлось обеспечение подхода саперов вплотную к вражеским долговременным огневым точкам.

Пришлось поднапрячь светлые головы инженеров и техников Центрального научно-испытательного железнодорожного полигона РККА во главе с главным диверсантом Советского Союза полковником Стариновым.

И решение было найдено. Простое и технологичное.

Для быстрой и безопасной транспортировки подрывников и взрывчатки под огнем противника по льду и снежной целине было предложено использовать бронесани, прицепленные к танкам.

Опытный образец бронесаней был изготовлен в течение суток и немедленно испытан на полигоне. В очередной раз, подтвердив, что все гениальное — просто!

Двигаясь вслед за танком, бронесани легко преодолевали глубокий снег, надолбы, и заграждения из колючей проволоки, отлично защищали от осколков и пулеметного огня, и даже выдерживали подрыв на противопехотной мине!

Но это было еще не все! Те же светлые головы и золотые руки, в тех же мастерских, за те же сутки изготовили и предъявили командованию еще одно оч-чень полезное изобретение — БТП. Бронированный транспорт пехоты. На базе танка БТ-5. У которого сняли башню, а потом приварили борта из противопульной брони с бойницами для стрельбы из личного оружия. И шкворнем для пулемета в передней части корпуса.

Идея Коневу понравилась. И ее инженерное воплощение тоже. Он вообще был неравнодушен к бронированным средствам передвижения. Еще с Гражданской, когда был военкомом бронепоезда.

А еще, очень остро ощущал беззащитность своих бойцов под шквальным огнем на поле боя, не раз наблюдая с НП, как ряды красноармейцев ложатся под пулями. Чтобы больше никогда не подняться...

Дело было за малым. Изготовить нужное количество этих БТП. И бронесаней.

Выручил член военного совета фронта Кузнецов.

Несмотря на молодость, а было ему всего тридцать четыре, Алексей Александрович являлся правой рукой товарища Жданова, был членом ЦК и вторым секретарем Ленинградского обкома и горкома партии. Его кипучей энергии и умению находить с людьми общий язык, можно было только позавидовать.

Он и договорился с руководством Кировского завода о выполнении срочного заказа для нужд округа. Так что все ОтИБОНы не только получили новую матчасть, но и потренировать личный состав успели на полигоне.

Вообще говоря, Коневу очень повезло с членом военного совета. В отличие от Жукова, которому достался Мехлис.

Конев содрогнулся и мысленно перекрестился.

Он и сам был крут. И мог без долгих предисловий обложить по-старославянски кого угодно. Для пользы дела. И даже отдать под трибунал. При необходимости.

Но товарищ Мехлис — это был особый случай. Возглавив в тридцать седьмом году Главное политическое управление РККА, он возглавил и борьбу с заговорщиками, шпионами и контрреволюционерами. И принялся шельмовать высший командный и политический состав, пачками сдавая командиров и комиссаров ведомству Ежова. А в отношении низшего звена принимал решения собственной властью.

Ежова уже расстреляли, а Мехлис не только удержался на плаву, а даже стал членом ЦК. И вообще закусил бы удила, если бы не твердая рука товарища Сталина и трезвый подход к делу нового наркома внутренних дел Берия, которые не давали ему развернуться в полную силу.

Впрочем, сейчас, судя по всему, Лев Захарович оказался на своем месте. И выполняет действительно важную задачу. Являясь членом военного совета Северного фронта и присматривая за командующим. Уж он-то забаловать Жукову не даст!

Конев усмехнулся. Нашел таки товарищ Сталин на Жукова узду по мерке!

А он тут, на перешейке, уж как-нибудь сам, без надсмотрщика обойдется!

Попов вскроет УР на главном направлении, пока Батов, со своей Седьмой армией, на правом фланге будет финнов отвлекать. Тринадцатая армия разовьет успех. А когда Рябышев Хельсинки возьмет, зачисткой освобожденной территории и наведением революционного порядка займется товарищ Антила со своими краснофиннами и краснокарелами. Под мудрым руководством товарища Куусинена...

Командир двадцать первой Пермской Краснознаменной стрелковой дивизии комбриг Ксенофонтов ехал в радийном бронеавтомобиле в середине штабной колонны.

Боевой приказ штаба Первой Отдельной Краснознаменной армии от двадцать четвертого ноября гласил: 'Двадцать шестому стрелковому корпусу в составе двадцать первой стрелковой дивизии, двадцать второй стрелковой дивизии, двадцать шестой стрелковой дивизии, семьдесят третьего пушечного артиллерийского полка, двадцать четвертого корпусного артиллерийского полка, сорок третьего корпусного тяжелого артиллерийского полка, сорок седьмого корпусного гаубичного артиллерийского полка, тридцать пятой легкотанковой бригады, девяностого отдельного танкового батальона двадцатой тяжелой танковой бригады по особому приказу перейти в наступление, нанося удар на правом фланге в направлении Сумма, на левом — на Хумалийоки, имея ближайшей задачей разгромить части противника, правым флангом выйти на фронт Илякюля — Каннельярви; левым крылом выйти на фронт Кирьявала — Местерьярви. Последующая задача — овладеть рубежом Сумма, Кархула, Хамалиоки'.

Особый приказ был получен двадцать девятого ноября. За час до полуночи.

Утром, сразу после завершения митинга, батальоны заняли исходные позиции. А ровно в восемь ударили гаубицы, пушки и минометы. Корпусная, дивизионная и полковая артиллерия долбила приграничную полосу на финской стороне в течение получаса. Яркие всполохи огня освещали горизонт. Земля ходила ходуном. От грохота закладывало уши. Султаны мерзлой земли и обломки заграждений взлетали в предрассветное небо, в котором гудели моторы бомбардировщиков шедших на бомбардировку вражеских тылов и возвращающихся после выполнения задания.

Когда артобстрел окончился, настала оглушающая тишина.

А потом вверх взметнулись красные ракеты, и над изрытой снарядами и бомбами землей пронеслось раскатистое красноармейское 'Ур-р-ра!'. Политруки и командиры выскочили на бруствер, героически поднявшись в полный рост, и замахали своими ТТ, призывая бойцов в атаку на подлого врага. И темная волна покатилась по полю вдоль железной дороги...

Белофинны огня не открывали. Ни ураганного, ни какого. Похоже, их тут вообще не было. Хотя, по данным разведки, на этом участке кроме погранвзвода, дислоцировалась самокатная егерская рота, кавалерийский эскадрон и бронепоезд.

Отошли, наверное, гады! На заранее подготовленные позиции.

Ксенофонтов выругался и приказал свернуть пехотные цепи в колонны. Разведбат, саперная рота и танковый батальон — вперед. Остальные за ними. Артполк — в походное положение. И штаб. И политотдел с дивизионной газетой.

Выполнять!..

Комбриг ехал в бронеавтомобиле, не снимая танкового шлема с наушниками.

Судя по докладам командира разведывательного батальона капитана Угрюмова, пока все шло хорошо. Наступление развивалось успешно. К вечеру без единого выстрела были взяты приграничный поселок Луутахантя, железнодорожные станции Оллила, Куоккала и Келломяки. Разрушенные до основания. Потому что противник, отступая, взрывал железнодорожные пути и сжигал дома и хозяйственные постройки.

Боестолкновений пока не было, но без потерь, увы, не обошлось.

Коварные финны не только устроили минированные завалы и установили фугасы на всех дорогах. Отходя, они побросали вдоль обочины много разного барахла. Щегольские офицерские шинели. Сапоги и шапки. Сумки и чемоданы. Рассчитывая, что красноармейцы станут их подбирать. И подорвутся на минах-ловушках.

Они и подрывались. Пока не поняли, что к чему. Те, кто уцелел...

К вечеру разведбат вышел к поселку Терийоки. И попал под пулеметный огонь. Несколько бойцов было убито и ранено. Роты залегли.

Комбат связался с танкистами и попросил помощи.

К этому времени танковый батальон заметно отстал от разведчиков. Так как Курносовское шоссе, по которому он двигался вслед за ними, было испорчено и заминировано практически на всем своем протяжении.

Узнав об этом, Угрюмов предложил двинуть танки по железнодорожному полотну. Мин здесь было установлено гораздо меньше. Да, и те он уже успел обезвредить. Командир танкового батальона капитан Жолудев подумал и согласился.

Час спустя передовая танковая рота прямо по рельсам ворвалась в Терийоки. Немногочисленный финский заслон (отделение егерей и два пулеметных расчета) воспользовался наступившей темнотой и отошел в направлении Райвола.

Получив доклад Угрюмова, комбриг Ксенофонтов сразу же связался по радио с командиром двадцать шестого стрелкового корпуса комдивом Дубковым и отрапортовал о занятии Терийоки. Дубков тут же доложил об этом командующему армией комкору Попову, Попов — командующему фронтом командарму первого ранга Коневу, а Конев — командующему Северо-Западным направлением командарму первого ранга Тимошенко. Который приказал срочно соединить его с наркомом обороны и доложил товарищу Сталину о первом успехе на Карельском перешейке.

Утром во всех центральных газетах появилось сообщение штаба Ленинградского фронта о штурме и взятии важного укрепленного пункта и узла сопротивления противника Терийоки.

Рядом был помещен, полученный с помощью радиоперехвата и переведенный на русский язык текст 'Декларации Народного правительства Финляндской Демократической Республики'. Которое было создано в первом же освобожденном Красной Армией финляндском городе представителями левых партий и восставших солдат финской армии...

Девяностый отдельный танковый батальон двадцатой тяжелой танковой бригады имени С.М. Кирова переправился на правый берег реки Сестры вслед за частями двадцать шестой Златоустовской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии. По мосту, который еще до начала артподготовки захватил резервный взвод Майнильской погранзаставы. Сняв финский пост втихую. Ножами.

Яппинен белофинны оставили без боя.

А потом у пехоты начались проблемы.

Около полудня запросил помощи наступавший на крайнем правом фланге дивизии третий батальон восемьдесят седьмого стрелкового полка, который угодил в засаду возле поселка Карвала. И залег посреди поля под огнем противника.

Остальные батальоны восемьдесят седьмого полка были связаны боем в районе Линтулы. А основные силы дивизии (разведбат, два стрелковых полка и танковый батальон), наносившие главный удар вдоль западного берега озера Питкаярви в направлении Каннельярви, к этому времени уже глубоко втянулись в межозерное дефиле и помочь батальону, попавшему в трудное положение, ничем не могли.

Командир дивизии комбриг Федоров, оценил обстановку и принял единственно возможное решение — бросить на помощь третьему стрелковому батальону передовую роту двадцатой танковой бригады. Которая находилась на полпути от Яппинена к Линтуле, медленно двигаясь вслед за саперами по сплошь минированному и перегороженному завалами Выборгскому шоссе.

Получив по радио приказ ускоренным маршем выдвинуться к Карвале и поддержать пехоту огнем и гусеницами, лейтенант Хохлов вылез из башни, и осмотрелся. Позади него, развернув пулеметные башни в сторону редколесья, начинающегося сразу за обочиной, урчали девять 'двадцать восьмерок' его роты. Впереди, разбирая очередной завал, копошились саперы.

Хохлов достал планшет с картой и прикинул пройденное расстояние. За три часа они одолели четыре километра. До перекрестка осталось около трех. От перекрестка до Карвалы еще столько же. Итого пять часов пути, если двигаться с той же скоростью. А с другой скоростью по шоссе двигаться нельзя! Потому что — мины!

Вот тебе и ускоренный марш! Лейтенант сдвинул шлем на затылок. Что же делать? Приказ надо выполнять в любом случае. И пехоту жалко. Полягут, ведь, ребята!

Хохлов посмотрел на припорошенный снегом мелкий молодой сосняк, поднимающийся слева и справа от шоссе, и прищурился. А может, махнуть напрямки, по азимуту?..

А что? Для его 'двадцать восьмерок' этот сосняк не преграда!

Средний танк Т-28 был замечательной машиной! Несколько уступая в вооружении пяти башенному 'сухопутному линкору' Т-35, трех башенный Т-28 был почти в два раза легче своего старшего собрата. Поэтому, имея тот же самый пятисот сильный двигатель М-17Т, мог разгоняться до сорока пяти километров в час! Хорошо бронированный (лоб и борт — тридцать миллиметров, корма — двадцать, днище — пятнадцать) и прекрасно вооруженный (трех дюймовая танковая пушка и четыре пулемета), он не имел равных в своем классе и являлся символом мощи Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Хохлов подозвал к себе командиров взводов, объяснил свой замысел и приказал:

— Делай, как я!

Лихо развернувшись, головной танк повернул направо, сполз с шоссе и, врубив первую передачу, двинулся вперед. Сметая все на своем пути.

Натужно ревел двигатель. Одна за другой валились сосны. Парила развороченная танковыми гусеницами земля.

Рота вытянулась в колонну и скрылась в лесу вслед за своим командиром. А саперы остались на шоссе. Дальше разминировать...

Обойдя несколько болот, лейтенант вывел роту к Карвале и развернул в боевой порядок на опушке леса. А потом собрал командиров экипажей у своего танка:

— Слушай боевой приказ! Уничтожить противника, окружившего третий батальон восемьдесят седьмого стрелкового полка! Направление атаки — высота сто двадцать пять и два. При обнаружении врага — атаковать с ходу, на больших скоростях. Экипажам внимательно следить за соседними машинами и в случае вражеского нападения — поддерживать друг друга огнем. При встрече со своими войсками не останавливаться, проходить их боевые порядки и продолжать выполнять боевую задачу. Сборный пункт после атаки — высота девяносто восемь и пять. За товарища Сталина! За ВКП(б)! Вперед!!..

Появление танков оказалось для белофиннов совершенно неожиданным. Впрочем, как и для окруженного батальона. Ведя огонь из пушек и пулеметов по разбегающимся вражеским солдатам 'двадцать восьмерки' выскочили к поселку, разнесли в щепки несколько домов и сараев, и отогнали врага.

Собрав роту после боя, лейтенант Хохлов доложил по радио о выполнении поставленной задачи и получил новый приказ — посадить пехоту на броню и организовать преследование отступающего противника.

Однако финны улепетывали так стремительно, что догнать их не представлялось возможным. В спешке они даже дорогу заминировать не успели.

Зато мост через Линтулайоки, явно подготовленный к взрыву заранее, подорвали прямо перед носом у советских танкистов.

Повезло, с облегчением подумал лейтенант. Потому что рвануло здорово. И если бы он успел заехать на мост, то сейчас лежал бы вверх гусеницами на дне реки. Со всем экипажем. В бронированной братской могиле.

Смерть прошла совсем близко. В двух шагах...

Разведав броды, Хохлов в темпе форсировал реку, а потом ударил в тыл окопавшимся в Линтуле финнам. В ходе скоротечного боя его рота уничтожила два дзота. Пехота довершила разгром.

Незаметно опустились сумерки. По-зимнему короткий, последний день осени подходил к концу...

Но еще не окончился.

Лейтенант вздохнул. Передышка оказалась очень короткой. Пять минут на сухпай. Пять — на осмотр ходовой части и проверку вооружения. Еще пять — на уяснение очередной боевой задачи.

Опять предстоял ускоренный марш. А потом — бой.

Ночной бой!

Капитан Ушаков, командир отдельного девяностого танкового батальона, был как всегда краток:

— К двадцати трем ноль-ноль выйдешь в район северо-западнее Кирка Кивеннапа. Вот сюда, — ткнул пальцем в планшет капитан. — Перегруппируешься. А затем, — он сжал кулак. — Взаимодействуя со второй, третьей и четвертой танковыми ротами. Ориентировочно в ноль часов. По моему сигналу. Две красные ракеты, одна зеленая. Ударишь вдоль шоссе на юг! В тыл этой сволочи! Вопросы есть? Вопросов нет! Действуй!

Лейтенант Хохлов козырнул и отправился ставить боевую задачу личному составу.

Как потом выяснилось, в Кивеннапе засели две роты отдельного самокатного егерского батальона и отряд шюцкоровцев. Шоссе у въезда в поселок было перекрыто минированным завалом и пятью рядами гранитных надолбов. Подходы с юга прикрывали противотанковые рвы и эскарпы с заграждениями из колючей проволоки поверху. А также четыре пулеметных деревоземляных огневых точки и батарея новейших противотанковых тридцати семи миллиметровых орудий 'Бофорс'. Система огня была хорошо продумана, а все основные рубежи тщательно пристреляны.

Интуитивное решение капитана Ушакова атаковать Кивеннапу ночью силами одного танкового батальона и нескольких стрелковых рот (а больше на броню не влезло) спасло множество жизней.

Во-первых, потому что финны никак не ожидали ночной атаки. Во-вторых, они никак не ожидали такой массированной танковой атаки (тридцать машин!). И, в-третьих, они не ожидали атаки 'двадцать восьмерок'. Потому что отдельные танковые батальоны стрелковых дивизий имели на вооружении только легкие танки БТ-7 и Т-26.

А тут на их позиции, то и дело, останавливаясь, чтобы выстрелить, со всех сторон надвигались десятки трех башенных гигантов. Повсюду рвались их трехдюймовые осколочно-фугасные снаряды, а все видимое пространство прошивали трассеры пулеметных очередей.

Внезапно с севера в Кивеннапу, стреляя из пушек и пулеметов, ворвалось еще десять огромных бронированных чудовищ.

Что, собственно, и решило исход боя.

Финнам все же удалось подбить и повредить несколько танков, прежде чем их противотанковые орудия были уничтожены. Но это ничего уже не могло изменить.

К двум часам ночи в Кирке Кивеннапе не осталось ни одного белофинна. Которые бежали так, что только пятки сверкали.

Догонять их не стали.

Денек выдался длинный и кровавый. И танкисты, и пехотинцы просто валились с ног от усталости. Поэтому Ушаков решил не искушать судьбу, организуя ночное преследование противника в незнакомой местности, перенасыщенной всяческими противопехотными и противотанковыми заграждениями, приказал организовать круговую оборону и расставить караулы. А всем остальным — спать! До шести утра!..

Командир двадцать шестого стрелкового корпуса комдив Дубков перечитал боевое донесение еще раз, расписался внизу и приказал отправить его в штаб армии.

К исходу дня соединения корпуса вышли на фронт Кирка Кивеннапа, Суулаярви, Райвола, Терийоки.

Комдив недовольно поморщился.

Федоров подкачал, застрял на финских заграждениях и не дошел до Каннельярви! И Ксенофонтов тоже хорош, взял Терийоки и успокоился! Ничего, хвоста он накрутил обоим, как надо! А с утра еще добавит! Чтобы не спали на ходу!..

Глубокой ночью, собрав, наконец, все донесения о положении частей и соединений фронта на ноль часов ноль минут первого декабря и нанеся их на карту, начальник штаба Ленинградского фронта командарм второго ранга Мерецков отправился с докладом к командующему.

Конев некоторое время молча изучал обстановку, изредка прихлебывая крепкий чай. А потом выпрямился, поставил стакан, и потер широкой ладонью свой чисто выбритый череп:

— Ну, что же, Кирилл Афанасьевич, неплохо! Свою ближайшую задачу Попов уже выполнил. Форсировал линию оперативных заграждений, и практически вышел к передовой линии обороны. Завтра, — он взглянул на часы. — Точнее, уже сегодня, будем пробовать ее на зуб, — комфронта наклонился, уперевшись руками в стол, и всмотрелся в карту. — Противник отходит, не оказывая серьезного сопротивления. Однако обольщаться этим не стоит. Потому что, судя по всему, отходит он очень организованно. И готовится встретить нас на заранее подготовленных рубежах, — Конев оторвал взгляд от карты и посмотрел на своего начштаба. — Пора выдвигать ОтИБОНы в первый эшелон! Посмотрим, на что они годятся... А заодно проверим свои задумки! Перед главным штурмом, — он выпрямился. — Чтобы не опростоволоситься перед товарищем Сталиным в день Сталинской Конституции!..

3. Бейте с неба, самолеты...

Ленинградский фронт, конец ноября 1939 г.

...Карельский перешеек и северо-восточное побережье Финского залива еще никогда не фотографировали так тщательно. Со всех высот, ракурсов и направлений. И утром, и днем и вечером.

Правительство Финляндской республики неоднократно выражало протесты против нарушения своего воздушного пространства. Но это ни к чему не привело. Наркомат иностранных дел Советского Союза регулярно приносил свои извинения. На чем все и заканчивалось. А нарушения не прекращались. Всю осень...

Начальник пятого управления Генштаба Герой Советского Союза комдив Проскуров об аэрофотосъемке знал не понаслышке. Пять лет назад он окончил Школу морских летчиков и летнабов имени товарища Сталина в Ейске. Был командиром экипажа, а потом командовал отрядом восемьдесят девятой тяжелобомбардировочной эскадрильи Московского военного округа.

В тридцать пятом за успехи в боевой, политической и технической подготовке его наградили орденом Красной Звезды. А в тридцать шестом нарком обороны товарищ Ворошилов лично вручил ему именные золотые часы за дальний перелет из Монино в Хабаровск на тяжелом бомбардировщике ТБ-3. В сложнейших метеоусловиях его экипаж за двадцать девять с половиной часов летного времени преодолел почти семь тысяч километров! И доставил на Дальний Восток запчасти для Чкаловского АНТ-25, подломавшего шасси во время вынужденной посадки на острове Удд.

Внеочередное воинское звание 'майор', грамоту Героя, ордена Ленина и Красного Знамени Иван Проскуров получил в июне тридцать седьмого года. 'За образцовое выполнение специальных заданий Правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный в этом деле героизм'. А проще говоря, за Испанию, где он командовал скоростной бомбардировочной эскадрильей и совершил сорок шесть боевых вылетов.

Несколько месяцев спустя ему досрочно дали полковника, а потом — комбрига. И назначили командующим Второй авиационной армией особого назначения.

Ошеломительная, даже по тем временам, карьера! Меньше чем за год он шагнул из комэсков в командармы!

Было страшновато, конечно. Такая ответственность! Но отказываться от высокой должности Иван не стал. Потому что не привык отказываться от партийных поручений!

Впрочем, это были еще только цветочки! А вскоре пошли и ягодки...

В феврале этого года, опять же досрочно, ему присвоили звание 'комдив', а потом совершенно неожиданно поручили возглавить Разведуправление Генштаба.

На этот раз он отказался.

Потому что самому слетать на разведку в тыл противника или дешифровать аэрофотоснимки — это одно. А руководить всей разведывательной деятельностью Красной Армии — совсем другое!

Но ему напомнили о партийной дисциплине. Пришлось подчиниться.

И засучить рукава...

Потому что разведывательная работа в РККА была полностью завалена. Четыре предыдущих начальника Разведупра, все как один, оказались врагами народа и были расстреляны. Поэтому на подготовленную ими агентуру полагаться было нельзя. Скорее всего, она была засвечена и работала 'под колпаком'. Или перевербована. Пришлось вызывать этих 'разведчиков' из-за рубежа. По одному. И арестовывать.

Проскуров спал четыре часа в сутки, пытаясь объять необъятное. И все равно не успевал. Молодые командиры, набранные из войсковых частей вместо арестованных шпионов и лазутчиков, были полны энтузиазма. Но мало что смыслили в разведке. Впрочем, как и он сам. Поэтому пришлось учиться на ходу. Всему.

Когда в начале сентября начальник Генштаба командарм первого ранга Шапошников поставил задачу собрать как можно больше информации о линии Маннергейма и береговой обороне Финляндии, Проскуров первым делом подумал об аэрофотосъемке. И немедленно занялся ее организацией. Лично!

Не забывая, само собой, об организации эффективной войсковой и агентурной разведки в Ленинградском военном округе, анализе и проверке уже имеющихся сведений о финских вооруженных силах, и налаживании взаимодействия с ИНО НКВД.

Но главное внимание комдив уделял все-таки авиаразведке.

Сотни фотопланшетов со снимками Карельского перешейка и финской береговой линии были разостланы на полу в огромном актовом зале Военной Воздушной академии имени Жуковского.

У дверей сидел сотрудник Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД и проверял пропуски у всех входящих и выходящих. С отметкой в журнале дежурства.

А внутри с увеличительными стеклами в руках день и ночь ползали по планшетам десятки старших и средних командиров — преподаватели и слушатели факультета авиационных штурманов Военной Воздушной академии, штурманы отдельной скоростной бомбардировочной эскадрильи при ВВА, девятой дальней разведывательной эскадрильи ВВС МВО, а также пятого, двадцать первого и пятьдесят третьего дальнебомбардировочных авиаполков Первой отдельной авиационной армии РГК.

Ползали с единственной целью — провести точную идентификацию финских долговременных оборонительных сооружений, упоминаемых в донесениях, докладах, сводках и разведывательных спецсообщениях. Источник поступления информации был не важен. Проверяли все поступающие сведения без исключения.

Главное — найти эти ДОТы и ДЗОТы, береговые батареи и склады боеприпасов, и привязать к ориентирам на местности! Чтобы потом раздолбать тонными и полутонными фугасными авиабомбами вдребезги! А все, что уцелеет добить артиллерией крупного калибра! Морской и сухопутной.

И нашли. И привязали.

Пришло время долбать!

В три часа утра тридцатого ноября на авиабазах Первой авиационной армии Резерва Главного Командования в Монино, Калинине и Иваново заревели авиамоторы.

А через час тяжело груженые ТБ, ДБ и СБ один за другим стали отрываться от бетонных полос, медленно набирая высоту и вставая в круг над аэродромом в ожидании своих товарищей.

На полетных картах у каждого экипажа были указаны конкретные цели. Которые во время митинга они торжественно поклялись уничтожить. И которые теперь будут бомбить каждый день! До тех пор пока не уничтожат! То есть, пока их уничтожение не подтвердит фотоконтроль и доклады наземных войск.

Подвергать бомбардировке населенные пункты, было категорически запрещено. Экипажи, нарушившие приказ, в полном составе, включая воздушных стрелков и мотористов, ждал трибунал. Со всеми вытекающими последствиями.

Собравшись вдоль линейного ориентира — железной дороги Москва-Ленинград, как они не раз это делали в ходе подготовки к первомайским парадам, полки двинулись на север. Истребительное прикрытие (три полка пятьдесят девятой истребительной авиабригады) должно было присоединиться к ним под Ленинградом.

Огромную колонну из трех с лишним сотен машин возглавлял командующий армией Герой Советского Союза комдив Тхор со своим флагштурманом Героем Советского Союза комбригом Данилиным. И его помощниками, которые должны были поддерживать связь со всеми соединениями и строго следить за прохождением контрольных точек.

Комдив вел самолет так плавно, что стрелки приборов застыли на циферблатах как приклеенные. Под крылом проплывали заснеженные леса и поля.

Но мысли его были далеко...

После окончания боевых действий в Северо-Восточном Китае части Первой и Третьей отдельных авиационных армий РГК возвратились в места основного базирования. Личный состав обмыл заслуженные боевые награды, досрочные очередные и внеочередные воинские звания, и приступил к плановой боевой учебе и техническому обслуживанию материальной части. А на подпись командирам и начальникам всех степеней легли длинные списки отпускников.

Обрадованные жены принялись укладывать чемоданы, предвкушая долгожданный отпуск и несколько недель безоблачного счастья. И с трудом справились со слезами, узнав, что все отпуска задержаны. На неопределенный срок.

Военкомы и политработники пытались успокоить встревоженных женщин как могли. Но не очень в этом преуспели. В Европе полыхала война. И тяжелые предчувствия, охватившие женские сердца, развеять было нелегко.

Так или иначе, тщательно уложенные чемоданы были распакованы и снова засунуты в шкафы и кладовки. С глаз долой. До лучших времен...

В середине октября, когда передислокация армии на подмосковные аэродромы была завершена, комдив Тхор смог, наконец, заняться личными делами. Оставив на хозяйстве заместителя, он сел в штабной 'Дуглас' и вылетел в Воронеж.

Потому что по информации начальника особого отдела именно там спряталась эта сволочь!! Бывший начальник политуправления Забайкальского военного округа дивизионный комиссар Васильев. С женой. И ребенком.

Его, Григория, ребенком! И его, Григория, женой!!

Бывшей...

Прилетев в Воронеж, он взял 'эмку' начальника сто двенадцатой авиабазы и поехал в город. Адресок Васильева у него имелся. Уволившись из кадров РККА, этот мерзавец и на гражданке неплохо устроился! Работал редактором городской газеты и получил отдельную жилплощадь в центре с телефоном.

Григорий прямо с аэродрома позвонил в редакцию и попросил пригласить товарища Васильева. Ему ответили, что Георгий Андрианович уехал в горком на заседание бюро, вернется вечером, а кто его спрашивает?

— Комдив Тхор, — ответил Григорий и повесил трубку.

Когда боец довез его до места, комдив достал из кобуры ТТ и вынул обойму. На всякий случай. От греха.

— Ждать здесь! — приказал он шоферу и вышел из машины.

Поднявшись на верхний этаж, Григорий постоял на лестничной площадке. Пытаясь унять бешено бьющееся сердце. И хоть немного успокоиться. А потом постучал.

Послышались легкие шаги. И сердце замерло в его груди...

Потому что это были ее шаги!

Наталья открыла дверь. И ахнула. И отшатнулась, прижав ладошку ко рту.

Она стояла перед ним в домашнем фланелевом халате. Стройная и полногрудая. Черная коса небрежно заколота на затылке. Огромные синие глаза смотрели на него в упор. Медленно наполняясь слезами...

Григорий шагнул к ней. Обнял. И припал к губам.

Она всхлипнула, обвила его за шею руками и ответила на поцелуй. Григорий, не глядя, притворил за собой дверь и задвинул засов. А потом подхватил ее на руки и унес в комнату. На кровать...

Какое-то время спустя, когда они пришли, наконец, в себя, Григорий встал, молча оделся и отошел к окну. А она уткнулась лицом в измятую подушку и расплакалась...

Вдруг скрипнула дверь. Он обернулся и увидел детскую мордашку, осторожно заглядывающую в щелку. Наталья проглотила слезы, села и быстро набросила халат.

— Мамочка! — пролепетала малышка, подбежала и залезла к ней на колени. — А кто этот дядя? — громко прошептала она, уткнувшись в материнское плечо и косясь на Григория. — Почему ты плачешь? Этот дядя плохой, да? Это он тебя обидел?

У комдива так защемило сердце, что из глаз брызнули слезы.

Потому что это была его дочь! Которую он не видел два года. И для которой теперь был чужим дядей.

— Это не дядя, Машенька, — сказала Наталья. — Это твой папа.

— Нет! — крикнула девочка. — Это не мой папа! Мой папа — герой! Его убили на войне! Ты сама говорила!

Григорий вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Меня не убили, — он подошел и присел на корточки перед дочуркой. — А только ранили. А все подумали, что убили. И мама тоже. А я вернулся. Так иногда случается...

— А как тебя зовут? — недоверчиво спросила малышка. — Моего папу зовут Гриша. А тебя? Ты тоже герой?

— Тоже, — грустно улыбнулся он.

За дверями послышался детский плач. Наталья встревожено посмотрела на Григория. Посадила девочку на кровать и вышла из комнаты.

Он зажмурился... У нее был второй ребенок. От Васильева.

— Дядя-папа, — тихонько подергала его за рукав дочка. — Тебе плохо? У тебя что-то болит, да?

Он открыл глаза и покачал головой, а потом взял ее на руки.

— А это ордена? — спросила она. — А они настоящие?

Григорий кивнул.

— Это Сашка плачет, — сообщила Маша. — Он еще маленький. А мне скоро будет уже четыре годика! — похвасталась она. — А они золотые? А можно их потрогать?..

В спальню вернулась Наталья. С годовалым малышом в ползунках и распашонке. Подошла и села рядом с Григорием. Который глядел на ребенка во все глаза.

— Мамочка! — закричала Маша. — Смотри, как дядя-папа похож на Сашку!

Они и, правда, были похожи как две капли воды. Оба скуластые, курносые, темно-русые и сероглазые.

— Мой? — прошептал Григорий, не смея в это поверить.

— Твой, — прошептала Наталья.

— Но, как же так? — спросил он.

— Машенька, — сказала Наталья, поднимаясь. — Давай ты поиграешь немного с Сашей. А мы с твоим папой поговорим. А потом мы все вместе поиграем? Ты же у меня совсем большая девочка! И все понимаешь. А нам с папой надо поговорить.

— Ну, что с вами поделаешь, — вздохнула малышка, совсем как взрослая. — Пойдем уже, — она взяла мать за руку и повернулась к Григорию. — Только ты никуда не уходи, ладно? Не уйдешь?

— Не уйду, — сказал он.

А когда они вышли, обхватил руками голову и застонал.

Что же делать? Что же теперь делать?!..

Через пару минут Наталья вернулась. И присела рядом.

— Прости меня, Гриша, — тихо сказала она. — Так получилось... Ты уехал в Китай. Я не хотела, чтобы ты уезжал. А ты уехал... Мы поссорились... И я решила уйти от тебя. Развестись и уехать... А тут пришел он. Узнал откуда-то и пришел... С цветами и вином, — Наталья всхлипнула и замолчала.

— Продолжай, — глухо сказал Григорий.

— Прости меня, — прошептала она чуть слышно. — Мне было так плохо! Так одиноко!.. А он обещал уволиться из армии. Если я выйду за него замуж. Обещал увезти меня из этой ужасной Читы!.. Господи, если бы ты послушал меня тогда, если бы не уехал! — воскликнула Наталья горестно.

— А как же Сашка? — спросил Григорий.

— Я подумала, что ребенок от него, — она опустила глаза. — Что это после того раза... Когда он приходил. С цветами.

Григорий молчал.

— Мы больше не встречались! Я не хотела его видеть! — воскликнула Наталья и прижала ладони к груди. — А когда поняла, что забеременела, — она уронила руки на колени. — Решила, что от него... А он так обрадовался! Когда узнал!.. Пообещал уволиться. И увезти меня... Господи! — застонала она. — Ну, что же мне было делать!..

После ее слов в комнате надолго повисла тишина. Лишь на комоде тикали часы.

— Ты его любишь? — наконец, спросил Григорий.

— А куда деваться? — вздохнула Наталья. — Он, ведь, мой муж.

— Я не об этом, — сказал он и снова спросил. — Ты любишь его?

— Мы живем вместе, — отвела взгляд Наталья. — Иногда спим... Я знаю, что у него есть любовница. Его секретарша... Он сам признался, когда понял, что Сашенька не от него. Но мне это все равно... Нет, не люблю, — сказала она твердо, и посмотрела Григорию прямо в глаза. — И никогда не любила... Никого, кроме тебя.

Он резко встал и отошел к окну. В ушах у него звенело, сердце колотилось, воздуху не хватало, как во время полета на большой высоте...

— Значит, так, — повернулся он к жене. — Полчаса на сборы. Ничего с собой не бери. Только детские вещи. Через час мы улетаем. Ко мне. В Монино. А с Васильевым я потом разберусь. Можешь оставить ему записку. Если захочешь.

Наталья медленно поднялась, не веря своим ушам. Григорий подошел к ней, обнял и прижал к себе. А потом сказал:

— Больше никаких спецкомандировок! И никаких разводов!

И тогда она разрыдалась по-настоящему...

— Пять минут до главного контрольного пункта! — доложил Данилин.

— Всем приготовиться! — приказал Тхор, очнувшись от воспоминаний.

Под широкими крыльями флагманского ТБ-3 раскинулся Ленинград.

Справа серебрилась свинцово-серая лента Невы. Слева в туманной дымке темнел Финский залив. Мосты были уже сведены. По улицам и проспектам сновали автомобили, трамваи и автобусы. В безоблачное небо поднимались высокие столбы фабричного дыма. Огромный город уже проснулся.

И оторопел в восхищении, подняв глаза к небу.

Потому что там, в вышине, с грозным рокотом в плотном строю эскадрилий шли десятки четырехмоторных краснозвездных гигантов, вокруг которых тут и там носились стаи юрких лобастых истребителей.

Сразу за городом общая армейская колонна разошлась на несколько полковых, отправившихся каждая к своему участку линии Маннергейма. Навстречу им двигались успевшие отбомбиться по предполью вражеской обороны полки скоростных бомбардировщиков фронтовой и армейской авиации. А сзади уже подпирали тяжелые и дальние бомбардировщики Третьей отдельной авиационной армии РГК.

Первый тяжелобомбардировочный, восьмой, одиннадцатый и двенадцатый дальнебомбардировочные авиаполки Третьей армии были переброшены из Ростова-на-Дону, Новочеркасска и Запорожья в Ленинградский военный округ к середине ноября. И с горем пополам распиханы по авиабазам в Красногвардейске, Новгороде, Пскове, Сиверской и Едрово. Хозяевам пришлось изрядно уплотниться. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Впрочем, к этому времени несколько истребительных авиаполков и скоростных бомбардировочных авиабригад было уже передислоцировано из-под Ленинграда на Север. В Мурманск, Архангельск и Петрозаводск. С целью усиления ВВС Северного фронта, который до этих пор располагал лишь тремя смешанными авиаполками (пятым, семьдесят вторым и восьмидесятым). Чего, само собой, было совершенно недостаточно.

И не столько для разгрома Лапландской группировки белофиннов, которая была не очень велика, сколько в качестве предостережения белошведам и белонорвежцам. Чтобы не дергались. А также их британским и французским покровителям. С той же целью. На всякий пожарный случай!

— Так, армия прошла, — констатировал комбриг Сузи, выглядывая в окно. — Пора и нам в путь-дорогу, Адам Иосифович.

Все три полка восьмидесятой смешанной авиабригады особого назначения ВВС Ленинградского фронта (восемьдесят третий истребительный, восемьдесят четвертый бомбардировочный и восемьдесят пятый Краснознаменный смешанный) вместе со штабом бригады дислоцировались в Пушкине.

Командир бригады Герой Советского Союза комдив Залевский посмотрел на часы:

— Пора, Томас Павлович!.. Как там моряки? Что слышно?

— Из штаба флота сообщили, что эсминцы с тральщиками три часа назад вышли из Кронштадта. По идее должны уже начать траление.

— Разведчик в воздухе?

— Так точно!

— Подымай Байдукова! И две эскадрильи И-16.

— Есть, товарищ комдив!

Первая, вторая и третья эскадрильи восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка особого назначения, которым командовал Герой Советского Союза полковник Байдуков, имели на вооружении обычные бомбардировщики ДБ-З. А четвертая и пятая были оснащены ДБ-3 и СБ-бис, специально доработанными для пикирования под крутыми углами. На них были установлены решетки воздушных тормозов, а также автоматы вывода из пике и модернизированные бомбосбрасыватели.

Собрав своих ребят над аэродромом, и дождавшись взлета истребителей, Байдуков увел группу на северо-запад. Сегодня все пять эскадрилий его полка, включая пикировщиков, будут бомбить с горизонтального полета. А пикировочный удар нанесут послезавтра. Совместно с 'составными пикирующими бомбардировщиками' Коккинаки.

После того, как по батареям отработают линейные корабли 'Марат' и 'Октябрьская революция'.

И, наконец, появится полная ясность, кого бомбить и где!

Потому что до сих пор так и не удалось установить точное расположение береговых батарей в районе Виипури, хотя разведчики пятнадцатого морского разведывательного авиаполка и летали над побережьем Выборгского залива три месяца подряд! Без особого толку. Маскироваться финны умели!

По данным агентурной разведки подступы к проливам Бьоркезунд, Тронзунд и северную часть Сейскарского плеса прикрывал второй береговой артиллерийский полк, шесть батарей которого насчитывали двадцать восемь крупнокалиберных орудий. Двенадцатидюймовая двух орудийная батарея располагалась на мысе Ристиниеми, десятидюймовая шести орудийная — на острове Бьорке, а шестидюймовые — на островах Тиуринсаари и Уурансаари, а также в районе Хумалийоки и на мысе Сатаманиеми.

Все эти батареи надо было уничтожить еще до того, как Первая Отдельная Краснознаменная армия выйдет к Виипури. А для начала их найти!

Чем сегодня и должны заняться эскадренные миноносцы. Раздразнить финнов, спровоцировать на открытие огня и дать возможность 'эмбэрухам' засечь, в конце концов, расположение этих 'невидимок'!

Восемьдесят третьим истребительным авиаполком особого назначения командовал Герой Советского Союза полковник Супрун. Кроме четырех эскадрилий И-16 у него имелась еще одна. Специальная. В составе которой проходили войсковые испытания шесть новейших истребителей конструкции Поликарпова И-180 и три штурмовика БШ-2 конструкции Ильюшина.

В бытность летчиком-испытателем Научно-испытательного института ВВС РККА, Супрун принимал непосредственное участие в летных и государственных испытаниях обоих самолетов, а 'сто восьмидесятый' даже показывал руководителям партии и правительства во время последнего довоенного Первомайского парада.

И не скрывал своего восхищения этими машинами!

И-180 был дальнейшим развитием хорошо освоенного и в производстве, и в войсковых частях истребителя И-16. Новый мотор М-87 позволял ему разгоняться до пятисот семидесяти пяти километров в час!

Четыре ШКАСа, конечно, нельзя было назвать мощным вооружением. Но Поликарпов клятвенно обещал поставить на серийные И-180 крупнокалиберные пулеметы и двадцати миллиметровые пушки. И еще более мощный двигатель М-88, находившийся в доводке и имевший схожие с М-87 габаритно-весовые характеристики. С этим движком скорость должна была превысить шестьсот километров в час! И это был достойный ответ Мессершмитту!

Управлялся И-180 проще, чем И-16, и был менее строг к ошибкам пилота. Сдвижной фонарь, удлиненный, гладкий капот и слегка вынесенное вперед крыло с прямой стреловидностью передней кромки придавали машине очень благородный вид.

Трагическая гибель Валерия Чкалова бросила тень на этот замечательный истребитель. Но Супрун написал письмо лично товарищу Сталину и сумел таки его убедить, что это была нелепая случайность.

В первый испытательный полет на 'сто восьмидесятом' Валерий вылетел с множеством недоделок и дефектов. Как оно обычно и бывает. Для этого самолет и испытывают. Чтобы все эти недоделки и дефекты выявить.

А потом начались случайности. Вполне безобидные. Каждая по отдельности. И оказавшиеся фатальными все вместе.

Во-первых, Валерий нарушил полетное задание.

Которое предписывало сделать круг над аэродромом без уборки шасси и сесть. И все! А он отклонился от маршрута и пролетел над ближней дачей товарища Сталина. Скорее всего, для того, чтобы продемонстрировать новый основной истребитель РККА. В качестве подарка ко дню рождения любимого вождя.

Во-вторых, в этот день был очень сильный мороз.

Ничего особенного. Если бы на двигателе были установлены лобовые жалюзи. Но их не было. Поэтому он быстро остыл во время планирования. И заглох, когда Чкалов попытался изменить режим его работы и прибавил газ.

Заметив, что расчет на посадку оказался неточным. И это было — в-третьих.

Но, как?! Как такой опытный пилот, совершивший тысячи посадок в гораздо более сложных условиях, мог так ошибиться?

Степан много раз имитировал этот последний чкаловский полет, пытаясь понять, что же все-таки произошло. И кажется, понял. На опытном образце И-180 стоял винт изменяемого шага, имевший два фиксированных положения. Малый шаг для взлета и посадки, и большой — для режима мак?симальной скорости. Этот винт тоже был новинкой. С недоведенным механизмом поворота лопастей. Поэтому пропеллер был зафиксирован на малом шаге. И превратился в мощный воздушный тормоз, когда мотор остановился... Вот почему Валерий не смог дотянуть до взлетно-посадочной полосы.

А дальше опять случайность. Самая трагическая!

Посадка с заглохшим мотором — это, по сути, 'штатная' для летчика-испытателя ситуация. Чкалов множество раз совершал такие посадки. И еще одну совершил. И даже машину не сильно поломал. Только шасси снес. И вылетел из открытой кабины.

И отделался бы лишь синяками, не окажись перед ним торчащий из земли рельс...

Летные испытания И-180 были вскоре продолжены.

И завершились успешно. Поэтому еще до окончания государственных испытаний на заводе ? 156 была заказана опытная партия из шести самолетов для проведения войсковых испытаний. А в середине ноября их уже пригнали в полк Супруна.

Что же касается бронированного двухместного штурмовика БШ-2, то это была совершенно уникальная машина! Настоящий летающий танк!

Все жизненно важные части самолета (двигатель, кабина экипажа, водяной и масляный радиаторы, масло— и бензобаки) были защищены бронекорпусом из авиационной броневой стали толщиной от пяти до семи миллиметров, а лобовое стекло выполнено из прозрачной брони. Обтекаемые формы бронекорпуса в сочетании с большой скоростью полета существенно повышали защитные свойства броневых листов из-за малых углов встречи пуль и осколков с их поверхностью.

Штурмовик был вооружен пятью ШКАСами (четырьмя крыльевыми и одним турельным), брал до полутонны бомб или шестнадцать реактивных снарядов и развивал скорость четыреста двадцать два километра в час. На высоте.

У земли скорость была пониже — триста шестьдесят два километра в час. Дальность тоже подкачала — всего шестьсот восемнадцать километров. Впрочем, после установки дополнительного бензобака, а также доводки и установки на БШ невысотного мотора АМ-38 (вместо высотного АМ-35) и скорость, и дальность должны были возрасти и достичь необходимого уровня.

История принятия этой машины на вооружение была непростой. Несмотря на то, что идея создания бронированного штурмовика была поддержана на самом верху, принятие решения о его разработке по разным причинам затянулось на год.

Для того чтобы вплотную заняться его проектированием Ильюшин даже отказался от карьеры, которую делал весьма и весьма успешно. И написал заявление с просьбой освободить его от должности начальника Первого Главного управления Наркомата оборонной промышленности и назначить конструктором 'летающего танка'.

Внешний вид самолета сложился сразу и оказался очень удачным. Были некоторые проблемы с доводкой авиадвигателя АМ-35, но их удалось успешно решить. В апреле этого года мотор был принят госкомиссией, и в июне месяце самолет поступил, наконец, на государственные испытания.

Которые несколько затянулись из-за неудовлетворительной работы двигателя.

Пришлось увеличить площадь охлаждения водяного радиатора, а масляный перенести под бронекорпус и установить в специальной бронекорзине. Это понизило живучесть, зато мотор перестал, наконец, греться.

Три недели назад БШ-2 был принят на вооружение. Завод ? 39 получил заказ на строительство ста самолетов. Но, ясное дело, ни одного изготовить не успел.

Не желая упускать возможность проверить свой штурмовик в бою, Ильюшин рискнул и предложил использовать для войсковых испытаний опытные образцы. Начальник ВВС Красной Армии Смушкевич не возражал. Все три машины перегнали в Пушкин. Заводская бригада, прибывшая вместе с ними, срочно поменяла выработавшие ресурс моторы и подготовила самолеты к вылету.

Который сегодня и должен был состояться.

Все летчики специальной эскадрильи имели большой опыт испытательной работы. Потому что еще полгода назад были не строевыми пилотами, а летчиками-испытателями. И служили, кто в НИИ ВВС, кто на авиазаводе.

Командовал эскадрильей Герой Советского Союза капитан Коккинаки, младший брат известного летчика-испытателя и рекордсмена Владимира Коккинаки. Который, кстати, служил в этой же бригаде и командовал Восемьдесят пятым Краснознаменным смешанным авиаполком особого назначения (СПБ).

Первый боевой вылет спецэскадрильи являлся ознакомительным, поэтому ни бомб, ни 'эрэсов' штурмовики с собой не брали. Полет по маршруту Пушкин — Левашово — Термолово — Липола — Коскитса — Токсово — Пушкин должен был проходить на высоте полутора тысяч метров. Чтобы не получить случайную пулеметную очередь или зенитный снаряд. От своих, конечно! Потому что финские части к этому времени, скорее всего, уже отойдут вглубь перешейка.

Сопровождать 'бэшек', как уже успели окрестить бронированные штурмовики летчики, должна была шестерка 'сто восьмидесятых'. Группу прикрывали две эскадрильи 'ишаков'. В задачу которых входило отгонять особо ретивых собратьев из других частей. Которые вполне могли пожечь 'чужаков'! Потому что их силуэты были совершенно секретными. А звезды на крыльях можно сгоряча и не разглядеть!

Одна эскадрилья И-16 шла впереди, а вторая, с небольшим превышением, сзади. Полет проходил без приключений. Финской авиации в воздухе не было. А свои, покачав крыльями в знак приветствия и подивившись на незнакомые машины, отваливали в сторону. Без дополнительных напоминаний.

Пройдя Липолу, уже взятую частями девятнадцатого стрелкового корпуса Седьмой армии, группа повернула на восток. Под крылом по немногочисленным дорогам тянулись длинные колонны наступающих войск. А слева на горизонте, в районе Рауту, сверкали всполохи артиллерийского огня...

Командир двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной стрелковой дивизии пятидесятого стрелкового корпуса комбриг Вещев двигался на Рауту в колонне триста пятнадцатого отдельного танкового батальона. Впереди шел разведбат и саперы. Потому что единственной опасностью, с которой встретилась его дивизия до сих пор, были минированные завалы и надолбы.

Белофинны отходили, не оказывая сопротивления. Так что стрелковые полки и приданные его дивизии сто одиннадцатый и сто двенадцатый отдельные танковые батальоны тридцать пятой легкотанковой бригады Вещев держал пока во втором эшелоне. А вот артполк тащил за собой, сразу же за танковой колонной.

На южной окраине Рауту его гаубицам придется крепко поработать. Потому что противник превратил ее в мощный узел сопротивления. На пути к Кивиниеми. И мостам через реку Вуоксен-вирта соединяющую озера Вуоксиярви и Сувантоярви.

По данным разведки главная оборонительная полоса на востоке Карельского перешейка проходила по северному берегу этих двух озер и западному берегу реки Тайпаленйоки. Захват упомянутых мостов значительно упрощал задачу прорыва линии Маннергейма на данном участке. Потому что в противном случае пришлось бы форсировать широкую водную преграду под прицельным огнем финских ДОТов. И положить при этом пол дивизии. Если не две трети! В том, что у финнов каждый метр берега был пристрелян, комбриг нисколько не сомневался.

Понятно, что финны без боя мосты не отдадут, а в случае нужды не остановятся перед их подрывом. Поэтому ночью, еще до начала наступления, в район Кивиниеми был десантирован парашютный батальон двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М. Кирова. С целью захвата и предотвращения взрыва мостов. И удержания их до подхода пятидесятого стрелкового корпуса.

Мосты десантники захватили. А теперь отбивали бешеные контратаки егерей и шюцкоровцев. В ожидании, когда на помощь подоспеет двадцать четвертая стрелковая дивизия. И танкисты.

Которые еще только собирались атаковать Рауту! А ведь уже далеко заполдень!

Отважных парашютистов Вещеву было жалко. Но летать, как они, по воздуху, ни он, ни его бойцы не умели. Хотя, учитывая насыщенность дорожного полотна минами, это не помешало бы!

А сойти с дороги не давали те же 'финны-минны', как их прозвали острые на язык красноармейцы, колючая проволока и лесные завалы. Вперемешку с гранитными валунами, непонятно как оказавшимися среди болот и озер.

Как только он возьмет Рауту, то сразу же организует преследование отступающего противника, подумал комбриг. С тем чтобы к ночи выйти к железнодорожной станции Петяярви. А с рассветом продолжить наступление на Кивиниеми. И выручить стоящих насмерть десантников...

Начальник ВВС Ленинградского фронта комкор Птухин еще раз перечитал сводку и поставил внизу размашистую подпись.

В течение тридцатого ноября ВВС фронта, Первой Отдельной Краснознаменной, Тринадцатой и Седьмой армий, ВВС Краснознаменного Балтийского флота, а также Первая и Третья отдельные авиационные армии РГК совершили в общей сложности две тысячи восемьсот шестьдесят боевых вылетов. Из них тысячу семьсот сорок — бомбардировщики. Огнем зенитной артиллерии сбито три ДБ-3, пять СБ и два И-153. Не боевые потери составили девять самолетов (семь СБ и два И-16). В ходе воздушных боев уничтожено два разведчика и десять истребителей противника...

4. Ударной силой орудийных башен...

Финский залив, конец ноября 1939 г.

...Директиву наркома ВМФ о переводе в боевую готовность номер один штаб Краснознаменного Балтийского флота получил еще двадцать шестого ноября. С этого момента боевое ядро флота находилось в часовой, а остальные корабли — в четырех часовой готовности к выходу в море, подводные лодки и авиация были рассредоточены и готовы к действию, усилена воздушная разведка и дозорная служба...

По сравнению с остальными флотами КБФ по праву считался самым сильным. В его состав входили два линкора, крейсер, два лидера эскадренных миноносцев, одиннадцать эсминцев, четыре канлодки, тринадцать сторожевиков, тридцать тральщиков, тридцать три сторожевых и шестьдесят четыре торпедных катера, три минных заградителя, сорок девять подлодок и четыреста одиннадцать самолетов.

Большая часть кораблей вступила в строй в течение трех последних лет. И в первую очередь — гордость советского судостроения, самый мощный в мире легкий крейсер 'Киров'! А также лидеры эскадренных миноносцев 'Ленинград' и 'Минск', шесть новейших эсминцев типа 'Гневный', шесть сторожевых кораблей типа 'Ураган' и девять быстроходных тральщиков типа 'Фугас'. Подводные силы флота пополнились тремя подводными минными заградителями типа 'Ленинец', двадцатью четырьмя средними подводными лодками типа 'С' и 'Щ' и семнадцатью малыми типа 'М'.

Увы, у этой медали была и другая сторона.

Все эти новейшие корабли имели множество конструктивных и заводских дефектов. Новые образцы вооружения не были освоены личным составом в полной мере. Экипажи не сплаваны. А комсостав не имел необходимого опыта.

И дело было не только в том, что флот количественно вырос и военно-морские учебные заведения не успевали пополнять его специалистами — штурманами, артиллеристами и минерами. В тридцать седьмом — тридцать восьмом годах Ежов и другие враги народа, пробравшиеся в органы государственной безопасности, организовали избиение командного состава РККА и РКВМФ. Новый нарком внутренних дел Берия по личному указанию товарища Сталина разыскал и освободил тех, кто уцелел. Однако все они нуждались в отдыхе и лечении.

В результате кадровой чехарды, поразившей КБФ, большинство недавно назначенных командиров и начальников, начиная с комфлота флагмана второго ранга Трибуца и начштаба флота капитана первого ранга Пантелеева, не соответствовали занимаемым должностям. Трибуц в тридцать седьмом был всего лишь командиром эсминца. А Пантелеев, принявший дела у своего предшественника месяц назад, до этого был врио зампреда Постоянной приемной комиссии при Наркомате ВМФ. Флагарт штаба флота капитан первого ранга Чистосердов и флагштурман капитан второго ранга Иосифов, несмотря на свою молодость (Иосифову недавно стукнуло двадцать девять, а Чистосердову — тридцать четыре), были довольно опытными специалистами. А вот новый начальник ВВС КБФ Герой Советского Союза полковник Ермаченков, при всем к нему уважении, еще два года назад был командиром звена.

Не лучше обстояли дела и в Эскадре, основном боевом соединении флота.

Исключение составлял лишь ее командующий, флагман второго ранга Несвицкий, который еще до революции окончил Морской корпус, прошел и Германскую, и Гражданскую, и был одним из самых опытных моряков советского военно-морского флота. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о его подчиненных.

Капитан первого ранга Белоусов вступил в командование линкором 'Марат' в марте прошлого года, а до этого семь лет прослужил в штабе флота. После окончания Военного Морского училища имени товарища Фрунзе Белоусов два года ходил младшим штурманом на линейном корабле 'Парижская коммуна' и даже участвовал в легендарном переходе 'Парижанки' из Кронштадта в Севастополь в двадцать девятом году. Но на этом его опыт дальних плаваний и корабельной службы заканчивался.

Капитан второго ранга Вдовиченко принял линкор 'Октябрьская революция' четыре месяца назад, а перед этим командовал бригадой эсминцев. Но недолго. Как-то так вышло, что из пятнадцати лет службы девять он провел в учебных аудиториях — в училище, на курсах усовершенствования и в академии. Правда, в конце двадцатых Вдовиченко целых полтора года командовал канонеркой, но после этого в качестве командира корабля на мостик уже не поднимался. Летом тридцать седьмого после окончания Военной Морской академии имени товарища Ворошилова его сразу поставили на дивизион, а через полгода перевели на бригаду...

В начале ноября нарком ВМФ Кузнецов вызвал к себе заместителя начальника Главного морского штаба капитана первого ранга Алафузова и поставил ему задачу проверить состояние Краснознаменного Балтийского флота.

Кузнецов хорошо знал Трибуца еще по годам совместной учебы в училище. И насчет уровня его способностей не сомневался. Именно поэтому имел очень большие сомнения по поводу готовности КБФ к войне с Финляндией.

Алафузов Краснознаменный Балтийский флот проверил. И убедился, что нарком беспокоился не зря. Боевая подготовка была на чрезвычайно низком уровне. Штабы соединений не сколочены и как органы боевого управления не отработаны. Корабли способны выполнять лишь одиночные боевые задачи в простых условиях.

Печальнее всего обстояли дела с огневой подготовкой.

Средняя оценка, выведенная за все стрельбы (подготовительные и зачетные), для линкора 'Марат' составила три балла, а для 'Октябрьской революции' — два и восемь. И то лишь благодаря перестрелке ряда неудовлетворительных стрельб. А крейсер 'Киров', вообще, не выполнил ни одной зачетной стрельбы главным калибром. Минно-торпедная часть крейсера, правда, оказалась на высоте. Также как и на линкорах. Однако большой роли это не играло, поскольку вероятность применения торпедного оружия крупными кораблями в условиях Финского залива была очень мала.

Первый и второй дивизионы эскадренных миноносцев (лидеры 'Ленинград' и 'Минск', эсминцы 'Сметливый', 'Стерегущий', 'Стремительный', 'Гневный', 'Гордый' и 'Грозящий') отработали только глубинное бомбометание и постановку параванов. А главным калибром и торпедами пока еще не стреляли. Третий дивизион (старые эсминцы типа 'Новик' — 'Артем', 'Володарский', 'Ленин', 'Карл Маркс' и 'Энгельс') был подготовлен к боевым действиям лучше. 'Новики' могли проводить одиночные дневные стрельбы по морским целям и ставить мины.

Готовность остальных соединений надводных сил была примерно такой же. Сторожевики могли нести дозор и осуществлять охранение линкоров, а тральщики проводить траление. При отсутствии противодействия противника.

Боевая подготовка подводных лодок тоже оставляла желать лучшего. Все лодки отработали выполнение разведывательных задач, торпедные атаки по кораблям идущим с охранением, а также артиллерийский бой. Но ни одна не выполнила зачетные стрельбы одиночными торпедами! А о залповой стрельбе даже речь не заходила!

Особенно тревожное положение сложилось в военно-воздушных силах. Две трети экипажей могли действовать только днем в простых метеоусловиях. Ночные и 'слепые' полеты большинству пилотов были в диковинку. Количество бомбометаний в уходящем году на одного штурмана составило ноль целых девять десятых раза. Очень высокой оставалась аварийность. Лишь за два последних месяца произошло пять аварий и шесть катастроф с большими человеческими жертвами.

Все эти недочеты, на первый взгляд, имели объективные причины. Во-первых, ограниченность района боевой учебы. Во-вторых, трудности освоения современных образцов техники и вооружения. В-третьих, начавшаяся в сентябре европейская война. Которая сорвала обычный распорядок учений и маневров. С другой стороны, налицо была полная неспособность командования флота организовать эффективную работу штабов и боевую подготовку частей.

В середине ноября Алафузов вернулся в Москву и доложил Кузнецову о неутешительных результатах своей инспекции. Нарком выслушал молча. Он ожидал чего-то подобного. Поэтому и послал Алафузова с проверкой. Но даже не предполагал, что положение окажется таким катастрофическим.

Вопрос о начальнике штаба в связи с малым сроком пребывания в должности ставить было рано. А, вот, командующего надо было снимать прямо сейчас. Как не справившегося. Однако времени на кадровые перестановки уже не осталось. Это, во-первых. А во-вторых, снять комфлота своей властью Кузнецов не мог.

Нарком хорошо знал, что представляет собой Трибуц. И никогда не дал бы согласия на его назначение командующим самым мощным флотом Советского Союза. Более того, не доверил бы ему даже флотилию. Но мнением Кузнецова тогда, в апреле, никто не поинтересовался. Не говоря уже о том, что его собственное назначение и назначение Трибуца состоялось одновременно.

Но главная проблема была в том, что Трибуц имел очень мощную поддержку. В лице члена Главного военного совета ВМФ, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) и члена Политбюро ЦК товарища Жданова. К которому сумел втереться в доверие. И за спиной которого чувствовал себя, как за каменной стеной.

Единственное, что мог предпринять в данной ситуации Кузнецов, это назначить Алафузова замом к Трибуцу. Чтобы присмотреть за флотом. И его командующим. Который, судя по всему, собирался закидать финнов бескозырками.

Недооценка врага — кратчайший путь к поражению!

Это понимал нарком. Это понимал капитан первого ранга Алафузов. Который, как и Кузнецов, воевал в Испании и много чего повидал. Это понимали даже Трибуц с Пантелеевым! Более того, и тот, и другой, постоянно твердили на совещаниях и конференциях о недопустимости недооценки противника.

Вот, только финский флот за противника не считали.

Честно говоря, он и в самом деле был невелик, этот флот. Хотя соединения, входившие в его состав, и носили очень звучные названия.

Флот побережья, самое крупное и боеспособное из них, располагал двумя броненосцами береговой обороны, пятью подлодками, четырьмя канонерками, двумя тральщиками, ледоколом и двадцатью катерами. Морские силы Юго-Западной Финляндии имели в своем составе четыре сторожевика, шесть ледоколов и шесть катеров, а Морские силы Ботнического залива и Морские силы Аландских островов представляли собой лишь небольшие отряды пограничных и сторожевых катеров.

Был, правда, еще флот 'Шюцкора', насчитывающий около трехсот шестидесяти катеров (в том числе пятьдесят пушечных). Но это мало что меняло в глазах Трибуца, плевать хотевшего на все эти 'флоты' и 'морские силы' с высокого мостика дредноута 'Марат'. И только броненосцы, нагло прохаживаясь на расстоянии орудийного выстрела от Кронштадта, вызывали у комфлота приступы бессильной ярости.

Вот почему их уничтожение было намечено в первую очередь. Хотя никакой реальной опасности для Краснознаменного Балтийского флота они не представляли.

Дело в том, что 'Ильмаринен' и 'Вайнемяйнен' создавались исключительно в целях обороны побережья Финского и Ботнического заливов. И ничем иным заниматься не могли по определению. В силу специфических особенностей конструкции.

Водоизмещение броненосцев-близнецов составляло три тысячи девятьсот тонн, максимальная скорость — пятнадцать узлов. Ледокольные обводы корпуса позволяли им легко преодолевать толстый ледяной покров и без посторонней помощи перемещаться по замерзающим на зиму шхерам. Хотя за это пришлось заплатить скоростью.

Вооружение 'Ильмаринена' и 'Вайнемяйнена' было вполне достаточным для решения стоящих перед ними задач. Главный калибр — четыре десятидюймовых орудия в двух башнях (вес снаряда — двести двадцать пять килограмм, дальность стрельбы — сто шестьдесят четыре кабельтовых, боекомплект — шестьдесят снарядов на ствол), зенитная артиллерия — восемь ста миллиметровых орудий в четырех башнях. А вот на бронировании финны сэкономили. Броневой пояс имел толщину пятьдесят миллиметров, палуба — двадцать, башни — сто, боевая рубка — сто двадцать пять.

По прикидкам Пантелеева сразу после начала войны весь белофинский 'флот' должен был наперегонки рвануть в Швецию. Чтобы интернироваться в нейтральных портах. И его, во что бы то ни стало, нужно было перехватить! И поквитаться с обоими броненосцами еще до того, как они спрячутся в шведских территориальных водах. Поэтому штаб КБФ запланировал проведение совместной операции подводных и военно-воздушных сил флота по разгрому удирающих 'морских сил' Финляндии.

Основную роль в пресечении бегства вражеских кораблей и судов должны были сыграть первый минно-торпедный и пятьдесят седьмой бомбардировочный авиаполки восьмой бомбардировочной авиабригады (шестьдесят ДБ-3 и пятьдесят СБ). Прикрытие бомбардировщиков возлагалось на пятый и тринадцатый истребительные авиаполки шестьдесят первой истребительной авиабригады (девяносто пять И-16), а слежение за противником — на двенадцатую, сорок третью и сорок четвертую морские разведывательные эскадрильи десятой смешанной авиабригады (тридцать МБР-2).

Кроме этого, в северной части Балтийского моря предполагалось развернуть подводный минный заградитель 'Ленинец' и четыре 'Щуки'...

Герой Советского Союза майор Галушка был назначен помощником командира первого минно-торпедного авиаполка в конце сентября. Сдав эскадрилью, из прежнего состава которой уцелел лишь его экипаж, он убыл на Балтику.

До этого над Маркизовой лужей Петру летать еще не приходилось. Впрочем, лужа она и есть лужа! В смысле, маленькая и тесная. По сравнению с Тихим океаном. В смысле, вообще, никакого сравнения! Первое время Финский залив с непривычки даже 'жал' ему в плечах. Но, познакомившись поближе с туманами, штормами и другими его причудами, Галушка научился относиться к нему с надлежащим почтением...

Весь ноябрь стояла нелетная погода. То дождь со снегом, то снег с дождем. А на тридцатое метеослужба неожиданно порадовала пилотов хорошим прогнозом. Однако самое удивительное было то, что он оказался точным! Что было всеми без исключения воспринято как доброе предзнаменование.

Секретный пакет с приказом, предписывающим найти и уничтожить броненосцы 'Ильмаринен' и 'Вайнемяйнен', был вскрыт вскоре после полуночи. По сигналу 'Факел', поступившему из штаба флота.

Рано утром в Лиепае, Палдиски и Кихельконе заревели моторы. Разбежавшись по мелкой балтийской волне, в небо поднялись морские ближние разведчики и приступили к поискам врага. Каждый в своем квадрате.

А пока они утюжили море, более двухсот боевых самолетов стояли на старте с прогретыми двигателями. Но час проходил за часом, а докладов о кораблях противника, следующих в западном направлении, не поступало.

Время приближалось к полудню. Во вражеских штабах, без сомнения, царила жуткая паника и полная неразбериха. И вот-вот должно было начаться повальное бегство. Но почему-то никак не начиналось.

В конце концов, терпение начальника ВВС КБФ Героя Советского Союза полковника Ермаченкова иссякло. Он приказал поднять полки в воздух и перетопить финские посудины прямо у причалов, не дожидаясь пока они выйдут в море!

Местонахождение броненосцев было уже установлено. И тот, и другой, затаились в шхерах у острова Сатавалуото близ Турку. С одной стороны, это упрощало задачу. Потому что в неподвижную цель попасть легче. А с другой, не позволяло использовать торпедоносцы и подводные лодки. Из-за мелководья и большого количества безымянных, заросших соснами скалистых островков. В связи с чем, совместная операция разнородных сил флота превращалась в банальный воздушный налет.

Пока первый минно-торпедный полк, чертыхаясь, на чем свет стоит, снимал торпеды и подвешивал авиабомбы, пятьдесят седьмой бомбардировочный в полном составе ушел на запад. В сопровождении 'ишаков' тринадцатого истребительного авиаполка. И только сорок минут спустя в ту же сторону двинулась колонна ДБ.

Когда они проходили над Низино, к ним присоединились четыре эскадрильи пятого истребительного полка. В компании которых всем стало гораздо веселее...

Галушка шел левым ведомым у комполка.

За время советско-японской войны он сделал двадцать боевых вылетов, из них три на торпедометание, пять на бомбардировку и двенадцать на постановку мин. Потопил линкор. В группе, само собой. Потому что одна торпеда линкору, что слону дробина! Чтобы пустить ко дну сорокатысячетонного бронированного монстра, надо было всадить в него не меньше пяти. В один борт. Или таранить прямо с торпедой. Как Пашка. Или Жорка Синяков. Светлая им память.

Петр помотал головой, отгоняя ненужные мысли, и осмотрел приборную доску. Все было в норме. Его взгляд наткнулся на фотографию 'Вайнемяйнена', прикрепленную прямо под радиополукомпасом.

Броненосец береговой обороны 'Вайнемяйнен', в просторечии Ваня-Маня, по сравнению с самурайскими сверхдредноутами выглядел задохликом. Водоизмещение в десять раз меньше, вооружение в пятнадцать раз слабее, бронирование — чисто символическое, скорость — черепашья. По сути дела, это был каботажный дизель-электрический ледокол. Хотя и тяжеловооруженный. И местами даже бронированный.

Но, во-первых, у 'ледокола' был экипаж, состоящий из дисциплинированных и отлично натасканных военных моряков. Во-вторых, восемь ста миллиметровых орудий при наличии системы централизованного управления зенитным огнем и тренированных расчетов были весьма серьезным аргументом! А что касается меньшего водоизмещения, то с точки зрения бомбардировщика оно являлось не плюсом, а минусом! Потому что в малоразмерную цель попасть сложнее. Особенно, если эта цель утыкана зенитками и палит в тебя из всех стволов! А ты на боевом курсе! И не имеешь права на противозенитный маневр!

Вдобавок ко всему, Ваня-Маня имел абсолютно симметричный силуэт и специальный камуфляж — намалеванные белой краской буруны на носу и на корме. Из-за которого было очень трудно определить, куда он двигается, вперед или назад.

Хорошо, хоть сегодня броненосец стоит на якоре, и штурману не придется колдовать над прицелом, пытаясь угадать величину упреждения. Шансов попасть с горизонтального полета в такую маленькую цель (длина — девяносто три, а ширина — семнадцать метров) и так было мало.

Согласно расчетам, для уничтожения одного броненосца требовалось семьдесят два ДБ-3 с полной бомбовой нагрузкой. Так что, в принципе утопить Ваню-Маню было можно. Но лишь ударив одновременно обоими полками.

А на этот раз одновременно не вышло, подумал Галушка. Так что, скорее всего, придется лететь снова. И не раз. А много, много, много раз! Потому что у Вани-Мани еще и братец имеется. Иля-Маня.

На траверзе острова Эре комполка покачал крыльями и повернул на север. До цели осталось десять минут лету. Под крылом тянулись шхеры. Бесчисленные серо-буро-зеленые островки и каменистые рифы, окаймленные узкой белой полоской прибоя. В одной из извилистых проток между ними, где-то здесь, притаились два броненосца. Которые возможно уже взяли советские бомбардировщики на прицел. Потому что ни о какой внезапности речь идти не могла. После налета пятидесяти СБ.

На флагманском самолете распахнулись створки бомболюков. Значит, командир увидел цель! Галушка всмотрелся вперед. Точно! Вот они, родимые! Оба рядом, оба вместе. ДБ вздрогнул, и в кабину из открытых бомболюков дунуло морозным воздухом.

Неожиданно, прямо по курсу, распустилось черное облако разрыва. И еще. И еще! Несколько секунд спустя эти кляксы пестрели уже повсюду. И справа, и слева! Бомбардировщик трясло как на кочках. Зенитки били точно! Даже слишком!

Внезапно справа вспыхнул огненный шар! Самолет Петра швырнуло в сторону. Он стиснул зубы, но удержался в строю.

Погиб экипаж военкома полка. Зенитный снаряд попал прямо в бомбовый отсек. ДБ разлетелся на куски и упал в море.

— На боевом! — прозвучала команда штурмана. — Так держать!

Галушка сосредоточился на приборах, стараясь не обращать внимания на зенитный огонь.

— Сброс! — доложил штурман.

Петр ощутил, как подвсплыл самолет, освободившись от смертоносного груза.

— Есть попадание, товарищ командир! — закричал борт-стрелок. — Бомбы легли очень близко! Попали, точно говорю, попали!

Фотоконтроль покажет, подумал Галушка. Если попали. И скрестил пальцы. Чтобы не сглазить. Потому что попасть очень хотелось. Чтобы отомстить за батальонного комиссара Иванова и его экипаж! И еще за два бомбардировщика со снижением ушедших в сторону берега, разматывая черные дымные хвосты...

Вечером, когда проявили снимки, выяснилось, что одному из броненосцев они действительно угодили фугаской в корму. И серьезно его повредили, а может, даже вывели из строя. А остальные бомбы упали на расстоянии от двадцати до семидесяти метров от бортов.

Впоследствии оба полка еще несколько раз летали на бомбежку броненосцев. И вместе, и порознь. И даже поэскадрильно, когда опять испортилась погода. Потеряв при этом пять самолетов сбитыми и столько же по не боевым причинам. Но добиться попаданий больше не удалось. К счастью, их вскоре перенацелили на уничтожение береговых батарей в районе Хельсинки...

А пока флотская авиация сражалась с броненосцами, линейные корабли и эсминцы воевали с береговыми батареями в районе Виипури.

Приказ командующего эскадрой флагмана второго ранга Несвицкого был предельно ясен. С началом боевых действий третьему дивизиону эскадренных миноносцев произвести предварительное разведывательное траление в районе маневрирования номер один, а также обеспечить охранение линейных кораблей. Линкорам 'Марат' и 'Октябрьская революция' — держать в молчании батарею Сааренпя на острове Бьорке после ее подавления военно-воздушными силами.

Рано утром тридцатого ноября из Главной базы флота вышли шесть тральщиков и в сопровождении эсминцев 'Володарский' и 'Энгельс' направились для проведения траления Сейскарского плеса. Однако главной задачей отряда было спровоцировать финнов на открытие огня и тем самым выдать позиции своей береговой батареи.

По данным агентурной разведки эта батарея состояла из шести десятидюймовых морских орудий и располагалась в южной части острова, примерно в километре от берега, в густом лесу на обращенном к морю скате. Все орудия были размещены в отдельных двориках на расстоянии до трехсот метров одно от другого. А командный пункт находился в тылу батареи и представлял собой железобетонную вышку высотой около двадцати метров. Позиции орудий были очень тщательно замаскированы и, несмотря на длительные целенаправленные поиски с воздуха, так и не найдены.

Прибыв в назначенный район, тральщики сразу же приступили к выполнению боевой задачи. А эсминцы, поставив быстроходные параванные охранители, подошли к острову Бьорке на расстояние восьмидесяти кабельтовых и обстреляли предполагаемое место расположения вражеской батареи.

К этому времени, над местом боя уже появился самолет-корректировщик МБР-2, который прикрывала эскадрилья 'чаек'. Но работы для него пока не было. Потому что финны на огонь эсминцев отвечать не хотели. Ни в какую.

В семь утра на линкоре 'Октябрьская революция' под руководством Первого заместителя наркома ВМФ флагмана второго ранга Исакова состоялось совещание комсостава, на котором присутствовал комфлота, а также члены военного совета, начштаба флота, флагманские специалисты, командиры и военкомы кораблей.

Исаков сообщил о начале войны с Финляндией. Впрочем, все об этом уже знали. Трибуц озвучил оперативный план боевых действий КБФ, изложенный в приказе военного совета флота от двадцать третьего ноября. Который и так был хорошо известен всем присутствующим. Выступление члена военного совета флота бригадного комиссара Яковенко было ярким и эмоциональным. Как оно и положено. Затем Пантелеев зачитал приказ штаба флота о проведении операции по поддержке левого фланга двадцать первой стрелковой дивизии Первой Отдельной Краснознаменной армии. Который, вообще-то, был доведен до всех, кому следовало, еще сутки назад. В конце совещания командующий эскадрой Несвицкий поставил боевые задачи каждому кораблю, военком эскадры бригадный комиссар Раскин конкретизировал методы партийно-политической работы, а начальник штаба капитан первого ранга Челпанов раздал командирам пакеты с оперативной информацией о противнике.

После совещания на верхней палубе состоялся торжественный митинг. Первым выступил замнаркома, затем комфлота и члены военного совета. И далее, по списку. Последнее слово осталось за командиром 'Октябрьской революции' капитаном второго ранга Вдовиченко. Который просто приказал приготовить корабль к бою.

В девять часов линкоры снялись, наконец, с якоря и покинули Большой Кронштадтский рейд. Кроме них в походе участвовали эсминцы 'Артем', 'Ленин' и 'Карл Маркс', пять сторожевиков, четыре тральщика и шесть морских охотников. Поставив параван-тралы, эскадра построилась в походный ордер и двинулась к цели.

'Октябрьская революция' и 'Марат' шли в кабельтове друг от друга. Острые форштевни линейных кораблей резали спокойную гладь залива, оставляя за собой широкий кильватерный след. Корабли эскорта периодически сбрасывали глубинные бомбы, отпугивая подводные лодки. В прозрачном голубом небе кружили истребители. А вдоль горизонта тут и там шныряли морские ближние разведчики.

Стояло прекрасное ноябрьское утро. С северо-востока доносился глухой рокот артиллерийской канонады. К которому вскоре должен был присоединиться раскатистый бас двенадцатидюймовых орудийных башен балтийских дредноутов.

Оба линкора вступили в строй еще в четырнадцатом году. 'Марат' сначала назывался 'Петропавловском', а 'Октябрина' — 'Гангутом'. После революции они надолго замерли у стенки Адмиралтейского завода. А 'Гангуту' довелось даже на дне полежать. В мае девятнадцатого, во время наступления Юденича на Петроград, он был затоплен в устье Невы по приказу Реввоенсовета. Через год его подняли и поставили на прикол. Дальше ржаветь. Рядом с 'Петропавловском'. Пока товарищ Сталин не приказал их отремонтировать и включить в состав Морских сил Балтийского моря.

В начале тридцатых годов и тот, и другой, прошли радикальную модернизацию. Для повышения мореходности их корпуса были оснащены носовой наделкой с закрытым полубаком. Угольные котлы заменены на нефтяные. Вместо фок-мачты установлены развитые носовые надстройки с отогнутой назад дымовой трубой (чтобы дым не мешал командно-дальномерным постам). А у задних надстроек размещены краны для спуска на воду гидросамолета и катеров.

После всех переделок водоизмещение 'Октябрьской революции' составило двадцать шесть тысяч семьсот тонн, максимальная скорость — двадцать два с половиной узла, дальность плавания — две с половиной тысячи миль четырнадцати узловым ходом.

Вооружение осталось прежним — четыре трехорудийные двенадцатидюймовые башни главного калибра (вес снаряда — четыреста семьдесят один килограмм, дальность стрельбы сто двадцать семь кабельтовых, боекомплект — сто выстрелов на ствол), противоминная артиллерия — шестнадцать ста двадцати миллиметровых орудий в казематах, зенитная — шесть трехдюймовок. Кроме этого, имелось четыре абсолютно бесполезных торпедных аппарата, снять которые рука не поднялась.

Бронирование тоже не изменилось. Пояс — двести двадцать пять миллиметров, палуба — семьдесят шесть, скосы — пятьдесят. Боевая рубка имела десятидюймовую броню, башни — восьми, а казематы — шестидюймовую...

В одиннадцать утра по южной оконечности Бьорке отбомбился восемьдесят четвертый бомбардировочный авиаполк особого назначения. Поскольку батарея так и не выдала своего положения, бомбили по площадям. И, скорее всего, безрезультатно. Но, так или иначе, задание выполнили и с чистой совестью ушли домой.

Без десяти двенадцать линейные корабли прибыли в район маневрирования и встали на боевой курс. В сотне кабельтовых от батареи Сааренпя. Без пяти на 'Октябрьской революции' и 'Марате' зазвенели колокола громкого боя. А ровно в полдень флагман Краснознаменного Балтийского флота дал первый залп. Согревательными снарядами. А потом второй. Уже осколочно-фугасными.

Залп был пристрелочный. Может, и не очень удачный. Но в остров все-таки попал.

И тут финны, наконец, очнулись. И открыли ответный огонь всей батареей. Во всяком случае, самолет-корректировщик засек на берегу шесть вспышек.

Хотя прилетело только три снаряда.

Догадаться было не трудно. Стреляло всего три орудия, а остальные вспышки были ложными. Таким немудреным способом белофинны пытались запутать советских моряков и не дать им обнаружить свои настоящие позиции.

Но это уже не могло их спасти! Потому что у Трибуца, лично возглавившего первый боевой поход своего флота, было целых двадцать четыре двенадцатидюймовых ствола и полный боекомплект в погребах!

Тем временем Вдовиченко установил связь с корректировщиком и перешел к стрельбе на поражение. А за ним и Белоусов. Полутонные снаряды месили остров, вздымая в небо огромные султаны земли, обломки скал и стволы деревьев. Казалось, ничто не может уцелеть под таким огнем. Однако финны продолжали отвечать. Хотя значительно реже. И только двумя орудиями.

Сделав двадцать залпов, линкоры прекратили стрельбу, совершили поворот и легли на обратный курс. А потом возобновили огонь, удерживая батарею на траверзе.

Ответило лишь одно финское орудие. И то не сразу.

Десятидюймовый снаряд упал очень близко. Огромный водяной столб поднялся выше труб и обрушился на палубу 'Октябрьской революции'.

Но это было уже не важно! Трибуц возбужденно потирал руки. Батарея была практически подавлена. Еще немного и боевая задача будет выполнена!

А Вдовиченко словно самого ледяной водой окатило. Когда он сообразил, что идет бортом к вражеской батарее со скоростью всего двенадцать узлов! Он тут же приказал дать полный ход. Но было уже поздно.

На острове сверкнуло в нескольких местах... А потом прилетело.

Шесть снарядов!

Оказывается, финны просто притворялись, что батарея подавлена. А сами, пристрелявшись, ударили из всех орудий.

Раздался ужасный грохот. 'Октябрьская революция' содрогнулась от киля до клотика. В боевой рубке все попадали друг на друга...

Рулевой упал вместе со всеми. И на какое-то мгновение корабль оказался не управляемым. И покатился вправо. Что, собственно, и спасло его от новых попаданий.

Люди в рубке понемногу приходили в себя. Исаков тер ушибленное плечо. Трибуц стоял на четвереньках и мотал головой. Несвицкий пытался стереть кровь с разбитого лица. Сильнее всех пострадал флагарт Чистосердов, который сломал руку. Под ногами тут и там скрипело битое стекло. Повсюду валялись листы штурманских карт...

Капитан второго ранга Вдовиченко вскочил раньше всех. И тут же скомандовал право руля. И самый полный! Чтобы как можно быстрее выйти из-под огня.

Вскоре стали поступать доклады командиров боевых частей о повреждениях. Которые были очень тяжелыми. Но, к счастью, не катастрофическими.

В линкор попали два фугасных снаряда.

Один угодил между второй и третьей башнями главного калибра в районе семидесятого шпангоута и взорвался, пробив верхнюю броневую палубу и продольную бронированную переборку. Казематы второго носового плутонга правого борта были разбиты. Шестидюймовая броня барбета второй башни вогнулась внутрь и треснула, а раскаленные осколки влетели в подбашенное отделение. Полузаряды задымились. Сработали пожарные датчики, и пороховой погреб был немедленно затоплен. Вместе со всем личным составом.

Другой снаряд пробил носовую оконечность линкора между десятым и одиннадцатым шпангоутами. Чуть выше ватерлинии. Вода хлынула в образовавшуюся пробоину. Но, затопив шкиперскую и несколько соседних с ней помещений, была остановлена водонепроницаемой переборкой.

Вдовиченко вздохнул...

Это ничего. Это устранимо. Главное — корабль цел!

Потому что все могло окончиться гораздо печальнее. Если бы пороховой погреб не удалось вовремя затопить. Или снаряд взял бы чуть-чуть левее. Или попало бы не два снаряда, а три.

Очухавшись, Трибуц приказал дать отбой операции и возвращаться в Кронштадт.

Повоевали.

Впрочем, это было еще только начало...

5. Готовые к бою орудия в ряд...

Северная часть Балтийского моря, начало декабря 1939 г.

...После заключения в конце сентября — начале октября этого года Пактов о взаимопомощи между СССР и прибалтийскими республиками Краснознаменный Балтийский флот получил три новых военно-морских базы (в портах Палдиски, Лиепая и Вентспилс) и две временные якорные стоянки (в портах Рохукюла и Таллин). А также семь гаваней для кораблей и одну для гидроавиации.

И оказался поделенным надвое.

Основная группировка осталась в восточной части Финского залива. В Кронштадте и Ораниенбауме базировалась Эскадра (бригада линкоров и дивизион эсминцев), три дивизиона подводных лодок, дивизион сторожевиков, три дивизиона тральщиков и бригада торпедных катеров, а в Усть-Луге и Пейпии — Отряд особого назначения, предназначенный для десантных операций (восемь транспортов, три сторожевика, двенадцать тральщиков и шестьдесят сторожевых и торпедных катеров).

Другая часть флота — Отряд легких сил (крейсер и два дивизиона эсминцев) и три бригады подводных лодок — была разбросана вдоль побережья Балтийского моря на протяжении пятисот с лишним километров, от Таллина до Лиепаи.

Такая схема базирования позволяла ускорить развертывание и повышала доступность театра военных действий. Но в то же время значительно усложняла управление, усугубляя все недостатки штабной работы.

Поэтому приказ комфлота о формировании походного штаба КБФ с дислокацией в Таллине являлся вполне закономерным. Вопрос о том, кому его возглавить, даже не возникал. Кому же еще, кроме замкомфлота Алафузова!

Когда Пантелеев пришел к Трибуцу с этой идеей, тот только головой покачал. И усмехнулся. Ох, и хитер Юрий Александрович! Ну, прямо, Соломон! Надо же, как здорово придумал! Что называется, и волки целы, и овцы сыты. И нарком доволен будет, что его человеку внимание оказали. И Алафузов, который получит широкое поле деятельности. И свободу принятия решений. А главное, убрали 'московского гостя' подальше! И вообще! Раз он такой опытный и весь в орденах, вот, пускай свой опыт и применит. В деле. Глядишь, нос и расшибет! А сам не споткнется, можно и подсобить, при случае. Свобода — свободой, а приказ начальника — закон для подчиненного. Как говорится, выполнить и доложить! А что выполнить, Юрий Александрович придумает. Поскольку на такие придумки мастер. Настоящий Соломон!..

Ситуация с кадрами в Отряде легких сил была такой же, как и в Эскадре.

Командир ОЛС капитан первого ранга Птохов плавал не первый год, но в боевых действиях пока не участвовал. Как и его начштаба, капитан второго ранга Нарыков.

Капитан первого ранга Фельдман был назначен командиром крейсера 'Киров' еще во время его достройки. Но никакого, даже маломальского, опыта командования кораблем не имел. После окончания военно-морского училища имени товарища Фрунзе Фельдман сначала служил помощником вахтенного начальника на линкоре 'Парижская коммуна', потом был артиллеристом на 'Октябрьской революции', а затем флагартом бригады линейных кораблей и штаба флота. За годы службы пороху он понюхал изрядно. Но только на учебных стрельбах. А орденом Красной Звезды был награжден за успехи в боевой, политической и технической подготовке.

Единственным настоящим боевым моряком в Отряде легких сил был командир лидера эсминцев 'Ленинград' капитан третьего ранга Солоухин, сражавшийся в Испании. То есть был им до последнего времени. Пока в ОЛС не появился еще один обстрелянный командир эсминца. Тоже орденоносец. И настоящий боевой моряк!

А на самом деле, речник! Правда, уже бывший...

В конце октября командира Краснознаменного речного монитора 'Сун-Ят-Сен' старшего лейтенанта Ревякина вызвали в Москву. Для вручения ордена Ленина, которым он был награжден за прорыв в Харбин. Получив проездные документы и кучу денег (зарплата за три месяца плюс отпускные), Александр сдал свой 'линкор' старпому и сел в поезд дальнего следования 'Хабаровск-Москва'.

Так и не решив, где провести законный отпуск. И всю дорогу ломал голову, куда все-таки податься. Зимой в кителе сильно не покрасуешься! А на шинелях ордена не носили с конца двадцатых годов. Поэтому однозначно на юга! В Сочи, Сухуми или Батуми. Жаль, конечно, что курортный сезон уже окончился. Впрочем, в этих местах одинокие, скучающие красавицы и в зимнее время не переводились.

В любом случае, возвращаться обратно раньше Нового Года Шурка не собирался. Парень он был холостой, свободный и совершенно не женатый. Поэтому, лежа на вагонной полке, в самых ярких красках рисовал в воображении бесчисленные победы над прекрасной половиной человечества, о которых последующие поколения красных военморов будут слагать легенды!

Увы, но все эти эпические подвиги так и не были совершены. Потому что отпуск ему обломили. Очень качественно. Можно даже сказать, красиво. Сначала присвоили внеочередное воинское звание. А потом назначили командиром новейшего эскадренного миноносца 'Гордый'.

Новоиспеченный капитан третьего ранга Ревякин вздохнул, приложил ладонь к фуражке и ответил 'Есть!'. И отправился вместо Черного моря на Балтийское. Для дальнейшего прохождения службы.

Но не сразу. А после недельного разнузданного кутежа в московских ресторанах. И нескольких ярких и незабываемых романтических приключений.

Можно было бы еще погулять, конечно. Да, дензнаки иссякли.

В Кронштадте своего эсминца он не застал. В штабе флота ему сообщили, что 'Гордый' с октября базируется на Таллин. И посоветовали, не мешкая, явиться на корабль. С любой оказией. Потому что 'вот-вот должно начаться'.

Что именно должно было 'начаться' Александр не понял. Но от одного из сокурсников, служившего в оперативном отделе штаба, узнал, что КБФ, со вчерашнего дня переведенный в готовность 'раз', в готовность 'два' переводиться уже не будет. В связи с наглыми провокациями финляндской белогвардейщины.

Вот это и называется — с корабля на бал, то есть с бала на корабль, подумал он. Вечером — торжественная пьянка по случаю победы, а поутру — к походу и бою товсь!

Тот же сокурсник подсказал и насчет оказии.

Утром двадцать восьмого в Таллин в сопровождении эсминца 'Стерегущий' уходил лидер 'Ленинград'. С походным штабом флота и заместителем командующего КБФ капитаном первого ранга Алафузовым на борту.

На лидер, ясное дело, соваться было бесполезно — штабные набились под завязку. Как сельди в бочку! А вот на 'Стерегущем' можно было где-нибудь приткнуться. Тем более что командовал им, как оказалось, другой Шуркин однокашник — старший лейтенант Моторов. Который обрадовался ему как родному и устроил в собственной каюте. Потому что и на эсминце пассажиров было по самый полубак.

Моторовский миноносец был того же типа, что и ревякинский. Только еще новее. 'Гордый' вошел в строй тридцать первого декабря минувшего года, а 'Стерегущий' — меньше месяца назад. Поэтому помимо экипажа в тех же, и без того тесных, кубриках жили рабочие и инженеры судостроительного завода имени товарища Жданова. Которые устраняли недоделки, выявленные комиссией в ходе приемки...

'Ленинград' и 'Стерегущий' отошли от стенки еще до рассвета.

Александр стоял рядом с Жоркой в ходовой рубке, внимательно наблюдая за его действиями, и мотал на ус все подряд. А потом они спустились вниз. И даже не заметили, как пришли в Таллин. Потому что весь поход провели, осматривая Жоркин корабль. Который тот знал, как свои пять пальцев (поскольку сам его и достраивал после спуска на воду!), и откровенно им гордился.

Полное водоизмещение 'Стерегущего' составляло две тысячи двести тонн, дальность пла?вания — две тысячи семьсот миль экономическим двадцати узловым ходом. Острые обводы полубака, придававшие эсминцу такой хищный вид, снижали его мореходность. Поэтому в шторм он сильно зарывался носом. Зато в спокойную погоду скорость хода превышала тридцать восемь узлов!

Главный калибр (четыре ста тридцати миллиметровых орудия) у него был такой же, как у крейсера 'Червона Украина'! Только стволы чуть короче. А снаряды те же — осколочно-фугасные, полуброне?бойные и дистанционные гранаты по тридцать три с половиной кило (боекомплект — сто пятьдесят выстрелов на ствол, дальность стрельбы — сто тридцать девять кабельтовых)! А самое главное, новейшая система управления огнем — центральный автомат стрель?бы в боевом отделении под носовой надстройкой и два четырехметровых дальномера в командно-дальномерном посту!

Ни один зарубежный эсминец не мог похвастаться такой артиллерией! Английские ста двадцати и японские ста двадцати семи миллиметровые снаряды весили в полтора раза меньше. Немецкие были легче на пять килограмм. Французские ста тридцати миллиметровые весили столько же, зато летели всего на восемьдесят пять кабельтовых.

Зенитное вооружение (две трехдюймовки, две сорокапятки и два пулемета) тоже было вполне достаточным. Точнее, было бы таковым. При наличии морских приборов управления зенитным огнем. Которые еще только разрабатывались. На крейсере 'Киров' систему МПУАЗО уже установили. А на 'Стерегущем' предназначенное для нее помещение пока использовали в качестве каюты младшего начсостава.

Помимо артиллерийского вооружения эсминец, как ему и положено, имел два трехтрубных торпедных аппарата. А также брал на верхнюю палубу шестьдесят пять гальваноударных мин образца двадцать шестого года (или девяносто пять образца двенадцатого) и двадцать пять глубинных бомб. Для защиты от мин имелось два комплек?та быстроходных параванных охранителей.

Александр ходил вместе с Жоркой по кораблю, задавал вопросы, выслушивал ответы, а сам думал о том, сколько же ему самому потребуется времени, чтобы разобраться во всем этом многообразном хозяйстве! Гораздо более сложном, чем на его старике 'Сун-Ят-Сене'...

В Таллин они пришли поздно вечером.

Александр тепло попрощался с товарищем, крепко-накрепко пообещав 'дружить домами', и отправился на свой эсминец. Который стоял у соседнего причала...

В ноль часов пятнадцать минут тридцатого ноября, командир Отряда легких сил капитан первого ранга Птохов по сигналу 'Факел', полученному из штаба флота, вскрыл секретный пакет с боевым приказом. Который предписывал ОЛС произвести разведывательный поиск в северной части Балтийского моря. И подвергнуть досмотру все обнаруженные суда. В целях конфискации запрещенных товаров в соответствии с нормами международного призового права.

В семь утра эскадренные миноносцы 'Сметливый' и 'Стремительный' вышли в море. Чтобы нести противолодочное и противовоздушное охранение крейсера 'Киров'. Который покинул гавань следом за ними.

Все члены экипажей, как один, были готовы сразиться с врагом. И победить! Или умереть. Как 'Варяг' и 'Кореец'. Под гордо развевающимся стеньговым флагом.

Однако первый боевой поход Отряда легких сил прошел спокойно. И почти обыденно. Финский флот трусливо отстаивался в своих шхерах, и выходить драться не хотел. А все досмотренные транспорты оказались эстонскими или германскими и были отпущены с миром. Следовать дальше. В порт назначения.

Тем же вечером из Таллина в Лиепаю перебазировалась первая бригада подводных лодок в составе тринадцатого (подлодки С-1, С-2, С-3), шестнадцатого (С-4, С-5, С-6) и двадцать первого (Щ-309, Щ-310, Щ-311) дивизионов. А также плавбаза 'Смольный' и спасательное судно 'Коммуна'. Командир бригады капитан первого ранга Кузнецов лично передал Птохову секретный приказ комфлота, в котором подтверждались прежние задачи Отряда легких сил по дозору. И ставились новые.

Предстояла крупная операция по нарушению вражеского судоходства, предусматривающая прорыв эскадренных миноносцев и подводных лодок под прикрытием морской авиации в Ботнический залив через пролив Южный Кваркен. С целью поиска и уничтожения транспортов противника, артиллерийского обстрела и разрушения портовых сооружений, а также постановки активных минных заграждений на путях движения финских кораблей и судов.

Тридцатого ноября Наркомат иностранных дел СССР довел до сведения всех дипломатических посольств и миссий, находящихся в Москве, что с двенадцати часов первого декабря побережье Финляндии и прилегающие к нему воды от устья реки Торнио в Ботническом заливе до меридиана двадцать четыре градуса восточной долготы в Финском заливе объявлены блокированными. Поэтому, начиная с этого времени, в указанных районах будут топиться все суда всех наций без ограничения!

Прорыв эскадренных миноносцев в Ботнический залив был намечен на второе число. В нем участвовали лидер эсминцев 'Ленинград' под брейд-вымпелом замкомфлота капитана первого ранга Алафузова, лидер 'Минск' и четыре эскадренных миноносца — 'Гневный', 'Гордый', 'Грозящий' и 'Стерегущий'. Которые должны были выйти из Таллина еще затемно, пройти Южный Кваркен по загодя протраленному быстроходными тральщиками фарватеру, а затем, разделившись на три группы, обстрелять порты Раумо ('Гордый'), Пори ('Ленинград' и 'Стерегущий') и Вааса ('Минск', 'Гневный' и 'Грозящий'). После чего выставить мины и произвести поиск в центральной части залива. И перетопить всех, кто под руку подвернется! Не взирая на государственную принадлежность!

Вслед за отрядом Алафузова переход в Ботнический залив должны были осуществить только что перебазировавшиеся в Лиепаю подлодки С-1 и С-4. А также отозванный с позиции в районе острова Лемланд подводный минный заградитель Л-1. Как только он пополнит боезапас. Потому что, выполняя приказ штаба флота, 'Ленинец' еще двадцать девятого выставил все имевшиеся на борту мины на пути предполагаемого бегства финских броненосцев 'Ильмаринен' и 'Вайнемяйнен'.

Воздушное прикрытие прорыва осуществляли морские ближние разведчики десятой смешанной авиабригады. А в качестве отвлекающего маневра комфлота приказал провести силами ОЛС, базирующимися на Лиепаю, набеговую операцию в районе полуострова Ганге. Девятидюймовую батарею на острове Руссарэ должны были обстрелять 'Киров' и 'Стремительный', а шестидюймовую на Утэ — 'Сметливый'.

Прочитав приказ, Птохов в сердцах обложил в три этажа и комфлота, и его штаб! Вместо того чтобы отправить крейсер с эсминцами в Ботнический залив топить транспорты, их посылают под снаряды крупнокалиберной батареи! Отвлекать непонятно кого непонятно зачем! Изображая из себя мишень!

А финны стрелять умеют! Вон как 'Октябрину' отделали!

Однако, приказ — есть приказ. И его надо выполнять. А не рассуждать. Птохов вздохнул и вызвал к себе начальника штаба...

Сначала все шло по плану.

Первого числа шесть быстроходных тральщиков под прикрытием 'Сметливого' весь день тралили южные подходы к Аландским островам. Но ни одной мины так и не нашли. И на траверзе острова Эккере повернули назад.

В ноль часов ноль минут второго декабря лидер 'Ленинград' снялся с якоря и, оставив за кормой остров Аэгна, взял курс на запад. В кильватере за 'Ленинградом' шел 'Стерегущий' и весь второй дивизион. В полном составе. Впереди лидер 'Минск', а за ним 'Гневный', 'Грозящий' и 'Гордый'.

Построившись в походный ордер, эсминцы вытянулись в одну линию. Так, что из рубки казалось, будто впереди идет только один корабль. И лишь во время поворота на несколько мгновений стала видна вся колонна.

Капитан третьего ранга Ревякин стоял на мостике своего корабля. Не в силах оторвать взгляда от фантастического зрелища.

Сквозь серые, лохматые облака изредка проглядывала луна. Тяжелые низкие волны серебрились в лунном свете, как расплавленный свинец. Темные силуэты кораблей, ни огонька на борту, беззвучно скользили вперед. Словно призраки в ночи. И только клубы густого черного дыма свидетельствовали о том, что внутри этих призраков таится жизнь. Готовая в любую секунду осветить горизонт вспышками артиллерийских залпов...

Пролив Южный Кваркен они прошли уже после наступления рассвета. Оставив по правому борту протраленный вчера фарватер.

Отлично зная уровень боевой подготовки тральных сил КБФ, рисковать Алафузов не стал. И провел свой отряд по шведским территориальным водам. В обход финских минных полей. Которые в проливе наверняка имелись. Во всяком случае, он на месте финнов обязательно накидал бы мин везде, где только можно. И даже там, где нельзя! Поэтому приказал поставить параванные охранители. И усилить наблюдение.

На горизонте некоторое время помаячил шведский миноносец, но на неприятности нарываться не стал. И ушел, проводив советские корабли до выхода из пролива. Министерство иностранных дел Швеции, ясное дело, заявит протест. Сегодня же. Но это было уже не важно. Лиса забралась в курятник! Точнее целых шесть лис!

Замкомфлота дал команду убрать параваны и увеличить ход до тридцати узлов. Поднимая высокие белые буруны, лидеры и эсминцы рванулись к цели.

Время приближалось к полудню.

В Ботническом заливе было еще тихо, а южнее Ганге уже гремели пушки...

Крейсер 'Киров' вышел из Лиепаи в два часа ночи. В сопровождении своей обычной свиты — эскадренных миноносцев 'Стремительный' и 'Сметливый'. И взял курс на север. Соблюдая полное радиомолчание и светомаскировку.

В восемь тридцать начштаба ОЛС капитан второго ранга Нарыков довел до командиров кораблей боевую задачу. На траверзе мыса Дагерорт они поставили параван-тралы и разделились. 'Сметливый' остался на прежнем курсе, направляясь к острову Утэ, а 'Киров' со 'Стремительным' повернули на норд-ост, к Руссарэ.

Навстречу неотвратимой судьбе...

Крейсер 'Киров' без сомнения являлся во?площением новейших достижений науки и техники, по всем параметрам соответствуя лучшим зарубежным образцам. А кое в чем их даже превосходя. При стандартном водоизмещении в семь тысяч сто семьдесят тонн, он нес девять семидюймовых орудий в трех башнях (вес снаряда девяносто семь с половиной килограмм, дальность стрельбы — двести одиннадцать (!) кабельтовых, боекомплект — сто выстрелов на ствол), имел броневую палубу, борт и траверсы пятидесяти миллиметровой толщины, и развивал скорость в тридцать шесть узлов!

Дальность плавания крейсера (три тысячи семьсот пятьдесят миль экономическим восемнадцати узловым ходом) вполне соответствовала условиям театра военных действий. Зенитная артиллерия состояла из шести ста миллиметровых универсальных орудий, шести сорокапяток и четырех крупнокалиберных пулеметов. Минно-торпедное вооружение включало в себя два трехтрубных торпедных аппарата, сто мин образца двадцать шестого года (или сто шестьдесят четыре образца двенадцатого) и девяносто глубинных бомб. Кроме того, на борту имелось два гидросамолета-разведчика КОР-1 и пневматическая катапульта.

В соответствии с советской классификацией 'Киров' являлся легким крейсером, хотя западные военно-морские справочники, опираясь на империалистические вашингтонские соглашения, относили его к разряду тяжелых, поскольку он попал в искусственно созданные для них границы (стандартное водоизмещение — до десяти тысяч тонн, главный калибр — от шести до восьми дюймов).

Но это было совершенно не важно, так как СССР с самого начала бойкотировал эти насквозь лживые антисоветские договоренности. И мог строить корабли любого водоизмещения и вооружать их, чем заблагорассудится.

Впрочем, 'Киров' получил столь мощную артиллерию не в качестве 'нашего ответа Чемберлену', а потому что других орудий просто не было. Ста тридцати миллиметровые, которыми был вооружен легкий крейсер 'Червона Украина', подходили для эсминцев, но были слабоваты для крейсеров. Шестидюймовые морские орудия еще не были разработаны. А ста восьмидесяти миллиметровые к этому времени прошли государственные испытания, были приняты на вооружение и даже установлены в одноорудийных башнях на крейсере 'Красный Кавказ'.

Так или иначе, семидюймовые советские снаряды летели в полтора раза дальше и были вдвое тяжелее шестидюймовых, которыми стреляли зарубежные легкие крейсера. Поэтому 'Киров' мог безнаказанно расстреливать их с большой дистанции.

Восьмидюймовые снаряды тяжелых крейсеров пробивали его броню с любого расстояния. Но это не имело особого значения, так как высокая скорость позволяла 'Кирову' избежать боя с более сильным противником.

Но только не в этот раз...

Ознакомившись с приказом комфлота, капитан первого ранга Фельдман скрипнул зубами. Но промолчал. Потому что приказы не обсуждаются, а выполняются.

После окончания Артиллерийского класса Специальных курсов комсостава ВМС РККА Фельдман прошел все ступени служебной лестницы от младшего артиллериста линкора до флагарта штаба флота. И отлично понимал, насколько трудна поставленная перед ними боевая задача.

Во-первых, точного расположения вражеских орудий он не знает. Это в морском бою видно, откуда в тебя летят снаряды. И насколько далеко от цели падают твои собственные. А береговые батареи всегда тщательно замаскированы. Во-вторых, во время морского боя в само орудие попадать не обязательно. Достаточно повредить корабль, на котором оно установлено. А это сделать значительно легче, потому что корабль является более крупным и уязвимым объектом. В-третьих, попав в корабль даже одним снарядом, можно вместе с ним вывести из строя всю его артиллерию. А береговую батарею одним снарядом к молчанию не приведешь. Потому что ее орудия обычно находятся на таком удалении друг от друга, чтобы этого не допустить.

А если к этому добавить неопытность орудийных расчетов 'Кирова', даже полному идиоту станет ясно, что шансов нанести врагу сколько-нибудь значимый урон, у него нет! Тогда как у противника шансов утопить крейсер хоть отбавляй!

Капитан первого ранга Птохов прекрасно видел, что творится у Фельдмана на душе. Но выбор у него был невелик. Или выполнение боевого приказа, или военный трибунал! С немедленным приведением в исполнение. Перед строем.

— Приказ командования надо выполнить, Николай Эдуардович! — сказал Птохов, когда они остались наедине. — И батарею обстрелять! Любой ценой!

— Выполним, Борис Павлович, — ответил Фельдман. — Любой ценой, — он вздохнул. — Лишь бы цена слишком высокой не оказалась...

— Под обстрелом находиться запрещаю! — нахмурился Птохов. — В случае обстрела приказываю немедленно выходить из-под огня!

— Есть, немедленно выходить из-под огня, товарищ капитан первого ранга! — заметно повеселел Фельдман.

Ровно в полдень крейсер 'Киров' встал на боевой курс и, развернув башни в сторону берега, дал первый залп.

Финская батарея молчала.

'Стремительный' шел рядом. До последнего мгновения. Пока не раздался взрыв...

В тринадцать тридцать эскадренный миноносец 'Гордый' вышел в район стрельбы, снизил скорость до четырнадцати узлов, и с дистанции пятьдесят кабельтовых открыл огонь по причалам, крановому хозяйству, складам и прочим портовым сооружениям Раумо.

БэЧе-два (артиллерийская боевая часть) эсминца по итогам летнего периода боевой подготовки была оценена на 'хорошо', хотя ни одной задачи с применением центрального автомата стрельбы отработать 'Гордый' не успел. Ну, и ладно, подумал капитан третьего ранга Ревякин, прямо сейчас и отработаем! В боевых условиях!

Хотя, если честно, условия сегодняшней стрельбы мало, чем отличались от учебных. Поскольку никакого противодействия противник не оказывал.

Сигнальщики старательно шарили биноклями по горизонту, но дымов вражеской эскадры не наблюдалось. За полным отсутствием наличия таковой. Впрочем, они искали не дымы. А перископы. Потому что у белофиннов имелось целых пять подводных лодок. И хотя последняя разведсводка настаивала на том, что все они находятся в Финском заливе, сильно полагаться на это не стоило. Кроме того, пустить торпеду в зазевавшийся советский эсминец, не удержавшись от соблазна, могла и белошведская подлодка. Из чувства капиталистической солидарности.

В небе противник тоже не появлялся. Во-первых, из-за погоды, которая понемногу портилась. А во-вторых, из-за отсутствия у белофиннов морской авиации.

И свои не летали. Хотя начальник походного штаба флота вчера во время совещания и обещал надежное воздушное прикрытие. Аж три эскадрильи!

Вскоре после рассвета над отрядом и, правда, покружила одна 'эмбэруха'. Покачала крыльями, дескать, все в порядке, и улетела. Только ее и видели. И с тех пор ни одного самолета в воздухе замечено не было. Впрочем, никто из-за этого особо не расстраивался. За исключением расчетов зенитных орудий и пулеметов.

Тем временем, главный калибр 'Гордого' перешел на беглый огонь, каждые десять секунд посылая в сторону вражеского берега сто тридцать четыре килограмма начиненной взрывчаткой стали.

Стрелять Шурка любил. И с удовольствием наблюдал в бинокль, как его снаряды крушат противника, как взлетают вверх обломки портовых построек, как разгораются пожары и смолистый черный дым пронизывают оранжевые всполохи огня.

Израсходовав двести снарядов и превратив порт в пылающие руины, 'Гордый' прекратил огонь. И отправился ставить активное минное заграждение. На подходах к Раумо. В соответствии с лоцией.

Вывалив все припасенные для этой цели мины, капитан третьего ранга Ревякин потер руки и, пока еще не стемнело, приступил к выполнению главной боевой задачи. О которой мечтал всю сознательную жизнь. С того самого момента, как в первый раз прочитал книжку про капитана Блада. К свободной охоте на торговые суда! Как и положено настоящему Черному Пирату Испанских Морей!..

Прогремел оглушительный взрыв! И 'Стремительный' окутался клубами пара. Под медленно оседавшим белоснежным столбом воды. И потерял ход. И остановился. И беспомощно закачался на волнах.

Взрывом якорной мины ему оторвало носовую часть по второе орудие главного калибра. По палубам и надстройкам метались люди. А вокруг корабля чернели головы выброшенных взрывной волной за борт краснофлотцев.

Которые исчезали. Одна за другой. В ледяной декабрьской волне. Навсегда...

А с мостика в небо летели ракеты. И бил семафор:

— Командиру отряда! Хода не имею! В корпус поступает вода! Нуждаюсь в помощи!

Но капитан первого ранга Птохов ничего скомандовать не успел. Потому что в эту секунду раздался новый взрыв...

Огромный столб пламени и воды поднялся над полубаком крейсера.

Когда вода схлынула, те, кто уцелели от взрыва, увидели, как оторванная по первую башню носовая оконечность 'Кирова' закачалась в нескольких метрах от корабля. Погружаясь в воду. И, перевернувшись вверх форштевнем, быстро затонула.

Нырнув носом, крейсер остановился.

И тогда белофинны начали стрелять...

Во время Гражданской войны Владимир Алафузов был сигнальщиком, в двадцатые годы окончил военное морское училище и штурманский класс спецкурсов комсостава ВМС, в тридцатые — военную морскую академию и курсы командиров миноносцев. Служил старшим штурманом на линкоре 'Марат', начальником отдела боевой подготовки штаба флота, старпомом на крейсере 'Красный Кавказ'. В Испании был советником командира флотилии эскадренных миноносцев. Ходил в торпедные атаки. Участвовал в артиллерийском бою. За мужество и героизм был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Вернувшись на Родину, стал заместителем начальника Главного морского штаба. А потом замкомфлота.

И сделал все, что мог! Чтобы поход удался.

И он удался! Потому что они выполнили боевую задачу! Разгромили финские порты. Забросали минами фарватеры. И потопили десять вражеских транспортов! Снарядами и торпедами. И отучили их плавать по Ботническому заливу! Надолго!

Но, кто же знал... Что все вот так обернется...

— Отозвать 'Сметливый'! Немедленно! — приказал Птохов, как только поднялся с палубы после взрыва. — Доложить о повреждениях!

Повреждения были не совместимы с жизнью...

— Оторван нос до броневой траверзной переборки шестьдесят первого шпангоута!

Крейсер был обречен. Осознав происшедшее, командир отряда ушел в свою каюту. Написал прощальное письмо любимой жене. А потом пустил себе пулю в висок...

— Вода внутрь корабля не поступает! — между тем, докладывали на мостик. — Корабль на ровном киле! БэЧе-пять без повреждений!

— Задний ход! — приказал капитан первого ранга Фельдман. — Самый малый!

Когда ему доложили о Птохове, он стиснул зубы. И приказал вестовому молчать.

Военком крейсера батальонный комиссар Столяров кивнул, а потом забрал краснофлотца и ушел в нос. Туда, где аварийная партия лихорадочно укрепляла водонепроницаемую переборку. От надежности которой теперь зависела жизнь всех, кто находился на крейсере.

И тут прилетели девятидюймовые финские снаряды...

Получив радиограмму о подрыве 'Кирова' и 'Стремительного' командир эсминца 'Сметливый' капитан второго ранга Кудрявцев приказал прекратить стрельбу. И самым полным, на тридцати восьми узлах, рванулся на восток. Потому что была дорога каждая секунда! Потому что в ледяной балтийской воде никакой спасательный жилет помочь не мог! Если человека не вынуть из нее через три, максимум, четыре минуты...

Минное заграждение на траверзе Руссарэ было выставлено в конце октября.

Обычно экономное финское правительство, на этот раз поддалось на уговоры военных, и согласилось оплатить поставку новейших германских гальваноударных якорных мин типа 'ЕМС' (вес заряда — триста килограмм).

Лишь потому, что они разрабатывались специально под советские быстроходные параванные охранители. 'ЕМС' были снабжены насаженной на верхнюю часть минрепа стальной гофрированной трубкой длиной двадцать семь метров. При захвате резаком советского параван-трала трубка, не перерезаясь им, силой трения смещалась вверх, вследствие чего замыкался контакт, соединенный с запальным стаканом. И мина взрывалась. Успев перед этим подтянуться к самому борту...

Когда, полчаса спустя, 'Сметливый' подошел к месту боя, 'Стремительный', подорвавшись еще на одной мине, уже затонул. Окруженный высокими разрывами вражеских снарядов 'Киров' медленно выползал с минного поля. Задним ходом. Потому что у него был оторван нос. 'Сметливый' сразу же открыл огонь по вражеской батарее. А потом поставил дымзавесу и на малом ходу подошел к искалеченному флагману, чтобы взять его на буксир.

Один девятидюймовый снаряд к этому времени в крейсер все-таки попал. В районе сто шестьдесят четвертого шпангоута. И вывел из строя четвертое и пятое котельные отделения. И обе батареи зенитной артиллерии. И много чего еще. Но это было уже не важно. Главное, что они шли домой. Несмотря ни на что...

Подводный минный заградитель 'Ленинец' завис на перископной глубине. На траверзе Турку.

Капитан-лейтенант Могилевский повернулся к своему военкому:

— Комиссар, ты только посмотри, как финны тут суетятся! Чисто тараканы на камбузе!

— Точно! — усмехнулся политрук Калавугин, заглянув в перископ.

— А мы им баночку! Из пяти мин! — принял у него трубу Могилевский. — Чтобы не скучали! — сложил он рукоятки и приказал. — Опустить перископ! К минной постановке! Товсь!..

Выставив четыре банки в шхерах на самых оживленных маршрутах движения вражеских транспортов, Могилевский ушел в Ботнический залив. И занял позицию на подходах к порту Раумо. Подводная лодка С-1 капитан-лейтенанта Трипольского, вошедшая в залив, как только его покинул отряд Алафузова, должна была оперировать на подходах к Вааса, а С-4 капитан-лейтенанта Абросимова — близ Пори.

Расчет был прост. Узнав об уходе эсминцев, попрятавшиеся с перепугу белофинские и белошведские суда, опять выйдут в море. При этом кто-то из них обязательно подорвется на одной из пяти сотен мин, выставленных советскими кораблями. И никто не заметит, что парочка-другая транспортов вместо мины получила торпеду в борт. А под занавес, когда торпеды закончатся, можно всплыть и пострелять из пушек. И снова нагнать страху на буржуев. Чтобы им повсюду большевистские подлодки мерещились...

Вечером третьего декабря овеянный славой и пороховым дымом отряд капитана первого ранга Алафузова ошвартовался в Таллине. Под звуки оркестра...

Которому впору было играть не встречный марш, а траурный. Потому что за сутки до этого в точке с координатами пятьдесят девять градусов сорок минут северной широты двадцать четыре градуса десять минут восточной долготы, в нескольких милях от острова Найссаар, затонул крейсер 'Киров'.

Сорвался с буксира во время жестокого шторма. И ушел на дно. Со всем экипажем. Доблестно. Как и положено русским морякам...

Эскадренный миноносец 'Сметливый' в Таллин привел старпом. Потому что командир корабля капитан второго ранга Кудрявцев после гибели 'Кирова', происшедшей у него прямо на глазах, не выдержал. Заперся в каюте и застрелился...

6. И с неба, и с моря, и с суши...

Ленинградский фронт, начало декабря 1939 г.

...Хорошая погода на Карельском перешейке продержалась недолго. К полудню второго декабря все небо снова обложило тучами. И без того короткий, зимний день, едва забрезжив, превратился в сумерки. И окончился, по сути, так и не начавшись.

А потом пошел снег. И поднялся ветер. Становясь с каждым часом все сильнее и сильнее. Так что, к вечеру, на берегу разыгралась нешуточная вьюга, а в море — десятибалльный шторм...

В течение вчерашнего дня, далеко опередив основные силы, разведбат двадцать первой Пермской Краснознаменной стрелковой дивизии при поддержке танков обошел позиции белофиннов у станции Ино. Тем самым, принудив их оставить окопы без единого выстрела. А потом, двигаясь вдоль железнодорожного пути, также практически без боя (короткая перестрелка с малочисленным финским заслоном не в счет), занял станции Местерьярви и Яппила. И вышел на подступы к Наурисьярви.

Натолкнувшись на сосредоточенный пулеметный и артиллерийский огонь, капитан Угрюмов приказал своим бойцам отойти. Во-первых, потому что уже давно стояла ночь. Во-вторых, потому что танкисты опять отстали. В ожидании разминирования. А в-третьих, потому что, преследуя бегущего во все лопатки противника, разведчики одолели за день тридцать километров! Местами по колено в снегу. Местами по колено в воде. И вымотались до последней степени!

К утру подтянулся танковый батальон. Боевых потерь у Жолудева не было. Однако два танка пришлось тащить на буксире. По техническим причинам. Выслушав р-раскатистые комментарии комбата, зампотех и невезучие экипажи принялись лихорадочно приводить матчасть в боевую готовность. Не дожидаясь мастерских...

В семь утра, великодушно предоставив танкистам три часа на обслуживание техники и отдых, Угрюмов пустил в темное, предрассветное небо красную ракету.

Взревели моторы и три десятка 'двадцать шестерок' и 'тридцать восьмерок', включив боевые фары и открыв огонь из пушек и пулеметов, ринулись в атаку на вражеские позиции. С пехотой на броне.

Без артиллерийской подготовки. Потому что дивизионные артполки тащились где-то далеко позади. И без авиационной. А откуда ее взять? В такую-то погоду!

Поэтому станцию удалось отбить только к вечеру. С большими потерями. В смысле относительно большими. Потому что до этого их почти не было. Угрюмовцы потеряли пятнадцать человек убитыми и ранеными. Жолудевцы — десять. И пять танков. Два из которых восстановлению не подлежали.

Сорвать злость на белофиннах не удалось. Выполнив свою задачу и задержав советское наступление насколько возможно, они воспользовались разгулявшейся непогодой, и отошли в направлении Муурила. И вынесли с собой всех раненых и убитых. Которых, по оценке капитана Угрюмова, было не менее тридцати. О чем он и сообщил в своем донесении комдиву.

И получил категорический приказ немедленно организовать преследование врага и на его плечах ворваться в Муурила!..

Угрюмов достал карту. По прямой до Муурила было около десяти километров. Не так уж и много. По хорошей погоде. И хорошей дороге.

Однако погода подкачала. Это раз! А дорога, скорее всего, заминирована и перекрыта завалами и надолбами. Это два! А, кроме того, по имеющимся данным, здесь находился мощный укрепрайон, относящийся к главной оборонительной полосе линии Маннергейма. Энное количество деревоземляных и минимум семь железобетонных долговременных огневых точек! Расположение которых установлено лишь приблизительно. А система огня неизвестна. И это три!

С другой стороны, непогода — это хорошо! Непогода — лучший друг разведчика!

С противотанковыми и противопехотными препятствиями саперы разберутся. Поднаторели уже за эти дни! Мины разминируют, завалы растащат, надолбы подорвут!

А вот, что делать с ДОТами? Даже если, воспользовавшись темнотой и непогодой, ему удастся просочиться мимо них, это мало чем поможет. Потому что они ему не по зубам! И останутся целехоньки. Ночью он войдет в Муурила во главе своего батальона и поднимет над сельской управой (или что там у них) красный флаг. А поутру их всех окружат и уничтожат! На глазах у дивизии, которая заляжет в поле перед ДОТами.

Так что 'врываться на плечах' он никуда не станет!

Однако приказ получен, и его надо выполнять! Поэтому он, без промедления, выдвинет в направлении Муурила одну роту. При поддержке десяти танков. С задачей войти в соприкосновение с противником и разведать его силы. Вторую роту оставит в Наурисьярви. С задачей удерживать ее до подхода дивизии. А с остальными, при поддержке пятнадцати танков, отправится вслед за первой. В шесть утра. С тем, чтобы к рассвету выйти к поселку Карьялайнен. И если позволит обстановка, двинется далее к Муурила. А если обстановка этого не позволит, займет оборону вдоль дороги Лаутаранта — Карьялайнен — Куолемаярви.

И приступит к разведке долговременной оборонительной линии противника. Что, собственно, и является его основной задачей. А штурмовать эту самую линию является задачей отдельного инженерного батальона особого назначения. Имеющего для этого все необходимые силы и средства. И обученный личный состав...

Колонна поднятого по тревоге двадцать первого ОтИБОНа вышла из Белоострова в пять утра первого декабря. В голове колонны, расталкивая с дороги, двигавшиеся в сторону фронта тыловые части, на радийном бронеавтомобиле БА-10М ехал начальник особого отдела дивизии младший лейтенант госбезопасности Дубовой. А следом за ним взвод охраны на двух грузовиках. Поэтому шли без задержек.

Один только раз, под Куоккала, какой-то дивинтендант, два ромба в петлицах, высунулся из вставшей посреди дороги 'эмки' и вякнул что-то насчет субординации, не разглядев в темноте цвет околыша на фуражке у Дубового. Но сразу смолк, когда тот ткнул ему в нос нарукавный знак начсостава ГУГБ НКВД СССР.

'Эмку' безжалостно спихнули на обочину. А дивинтендант так и стоял с ней рядом, пока мимо него, чадя выхлопными газами и швыряясь грязью, не прошла колонна ОтИБОНа. И молился, чтобы младший лейтенант с бесцветными глазами забыл и о его неосторожных словах, и о нем самом. Как можно быстрее...

А колонна была не маленькая. Разведывательная и саперная роты на грузовиках, три мотострелковых роты на бронетранспортерах БТП, рота тяжелых танков Т-28, рота огнеметных танков ОТ-130, штабные бронеавтомобили, автомастерские, зарядная станция, бензомасловодозаправщики и бензоцистерны, артиллерийские тягачи 'Ворошиловец' с восьмидюймовыми гаубицами на прицепе, санитарные автомобили, грузовики с имуществом, тракторы и мотоциклы...

Командир отдельной разведроты двадцать первого ОтИБОНа старший лейтенант Алексей Кондратьев был доволен. Спецкурс по уничтожению финских ДОТов и ДЗОТов его разведчикам преподавал сам начальник Центрального научно-испытательного железнодорожного полигона РККА полковник Старинов! Который всего полгода тому назад и Алексея натаскивал. Перед Маньчжурской операцией.

Он тогда был еще совсем зеленым лейтенантом. И много чего о себе воображал. Потому что имел несколько спортивных разрядов и сделал три прыжка с парашютом! И только, попав в состав разведывательно-штурмовой спецгруппы, понял, что на самом деле ничего не умеет. Спасибо полковнику Старинову! Научил!

За Маньчжурию Кондратьев получил орден Красного Знамени и досрочное воинское звание. Был назначен начальником штаба батальона. Но как только узнал о формировании ОтИБОНа, тут же подал рапорт с просьбой о переводе. Комбат не возражал. Он и сам такой же рапорт написал. Да, только его не пустили. Впрочем, судя по всему, войны хватит на всех. И мало никому не покажется...

Старший лейтенант Кондратьев давно уже не был тем восторженным мальчишкой, который мечтал убежать в Испанию. Чтобы сражаться с фашистами. А потом вернуться домой с боевым орденом, и пройтись по улице. Чтобы соседские ребята плелись за ним следом и завидовали! Все как один! А соседские девчонки стояли в сторонке и смотрели влюбленными глазами! Все как одна!

Алексей улыбнулся. Это было всего три года назад! А теперь у него и орден, и три кубаря в петлицах, и сотня вооруженных до зубов и прекрасно экипированных бойцов!

На складе они получили теплые десантные комбинезоны из верблюжьей шерсти с водоотталкивающей пропиткой и двухсторонней окраской. С одной стороны белые (для зимы), а с другой — коричневые (для лета). Кроме комбинезонов, которые, кстати, считались совершенно секретными, им выдали теплое белье, свитеры, а вместо сапог — лыжные ботинки и шерстяные носки. А также вязаные подшлемники и стальные шлемы нового типа. Без гребешка и широких 'буденновских' полей, которые по мысли легендарного маршала должны были защищать красноармейцев от удара шашкой. А на самом деле только мешали во время атаки. Из-за повышенной парусности.

Свои винтовки и штыки они сдали на склад. Алексей предполагал, что их вооружат самозарядными винтовками, которые он изучал еще в училище. Но вместо СВТ им выдали автоматы...

По сравнению с новейшей самозарядной винтовкой Токарева автоматическая винтовка Федорова образца шестнадцатого года, в просторечии 'автомат Федорова', имела ряд несомненных преимуществ.

Так, при одинаковом весе со снаряженным магазином и примкнутым штыком (четыре с половиной килограмма), автомат был короче СВТ на двадцать сантиметров, емкость магазина составляла двадцать пять патронов (Токаревский магазин вмещал только десять), а дальность стрельбы с прицелом образца двадцать первого года — две тысячи сто метров (прицельная дальность СВТ — тысяча пятьсот). Кроме того, в отличие от СВТ-38, из автомата можно было вести не только одиночный, но и непрерывный огонь. Скорострельность Федоровского автомата достигала ста выстрелов в минуту, причем на средних и ближних дистанциях он обладал большей точностью и кучностью, чем знаменитая Мосинская трехлинейка!

Царское правительство не смогло оценить по достоинству изобретение великого русского оружейника, а советская власть немедленно организовала его серийное производство. Не взирая на Гражданскую войну и повсеместную разруху.

Автоматы состояли на вооружении РККА до конца двадцатых годов. После чего по особому приказу были сданы на хранение в 'надлежащей смазке и с надлежащим количеством патронов'. Из-за отсутствия на складах этих самых патронов.

Потому что единственным недостатком автомата Федорова было то, что разрабатывался он под японские патроны 'Арисака' калибра шесть с половиной миллиметров, которые в годы Германской войны в больших количествах поставлялись в Россию из Англии.

После победы пролетарской революции эти поставки, ясное дело, были прекращены. Поэтому, когда запасы патронов подошли к концу, автоматы пришлось законсервировать. До лучших времен.

Которые настали только этой осенью. После разгрома самураев в Маньчжурии и Китае. Когда в качестве военных трофеев было захвачено огромное количество патронов 'Арисака'.

Помимо меньшего веса, позволившего Федорову увеличить вместимость магазина, 'Арисака' обладал еще одним важным качеством. Попадая в тело человека, японская пуля разворачивалась внутри него. Тяжелое ранение или верная смерть, как правило, были гарантированы.

Когда командарм первого ранга Конев приступил к формированию отдельных инженерных батальонов особого назначения, он затребовал со складов автоматы Федорова. Чтобы вооружить ими разведроты ОтИБОНов вместо положенных им по штату трехлинеек. Отлично понимая, что разведчикам в ходе ночных поисков с целью уничтожения вражеских деревоземляных огневых точек, придется сталкиваться с противником лицом к лицу. В скоротечных схватках, когда дорога каждая секунда. И скорострельность, по сути, решает все!

Благодаря личному вмешательству командарма, и автоматы, и патроны были доставлены вовремя. И успешно освоены личным составом в ходе учебных занятий...

К утру четвертого декабря части двадцать первой Пермской Краснознаменной стрелковой дивизии вышли к главной оборонительной полосе линии Маннергейма в районе укрепленного узла 'Инкяля'. И оказались в зоне достижимости шестидюймовой финской береговой батареи Хумалиоки.

Комбриг Ксенофонтов сразу запросил поддержки у вышестоящего командования. Которая была ему немедленно оказана.

Во-первых, по расположению батареи и всему укрепрайону в целом был нанесен мощный бомбовый удар, в котором участвовало две с лишним сотни бомбардировщиков восемнадцатой скоростной бомбардировочной авиабригады Первой Отдельной Краснознаменной армии и шестнадцатой скоростной бомбардировочной авиабригады Тринадцатой армии. Впрочем, СБ опять бомбили по площадям. И даже если белофинны и понесли какой-нибудь урон, то ничем этого не проявили.

Во-вторых, в распоряжение Ксенофонтова был передан двести седьмой корпусный тяжелый артиллерийский полк. Который прибыл поздним вечером и немедленно приступил к оборудованию огневых позиций и наблюдательных пунктов. Чтобы с рассветом начать обстрел вражеского оборонительного узла.

А в-третьих, в этот же день по приказу командующего Ленинградским фронтом по Инкяля и Хумалийоки нанес артиллерийский удар Краснознаменный Балтийский флот. Силами четырех канонерских лодок: 'Красное Знамя', 'Красная Горка', 'Кронштадт' и 'Сестрорецк'.

Единственной канлодкой специальной постройки из них являлась 'Красное Знамя'. Остальные были вооруженными грунтовозными шаландами Балттехфлота Спецгидростроя НКВД. Впрочем, у них имелось одиннадцать пятидюймовых орудий на четверых. И это была серьезная сила! Если принять во внимание, что мореходные канонерские лодки изначально предназначались для содействия приморскому флангу сухопутных войск и контрбатарейной борьбы, в связи, с чем имели соответствующее артиллерийское вооружение и адекватное бронирование, а самое главное, в ходе боевой подготовки готовились к выполнению именно этих боевых задач.

Проплавав сорок пять лет и пройдя несколько капитальных ремонтов, последний из которых завершился всего полгода назад, канонерская лодка 'Красное Знамя' была одним из самых мощных артиллерийских кораблей КБФ, и при полутора тысячах тонн водоизмещения несла пять ста тридцати миллиметровых орудий (как и лидеры эсминцев), уступая в вооружении лишь линкорам и крейсеру 'Киров'. А бронирована была гораздо лучше, чем финские броненосцы (бортовой пояс — сто двадцать пять миллиметров, носовой траверс — восемьдесят, палуба — тридцать восемь)!

Учитывая, что 'Октябрина' стояла в доке, залечивая раны, полученные тридцатого ноября, крейсер 'Киров' со всем экипажем лежал на дне Финского залива, а лидеры только что вернулись в Таллин из боевого похода, у нового комфлота флагмана второго ранга Левченко выбор был невелик.

Рисковать последним линейным кораблем он не имел права. Отзывать лидеры из Западной части Финского залива тоже. После гибели 'Кирова' и 'Стремительного', серьезно ослабившей Отряд легких сил и заметно подорвавшей престиж Краснознаменного Балтийского флота, белофинские броненосцы в любой момент могли вылезти из своих шхер. И наделать в заливе много бед.

Посылать под огонь береговых батарей 'Новики', как это сделал Трибуц, было чревато новыми потерями. Потому что, в отличие от линкоров и канонерок, эсминцы вообще никакой брони не имели, и попадание даже одного десятидюймового снаряда могло стать для них фатальным. И закончиться катастрофой. Для Левченко. В смысле, арестом. И трибуналом.

Как это случилось с прежним командованием КБФ.

Начштаба флота капитан первого ранга Пантелеев был арестован в ночь со второго на третье декабря. По личному указанию комиссара госбезопасности первого ранга Берия. Сразу после того, как Нарком обороны СССР товарищ Сталин узнал о трагической гибели крейсера 'Киров'.

Начальник особого отдела НКВД КБФ майор госбезопасности Лебедев провел первый допрос Пантелеева еще до его отправки в Москву. По горячим следам. С применением необходимых мер убеждения. Ввиду серьезности сложившейся ситуации.

Бывший начштаба не стал запираться и сразу же дал признательные показания. В том, что в тридцатом году, будучи помощником начальника отдела боевой подготовки штаба Морских сил Черного моря, был завербован в контрреволюционную террористическую организацию тогдашним начштаба МСЧМ, ныне разоблаченным врагом народа, флагманом первого ранга Душеновым. Осознав свою вину перед партией, Пантелеев подписал полное признание. И назвал фамилии всех остальных участников флотского военно-фашистского заговора.

Собрав документы штаба КБФ на операцию, и получив копию бортового журнала и рапорт старпома эскадренного миноносца 'Сметливый', доставленные из Таллина в Ленинград по воздуху на морском ближнем разведчике, флагман первого ранга Исаков немедленно вылетел в Москву. Для доклада Главному военному совету о происшедшем.

Вместе с ним в Москву, тем же самолетом, был доставлен флагман второго ранга Трибуц, отстраненный от занимаемой должности и направленный в распоряжение наркома ВМФ. Пока еще только отстраненный. До выяснения степени его виновности...

Предательский, троцкистский удар в спину не поколебал уверенности советских военных моряков в победе. И они доказали это в бою!

Прибыв в район стрельбы, канонерки связались со штабом двадцать первой дивизии, высадили на берег корректировочные посты и, ровно в полдень, открыли огонь по белофинским долговременным укреплениям.

Балтийцы стреляли точно. Тяжелые морские снаряды взрывались прямо в расположении белофиннов. Которые не выдержали и открыли ответную стрельбу.

'Красное Знамя' немедленно перенесла огонь на позиции финской береговой батареи. А остальные, не взирая на поднимающиеся тут и там белоснежные водяные столбы, продолжили обстрел Кюренниеми и Инкяля.

Весь день в небе над Хумалиоки кружила пара МБР. На которые никто не обращал внимания. Потому что над заливом постоянно летали самолеты. И морские, и армейские. И истребители, и бомбардировщики. И разведчики...

У пилотов и штурманов пятнадцатого морского разведывательного авиаполка КБФ за три месяца накопился к финнам длинный счет. За десятки безрезультатных полетов. И бесконечные выволочки от вышестоящего командования за безрезультатность.

На этот раз результат имелся. Орудийные позиции были, наконец, засечены!

Когда невысокое зимнее солнце склонилось к горизонту, канлодки прекратили стрельбу и ушли в Кронштадт. Получив благодарственную радиограмму от командира двадцать первой стрелковой дивизии. Потому что, хотя и не смогли уничтожить финскую батарею, так или иначе, отвлекли ее огонь на себя. А еще разбили два ДОТа. Или, по крайней мере, серьезно их повредили. Потому что комбриг Ксенофонтов своими глазами видел несколько прямых попаданий.

А вот финским артиллеристам попасть по советским кораблям так и не удалось.

И больше уже не удастся! Потому что на следующее утро, воспользовавшись улучшением погоды, по батарее Хумалийоки нанесли удар двадцать пикирующих бомбардировщиков ДБ-3 и СБ-бис восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка Героя Советского Союза полковника Байдукова. И разнесли ее вдребезги. А батарею Сааренпя разметали пикировщики И-16 восемьдесят пятого Краснознаменного смешанного авиаполка Героя Советского Союза полковника Коккинаки.

Но это было на следующее утро.

А ночью боевое крещение принял двадцать первый ОтИБОН.

Угрюмовцы время зря не теряли и, войдя в соприкосновение с противником, несколькими ударами прощупали его оборону. Двумя ротами на флангах укрепсектора: на севере — по железной дороге в направлении Хумалийоки, а на юге — вдоль берега Финского залива на Муурила. А основными силами при поддержке двадцати пяти танков — на центральном участке в направлении Инкяля. По шоссе, проходящему между болот. Эту демонстративную атаку финны приняли за попытку прорыва. И постарались отбить всеми имеющимися средствами. Что от них и требовалось.

Поэтому, когда командир двадцать первого отдельного инженерного батальона особого назначения майор Литвиненко с командирами рот прибыл на НП капитана Угрюмова, схема расположения финских ДОТов и их огневого взаимодействия у него уже имелась. Впрочем, атаковал Угрюмов не вслепую. А опираясь на информацию, предоставленную разведотделом штаба фронта. Которую, само собой, надо было уточнить. Что он и проделал. Днем — разведкой боем. А ночью — с помощью разведгрупп.

Двадцать первый узел обороны в системе главной оборонительной полосы линии Маннергейма 'Инкяля' имел протяженность около восьми километров и состоял из семи железобетонных ДОТов фланкирующего огня: двух на южном берегу озера Куолемаярви, трех в центре укрепсектора, и еще двух на берегу Финского залива.

Сделанные из бетона повышенной прочности и густо насыщенные гибкой стальной арматурой, стены и потолки финских долговременных огневых точек достигали толщины полутора метров, а пулеметные амбразуры вдобавок к этому были прикрыты шестидюймовыми бронеплитами размером два на три метра. Широкие боковые стенки защищали амбразуры от фронтального огня, а напольные (обращенные в сторону наступающего противника) закрывала широкая насыпь из огромных гранитных валунов. Что значительно повышало их устойчивость к артиллерийскому огню. И отлично маскировало. Построенные в начале тридцатых годов, и без того выглядевшие со стороны как обычные невысокие холмы, ДОТы успели за это время зарасти сосняком, и были практически неразличимы на фоне окружающего ландшафта.

Пока не открывали огонь.

Кроме боевых казематов все ДОТы имели подземные, обогреваемые казармы, вмещавшие до взвода пехоты, занимающего оборону в траншеях и деревоземляных огневых точках. Которые тоже были крепким орешком для артиллеристов. Во-первых, потому что имели потолки в четыре наката бревен, два слоя камней и земляной обсыпки. А во-вторых, потому что были настоящими 'невидимками'.

Укрытые снегом, заросшие деревьями и кустарником, ДЗОТы едва возвышались над горизонтом и имели такие глубокие амбразуры, что ствол пулемета едва доходил до их середины. Поэтому вспышки выстрелов были практически не видны, а звук заглушался и искажался. Что сильно затрудняло их обнаружение.

Впрочем, после нескольких авиабомбардировок и артобстрела с моря маскировка большинства огневых точек была нарушена. А некоторые из них и вовсе разбиты...

В первый день наступления по укрепузлу 'Инкяля' отработали два полка дальних бомбардировщиков Третьей отдельной авиационной армии РГК Героя Советского Союза Полынина. А также несколько полков скоростных бомбардировщиков армейской и фронтовой авиации. Которые тридцатого ноября сделали по два вылета. И потом навещали финнов регулярно. Правда, уже в меньшем количестве. Из-за ухудшения погоды. Потому что армейская и фронтовая авиация в сложных метеоусловиях летать не умела. Даже днем. Поэтому последние дни позиции и тылы противника бомбили в основном полынинцы. Которые в сложных метеоусловиях летать умели. Даже ночью.

Увы, и те, и другие бомбили по площадям. Хотя и понимали, что это не очень эффективно. Поэтому бомб не жалели. И далеко не все из них попали в болото. Досталось и противопехотным, и противотанковым заграждениям. Были попадания и в траншеи, и в ДЗОТы. Случайные, конечно. То есть вполне закономерные. В смысле, в полном соответствии с законами математической статистики. Что при таком количестве сброшенных бомб было не удивительно.

Однако ударом с воздуха или с моря линия Маннергейма уничтожена быть не могла. Только ударом с суши. И комбриг Ксенофонтов отлично это понимал. Собственно, как и командарм первого ранга Конев, который и позаботился о том, чтобы у командиров передовых дивизий было чем нанести этот удар.

Отдельные инженерные батальоны особого назначения...

Майор Литвиненко опустил бинокль.

Рвать оборонительную полосу придется здесь. Потому что именно здесь ключ ко всему укрепрайону. Поэтому дорога на Инкяля так укреплена. Потому что именно через это межозерное дефиле открывается путь на Койвисто и Юханнес. И далее на Виипури.

Три ДОТа, семь ДЗОТов. Плюс стрелковые и пулеметные ячейки. На обоих флангах — болота. По фронту — надолбы и колючка в десять рядов. И минные поля...

С деревоземляными огневыми точками разберутся разведчики. Этой ночью. С долговременными — артиллеристы. Завтра днем. А потом саперы и танкисты. Под вечер. Траншеями и ячейками займутся огнеметчики и мотострелки на БТП. Одновременно с саперами. А затем в прорыв пойдет дивизия.

Литвиненко подозвал к себе командира разведроты старшего лейтенанта Кондратьева и махнул рукой в сторону поредевших батальонов девяносто четвертого стрелкового полка, медленно откатывающихся назад после очередной атаки. Под прикрытием танков и полковой артиллерии.

— Видишь?

— Вижу, товарищ капитан.

— Смотри, как следует, старшой! Для тебя концерт с оркестром ребята устраивали! Как стемнеет, сам пойдешь! И чтобы завтра к утру в округе ни одного ДЗОТа целого не осталось! Мне сюрпризы не нужны! Как закончите, саперов брошу вперед. Будем рвать эту сволочь! Не подведите, разведчики!

— Не подведем, товарищ капитан! Все норы проведаем! Выкурим гадов!

— Добре! Иди, готовь своих орлов!..

Семь деревоземляных огневых точек — семь групп. В принципе, хватило бы и трех, подумал Алексей. Ночи в декабре длинные. Так что каждая группа могла бы уничтожить и по два объекта. И даже по три. Но лучше не рисковать. Чтобы уж точно, без сюрпризов! А, кроме того, у него в роте восемнадцать групп. Как раз по одной на все выявленные ДЗОТы (включая те, что на флангах), плюс резерв. И все рвутся в бой! А бой будет первым. Поэтому, для первого раза, каждой группе хватит и по одной точке.

Кондратьев вернулся в роту и приказал посыльным собрать командиров боевых групп. Которые вместе с угрюмовцами весь день пролежали в снегу с биноклями, наблюдая за полем боя, слушая их комментарии и помечая все увиденное в планшетах.

Боевая группа состояла из двух троек.

Первая оставалась на подходах к ДЗОТу. Имея при себе, помимо автоматов, ручной пулемет. И прикрывала вторую, ударную, которая уничтожала сам объект. Гранатами РГД и бутылками с зажигательной смесью (тротил и бензин с дегтем).

Технология этой процедуры была отработана до автоматизма. Один боец оставался у входной двери. На подстраховке. Чтобы уложить любого, кто попытается выбежать наружу. А двое других заползали на крышу. И для начала бросали в печную трубу ручную гранату. В качестве гостинца от Деда Мороза. Для финнов, у печки греющихся. А потом бутылку с горючкой туда же. И еще одну гранату вдогонку. После чего один вставлял в трубу, приготовленную заранее деревянную пробку. А второй двумя ударами приклада загонял ее поглубже. Взрывные газы, ясное дело, выбивали чоп обратно. Но при этом создавали в трубе своеобразный газовый затвор. И вся горючка из взорвавшейся бутылки оставалась внутри, заливая ДЗОТ пламенем.

На полигоне ДЗОТы выгорали полностью. За считанные минуты. И обрушивались. Ясное дело, никого в живых после такой 'сауны' внутри остаться уже не могло.

Засечь подрыв снаружи было невозможно. Амбразуры у финнов были очень глубокие, а дверь выходила в извилистую траншею. Так что пламени видно не было. Искры из трубы, конечно, летели. Но на передовой все время огоньки летают туда-сюда. В смысле, трассеры. А звуки взрывов глушил мощный накат самого ДЗОТа. А также орудийный и пулеметный огонь...

Кондратьев поставил каждой группе конкретную боевую задачу, уточнил время начала операции и приказал сверить часы. А еще — повязать на правый рукав скрученную в жгут темную тряпку. Чтобы не перепутать в темноте своих с финнами. Которые тоже будут в белых маскхалатах.

Тем временем, уже совсем стемнело.

Старший лейтенант посмотрел на своих бойцов:

— Ну, что ж, пора 'русским медведям' наведаться в гости к 'финским волкам'! — он усмехнулся. — И попотчевать их 'огненной водой'!

Политрук Ясенев улыбнулся, поддержав шутку командира, а потом посерьезнел:

— От выполнения поставленной перед нами боевой задачи зависит успех завтрашнего наступления, товарищи! Помните, завтра — День Сталинской Конституции! Не посрамим высокое звание воина Красной Армии в этот великий день! Ударим по зарвавшейся финской белогвардейщине из всех сил! За Сталина! За ВКП(б)! В бой!..

Командир сто первого отдельного гаубичного артиллерийского дивизиона Резерва Главного Командования капитан Петров лично выбрал позиции для стрельбы прямой наводкой для каждого своего орудия. Осмотревшись и прикинув, что и как, прямо на месте. Где ползком, где перебежками. А потом вызвал командиров батарей, взводов и орудий и показал каждому, где должна стоять его гаубица завтра утром. Чтобы ровно в восемь открыть огонь по финским ДОТам.

Помкомвзвода Леонтьев вздохнул и почесал затылок. Поскольку его расчету достался самый твердый орешек. ДОТ номер три. Трех казематный, защищенный шестидюймовой броней двухуровневый капонир с подземной казармой. Если судить по разведданным, с которыми их познакомил командир дивизиона. Потому что снаружи ДОТ выглядел как обыкновенный заснеженный бугор.

Полковая и дивизионная артиллерия слегка по нему уже прошлась. Но никакого ощутимого ущерба нанести не смогла. Посшибала сосны да снег разбросала. И все. А корпусный тяжелый артполк еще не прибыл. Говорят, будет к ночи. Если к утру ребята установят орудия, то это будет хорошо. Потому что завтра ему потребуется поддержка. Потому что как только он начнет стрелять прямой наводкой, по нему тут же начнет гвоздить финская артиллерия. Прямой наводкой.

В сумерках помкомвзвода привел расчет на место, выставил справа и слева по пулеметчику, а вместе с остальными принялся за работу.

До финнов было очень близко. Менее пятисот метров. Однако вокруг шла такая плотная орудийная и пулеметная пальба, что в этой кутерьме звон вонзающихся в промерзшую землю ломов, киркомотыг и лопат совершенно затерялся. А когда 'Ворошиловец' потащил через поле орудие, стрельба еще более усилилась. Как это и было уговорено со штабом дивизии.

И, слава Богу! Потому что снег был очень глубокий и трактор все время буксовал. А потом вообще заехал в сугроб и остановился. Так что пришлось снова брать лопаты и рыть дорогу до самой огневой позиции.

Так или иначе, к утру, их восьмидюймовая красавица была, наконец, установлена. Сошники вбиты до отказа. Выбран основной и запасной ориентиры, определена дистанция и выставлен прицел. Ящики открыты. Снаряды и заряды приготовлены.

А ровно в восемь прозвучал первый выстрел...

На рассвете десять 'двадцать восьмерок' отдельной танковой роты двадцать первого ОтИБОНа замерли на исходном рубеже у Портанпяя. В трех прицепленных к танкам бронесанях лежали ящики с взрывчаткой. В остальных устроились саперы. В ожидании сигнала к атаке. Рота огнеметных танков и три десятка бронетранспортеров с мотострелками стояли рядом. Чтобы ринуться в бой вслед за своими товарищами.

В этот момент в соприкосновении с противником находились только роты девяносто четвертого стрелкового полка.

Отдельный танковый батальон, разведбат, сто шестнадцатый и триста двадцать шестой стрелковые полки двадцать первой стрелковой дивизии в течение ночи были сосредоточены в районе Карьялайнен. Чтобы ударить и развить успех, когда будет прорвана главная оборонительная полоса.

Вокруг все грохотало. То завывая, то шелестя, над головами красноармейцев, командиров и политработников пролетали тяжелые снаряды. Орудия семьдесят восьмого артиллерийского, сто девятого гаубичного и двести седьмого корпусного тяжелого артиллерийских полков били с закрытых позиций по финским заграждениям, траншеям и пулеметным ячейкам. А крупнокалиберные гаубицы сто первого отдельного гаубичного артиллерийского дивизиона РГК, еще ночью выдвинутые далеко вперед, долбили вражеские долговременные огневые точки прямой наводкой.

Все ДЗОТы, прикрывающие подступы к ДОТам, были подорваны этой ночью боевыми группами отдельной разведроты ОтИБОНа. Практически без потерь. Если не считать нескольких раненых...

В одиннадцать ноль-ноль в каждом подразделении, прямо на рубеже атаки, был проведен торжественный митинг, посвященный второй годовщине принятия Великой Сталинской Конституции. А потом полевые кухни привезли праздничный обед.

В полдень в сторону Бьорке и Хумалиоки прошли эскадрильи краснозвездных скоростных и тяжелых бомбардировщиков...

И тут в небо взвилась красная ракета.

Вперед! За Сталина! За ВКП(б)! Ур-ра!

7. Для побед одной отваги мало...

Ленинградский фронт, начало декабря 1939 г.

...Третьего декабря Народное Правительство Финляндии 'сформированное в городе Терийоки представителями левых партий и восставших солдат финской армии' предложило Советскому Союзу заключить Договор о дружбе и взаимопомощи. Который был подписан в тот же день. В Москве. Председателем Совета Народных Комиссаров наркомом иностранных дел СССР товарищем Молотовым и Председателем Народного Правительства министром иностранных дел Финляндской Демократической Республики товарищем Куусиненом.

Высокие договаривающиеся стороны были старыми товарищами. И прекрасно знали друг друга. И даже жили в одном доме. На набережной Москва-реки.

Основатель Коммунистической партии Финляндии Отто Куусинен долгие годы являлся секретарем Исполкома Коминтерна и членом ЦК ВКП(б), неуклонно проводя генеральную линию партии в международном коммунистическом и рабочем движении. Не взирая ни на какие колебания этой самой линии.

Остальные члены Народного Правительства (заместитель председателя и министр финансов товарищ Розенберг, министр земледелия товарищ Эйкия, министр просвещения товарищ Лехтинен и министр по делам Карелии товарищ Прокконен) также были ответственными работниками Коминтерна — кузницы кадров для компартий и народных правительств всей планеты. Министром внутренних дел был назначен старый чекист Тууре Лехен, а министром обороны и командующим Финской Народной Армией — комдив Антила...

Народное Правительство Финляндии сочло возможным пойти навстречу предложениям Советского Союза и согласилось на перенос границы на Карельском перешейке до линии Виролахти — Иматра — Раутъярви и далее до Хаттуваара. А также отказалось от Петсамо (с прилегающим к нему районом) на побережье Баренцева моря и нескольких совершенно не нужных ФДР островков в Финском и Выборгском заливах (острова Суурсаари, Лавенсаари, Сейскари, Бьорке, Тиуринсаари и другие). За вдвое большую территорию в Карелии. И триста миллионов финских марок.

Кроме этого, СССР получил разрешение на размещение военно-морской базы на полуострове Ганге, взятом в аренду на девяносто девять лет. Взамен пообещав помочь молодой народной демократии оружием, боевой техникой и снаряжением. А также военными специалистами. В необходимом количестве.

Прежнее финское правительство, очнувшись от шока, попыталось урегулировать отношения с Советским Союзом через шведского посланника Винтера. Однако товарищ Молотов холодно заявил непрошенному визитеру, что СССР никакого другого финского правительства, кроме Народного, не признаёт. И никакой войны с Финляндией не ведет. А даже наоборот. Заключил с ней Договор о дружбе и взаимопомощи. И подписал протокол о взаимной безопасности. В соответствии с которым оказывает помощь вооруженным силам Финляндской Демократической Республики. В наведении порядка.

Только теперь обанкротившееся финское руководство сообразило, наконец, какую совершило ошибку, прервав в середине ноября переговоры с Советским Союзом.

Покидая Москву, министр иностранных дел Финляндии Эркко нагло заявил, что у него 'есть более важные дела'. Какие, интересно, могут быть более важные дела у министра иностранных дел, чем разгорающийся конфликт с великим соседом? Который имеет вооруженную до зубов армию. Только что разгромившую чрезвычайно опасного противника на Востоке. И весьма заносчивого, хотя и не столь опасного, на Западе.

Мощный удар Красной Армии отрезвляюще подействовал на зарвавшихся политиканов. А высокопарные заверения западных держав в поддержке, которые всю осень взахлеб цитировали финские газеты, оказались пустыми словами.

Англия и Франция выразили искреннее возмущение в связи с нападением большевиков на нейтральную страну. И объявили о готовности сформировать и отправить в Финляндию экспедиционный корпус. Если Швеция и Норвегия пропустят его через свою территорию. Германия тоже сочувствовала финнам. Но нарушать из-за них заключенные с таким трудом военно-политические и торговые соглашения с Советским Союзом не собиралась. Италия обещала увеличить поставки оружия. Но на это требовалось время. Североамериканские Соединенные Штаты по-прежнему придерживались изоляционистской позиции, и вмешиваться в европейские склоки не торопились, ограничившись призывом к 'моральному эмбарго' (!) на торговлю с СССР.

Даже ближайшие соседи Финляндии — Швеция и Норвегия — предали ее. Стойко сохраняя нейтралитет, и наотрез отказавшись предоставить свои порты и железные дороги для переброски английских и французских частей в Финляндию. Из опасения стать следующей жертвой Сталина.

Или Чемберлена. Или Даладье.

А Литва, Латвия и Эстония, заключившие этой осенью Пакты о взаимопомощи с Советским Союзом и предоставившие ему свою территорию и акваторию для размещения частей и соединений Красной Армии и кораблей Краснознаменного Балтийского флота, фактически стали его союзниками.

Президент Финляндской Республики Кюёсти Каллио (теперь уже бывший президент бывшей республики) в отчаянии обратился в Совет Лиги Наций с жалобой на агрессивные действия Советского Союза.

Четвертого декабря СССР получил соответствующий запрос и приглашение на заседание Совета и Ассамблеи Лиги Наций.

Председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Молотов в категорической форме отверг вмешательство Лиги и официально заявил, что 'Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает войной финскому народу'. А потом добавил, что участвовать в каких-либо заседаниях по этому надуманному вопросу считает излишним, и посоветовал Лиге Наций заняться прекращением войны между Германией и англо-французским блоком, а не разжигать войну на северо-востоке Европы...

Сразу после вступления в силу Пакта о взаимопомощи на территорию Эстонии был введен шестьдесят пятый особый стрелковый корпус (шестнадцатая стрелковая дивизия, восемнадцатая легкотанковая бригада, тридцать восьмой истребительный и сорок четвертый скоростной бомбардировочный авиаполки), на территорию Латвии — второй особый стрелковый корпус аналогичного состава, а на территорию Литвы — шестнадцатый. К середине ноября общая численность ограниченного контингента советских войск в Прибалтике достигла шестидесяти семи тысяч человек, тысячи шестисот орудий, тысячи танков, ста пятидесяти бронеавтомобилей и пятисот двадцати самолетов. Кроме того, в порты Лиепая, Вентспилс, Рохукюла, Палдиски и Таллин перебазировались надводные корабли, подводные лодки и гидроавиация Краснознаменного Балтийского флота.

В конце ноября в Эстонию на аэродром Хаапсалу был переброшен сорок второй дальнебомбардировочный авиаполк (шестьдесят один бомбардировщик ДБ-3), который вместе с передислоцированными ранее тридцать восьмым истребительным (шестьдесят три истребителя И-16П) и сорок четвертым скоростным бомбардировочным (шестьдесят один бомбардировщик СБ) авиационными полками вошел в состав Особой авиабригады, сформированной в соответствии с приказом Начальника ВВС Красной Армии командарма второго ранга Смушкевича.

Командарм прекрасно понимал все преимущества размещения бомбардировщиков на южном побережье Финского залива. Во-первых, близость вражеской территории (менее ста километров). Во-вторых, безопасность базирования (поскольку Эстония в войне не участвует). В-третьих, развитая инфраструктура (бетонные взлетные полосы, просторные ангары, сеть подъездных путей и отличные дороги). Поэтому и настоял на переброске в Хаапсалу еще одного полка.

Эстонское правительство промолчало.

А что ему еще оставалось? Подписав Пакт о взаимопомощи, Президент Эстонии Пятс просто выиграл время. Для тех своих сограждан, которые захотят эмигрировать. Никаких иллюзий насчет сохранения независимости у него не было. Оказавшись между Вермахтом и РККА, как между молотом и наковальней, войско польское (кстати, гораздо более сильное, чем эстонское) было разгромлено менее чем за две недели. Так что говорить было не о чем. Надо было срочно переводить капиталы в Швейцарию. Или Швецию. А лучше — в Америку. И уезжать. Туда же. Пока это еще возможно...

Командиром Особой авиабригады был назначен один из любимцев Смушкевича, самый прославленный летчик страны, начальник отдела истребительной авиации Летной инспекции РККА дважды Герой Советского Союза полковник Кравченко. Который немедленно вылетел в Хаапсалу. Забрав с собой всех своих инспекторов. За исключением Героя Советского Союза майора Смирнова, который остался на хозяйстве, в Москве. Донельзя расстроенный. И давший себе слово любыми средствами добиться скорейшего откомандирования на фронт.

Тридцатого ноября дальние и скоростные бомбардировщики Особой авиабригады под прикрытием истребителей нанесли ряд бомбовых ударов по политическим и промышленным центрам Финляндии — Хельсинки, Хювянкяя, Хямеэнлинна, Лохья, Лахти и Порвоо. Бомбардировке были подвергнуты только объекты оборонного значения — военные заводы и склады, портовые сооружения и причалы, аэродромы и железнодорожные станции. Бомбить жилые кварталы Кравченко запретил.

Противовоздушная оборона столицы Финляндии оказалась на высоте и доставила советским пилотам много неприятностей. Зенитным огнем было сбито три СБ. Еще двенадцать бомбардировщиков получили повреждения различной степени.

Но это были еще только цветочки...

Вскоре погода испортилась. От истребительного прикрытия и массированных налетов в составе полка, не говоря уже о бригаде, пришлось отказаться. Потому что в сложных метеоусловиях, не считая нескольких асов, которых привез с собой Кравченко, могли летать только пилоты сорок второго дальнебомбардировочного авиаполка. И то лишь в составе отряда. Максимум — двух.

На том и порешили. Поэтому, начиная с первого декабря, на выполнение задания бомбардировщики стали летать небольшими группами, по шесть-восемь самолетов. И лишь изредка, когда позволяла погода, в составе эскадрильи.

Помощник командира сорок второго авиаполка майор Иван Балашов был мастером слепых полетов. В двадцать седьмом году он окончил Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков ВВС РККА, в тридцатом — Высшую школу красных морских лётчиков в Севастополе, и до того как попасть в бомбардировочную авиацию несколько лет служил в этой же школе летчиком-инструктором. Летать в облаках он мог, как говорится, с закрытыми глазами.

За время боев в Северо-Восточном и Центральном Китае капитан Балашов совершил два десятка боевых вылетов на бомбардировку военных объектов в глубоком тылу противника. Бомбил Чанчунь и Циндао, Нанкин и Шанхай. Участвовал в бомбардировке японских островов девятнадцатого августа. Был награжден орденом Ленина и получил вторую шпалу на петлицы досрочно.

Отсутствие истребительного сопровождения его не смущало. Летая на полную дальность, он давно уже привык обходиться без него. Дальних истребителей до сих пор так и не изобрели. Поэтому приходилось рассчитывать лишь на свои собственные пулеметы — штурманский, верхнюю турельную и нижнюю люковую установки. Но более всего он уповал на облака. Если они имелись, конечно.

Шестого декабря облака имелись. Даже более чем.

Взлетев еще до рассвета, Балашов пробил облачность, собрал свою девятку и повел ее на бомбардировку железнодорожного узла Йювяскюля. Вторую группу, в задачу которой входило нанесение удара по железной дороге и оборонным заводам в Пиексимяки, возглавил командир третьей эскадрильи майор Майстренко. Правда, почти сразу после взлета его девятка превратилась восьмерку. Потому что один из бомбардировщиков вынужден был вернуться назад из-за неисправности двигателя.

Путь им предстоял не близкий. Над густонаселенными центральными районами Финляндии. Плотно нашпигованными шюцкоровскими постами воздушного наблюдения, оповещения и связи. А кое-где и зенитной артиллерией.

Впрочем, это дело привычное. И знакомое до боли.

Главное, нет истребителей.

Потому что все финские истребители (тридцать шесть монопланов 'Фоккер Д.21' и десять бипланов 'Бристоль Бульдог Мк. 4А') по данным разведотдела штаба фронта были сосредоточены на Карельском перешейке ('Фоккеры' на аэродроме Иммола около Иматры, а 'Бульдоги' в Хеиньоки возле Виипури).

Тем не менее, полковник Кравченко организовал истребительное патрулирование у побережья Финляндии силами специальной истребительной авиагруппы, сформированной им из летчиков-инспекторов и нескольких самых опытных пилотов тридцать восьмого истребительного авиационного полка.

Доморощенные острословы сразу же прозвали эту авиагруппу 'эскадрильей плохой погоды'. Григорий только посмеивался, понимая, что ребята просто завидуют товарищам, которые в отличие от них в любую погоду поднимаются в небо.

Поднимутся и сегодня. Позднее. Когда Балашов с Майстренко выполнят задание и отправятся домой, 'эскадрилья плохой погоды' вылетит им навстречу и прикроет их возвращение в районе Порвоо — Ловииса. Так, на всякий пожарный случай...

Майор Балашов вывел свою группу на цель точно. В том числе и потому, что над центральным озерным краем Финляндии облачность стала понемногу рассеиваться. А над Йювяскюля отсутствовала вообще. Как по заказу.

Штурман у Балашова был лучшим снайпером в полку. За Китай имел орден Красного Знамени. Не промахнулся он и на этот раз. И остальные экипажи, бомбившие по ведущему, тоже не оплошали. Девять серий стокилограммовых фугасных авиабомб легли одна к одной. Десятки разрывов, словно ковром накрыли железнодорожный вокзал, локомотивное депо, многочисленные товарные составы и склады.

Серьезного противодействия противник не оказал. Две зенитных батареи (два трехдюймовых и четыре сорока миллиметровых орудия) не могли причинить сколько-нибудь серьезного вреда советским бомбардировщикам, бомбившим с высоты четырех с половиной тысяч метров. И стреляли скорее из психологических, чем тактических соображений. Лишь для того, чтобы гражданское население не ощущало себя совершенно беззащитным под вражескими бомбами.

Развернувшись, девятка Балашова прошла над городом в парадном строю, оставив за собой пылающие развалины и клубы густого, черного как смоль дыма...

Майор уводил своих ребят на юг и никак не мог отделаться от тревожного предчувствия. Вроде бы все отлично. Задание они выполнили. И возвращаются без потерь. И все же, что-то было не так. Но, что?

Задание они выполнили. Возвращаются...

Они возвращаются тем же маршрутом! Проложенным по линейке. Йювяскюля — Лахти — Порвоо. Возвращаются с той же путевой скоростью. Проходя над теми же постами воздушного наблюдения, оповещения и связи. И финские девушки-шюцкоровки из 'Лотты Свярд' провожают их биноклями. И проклятиями...

А женские проклятия — это не пустые слова. Хотя и кажутся таковыми.

Комбриг обещал, что у побережья их прикроет 'эскадрилья плохой погоды'. Но здесь, в центре Финляндии, погода была очень даже неплохой. И это было чревато. Неприятной встречей. Вроде той, о которой около часа назад радировал Майстренко. Который наткнулся на невесть откуда взявшийся 'Фоккер' в районе Коувола. И потерял одну машину.

А где взялся один 'Фоккер', вполне может взяться и второй. И третий.

Балашов покачал крыльями, предупреждая пилотов о предстоящем маневре, а потом плавно развернул свой ДБ на юго-запад. В сторону пока еще далекого, но впечатляющего облачного фронта.

У Порвоо их должна прикрыть 'эскадрилья плохой погоды', а тут целый 'фронт плохой погоды'! Под прикрытием которого они дойдут до дома ничуть не хуже!

— Что случилось, Иван Филиппович? — спросил штурман. — Почему меняем курс?

— Пойдем через Тампере и Лохья! Проложи новый маршрут, — ответил майор. — Не нравится мне этот 'Фоккер', подловивший Майстренко у Коувола! Ох, не нравится!..

Чутье не подвело Балашова, как ни разу не подводило его до этого. 'Фоккер', атаковавший восьмерку майора Майстренко оказался на его пути далеко не случайно.

Обеспокоенный участившимися налетами советской авиации на центральную часть страны, командующий военно-воздушными силами генерал-майор Лундквист приказал срочно выделить звено истребителей из состава двадцать четвертой эскадрильи на прикрытие воздушного коридора Котка — Коувола — Лахти — Порвоо. Вечером четвертого декабря шесть 'Фоккеров' под командованием капитана Магнуссона были перебазированы на аэродром Утти. А на следующий день приступили к патрулированию...

Несмотря на свою малочисленность, финские летчики-истребители представляли собой серьезную опасность. Потому что имели прекрасную летную и штурманскую подготовку, метко стреляли, а также применяли новейшие тактические приемы.

И в первую очередь, 'кончики пальцев' — новый боевой порядок, разработанный пилотами Люфтваффе на основе испанского опыта. В соответствии с которым звено, основная тактическая единица истребительной авиации Финляндии, теперь состояло не из трех самолетов, а из двух пар. Что повысило и огневую мощь звена, и его маневренность. При этом ведомый прикрывал ведущего, а первая пара — вторую.

Впрочем, никакие тактические приемы, даже самые новые, не могли помочь в условиях подавляющего количественного превосходства советской авиации. Потому что бомбардировщики в полковом строю были совершенно недосягаемы. Особенно, когда их прикрывал полк истребителей.

И тут на выручку белофиннам пришла ихняя, поганая, белофинская погода.

Большинство советских летчиков летать в облаках не умели. Даже в одиночку. Не говоря уже о полете в строю. Поэтому истребители сидели на аэродромах, прижатые к земле облачностью. А бомбардировщики ходили на задание группами не более десяти самолетов. Тогда как финские летчики практически не вылезали из машин, пытаясь количеством боевых вылетов перекрыть малочисленность самолетного парка.

За три дня 'Бульдоги' и 'Фоккеры' сбили семнадцать бомбардировщиков...

И это переполнило чашу терпения начальника ВВС Ленинградского фронта комкора Птухина. Он приказал нанести удар по аэродромам в Хеиньоки и Иматра и уничтожить все, что там находится! Стереть с лица земли!

Евгений Птухин вступил в Красную Армию шестнадцатилетним подростком в боевом восемнадцатом году. Воевал с Деникиным, Врангелем и белополяками. В двадцать четвертом окончил авиашколу. Прошел путь от младшего летчика до командующего ВВС округа. В тридцать шестом за успехи в боевой, политической и технической подготовке был награжден орденом Красной Звезды и легковым автомобилем ГАЗ-М1. За бои в Испании получил еще два ордена — Ленина и Красного Знамени. Являясь главным военным советником командующего республиканской авиацией на Мадридском, Арагонском и Теруэльском фронтах, 'генерал Хосе' лично водил своих ребят в бой, сбил два 'Фиата', новейший германский истребитель 'Мессершмитт-109' и бомбардировщик 'Хейнкель-111'.

Привыкнув драться с настоящим и действительно опасным противником — германскими и испанскими пилотами (итальянцы не в счет, потому как слабаки) — Птухин недооценил финских истребителей.

Подумаешь, десять стареньких бипланов! И три десятка лаптежников! В смысле, 'Фоккеров'. Которые со своей низкой скоростью, пулеметами винтовочного калибра и неубирающимися шасси не годились в подметки даже 'чайкам'! Не говоря уже о пушечных 'ишаках'. И даже не пушечных.

ВВС фронта (пятьдесят четвертая истребительная авиабригада и восемьдесят третий иап восьмидесятой смешанной авиабригады особого назначения) насчитывали более двухсот пятидесяти истребителей, ВВС Первой ОКА (пятьдесят девятая иаб) — более ста восьмидесяти, ВВС Тринадцатой армии (четырнадцатая истребительная авиабригада) — сто тридцать, а ВВС Седьмой армии (семьдесят первый истребительный авиаполк) — шестьдесят. Итого — шестьсот сорок истребителей!

Против сорока шести.

Одним словом, финских истребителей Птухин недооценил.

И потерял семнадцать экипажей... Полсотни молодых ребят... Погибших за Родину. По его, комкора Птухина, вине.

И с этим надо было что-то делать...

Пятого декабря, на рассвете, десять эскадрилий скоростных бомбардировщиков одна за другой прошли над Хеиньоки и превратили ее в пустыню. Еще десять ударили по Иматра. И растерли эту финскую авиабазу в пыль.

Из десяти 'Бульдогов', сидевших в Хеиньоки каким-то чудом уцелел лишь один. Который был немедленно переброшен в Лаппеенранта. Куда вслед за ним на двух платформах были отправлены жалкие останки девяти других. В надежде собрать из них хоть что-то. Хотя бы одну машину. Не для боя, ясное дело. Так. Для обучения курсантов, хотя бы.

Своей авиапромышленности Финляндия не имела. Авиационный завод в Тампере собирал самолеты из привозных деталей по лицензии. Однако морская блокада эти поставки прервала. Поэтому оставалось только латать латанные-перелатанные на сто рядов, изношенные до последней степени, самолеты. Которые утром пятого декабря были уничтожены все. Кроме одного 'Бульдога'. И шести 'Фоккеров', переброшенных в Утти за пол суток до этого.

Впрочем, и эти машины были окончательными доходягами. И требовали постоянного ремонта. Собственно говоря, их вообще не существовало. Потому что все они давно уже были списаны. По документам. Как оно и положено. По истечении срока службы. Но все еще летали. А что делать? Других-то нет.

Для поддержания боеготовности этих бедолаг ежедневно, по одному, отправляли в мастерские в Лаппеенранта. Где и чинили в течение долгой зимней ночи. А утром они возвращались в Иматра. А теперь в Утти. С полностью заправленными бензобаками и заряженными пулеметами. Получая боевую задачу прямо в воздухе. По радио.

На один из таких отремонтированных и возвращающихся назад 'Фоккеров' и напоролась группа Майстренко...

Вообще-то, им повезло.

Потому что 'Фоккер' был один. И получил повреждения после первой же очереди борт-стрелка замыкающего бомбардировщика. Что, однако, не помешало финну подойти к нему вплотную и с дистанции пятьдесят метров поджечь левый мотор.

Финские наставления рекомендовали обстреливать бомбардировщики со ста пятидесяти метров. Но капитан Магнуссон требовал от своих пилотов открывать огонь не более чем с пятидесяти. И всю осень приучал их к этому. Гоняя с утра до вечера. Только за октябрь в ходе тренировочных полетов и учебных боев его эскадрилья израсходовала годовой лимит горючего! Но стрелять научилась...

Разгораясь на глазах, крайний ДБ вывалился из строя и вошел в пике.

Майстренко стиснул зубы, провожая его взглядом. Но экипаж так и не покинул пылающий как факел самолет.

Майор увел группу в облако, очень кстати, оказавшееся впереди. А подбитый 'Фоккер' с остановившимся двигателем спланировал на свой аэродром. Очень кстати, оказавшийся совсем рядом.

Впрочем, Майстренко этого уже не видел. А жаль. Может быть, тогда он не стал бы возвращаться назад тем же самым маршрутом. А пошел другим путем. Как это сделал майор Балашов...

Вторая группа ДБ нанесла белофиннам не меньший урон в Пиексимяки, чем первая в Йювяскюля. Досталось и железнодорожной станции, и промышленным предприятиям — лесопильным и деревообрабатывающим заводам, бумагоделательным и прочим фабрикам. Отбомбившись, группа Майстренко ушла на юг, оставив после себя жаркие пожары, воронки и развалины.

Ушла тем же маршрутом, что и пришла. Проложенным по линейке. Пиексимяки — Коувола — Ловииса. Возвращаясь с той же путевой скоростью. Проходя над теми же постами воздушного наблюдения, оповещения и связи...

Поэтому их ждали. На аэродроме Утти под Коувола.

Но подготовить к вылету все самолеты, все равно, не успели. Один был поврежден в утреннем бою. А еще четыре только что вернулись с патрулирования и заправлялись. Поэтому, получив сообщение ВНОС о приближении советских бомбардировщиков, в воздух поднялся только один 'Фоккер'.

Но и этого оказалось слишком много...

Получив радиограмму от Майстренко о гибели экипажа старшего политрука Грамоткина в воздушном бою с 'Фоккером', Кравченко крепко задумался. Что-то тут было не так. Откуда 'Фока' мог нарисоваться под Коувола? Если все они сидят в Иммола. Или уже не сидят?

О вчерашнем налете на финские аэродромы он еще не знал.

— Так, Иван, — повернулся Кравченко к своему заместителю, полковнику Лакееву. — Это не спроста. Похоже, финны перебросили в центральную часть страны часть истребителей. Чтобы прикрыть свои объекты от бомбардировок.

— Согласен, — Лакеев склонился над картой.

— И, если Майстренко попался под Коувола, скорее всего, они сидят где-то рядом. Здесь, — Кравченко ткнул пальцем в Утти. — Или здесь, — показал он на Лаппеенранта.

— А это значит, — оторвал взгляд от карты Лакеев. — Что ребят надо прикрывать не над побережьем. А гораздо севернее.

— Точно, — сказал Кравченко и повернулся к дежурному. — Собрать 'эскадрилью плохой погоды' на инструктаж!..

Когда около полудня группа Майстренко показалась над Утти, облачность над аэродромом практически разошлась. Высоко в небе, сверкая на солнце серебристыми фюзеляжами и плоскостями, плыла семерка краснозвездных бомбардировщиков. Двумя пеленгами. В первом три самолета, во втором — четыре.

Лейтенант Сарванто, а это его 'Фоккер' сумел подняться в небо, набрал высоту, а потом спикировал на крайний бомбардировщик.

Борт-стрелок ДБ точно положил очередь из своего ШКАСа (пулемет Шпитального — Комарицкого, авиационный, скорострельный: калибр — семь шестьдесят два, тысяча восемьсот выстрелов в минуту). И она прошлась вдоль финского самолета. Но в пилота не попала. К сожалению.

В отличие от его очереди.

Сарванто стрелял снайперски, выбивая девяносто четыре из ста по двигающейся мишени. И он не промахнулся. И убил младшего комвзвода Кремнева.

А потом подошел к бомбардировщику вплотную. И короткой очередью поджег один из его моторов. ДБ вышел из строя и, разгораясь на ходу, повалился вниз.

Погиб экипаж старшего лейтенанта Чугунова...

Сарванто набрал высоту, а затем спикировал на второй самолет. И для начала убил стрелка, отделкома Лукашенко. А потом, приблизившись, опять ударил по мотору. Вспыхнуло пламя. Бомбардировщик накренился и покатился в сторону. А потом перевернулся. И закружился, как осенний лист. На холодном ветру.

Погиб экипаж лейтенанта Скосарева...

Финский летчик поднялся вверх, осмотрелся и спикировал на следующий ДБ. И получил еще одну точную очередь. Которая сотрясла его весь. Оставив ряд рваных дыр вдоль крыла. Но опять таки миновала пилотскую кабину. Сарванто прицелился и застрелил младшего комвзвода Винника.

А потом расстрелял беззащитный самолет. И видимо попал в бензобак. Потому что бомбардировщик тут же загорелся. Как костер из сухих сосновых веток.

Погиб экипаж лейтенанта Князева...

Борт-стрелки вели непрерывный огонь по финскому истребителю. И попадали в него. Но ему все было нипочем. Весь изрешеченный, он летел, словно заколдованный.

И стреляя. И стрелял. И стрелял...

Несколько секунд спустя, дымя и оставляя за собой густой черный хвост, к негостеприимной земле Суоми, пошел четвертый ДБ.

Погиб экипаж капитана Блинова...

Сарванто выровнял свой изрядно побитый самолет и попытался пристроиться к очередному бомбардировщику, замыкающему строй.

Только теперь в бой вступили борт-стрелки головного пеленга. До этого момента лишь скрипевшие зубами, беспомощно глядя, как один за другим гибнут их товарищи. Потому что шли на одной высоте с ними. В плотном строю, крыло к крылу. Как и положено наставлением по применению бомбардировочной авиации. Которое явно устарело. Но это стало ясно только сейчас.

Если бы задний пеленг шел чуть ниже, атакующий финский истребитель напоролся бы на вдвое мощный огонь. И все могло сложиться иначе...

Три верхних ШКАСа дружно зазвенели, вонзив в белофинна жгуты иссиня белых трассирующих очередей. Однако 'Фоккер' оказался удивительно живучей машиной. А лейтенант Сарванто — чрезвычайно везучим пилотом. Получив уже почти сотню пробоин, он сам, тем не менее, до сих пор не имел ни одной царапины.

Лейтенант догнал свою пятую жертву и, не взирая на сильный огонь борт-стрелков, подошел к ней вплотную. И прицелился. Но нажать на гашетку не успел.

Случайно подняв взгляд, Сарванто увидел, как с высоты на него валятся несколько лобастых ястребков. Сверкая вспышками пушек и пулеметов.

Вступать в бой с советскими истребителями (и бипланами, и монопланами, без разницы) капитан Магнуссон своим подчиненным категорически запретил. Поэтому лейтенант перевернул самолет и вошел в пике, надеясь на прекрасные разгонные качества 'Фоккера' и зенитные орудия, прикрывающие аэродром Утти. И, наверное, сумел бы уйти. Если бы заметил приближающиеся 'ишаки' чуть раньше.

Но он слишком увлекся избиением группы Майстренко...

Полковник Лакеев, лично возглавивший в этом вылете 'эскадрилью плохой погоды' успел набрать скорость в пикировании.

И финну уйти не удалось. А шансов отбиться у него не было. Патроны — на исходе, крыльевые пулеметы повреждены, фюзеляж и плоскости — в дырах, а двигатель, выдержавший столько попаданий, ощутимо сдал. С трудом прокручивая винт. А несколько мгновений спустя его и вовсе заклинило.

Полковник Лакеев стрелял не хуже Сарванто. Однако в отличие от финского пилота, получившего боевое крещение несколько дней назад и ставшего 'асом' лишь сегодня, свой первый самолет сбил еще в ноябре тридцать шестого, в небе над Мадридом.

А всего лейтенант Лакеев сбил в Испании двенадцать истребителей и бомбардировщиков лично и шестнадцать в группе. Был награжден орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени. Стал Героем Советского Союза. Из лейтенантов шагнул в майоры.

Во время боев на реке Халхин-Гол он был заместителем командующего истребительной авиацией Первой армейской группы Забайкальского фронта. Лично участвовал в воздушных боях. Двадцать второго июня сбил два японских самолета. Получил третий орден Красного Знамени, монгольский орден 'За воинскую доблесть' и звание полковника досрочно.

В Северо-Восточном Китае повоевать Лакееву не удалось. Вместе с остальными Героями Советского Союза, пилотами группы комкора Смушкевича, в начале августа он был отозван в Москву. И вскоре назначен заместителем начальника отдела истребительной авиации Летной инспекции РККА. Впрочем, поучаствовать в боях этой осенью ему еще довелось. В Польше.

Одним словом, шансов уцелеть у лейтенанта Сарванто не было. Он и не уцелел. Лакеев быстро настиг финна и ударил из пушек по планирующей с остановившимся пропеллером машине.

Двадцати миллиметровые авиационные пушки ШВАК (пушка Шпитального — Владимирова, авиационная, крупнокалиберная: семьсот выстрелов в минуту, боекомплект сто пятьдесят снарядов) были установлены в крыльях И-16 тип 17 (он же И-16П) и являлись оч-чень эффективным оружием, по своим параметрам превосходя германскую пушку того же калибра MG-FF, которая устанавливалась на истребитель 'Мессершмитт— 109Е'.

Когда снаряды стали рвать 'Фоккер', словно охотничьи псы затравленного волка, Сарванто сжался в комок и втянул голову в плечи, пытаясь спрятаться за бронеспинкой. А потом не выдержал, сбросил откидной сегмент фонаря и выпрыгнул с парашютом.

Лакеев встал в вираж, разглядывая беспомощно повисшего под куполом и озирающегося по сторонам финна.

А потом отошел в сторону, развернулся и расстрелял его из своих ШКАСов. Потому что ни один из членов экипажей сбитых советских бомбардировщиков с парашютом прыгать не стал. Предпочитая смерть позорному плену. Приближаясь к месту боя на полном газу, полковник видел это собственными глазами. Четыре черных дымных столба. И ни одного парашютиста.

Этот финский пилот только что убил шестнадцать отличных молодых парней. Не ставших прыгать из своих горящих машин. Поэтому и сам не имел на это права. Но струсил и выпрыгнул.

Поэтому Лакеев его и расстрелял. Как труса.

А потом покачал крыльями, подзывая товарищей. Одно звено, резким движением руки, он отправил сопровождать уцелевшие ДБ, а оставшуюся шестерку повел в сторону Утти. Чтобы разобраться с этим аэродромом-засадой. И 'Фоккерами' засевшими на нем.

Они и разобрались...

Не впервой, чай, штурмовать вражеские аэродромы! Штурмовали и в Испании, и в Маньчжурии. А теперь, вот, в Финляндии штурмуют.

Пока одно звено блокировало позиции зенитной артиллерии, другое прошлось пушечно-пулеметным огнем по самолетным стоянкам. Снарядов и патронов они не жалели. И несколько минут спустя четыре последних финских истребителя превратились в груду обломков, зенитки были подавлены, а бензохранилища и аэродромные постройки ярко пылали. Рассчитавшись с врагом за погибших товарищей, Лакеев собрал группу и увел домой.

Без потерь. Как и положено асам. У которых на шестерых — шестьдесят сбитых испанских, итальянских, германских и самурайских самолетов. А теперь еще и один финский до кучи. Не считая четырех, сожженных на земле...

8. В бой пойдут танкисты и пилоты...

Ленинградский фронт, начало декабря 1939 г.

...Только теперь, спустя два года после раскрытия военно-фашистского заговора, в полной мере стал ясен вредительский замысел его организатора и вдохновителя — бывшего начальника вооружений РККА первого заместителя наркома обороны Маршала Советского Союза Тухачевского.

То, что он пытался выдать за обычные ошибки, оказалось тонким и подлым расчетом. Далеко идущие последствия которого стали заметны только сейчас, когда Красная Армия вступила в бой. Сначала на Дальнем Востоке, а теперь на Западе.

Оставшись без средств беспроводной связи.

Что могло привести ее к разгрому. А первое в мире государство рабочих и крестьян — к гибели. И капиталистическому рабству. О чем и мечтал, пиликая на скрипочке в своих роскошных многокомнатных апартаментах, 'красный Бонапарт'.

Потому что недостаточно иметь самое современное в мире оружие и боевую технику. Недостаточно овладеть ими в полной мере и научиться применять в бою. Бойцами и командирами, это оружие и технику применяющими, надо в бою управлять! В реальном масштабе времени!

А это возможно лишь с помощью радиосвязи.

Вот почему, планируя поражение РККА в предстоящей европейской войне, бывший золотопогонник Тухачевский, долгое время прикрывавший свое подлое дворянское нутро хлесткой революционной фразой, спустил отпущенные на разработку новой техники деньги на реализацию всяческих бредовых проектов! Вместо развития радио. И разбазарил средства, которые, отказывая себе во всем, выкраивал для Красной Армии советский народ. Потратив их на телеуправляемые танки, катера и самолеты. Вместо создания надежных малогабаритных радиостанций для управления ротами, батареями и эскадрильями на поле боя.

Стрелковой дивизии РККА по штату полагалось иметь двадцать две радиостанции. Что в начале тридцатых годов, в общем и целом, вполне соответствовало уровню теоретических представлений о будущей войне. И если бы эти радиостанции имелись в указанном количестве, если бы личный состав умел их обслуживать и поддерживать в боеготовом состоянии, а командиры не боялись использовать, то непобедимая Красная Армия была бы таковой не только в теории, но и на практике.

Однако, на деле, в результате предательства Тухачевского в стрелковых дивизиях было не больше одной-двух радиостанций. Которыми категорически запрещалось пользоваться! Дабы сохранить в секрете замыслы командования. Запрещалось по одной простой причине — из-за отсутствия шифра и устройств для кодирования сигнала. Заказать разработку которых заговорщики 'забыли'. Именно поэтому в ходе боев на реке Халхин-Гол беспроводную связь применяли исключительно для дезинформации противника. Который подслушивал все переговоры.

В бронетанковых и механизированных частях радиостанций было больше. Однако и там радийных танков и бронеавтомобилей не хватало. Иногда до трети от положенного по штату количества. И те были только у командиров. Начиная с ротного звена. Которым приходилось отдавать команды подчиненным флажками или фонариком, семафоря ими, как сигнальщик в море. Что в бою не всегда удобно. Поэтому единственным надежным способом руководства подразделением оставался личный пример. 'Делай как я!'. А враг, легко вычислявший командирские машины по наличию поручневой антенны, выбивал их в первую очередь.

Хуже всего обстояли дела в самом современном роду войск. В авиации.

Впрочем, многомоторные бомбардировщики радиостанциями, пускай и не очень мощными, все-таки были оснащены. О чем Тухачевский с гордостью докладывал на партийных съездах и конференциях. Умалчивая о полном отсутствии средств радиопеленгации. Гораздо более необходимых. Чтобы летать в сложных метеоусловиях.

Но даже после ареста участников заговора сделать в этом направлении мало что удалось. Слишком много времени было упущено...

Чтобы хоть как-то решить проблему на дальние бомбардировщики установили радиополукомпасы РПК-2 'Чайка'. Толку от которых, по правде говоря, было немного. Во-первых, потому что с их помощью можно было определить только сторону, где работала радиостанция (справа или слева). Или выйти на нее по прямой, если она лежала по курсу. А во-вторых, из-за отсутствия сети пеленгаторных баз и радиомаяков.

Опыт боевых действий на Дальнем Востоке, когда советская авиация, летая над пустынными районами Маньчжурии и Северо-Восточного Китая, понесла существенные небоевые потери от 'блудежки', убедительно показал необходимость скорейшего решения этого вопроса.

Тем более что оно не требовало особых усилий.

Потому что все необходимое для этого в Советском Союзе уже имелось. И радиотехника, и обученные ей пользоваться радисты.

Самолеты Дуглас ДС-3 'Дакота', выпускавшиеся в СССР по лицензии под наименованием ПС-84 (пассажирский самолет, восемьдесят четвертый завод), комплектовались закупаемыми в США мощными радиостанциями и радиокомпасами 'Бендикс', позволяющими с высокой точностью пеленговать радиопередатчики. Размещенные вдоль гражданских авиалиний и находившиеся в ведении Главного управления ГВФ, которым руководил известный полярный летчик Герой Советского Союза комдив Молоков.

Василий Молоков пришел в авиацию еще до революции. Был помощником бортмеханика на гидроавиастанции в Або. В восемнадцатом добровольно вступил в Красную Армию. Участвовал в Гражданской войне. В двадцать первом окончил Объединённую военно-морскую школу авиации в Самаре. Потом служил летчиком-инструктором в Севастопольской высшей школе красных морских летчиков. Подготовил тридцать пилотов, среди которых были будущие Герои Советского Союза Доронин, Леваневский и Ляпидевский — его товарищи по челюскинской эпопее.

В двадцать восьмом Молоков окончил КУКС при Военной Воздушной академии имени Жуковского и был назначен командиром отряда. А в тридцать первом его направили на укрепление молодого советского Гражданского Воздушного Флота.

В апреле тридцать четвертого за участие в спасении челюскинцев Василий Сергеевич, в числе первых, был удостоен звания Герой Советского Союза и награжден орденом Ленина. На двухместном самолете-разведчике Р-5 он сделал девять рейсов в ледовый лагерь и вывез тридцать девять человек! Больше, чем кто-либо другой!

Летом тридцать шестого года на летающей лодке 'Дорнье-Валь' Молоков сразу вслед за Чкаловым (но, в отличие от него, с востока на запад) облетел территорию Крайнего Севера вдоль трассы Северного морского пути. Преодолев над совершенно безлюдными местами двадцать шесть тысяч триста километров! За что был награжден вторым орденом Ленина. А если бы тогда, три года назад, давали дважды Героя, несомненно, получил бы это звание! Первым в стране!

В мае тридцать седьмого он посадил свой четырехмоторный воздушный корабль 'СССР Н-171' на крыше мира — Северном полюсе. За что в третий раз был награжден орденом Ленина. И в третий раз мог бы стать Героем!

Впрочем, он и так уже был им.

В середине сентября, когда завершились бои в Китае, и новый Начальник ВВС Красной Армии Смушкевич на заседании Военного совета наркомата обороны остро поставил вопрос об обеспечении авиации радиооборудованием, комдив Молоков, отлично понимая, что на это потребуется время (а его совершенно не оставалось!), предложил использовать в этих целях американские радиостанции. Лежавшие на заводских складах в ожидании установки на новые ПС-84. А также снять оборудование с гражданских самолетов и укомплектовать бомбардировщики. И сообщил о готовности ГВФ направить в воинские части своих пилотов и бортрадистов в качестве инструкторов. В целях ускорения процесса освоения новой техники.

Что и было сделано. Немедленно.

Так что, уже к началу декабря в каждом дальнебомбардировочном авиаполку до трети самолетов было оборудовано радиокомпасами, а экипажи готовы к полетам на полный радиус в любую погоду. В любое время суток.

Но если в бомбардировочной авиации вопрос со связью удалось как-то решить, то в истребительной положение было просто плачевным. Поэтому эскадрильи 'ишаков' после взлета по ракете из положения 'готовность один' получали боевую задачу, проходя над расстеленным на аэродроме брезентовым полотнищем с загнутыми углами.

Как в доисторические времена.

А в воздухе управлялись эволюциями командирского самолета, мимикой и жестикуляцией комэска. Для чего наставлениями и предписывался такой плотный боевой строй. Который в ходе боя сразу же разваливался. В связи, с чем управлять им становилось абсолютно невозможно.

Еще больше проблем из-за отсутствия радиосвязи имелось в противовоздушной обороне. Дело в том, что истребители ПВО поднимались на перехват лишь, когда противник показывался над аэродромом-засадой. Потому что иначе можно было с ним разминуться. В огромном небе. Из-за невозможности наведения после взлета.

Однако, взлетая 'по зрячему', они не успевали набрать нужную высоту. А самое главное, из-за возросшей скорости бомбардировщиков, не успевали их догнать.

Постоянное патрулирование в воздухе вело к огромному расходу горючего и моторесурса. Который и так был невелик. Кроме того, из-за меньшей дальности полета (по сравнению с зарубежными самолетами) советские пилоты были вынуждены барражировать над защищаемым объектом на малых скоростях. И оказывались в очень тяжелом положении, когда на них с высоты, расчищая путь своим бомбардировщикам, валились вражеские истребители.

Впрочем, голь на выдумки хитра! Полковник Лакеев, например, во время боев на Халхин-Голе постоянно держал одну из истребительных эскадрилий в воздухе, в районе своего КП. А для ее наведения использовал здоровенную полотняную стрелу. Которую бойцы расстилали по его команде в направлении приближающихся самураев.

Как в доисторические времена...

Основной задачей истребительной авиации в современной войне является завоевание господства в воздухе. Но о каком господстве можно было говорить, если влияние командующего ВВС на ситуацию фактически заканчивалось в момент отрыва самолетов от взлетной полосы! А если бой разворачивался вне видимости с командного пункта, как это произошло, например, двадцать шестого июня, когда семидесятый авиаполк ввязался в бой с превосходящими силами противника в шестидесяти километрах от линии боевого соприкосновения, командующему оставалось надеяться только на русское 'авось' и молиться (про себя, естественно), чтобы обошлось.

Двадцать шестого июня полк майора Забалуева от полного уничтожения спасла лишь интуиция полковника Гусева, почуявшего (!) неладное и выславшего ему на подмогу двадцать второй иап. Если бы на 'ишаках' стояли радиопередатчики (как на самурайских истребителях, устроивших им засаду), Забалуев мог бы доложить обстановку и сам вызвать помощь. Или хотя бы получить приказ о возвращении.

Впрочем, с завоеванием господства в воздухе глухонемые советские истребители еще как-то справлялись за счет отваги, чутья и интуиции. А вот, о взаимодействии с наземными войсками речь не шла вообще!

Восемнадцатого августа передовой отряд шестой Краснознаменной танковой бригады попал в засаду под Чжаньу и был полностью уничтожен. Потому что помощь пришла слишком поздно. Истребители двадцать второго Краснознаменного полка прилетели к месту боя, когда все уже было кончено. И посреди стокилометрового разлива вдоль железнодорожной насыпи чадили десятки сожженных самураями БТ.

Но даже, если авиаподдержка прибывала вовремя, действовать ей приходилось по принципу 'догадайся, мол, сама'. Где свои, где враги определить с воздуха нелегко. Но можно. По цветным дымам, например, или расстеленным вдоль окопов полотнищам. А вот, что конкретно надо на поле боя уничтожить, с земли сообщить было нельзя. Целеуказание ракетами мало помогало. Во-первых, долго крутиться над передним краем под огнем противника себе дороже. А во-вторых, ракета взлетела. И ага. Тут же и упала. Если успел заметить куда, хорошо. А если не успел? Другое дело, когда тебе на подходе укажут четкий ориентир, да еще и подсветят! Одним словом, от греха, бомбардировщикам ближе, чем в километре от переднего края, бомбить запрещалось. А истребителей перед вылетом на штурмовку особист многозначительно предупреждал об уголовной ответственности за нанесение удара по своим войскам. А оно надо?

Советские радиостанции РСИ-3 'Орел' никуда не годились. Из-за большого веса (пятьдесят один кэгэ), малой дальности действия (до ста пятидесяти кэмэ), слабой помехоустойчивости и частых отказов. В боевых условиях их попросту снимали, справедливо считая, что лишний десяток километров в час и отсутствие постоянного треска в ушах того стоит. И, в общем, были правы...

Поднимая этот болезненный вопрос на Военном совете, командарм второго ранга Смушкевич сильно рисковал. Потому что его запросто могли спросить, а где он был раньше? Но если бы он этого не сделал, в ходе предстоящих боевых действий господство в воздухе могли захватить ВВС вероятного противника, Англии и Франции, в отличие от ВВС РККА радиосвязью обеспеченные. И наземные войска, оставшись без воздушного прикрытия и поддержки, неминуемо были бы разбиты и рассеяны.

Товарищ Сталин отнесся к словам Смушкевича с большим вниманием и полностью поддержал. И дал указание в кратчайший срок обеспечить истребительную авиацию радиостанциями, организовав их производство по лицензии. А пока закупить за рубежом. Срочно! Где только можно! И даже там, где нельзя!

Что и было сделано. Немедленно...

Восемьдесят третий истребительный авиационный полк восьмидесятой смешанной авиабригады особого назначения получил новую материальную часть одним из первых. Точнее, самым первым. В конце ноября.

Пятьдесят новеньких И-16П были оснащены УКВ-радиостанциями 'Телефункен' FuG VII R/T германского производства, которые стояли на новейшем истребителе Люфтваффе 'Мессершмитт — 109Е'. Истребители И-180 и штурмовики БШ-2, проходившие войсковые испытания в 'специальной' эскадрилье, также были укомплектованы германским радиооборудованием. А включенная в состав бригады отдельная радиорота получила восемь мощных радиостанций, четыре из которых, были установлены на трехоски ГАЗ-ААА и предназначались для наведения с земли.

Проблем с освоением радиосвязи не возникло. Поскольку восемьдесят третий полк почти на сто процентов состоял из летчиков-испытателей. Которым к новому оборудованию было не привыкать. Скептическое настроение, вызванное известием о получении радиофицированных машин, мгновенно улетучилось, как только пилоты надели шлемофоны. Легкость настройки и отличная слышимость на всех режимах, вплоть до предельной дальности, покорили всех...

Пятого декабря природа сменила гнев на милость, метель улеглась, и выглянуло солнце. Воспользовавшись этим, комбриг Залевский поднял в небо все исправные самолеты. СПБ полковника Коккинаки в клочья разметали береговую батарею на Бьорке, а ДБ и СБ полковника Байдукова — в Хумалийоки. Пикировщиков прикрывали две эскадрильи И-16П полковника Супруна. Которые тоже не просто так прогулялись. И поставили завершающую точку, ударив по белофинским позициям 'эрэсами'.

Две другие эскадрильи 'ишаков' восемьдесят третьего иап сопровождали специальную эскадрилью. В ее первом, настоящем, боевом вылете.

Звено 'бэшек' на первую штурмовку повел сам командир полка, взяв себе ведомыми наиболее опытных пилотов — капитанов Коккинаки и Калараша. Шестерку 'сто восьмидесятых' возглавил помкомполка майор Стефановский.

На подходе к цели с ведущим связался авианаводчик, начштаба полка майор Солдатенко, находившийся на переднем крае двадцать шестой Златоустовской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии.

Задача группы Супруна состояла в нанесении удара по финской полевой артиллерии, препятствующей наступлению двадцать шестой дивизии. 'Ишаки', у каждого из которых было по восемь реактивных снарядов под крыльями, должны были ударить по орудийным позициям после того, как 'бэшки' подавят огонь зениток (два сорока миллиметровых 'Бофорса' и четыре двадцати миллиметровых 'Эрликона').

Колонна БШ-2 шла на высоте шестисот метров. Над ними, изображая ножницы, из стороны в сторону моталось два звена 'сто восьмидесятых'. А в паре километров за ними на той же высоте строем пеленга одна за другой летели эскадрильи 'ишаков'.

Когда показалось озеро Суммаярви, полковник Супрун приказал Стефановскому набрать высоту. На случай появления финских истребителей. Которые сильно обнаглели в последнее время. Помкомполка, позабыв про радио (привычка — вторая натура!), молча покачал крыльями и ушел наверх.

Майор Солдатенко вывел звено Супруна прямо на зенитки. Вокруг засверкали трассеры. Полковник закрыл броневую заслонку маслорадиатора, склонился к прицелу и перешел в пологое пикирование. А потом выгрузил весь боезапас (шестнадцать 'эрэсов') одним залпом. По снайперски.

Выполнив боевой разворот и понаблюдав за атакой Коккинаки и Калараша, ударивших по зениткам вслед за ним, Супрун сделал еще один заход и прошелся по врагу пулеметным огнем. Как следует. После чего окликнул ведомых, собрал звено, и уступил место над полем боя 'ишакам'.

Свою задачу бронированные штурмовики выполнили блестяще! Ни одна зенитка не тявкнула, когда двадцать четыре краснозвездных ястребка, точно следуя указаниям Солдатенко, спикировали и окутались длинными языками пламени рванувшихся к цели реактивных снарядов. Перемешав вражеские батареи с землей и не оставив после себя ничего живого. А во время второго захода ударили из пушек и пулеметов.

После чего, ревя моторами и поднимая воздушной струей вихри снега, пронеслись на бреющем над советскими частями, сосредоточившимися перед атакой. И покачали крыльями. Вызвав бурю восторга у всех наблюдавших за происходящим. В том числе, у командующего Ленинградским фронтом командарма первого ранга Конева и члена военного совета фронта второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Кузнецова, которые в сопровождении большой группы командиров и политработников находились на КП командира двадцать шестой стрелковой дивизии комбрига Федорова.

Когда гул авиамоторов затих, Конев повернулся к Птухину:

— Объявляю благодарность всем участникам штурмовки! Наиболее отличившихся представить к правительственным наградам!..

На КП Федорова командарм оказался далеко не случайно.

Двадцать шестая Златоустовская дважды Краснознаменная стрелковая дивизия в ходе Выборгской наступательной операции наносила главный удар. Во-первых, потому что добилась наибольшего успеха и ближе всех подошла к Виипури, до которого осталось менее тридцати километров. Во-вторых, потому что на других направлениях (Инкяля — Хумалийоки, Куолемаярви — Кархула, Кюреля — Муола, Саркола — Ритасаари) пришлось бы последовательно штурмовать четыре полосы обороны (включая вторую оборонительную и выборгскую тыловую), а на Суммском только три. И, в-третьих, потому что, несмотря на мощные укрепления, Суммаярвенский узел был значительно слабее соседнего, Хоттиненского.

Что, впрочем, отнюдь не означало, что его можно было взять одним лихим ударом.

Когда к полудню второго декабря разведбат двадцать шестой стрелковой дивизии занял поселок Бобошино, важный транспортный узел на шоссе Ленинград — Виипури, командир батальона капитан Терехов радировал комдиву о достигнутом успехе. И получил приказ, не дожидаясь разминирования шоссе, перекрытого надолбами и завалами практически на всем своем протяжении, обойти деревню Сумма с востока и продолжать наступление в направлении железнодорожной станции Кямяря.

Вечером того же дня разведчики вышли на южную оконечность узкой лощины, с запада ограниченной озером Суммаярви, речкой Маяйоки и длинной каменистой грядой Сорми (в просторечии, 'Язык'), а с востока — незамерзающим болотом Мунасуо и высотой 'шестьдесят пять и пять'. Лощину перехватывал пояс из двенадцати рядов гранитных надолб и сорока пяти рядов проволочных заграждений. Прикрытых плотным пулеметным и орудийным огнем.

Потеряв пять танков и до двадцати человек убитыми и ранеными, Терехов сообразил, наконец, что наткнулся на один из узлов сопротивления главной оборонительной полосы линии Маннергейма, и приказал отойти.

По имеющимся разведданным, укрепузел 'Суммаярви' состоял из одного ДОТа фланкирующего и косоприцельного огня 'миллионного' типа, законченного постройкой осенью этого года, трех железобетонных убежищ и пяти долговременных огневых точек, построенных в середине двадцатых годов. А также полутора десятков хорошо замаскированных деревоземляных огневых точек.

Обороняли узел два батальона тринадцатого пехотного полка пятой пехотной дивизии. В тылу 'Суммаярви' располагались огневые позиции пятого полевого артиллерийского полка (три батареи по двенадцать орудий).

Трех амбразурный двухуровневый ДОТ 'Миллионер', получивший это название из-за высокой стоимости постройки, находился в северной части гряды Сорми и возвышался над озером на пятнадцать метров. Толщина стен его боевых казематов, отлитых из бетона марки 'шестьсот', составляла сто тридцать сантиметров, а потолков — восемьдесят. Кроме того, на потолочные перекрытия был уложен трехметровый слой песка и полутораметровый слой камней, а напольные стенки завалены пятиметровым слоем гранитных валунов. Что по расчетам специалистов позволяло ДОТу выдержать прямое попадание одиннадцатидюймового снаряда или полутонной авиабомбы.

Западный каземат 'Миллионера' имел одну пулеметную амбразуру и простреливал пространство до самого озера. Расположенный в сорока метрах от него двух амбразурный восточный каземат, в котором помимо пулемета располагалась противотанковая пушка 'Бофорс', держал под прицелом лощину и западный склон высоты 'шестьдесят пять и пять', прикрывая дорогу на станцию Кямяря и подходы ко второму ДОТу фланкирующего огня.

Телефонная связь с соседними огневыми точками и командным пунктом пятого полевого артполка осуществлялась с помощью кабеля глубокого залегания.

Внутри ДОТа помимо боевых казематов имелось командирское отделение, пост связи, казарма с двух ярусными нарами на сто человек (для гарнизона и боевого охранения), машинное отделение с бензиновым двигателем и электрогенератором, склад боеприпасов, продуктовый, дровяной и хозяйственный склады. А также кухня с трех конфорочной печью и колодец, откуда брали воду для питья, приготовления пищи и охлаждения пулеметов. Для вентиляции были предусмотрены ручные вентиляторы.

Место для 'Миллионера' было выбрано очень тщательно. Перед грядой до самого озера простирались болота, через которые протекала незамерзающая речка Маяйоки. Коварные финны еще летом перегородили ее насыпной плотиной, подняв уровень воды более чем на метр и подтопив и без того заболоченную равнину. Западный склон 'Языка' был срезан и превращен в противотанковый эскарп двухметровой высоты. А с юга подходы к ДОТу прикрывал противотанковый ров, надолбы и колючая проволока.

Хорошо развитые полевые укрепления дополняли окопы, состоявшие из ходов сообщения и вынесенных вперед индивидуальных стрелковых ячеек и пулеметных гнезд, прикрытых броневыми щитами с козырьками и амбразурами для стрельбы. Заснеженные склоны высоты и брустверы окопов были щедро политы водой и покрыты толстой ледяной коркой, что создавало дополнительные трудности для штурмующих.

Одним словом, орешек действительно был крепкий. Хотя и послабее соседнего.

Хоттиненский укрепленный узел сопротивления состоял из девяти железобетонных долговременных огневых точек. Из них: шесть ДОТов постройки двадцатых годов (перестроенные из однопулеметных ДОТов фронтального огня в трехпулеметные фланкирующего и косоприцельного огня) и три новых — два 'миллионного' типа (на три и на четыре пулемета) и один однопулеметный, тоже фланкирующего огня. Кроме того, имелось девять железобетонных убежищ и два десятка деревоземляных огневых точек. Плюс полевая артиллерия, эскарпы, рвы, надолбы, колючка и все остальное.

Короче, хрен был не слаще редьки. А даже наоборот. Учитывая бесчисленные минированные завалы на шоссе и деревенские дома, переоборудованные в огневые точки, каждая из которых мало чем уступала ДЗОТам специальной постройки. Поэтому комбриг Федоров и приказал разведбату взять левее и обойти эту 'деревню' с востока.

Впрочем, у комбрига было чем попотчевать зарывшихся в гранит и железобетон белофиннов. И не только ОтИБОН.

Во-первых, всю неделю полосу укреплений от Муола до Тайпала тонными, полутонными и стокилограммовыми фугасными авиабомбами месили тяжелые, дальние и скоростные бомбардировщики Первой авиационной армии Резерва Главного Командования, которым, когда это позволяла погода, помогали четыре скоростные бомбардировочные авиабригады ВВС Ленинградского фронта, первой Отдельной Краснознаменной и Тринадцатой армий. Во-вторых, финские позиции на направлении главного удара обстреливали три железнодорожных артиллерийских батареи Береговой обороны КБФ — одиннадцатая (три четырнадцатидюймовых морских орудия на транспортерах ТМ-1-14), девятая (три двенадцатидюймовых орудия на транспортерах ТМ-3-12) и семнадцатая (три семидюймовых на транспортерах ТМ-1-180).

Впрочем, все эти удары наносились по площадям. И были не очень эффективны. К сожалению. Хотя и весьма эффектны.

Зато теперь, когда все части Златоустовской дважды Краснознаменной дивизии (включая двадцать шестой отдельный инженерный батальон особого назначения) подтянулись к высотам 'Язык' и 'шестьдесят пять и пять', пришло время для точного хирургического воздействия. То бишь, ампутации. По частям. Но регулярно.

Две ночи подряд по укрепрайону шныряли разведгруппы ОтИБОНа. Которые разобрались со всеми ДЗОТами в округе.

Утром пятого числа к делу приступила дивизионная и корпусная артиллерия: семьдесят девятый гаубичный, девятнадцатый артиллерийский, четыреста сорок седьмой корпусный гаубичный, сорок третий и сорок девятый корпусные тяжелые артиллерийские полки. Открывшие ураганный огонь с закрытых позиций. Двенадцатидюймовые гаубицы и одиннадцатидюймовые мортиры триста пятнадцатой, триста шестнадцатой и триста семнадцатой крупнокалиберных батарей Резерва Главного Командования ударили по ДОТам прямой наводкой. А сорокапятки, тоже прямой наводкой, принялись долбить гранитные надолбы, готовя проходы для тяжелых танков и 'двадцатьвосьмерок' с саперами и взрывчаткой в бронесанях. А также для огнеметных танков и БТП с мотострелками.

В обед, пока проголодавшиеся артиллеристы уплетали пшенную кашу, по белофиннам отработали бронированные штурмовики. Оч-чень впечатляюще отработали! Доказав, во-первых, что советские авиаконструкторы создали неуязвимый самолет, которому никакие зенитки не страшны, а во-вторых, что советские оружейники, создали смертоносное оружие, защититься от которого невозможно.

Вслед за штурмовиками настала очередь моряков, приславших на командный пункт златоустовцев своих корректировщиков с радиостанциями.

Командующий фронтом был не прочь посмотреть на работу морских орудий и, как только 'ишаки' и 'бэшки' скрылись с глаз, дал морякам 'добро' на открытие огня. Который на этот раз был не только весьма эффектным, а очень даже эффективным.

Артналет длился сорок минут. Три с половиной сотни крупнокалиберных морских снарядов разворотили и гранит, и железобетон. Как следует, удобрив финскую землю ошметками егерей и щюцкоровцев. Из которых мало кто уцелел. А кто уцелел — сошел с ума. А кто не сошел — тот оглох.

Поэтому, когда вперед пошла отдельная рота тяжелых танков двадцатой тяжелой танковой бригады имени С.М.Кирова (тяжелые танки прорыва 'Клим Ворошилов', 'Сергей Миронович Киров' и Т-100), останавливать ее было некому. И нечем. Потому что тридцати семи миллиметровые противотанковые снаряды 'Бофорсов', на расстоянии до пятисот метров пробивавшие броню всех типов советских танков, отлетали от бронированных гигантов, словно теннисные мячики.

Начальник Автобронетанкового управления РККА Герой Советского Союза командарм второго ранга Павлов, не отрываясь от бинокля, наблюдал как однобашенный КВ и двухбашенные СМК и Т-100, ведя огонь из всех орудий, медленно двигаются по проходам в надолбах.

Рядом с Павловым, тоже с биноклями, стояли директор Ленинградского Кировского завода товарищ Зальцман, директор завода номер сто восемьдесят пять имени С.М.Кирова товарищ Барыков, главный конструктор ЛКЗ товарищ Котин и другие товарищи — конструкторы и инженеры, принимавшие участие в создании этих танков.

Являвшихся последним словом мирового танкостроения! Потому что аналогов у них не было! Ни одна западная держава такими машинами похвастаться не могла! В том числе и те, которые нагло титуловали себя 'великими'. Как впрочем, не могла похвастаться такими танками и ни одна восточная, южная или северная держава, на это титулование не претендующая.

Тяжелые танки прорыва, созданные конструкторами завода имени С.М.Кирова и Кировского завода, имели сходные размеры и тактико-технические характеристики, поскольку разрабатывались в соответствии с одним и тем же техзаданием. Собственно говоря, в соответствии с этим заданием они должны были иметь по три башни. Но товарищ Сталин, рассмотрев представленные проекты и найдя их совершенно неудовлетворительными, предложил сократить число башен до двух. В целях снижения веса и увеличения бронирования. В результате чего толщина лобовой брони на Т-100 была доведена до шестидесяти, а на СМК — до семидесяти пяти (!) миллиметров.

Пушечное вооружение, и на том, и на другом, размещалось в двух диаметрально-возвышенных башнях. В главной башне — семидесяти шести, а в малой — сорока пяти миллиметровая пушка. И та, и другая, спаренные с пулеметами ДТ. Кроме этого, обе машины имели по зенитному пулемету, а СМК еще и два дополнительных ДТ, курсовой и кормовой. Одинаковым было и размещение экипажа. В отделении управления располагались механик-водитель и радист, в малой башне — командир башни (он же наводчик) и заряжающий, а в главной — командир танка, наводчик и заряжающий.

На этом сходство СМК и Т-100 не заканчивалось. Оба танка были оснащены карбюраторным авиационным двенадцатицилиндровым двигателем ГАМ-34-ВТ мощностью восемьсот пятьдесят лошадиных сил, который позволял им разгоняться до тридцати пяти километров в час по шоссе и до десяти по проселку.

Третий тяжелый танк прорыва, по какому-то наитию названный славным именем товарища Ворошилова (что, кстати, сыграло немаловажную роль в его судьбе), Кировский завод изготовил по собственной инициативе. Так сказать, сверх плана.

Концепция многобашенного тяжелого танка крепко засела в головах инженеров еще с начала тридцатых годов. Однако главный конструктор ЛКЗ товарищ Котин считал, что будущее тяжелого танкостроения за однобашенными машинами. И настоял на постройке однобашенного варианта вместо изготовления второго прототипа СМК.

И не ошибся. Потому что танк получился просто уникальный.

При том же вооружении (спаренные семидесяти шести и сорока пяти миллиметровая пушки и три пулемета ДТ) и бронировании (лоб — семьдесят пять миллиметров,) КВ был легче своего старшего собрата на восемь тонн, имел меньшие размеры (при той же ширине был короче на два метра и ниже на семьдесят сантиметров) и развивал такую же максимальную скорость. Но самое главное, вместо легко воспламеняемого бензинового двигателя был оснащен дизелем. Что значительно повышало его живучесть. И без того совершенно феноменальную.

В ходе испытаний сорокапятка по просьбе экипажа была демонтирована. Потому что только мешала. Вместо нее установили четвертый пулемет ДТ. И в башне сразу стало гораздо просторней. В связи с чем резко увеличилась скорострельность трехдюймовки. Компенсировав тем самым отсутствие второй пушки.

Узнав о наглой провокации финской белогвардейщины под Майнилой, руководство Кировского завода обратилось к товарищу Жданову с предложением использовать экспериментальные танки с противоснарядным бронированием для отпора зарвавшемуся врагу.

Военный совет ЛВО поддержал инициативу завода. Все три машины были сняты с испытаний и включены в состав двадцатой тяжелой танковой бригады для последующей проверки их в боевой обстановке. Командирами танков, радистами, наводчиками и заряжающими стали кадровые военные, а водителями-механиками и техниками (мотористами и трансмиссионщиками) — инженеры и рабочие ЛКЗ и завода номер сто восемьдесят пять.

Вчера вечером отдельная рота тяжелых танков выгрузилась из спецэшелона на станции Лоунатйоки и к полуночи своим ходом прибыла к месту боя.

Чтобы вступить в бой...

9. Завязался бой упорный...

Ленинградский фронт, начало декабря 1939 г.

...Позднее, когда окончится эта короткая, но кровавая война, историки будут долго спорить какой из видов вооруженных сил первым вступил в бой с финской белогвардейщиной — авиация, флот или пехота...

Авиаторы считали, что первыми были экипажи бомбардировщиков, пересекшие границу еще до начала артподготовки. Хотя авиабомбы упали на финскую землю несколько позднее, чем артиллерийские снаряды.

Моряки утверждали, что первенство принадлежит им. Потому что морские ближние разведчики пятнадцатого морского разведывательного авиаполка ВВС Краснознаменного Балтийского флота неоднократно подвергались обстрелу во время аэрофотосъемки побережья Финского залива, которую вели всю осень. Это, во-первых. А во-вторых, флот еще в конце сентября приступил к постановке оборонительных минных заграждений в районе Стирсудден-Шепелев, выставив в общей сложности более пятисот мин. И, наконец, в-третьих. И это был главный козырь! Подводный минный заградитель 'Ленинец' засыпал минами судоходные фарватеры в финских шхерах еще за сутки до начала боевых действий!

Пехотинцы в ответ на это только ухмылялись. Да, пехота включилась в процедуру лишь тридцатого ноября. И поднялась из окопов после окончания артобстрела и бомбового удара. Зато первой ступила на вражескую землю! Сапогами! И этот аргумент крыть было уже нечем. Ни морякам, ни летчикам.

В отличие от пограничников. Которые точно знали, что раньше всех в схватку с озверевшим врагом вступили погранвойска НКВД.

И не потому, что все последние годы на советско-финской границе ни на день не прекращались провокации и погибали бойцы и командиры в зеленых фуражках. И даже не потому, что резервный взвод Майнильской погранзаставы еще до начала артподготовки снял часовых и захватил мост через реку Сестру. И прошелся по нему своими сапогами. На полчаса раньше, чем пехота.

А потому, что первый выстрел в этой войне сделали бойцы шестого пограничного полка НКВД. Из восьмидесяти двух миллиметрового миномета. Еще двадцать шестого ноября. Хотя об этом никто и не знал. Кроме тех, кому положено. В связи, с чем пограничники о своем первенстве и помалкивали. И это было к лучшему. Хотя бы потому, что выпущенные ими мины разорвались на советской территории.

Впрочем, в Рабоче-Крестьянской Красной Армии имелся род войск, представители которого были вне конкуренции в вопросе о том, кто же на самом деле нанес первый удар по врагу, первым ступил на финскую землю и сделал первый выстрел.

Этот, самый молодой в Красной Армии, род войск был создан три месяца назад, когда в соответствии с Приказом наркома обороны СССР номер ноль триста двадцать девять было сформировано Управление воздушно-десантных войск РККА.

Товарищ Сталин очень высоко оценил результаты Харбинской воздушно-десантной операции, убедительно доказавшей, что десант (парашютный и посадочный) способен самостоятельно захватывать и удерживать важные рубежи во вражеском тылу, а не только совершать диверсии на коммуникациях и оказывать содействие наземным войскам в окружении и уничтожении противника, как это считалось раньше.

Начальником ВДВ был назначен Герой Советского Союза комбриг Затевахин, командир прославившейся в боях на реке Халхин-Гол и в Китае двести двенадцатой дважды Краснознаменной отдельной воздушно-десантной бригады...

К середине ноября в Ленинградском военном округе были сосредоточены все семь имевшихся в Красной Армии воздушно-десантных бригад, а также сформировано два корпусных управления, которые вошли в состав Тринадцатой армии.

В первый воздушно-десантный корпус комбрига Безуглого была включена двести первая отдельная воздушно-десантная бригада имени С.М.Кирова, дислоцирующаяся в Пушкине. А также двести четвертая и двести четырнадцатая отдельные воздушно-десантные бригады, спешно переброшенные туда же из Киевского и Белорусского военных округов. Во второй корпус под командованием полковника Левашова вошли прибывшие с Дальнего Востока двести вторая, двести одиннадцатая и двести двенадцатая дважды Краснознаменная отдельные воздушно-десантные бригады.

Двухсотая отдельная ордена Ленина воздушно-десантная бригада особого назначения имени Я.Д.Мошковского так и осталась отдельной. Особого назначения.

В ноль часов ноль минут тридцатого ноября с Пулковского аэродрома один за другим в ночное небо поднялись двадцать четыре тяжелых бомбардировщика ТБ-3 с первым парашютно-десантным батальоном двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М.Кирова на борту. Поднялись, построились на кругу и двинулись на северо-восток. К Ладожскому озеру.

Полтора часа спустя, в десяти километрах южнее Кякисалми, ТБ повернули на запад. А когда вышли к озеру Вуокса, взяли курс на юг и снизились до пятисот метров. Перестроившись из пеленга в колонну и увеличив дистанцию до полукилометра.

Штурман головного самолета высунулся из своей кабины и поднял белый флажок. И по цепочке десантников, теснящихся в чреве бомбардировщика, полетела команда 'Приготовиться!'.

Командир первого тяжелобомбардировочного авиаполка полковник Филиппов, лично возглавивший первый боевой вылет своего полка, поморгал габаритными огнями. И выключил их нафиг. А потом распахнул бомболюки...

В каждом бомбардировщике находился один взвод. Тридцать парашютистов в узком не приспособленном для транспортировки десанта фюзеляже. С основным (на спине) и запасным (на животе) парашютами. С самозарядной винтовкой на левом плече, стволом вниз. И малой саперной лопатой на боку в унифицированном чехле (с двумя ручными гранатами в кармашках), черенком вверх. С двумя патронными сумками (с патронами и взрывчаткой), продуктовой сумкой, фляжкой и боевым ножом на поясе. И подсумком для магазинов СВТ. Там же. У пулеметчиков винтовок не было. Они прыгали со своими дегтяревыми. И пистолетами ТТ (в качестве личного оружия).

Одним словом, повернуться в фюзеляже было трудновато. И выбираться наружу тоже. Впрочем, все действия десантников были неоднократно отработаны во время массовых прыжков в ходе многочисленных маневров и воздушных праздников. Так что на выброску взводу требовалось лишь семь секунд.

Проще всего было занять правую плоскость — туда вел люк из грузовой кабины. На левое крыло можно было вылезти из пилотской. По два человека встало у раскрытых бомболюков. А у посадочной дверки экипажа построились те, кто находился в рубке радиста и грузовом отсеке. Самым трудным был выход через пулеметные турели. Поэтому для турельного десантирования были назначены самые опытные. Самые сильные и ловкие. На лидере — комвзвода и штабные. Имевшие знак инструктора-парашютиста с трехзначными накладками. А на остальных самолетах — младший комсостав. Отделкомы и замки. Имевшие такие же знаки.

Выпускающий (на лидере — комбат, а на других машинах — командиры рот или взводов) высунулся из носовой турели по пояс и поднял вверх флажок.

И махнул им, отрепетовав сигнал штурмана.

Вперед! За Сталина!! За ВКП(б)! Вашу мать!

А потом, когда самолет покинули все, кому это было положено, выкинулся сам. Туда же. В ночную тьму. На вражескую землю. Которой пришло время перестать ей быть. В смысле, перестать быть вражеской. И стать советской! Насовсем...

Командир первого парашютно-десантного батальона двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М.Кирова капитан Старчак был мастером парашютного спорта и имел на своем счету более восьмисот прыжков. Разной сложности. Вплоть до невозможной. В том числе, методом срыва с предельно малых (менее ста метров!) высот. Выполнял затяжные прыжки. Прыгал из самолета, выполняющего фигуры высшего пилотажа. На вираже, во время штопора, при выполнении бочки.

До того как перевестись в авиацию Иван Старчак был пограничником. Командовал взводом конной разведки на Дальнем Востоке. А после окончания Второй школы военных лётчиков и летнабов в Оренбурге и Курсов усовершенствования командного состава по классу штурманов тяжелой бомбардировочной авиации служил в ОКДВА. Был начальником парашютно-десантной службы бомбардировочной эскадрильи. И раз и навсегда пристрастился к прыжкам с парашютом.

В тридцать шестом году, когда в составе ВВС началось формирование отдельных авиационных бригад особого назначения, старший лейтенант Старчак был переведен в отдельную авиабригаду ОСНАЗ имени С.М.Кирова Ленинградского военного округа и назначен командиром парашютно-десантной роты.

А теперь командует батальоном. Той же бригады. Сменившей наименование, но по-прежнему оставшейся бригадой особого назначения. По боевому духу. И выучке...

Эта война для Ивана Старчака была не первой.

В годы Гражданской он сражался с белоказачьими бандами Колчака и Семенова. А после ее окончания, еще десять лет отбивал вылазки этого отребья из-за границы...

Задача у батальона была проста. Захватить мосты через реку Вуоксен-вирта у станции Кивиниеми (железнодорожный и автомобильный). И удерживать их до подхода тридцать пятой легкотанковой бригады и двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной стрелковой дивизии.

Мосты Старчак взял. Под утро. После пятнадцатикилометрового марш-броска по бурелому, болотам и снежной целине. И немного по хорошей дороге. Для разнообразия.

Огромная деревня (сотня домов на одной только северной стороне, в том числе более десятка двухэтажных каменных зданий — сельская управа, полицейское отделение, два банка, почта, гостиница, больница, школа, конторы и магазины) будто вымерла. Даже собаки не лаяли.

Все гражданское население из Кивиниеми (как и из остальных населенных пунктов в районе линии Маннергейма) было эвакуировано. Еще в начале октября.

На берегу протоки, у мостов, белофинны построили три долговременных железобетонных и до десяти деревоземляных огневых точек фронтального огня. Которые тоже были пусты. Поскольку ничего не подозревающий гарнизон (рота егерей, зенитная батарея и отряд шюцкора) изволил почивать. В теплых кроватках. В своих казармах. То бишь, в опустевших административных зданиях, превращенных в таковые. А караульная служба (по случаю мирного времени и отдаленности от границы, а, самое главное, из-за недостаточного опыта недавно мобилизованных запасников) была оставлена безобразно. За что финны и поплатились. Жестоко. Как оно и положено.

Осмотревшись в деревне, десантники незаметно подобрались и сняли немногочисленных часовых. Втихую. Ножами. Затем также бесшумно вырезали охрану на другом берегу. А потом забросали гранатами дома с мирно спящим гарнизоном.

Уцелевших добили. Быстро и безжалостно. Потому что приказа брать пленных не было. А даже наоборот. Поскольку охранять их было недосуг.

Добивали ножами. Чтобы не тратить патроны. Которые еще понадобятся.

Впрочем, одного из офицеров разведчики в живых все-таки оставили. И отвели к комбату. Судя по двум узким полоскам из серебряного галуна на обшлаге и нарукавной нашивке (буква 'S' на щите) — это был ротный начальник шюцкора. И мог пригодиться.

Капитан вызвал к себе начштаба, старшего лейтенанта Гаврилова, который говорил по-фински, и приказал допросить пленного. Однако шюцкоровец оказался неразговорчивым. Хотя вопросы ему задавали на чистейшем финском языке.

— Пухуттэко вэняття? Микя он нимэннэ? Говорите ли вы по-русски? Как ваше имя?

Ротный посмотрел на старшего лейтенанта исподлобья. И молча отвернулся.

Комбат прищурился. На вид пленному было слегка за сорок. Сухощав, подтянут. Армейская выправка. Видимо, отставник, призванный из запаса. Военная косточка. Как минимум, фельдфебель. А может, из 'бывших'. Подпоручик лейб-гвардии какого-нибудь Его Императорского Величества полка.

— Мисся он дунамиитти? Монтако? — наклонился к финну начштаба. — Где заложена взрывчатка? Сколько? Мисся он? Монтако?

Шюцкоровец молчал, глядя в стенку.

— Мисся он суоэлускунта? Монтако? Отвечать, сука! — рявкнул Гаврилов. — Где дислоцируется шюцкор? Сколько? Монтако?

Шюцкоровец посмотрел начштаба в глаза. И усмехнулся. Нагло.

Резким ударом в челюсть старший лейтенант сшиб его со стула.

Старшина Бедрин, который стоял рядом, схватил пленного за ворот и рывком усадил обратно. Тот вытер тыльной стороной ладони разбитый рот. Но ничего не сказал.

Судя по всему, финского языка ротный начальник не понимал.

Как не понимал и немецкого. А может, просто был глухонемой?

Наконец, комбату надоела эта бодяга.

— Значит, не хочешь говорить, сволочь белогвардейская? — хлопнул он ладонями по коленям и поднялся. — Ну, и хрен с тобой! — капитан повернулся к старшине Бедрину, и приказал. — В расход! Только по тихому.

Бедрин заломил шюцкоровцу руки за спину и сноровисто скрутил ремнем. А потом, дернув вверх, поставил его на ноги. И толкнул к выходу из блиндажа.

— Сволочь большевистская, — негромко, но отчетливо сказал белофинн и сплюнул на пол. — Все вы здесь сдохнете. Не сегодня, так завтра. Все до одного.

— Ишь, ты! — покачал головой старшина. — Не глухонемой он, оказывается, товарищ капитан! И даже по нашему умеет! Шкура белофинская! Может его еще поспрашивать? — посмотрел Бедрин на Старчака.

— Этот ничего не скажет, — покачал головой комбат. — Падаль золотопогонная, — и повторил. — В расход.

— Есть, в расход! — козырнул старшина. — Иди уже, — пихнул он шюцкоровца к дверям. — Сдохнете, говоришь? А это видал?! — сунул кукиш обернувшемуся белофинну в лицо Бедрин. — Сам вперед сдохнешь!

Тем временем, пока суд да дело, десантники успели разминировать захваченные мосты. Разжившись при этом изрядным количеством взрывчатки. Уложенной штабелями возле каждой опоры. Прямо в ящиках. А также проводами и детонаторами. Которые, немедленно пошли в дело. И были использованы для закладки управляемых фугасов на самых опасных направлениях.

По приказу капитана шестая и седьмая роты заняли оборону на подступах с юга. В полевых укреплениях и ДЗОТах, заботливо приготовленных для них финнами. Которые очень пригодятся, когда егеря и шюцкоровцы побегут из-под Рауту под напором пятидесятого стрелкового корпуса! Который уже совсем скоро (Старчак посмотрел на свои наградные золотые часы) должен был перейти в наступление. И к завтрашнему вечеру быть под Кивиниеми.

Если, конечно, все пойдет по плану.

А если по плану не пойдет, то дело — дрянь, подумал комбат. Потому что и справа, и слева раскинулись укрепрайоны главной оборонительной полосы линии Маннергейма. Занятые частями восьмой пехотной дивизии третьего армейского корпуса (три пехотных и полевой артиллерийский полк). И это не считая шюцкора. А также отдельных пехотных, пограничных, егерских подвижных, пулеметных и прочих рот.

Когда рассветет, противник сделает все, чтобы отбить назад свои мосты. Через которые уже завтра может хлынуть краснозвездная танковая лавина. И вырваться на оперативный простор. В обход Виипури. На Иматра. И далее по столбовой дороге. До Хельсинки, Тампере и Ботнического залива.

Поэтому основные силы (вторую, третью, четвертую и пятую роты) Старчак решил оставить на северном берегу Вуоксен-вирты.

Бойцы, отлично понимая, что им предстоит, немедленно приступили к рытью стрелковых ячеек на северной окраине Кивиниеми. Потому что амбразуры всех расположенных на этом берегу ДОТов и ДЗОТов, построенных еще в двадцатых годах, были повернуты на юг. К сожалению. Поэтому их разоружили и подготовили к подрыву.

Но не все. Несколько железобетонных убежищ имели амбразуры для стрельбы в тыл. То бишь, в северном направлении. Финны модернизировали их совсем недавно, приспособив для ведения фланкирующего и косоприцельного огня. Которого сами теперь и отведают. Вволю.

Первая рота, как самая передовая и образцово-показательная по итогам летнего периода обучения, получила наиболее ответственную задачу. Занять станцию и закрепиться там, используя в качестве огневых точек вокзал, хозяйственные и станционные постройки. А также заминировать железнодорожное полотно со стороны станции Хайтермаа. Чтобы подорвать его в нужный момент. Вместе с бронепоездом. Который обязательно подтянется к месту боя.

Четыре захваченных сорокамиллиметровые зенитные пушки 'Бофорс' комбат перебросил туда же. Во-первых, потому что рано или поздно бронепоезд все равно подтянется. На огонек. И, хочешь — не хочешь, придется с ним разбираться. А во-вторых, потому что по имеющимся разведданным в районе Виипури у белофиннов был сосредоточен отдельный танковый батальон. И его менее чем за сутки можно было перебросить по железной дороге в Яюряпяя, а потом своим ходом (по шоссе вдоль северного берега озера Вуокси) в Кивиниеми. Так что надо было подготовить ему горячую встречу. Салют наций и фейерверк.

Бронепоезд мог открыть огонь по станции еще из-за озера. С северо-восточного направления. А танки, если до этого дойдет, появятся по одной из двух дорог, ведущих в Кивиниеми. С запада, из Нойсниеми. Или с севера, из Райсяля. Поэтому капитан приказал подготовить несколько запасных огневых позиций. На всякий случай...

Бронепоездов у белофиннов было два. А танковые войска насчитывали целых шестьдесят семь (!) единиц бронетехники, сведенных в четыре танковые роты.

Тридцать четыре безнадежно устаревших пулеметных 'Рено' (аналог первого советского танка 'Борец за свободу тов. Ленин'), приобретенных во Франции по дешевке еще в девятнадцатом году. И тридцать три современных легких танка английского производства 'Виккерс' (прототип и полный аналог Т-26), вооруженных тридцати семи миллиметровой пушкой 'Бофорс' и двумя пулеметами. Кроме того, в пятой (учебной) роте имелся один легкий танк и танкетка. А также броневик.

Ясное дело, эти тридцать три танка ('Рено' не в счет) не представляли никакой опасности для могучей Красной Армии. Только на Карельском перешейке имевшей в своем распоряжении тяжелую танковую бригаду (сто пятьдесят танков, в том числе сто пять Т-28) и шесть легкотанковых бригад (двести семьдесят Т-26 или БТ в каждой). А также двадцать отдельных танковых батальонов стрелковых дивизий (сорок два легких танка в каждом) и двадцать отдельных разведывательных батальонов (пятнадцать легких танков в каждом). Итого, три тысячи танков. Не считая бронеавтомобилей. Которых, вообще-то, было около семисот.

Впрочем, Главнокомандующий вооруженными силами Финляндской республики маршал Маннергейм встречных танковых сражений устраивать не собирался.

А вот, использовать танки в тактических целях, скажем, для того, чтобы сбросить в ледяную воду Вуоксен-вирты советский десант, было можно. И даже нужно.

Потому что не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, чем грозит захват мостов в Кивиниеми. Так что, уже к полудню тридцатого ноября, не взирая на легкий ступор, охвативший финское командование (что было совсем неудивительно), третья танковая рота (шестнадцать 'Виккерсов') по личному указанию маршала погрузилась на платформы и убыла в Яюряпяя. А бронепоезд, базирующийся на Кякисалми, заправился водой и углем, развел пары и отправился в Хайтермаа.

Финские бронепоезда имели типовую конфигурацию, принятую во всех армиях мира. Бронепаровоз посредине состава, две бронеплощадки (пульмановский вагон со стальным корпусом, четырьмя пулеметными амбразурами в бортах и трехдюймовой пушкой в башне), пулеметный броневагон (восемь пулеметов по бортам), а также ремонтный вагон и две контрольные платформы с ремонтно-строительным материалом (рельсами, шпалами и тэдэ). Толщина брони составляла от восьми (пол и крыша) до пятнадцати миллиметров (борта).

Наиболее выгодным временем суток для применения бронепоездов считались предрассветные часы. Но полковник Винел не мог ждать! Надо было срочно уничтожить большевиков, невесть откуда взявшихся посреди обороняемого его дивизией укрепрайона! Любой ценой!

По его указанию под Кивиниеми уже были переброшены два батальона и батарея полевой артиллерии. Танковая рота должна прибыть не раньше вечера. Но ее он бросит в бой лишь в самом крайнем случае. Если возникнут осложнения. Которых быть не должно! Потому что командир бронепоезда уже получил приказ: с ходу ударить всей мощью по позициям красных...

Капитан Старчак не обманулся в своих ожиданиях. Белофинский бронепоезд подтянулся на огонек уже к полудню. И поддержал атаку пехоты. То есть некоторое время пытался ее поддерживать. Пока не получил несколько прямых попаданий сорока миллиметровых зенитных снарядов. А потом еще. И еще. После чего у финнов сдали нервы. И они попробовали уйти. Десантники отходу бронепоезда не препятствовали. Пока он не дошел до фугаса. Который был тут же подорван.

Задняя контрольная платформа от взрыва слетела с насыпи, а бронеплощадка сошла с рельсов и осела. Некоторое время экипаж огрызался из пушек. Но, получив еще десяток попаданий, в том числе, по орудийным башням, предпочел эвакуироваться.

Отброшенные с большими потерями белофинны еще два раза ходили в атаку.

С тем же успехом. В смысле, безуспешно. Во-первых, потому что строили свои ДОТы на совесть. И трехдюймовые снаряды их не брали. А, во-вторых, потому что запасли очень большое количество патронов. В своих ДОТах. На свою же голову...

Полковник Винел был вне себя от злости. Из-за чудовищных потерь. И приказал атаковать ночью. Когда большевички улягутся спать. И вырезать их всех начисто!

И опять просчитался. Потому что все еще не понял, с кем имеет дело. Не то поостерегся бы с ночными атаками.

Вырезать большевичков не получилось. А даже наоборот. Потому что ночной поиск был любимым занятием парашютистов. Которые не просто знали в этом деле толк, а знали его блестяще!

И не только сорвали ночную атаку белофиннов, а еще и вырезали всех артиллеристов, успевших здорово им надоесть за этот день. А пушки вывели из строя. Так что пришлось полковнику Винелу на следующий день подтягивать к месту боя другую батарею. И еще три батальона. Егерей и шюцкоровцев. Один из которых отозвать из Рауту. Чтобы нанести удар по красным одновременно и с северного, и с южного направления.

На этот раз старчаковцам пришлось очень трудно. Но они выстояли...

Потеряв две трети танков, противник откатился на исходные позиции. Все пространство перед мостами было усеяно вражескими трупами в белых маскхалатах.

Однако и десантники понесли серьезные потери... Очень серьезные.

— Э-эх, — вздохнул военком батальона Петренко, пройдясь по окопам и посчитав бойцов, оставшихся в строю. — Много буржуинов, да мало наших...

— Ничего, комиссар. Помощь на подходе уже, — прищурился Старчак. — Нам бы только ночь простоять, да день продержаться...

Надо продержаться! Комбат стиснул зубы. И они продержатся! Мчится и скачет на помощь далекая Красная Армия. Развернув свои боевые знамена...

В соответствии с планом Выборгской наступательной операции Седьмая армия своим левым флангом (четвертая, девяностая и сто тринадцатая стрелковые дивизии девятнадцатого стрелкового корпуса) наносила удар в направлении Валкярви и далее на Яюряпяя, а правым (восемьдесят четвертая стрелковая дивизия пятидесятого стрелкового корпуса) — в направлении Тайпале и далее на Кякисалми.

Впрочем, эти удары имели вспомогательный характер. Главный удар наносился в центре (сорок девятая и двадцать четвертая стрелковые дивизии пятидесятого стрелкового корпуса, двадцать девятая и тридцать пятая легкотанковые бригады) в направлении Кивиниеми и далее на Иматра. А потом по столбовой дороге. До Хельсинки, Тампере и Ботнического залива...

Если, конечно, все пойдет по плану.

За спиной у командующего Седьмой армией комдива Батова было четыре войны и два тяжелых ранения. Первое из которых он получил еще в шестнадцатом году. Будучи командиром команды охотников. То бишь, полковых разведчиков. За храбрость унтер-офицер Батов имел два Георгиевских креста и две медали. И был направлен в школу прапорщиков. Впрочем, долго щеголять в золотых погонах ему не пришлось. В связи с отменой всех титулов, орденов и званий после Октябрьского переворота. То бишь, революции. Весной восемнадцатого он вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Добровольно. Во-первых, потому что имел рабоче-крестьянское происхождение, хотя и дослужился до офицерского звания. А во-вторых, потому что делать больше ничего не умел. Кроме, как воевать. Опять же, паек.

В годы Гражданской комроты Батов беспощадно боролся с контрреволюцией, подавляя рабоче-крестьянские волнения в Поволжье. А потом громил Врангеля. После войны остался в кадрах РККА. И командовал ротой еще девять лет. Пока не вступил в ВКП(б). После чего служба, наконец, сдвинулась с мертвой точки. Ему дали батальон, а после окончания Военной академии имени товарища Фрунзе — полк.

В тридцать пятом за успехи в боевой, политической и технической подготовке майор Батов был награжден орденом 'Знак Почета'. Орден, к сожалению, был не боевой. Но, как говорится, лиха беда — начало!

Когда разгорелся мятеж в Испании, он написал рапорт. И вскоре снова оказался на войне. Был советником командующего Теруэльским фронтом. Пулям не кланялся. И опять был тяжело ранен. А когда вернулся на Родину получил сразу два ордена — Ленина и Красного Знамени. И внеочередное воинское звание комдив. И тут же был назначен командиром корпуса. Минуя все промежуточные ступеньки.

Три года назад был комполка. А теперь, вот, командует армией...

Не стало бы это командование высшей точкой служебного роста, подумал Батов. Со всеми вытекающими последствиями. То бишь, военным трибуналом.

Поскольку его армия была сформирована всего лишь месяц назад. И корпусные управления тоже. Так что, их надо было еще сколачивать. Не меньше года. Если по хорошему. И дивизии для корпусов собирали с бору по сосенке. Четвертая прибыла из-под Белостока, двадцать четвертая — из Винницы. Сорок девятую перебросили с эстонской границы, восемьдесят четвертую с латвийской. Девяностую вывели с Карельского УРа, а сто тринадцатая, вообще, была сформирована только в сентябре.

Справедливости ради стоило отметить, что уровень подготовки старшего и высшего комсостава, в общем и целом, был удовлетворительным. Все начальники штабов и командиры полков, бригад, дивизий и корпусов имели специальное военное образование (окончили академию или, как минимум, Курсы усовершенствования высшего командного и начальствующего состава). И участвовали в Гражданской войне.

Но это было не то. Потому что было двадцать лет назад. А сейчас война стала совсем другая. Маневренная. Механизированная. Массированная. Не мыслимая без применения новейшей боевой техники — танков, авиации и радиостанций.

А опыта такой войны ни у кого не было. Правда, командир двадцать девятой легкотанковой бригады полковник Кривошеин воевал в Испании, а начальник ВВС Герой Советского Союза комбриг Слюсарев — в Китае. На этом список и оканчивался. Как говорится, ты да я, да мы с тобой. И все. Но более всего комдив Батов был обеспокоен тем, что ни в прославленной четвертой Смоленской Краснознаменной стрелковой дивизии имени Германского пролетариата, ни в еще более прославленной двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной, как, впрочем, и ни в одном другом соединении его армии, обстрелянных частей не имелось.

Поэтому без бардака обойтись не могло. И не обошлось...

Триста тридцать девятый отдельный танковый батальон девяностой стрелковой дивизии из-за недостатка современной материальной части, был укомплектован устаревшими пулеметными 'двадцатьшестерками' тридцать первого года выпуска.

Экипажи первой роты сто пятого батальона тридцать пятой легкотанковой бригады, призванные весной этого года, двухбашенные Т-26 ни разу в глаза не видели. И столкнувшись с ними под Липолой, приняли их за белофинские 'Виккерсы'. Или 'Рено'. Которые тоже ни разу не видали. Но слыхали, что они у финнов имеются. Поэтому, перейдя государственную границу и обнаружив танки с незнакомым силуэтом, немедленно открыли огонь на поражение.

А стрелять их уже научили. Как надо.

Охваченные боевым азартом бойцы успели сжечь три танка, прежде чем комроты, бегая от одной машины к другой, молотя ломом по башням и матерясь, на чем свет стоит, сумел прекратить это безобразие.

Если бы на линейных танках имелось радио, он обматерил бы командиров экипажей прямо в эфире и вовремя скомандовал 'отставить!'. И все обошлось бы. Но радиостанция стояла только на его машине.

К счастью, убитых не было. Только раненые. Поэтому трибунал не стал никого приговаривать к высшей мере, ограничившись длительными сроками заключения.

Военком бригады полковой комиссар Ярош сделал все, что мог, чтобы выручить своих бойцов из беды. И сумел таки убедить членов трибунала предоставить осужденным возможность смыть вину кровью.

Между тем, сорок девятая стрелковая дивизия при поддержке сто пятого и сто восьмого отдельных танковых батальонов тридцать пятой бригады, энергично наступала на левом фланге пятидесятого корпуса в направлении Сайянкюля, обходя Рауту с запада. Собственно, не наступала, а просто шла. Почти беспрепятственно. Если не считать противотанковых рвов и эскарпов (десять линий), гранитных надолбов (более двадцати линий) и опутанных колючкой минированных завалов (без счета).

Из-за этих препятствий, а также из-за неразберихи и 'блудежки' по лесам и болотам, сорок девятая дивизия вышла на западную окраину Рауту лишь через сутки. К вечеру. Когда она была, наконец, захвачена частями двадцать четвертой стрелковой дивизии. После ожесточенного штурма. С большими потерями.

В бою погиб командир дивизии комбриг Вещев. А командир тридцать пятой легкотанковой бригады полковник Кашуба был тяжело ранен...

Танкисты несколько раз врывались в Рауту. Но были вынуждены возвращаться. Оставляя за собой пылающие машины. Потому что пехота в атаку идти не хотела.

Железные самаро-ульяновцы геройски лежали в снегу и кричали 'Уря!'. Но подниматься не спешили. Потому что были уверены, что танкисты сами справятся. Потому что 'броня крепка и танки наши быстры!'. А вокруг свинцовый шквал.

Финны, между тем, действовали оч-чень умело. Сделав несколько выстрелов и подбив танк, они тут же оттаскивали свой 'Бофорс' в другой, заранее подготовленный, орудийный окопчик. И снова открывали огонь. А потом опять меняли позицию. А еще у них были специальные группы, вооруженные связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Которые жгли оставшиеся без поддержки пехоты танки.

Потеряв два десятка машин, Кашуба сдал назад и в бешенстве выскочил из своей 'двадцатьшестерки'. И стал бегать вдоль залегших в снегу красноармейских цепей, размахивая ТТ и ругаясь последними словами. И тут же был ранен. Несколько раз. Хотя поднять красноармейцев в атаку все-таки сумел.

А комбрига Вещева, скорее всего, убил снайпер. Которых у финнов было как собак нерезаных. Причем, в первую очередь, они отстреливали именно командиров. Определяя их по ремням с портупеями и овчинным полушубкам.

К слову сказать, потери сорок девятой дивизии и двух приданных ей батальонов тридцать пятой бригады тоже оказались весьма существенными. Хотя были в основном санитарными и техническими...

Как только Рауту была взята, комбриг Галицкий, принявший командование двадцать четвертой стрелковой дивизией после гибели Вещева, немедленно организовал преследование отступающего противника силами разведывательного батальона. Поставив ему задачу выйти к железнодорожной станции Петяярви и захватить ее в ночном бою. Чтобы с рассветом дивизия могла продолжить наступление на Кивиниеми. И выручить десантников, стоящих насмерть уже вторые сутки...

Разведбат вошел в Петяярви под утро. Фактически без боя.

Выставив заслон у одноименного поселка, расположенного чуть севернее станции, белофинны отошли под его прикрытием к паромной переправе через озеро Сувантоярви. Которое в этом месте достигало ширины около километра. И к утру второго декабря на южном берегу Вуоксен-вирты и Сувантоярви, от Лаавола до Лапинлахти, не осталось ни одного егеря или шюцкоровца. Хотя советское командование об этом и не знало.

А если бы знало, то бросило бы поредевшие после битвы под Рауту полки на Кивиниеми, не дожидаясь рассвета. А так передовые части пятидесятого корпуса вышли к мостам лишь к полудню.

К этому времени десантники успели отбить еще две ожесточенные атаки. В батальоне осталась едва ли треть бойцов. Все 'Бофорсы' были разбиты, все фугасы подорваны, а большая часть ДОТов на северном берегу оставлена. Линия обороны вплотную приблизилась к мостам. По которым полевая артиллерия противника вела непрерывный огонь. Стремясь уничтожить их до подхода советской танковой армады.

Но сделать этого не успела.

Ровно в полдень, оглушительно лязгая гусеницами, на мост въехала колонна 'двадцатьшестерок' тридцать пятой легкотанковой бригады...

Продержались, подумал капитан Старчак. Продержались!

Он вздохнул, опустился на дно траншеи и уткнулся лицом в колени. Потому что не спал уже четвертые сутки и хотел сейчас только одного. Спать.

Комбат закрыл глаза. И уснул. Словно в омут провалился.

И в этот момент земля содрогнулась от ужасного взрыва...

Точнее, нескольких ужасных взрывов. Слившихся воедино.

Подброшенный неимоверной силой и совершенно оглохший Старчак увидел, как огромные столбы огня и дыма, камня и исковерканного железа бесшумно поднимаются в небо. На том месте, где всего несколько мгновений назад гордо возвышались мостовые опоры...

Потеряв надежду отбить мосты, финны их подорвали. С помощью фугасов замурованных в опоры много лет тому назад. Инициировав взрыв с помощью кабеля глубокого залегания. А штабеля открыто уложенной взрывчатки, провода и детонаторы были всего лишь маскировкой. Отвлекающей.

И отвлекшей...

10. Шел отряд по берегу, шел издалека...

Ладожское озеро, начало декабря 1939 г.

...После полного провала белофинской авантюры в Карелии в девятнадцатом году, в соответствии с Юрьевским советско-финляндским мирным договором обе стороны могли иметь на Ладожском озере и впадающих в него реках и каналах военные корабли водоизмещением не более ста тонн с артиллерией калибра не более сорока семи миллиметров.

Финские Морские силы Ладожского озера были не велики: двадцать кораблей и судов (канонерская лодка, минный заградитель, тральщик, два ледокола, десять вооруженных пароходов и пять буксиров), а также несколько десятков моторных катеров (в том числе шюцкоровских). Однако, учитывая полное отсутствие на озере советских боевых кораблей (десяток сторожевых катеров погранохраны не в счет), представляли довольно серьезную опасность.

Которую командование Краснознаменного Балтийского флота не просто недооценивало. А попросту ей пренебрегало. Во-первых, потому что ни Трибуц, ни Пантелеев финский флот, вообще, за противника не считали. А, во-вторых, потому что ни тот, ни другой не считали акваторию озера зоной ответственности КБФ.

Впрочем, так думали не только Трибуц с Пантелеевым. После предоставления Финляндии независимости, Ладога сменила свой статус, превратившись из внутреннего водоема в территориальные воды. Которые к Балтийскому морю отношения не имели. Во всяком случае, так полагало руководство наркомата внутренних дел. А руководство наркомата обороны было не против. Потому что считало, что для обороны водных рубежей в этом районе вполне достаточно пограничных катеров, вооруженных сорока пяти миллиметровыми орудиями и пулеметами.

Тем не менее, Ладожская военная флотилия все-таки была сформирована. Месяц назад. По прямому указанию наркома обороны товарища Сталина. Который обратил внимание командования ЛенВО на тот факт, что приозерные фланги Седьмой и Восьмой армий в ходе предстоящей наступательной операции остаются открытыми. И совершенно не защищенными. Ни от обстрела с озера. Ни от тактического десанта. Каковой может быть высажен в любом месте от Нижних Никуляс до Шлиссельбурга. От которого до Ленинграда, между прочим, рукой подать! Всего тридцать километров! Не говоря уже об опасности для единственной железной дороги, связывающей Петрозаводск, Кандалакшу и Мурманск со страной и имеющей стратегическое значение. А эта дорога, между прочим, на протяжении полутора сотен километров, от Волховстроя до Шоткусы, идет вдоль берегов Ладоги!

Товарищ Сталин предложил включить в состав флотилии дивизион канонерских лодок, дивизион сторожевых кораблей, дивизион тральщиков, два дивизиона сторожевых катеров, две подводные лодки, две крупнокалиберных артиллерийских и одну зенитную батарею, а также морскую разведывательную эскадрилью.

Все эти силы и средства должен был выделить Краснознаменный Балтийский флот, Военному совету которого была подчинена Ладожская военная флотилия.

К большому неудовольствию флагмана второго ранга Трибуца, вынужденного передать на это второстепенное, по его мнению, направление такие значительные силы. В то время как они были нужны ему самому. В заливе.

Однако приказ есть приказ и его надо выполнять.

Впрочем, выполнять приказы можно по-разному...

В конце ноября флотилии был передан дивизион канонерских лодок. Правда, до Шлиссельбурга дошла только одна из пяти — 'Ораниенбаум'. Остальным помешала 'усложнившаяся ледовая обстановка' на Неве. Что, однако, не помешало начштаба флота числить за ЛВФ весь дивизион.

Канонерская лодка 'Ораниенбаум' имела мощное вооружение (два ста тридцати миллиметровых орудия и две сорокапятки), но до мобилизации была простой грунтоотвозной шаландой Балттехфлота Спецгидростроя НКВД (водоизмещение — четыреста двадцать пять тонн; скорость — семь узлов).

Получила Ладожская флотилия и сторожевики. Целых два. 'Разведчик' и 'Дозорный' (водоизмещение — сто восемьдесят пять тонн; скорость — двенадцать узлов; вооружение — две сорокапятки). И тот, и другой до революции были портовыми судами и ходили на посылках, а также выполняли боевую задачу по охране рейда и конвоированию яхт высокопоставленных особ.

Кроме того, флотилия пополнилась двенадцатью сторожевыми катерами (в том числе, двумя морскими охотниками МО-4), переданными погранвойсками НКВД. А также восемью тральщиками — двумя типа 'Москва' (вооружение — одна трехдюймовка) и шестью типа 'Ижорец' (одна сорокапятка). Все восемь — бывшие буксиры Северо-Западного речного пароходства, мобилизованные вместе со своими командами.

Подлодок дореволюционной постройки в подводных силах КБФ не было (в отличие от Черноморского флота, в котором имелось пять лодок типа 'Американский Голланд'). Поэтому пришлось отдать две наиновейшие 'Малютки' (вошли в строй в середине ноября) из состава двадцать шестого дивизиона подводных лодок. Которым 'осложнение ледовой обстановки' прибыть в Шлиссельбург не помешало. Потому что 'Малюток' у комфлота было много. Так что их было не жалко. Опять же, на озере, в условиях полного отсутствия у противника средств противолодочной обороны, экипажам будет проще отрабатывать учебные задачи и осваивать новую технику.

Примерно в это же время в Новую Ладогу перебазировалась и сорок первая отдельная морская ближнеразведывательная авиаэскадрилья (восемь МБР-2), которая сразу же приступила к аэрофотосъемке финских укреплений в районе Тайпале...

Командующим Ладожской военной флотилией был назначен капитан первого ранга Трайнин. Краснознаменец. И один из самых опытных речников РКВМФ.

Павел Трайнин окончил два курса Петроградского политехнического института. А в шестнадцатом году, когда евреям, наконец, было разрешено занимать офицерские должности, добровольно записался вольноопределяющимся в один из пехотных запасных полков. И окончил Петергофскую школу прапорщиков. Февральскую революцию приветствовал. А вот, Октябрьскую принял не сразу. Впрочем, деваться ему было некуда. Облич-ноблич, как говорится. То бишь, национальность обязывает.

Участвовал в Гражданской войне с девятнадцатого года. Мстил белополякам.

В двадцатом был назначен артиллеристом канонерской лодки 'Меткий' и с этого момента связал свою судьбу с флотом. Был флагартом Сибирской военной флотилии, начальником оперотдела штаба флота Дальневосточной республики, старпомом эсминца 'Володарский', командиром речного монитора 'Свердлов'. В тридцатом за участие в боях на КВЖД был награжден орденом Красного Знамени. С тридцать первого — на преподавательской работе. Служил начальником кафедры тактики береговой обороны, речных флотилий и сухопутных сил Военной Морской академии имени товарища Ворошилова. Пока не был назначен командующим Ладожской флотилией...

Помимо боевых кораблей в состав флотилии были включены тринадцать речных пароходов, шесть буксиров и полтора десятка барж, предназначенных для перевозки десанта. Так что к моменту получения сигнала 'Факел', который означал начало боевых действий с Финляндией, ЛВФ насчитывала двадцать пять боевых кораблей и девятнадцать судов, а также восемь самолетов-разведчиков. И теоретически могла выполнить все поставленные перед ней задачи.

Но лишь теоретически. Потому что состояние этих 'боевых' кораблей, бывших речных буксиров, еще вчера таскавших баржи по Неве, Волхову и Свири, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Механизмы были сильно изношены и постоянно ломались, корпуса давали течь, а навигационное оборудование было донельзя примитивным. Вдобавок ко всему они плохо выдерживали качку.

А Ладога славилась своими штормами, нередко достигавшими восьми баллов...

Это озеро было одним из крупнейших в мире (длина с севера на юг — двести тринадцать, а ширина — сто тридцать девять километров) и в северной своей части достигало глубины двухсот двадцати пяти метров, а на юге, наоборот, изобиловало каменистыми рифами и банками. В дореволюционные времена страховые общества даже избегали страхования судов, ходивших с грузом по Ладоге. Все судоходство шло по обходным каналам, строительство которых началось еще при Петре Первом. Фактически, от обычных морей это озеро отличалось лишь тем, что было пресным.

Но самое печальное было то, что ни кадровые военные моряки, которыми была укомплектована команда канонерки, ни речники, оставшиеся на своих пароходах после их мобилизации, опыта плавания в коварных ладожских водах не имели. Более того, об их коварстве не знали. Считая Ладогу обыкновенным, только очень большим, озером. То бишь, прудом. Но оч-чень большим.

Пограничники, изрядно хлебнувшие лиха за время несения службы, могли бы многое рассказать новым боевым товарищам о повадках этого неприветливого водоема. Но не успели. Потому что пришли в Шлиссельбург лишь за неделю до начала боев...

В соответствии с приказом военного совета КБФ от двадцать третьего ноября Ладожская военная флотилия должна была поддерживать огнем артиллерии фланги Седьмой и Восьмой армий. А поскольку единственным кораблем, способным поддерживать фланги огнем артиллерии, была канонерская лодка 'Ораниенбаум', командующему флотилией пришлось выбирать, кого из них поддерживать в первую очередь, а кого во вторую.

Чутье подсказывало ему, что основные события развернутся на Карельском перешейке. Опять же, это было ближе. И не надо было идти через озеро. С 'эскадрой', не имеющей ни лагов, ни надежных компасов. И вообще, ни разу в жизни, не ходившей вне видимости берега. Да еще и в строю. Поэтому выбор пал на Седьмую армию...

Тридцатого ноября, еще затемно, первый отряд ЛВФ (канонерка, два сторожевика, четыре тральщика и шесть катеров), под брейд-вымпелом командующего флотилией, вышел из Шлиссельбурга и самым полным ходом (семь узлов!) направился в Нижние Никулясы, чтобы принять на борт делегата связи восемьдесят четвертой дивизии.

Шли вдоль берега. Без приключений. Впрочем, это было еще только начало...

Из-за малых глубин в гавань Нижние Никулясы могли войти лишь катера. Что они и сделали. Все, кроме СКА-413, командир которого был самый умный и решил подойти к молу с внешней стороны. И налетел на камни. Пробил днище и сразу же затонул.

К счастью, на озере было тихо и никто не погиб. Хотя ледяная ладожская вода неплохо взбодрила смелый экипаж...

На рассвете, так и не дождавшись делегата, отряд двинулся дальше. Попутно подыскивая гавань, удобную для стоянки не только катеров, но и других кораблей.

Дойдя до мыса Саунаниеми, отряд разделился. Основные силы встали на якорь. Катера отправились на разведку. А 'ижорцы' приступили к тралению. И для начала обследовали участок между берегом и банкой Тайпаленлуото. Тут же попав под огонь белофинской береговой батареи, расположенной на мысе Яривисиниеми.

Тральщики немедленно повернули на юг, выйдя из-под обстрела. И финны перенесли огонь на другие корабли.

Столбы разрывов вздымались тут и там. Однако снаряды падали с недолетом. Из чего Трайнин сделал вывод, что дальность стрельбы вражеской батареи не превышает семидесяти кабельтовых. И приказал командиру канонерской лодки 'Ораниенбаум' старшему лейтенанту Стрельцову обстрелять эту батарею, не подходя к ней на более близкую дистанцию. 'Ижорцы' получили задание тралить по курсу канонерки, а морские охотники — осуществлять противолодочное и противовоздушное охранение.

Капитан первого ранга Трайнин отлично знал, что подлодок на Ладоге у финнов нет. Как, впрочем, нет и морской авиации. Тем не менее, считал необходимым с самого начала приучать вчерашних гражданских моряков и бывших пограничников к настоящему флотскому порядку. И пользовался для этого любой возможностью.

В три пополудни корабли снялись с якоря и отправились на выполнение задания.

После первого же залпа по 'Ораниенбауму' открыла огонь неприятельская батарея. К сожалению, вспышек вражеских выстрелов не было видно, так как на берег опустился туман. Сделав три залпа наугад, Стрельцов прекратил стрельбу и повернул назад. Но пошел не протраленным фарватером, а в обход банки Тайпаленлуото.

Что и привело к беде.

Сгущались сумерки. Лаг на 'Ораниенбауме' отсутствовал, а таблицы соответствия скорости хода оборотам машины не было. Переоценив реальный ход, Стрельцов решил, что опасное место уже пройдено, и, не удосужившись проконтролировать прокладку измерением глубины, повернул раньше времени. И загнал свой корабль на камни.

Тральщики, шедшие в кильватере за канлодкой, попытались при помощи буксиров стащить ее с банки, но из-за усилившегося ветра сами попали в тяжёлое положение. ТЩ-37 был выброшен волной на камни и затонул, а ТЩ-31 коснулся корпусом дна и получил течь. 'Мошкам' тоже досталось. Один погнул на камнях винты, а другой получил пробоину.

Тем временем, остальные катера, отправленные во все концы на поиски удобной для стоянки гавани, обнаружили отличную бухту, защищенную дамбой от всех ветров.

Близость гавани Саунасаари к линии фронта внушала некоторое опасение, но выбирать было не из чего, и капитан первого ранга решил ей воспользоваться. Кроме того, она располагалась южнее мыса Саунаниеми, и, следовательно, была недосягаема для снарядов батареи Яривисиниеми. Во всяком случае, тогда командующий флотилией был в этом совершенно уверен...

Узнав о трагедии, разыгравшейся у Тайпаленлуото, Трайнин скрипнул зубами. Если бы ему сейчас попался в руки этот недоделанный старший лейтенант, командир канлодки, он доделал бы его своими собственными руками! Угробить единственный, годный для артиллерийской поддержки, корабль! Сорвать выполнение боевой задачи!

А тут еще и делегат связи прибыл. От командира восемьдесят четвертой стрелковой дивизии. Которая собиралась завтра утром форсировать реку Тайпаленйоки. И просила об этой самой артиллерийской поддержке.

Оставалось только одно. Выйти в залив Тайпаленлахти и поддержать наступление восемьдесят четвертой дивизии посредством отвлечения огня финских береговых батарей на себя. Без надежды нанести им хоть какой-нибудь ответный урон.

В десять утра второго декабря первый отряд Ладожской военной флотилии в полном составе (два сторожевика, три тральщика и четыре катера) вышел из гавани и открыл ураганный огонь из всех своих орудий (две трехдюймовки и пять сорокапяток).

Эта атака была откровенно демонстративной. Потому что большинство снарядов даже до берега не долетело. В отличие от финских. Которые очень быстро достигли накрытия. Хотя ни в кого и не попали.

Тогда отряд повернул к берегу и сократил дистанцию. Чтобы попытаться достать белофиннов хотя бы из трехдюймовок. Экипаж канлодки 'Ораниенбаум', гордо сидящей на камнях посреди озера, не выдержал и тоже сделал несколько залпов.

Бой продолжался почти полтора часа. И таки достиг своей цели — пехота, форсирующая Тайпаленйоки, получила обещанную поддержку. Потому что финские береговые батареи весь огонь сосредоточили по кораблям Ладожской флотилии...

Выпустив две сотни снарядов, отряд прекратил стрельбу и вернулся в Саунасаари.

Между тем, погода, начавшая портиться еще с утра, после обеда испортилась окончательно. На озере разыгрался шторм. Который с каждым часом становился все сильнее. Пока не достиг восьми баллов.

И тут прилетели первые снаряды...

Командир третьего берегового артиллерийского полка Береговой обороны Военно-морских сил Финляндии полковник Ярвинен, изучая возможности защиты укрепрайона 'Тайпале' со стороны озера, предположил, что такая удобная бухта, как Саунасаари, обязательно привлечет внимание советского командования. Или в качестве передовой базы Ладожской военной флотилии, или для высадки десанта.

И приготовил ловушку, разместив четырехорудийную шестидюймовую береговую батарею в деревне Каарнайоки, к юго-западу от мыса Яривисиниеми. А на самом мысе оставил лишь одно ста двадцати миллиметровое орудие. С которым и сражалась сегодня утром большевистская эскадра. Дальность стрельбы шестидюймовых пушек (девяносто кабельтовых), которые до этих пор хранили молчание, с лихвой перекрывала Саунасаари. Отлично пристрелянную еще летом.

Когда раздались первые взрывы, и вахтенный истошно завопил 'Воздух!', командующий флотилией выбежал из своей каюты на палубу и задрал голову в небо. И тут же понял, что 'Воздух' здесь ни при чем. Высокие белоснежные водяные столбы, медленно опадающие посреди бухты, могли быть только разрывами тяжелых снарядов. Скорее всего, шестидюймовых. Трайнин выругался, проклиная себя за самонадеянность. Коварные белофинны заманили его флотилию в капкан! И сейчас будут безжалостно топить! Как слепых котят!

Он взлетел на мостик, тряхнул за плечи перепуганного вахтенного так, что у того лязгнули зубы, и рявкнул:

— Отставить 'Воздух'! Всем немедленно покинуть гавань! Вы-пол-ня-ять!!

Вахтенный выскочил из рубки и заорал в мегафон на всю бухту, перекрывая шум ветра и грохот волн:

— Отставить 'Воздух'! Всем немедленно покинуть гавань!

— Отдать швартовы! — повернулся каперанг к вбежавшему в рубку командиру 'Разведчика'. — Радиограмму на 'Ораниенбаум'! Быстро! Немедленно открыть огонь по батарее противника!..

Сторожевой корабль 'Дозорный' уже отошел от причала, когда в него один за другим угодило два тяжелых снаряда. Первый разорвался в рубке, разворотив ее напрочь и убив всех, кто там находился. Второй попал в корпус. В районе котельного отделения. Сторожевик окутался облаками пара и беспомощно закачался на волнах, медленно дрейфуя к центру бухты. Потеряв разом и ход, и управление. А на его палубе начал разгораться пожар.

Между тем, снаряды продолжали падать в гавань. Поднимая столбы воды у самых бортов. Словно кто-то подсказывал финским артиллеристам, куда стрелять. А, может, и, правда, подсказывал? Трайнин оглядел в бинокль берег. Где-то там, в скалах, вполне мог спрятаться корректировщик с радиостанцией.

Надо было прочесать все вокруг, чертыхнулся каперанг. Тогда финнам пришлось бы стрелять по площадям. Что, само собой, тоже неприятно. Зато не так эффективно.

Внезапно все стихло. Видимо, перенесли огонь на Стрельцова, подумал командующий. И приказал одному из катеров отбуксировать 'Дозорный' к берегу, пока тот не затонул. А потом снять с него команду...

Четверть часа спустя все корабли вышли из Саунасаари в бушующее озеро. То бишь, все кто смог это сделать. Потому что шторм и неизученный вход в бухту оказались не менее опасны, чем финские снаряды.

'Разведчик', подброшенный волной, сумел проскочить каменную гряду и избежал повреждений. 'Москве' повезло меньше. Она коснулась камней и повредила правый винт. А 'ижорец' оказался таким же невезучим, как и его товарищ, затонувший вчера у банки Тайпаленлуото. И тоже наскочил на рифы. Полученная пробоина оказалась слишком большой, и он стал быстро заполняться водой. Оценив ситуацию, командир корабля решил выброситься на отмель. Во избежание затопления на глубоком месте. Круто повернув к берегу, тральщик протаранил шедший параллельным курсом катер, не успевший увернуться от неожиданного маневра.

СКА-416 начал погружаться прямо на глазах. Его команду принял, идущий за ним СКА-418. Которому удалось выйти из гавани без повреждений. А виновник катастрофы, тем временем, упокоился недалеко от 'Дозорного'. Который сидел в воде по самую палубу и не затонул лишь только потому, что его успели дотащить до отмели.

Но на этом неприятности еще не окончились.

Тральщик 'Видлица' (систершип 'Москвы'), выйдя из гавани, тут же открыл огонь по финской батарее из своего трехдюймового орудия. Но уже на пятом выстреле ствол разорвало. Нафиг. При этом погибло четыре комендора, а два было контужено.

Всю ночь первый отряд ЛВФ героически терпел бедствие (а иначе это не назовешь) в открытом море. То бишь, озере. Которое, как оказалось, на пруд было не похоже...

Капитан первого ранга Трайнин сидел в своей каюте, швыряемой Ладожским морем из стороны в сторону с амплитудой не менее десяти метров и частотой до десяти раз в минуту. Сидел, стиснув голову руками. И думал. Как быть. В смысле быть или не быть. Потому что того, что произошло за эти дни, вполне хватало для приговора. Хотя его вины в случившемся не было. То есть, она была. Но была не только его.

К вечеру второго декабря, так и не нанеся противнику никакого вреда, Ладожская военная флотилия потеряла шесть боевых кораблей — канонерскую лодку, сторожевик, два тральщика и два катера. Еще два тральщика и два морских охотника получили повреждения и для дальнейших боевых действий были непригодны, как минимум, в течение недели. Итого: половина корабельного состава флотилии. За три дня. Без всякой пользы. За просто так.

Почему он потерпел такое сокрушительное поражение, командующий Ладожской военной флотилией капитан первого ранга Трайнин себя даже не спрашивал.

Потому что доцент Трайнин прекрасно это знал...

Изношенные, наспех вооруженные корабли. Не сплаванные, более того, вообще, не обученные плавать в открытом море, экипажи. Капитаны, не умеющие командовать своими кораблями в бою. Штурманы, не умеющие водить свои корабли по счислению. Артиллеристы, не умеющие стрелять из своих орудий.

И командующий, умеющий все это, но не способный все это сделать один за всех.

Зато способный один за всех за это рассчитаться.

Война и смерть — близнецы-сестры. Но, если простой красноармеец или командир взвода гибнут на поле боя, то командиру флотилии или дивизии такое счастье улыбается реже. В смысле, смерть в бою. В отличие от расстрела перед строем...

Командир пятьдесят шестой Московской Краснознаменной стрелковой дивизии комбриг Евстигнеев вышел из бронеавтомобиля и огляделся. Колонна дивизии тянулась на юг и на север от горизонта до горизонта. Девятнадцать тысяч бойцов и командиров! Полторы сотни орудий, сто тридцать минометов, восемьсот пулеметов, семьдесят танков и бронемашин! Свыше шести тысяч лошадей, более семисот автомобилей и тракторов! Полнокровное кадровое соединение, отмобилизованное и укомплектованное до штатов военного времени! Огромная сила! Готовая немедленно вступить в бой с врагом!

Пятьдесят шестая стрелковая дивизия входила в состав первого стрелкового корпуса (пятьдесят шестая, семьдесят пятая и сто пятьдесят пятая стрелковые дивизии, пятьдесят первый корпусный и сто восьмой крупнокалиберный гаубичный артиллерийские полки) Восьмой армии Карельского фронта и имела задачу, наступая с юга вдоль берега Ладожского озера при поддержке Ладожской военной флотилии к исходу пятого дня наступления взять город Питкяранта. А затем, взаимодействуя со сто пятьдесят пятой стрелковой дивизией, наступающей с востока в направлении Уомаа и далее на Койриноя, и семьдесят пятой стрелковой дивизией, наступающей при поддержке тридцать четвертой легкотанковой бригады вдоль железной дороги в направлении Суоярви и далее на Лоймола и Янисъярви, овладеть важным укрепленным пунктом и узлом сопротивления противника городом Сортавала. На девятый день с начала операции. После чего, не снижая темпов наступления, взять Лахденпохья и не позднее двенадцатого декабря, сметая все на своем пути, выйти в тыл линии Маннергейма. Замкнув тем самым кольцо вокруг белофинской армии, засевшей на Карельском перешейке...

По данным Разведуправления Генштаба РККА, Восьмой армии комкора Еременко противостоял четвертый армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Хегглунда (шесть пехотных полков, шесть отдельных егерских подвижных батальонов, одна отдельная пехотная рота, два полевых артиллерийских полка, одна артиллерийская батарея и одна авиаэскадрилья). Около шестидесяти тысяч человек, до ста орудий (вместе с береговыми батареями), а также двенадцать самолетов. И ни одного танка или бронеавтомобиля.

Тогда как в Восьмой армии насчитывалось около ста тысяч человек, свыше тысячи семисот орудий и минометов, более пятисот танков и ста бронемашин! А, кроме того, сто скоростных бомбардировщиков и шестьдесят истребителей.

А поскольку таких мощных укреплений, как под Виипури и Тайпале, в приладожской Карелии не было, ни командарм-восемь, ни его штаб в скорой победе не сомневались. И пока в своих предположениях и расчетах не ошиблись. Финны улепетывали без единого выстрела...

Питкяранту Евстигнеев взял без боя. Но с опозданием почти на сутки.

В мирное время, да по хорошей дороге его дивизия преодолела бы эти несчастные полста километров за два дневных перехода. И даже не вспотела. Однако время стояло военное, а дорога была сплошь минирована. Сообразив, что к чему, комбриг бросил на помощь разведбату отдельный саперный батальон. Приказав последнему разобраться поотделенно и распределить усилия по всей длине заминированного участка. А, кроме того, выделил каждому отделению по трактору для растаскивания завалов.

И лишь благодаря этому опоздал всего на сутки. Заняв город к полудню пятого числа. Хотя мог провозиться с минами до десятого декабря. И даже дольше...

В соответствии с планом Сортавальской наступательной операции пятьдесят шестую дивизию должна была поддерживать артиллерийским огнем Ладожская военная флотилия. Однако о моряках, то бишь, озерниках, до сих пор ничего не было слышно. Впрочем, до сих пор никакой нужды в поддержке Евстигнеев не испытывал.

А на следующее утро испытал самым непосредственным образом. Угодив под обстрел шюцкоровских катеров. Числом более десяти. Внезапно выскочивших из прибрежных шхер и нанесших удар из своих сорока семи миллиметровых орудий и крупнокалиберных пулеметов.

От Питкяранты до Койринои дорога идет прямо по берегу. Чем финны и не преминули воспользоваться. К счастью, они нарвались не на обычную транспортную колонну, а на штаб дивизии. Который сопровождала рота пушечных бронеавтомобилей БА-10. Немедленно открывших огонь по противнику из сорокапяток и спаренных с ними пулеметов ДТ. Десяти миллиметровая броня не могла защитить бронемашины от вражеских снарядов. Однако шюцкоровцы не имели даже такой защиты. И, получив организованный отпор, развернулись и ушли восвояси. Несолоно хлебавши...

Ничего удивительного в белофинском налете не было. Более того, его следовало ожидать. Потому что до Сортавалы, на которую базировались шюцкоровские катера, оставалось всего сорок километров. Три часа ходу по озеру. А то и меньше.

И это было чревато. Потому что дорога, по которой снабжалась пятьдесят шестая стрелковая дивизия, была единственной коммуникацией, связывающей ее с тылами армии. И от самого Олонца шла вдоль озера. Так что могла быть перерезана финнами в любом месте. В любой момент...

Вечером четвертого декабря капитан первого ранга Трайнин привел свой поредевший отряд в Шлиссельбург. Где и узнал все последние новости. В том числе, о гибели крейсера 'Киров' и эсминца 'Стремительный'. А также об аресте начальника штаба КБФ Пантелеева и отстранении от должности командующего флотом Трибуца.

Загнав тяжелые предчувствия как можно глубже, Трайнин горячо взялся за восстановление боеспособности своей флотилии. Во-первых, добился немедленной отправки спасательной партии Экспедиции подводных работ особого назначения для снятия с камней канонерской лодки 'Ораниенбаум', а также подъема затонувших тральщиков и катеров. Во-вторых, организовал ремонт всех поврежденных кораблей. И, в-третьих, приказал срочно вооружить крупнокалиберными пулеметами ДШК и сорока пяти миллиметровыми орудиями все оставшиеся мобилизованные речные суда, включив их в состав флотилии в качестве тральщиков и сторожевиков.

Вместе с докладом об успешном выполнении боевой задачи по поддержке фланга Седьмой армии в районе Тайпале, Трайнин подал рапорт на имя нового командующего флотом Левченко, в котором подробно осветил положение дел во флотилии и кратко, но честно, не скрывая вины прежнего командования флотом, проанализировал причины, приведшие к такому незавидному положению. А также изложил свои соображения по скорейшему изменению ситуации. Доложив об уже принятых мерах.

И сделал это оч-чень вовремя. Потому что, на следующий день, Левченко получил раздраженную телеграмму флагмана флота второго ранга Кузнецова, указывающую на 'бездеятельность и безынициативность командования ЛВФ при безучастном отношении ВС КБФ', которые позволили неприятелю активизировать свои действия на левом фланге Восьмой армии. Нарком решительно потребовал 'прекратить действия белофинской флотилии на Ладожском озере путём уничтожения с воздуха всякой посудины, обнаруженной как на озере, так и в базах противника'.

Комфлота, ознакомившись с рапортом Трайнина, немедленно связался с наркомом и доложил о состоянии флотилии и принятых мерах по повышению ее боеспособности. В том числе, о перебазировании в Шлиссельбург канонерской лодки 'Сестрорецк', сторожевого корабля 'Пурга' и двух быстроходных тральщиков 'Шкив' и 'Гафель'. А также четырех морских охотников.

Кузнецов одобрил усиление ЛВФ современными боевыми кораблями и приказал включить в ее состав эскадрилью скоростных бомбардировщиков и эскадрилью пушечных истребителей с 'эрэсами', а штабу флотилии в трехдневный срок подготовить, а затем провести набеговую операцию и уничтожить финские суда, базирующиеся на Сортавала, Лахденпохья и Кякисалми. Задействовав для этого все наличные силы — морскую авиацию, надводные артиллерийские корабли и подлодки...

Тем временем, сто пятьдесят пятая стрелковая дивизия, наткнувшись на упорное сопротивление белофиннов под Уомаа, форсировала реку Ууксунйоки и обошла противника с юга. Чем вынудила его отступить. К шестому декабря передовые части дивизии овладели железнодорожной станцией Койриноя, и вошли в соприкосновение с разведбатом пятьдесят шестой стрелковой дивизии, подошедшим с юга. Дальнейшее продвижение советских частей было остановлено финнами, занявшими оборону на заранее подготовленном рубеже Китиля — Руокоярви — Сюскуярви...

Опомнившись после сокрушительного удара, нанесенного Красной Армией на границе, финское командование быстро разобралось в обстановке и перебросило в район Сортавала два пехотных и один полевой артиллерийский полк. Третий полк, усиленный артиллерийской батареей и двумя егерскими подвижными батальонами, преградил путь семьдесят пятой стрелковой дивизии и тридцать четвертой легкотанковой бригаде в районе Лоймола.

Остальные части четвертого армейского корпуса (за исключением тринадцатой пехотной дивизии спешно переброшенной в Оулу) были связаны четырнадцатым стрелковым корпусом (восемнадцатая, сто тридцать девятая и сто шестьдесят восьмая стрелковые дивизии и двадцать восьмой корпусный артиллерийский полк) Восьмой армии, наступавшим в направлении на Иломантси, а затем на Йоэнсуу с целью перерезать железную дорогу Сортавала — Каяани.

Четырнадцатый корпус наносил вспомогательный удар. Но это не означало, что ему было легче. Сначала сто шестьдесят восьмая стрелковая дивизия встала у реки Койтайоки, ожидая восстановления взорванных мостов. А потом уперлась в финский оборонительный рубеж под Ойнаансалми. В десяти километрах юго-восточнее Иломантси. И опять застряла. Но уже не перед водной преградой. А перед огневой...

Сто шестьдесят восьмая дивизия была сформирована всего три месяца назад, насчитывала двенадцать тысяч человек и на три четверти состояла из запасников. Ни разу не обстрелянных.

Сто тридцать девятая стрелковая дивизия являлась ровесницей сто шестьдесят восьмой. И тоже была сформирована на базе стрелкового полка за счет призыва личного состава из запаса (включая младших и средних командиров). И подготовлена немногим лучше своей товарки. А на самом деле, даже хуже. Потому что, в отличие от нее, вместо боевой, политической и технической подготовки занималась освобождением Западной Белоруссии. Это, во-первых. А, во-вторых, потому что после Польского похода все бойцы и командиры, начиная с комдива, страдали шапкозакидательским настроениями. А это для военного человека — самое опасное, почти смертельное, заболевание...

Всю эту неделю сто тридцать девятая дивизия продвигалась вглубь Финляндии, не встречая никакого сопротивления. В результате личный состав еще больше уверился в том, что Финский поход будет такой же прогулкой, как и Польский. И считал так до тех пор, пока не оказался перед белофинскими позициями у озера Меркиярви. В десяти километрах севернее Иломантси. Где и осознал свою ошибку. Умывшись кровью.

Восемнадцатая Ярославская Краснознаменная стрелковая дивизия четырнадцатого стрелкового корпуса Восьмой армии была кадровой. Прекрасно обученной. И полностью укомплектованной. Поэтому командарм держал ее во втором эшелоне.

На всякий пожарный случай...

11. По полям идут колонной красные войска...

Карельский фронт, начало декабря 1939 г.

...Для разгрома финской белогвардейщины в ЛенВО были сосредоточены самые боеспособные стрелковые соединения Красной Армии — двенадцать обстрелянных и крепко сколоченных дивизий Первой и Третьей Отдельных Краснознаменных армий, покрывших себя неувядаемой славой на Халхин-Голе, в Маньчжурии и Китае.

Остальные двадцать семь стрелковых дивизий Ленинградского, Карельского и Северного фронтов боевого опыта не имели. Более того, были укомплектованы плохо обученными запасниками и новобранцами. Исключение составляли лишь несколько кадровых соединений. В Седьмой армии — четвертая Смоленская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Германского пролетариата и двадцать четвертая Самаро-Ульяновская Железная Краснознаменная стрелковая дивизия, в Восьмой — восемнадцатая Ярославская Краснознаменная и пятьдесят шестая Московская Краснознаменная стрелковые дивизии, в Девятой — сорок четвертая Киевская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Щорса.

До принятия в сентябре этого года 'Закона о всеобщей воинской обязанности' комплектование РККА осуществлялось по смешанной территориально-кадровой системе. В соответствии с которой лишь треть дивизий была полностью укомплектована по штатам мирного времени, а остальные являлись территориальными. Обмундирование и вооружение этих дивизий хранилось на складах, а конский состав и автотранспорт был приписан из народного хозяйства и прибывал только после объявления всеобщей мобилизации. Также как и красноармейцы. И большая часть комначсостава.

И те, и другие раз в год призывались на месячные сборы. В течение пяти лет. Командиры отделений и взводов, набираемые из числа наиболее подготовленных бойцов, обучались на краткосрочных курсах (трех— и шестимесячных). Студенты проходили обучение на военных кафедрах и не служили вовсе. После окончания института им присваивали воинское звание 'капитан' и зачисляли в запас...

В годы послевоенной разрухи страна не могла себе позволить содержать регулярную армию. Поэтому волей-неволей пришлось обратиться к идее Карла Маркса о ее замене всеобщим вооружением народа. Маркс полагал, что при нападении врага на коммунистическое государство рабочие и крестьяне должны взять в руки оружие, собраться в отряды, выбрать военных вождей и отразить вражеское нападение. А затем опять вернуться к своим молоткам, зубилам и оралам.

Жизнь доказала неэффективность этой идеи еще в восемнадцатом году.

Красногвардейские отряды оказались не способны защитить молодую Республику Советов, в связи с чем, было принято решение о создании армии. Которая первое время по инерции комплектовалась на добровольной основе. Однако принцип добровольности себя не оправдал и вскоре был заменен принудительным призывом. Благодаря чему удалось таки набрать трехмиллионную Красную Армию, которая наваляла по шее и белякам, и Антанте. После чего из соображений экономии перешла к территориально-кадровой системе. Несмотря на все ее минусы...

Для обучения солдата в мирное время требуется не менее двух лет. Командира отделения надо готовить еще год, взводного — два. А грамотный командир роты получается, в лучшем случае, после семи лет службы. При условии ее нормального прохождения. Плюс год на сколачивание боеспособной части из уже обученных бойцов.

Товарищ Сталин, уделявший огромное внимание повышению обороноспособности страны, прекрасно это осознавал. И понимал, что боевая ценность территориальных соединений близка к нулю. Поэтому число кадровых дивизий год от года увеличивалось. Хотя никогда не превышало половины от общего количества.

Не превышало до сентября этого года, когда Совет Народных Комиссаров в целях усиления стрелковых войск утвердил 'План реорганизации сухопутных вооруженных сил Союза ССР', в соответствии с которым планировалось перевести все стрелковые дивизии тройного развертывания в ординарные. То бишь, на кадровую основу.

Первого сентября в Европе началась большая война. В которой Советскому Союзу, несмотря на все его миролюбие, рано или поздно, все равно не миновать участвовать. Так что нужно было срочно укреплять Красную Армию.

Именно поэтому был принят 'Закон о всеобщей воинской обязанности', установивший новые сроки службы (пять лет во флоте и три года в сухопутных войсках и авиации) и понизивший призывной возраст с двадцати одного года до девятнадцати.

Кроме того, в связи с обострением международной обстановки было задержано увольнение срочников. В результате все кадровые дивизии были пополнены до штатов военного, а территориальные — до штатов мирного времени...

К концу ноября новобранцы прошли курс молодого бойца, а призванные из запаса красноармейцы-переменники и младшие командиры — ускоренную переподготовку.

На первый взгляд все обстояло благополучно. Бойцы и командиры были сыты, обмундированы и до зубов вооружены. И замечательно печатали шаг, сверкая штыками наперевес, во время праздничного парада на ноябрьские праздники. Однако при более внимательном рассмотрении положение дел выглядело далеко не таким радужным.

Некомплект командного и начальствующего состава в пехоте составлял двадцать процентов (не взирая на призыв из запаса, сокращение сроков обучения в военных училищах и увеличение числа краткосрочных курсов). При этом до семидесяти процентов (!) комначсостава имели за спиной только курсы младших лейтенантов.

Инспекторские проверки выявили чрезвычайно низкую боевую подготовку среднего командного состава в звене 'рота-взвод', отсутствие полевой практической выучки и элементарное неумение стрелять и окапываться, вызванное упрощенчеством и недостаточным количеством полевых занятий в училищах и на курсах. Особенно слабую подготовку показал младший начальствующий состав. Во всех видах боя и разведки! А, ведь, именно командиры отделений должны обучать красноармейцев!

Недостаточная тактическая, стрелковая и физическая подготовка комначсостава, помимо всего прочего, еще и подрывала командирский авторитет. Что вело к падению дисциплины. Усугубляясь низкой требовательностью командиров к подчиненным и ложным демократизмом...

Одним словом, учиться воевать большей части бойцов и командиров Красной Армии предстояло в бою.

Впрочем, давно известно, что на войне год идет за три. Так что процесс обучения ускоряется. Когда 'неуды' ставят вражеские пули и снаряды, каждое упражнение усваивается с первого раза на 'удовлетворительно' и 'хорошо'. Теми, кто уцелел.

Кадровые стрелковые дивизии были подготовлены лучше бывших 'тройчаток'. Но боевого опыта тоже не имели (освободительный поход в Западную Украину и Белоруссию не в счет), по каковой причине неминуемо должны были бы хлебнуть лиха, столкнувшись с врагом, этот опыт имеющим.

К счастью советским запасникам противостояли такие же мобилизованные и наспех переученные финские резервисты. Окажись на их месте германский Вермахт, еще неизвестно, как оно все обернулось бы.

Слава Богу, с Германией еще в августе был заключен Пакт о ненападении. И у Красной Армии появилось время, чтобы как следует потренироваться. На белофиннах. А также на белошведах с белонорвежцами. Если эти англо-французские прихвостни, паче чаяния, посмеют покуситься на неприкосновенность новых советских границ.

В отличие от Батова и Еременко, командующий Девятой армией комкор Черевиченко имел в своем распоряжении только одну кадровую стрелковую дивизию. Сорок четвертую Киевскую имени Щорса. Остальные три (пятьдесят четвертая, сто двадцать вторая и сто шестьдесят третья стрелковые дивизии), входившие в состав Особого стрелкового корпуса, были сформированы всего три месяца назад. За счет приписного состава. Со всеми вытекающими последствиями. Хотя и насчитывали около двенадцати тысяч человек, шестьсот пулеметов, полторы сотни орудий, а также пятьдесят танков и бронемашин. Каждая...

Девятая армия должна была нанести удар в направлении на Каяани и далее на Оулу с целью перерезать коммуникации, соединяющие центральную и северную части Финляндии. А также прекратить сухопутное сообщение белофиннов со Швецией и Норвегией, через порты которых шли англо-французские военные поставки.

По прямой от советско-финской границы до Ботнического залива было всего двести километров. Однако в Озерном крае прямых путей не бывает. Зато достаточно узких межозерных дефиле, которые удобно оборонять. И оч-чень трудно преодолевать. Особенно под огнем. Но это еще полбеды. В ходе наступления механизированные колонны вскоре вытягиваются вдоль немногочисленных, разделенных непроходимыми болотами и лесами, дорог в тонкую ниточку. Которую решительный и энергичный враг может порвать в любой момент. В любом месте. Если ему это позволить, конечно.

Однако позволять финнам резать колонны своих дивизий комкор Черевиченко не собирался. Впрочем, в Северной Карелии сил у них для этого было не так много.

По данным Генерального штаба Северо-Карельская и Лапландская группа под командованием генерал-майора Туомпо имела в своем составе восемь отдельных пехотных батальонов и две отдельные артиллерийские батареи. Правда, в районе Оулу — Кеми — Рованиеми дислоцировалась девятая пехотная дивизия (три пехотных и полевой артиллерийский полк), являющаяся резервом Ставки главнокомандующего Вооруженными силами Финляндии. Но это мало что меняло. В трех советских армиях, противостоящих группе Туомпо, насчитывалось двенадцать стрелковых и четыре кавалерийских дивизии, четыре корпусных артполка, две легкотанковых, две мотоброневых и стрелково-пулеметная бригада, семь бомбардировочных, четыре истребительных и два смешанных авиаполка.

Комментарии, как говорится, излишни.

Впрочем, большая часть всего этого великолепия находилась в распоряжении командующего Северным фронтом командарма первого ранга Жукова. Включая все бронетанковые и механизированные части.

Подробностей Черевиченко не знал, но большой жизненный опыт подсказывал, что такая мощная группировка была сосредоточена в непосредственной близости от норвежских и шведских границ неспроста...

Ну, что же, вздохнул комкор, придется обойтись тем, что имеется. Он, конечно, не отказался бы от легкотанковой или хотя бы мотоброневой бригады. Чтобы бросить ее в прорыв на Оулу. Однако начальству виднее. Куда ее бросать. Ну, и ладненько. Он тоже не вовсе голый остался. Тоже есть, чем повоевать. Целый кавкорпус! А кавкорпус — это вам не хухры-мухры! Это ого-го! Особенно такой, как его родной третий кавалерийский имени Белорусской ССР!

Комдив Черевиченко был назначен командующим Девятой армией в начале ноября. Вскоре после того, как выгрузил в Ругозеро последний эшелон своего корпуса, спешно передислоцированного в Карелию из-под Сувалок и Августова по окончании освободительного похода в Западную Белоруссию. Тогда же и третий (комкорский) ромб на петлицы привинтил. Досрочно. Хотя, это как поглядеть.

Двадцать пять из своих сорока пяти лет донской казак Яков Черевиченко отдал кавалерии. В Германскую был старшим унтер-офицером. В Гражданскую воевал в Первой Конной. Командовал взводом, эскадроном, полком. Был награжден двумя орденами Красного Знамени. В двадцать четвертом окончил Высшую кавалерийскую школу, в тридцать пятом — Военную академию имени Фрунзе. Командовал полком, бригадой, дивизией. В тридцать восьмом за выдающиеся успехи и достижения в боевой, политической и технической подготовке частей и подразделений Рабоче-Крестьянской Красной Армии комдив Черевиченко был награжден третьим орденом Красного Знамени. А месяц спустя возглавил корпус. С которым и прошел по Западной Белоруссии, а потом прибыл в Костамукшу.

В состав третьего кавкорпуса входили седьмая Самарская кавалерийская дивизия имени Английского пролетариата и одиннадцатая Оренбургская Краснознаменная орденов Ленина и Красной Звезды кавалерийская дивизия имени Морозова.

Это были не только самые прославленные, но и самые боеспособные дивизии в Красной Армии. При том, что из чисто кавалерийских, какими они являлись в годы Гражданской войны, обе дивизии давно уже превратились в мощные моторизованные соединения. Кроме сабель имевшие на вооружении сто пулеметов, более ста тридцати орудий и минометов, шестьдесят четыре танка, восемнадцать бронемашин и двести двенадцать автомобилей! И девять тысяч прекрасно обученных бойцов и командиров!

Командующий Карельским фронтом командарм второго ранга Яковлев возлагал на корпус особые надежды и сформировал на его основе конно-механизированную группу. В которую включил сорок четвертую стрелковую дивизию, а также отдельные танковые батальоны пятьдесят четвертой и сто двадцать второй стрелковых дивизий. Доведя тем самым численность танков в конно-механизированной группе до двухсот восьмидесяти единиц. Не считая бронеавтомобилей. Которых, вообще-то, было шестьдесят.

Получив в руки такую здоровенную дубину, Черевиченко успокоился. В смысле, почувствовал твердую уверенность в том, что задача, поставленная перед его армией, будет выполнена. И к Ботническому заливу он выйдет. На десятый день наступления.

Главный удар силами конно-механизированной группы Девятая армия наносила в направлении на Контиомяки. Затем, поддержав частью сил, наступление пятьдесят четвертой стрелковой дивизии на Каяани, конно-механизированная группа должна была двигаться на Палтамо и далее на Оулу.

Пятьдесят четвертая дивизия сразу после занятия Каяани должна была ударить на Исалми и перерезать вторую железнодорожную ветку, связывающую северную и центральную Финляндию. Первую ветку к этому времени должна была перерезать в районе Лиексы, оперирующая на левом фланге армии сто шестьдесят третья стрелковая дивизия.

Сто двадцать вторая дивизия наступала на правом фланге из Войницы в направлении на Юнтусранта и далее на Контиомяки. Прикрывая тем самым фланг конно-механизированной группы от удара с севера. После чего должна была двигаться на Оулу во втором эшелоне. Следом за сорок четвертой стрелковой дивизией.

Командарм Яковлев лично следил за подготовкой конно-механизированной группы к наступлению. Опыт применения крупных масс конницы и танков, полученный этим летом, требовал проверки в зимних условиях. Впрочем, комфронта не сомневался, что леса, озера и болота Карелии не смогут остановить красных кавалеристов и танкистов, как не смогли их остановить, ни солончаки пустыни Гоби, ни распутица Северо-Восточного Китая...

В соответствии с существующей военной доктриной, кавалерия РККА как род сухопутных войск делилась на войсковую и стратегическую. Стратегическая кавалерия (кавкорпуса и кавдивизии) являлась основным средством развития прорыва. Именно конница придавала наступательным операциям необходимый размах, совершая рейды в тыл противника.

К сожалению, в последние годы в связи с бурным развитием бронетанковых и механизированных войск в среде военных теоретиков возобладало мнение о необходимости сокращения кавалерии. И, вопреки здравому смыслу (а может из контрреволюционных соображений) прежнее руководство наркомата обороны (в лице некоторых разоблаченных врагов народа и их еще не разоблаченных сообщников) предприняло ряд шагов в этом направлении.

В минувшем тридцать восьмом году вредительским образом было расформировано шесть кавалерийских дивизий и два управления кавалерийских корпусов. И лишь вмешательство товарища Сталина остановило этот разрушительный процесс.

Успешные действия конно-механизированных групп Забайкальского фронта в Китае полностью подтвердили его правоту и прозорливость.

Советская кавалерия без потерь преодолела огромные безводные пространства, полностью сохранив свою боеспособность. Выдвинутые далеко вперед разъезды обеспечили захват колодцев, а необходимый запас фуража и провианта конники везли с собой. И люди, и кони, вышли на зеленые равнины центрального Китая слегка похудевшими, но здоровыми и боеготовыми.

В то же время, танковые и мотомеханизированные части в ходе броска на юг испытывали огромные трудности со снабжением горюче-смазочными материалами. Что привело к приостановке наступления. И огромным затратам бензина и моторесурса на доставку ГСМ по воздуху. Не говоря уже о том, что тяжелобомбардировочная авиация на целые сутки была отвлечена от выполнения основной задачи — бомбардировки укрепрайонов противника. Что могло привести (и привело) к увеличению потерь атакующих эти укрепрайоны войск. Не менее серьезной проблемой оказался выход матчасти из строя по техническим причинам (мелкого и среднего ремонта потребовало до трети танков, бронемашин и автомобилей)...

Так что, списывать кавалерию со счетов было еще рано.

Более того, в планах советского командования по разгрому белофиннов в Северной Карелии ей была отведена особая роль. Озерно-лесисто-болотистый, непроходимый характер театра военных действий и недоразвитая дорожная сеть серьезно осложняли использование танковых и мотомехчастей. В отличие от кавалерии.

Зима в этом году задержалась не только на Карельском перешейке. Снежный покров был небольшим и здесь, и севернее. Ночью подмораживало, но днем столбик термометра не опускался ниже одного-двух градусов мороза.

При отсутствии противодействия седьмая Самарская была бы в Оулу уже ко Дню Сталинской конституции. Даже не взмылив коней. Такие марши (в том числе зимой) красной коннице были не в новинку. Однако, учитывая тот факт, что предстояли не маневры, а война, Генштаб увеличил сроки вдвое. Хотя сильного сопротивления не ожидал. Поскольку оказывать его было некому. Во всяком случае, в начале операции. Финские части были разбросаны на огромной территории. И для их сосредоточения на направлении главного удара требовалось время. Которого у финнов не было.

Тридцатого ноября после коротенькой артподготовки, проведенной для поднятия боевого духа личного состава, третий кавкорпус перешел государственную границу и устремился вперед. Полковыми колоннами. Выдвинув во все стороны конные разъезды.

Константин Рокоссовский был старым солдатом. И как любой старый солдат предпочитал воевать летом. Может быть, именно потому, что навоевался зимой досыта. И не где-нибудь на Украине, в Бессарабии или в Галиции, где зима и на зиму-то непохожа, одна слякоть да хлябь. А в самых, что ни на есть, суровых краях.

Зимой восемнадцатого-девятнадцатого его полураздетый и полуразутый эскадрон, увязая в снегу по лошадиную холку, отступал под ударами колчаковцев от Кунгура до самой Вятки. А зимой девятнадцатого-двадцатого гнал их обратно. До самого Иркутска. В такие трескучие морозы, что даже предыдущая зима показалась теплой! Хотя на этот раз его эскадрон был одет в полушубки.

С боями они прошли три тысячи верст! Сначала по степям, а потом по тайге и горным перевалам. Крепко пришлось шашкой помахать! Не одного белобандита собственной рукой зарубил лихой комэска, а потом командир кавдивизиона, а потом комполка, а потом комбриг Константин Рокоссовский! Не раз под ним убивали боевого коня. А под станицей Караульной он и сам был ранен. Получив пулю от колчаковского генерала. Прежде чем развалил его от плеча до пояса сабельным ударом.

Отлежался в госпитале и снова в бой. И опять ранение. И опять тяжелое. В Германскую младший унтер-офицер драгунского полка Рокоссовский тоже был два раза ранен. За Веру, Царя и Отечество. Но легко. А за рабочее дело едва Богу душу не отдал. Впрочем, так оно, наверное, и должно быть. В смысле, за рабочее дело не жалко. Однако молодой организм (а было краскому Косте Рокоссовскому тогда всего двадцать четыре года!) Богу душу отдавать не захотел. Наверное, потому что за рабочее дело надо было еще воевать и воевать! Он и воевал.

И воевал неплохо. Был награжден тремя орденами Красного Знамени. Первым — за разгром адмирала Колчака, вторым — за разгром барона Унгерна фон Штернберга, третьим — за разгром белокитайцев на КВЖД. А трижды краснознаменцев, между прочим, тогда на всю страну было только шестьдесят человек.

В тридцать шестом году, будучи уже командиром кавдивизии, он получил орден Ленина. За успехи в боевой, политической и технической подготовке. И был назначен командиром кавалерийского корпуса.

Нет, не третьего имени Белорусской ССР, которым командует сейчас. А пятого. Которым прокомандовал около года. До июля тридцать седьмого...

В первый день лета этого приснопамятного года в Москве состоялось расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны. Нарком и доложил совету 'О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА'. Повергнув всех присутствующих в шок... И началось! В прениях по докладу выступило сорок человек! Которые клеймили контрреволюционеров и торжественно клялись в верности партии. Правда, три четверти ораторов сами оказались контрреволюционерами и вскоре были арестованы. Остальных взяли позже.

Комдив Рокоссовский на трибуну не лез и кулаком себя в грудь не бил. И даже потом, когда появился совместный приказ Ворошилова и Ежова с длиннющим наименованием 'Об освобождении от ответственности военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем совершенном и о своих сообщниках', являться, рассказывать и каяться не побежал.

Поэтому уже через неделю был исключен из рядов ВКП(б) 'за потерю бдительности'. Месяц спустя его отстранили от должности и уволили из РККА 'по служебному несоответствию'. А еще через месяц арестовали по обвинению в 'связях с японской и польской разведками'. С японской, потому что долго служил в Забайкалье. А с польской, потому что был поляком.

В камере Внутренней тюрьмы Управления НКВД по Ленинградской области бывший Герой Гражданской войны, бывший четырежды орденоносец, бывший командир корпуса, бывший комдив Рокоссовский провел без малого два года. Под следствием.

Двадцать пять лет назад чернорабочий чулочной фабрики Костя Рокоссовский был арестован царскими жандармами за участие в маевке. И два месяца просидел в Варшавской тюрьме. О которой вспоминал теперь, как о курорте. Потому что там, хотя и кормили баландой, зато от пуза. И книжки давали читать. И на прогулку выводили.

И не били.

В отличие от своих родных, рабоче-крестьянских чекистов. Которые выбили ему передние зубы и сломали три ребра, требуя признаться в измене Родине. Которые три раза выводили его на расстрел. И щелкали револьверным курком возле затылка.

Сказать, что ему было не страшно, значит соврать. Не боятся смерти только клинические идиоты. И все же он не подписал ни одного протокола. Не назвал ни одной фамилии. И вообще, не признал ничего из того, что ему инкриминировали.

Во всех аттестациях начальники отмечали его мягкость и тактичность. Впрочем, твердую волю, энергичность и решительность отмечали тоже. Наверное, благодаря именно такому, весьма необычному сочетанию качеств, он и уцелел. Зная о мягкости характера подследственного, следователи пытались добиться от него признания и согнуть с помощью побоев и психологического давления. А, наткнувшись на его несгибаемую волю, пытались сломать. Опять же с помощью побоев и давления. И с тем же результатом. В смысле, совершенно безрезультатно.

Поэтому следствие и затянулось почти на два года. И к тому времени, когда дело Рокоссовского было, наконец, передано в суд, те, кто начинал с ним 'работать' в тридцать седьмом, сами успели попасть под следствие. И были уже давно расстреляны. Включая бывшего начальника УНКВД по Ленинградской области комиссара госбезопасности первого ранга Заковского. Который не только подписывал ордера на арест, приговоры троек и предписания на расстрел осужденных. А еще и в допросах участвовал. Собственноручно, так сказать. А сам, оказался матерым врагом. В чем сразу же и сознался, как только к нему его любимые методы допроса применили...

Константин Рокоссовский вынес все. И не сдался.

Но не потому, что верил, что рано или поздно истина восторжествует. Он верил, но в какой-то момент эту веру потерял. И не потому, что при всей своей внешней мягкости имел стальную волю. Даже сталь может сломаться. Это называется 'усталость металла'. Он выдержал все, потому что знал: если его осудят как врага народа, Юлю тоже расстреляют, а дочку сдадут в детдом. За то, что ЧСИР.

Так или иначе, но истина восторжествовала. И его освободили. Восстановили в партии. Вернули ордена. И даже вручили юбилейную медаль 'ХХ лет РККА', которая проехала мимо, пока он сидел на Шпалерной. А потом выдали путевку в военный санаторий имени товарища Ворошилова и отправили восстанавливать здоровье в Сочи. Вместе с семьей. Любимой дочкой, которая за эти два года из голенастого подростка превратилась в молодую симпатичную девушку. И любимой женой. Которая за те же два года состарилась на двадцать лет.

Пока мыкалась по очередям, пытаясь выяснить в какой тюрьме его содержат (возьмут передачу, значит, в этой, а не возьмут, значит, надо искать дальше). И перебивалась, как могла, продавая последние носильные вещи. Потому что на работу нигде не брали. И если бы не Костины боевые друзья, то не знала бы что и делать. Они и помогли продержаться. Хотя могли сами за это угодить под пятьдесят восьмую статью. Но очень уж любили своего командира...

Рокоссовский освободился в конце июня. А в начале ноября уже принял третий кавалерийский корпус. Позднее он узнал, что своим освобождением и назначением целиком обязан командарму Тимошенко. Который лично поручился за него перед самим товарищем Сталиным. Тимошенко хорошо знал Рокоссовского по совместной службе и очень высоко ценил. Потому что когда-то долгое время командовал этим самым третьим кавкорпусом, командиром лучшей дивизии которого был Константин Рокоссовский...

А теперь у него уже не дивизия. И даже не корпус. А целая конно-механизированная группа! Тридцать тысяч человек!

И боевая задача, которую он обязан выполнить не только потому, что это его партийный, солдатский и командирский долг. А еще и потому, что должен оправдать доверие Тимошенко, поручившегося за него. И оправдать доверие товарища Сталина. Поверившего ему, Рокоссовскому, а не этой сволочи — фриновским и заковским. И доказать, что сотни и тысячи красных командиров, попавших в устроенную этой сволочью мясорубку, достойны доверия. И тоже должны быть освобождены. И получить право умереть за Родину в бою! А не на лагерной шконке или в расстрельном подвале Внутренней тюрьмы Управления НКВД!..

В Юнтусранту двести восемьдесят пятый отдельный разведбат сто двадцать второй стрелковой дивизии вошел тридцатого ноября. В десять утра. Так и не встретив никакого сопротивления. И вообще, никого не встретив. Ни одного белофинна. Ни пограничника, ни егеря. И ни одного местного жителя.

Впрочем, командира батальона капитана Маргелова это нисколько не удивило. О том, что население эвакуировано из пограничной полосы еще осенью, он прекрасно знал. Что же касается погранвзвода и отряда шюцкоровцев, дислоцировавшихся в Юнтусранте, то они, как только загрохотали пушки, скорее всего, смазали пятки салом. И, по всей видимости, были уже в Аколе, в пятнадцати километрах западнее...

Сто двадцать вторая стрелковая дивизия была сформирована в Ельце в сентябре этого года на базе одного из полков шестой стрелковой дивизии. И немедленно переброшена в Белорусский особый военный округ, переименованный к этому времени в Белорусский фронт. В составе которого, дивизия участвовала в освобождении братского белорусского народа от белополяцкого ярма и панской неволи. А в конце октября опять погрузилась в эшелоны и убыла в Карелию.

За месяц, оставшийся на боевую подготовку и сколачивание подразделений, никого ничему толком научить, ясное дело, было невозможно. Даже такому опытному преподавателю, как капитан Маргелов. Который не один год прослужил командиром курсантской роты Объединенной Белорусской ордена Трудового Красного Знамени военной школы имени ВЦИК БССР.

К счастью, командир дивизии полковник Шевченко понимая, что в дивизии должна быть хоть одна боеспособная часть, укомплектовал отдельный разведбат кадровыми младшими командирами и красноармейцами почти на две трети. И из приписных отдал наиболее подготовленных. Остальное сделал Маргелов. В смысле, сделал из толпы обмундированных в военную форму людей настоящую воинскую часть. Готовую к бою. А еще выбил у зампотылу по паре лыж на каждого разведчика. И всех на них поставил. И каждый день тренировал. Лично.

Сам Маргелов на лыжах ходил, как будто в них на свет народился. В тридцать первом году за восьмисоткилометровый лыжный пробег 'Минск-Москва' его наградили Почетной грамотой ВЦИК БССР, а наркомвоенмор товарищ Ворошилов вручил ему именные золотые часы-луковицу. С которыми тот с тех пор никогда не расставался. И носил в кармане на крепкой цепочке.

Полковник Шевченко подготовкой разведбата был доволен, возлагал на него большие надежды и в предстоящем наступлении поставил перед ним ответственейшую задачу — вести разведку, двигаясь впереди основных сил дивизии ускоренным маршем. Связь держать по радио. При обнаружении, мелкие подразделения белофиннов уничтожать. В случае выхода к укрепленному пункту или оборонительной полосе, провести разведку боем и выявить систему огня противника. Для ее последующего подавления артиллерией и авиацией.

Однако вплоть до четвертого декабря, двигаясь на юг вдоль западного берега озера Киантаярви, никаких укрепленных пунктов Маргелов не обнаружил. А несколько коротких стычек с финскими лыжниками окончились не в пользу шюцкоровцев.

К вечеру четвертого числа разведбат вышел к поселку Хюрюнсалми. С которым пришлось повозиться. Шюцкоровцы их ждали. И оборудовали несколько огневых точек в крайних домах поселка. Дома были добротные, стояли на гранитном фундаменте и после устройства амбразур мало чем отличались от ДОТов специальной постройки. Секторы стрельбы были хорошо продуманы и перекрывали все подходы. Маргелов на рожон лезть не стал и вызвал авиацию.

На следующий день прилетела эскадрилья СБ. И с высоты пятьсот метров, благо зениток у белофиннов в Хюрюнсалми не было, забросала поселок сто килограммовыми фугасками. Несколько домов было разрушено прямыми попаданиями. Однако, как и положено по закону пакости, в ДОТы ни одна бомба не попала.

Маргелов плюнул в сердцах и связался с командиром дивизии, чтобы доложить о результатах налета и выяснить, когда прибудут артиллеристы...

Артиллеристы прибыли только утром. Но тут же энергично взялись за дело. И принялись долбить по амбразурам прямой наводкой. И раздолбили. К полудню.

После чего батальон двинулся дальше. Ускоренным маршем. Прихватив с собой взвод семидесяти шести миллиметровых полковых орудий, который Маргелов выпросил у командира артполка. С согласия комдива, ясное дело. Чтобы не топтаться перед каждым хутором в ожидании артиллерии...

Комкор Черевиченко в общем и целом был доволен тем, как развивается наступление. Сто шестьдесят третья, пятьдесят четвертая и сто двадцать вторая стрелковые дивизии Особого стрелкового корпуса комдива Шмырова, наступая по сходящимся направлениям, за шесть суток преодолели до ста километров каждая.

Сто шестьдесят третья дивизия полковника Зеленцова, наступая из Лендер, четвертого декабря взяла Лиексу и к утру шестого числа вышла к крупному транспортному узлу белофиннов Нурмес, надежно перерезав важнейшую железную дорогу Сортавала — Каяани. Пятьдесят четвертая дивизия комбрига Гусевского, перейдя границу, повернула на юг и к вечеру третьего декабря без боя вошла в Кухмо, а затем двинулась на Соткамо, к которому подошла на рассвете шестого. Сто двадцать вторая дивизия полковника Шевченко, наступая с севера из Войницы, второго числа захватила Суомуссалми и четвертого декабря вышла к сильно укрепленному узлу обороны противника Хюрюнсалми, который взяла штурмом к полудню шестого.

Однако наиболее успешно развивалось наступление конно-механизированной группы комдива Рокоссовского. Седьмая кавдивизии комбрига Камкова и одиннадцатая кавдивизия комбрига Фоменко при поддержке сводной легкотанковой бригады майора Зоткина к вечеру четвертого числа захватили важнейший транспортный узел противника Контиомяки, а к исходу шестого декабря с боями вышли к населенному пункту Ваала, находящемуся в семидесяти пяти километрах от Оулу...

12. Наш ответ Чемберлену...

Мурманск, начало декабря 1939 г.

...От любви до ненависти, как говорится, один шаг. И в личной жизни, и в политике, и в дипломатии. С той разницей, что в личной жизни любовь иногда бывает настоящей, а в политике и дипломатии — никогда. Являясь лишь маской, за которой с самого начала скрывается звериная ненависть...

За истекшие триста лет англо-русские отношения не раз совершали оверкиль. От коалиций и союзов до откровенной вражды. От прохладного, но все-таки мира, до открытой кровопролитной войны.

Как бы дружески не скалился иной раз британский лев, у него всегда были наготове клыки и когти. Для русского орла. Потому что главной традицией доброй, старой Англии, славящейся верностью своим традициям, была ненависть к России.

Как только Британия превратилась в Соединенное Королевство и приступила к захвату и грабежу заморских колоний, она превратилась в самого последовательного и беспощадного врага России. Делая все, чтобы ее погубить. Или хотя бы навредить. Насколько это возможно. Три столетия подряд английские эмиссары, не жалея золота, снабжали оружием и натравливали на Россию ее соседей! Турок и шведов, французов и поляков, японцев и пруссаков, чехов и австрияков. Три столетия английские политики, дипломаты и шпионы плели интриги и устраивали заговоры! Не останавливаясь перед свержением и убийством законных российских монархов, видных государственных и военных деятелей. Три столетия они пестовали внутренних врагов и предателей всех мастей! От декабристов до троцкистов. От Герцена до Шамиля. От Колчака и Деникина до Кур-Ширмата и Джунаид-хана.

А причина всего этого была до банальности проста — животный страх потерять все нажитое неправедным путем. То бишь, награбленное.

Краеугольным камнем британской политики на протяжении последних трехсот лет являлась формула: 'У Великобритании нет ни вечных врагов, ни вечных союзников, есть только вечные интересы'. Сиречь, во-первых, соблюдение 'равновесия сил', означающее постоянное стремление к собственному превосходству. Над всеми. Во-вторых, недопущение господства какой-либо державы на сухопутных и морских путях в Индию, эту 'жемчужину британской короны'. И, в-третьих, сохранение господства на море. 'Правь, Британия, морями!'.

Россия, единственная по-настоящему трансконтинентальная мировая держава, распростершаяся от Балтийского моря до Японского и от Северного Ледовитого океана до Афганистана, Индии (!) и Китая, была не просто опасна. Она была смертельно опасна для британских 'вечных интересов'! Всегда! Но особенно после окончания строительства Транссибирской магистрали и Китайско-Восточной железной дороги...

На эти вполне объективные обстоятельства, как обычно, наложился человеческий фактор. В тридцать седьмом году британским премьер-министром стал клинический русофоб Невилл Чемберлен. Которого даже его родной брат Остин считал психически не совсем здоровым. Чтобы не сказать больше. В это же время кабинет министров Франции (пятнадцатый по счету за последние семь лет!) возглавил Эдуард Даладье. Сын булочника. Тщеславный и лицемерный выскочка. В девятнадцатом году бывший сержант, выслужившийся в лейтенанты во время войны, решил заняться политикой. Да так в этом преуспел, что через шесть лет уже стал военным министром (видимо в связи с глубокими познаниями в военном деле)! Однако, несмотря на очень суровый вид, был абсолютно бесхребетным человеком. Острые на язык журналисты даже прозвали его 'быком с рогами улитки'. Не удивительно, что такая сильная личность, как сэр Невилл, водил этого 'быка' за собой на веревочке. Что и привело к тому, к чему привело.

Франко-русские отношения и без того были сильно испохаблены. Наполеоновским нашествием и Крымской войной. А также интервенцией в Причерноморье в годы Гражданской войны. Однако французский петух при всем своем фанфаронстве и самонадеянности был достойной птицей и вполне мог бы ужиться с русским орлом.

Если бы не коварный Альбион...

В мае тридцать пятого года Советский Союз заключил с Францией пакт о взаимной помощи, предусматривающий проведение консультаций и принятие согласованных мер в случае угрозы или опасности нападения какого-либо европейского государства на СССР или Францию. А через две недели аналогичный договор был подписан между Советским Союзом и Чехословакией.

Учитывая наличие франко-чехословацкого договора о союзе и дружбе от двадцать четвертого года и пакта о взаимных гарантиях между Францией и Чехословакией от двадцать пятого, в Европе впервые после окончания мировой империалистической бойни были созданы реальные предпосылки для формирования эффективной системы взаимной безопасности и предотвращения агрессии.

Что абсолютно не совпадало с планами Великобритании. Которая, во-первых, не могла допустить дальнейшего роста влияния Франции на европейские дела. Во-вторых, не могла допустить усиления безопасности вообще кого-либо. И в первую очередь — Советского Союза. А в-третьих (и в главных!), не могла допустить предотвращения агрессии. То бишь, предотвращения новой, второй по счету, мировой войны. Потому что по-прежнему мечтала уничтожить своего главного врага. Хотя он и назывался теперь уже не Российская империя, а Союз Советских Социалистических Республик.

Весть о свержении самодержавия в феврале семнадцатого года британский парламент приветствовал аплодисментами, стоя, а Дэвид Ллойд Джордж, тогдашний премьер-министр Великобритании, брякнул на радостях во всеуслышание: 'Цель войны достигнута!'.

Проболтался, что называется. Да только рано радовался! Воспрянула Россия. Наваляла по шеям и Антанте, и прихвостням ее. И вновь объединилась. И опять силу набрала. Вот и пришлось англосаксам все начинать сызнова. И заговоры, и интриги.

В качестве обезьяны, которая будет таскать каштаны из огня, они выбрали Германию. В соответствии с еще одной старой английской традицией — ничего не делать самим, если для этого можно использовать немцев.

Для начала бывшую Германскую империю придавили огромными репарациями. И опустили, как только могли. Чтобы население в реваншистском угаре как можно быстрее забыло об ужасах войны. Особенно молодежь. Этих ужасов не видевшая. А, кроме того, так нарезали границы в послевоенной Европе, что огромное количество немцев оказалось на территории других государств.

По большей части новых. Чьи народы не смогли отстоять собственную государственность от посягательства более сильных и агрессивных соседей. А теперь оказались коренным населением. Со всеми привилегиями. По отношению к немецкому нацменьшинству.

Так опытный кинолог травит молодую овчарку. Повышая ее природную злость.

После десяти лет этой, в полном смысле слова, собачьей жизни подавляющее большинство немцев было готово к любому политическому режиму, способному восстановить униженное национальное достоинство. И его получило. В лице национал-социалистической рабочей партии.

К этому времени все версальские ограничения были сняты, Германию приняли в Лигу Наций и принялись науськивать на СССР. Для чего еще в двадцать пятом году были подписаны Локарнские соглашения, гарантировавшие неприкосновенность ее новых западных границ. В отличие от восточных.

К середине тридцатых годов германский военный потенциал был полностью восстановлен. С помощью англо-американо-французских льготных кредитов. В обмен на обещание организовать 'Дранг нах Остен'. А затем. С прямого согласия Великобритании, при попустительстве Франции, Германия в тридцать шестом захватила демилитаризованную Рейнскую зону, в тридцать восьмом 'воссоединилась' с Австрией, а в марте этого года проглотила Чехословакию.

Ту самую, с которой у Франции имелся договор о союзе и дружбе и пакт о взаимных гарантиях. От выполнения которых она отказалась под давлением Великобритании, спавшей и видевшей как Гитлер начинает свой 'Поход на Восток'.

СССР был готов выполнить свои обязательства по советско-чехословацкому договору. И привел в полную боевую готовность танковый корпус, тридцать стрелковых и одну кавалерийскую дивизию, семь танковых, одну моторизованную и двенадцать авиационных бригад. Однако в соответствии с договором он мог оказать помощь Чехословакии лишь после того, как это сделает Франция. Которая, как уже выше было отмечено, от выполнения своих обязательств уклонилась. Под смехотворным предлогом. Сославшись на слабость Красной Армии, якобы потерявшей боеспособность после разоблачения военно-фашистского заговора маршала Тухачевского. Хотя на самом деле все было с точностью до наоборот. Что Красная Армия блестяще доказала на Хасане, Халхин-Голе, в Маньчжурии и Китае.

Впрочем, теперь это было уже не важно.

Только в результате Мюнхенского сговора и последовавшей за ним оккупации Чехословакии, кроме огромной территории и человеческих ресурсов (три миллиона судетских немцев), Германия получила в свое распоряжение весь чехословацкий золотой запас (двадцать пять миллионов фунтов стерлингов)! И груду оружия, достаточную для оснащения пятидесяти дивизий (полторы тысячи самолетов, около пятисот танков, три с половиной тысячи орудий и минометов, сорок три тысячи пулеметов, более миллиона винтовок)! А также прекрасно отлаженный военно-промышленный комплекс, удельный вес которого на мировом рынке вооружений составлял более сорока процентов (сто тридцать тысяч винтовок, четыре с половиной тысячи пулеметов, двести орудий, несколько десятков танков и самолетов в месяц).

По иронии судьбы все эти самолеты, танки, пушки и пулеметы стреляли теперь по французам и англичанам на Западном фронте. Как говорится, не рой другому яму!..

Всю весну и лето в Москве шли переговоры военных миссий Великобритании, Франции и Советского Союза по вопросу заключения трехстороннего договора о взаимопомощи в случае агрессии против любой из договаривающихся сторон. Однако, несмотря на усилия СССР, эти переговоры так ни к чему и не привели. В первую очередь потому, что являлись для англосаксов и французов лишь дымовой завесой.

В это же самое время они тайком от Советского Союза пытались договориться с Германией и Италией о заключении четырехстороннего пакта, направленного против СССР. О чем товарищ Сталин прекрасно знал. Благодаря отличной работе советской военной разведки. Но переговоры не прерывал. Чтобы не спугнуть этих поджигателей войны, этих предателей и клятвопреступников...

Когда тринадцатого августа на советско-маньчжурской границе загремели пушки, в Лондоне и в Париже сначала воцарилась мертвая тишина, а потом поднялся жуткий визг. По поводу международного права и неспровоцированной агрессии против мирной страны (двести тридцать нарушений советской границы японо-маньчжурскими бандитами только за последние два года, само собой, не в счет!). Обе миссии сложили чемоданы и убыли домой. С оскорбленным видом.

Ну, и ладно. Как говорится, скатертью дорога!

Переживать по этому поводу товарищ Сталин не собирался. В том числе, потому, что уже через неделю было заключено торгово-экономическое соглашение и подписан пакт о ненападении между СССР и Германией. С секретными протоколами. А еще через неделю вермахт перешел польскую границу. А те, кто рыл яму товарищу Сталину, сами в нее и попали. И поделом! Чтобы не повадно было.

Вот так и вышло, что и Великобритания, и Франция оказались втянуты в войну с Германией. Вместо Советского Союза. Который в союзе с Германией сумел, наконец, вернуть назад отторгнутые у него после советско-польской войны западные области Украины и Белоруссии.

Это, конечно, не границы тринадцатого года. Ну, и Бог с ним! С этим уродливым детищем Версальского договора. В смысле, с Польшей. И с польскими панами, и с польскими евреями. Не хотели быть Царством Польским в составе Российской империи, пускай теперь хлебнут лиха в составе Третьего Рейха! В качестве генерал-губернаторства. Со всеми вытекающими. Гитлер у них там быстро 'нойе орднунг' наведет. Не раз помянут старые добрые времена!..

Ну, что ж, с Польшей разобрались. На очереди Бессарабия и Прибалтика. Впрочем, с ними, судя по всему, хлопот не будет. Но пока не до них. Надо восстановить, то бишь, укрепить северо-западные границы. В Финляндии. А прибалтами и румынами можно будет и летом заняться.

И тогда, поскольку дальневосточные границы Советского Союза уже совпали с границами, существовавшими до русско-японской войны, задача, которую поставил перед собой в далеком двадцатом году нарком по делам национальностей товарищ Сталин, будет достигнута.

И дело не в том, чтобы потешить свои имперские амбиции и вернуть все, что было отнято англосаксами и иже с ними у Российской империи. А в том, чтобы вернуть Россию, то бишь, СССР в исторически, географически, а самое главное, геополитически обусловленные границы заселения государствообразующего, русского народа. Границы, простирающиеся вширь по всем азимутам вплоть до естественных преград — морей и горных хребтов или же ареалов иных цивилизаций.

И все! И не более того! Что бы там не выдумывали всяческие русофобы, юдофилы и прочие англосаксы. Которые меряют всех по себе...

Назначение командующим Северным фронтом командарм первого ранга Жуков сначала воспринял болезненно. Но виду не показал.

И дело было не в том, что он сам рассчитывал возглавить Северо-Западное направление (на что, кстати, имел полное право, поскольку план операции по разгрому Финляндии разработал его собственный штаб под его собственным руководством!), а в том, что воевать на Севере, по сути, было не с кем.

Потому что от Петсамо до Рованиеми, на протяжении более чем пятисот километров, помимо нескольких погранзастав и шюцкоровских отрядов, белофинны располагали всего лишь двумя пехотными ротами и одной артбатареей. Против двух его армий (шесть стрелковых, две мотострелковых, горно-стрелковая и две кавалерийских дивизии, две легкотанковые, две мотоброневые и стрелково-пулеметная бригады, три корпусных артполка, пять бомбардировочных, два истребительных, разведывательный и два смешанных авиаполка)!

Правда, в районе Оулу — Кеми — Рованиеми, прикрывая путь на юг, стояла целая пехотная дивизия белофиннов. Но Жуков на нее плевать хотел.

Больше всего его задевало то, что основные события (сам, ведь, так спланировал!) должны были развернуться на юге. Потому что это означало, что вся слава достанется Коневу! А не ему, Жукову. Потому что, как ни крути, а Коневу до Хельсинки в пять раз ближе. Хотя перед ним и линия Маннергейма, и почти вся финская армия. Но это ерунда! Потому что у Конева целых три армии! Не считая Финской Народной и двух Отдельных авиационных. И почти три тысячи танков! А самое главное — два воздушно-десантных корпуса! Плюс Краснознаменный Балтийский флот.

Так что возьмет Конев Хельсинки, как пить дать! Как в песне поется. И с неба, и с моря, и с суши! А кто вражескую столицу взял, тот и войну выиграл! Ему вся слава!

Поэтому скрипнул Георгий Константинович зубами от чистого сердца. Когда услышал о своем новом назначении. Он, ведь, хотел как лучше. Не для себя! А для дела! Потому что был абсолютно уверен, что лучше него никто этого дела не сделает!

Однако товарищ Сталин решил иначе. А товарищ Сталин никогда не ошибается!

Ну, что же, подчиняться приказу для солдата дело привычное. Жуков и подчинился. И взялся за подготовку операции. Со всей присущей ему решительностью.

Потому что задача, стоящая перед Северным фронтом, была не из простых. Не просто ж так за Полярным кругом была сосредоточена этакая силища — более ста семидесяти тысяч человек, полторы тысячи орудий и минометов, до восьмисот танков, две сотни бронеавтомобилей, почти четыреста бомбардировщиков и полтораста истребителей! Не считая кораблей и авиации Северного флота, которые в оперативном отношении были подчинены командованию Северного фронта и должны были обеспечивать его приморский фланг.

Ближайшей целью Четырнадцатой армии комдива Фролова (сорок седьмой стрелковый корпус в составе четырнадцатой, пятьдесят второй и восемьдесят восьмой стрелковых дивизий и сорок седьмого корпусного гаубичного артполка, сто четвертая горно-стрелковая дивизия и девятая мотоброневая Краснознаменная бригада) было взятие Петсамо и выход к норвежской границе у Киркенеса.

После чего Фролов должен был развивать наступление в направлении на Ивало и Соданкюля. Силами восемьдесят восьмой стрелковой дивизии.

Третья Отдельная Краснознаменная армия Героя Советского Союза комкора Терехина в составе четырех корпусов — тридцать шестого мотострелкового (восемьдесят вторая мотострелковая дивизия, тридцать шестая Забайкальская ордена Ленина мотострелковая дивизия и восьмая Краснознаменная мотоброневая бригада), пятьдесят седьмого стрелкового (сто девятая и сто четырнадцатая стрелковые и пятьдесят седьмая Уральская Краснознаменная стрелковая дивизии), второго кавалерийского имени Совнаркома Украинской ССР (третья Бессарабская трижды Краснознаменная ордена Ленина кавалерийская дивизия имени Котовского и четырнадцатая Коммунистического Интернационала Молодежи Краснознаменная орденов Ленина и Красной Звезды кавалерийская дивизия имени Пархоменко) и двадцатого танкового (одиннадцатая ордена Ленина легкотанковая бригада имени Яковлева, восьмая Краснознаменная легкотанковая и пятая стрелково-пулеметная бригады) должна была наступать в направлении на Кемиярви, Рованиеми, Кеми. С выходом на финско-шведскую границу в районе Торнио.

После чего силами тридцать шестого мотострелкового корпуса поддержать наступление Девятой армии Карельского фронта на Оулу. И двигаться далее. На юг.

Докуда успеют, вздохнул Жуков.

Все остальные соединения Северного фронта должны были остаться там, куда пришли. Четырнадцатая армия под Киркенесом, а Третья Отдельная Краснознаменная — под Торнио. Чтобы ни белонорвежцы, ни белошведы, громящей белофиннов Красной Армии в спину не ударили. Из чувства поганой капиталистической солидарности.

Впрочем, это было бы даже кстати, хрустнул сжатыми кулаками Жуков. Если бы ударили. Потому что тогда он р-р-раскатал бы и тех, и других к чертовой матери!

Норвежская армия насчитывала аж двадцать тысяч человек, а шведская — пятьдесят. То, что и та, и другая, обладали серьезными военно-воздушными (сто восемьдесят и четыреста пятьдесят самолетов соответственно) и военно-морскими силами (у белошведов имелось тринадцать броненосцев береговой обороны, три крейсера, девятнадцать эсминцев и шестнадцать подлодок, а у белонорвежцев — четыре броненосца, двадцать четыре эсминца и миноносца, десять минных заградителей и девять подлодок), Жукова не волновало. Поскольку с ихними броненосцами и миноносцами он сражаться не собирался, а самолетов у него было столько же, сколько у Швеции и Норвегии, вместе взятых. Не говоря уже о танках и броневиках.

Не-а, поморщился командарм. Не ударят. Забоятся... Хотя... Если в дело вмешается Чемберлен, все может быть! Не зря товарищ Сталин его, Жукова, на Северный фронт назначил! Линию Маннергейма прогрызть — это пустяки! А вот британскому льву и французскому петуху хвоста накрутить — только Жукову по плечу!

И членом Военного совета у него — сам начальник Главного политического управления РККА армейский комиссар первого ранга Мехлис. А это значит, что товарищ Сталин придает оч-чень большое значение действиям Северного фронта! Поскольку всем известно, что товарищ Сталин полностью доверяет Мехлису.

Точнее, доверяет только ему...

Лев Захарович Мехлис был не просто бессеребренником. Что для еврея (и не только для еврея) уже само по себе было удивительно. Лев Мехлис был человеком кристальной честности! Абсолютно бесстрашным и совершенно бескомпромиссным. Товарищ Сталин знал Мехлиса без малого двадцать лет и неоднократно мог в этом убедиться. Поэтому так высоко ценил.

Окончив шесть классов еврейского коммерческого училища в родной любимой Одессе, Лева Мехлис коммерцией заниматься таки не захотел. Хотя досконально изучил все премудрости торгового дела. В смысле, все уловки. Однако, поработав некоторое время конторщиком, понял — это не для него. И пошел в домашние учителя.

В годы первой русской революции он увлекся идеей 'пролетарского сионизма' и вступил в еврейскую рабочую партию 'Поалей Цион'. Но долго в ней не задержался. Видимо, потому что оказался слишком умен, для того чтобы стать расистом.

В одиннадцатом году его забрили в армию. К концу Германской войны бомбардир Мехлис дослужился до взводного фейерверкера — высшего унтер-офицерского чина в артиллерии. Мог бы и в настоящие офицеры выйти. Образование позволяло. Но золотые погоны так и не надел. Поскольку был к чинам абсолютно равнодушен. Как, впрочем, был абсолютно равнодушен и ко всем остальным атрибутам власти. Поскольку был к ней равнодушен. К власти, то есть. Просто делал свое дело. Честно. И все. А еще умел других заставить. Честно делать порученное им дело.

Поэтому, вступив в восемнадцатом году в партию большевиков, вскоре снова оказался в действующей армии. Был комиссаром полка, бригады, дивизии. Железной рукой укрощая партизанскую вольницу. И даже отпетые бандиты пасовали перед этим невысоким, хладнокровным человеком со стальным взглядом слегка прищуренных глаз. А потом шли за ним в бой. И честно сражались за рабочее дело. С Деникиным и Врангелем. Под Екатеринославом и Мелитополем, на Перекопе и под Каховкой.

Кстати, именно Мехлис командовал передовым отрядом, захватившим плацдарм под Каховкой, а потом отстоял его, несмотря, на бешеные атаки врангелевцев. А в одном из боев за Геническ, узнав о том, что под ударом белогвардейской конницы и бронеавтомобилей один из полков дрогнул и отступил, прискакал к месту боя, остановил бегущих красноармейцев и организовал контратаку. Белые не выдержали и отошли. Сам он при этом был ранен. И представлен к ордену Красного Знамени.

Товарищ Сталин еще тогда, будучи членом РВС Юго-Западного фронта, оценил силу характера и спокойную, неброскую храбрость Льва Мехлиса. Который не просто не кланялся пулям, а просто не обращал на них внимания. И продолжал делать свое дело. Считая свист пуль досадной помехой. Но не более того.

Однако кроме внешних врагов у молодой Республики Советов было полно врагов внутренних. И не только контрреволюционеров и саботажников.

Не менее опасным врагом была быстро формирующаяся советская бюрократия. Которая, собственно, являлась родимым пятном царизма. Которое пролетарской власти вывести так и не удалось. А также казнокрады. Еще одно родимое, доставшееся в наследство от свергнутого строя, пятно.

Поэтому пришлось старому солдату (треть жизни в армии отслужил!) вложить шашку в ножны, а маузер в кобуру. И с подачи товарища Сталина (и по его поручению), засучив рукава, взяться за авгиевы конюшни разбухшей от набившихся в нее тыловых крыс канцелярии Совнаркома. В качестве ее начальника. И метлы. А через год, когда должный порядок в канцелярии СНК РСФСР был наведен, организовать такую же безжалостную процедуру в Наркомате рабоче-крестьянской инспекции. После чего, став признанным специалистом по совершенствованию организационных структур управления, то бишь, по 'налаживанию работы аппарата', заняться тем же самым в секретариате ЦК РКП(б). Также успешно.

В двадцать втором году Генеральный секретарь ЦК товарищ Сталин назначил его своим помощником, а в двадцать четвертом — заведующим Бюро секретариата и первым помощником Генерального секретаря ЦК.

Потому что для борьбы с троцкизмом и уклонизмом требовались проверенные, испытанные бойцы. Такие как Лев Мехлис.

Но одной решимости победить для победы на идеологическом фронте было недостаточно. Требовалась серьезная теоретическая подготовка. В двадцать седьмом Мехлис окончил курсы при Коммунистической академии, а в тридцатом — Институт красной профессуры. Без отрыва от производства. В смысле, борьбы. После чего был назначен на самый ответственный участок партийной работы — стал заведующим отделом печати ЦК, а также главным редактором главной партийной газеты 'Правда'.

В стране к этому времени насчитывалось четыре с половиной тысячи газет, в том числе, четыреста областных, три тысячи триста районных и восемьсот многотиражек. И десятки тысяч журналистов. Среди которых было немало скрытых врагов — бывших меньшевиков, эсеров, троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев. Вредивших Родине, как только могли. А могли они очень многое.

Чего стоит, например, такая передовица в одной из газет. 'Всенародное обсуждение Конституции'. Вполне безобидно. В отличие от подзаголовка. 'Сталинская Конституция — гроб'. Большими буквами. А дальше с новой строки, маленькими — 'капитализма всего мира'. Что это? Ошибка редактора? Или идеологическая диверсия? Одним словом, пришлось крепко поработать. Чтобы очистить ряды. Но если Лев Мехлис брался за дело, то доводил его до конца.

За что был награжден двумя орденами Ленина (которые никогда не носил, также как и полученный ранее орден Красного Знамени, потому что к орденам был абсолютно равнодушен). Стал членом ЦК, а затем членом Оргбюро ЦК. А в декабре тридцать седьмого года был назначен начальником Главного политического управления РККА и заместителем народного комиссара обороны СССР. Вместо армейского комиссара первого ранга Смирнова, который сменил на этом посту разоблаченного врага народа Гамарника. И сам оказался врагом.

В виновности Тухачевского и его подельников Мехлис был совершенно уверен. Во-первых, потому что как член ЦК был ознакомлен со всеми материалами следствия. В том числе, совершенно секретными. А во-вторых, потому что отлично знал, что из себя представляет 'Наполеончик'. И презирал Тухачевского за его барские замашки, самодовольную глупость, волюнтаризм и полную бездарность в военном деле.

А когда выяснилось, что тот был завербован кайзеровской разведкой еще во время отсидки в лагере военнопленных в Ингольштадте, все сомнения отпали окончательно. В восемнадцатом году, после 'побега', организованного той же кайзеровской разведкой, бывший поручик Тухачевский был подведен для работы в Военном отделе ВЦИК германским шпионом, бывшим подполковником охранки Кулябко. Но долгое время оставался 'спящим' агентом. Пока не побывал в двадцать пятом году в Веймарской Германии в служебной командировке. В ходе которой восстановил утерянные за эти годы связи с германской разведкой. Правда, уже не кайзеровской, а рейхсверовской. А потом, став начальником Генштаба РККА, содействовал поездкам в Германию и вербовке Уборевича, Якира, Корка и других.

И планировал разгром Красной Армии...

Читая 'План поражения', разработанный Тухачевским (сто шестьдесят девять, исписанных аккуратным почерком, листов), и осмысливая все мероприятия, задуманные и во многом уже реализованные этим подонком (например, передачу немцам через Уборевича 'Мобилизационного плана развертывания РККА'), Мехлис ужасался при мысли о том, что могло произойти, если бы заговор увенчался успехом.

А, ведь, он едва им не увенчался!

И речь шла не о гибели сталинского руководства партии и его, Мехлиса, в том числе. Лев Мехлис был абсолютно бесстрашным человеком и смерти не боялся. Вообще. И не о гибели огромного количества советских людей. Бойцов и командиров Красной Армии и мирного населения. Что неизбежно должно было произойти. Потому что заговор предусматривал военное поражение СССР в ходе войны с фашистской Германией и милитаристской Японией.

Речь шла о гибели Советского Союза! О гибели России! Которую эти предатели собирались расчленить на части. Чтобы потом расплатиться ими (Украиной, Кавказом и Дальним Востоком) со своими забугорными хозяевами...

Возглавив ГлавПУР РККА, Мехлис принялся выкорчевывать заразу в Красной Армии. Также беспощадно, как до этого выкорчевывал разгильдяев, бюрократов, казнокрадов и прочих вредителей в аппарате Совнаркома и Наркомате рабоче-крестьянской инспекции РСФСР, в секретариате ЦК ВКП(б), в 'Правде', 'Известиях' и в других газетах. Только сейчас вылавливал предателей, шпионов и диверсантов.

По его приказу Особый отдел ГУГБ НКВД немедленно занялся проверкой всех политработников. Без исключения! Но в первую очередь тех, кто носил нерусские фамилии — евреев, немцев, поляков и прибалтов. Опыт подсказывал, что именно они являются питательной средой для заговора. Не говоря уже о том, что на многих из них уже имелись обличительные материалы.

К сожалению, в рядах НКВД скрытых врагов оказалось не меньше, чем в РККА. Эти оборотни в синих фуражках с малиновыми околышами не замедлили воспользоваться ситуацией, чтобы уничтожить как можно больше честных командиров. И прежде чем их удалось вывести на чистую воду, успели погубить множество невинных людей.

К счастью, товарищ Сталин сумел вовремя разглядеть измену. Справедливость была восстановлена. И благодаря усилиям нового руководства наркомата внутренних дел, все невиновные были освобождены и возвращены в армию. Те, кто уцелел...

Прилетев в Мурманск, Мехлис сразу же предупредил Жукова, что приехал сюда не как проверяющий. Что его должность здесь называется 'член Военного совета Северного фронта'. И что его должность заместителя наркома обороны — начальника Главного политуправления РККА к должности члена Военного совета фронта отношения не имеет. Но при необходимости может быть и обязательно будет использована для ускорения решения вопросов снабжения и комплектования войск фронта в Москве.

Жуков, полностью удовлетворенный этим заявлением, кивнул и немедленно ввел члена Военного совета в курс дел. Которые были оч-чень не простыми. И требовали полной самоотдачи от штабных работников всех уровней.

В Мурманск, Кандалакшу и Архангельск один за другим прибывали эшелоны с соединениями. Которые надо было приводить в порядок после долгой дороги, проверять обеспечение всеми видами довольствия, и, в первую очередь, вещевым (потому что — Север!), доукомплектовывать личным и конским составом, вооружением и боевой техникой. А при необходимости и переформировывать. На месте сколачивая дивизии и бригады из того, что прибывало.

Никогда еще сюда не перебрасывалось такое огромное количество войск! Октябрьская, Кировская и Северная железные дороги работали с огромной перегрузкой. Едва справляясь с грузовыми потоками. И требовали постоянного контроля...

Лев Захарович был доволен. Как всегда, когда товарищ Сталин ставил перед ним ответственную задачу. Непосильную для обычного человека. Но не для большевика!

Появление начальника ГлавПУРа придало новый импульс всем мероприятиям, направленным на подготовку наступления. Жуков, уделявший этому вопросу особое внимание (сказывался опыт подготовки Халхин-Гольской, Хайларской, Порт-Артурской, Бэйпинской, Сюйчжоуской и Уханьской наступательных операций), и сам никому дремать не давал. Однако товарищ Мехлис, вне всякого сомнения, его превзошел. И не только благодаря своей удивительной работоспособности. Немаловажную роль играло огромное психологическое (почти магическое!) воздействие его имени на интендантов всех рангов. У которых сразу открылось второе дыхание...

Северный флот требовал не меньшего внимания Военного совета фронта.

Командующий флотом флагман второго ранга Дрозд не уповал на отсутствие финских военно-морских сил в Заполярье (тральщик и два катера, сторожевой и лоцманский, базирующиеся на Петсамо, ясное дело, были не в счет). Потому что понимал, что обстановка на североморском театре военных действий в самое ближайшее время может сложиться таким образом, что Норвежский ВМФ из предполагаемого противника превратится в самого, что ни на есть, реального.

Но если бы только это!

Секретная директива наркома ВМФ Кузнецова совершенно однозначно определяла главную задачу Северного флота в предстоящей кампании — защита с моря Главной базы флота в Полярном, а также Мурманска и Архангельска от нападения англо-французской эскадры (в составе одного дредноута, двух тяжелых и шести легких крейсеров, двух авиаматок и шестнадцати эсминцев), а также предотвращение высадки морского десанта (до пятидесяти тысяч человек).

Ничего невозможного. Весной восемнадцатого года Антанта высадила в Мурманске более тридцати тысяч своих солдат и офицеров...

13. Нам нет преград ни в море, ни на суше...

Баренцево море, начало декабря 1939 г.

...К началу боевых действий Северный флот представлял собой внушительную силу и насчитывал более семидесяти вымпелов, в том числе семь эскадренных миноносцев, два минных заградителя, восемнадцать сторожевых кораблей, восемь тральщиков, восемь сторожевых и три торпедных катера, шестнадцать подводных лодок, сетевой заградитель, три плавбазы, четыре ледокола и пять гидрографических судов. Береговая оборона СФ состояла из двух укрепленных районов (Мурманского и Беломорского) и включала в себя семь стационарных береговых батарей калибром от семи до пяти дюймов (в том числе, четыре двух орудийных ста восьмидесяти миллиметровых башенных) и шестнадцать полевых, укомплектованных шести-, пяти-, четырех— и трехдюймовыми орудиями сто четвертого пушечного и сто сорок третьего легкого артиллерийских полков. Управление ПВО флота располагало пятью отдельными зенитными артдивизионами и одной истребительной эскадрильей. ВВС Северного флота насчитывали пятьдесят четыре ближних морских разведчика МБР-2.

Однако в ходе доклада командующего флотом на Военном совете фронта выяснилось, что флот находится в совершенно плачевном состоянии...

Флагман второго ранга Дрозд прятаться за спину своего предшественника, ныне разоблаченного врага народа флагмана первого ранга Душенова, не стал, но скрывать от членов Военного совета результаты технической экспертизы СФ, проведенной в конце сентября специалистами Главного морского штаба, не имел права. Выводы комиссии были неутешительными: 'Неподготовленность флота к боевым действиям, необорудованность театра к войне, оторванность боевой подготовки флота от его основных задач, отсутствие необходимых (но возможных) запасов и низкая боевая готовность флота, являющиеся результатом деятельности Душенова, были направлены и могли привести к захвату противником Северного побережья СССР, а оставление открытым Белого моря давало возможность выхода противника в глубокий тыл Красной Армии'.

Собственно говоря, Душенов и его сообщники (член военного совета флота Байрачный, начальник политуправления флота Клипп, начальник штаба флота Смирнов, начальник отдела боевой подготовки штаба флота Рыков, флагманский механик Лукашевский, флагманский артиллерист Александров, флагманский штурман Пастухов, начальник связи флота Цветков, начальник гидрографического отдела Шамшур, комендант Мурманского УРа Лаковников, командир бригады подводных лодок Грибоедов, начальник штаба бригады Мещеряков, командир отдельного дивизиона эсминцев и сторожевых кораблей Фокин, начальник штаба дивизиона Батис, командир эсминца 'Урицкий' Визель, командир эсминца 'Карл Либкнехт' Андреус, командир подлодки 'Д-1' Рейснер, командир подлодки 'Щ-404' Лунин и многие другие), были арестованы еще в мае — июне прошлого года. Однако исправить причиненный ими вред новому командованию флота, командирам соединений и кораблей за истекшие полтора года так и не удалось. Настолько он был велик...

Из семи эскадренных миноносцев только два старых эсминца типа 'Новик' ('Валериан Куйбышев' и 'Карл Либкнехт'), входившие в состав второго дивизиона бригады эскадренных миноносцев, по итогам боевой подготовки за второй период тридцать девятого года получили удовлетворительные оценки и были готовы к выполнению задач третьего периода (ночные действия флота). Третий эсминец второго дивизиона ('Урицкий') стоял на капремонте. А первый дивизион (четыре новейших эскадренных миноносца типа 'Гневный') еще находился в стадии формирования. 'Грозный' и 'Громкий' вступили в строй в декабре тридцать восьмого года, перешли на Север в конце июня и в настоящий момент находились в стадии сдаточных испытаний. И пока не провели ни одной стрельбы. Ни артиллерийской, ни зенитной, ни торпедной. 'Гремящий' и 'Сокрушительный', вступившие в строй в конце августа, закончили переход из Кронштадта в Мурманск по Беломорско-Балтийскому каналу имени товарища Сталина только восьмого ноября.

В бригаде подводных лодок положение было не лучше. К началу ноября бригада не располагала ни одной лодкой первой линии, так как все они имели перерыв в боевой подготовке из-за плохого технического состояния. И были отнесены ко второй линии. При этом полностью боеготовыми было только пять лодок (Д-1, Щ-402, М-174, 175 и 176). Остальные или уже стояли на ремонте (две проходили капитальный, две — средний, одна — текущий), или нуждались в срочной постановке на таковой.

Третьим по значению и самым крупным соединением Северного флота (сорок один вымпел!) была Охрана водного района. Однако все ее корабли (за исключением трех сторожевиков специальной постройки, восьми морских охотников и трех торпедных катеров) были мобилизованы из народного хозяйства в октябре месяце и только заканчивали переоборудование. О боевой подготовке речь еще и не заходила.

Минные заградители 'Мурман' (бывшее гидрографическое судно) и 'Пушкин' (бывший пароход Северного государственного морского пароходства) до сих пор не получили артиллерийского вооружения. Из пятнадцати новоиспеченных 'сторожевиков' и шести 'тральщиков' (бывшие рыболовецкие траулеры) два находились в совершенно ветхом состоянии, а остальные были сильно изношены и нуждались в постоянном ремонте. Ни тралить, ни сторожить, их команды, ясное дело, обучены не были. Также как и ходить в строю дивизиона.

Лучше всего были подготовлены к выполнению своих обязанностей экипажи ледоколов ('Иосиф Сталин', 'Таймыр', 'Дежнев' и 'Федор Литке'). Видимо, потому что их новые обязанности мало чем отличались от старых — проводка караванов во льдах Белого, Баренцева и прочих морей Великого Северного морского пути.

Флотская авиация по разным причинам (в основном из-за плохой погоды) летала мало. Средний налет на одного летчика составлял всего пятьдесят часов. Что было явно недостаточно, учитывая чрезвычайно сложные географические, гидрологические и метеорологические условия Северного морского театра...

Однообразность и слабая оборудованность навигационными знаками берегов Баренцева (две тысячи семьсот миль), Белого (две с половиной тысячи миль) и других северных морей (протяженность которых значительно больше, однообразность такая же, а оборудованность гораздо хуже) сильно затрудняли ориентировку по береговым предметам даже в условиях большой дальности видимости. Которая бывает довольно редко. Поскольку две трети года в Заполярье приходится на пасмурную погоду и низкую облачность. Поэтому самым частым явлением после тумана и курения воды, на побережье Северного Ледовитого океана являются снежные (летом — дождевые) заряды — внезапное кратковременное, длительностью до пятнадцати минут, ухудшение погоды с выпадением обильных осадков.

Опять же, полярная ночь. Которая характеризуется полным отсутствием дня.

Поэтому в ноябре и декабре за Полярным кругом условия видимости лишь четыре часа в сутки несколько схожи с сумерками. А все остальное время темно, как у негра за пазухой. Чтобы не сказать больше.

И еще один момент. Касающийся в первую очередь Баренцева моря. В связи с его открытым, фактически океанским характером. Волнение. Хотя это еще мягко сказано. Потому что высота волны в Баренцевом море при северо-западном ветре и состоянии моря в десять баллов (что большую часть года является его обычным состоянием) достигает восьми — десяти метров. Не говоря уже о двенадцатибалльных штормах. Особенно частых в зимнее время.

Глубины и в Баренцевом, и в Белом, и в Карском море находятся в пределах двухсот-четырехсот метров. Даже под самым берегом. Поэтому там, под самым берегом, могут ходить корабли с любой осадкой. Однако каменные банки (чтобы штурман не дремал!) здесь тоже имеются в достаточном количестве. А если учесть, что высота полной сизигийной воды над нулем карты (то бишь, разница между отливом и приливом) в Кольском заливе или в том же Петсамо составляет в среднем три с половиной метра, то даже зеленому гардемарину станет ясно, что дремать штурману не рекомендуется. Категорически...

Слушая Дрозда, Лев Захарович с каждой минутой становился все хладнокровнее и хладнокровнее. Иногда он искоса взглядывал на Жукова, и с удовлетворением отмечал, что командарм яростно шевелит желваками, но молчит. Это хорошо! Значит, будут приняты меры. Решительные. Мехлис за это время успел его неплохо узнать. И был доволен выбором товарища Сталина. Георгий Жуков был единственным человеком, который мог навести здесь порядок. Ну, разве что, за исключением его, Мехлиса.

Поэтому они и сработались...

Флагман второго ранга Дрозд понимал, что сложившаяся ситуация является критической. Не столько для флота, которым он командовал уже полтора года, сколько для него самого. Потому что предыдущий приезд начальника ГлавПУРа в Мурманск (тогда, правда, приезжал армейский комиссар первого ранга Смирнов, а не Мехлис), произвел неизгладимое впечатление на всех североморцев. Тех, кто уцелел...

Валентин Дрозд в Гражданской войне не участвовал. По молодости лет. Однако тоже успел немало. За свои тридцать три года. После окончания Военно-морского училища имени Фрунзе ходил на эсминцах. И штурманом, и минером, и командиром. И постарпомствовал от души. На линкоре 'Марат'. И повоевал. Тоже от души. В Испании. Целый год водил флотилию эсминцев! В смысле, был советником ее командира. Что на самом деле, сложнее во сто крат. А может, и в тысячу! Учитывая особенности испанского характера. Но, так или иначе, справился. За что и ордена имеет. Ленина и Красного Знамени. Но это делу не поможет... Если что...

Честный, не скрывающий ни чужих, ни своих ошибок, промахов и упущений, доклад комфлота Мехлису понравился.

Больше всего на свете он ненавидел ложь. Которая во спасение. Собственной шкуры. И когда ловил на этом проверяемых, становился беспощадным. К этим трусам. Потому что, как любой старый солдат, отлично знал, что именно трусость командира является причиной гибели его подчиненных. И как любой старый солдат, ставший генералом, считал своим первейшим долгом вычислить и уничтожить этих тварей до того, как они уничтожат своих бойцов...

— У меня все, — сказал Дрозд и замер, руки по швам.

— Та-а-ак... — медленно протянул Жуков, — Значит, враги народа во всем виноваты... А вы, значит, ничего не успели исправить... — и вдруг рявкнул, ударив кулаком об стол. — А когда англикосы сюда на своих дредноутах приплывут, вы им тоже будете эти сказки сказывать, а!!.. Молчать!.. Что! Вы! Будете! Делать?!.. Отвечать!

— В море противопоставить англо-французской эскадре нам нечего, — негромко, но твердо сказал Дрозд. Глядя комфронта в переносицу. — Поэтому, — продолжил он. — Предлагаю. Создать минно-артиллерийскую позицию. На подходах к Мурманску и Архангельску. Для чего. Срочно! Усилить Мурманский и Беломорский укрепрайоны крупнокалиберными орудиями. Для чего. Срочно! Перебросить из Владивостокского УР на Северный флот три железнодорожных батареи: шестую (три транспортера с четырнадцатидюймовыми орудиями), седьмую и восьмую (по три транспортера с двенадцатидюймовыми орудиями в каждой). Которые сейчас на Дальнем Востоке не нужны. Точнее, нужны не так сильно, как здесь, на Севере.

— С Дальнего Востока?! Сюда, на Север?! — взорвался Жуков. — Да, вы понимаете, сколько на это потребуется времени?!

— В тридцать третьем году на переброску этих батарей из Ленинграда во Владивосток потребовалось полтора месяца. Следовательно, на обратный переход потребуется столько же. Или меньше. Если поторопиться.

— Ну, хорошо. А если из-за внезапного обострения международной обстановки у вас этих месяцев не будет? Что тогда будете делать? — прищурился Мехлис.

— В случае внезапного обострения обстановки, — повернулся к нему Дрозд. — Предлагаю перебросить в Мурманск и Архангельск три железнодорожных батареи из состава Береговой обороны КБФ: семнадцатую (три семидюймовых орудия), девятую (три двенадцатидюймовых орудия) и одиннадцатую (три четырнадцатидюймовых орудия). На что потребуется, при скорости движения тридцать километров в час, не более четырех-пяти суток. Четырех до Архангельска и пяти до Мурманска. В связи с чем, предлагаю немедленно приступить к оборудованию основных и запасных позиций для этих батарей и прокладке к ним железнодорожных подъездных путей!

— Ну, что ж, — кивнул Мехлис, в котором заговорил старый артиллерист. — Хорошее решение. Кроме этих батарей, можно перебросить сюда несколько крупнокалиберных артдивизионов. Двенадцати-, десяти— и восьмидюймовых. И использовать их с закрытых позиций. Они, вообще-то, предназначены для разрушения особо прочных железобетонных оборонительных сооружений. Но, полагаю, что и для дредноутов сгодятся. И, что особенно важно, строительства путей для них не требуется...

— Даю вам сутки на подготовку предложений по исправлению положения дел, — подвел итог Жуков. — И три недели на их реализацию...

В делах и заботах три недели пронеслись быстро.

Комначсостав флота полностью проникся серьезностью момента. И сумел зажечь своим энтузиазмом подчиненных. Синие фуражки особистов не маячили на палубах, как это было прошлым летом, но все понимали, что за этим дело не станет. Если что. Поэтому ремонт кораблей, оборудование позиций и прокладка железнодорожных путей шли круглосуточно. По-стахановски! Боевая, политическая и техническая подготовка тоже. Поэтому сделать удалось на удивление много.

Что было весьма своевременно. Потому что уже двадцать шестого ноября штаб Северного флота получил директиву наркома ВМФ о переводе в боевую готовность номер один. С этого момента все боевые корабли стояли в часовой готовности к выходу в море. Были усилены авиаразведка и дозорная служба.

Подводная лодка Щ-402 заняла позицию у мыса Маккёур, а М-174 — у островов Вардэ. Сторожевые корабли 'Штиль' и 'Заря' приступили к несению дозора у входа в Кильдинский залив, 'Град' и 'Буран' — у входа в Мотовский, пограничный сторожевой корабль ? 303 — в губе Зубовская, ? 304 — у Териберки, ? 302 — в районе Иоканьга, а сторожевики 'Туман' и 'Пассат' — в горле Белого моря, на линии мыс Корабельный — остров Моржовец. Кроме того, в Баренцевом море в дозоре находились эсминцы 'Валериан Куйбышев', 'Гремящий' и 'Сокрушительный'...

Войска Северного фронта перешли границу в восемь часов утра тридцатого ноября.

Корабли Северного флота тоже. Правда, для этого им пришлось выйти в море гораздо раньше.

Первым снялся со швартовых и покинул родную гавань эскадренный миноносец 'Карл Либкнехт'. Двадцать девятого в три пополудни. После торжественного митинга, посвященного наглым вылазкам финляндской военщины. Точнее, их пресечению.

В час ночи под брейд-вымпелом командира бригады эскадренных миноносцев капитана второго ранга Попова в губу Петсамо отправились эсминцы 'Грозный' и 'Громкий', сторожевой корабль 'Гроза' и тральщики ?? 894, 895, 896 и 897. Вслед за ними в первый боевой поход ушли подлодки. Д-1 должна была вести наблюдение за движением норвежских кораблей в районе мыса Нордкап, а М-175 и М-176 — в Варангер-фиорде.

В пять утра, закончив погрузку мин, в сопровождении сторожевых кораблей 'Смерч' и 'Ураган', тральщиков ?? 898 и 899 в Баренцево море вышли минные заградители 'Мурман' и 'Пушкин'. Для установки минного заграждения на подходах к Кольскому заливу.

На 'Мурмане' к этому времени было установлено три ста тридцати миллиметровых орудия (два на полубаке и одно на юте), два трехдюймовых зенитных орудия Лендера и два пулемета ДШК. 'Пушкин' получил две сорокапятки и пулеметы. Экипажи обоих минзагов были пополнены кадровыми военными моряками — минерами и комендорами. И, в общем и целом, готовы к выполнению поставленной задачи. Хотя мин так ни разу еще и не ставили. А только тренировались. 'Пешим по конному'.

Всего они должны были выставить двести пятьдесят мин. Сто — 'Пушкин', сто пятьдесят — 'Мурман'. И выставили. Три линии по полторы мили и одну в две мили длиной. Всего тринадцать банок. Краснофлотцы втихомолку материли штабных крыс, запланировавших такое несчастливое число. И не зря. Одна мина таки взорвалась при постановке. Но, к счастью, уже в воде. Поэтому никто не пострадал. Ни во время взрыва. Ни после. Во время разбора полетов.

За навигационное обеспечение постановки отвечал начальник Гидрографического отдела флота. Но без косяков все равно не обошлось. Из-за ошибки в счислении на 'Пушкине' начальная точка первой линии заграждения оказалась сдвинутой на одну милю к норду. От намеченной по плану. Отчего сместилось все заграждение. Кроме того, все линии оказались сильно растянутыми. Что было неудивительно. Поскольку для обоих экипажей это был первый выход на минную постановку.

Зато теперь непрошенных гостей ожидал оч-чень неприятный сюрприз. Не только шестидюймовые батареи, установленные на открытых позициях на полуострове Рыбачий, мысе Сеть-Наволок и острове Кильдин (о которых вражеская разведка могла знать и, само собой, отлично знала), а также двенадцатидюймовые гаубицы (о которых англосаксам и их французским и норвежским прихвостням пока еще ничего не было известно). И мины...

'Карл Либкнехт' прибыл в бухту Мотка поздним вечером двадцать девятого ноября. Установив связь с командиром двести семьдесят третьего горнострелкового полка сто четвертой горнострелковой дивизии, который должен был освободить от белофиннов полуострова Рыбачий и Средний, эсминец в восемь утра открыл огонь по поселку Пумманки и становищу Маттивуоно, выпустив в общей сложности двести четырехдюймовых снарядов. К большому удовольствию горных стрелков. Которые после артналета без единого выстрела заняли оба населенных пункта. Точнее, ту местность, где эти населенные пункты до этого находились. Потому что 'Либкнехт' сравнял их с землей.

В Варангер-фиорде боевые действия тоже развивались вполне успешно.

Первыми во вражеские воды вошли тральщики. И сразу приступили к тралению района маневрирования эсминцев. Затем, выполняя приказание командира отряда, вперед выдвинулась 'Гроза'.

Она первая и отличилась, перехватив у острова Хейнесаари финский тральщик 'Суоми'. Белофинны выпустили две сигнальных ракеты и попытались скрыться в направлении губы Петсамо. Однако командир 'Грозы' капитан-лейтенант Древницкий действовал решительно. Сторожевик увеличил ход и сделал предупредительный выстрел из носового сто миллиметрового орудия. Осознав невозможность бегства, экипаж тральщика спустил шлюпки и во все лопатки бросился к чернеющему вдали берегу. Однако пара пулеметных очередей кардинально изменила его намерения. И спустя полчаса первые военнопленные уже сидели в кубрике 'Грозы' под арестом.

Смотровая команда, между тем, пробежалась по захваченному кораблю и доложила, что белофинны, улепетывая, даже котлы не загасили. Не говоря уже о том, чтобы открыть кингстоны. Как это сделал бы любой советский моряк. После того, как кончатся снаряды.

Древницкий приказал командиру смотровой команды лейтенанту Христенко принять командование трофеем. На 'Суоми' (точнее, уже на 'Красной Суоми', как с легкой руки Христенко стал называться тральщик) подняли советский военно-морской флаг и включили в состав отряда. С прежней боевой задачей — несение дозора у острова Хейнесаари...

В соответствии с планом операции 'Гроза' должна была обстрелять побережье с целью выявления береговых батарей противника. И подавить их, если они там окажутся. После чего, вслед за тральщиками, двигающимися с поставленными тралами, войти в губу, высадить штурмовые группы в Лиинахамари и Петсамо и захватить причалы. Эсминцы прикрывали операцию с моря.

Обстреляв места возможного расположения финских батарей, 'Гроза' перенесла огонь на Лиинахамари, а затем вошла в губу. У входа, с горы, по ней была дана пулеметная очередь. С обоих берегов взлетали разноцветные ракеты. Но советские моряки бесстрашно шли вперед.

Порт Лиинахамари был охвачен пожаром. Горели портовые здания и склады угля...

Тральщики ?? 895 и 896 пришвартовались и высадили по взводу морской пехоты (сформированной из состава экипажей самих тральщиков). Немедленно приступивших к разминированию пристани, которую белофинны, оставляя порт, не успели подорвать.

Под каждым из трех причалов Лиинахамари были подвешены самодельные фугасы (железные бочки, наполненные динамитом). Обезвредив фугасы, краснофлотцы принялись за тушение многочисленных пожаров, спасая то, что еще можно было спасти.

А сторожевик и два оставшихся тральщика двинулись дальше и час спустя ворвались на рейд Петсамо, ведя огонь из всех орудий. Захватив порт, десантники заняли оборону и приступили к разминированию пристани.

В городе, совсем рядом, слышалась стрельба и взрывы, взмывали сигнальные ракеты, во все стороны летели трассеры пулеметных очередей. Почти одновременно с моряками в Петсамо вошли передовые части сто четвертой горнострелковой дивизии. Которые и вели бой на его улицах.

К утру первого декабря этот важнейший укрепленный пункт и узел сопротивления противника в Заполярье был взят.

И с моря, и с суши.

Значение этого факта было трудно переоценить. И дело было не только в том, что Северный флот получил новую, хорошо оборудованную передовую базу (кое-что сгорело, но это была ерунда, потому что уцелело главное — причалы), а в том, что эту базу теперь не получат ни белонорвежцы, ни англосаксы с французами!

Более того, у Северного флота появилась уникальная возможность контролировать подходы к двум самым крупным после Нарвика норвежским портам за Полярным кругом, Вадсё и Киркенесу. В которых могли высадиться англо-французские интервенты. В соответствии с каким-нибудь международным 'договором' или 'мандатом'.

Помимо прочего, именно здесь планировалось создание основного перевалочного пункта снабжения соединений Четырнадцатой армии, сосредотачивающихся в районе Петсамо — Луостари — Сальмиярви с целью сдерживания возможной агрессии со стороны королевской Норвегии.

А угроза такой агрессии была вполне реальной.

В первых числах декабря 'нейтральная' Норвегия предприняла беспрецедентные меры по наращиванию военного присутствия в этом районе. По данным агентурной, авиационной и морской разведки в Финнмарк были направлены лучшие воинские части. В том числе, все моторизованные артиллерийские батареи, а также две авиационные эскадрильи. Были срочно отмобилизованы батальон округа Варангер, Альтийский батальон и полевая бригада шестой дивизии. А в прибрежных районах сконцентрировано боевое ядро норвежского ВМФ: броненосцы береговой обороны 'Норге' и 'Эйдсвольд' (водоизмещение — четыре тысячи сто тонн; скорость — шестнадцать узлов; вооружение — два восьмидюймовых башенных, шесть шестидюймовых казематных и восемь трехдюймовых палубных орудий; броневой пояс — шесть дюймов), новейшие эскадренные миноносцы 'Слейпнир' и 'Аэгер' (водоизмещение — семьсот тонн, скорость — тридцать узлов, вооружение — три четырехдюймовых пушки и один двухтрубный торпедный аппарат), дивизион подводных лодок (три подлодки типа 'Голланд', вооруженных двумя носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами и трехдюймовой пушкой), сторожевые корабли 'Фритьоф Нансен' и 'Михаэль Сарс', а также две эскадрильи морской авиации...

Третьего декабря в Петсамо в сопровождении четырех сторожевиков и эсминцев 'Гремящий' и 'Сокрушительный' вошел первый конвой. В составе восьми транспортов. Доставивших части сорок седьмого стрелкового корпуса. В том числе, сорок седьмой корпусный гаубичный артполк (восемнадцать шестидюймовых гаубиц), который планировалось обратить на формирование береговых батарей.

Вместе с конвоем прибыла специальная комиссия штаба флота во главе с членом Военного совета СФ бригадным комиссаром Кулаковым. Комиссия должна была определить задачи по обороне новой маневренной военно-морской базы и осмотреть трофейное имущество, уцелевшие городские здания, причалы и портовые сооружения.

Пройдясь по Лиинахамари и побывав в Петсамо, Кулаков, проверил организацию партийно-политической работы, устроив жестокий разнос военкомам за срыв выпуска боевых листков. После чего, не дожидаясь окончания разгрузки транспортов и завершения работы комиссии, с чистой совестью убыл назад, в Полярный. На эсминце 'Сокрушительный'. В сопровождении эсминца 'Гремящий'...

Член Военного совета флота Кулаков во флоте служил всего три года. Но за это время успел сделать блестящую карьеру. Во-первых, потому что всегда умел найти подход к руководству. За что руководство его и ценило (в том числе, оч-чень крупные руководители, такие как первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), секретарь ЦК и член Политбюро товарищ Жданов!). Во-вторых, потому что партийного стажа у него уже натикало целых двенадцать лет (хотя ему самому было только тридцать один)! А в-третьих, потому что пришел он на флот по партмобилизации. С должности инструктора Октябрьского райкома партии Ленинграда. То бишь, не на флот, а на военно-морской факультет Военно-Политической академии РККА имени товарища Толмачева. Которую окончил в июле тридцать шестого года.

Затем в течение года служил военкомом на подлодках. Но как-то так вышло, что сходить в настоящий поход ему ни разу не удалось. Правда, по долгу службы (а куда деваться!) в учебных погружениях батальонный комиссар Кулаков участвовал. Хотя никакого удовольствия эта процедура ему не приносила. Поэтому он приложил все усилия, чтобы добиться перевода на надводные корабли. Опять же, вакансий в связи с раскрытием военно-фашистского заговора много открылось (не без помощи самого Кулакова, который, как и положено, настоящему коммунисту, к врагам народа был беспощаден). В связи с чем, по рекомендации товарища Жданова, вскоре был назначен военкомом линкора 'Марат'. А это было уже совсем другое дело! Опять же очередное звание можно получить досрочно. Или внеочередное. За успехи в боевой, политической и технической подготовке. Он и получил. А полгода назад шагнул на новую, еще более высокую ступеньку своей военно-партийной карьеры — был назначен членом Военного совета Северного флота (опять же, по рекомендации члена Главного военного совета ВМФ товарища Жданова, который верных людей никогда не забывал).

И на новом месте служба шла отлично. Пока не припёрся Мехлис.

И дело было не в том, что бригадный комиссар Кулаков его боялся. Так, что в животе холодело! Это само собой. А в том, что угодить Мехлису было невозможно! Также невозможно, как угадать, куда он сунет свой длинный нос. Впрочем, этого и угадывать было не надо. Потому что не было такого гальюна, куда бы он не засунул свой шнобель. И всегда находил к чему придраться.

Налаженная, спокойная жизнь члена Военного совета превратилась в какой-то кошмар! Начальник ГлавПУРа круглые сутки мотался по частям, кораблям и гарнизонам. Все видел и все знал. И обязательно проверял устранение любого, даже самого мелкого замечания! И не дай Бог, если оно не было устранено...

К утру погода, и без того не баловавшая североморцев, окончательно испортилась. И разыгрался ужасный двенадцатибалльный шторм. Температура упала до двадцати градусов ниже нуля. Гигантские волны швыряли несчастные эсминцы как щепки, валяя их с боку на бок и захлестывая мостик вместе с дальномером. И палубы, и надстройки быстро обросли толстым слоем льда. Вскоре корабли потеряли друг друга из виду, оставшись один на один со стихией. Которая словно задалась целью их погубить.

И таки добилась своего...

В четырнадцать тридцать в верхней палубе 'Сокрушительного' в районе сто семьдесят восьмого шпангоута пробежала трещина. Под ударами волн быстро превратившаяся в разлом. Три минуты спустя переломились гребные валы. Корма эсминца (четверть корабля!) оторвалась и мгновенно затонула. Унеся с собой в ревущую пучину шестерых краснофлотцев. А также руль, винты и четвертое орудие главного калибра. Корабль потерял ход. Его развернуло лагом к волне. И положило на борт. А потом на другой. И снова. И опять. И вновь...

Положение было крити?ческим. Даже в штиль 'Сокрушительный' не смог бы сам дойти до берега. А в такой шторм — тем более. Поэтому вышел в эфир, открытым текстом попросив о помощи.

'Гремящий', единственный корабль, находящийся вблизи от места катастрофы, сам получил серьезные повреж?дения (были затоплены носовые отсеки, дей?ствовал только один паровой котел) и помочь ничем не мог.

Узнав о происшедшем, Дрозд немедленно выслал на помощь эсминцы 'Куйбышев', 'Грозный' и 'Громкий', пополнявшие запасы в Главной базе. Но прошло полсуток, прежде чем они преодолели сто миль, отделяющие 'Сокрушительный' от Полярного.

Все это время измученный экипаж из последних сил боролся за спасение корабля. Точнее, за отсрочку его гибели. Которая означала гибель экипажа. Потому что за бортом человек погибал от холода в считанные минуты. Если сразу же не захлебывался в ледяных волнах. Огромных, как многоэтажный дом...

Первым к 'Сокрушительному' подошел 'Грозный'.

Терпящий бедствие эсминец представлял собой жуткое зрелище. Кормы нет, мачты сломаны, леера и шлюпки снесены, палуба и надстройки покрыты льдом.

'Грозный' попытался взять его на буксир. Но безуспешно. Шторм рвал толстый стальной канат слов?но нитку.

Бригадный комиссар Кулаков, совершенно зеленый от морской болезни, при известии о подходе спасателей воспрянул духом. Впервые попав в такой шторм, за эти сутки он уже тысячу раз успел проститься с жизнью. И столько же раз проклясть тот день и час, когда согласился служить во флоте. Узнав об обрыве буксира, Кулаков приказал покинуть корабль. Хотя 'Сокрушительный' еще держался на плаву.

Однако Кулаков уже не верил, что эсминец можно спасти. Больше всего на свете ему хотелось оказаться на берегу. Или хотя бы на корабле, у которого не течет корпус. У которого нормальная корма! А не дыра пятнадцать метров в поперечнике!

Потому что шторм не прекращался. А даже наоборот! Казалось, что он только усиливается. С каждой минутой!

И тогда Кулаков, как старший на борту (потому что член Военного совета флота и имеет право!), приказал снять с погибающего корабля экипаж. Немедленно!

Командир 'Сокрушительного' капитан-лейтенант Курилех охотно подчинился приказу старшего по званию. И должности. Потому что, начальству виднее. И, вообще, он уже устал. И был болен. Очень!

Однако снять экипаж тоже было не просто. При первой же попытке приблизиться к беспомощно болтающемуся под бешеными ударами волн эсминцу, 'Грозный' едва с ним не столкнулся. И поспешно отвалил в сторону.

Тогда к 'Сокрушительному' попробовал подойти 'Валериан Куйбышев'. Искусно отрабатывая машинами, то назад, то вперед, 'Куйбышев' сумел подать на него конец. По которому было эвакуировано почти сто человек. Включая члена Военного совета флота и сопровождающих его политработников, а также последовавшего их примеру командира корабля, старпома и командиров БЧ.

И тут канат опять порвался...

'Сокрушительный' мотало, то вверх, то вниз, временами полностью обнажая заросшее ракушками днище. После нескольких неудачных попыток подать на него конец командир 'Куйбышева' старший лейтенант Максимов приказал закрепить на канате через каждые два метра спасательные круги и бросать так.

Члены экипажа 'Сокрушительного' намертво привязывались к кругам и по команде прыгали за борт. Затем конец втаскивался на 'Куйбышев'. С теми, кто уцелел. Потому что моряков отрывало от кругов, било о борт, затягивало под винты.

В ходе эвакуации погибло четырнадцать человек. 'Куйбышев' принял сто восемьдесят, еще десять подобрал сменивший его 'Грозный'. После чего спасательную операцию, длившуюся уже более полусуток, пришлось свернуть.

Во-первых, потому что топлива у спасателей осталось только на обратную дорогу. А во-вторых, потому что на палубе 'Сокрушительного' больше не было никого, кто мог бы принять с 'Грозного' конец...

И только после пересчета спасенных стало ясно, что на брошенном эсминце осталось пятнадцать человек. Которые боролись за живучесть корабля и поддерживали его жизнедеятельность, пока на верхней палубе шли спасательные работы. Тринадцать краснофлотцев во главе с командиром минно-торпедной боевой части старшим лейтенантом Лекаревым и военным комиссаром корабля политруком Владимировым...

Сторожевики, отправленные комфлота взамен ушедших эсминцев, прибыли на место катастрофы только к следующему утру. Но 'Сокрушительного' так и не нашли.

А шторм не стихал. Оглушительно ревели, вздымаясь к низким темным облакам, пенистые гребни черных ледяных волн. И свистел ветер.

Посреди пустынного моря...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВСЕХ ПРОУЧИМ ПАМЯТНЫМ УРОКОМ

...В целом мире нигде нету силы такой,

Чтобы нашу страну сокрушила,

С нами Сталин родной, и железной рукой

Нас к победе ведет Ворошилов!..

На земле, в небесах, и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!..

В. Лебедев-Кумач

1. Красный вымпел над волной...

Финский залив, середина декабря 1939 г.

...Передышка была короткой. Собственно говоря, ее и не было вовсе...

В час ночи шестого декабря эскадренный миноносец 'Гордый' отдал швартовы и покинул Таллин. Вслед за 'Минском', 'Гневным' и 'Грозящим'.

За двое суток, прошедших с момента возвращения из первого боевого похода, капитан третьего ранга Ревякин спал не больше четырех часов.

Потому что дел было невпроворот! Доклад замкомфлота о набеге на Раумо, минной постановке и потоплении двух финских транспортов в ходе самостоятельного разведывательного поиска. Устранение повреждений (слава Богу, небольших!), полученных во время шторма. Прием мазута, масла и воды. Погрузка боеприпасов и провианта. Совещание комначсостава в штабе флота перед новым походом. Инструктаж в политотделе. А потом в Особом отделе. И так далее. И тому подобное. Одним словом, ни минуты покоя! До самого выхода в море.

Только теперь, глядя на серебрящийся кильватерный след идущего впереди 'Грозящего', Шурка понял, как он устал. Потому что от зрелища текущей воды его просто повело. И он понял, что сейчас рухнет на палубу. И уже не встанет.

Он вызвал на мостик старпома, спустился в свою каюту, сел на койку и отключился. Как был. Прямо в дождевике...

Приняв топливо и пополнив боезапас, второй дивизион эсминцев в полном составе ушел в Лиепаю. Для наращивания сил, осуществляющих блокаду финского побережья.

Поскольку сил этих в Лиепае не осталось. Крейсер 'Киров' и эскадренный миноносец 'Стремительный' лежали на дне, а эсминец 'Сметливый' стоял у причала в Таллине. И ремонтировался. Во время шторма, оказавшегося роковым для 'Кирова', 'Сметливый' потерял обе носовые вьюшки и кормовой кранец с боезапасом. Кроме того, в двух котлах (из трех имевшихся) полопались водогрейные трубки.

Впрочем, с этими бедами экипаж мог справиться и собственными силами. Хуже было с политико-моральным состоянием. Которое было ниже ватерлинии...

При попытке подать на 'Киров' новый буксирный конец вместо лопнувшего, ледяной балтийской волной были смыты за борт главный боцман Мошкин и краснофлот?цы Быков и Хрулев. И спасти их не было никакой возможности.

Как не было никакой возможности спасти и экипаж крейсера, который боролся за свой корабль до последнего. И ушел на дно вместе с ним. Вскоре после того, как лопнул буксир и 'Киров' остался один на один с десятибалльным штормом.

Огромные, увенчанные пеной водяные горы падали на крейсер одна за другой. Изувеченный корабль не сдавался, но долго противостоять разбушевавшейся стихии не мог. Слишком неравными оказались силы.

Очередная волна вновь захлестнула носовые башни главного калибра и боевую рубку до самого дальномера. Несколько мгновений спустя они показались из-под воды. Но только для того, чтобы опять в нее опуститься... Теперь уже насовсем.

Под бешеными ударами волн броневая траверзная переборка шестьдесят первого шпангоута, столько часов преграждавшая путь воде после того, как 'Кирову' миной оторвало носовую оконечность, наконец, не выдержала. И море рванулось внутрь крейсера. Заполняя отсек за отсеком. Убивая корабль. И его героический экипаж.

Агония длилась недолго. 'Киров' приподнял корму с медленно вращающимися винтами. И соскользнул в беснующуюся черную пучину.

Очень быстро!

И все же не настолько быстро, чтобы радист не успел отстучать в эфир открытым текстом: 'Погибаю, но не сдаюсь! Прощайте, товарищи...'.

Командир 'Сметливого' капитан второго ранга Кудрявцев стоял на мостике, сжимая побелевшими пальцами поручень, и молча смотрел, как уходит под воду со всем экипажем его флагман. Который он упрямо тащил на буксире сквозь шторм. В Таллин. До которого оставалось каких-то двадцать миль...

Когда ему доложили о последней радиограмме с 'Кирова', он спустился к себе в каюту и застрелился.

Не от страха. Хотя Кудрявцев не сомневался, что на берегу его ждет трибунал. А от невыносимой боли человека, который мог спасти своих товарищей. Но не сумел.

В Таллин эсминец привел старший помощник капитан-лейтенант Колесников...

Оставшись без командира, сраженный гибелью крейсера, происшедшей на его глазах, экипаж 'Сметливого' совсем сник... Вяло чинил корабль. Вяло грузил припасы. И, вообще, ходил как в воду опущенный...

Капитан первого ранга Алафузов, доложив наркому о результатах проведенной операции по ВЧ, немедленно отправился на 'Сметливый'.

Прошелся по кораблю... Посмотрел на это все... Поговорил с моряками... И собрал комсостав и коммунистов в кают-компании.

Выслушав доклад старпома, принявшего командование после гибели Кудрявцева, Алафузов мрачно прищурился. За показным бодрячеством врио командира пытался спрятать уныние и страх. Военком 'Сметливого' держался немногим лучше. Отчетливо осознавая степень своей ответственности за происшедшее.

Уполномоченный Особого отдела уже снял показания с обоих. Но с арестом пока не спешил. Ожидая приказа сверху. Поскольку в органах был не новичок. И отлично знал, что инициатива — штука наказуемая.

Но это было сейчас не важно! Командира и военкома можно поменять. А где взять экипаж?! Сейчас надо было любой ценой воодушевить людей! И вдохновить их на бой с врагом! Потому что у Алафузова было теперь на два корабля меньше. И каких корабля! Владимир Антонович скрипнул зубами...

— Товарищи коммунисты! — тяжело поднялся замкомфлота, когда военком, стушевавшись под его суровым взглядом, скомкал свое выступление. — Балтийский флот понес тяжелейшие потери. В бою с подлым и коварным врагом погибли эсминец 'Стремительный' и крейсер 'Киров'... Погибли геройски! Вот последняя радиограмма с 'Кирова', — Алафузов взял листок и прочитал. — 'Погибаю, но не сдаюсь! Прощайте, товарищи!', — он оглядел сумрачные лица присутствующих. — Предлагаю почтить память погибших товарищей вставанием.

Зашумели, сдвигаясь стулья. Все встали. В кают-компании повисла тишина...

И стало слышно, как бьется волна за бортом эсминца. Как стучат подошвами по сходням краснофлотцы, таская ящики с припасами. И мерно гудят насосы, закачивая топливо в цистерны корабля. А на полубаке, прямо над головой, гремят кувалды.

— Прошу садиться, — сказал Алафузов минуту спустя. — Вчера, в бою с врагом погибло девятьсот наших товарищей... Но эти жертвы были не напрасны! — возвысил он голос. — Своим набегом они отвлекли на себя внимание врага! И приняли на себя весь его огонь! Поэтому мы и смогли нанести белофиннам такой внезапный и жестокий удар в Ботническом заливе!.. Там, где они нас не ждали!.. Потому что все их внимание было приковано к крейсеру 'Киров' и эсминцам 'Стремительный' и 'Сметливый'!.. Благодаря чему нами были до основания разрушены важнейшие вражеские порты Вааса, Пори и Раумо, через которые англо-французские империалисты снабжали оружием своих белофинских прихвостней! А все их фарватеры мы забросали минами! А кроме этого, потопили десять транспортов!.. И это наша общая победа, товарищи!

Алафузов окинул взглядом моряков, заметно оживившихся после его слов. Потухшие глаза снова загорелись. Потому что понесенные потери теперь обрели смысл. А тяжкое поражение превратилось в настоящую победу. Трудную и дорого оплаченную. Но все-таки Победу!..

— Командование внимательно изучит все материалы вашего героического похода. Но уже сейчас я могу с уверенностью сказать, — замкомфлота сделал паузу и закончил, твердо и веско. — Экипаж 'Сметливого' сделал все ради спасения своих боевых товарищей! И не его вина, что они погибли, а подлого врага! Который должен быть уничтожен!..

Вернувшись в штаб, Алафузов приказал вестовому заварить чаю. Как можно крепче! Он не спал уже несколько суток. И в ближайшее время позволить себе этого не мог. Поскольку боевые действия в Финском заливе развивались по нарастающей. Не взирая на смену командования флотом. А, может быть, как раз, именно, поэтому...

Как только стих шторм, Отряд особого назначения КБФ приступил к выполнению боевой задачи, ради которой и был сформирован — высадке десанта на острова Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари. Которые третьего декабря были переданы Советскому Союзу в вечное владение Народным Правительством Финляндии. В соответствии с Договором о дружбе и взаимопомощи.

Отряд особого назначения (восемь транспортов, три сторожевика, двенадцать тральщиков, шестьдесят катеров, буксиров и мотобаркасов) совместно с Отрядом корабельной поддержки (эсминцы 'Артем', 'Володарский', 'Ленин', 'Карл Маркс' и 'Энгельс') должен был обеспечить доставку и поддержать артогнем высадку на островах частей отдельной специальной стрелковой бригады Береговой обороны Краснознаменного Балтийского флота.

Командир Отряда особого назначения капитан первого ранга Рамишвили был обстрелянным боевым моряком. Участвовал в справедливой борьбе испанского народа против фашизма. Был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

Правда, встретиться с врагом в открытом море ему ни разу так и не довелось. Дон Хуан Гарсиа (он же капитан второго ранга Семен Рамишвили) являлся военным советником при командире Картахенской военно-морской базы. И все свои силы, знания, навыки и умения отдавал делу организации бесперебойной работы по обеспечению жизнедеятельности республиканского флота и приему советских транспортов с оружием и боеприпасами для сражающейся Испании. Под прямым руководством дона Николаса Лепанто — нынешнего наркома ВМФ, а тогда военно-морского атташе при Полпредстве СССР в Испании и главного морского советника капитана первого ранга Кузнецова. Которого помнил еще по годам совместной учебы в военно-морском училище имени Фрунзе.

В училище Семен Рамишвили был старше Николая Кузнецова на целый курс. А теперь, вот, на десяток ступеней служебной лестницы младше.

Впрочем, это его нисколько не беспокоило. В смысле, не беспокоило количество широких полос на рукавах. К командованию эскадрами, флотилиями и флотами Семен никогда не рвался. Предпочитая преподавательскую работу. После окончания адъюнктуры Военно-морской академии имени товарища Ворошилова он в течение года служил старшим преподавателем. Сначала на Спецкурсах комсостава ВМФ при академии, а потом на кафедре оперативного искусства. Что его вполне устраивало.

В мае-июне этого года ему, правда, пришлось временно исполнять обязанности начальника штаба КБФ (а куда денешься, приказ есть приказ!), пока командование подбирало подходящую кандидатуру на эту многотрудную и многохлопотную должность. А потом еще полгода отслужить замначштаба. Но, в конце концов, все устаканилось и месяц назад он был назначен начальником Военно-морского училища имени товарища Фрунзе, альма-матер советских военных моряков.

Одновременное назначение командиром Отряда особого назначения капитан первого ранга Рамишвили воспринял как досадную помеху. Являющуюся, однако, необходимым и достаточным условием для назначения на училище. И взялся за дело со всей решительностью. Чтобы разделаться с ним как можно скорее.

А дело было далеко не простым.

Во-первых, под его командованием оказалось более восьмидесяти вымпелов. Совершенно разнородных. То бишь, разнообразных. По всем параметрам. И боевые корабли (сторожевики, быстроходные тральщики, морские охотники и торпедные катера), и гражданские суда (пароходы, буксиры и мотобаркасы).

Во-вторых, отдельная специальная стрелковая бригада, которую Отряд особого назначения должен был высаживать на финских островах (и, что вполне вероятно, на финском побережье, а, может, даже и в самом Хельсинки) была сформирована на базе Кронштадтского крепостного стрелкового полка несколько месяцев назад. Со всеми вытекающими последствиями. В смысле, уровнем боевой подготовки.

Старослужащие краснофлотцы умели стрелять из винтовок и ходить строем. На оценку 'удовлетворительно'. А новобранцы только-только одолели курс молодого бойца. Но самое главное, ни те, ни другие, ни разу (!) не участвовали в реальном десантировании. Даже во время учений. Потому что осенние общефлотские маневры, в ходе которых предполагалось, в том числе, отработать и высадку морского десанта, были отменены наркомом ВМФ в связи с начавшейся в Европе войной.

Судя по разведданным штаба флота гарнизоны на всех островах, включая самый большой из них — Гогланд (он же Суурсаари) — были не велики. Несколько сторожевых катеров. Шюцкор и морская погранохрана. Однако штаб отряда разработал операцию по всем правилам. То бишь, с учетом всех возможных вариантов развития событий и непредвиденных осложнений. С авиационной и артиллерийской подготовкой. И высадкой всех частей бригады. Включая артиллерию.

Столько сил и средств для захвата Суурсаари, вообще говоря, не требовалось. Но, учитывая вероятность последующего десантирования в более укрепленных местах (в том же Хельсинки, например) капитан первого ранга Рамишвили решил использовать все имеющиеся возможности для тренировки бойцов и командиров бригады и отряда. В условиях, не просто приближенных к боевым. А по-настоящему боевых...

На рассвете пятого декабря скоростные бомбардировщики пятьдесят седьмого бомбардировочного авиаполка ВВС КБФ приступили к бомбардировке островов Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари.

А шестого, в семь тридцать утра, из Пейпии и Усть-Луги вышли корабли и суда Отряда особого назначения с отдельной специальной стрелковой бригадой на борту, построились в походный ордер и двинулись каждый в своем направлении.

Капитан первого ранга Рамишвили, подняв брейд-вымпел на сторожевом корабле 'Буря', возглавил Суурсаарский отряд, самый многочисленный (шесть транспортов, два сторожевых корабля, шесть быстроходных тральщиков и три десятка катеров, в том числе двенадцать торпедных с десантно-штурмовыми группами первого броска). Эскадренные миноносцы 'Артем', 'Володарский' и 'Энгельс' уже ожидали отряд в точке рандеву. Лавенсаарский отряд должен был поддерживать эсминец 'Карл Маркс', Сейскарский — 'Ленин', а остальным предстояло обойтись собственными силами — сторожевиками (Суур-Тютерсаарский отряд) и тральщиками (Нарвиский и Соммерский).

Операция прошла как по нотам. В общем и целом. Но без бардака все-таки не обошлось. Потому что без него обойтись не могло.

Во-первых, потому что, как выяснилось, понятие 'точка рандеву' штурманы эсминцев и кораблей отряда специального назначения, понимали по-разному. Хотя учились штурманскому делу в одном и том же училище и пользовались одними и теми же лоциями и наставлениями. Но это не помогло. Поэтому из-за ошибок в счислении рандеву состоялось на два часа позже, чем это было запланировано.

Во-вторых, потому что в поисках финских кораблей повсюду летали героические летчики ВВС КБФ. Атакуя все, что обнаруживали. На всякий случай...

Первым бомбардировке подвергся 'Карл Маркс'. Командир корабля капитан-лейтенант Ефет искусно увернулся от шести стокилограммовых фугасных авиабомб, которые высыпал на него какой-то залетный СБ. Пилот упомянутого (отнюдь не литературными эпитетами!) самолета, в свою очередь, проявил не меньшее искусство, уворачиваясь от залпов зениток атакованного им 'вражеского броненосца'. Поэтому все окончилось благополучно. И для эсминца. И для бомбардировщика.

А вот, эскадрилья 'чаек', оказывавшая авиационную поддержку высадке на Суурсаари, добилась гораздо большего 'успеха', проштурмовав уже высадившийся на остров и вошедший в поселок Сууркюля десант (о чем пилоты своевременно извещены не были, поскольку радио на борту истребителей не имелось). Вследствие чего завязался жаркий бой между закрепившейся в поселке десантно-штурмовой группой и второй волной десанта, спешившей им на помощь. И лишь усилиями флагарта майора Волина, который под огнем бегал от одного подразделения к другому, уговаривая моряков прекратить стрельбу, удалось таки остановить кровопролитие.

Потери в результате всей этой кутерьмы составили шесть человек ранеными. Что с одной стороны радовало (а кому под трибунал хочется!), а с другой — огорчало (поскольку и десантники, и пилоты стреляли на 'удовлетворительно').

В отличие от эскадренных миноносцев. Которые отстрелялись на 'хорошо' и 'отлично'. И разнесли в пух и прах не только все постройки в Киискинкюля и Сууркюля, но и маяк. А это было уже совершенно напрасно! Потому что маяк был бы значительно полезнее, останься он цел. Впрочем, победителей не судят.

Красный флаг над островом подняли? Подняли! Потери имеются? Никак нет! Сверлите дырочки на кителях!

На других островах ситуация развивалась по схожему сценарию. Бомбежка. Артобстрел. Энергичная высадка. И красный флаг над дымящимися развалинами.

Совершенно безлюдными. Поскольку белофинны сразу после начала войны эвакуировали на Большую землю все свои гарнизоны...

В час ночи седьмого декабря комфлота Левченко доложил комфронта Коневу об успешном завершении операции по захвату бывших финских, а теперь советских, островов Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари. Что должно было сыграть важную роль в дальнейших боевых действиях.

На Лавенсаари штаб Краснознаменного Балтийского флота планировал построить аэродром. А на Суурсаари (он же Гогланд) оборудовать передовую маневренную базу. И сосредоточить там основные силы Отряда особого назначения. Для их последующего использования. Поэтому после захвата Сейскари, Суур-Тютерсаари, Нарви и Соммери на них были оставлены лишь небольшие гарнизоны (где отделение, где взвод), а остальные десантники переброшены на Суурсаари. Уже восьмого декабря. И приступили к обустройству. На новом месте. Менее чем в ста километрах от Хельсинки, менее чем в пятидесяти от Ловиисы, менее чем в сорока от Котки...

Помощник командира первого минно-торпедного авиаполка майор Галушка бросил взгляд на планшет, пристегнутый к колену. До цели оставалось пять минут полета...

Вот уже целую неделю его полк бомбил береговые батареи в районе Хельсинки. Двенадцатидюймовые на островах Макилуото и Куйвассаари, десятидюймовые на Вилинки, Рюссянсаари, Катайялуото и Изоссаари, шестидюймовые на Миессаари, Хармая, Сантахамина, Суоменлинна и Кустанмиекка.

Бомбил без особого успеха. Теряя в каждом вылете, то один экипаж, то два. Иногда три. То от зенитного огня. То по не боевым причинам. Которые во время войны никто не отменял. Штурманы блудили. Пилоты не выдерживали линию взлета. Или били машины во время посадки. В сложных метеоусловиях. И в простых. Плюс отказы. На одном движке садиться нелегко. Даже если ты помкомполка.

А пришлось. Вчера...

Им еще повезло — мотор обрезало не на взлете, а на кругу.

Галушка пересел на другую машину и снова повел девятку на Рюссянсаари. Сквозь огонь. Хотя понимал, что бомбить эту батарею с горизонтального полета с высоты три тысячи метров по ведущему (даже с его штурманом!) бесполезно. Потому что математика — это наука! Которая с точностью до третьего знака после запятой утверждает, что точечную цель бомбить девяткой с горизонтального полета с высоты три тысячи метров по ведущему бесполезно. Потому что вероятность попадания равна нулю. И в первом, и во втором, и в третьем знаке. После запятой.

А что делать? Приказ — есть приказ. И его надо выполнять...

Он и выполнял. И его ребята выполняли. Ценой своей жизни.

Начальник ВВС Краснознаменного Балтийского флота полковник Ермаченков, хотя и не оканчивал академий (исключительно по молодости лет), но успел уже многое. Командовал звеном, отрядом, эскадрильей, истребительной авиабригадой. Сражался на Хасане. А три месяца назад за разгром самурайской 'эскадры возмездия' был удостоен звания Герой Советского Союза.

Там, на ТОФе, во время разгрома этой самой 'эскадры возмездия' он и убедился в эффективности ударов пикировщиков по малоразмерным маневрирующим целям.

Поэтому, получив приказ уничтожить береговые батареи, прикрывающие Главную базу ВМС Финляндии, полковник Ермаченков обратился к комфлота с предложением использовать для уничтожения этих малоразмерных (но, к счастью, не маневрирующих) целей пикировщики восьмидесятой смешанной авиабригады особого назначения.

Левченко предложение Ермаченкова поддержал. Но. Поскольку в данный момент восьмидесятая бригада осназ выполняла более важную боевую задачу (бомбила береговые батареи в районе Виипури), подтвердил отданный ранее приказ. Добавив при этом, что как только батареи на Бьорке и в Хумалийоки будут уничтожены, приложит все усилия, чтобы убедить комфронта перенацелить бригаду Залевского на Хельсинки. А до тех пор приказал всеми наличными силами ежедневно наносить бомбовые удары по белофинским батареям, а также усилить их авиаразведку.

Но этим комфлота не ограничился и приказал штабу флота запланировать набеговую операцию канонерских лодок. В целях обнаружения замаскированных орудийных позиций береговых батарей на подступах к Хельсинки.

В течение пятого-шестого декабря восьмидесятая смешанная авиабригада особого назначения совершила почти сотню самолетовылетов на уничтожение береговой батареи Сааренпя и еще столько же на уничтожение батареи в Хумалийоки. Сровняв обе с землей. И доказав тем самым высокую эффективность нового тактического приема (нанесение бомбового удара с пикирования) не только по морским, но и по наземным малоразмерным целям. А уже девятого приступила к выполнению новой боевой задачи — уничтожению береговых батарей в районе финской столицы.

Приказ начальника ВВС фронта комдив Залевский получил еще седьмого числа. И сразу же взялся за подготовку операции. Для чего, вместе со своими флагманскими специалистами, начштаба и командирами полков, немедленно вылетел в Котлы, где находился штаб восьмой бомбардировочной авиабригады ВВС КБФ и дислоцировался пятьдесят седьмой скоростной бомбардировочный авиаполк.

Для обмена опытом. В смысле, за свежей информацией. Об этих батареях, которые моряки долбили уже почти неделю.

Отработав в Котлах по полной программе, Залевский на обратном пути не поленился побывать и в Беззаботном. Чтобы потолковать о том же самом с командиром, начштаба и комэсками первого минно-торпедного. А наутро отправил начальника разведки в штаб пятнадцатого морского разведывательного авиаполка. Который должен был отснять белофинские орудийные позиции во время перестрелки вражеских батарей и наших канонерских лодок.

Канлодки дразнили финнов каждый божий день, начиная с пятого числа, и у разведчиков уже накопилось достаточно фотоматериалов, чтобы определить, где и сколько установлено морских орудий, где и сколько — зениток.

Так что можно было приступать.

На рассвете девятого декабря на Пулковском аэродроме заревели авиамоторы. Час спустя в небо поднялись двадцать четырехмоторных гигантов с четырьмя десятками истребителей на внешней подвеске. У каждого из которых под крыльями чернели по две двухсотпятидесятикилограммовых фугасных авиабомбы.

Построившись на кругу и дождавшись подъема истребителей, восемьдесят пятый Краснознаменный смешанный авиаполк особого назначения во главе с Героем Советского Союза полковником Коккинаки двинулся на запад.

Чтобы повернуть в районе Таллина на север и разделиться. Один отряд должен был нанести удар по батарее Макилуото. Которая планам советского командования мешала не очень. Однако финнам это знать было не обязательно. Остальные отряды должны были разделиться на подходе к Хельсинки. И отправиться каждый к своей цели самостоятельно. С собственным истребительным прикрытием.

Этим налетом Залевский планировал уничтожить (или, как минимум, вывести из строя) двенадцати— и десятидюймовые береговые батареи Макилуото, Куйвассаари, Вилинки, Рюссянсаари, Катайялуото и Изоссаари.

Пикировочные эскадрильи восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка особого назначения Героя Советского Союза полковника Байдукова поднялись вслед за СПБ. Их прикрывали две оставшихся эскадрильи восемьдесят третьего истребительного авиаполка осназ Героя Советского Союза полковника Супруна. Байдуковцы, по замыслу комдива Залевского, должны были уничтожить шестидюймовые батареи Миессаари, Хармая, Сантахамина, Суоменлинна и Кустанмиекка.

После чего канонерские лодки 'Красное Знамя', 'Красная Горка' и 'Кронштадт' в очередной раз переведаются с финнами в артиллерийской дуэли. Если, конечно, у тех останется из чего стрелять.

Впрочем, комдив Залевский был реалистом. И понимал, что за один вылет разобраться с этими батареями вряд ли удастся. Но, тем не менее, предполагал, что врагу будет нанесен значительный урон. Который должны зафиксировать 'эмбэрухи' пятнадцатого морского разведывательного полка.

После дешифровки фотоснимков, которые они привезут, штабы восемьдесят пятого и восемьдесят четвертого авиаполков наметят цели для завтрашней бомбардировки. И так будет продолжаться до тех пор, пока на вражеском берегу не останется ни одного орудия в радиусе пятидесяти километров от Хельсинки...

Старший лейтенант Никашин оторвался от подкрыльевых ферм ТБ одновременно со своим напарником, Сашкой Долговым. Который должен был атаковать батарею Макилуото вслед за ним. Чуть-чуть погодя. А потом все остальные.

Три месяца назад они тем же макаром утопили самурайский крейсер в Японском море. Но крейсер был большой. Двести метров в длину. Двадцать в ширину.

А тут всего одна башня. Хотя и двенадцатидюймовая...

Алексей вошел в пике и приник к прицелу. Башня была расположена там, где ей и было положено. В смысле, именно там, куда указывала стрелка на его фотопланшете, нарисованная полковым разведчиком. Вокруг орудийного дворика на снегу чернели воронки — следы предыдущих бомбардировок. Многочисленных. Но безуспешных...

Точка превратилась в пятнышко. Алексею показалось, что он даже различает тоненькие усики орудийных стволов. А может, и не показалось. Высота была не более пятисот метров... Пора! Он нажал кнопку бомбосбрасывателя и потянул ручку управления на себя. И вырвал машину из пике. Свечой! А потом оглянулся и увидел черное облако взрыва, вздымающееся там, куда указывала стрелка на его фотопланшете. В смысле, там, где стояла эта белофиннская двенадцатидюймовая башня. А на нее уже пикировал Сашкин 'ишачок'. И еще шесть были на очереди...

'Работа у нас ювелирная' — подумал Алексей, выравнивая истребитель и вставая в вираж над островом в ожидании товарищей. — 'Но интересная! И оч-чень нужная!'

ТБ, между тем, уже развернулись и под прикрытием ребят из восемьдесят третьего полка встали на обратный курс. Никашин собрал эскадрилью и помчался вслед за ними. С чувством честно выполненного долга.

А для финнов все еще только начиналось.

Старший лейтенант Живописцев перевернул свой СБ, плавно убрал газ, выпустил тормозные решетки и вошел в пике. Стрелка альтиметра крутилась словно вентилятор. Орудийный дворик стремительно увеличивался в плане. Еще немного... Еще чуть-чуть...

— Сброс! — доложил штурман. И закричал, не выдержав. — Выводи, Леха! Выводи!..

Живописцев потянул на себя штурвал. Изо всех сил!.. Которых уже не хватало... Но он тянул и тянул... Зная, что самолет его послушается. И выйдет из этого пике!.. Как не раз уже выходил во время испытаний. Которые он, старший лейтенант Алексей Живописцев, сам и проводил в полку боевого применения Научно-испытательного института ВВС. Этим летом. Таким уже далеким...

Все!.. Вывел!

Алексей убрал решетки и толкнул вперед оба рычага газа. На полную. Надо набрать высоту и собрать звено. А потом — домой.

— Цель поражена! — доложил стрелок-радист.

Не зря слетали, подумал Алексей, и покрутил головой, осматриваясь. А потом уменьшил скорость. Ребята отбомбились и потихоньку подтягивались. А в вышине, прямо над ними, кружило звено краснозвездных истребителей.

Все в порядке...

Пока пикировщики разбирались с береговыми батареями под Хельсинки, восьмая бомбардировочная бригада ВВС КБФ навалилась на батареи в районе Хамины и Котки. Дабы финны не догадались о направлении предстоящего удара.

Но провести финнов на этот раз не удалось...

К шестнадцатому декабря восьмидесятая авиабригада, совершив более девятисот самолетовылетов, вдребезги разнесла все батареи на подступах Хельсинки. И тогда командующий ВМС Финляндии генерал-майор Валве решил перебросить в Главную базу броненосец 'Ильмаринен'. Чтобы прикрыть ее от возможной атаки с моря. И с воздуха.

К этому времени в Хельсинки уже были стянуты все зенитные батареи, откуда только можно. И даже оттуда, откуда нельзя. Но лишние восемь стомиллиметровых универсальных орудий, снабженных системой централизованного управления зенитным огнем, в данной ситуации лишними не были. А вовсе наоборот.

Валве и 'Вайнемяйнен' в Хельсинки перевел бы. Если бы тот не превратился в плавучую батарею после того, как в него в первый же день войны угодила тяжелая авиабомба. Которая взорвалась в машинном отделении. Перебив всех мотористов и разворотив дизель.

Прорыв прошел без сучка и задоринки. И поутру 'Ильмаринен' уже стоял на рейде Хельсинки. Развернув орудия в сторону моря. В полной боевой готовности.

Подводные лодки Щ-309 и Щ-322, находившиеся на своих позициях в районе Аландских шхер и полуострова Ганге, финский броненосец и два, сопровождавших его сторожевика, благополучно прошляпили. Попросту не заметив в ночной темноте.

Дежурившая у полуострова Порккалаудд М-75, обнаружив на рассвете следующий курсом норд-норд-ост финский ББО, атаковала его двумя торпедами. Но неудачно.

Командир лодки старший лейтенант Тарасов в сердцах врезал кулаком по перископу, глядя, как броненосец неторопливо продолжает свой путь. Но делу это не помогло. Больше стрелять было нечем.

Поскольку запасных торпед на борту не имелось. А сорокапятимиллиметровое орудие, которое могло пригодиться при встрече с невооруженным транспортом, в бою с броненосцем было совершенно бесполезно.

Лодки типа 'М' были относительно недорогостоящими в производстве. И даже могли транспортироваться по железной дороге в собранном виде. Что открывало возможность маневрирования по внутренним путям между разобщенными морскими театрами. Однако за это пришлось дорого заплатить. Автономность 'Малюток' составляла всего десять суток. Более того, после первой же атаки с выпуском двух торпед они должны были возвращаться на базу. Для перезарядки.

Где-то в отдалении (на пределе дальности торпедного хода) громыхнуло. Тарасов чертыхнулся. Торпедированные скалы ко дну не пойдут. А вот они могут! За милую душу! Потому что оба шедших в охранении сторожевика развернулись. И прибавив ход, двинулись в сторону М-75. Видимо, увидев бурун от ее перископа...

Сторожевики отвязались от них лишь два часа спустя. Сбросив в общей сложности тридцать глубинных бомб. Но, к счастью, в стороне от затаившейся на дне лодки.

Дождавшись пока финны уйдут, Тарасов всплыл и радировал в штаб флота о происшедшем. И получил приказ оставаться на позиции и продолжать наблюдение. Пока не придет замена...

Узнав о том, что появилась новая крупная цель, комдив Залевский потер руки. Батареи — батареями. А вкус к потоплению бронированных многобашенных гигантов, после разгрома самурайской эскадры у Залевского появился отменный. 'Илю-Маню' гигантом, конечно, назвать было нельзя. Но, в любом случае, это был самый крупный вражеский корабль на театре. И, ясное дело, его надо было топить!

Комдив вызвал начальника штаба и поручил срочно разработать план удара по белофинскому броненосцу. Поэтому, когда поступил приказ нанести этот удар, бригада к нему была уже готова.

Утром семнадцатого декабря восьмидесятая смешанная авиабригада особого назначения в полном составе (все боеготовые машины!) вылетела на Хельсинки.

Первым шел восемьдесят четвертый полк. Три его эскадрильи должны были отбомбиться по позициям зениток с горизонтального полета, а две — с пикирования. Затем те же позиции должны были по очереди проштурмовать 'эрэсами' четыре эскадрильи восемьдесят третьего полка, которые сопровождали бомбардировщики. После чего в дело вступали И-16 СПБ восемьдесят пятого полка. Которые это дело (в смысле, потопление броненосца) и должны были завершить. Восьмьюдесятью двухсот пятидесяти килограммовыми фугасными авиабомбами.

Уцелеть после такого налета не смог бы даже флагман Императорского флота Японии линкор 'Нагато'. А не то, что какой-то там каботажный дизель-электрический ледокол. Хотя и тяжеловооруженный. И местами даже бронированный.

Он и не уцелел...

Судя по данным воздушной разведки то, что когда-то громко титуловалось броненосцем береговой обороны, сидело в воде по самую палубу. Раздолбанное в дребезги. И до черна обгоревшее после взрыва погребов боезапаса.

Восьмидесятая авиабригада в ходе налета понесла свои первые потери. Зенитным огнем противника были сбиты ДБ, два СБ и три И-16.

Но главное было сделано! Вражеская столица осталась совершенно беззащитной. И с моря. И с воздуха.

Вечером того же дня началась погрузка десанта. И морского. И воздушного.

Отдельная специальная стрелковая бригада грузилась на корабли и суда Отряда специального назначения, а первый и второй воздушно-десантные корпуса Тринадцатой армии — на тяжелые бомбардировщики.

Час Хельсинки пробил!

2. Шли на приступ штурмовой...

Ленинградский фронт, середина декабря 1939 г.

...Штурм укрепленного узла линии Маннергейма — зрелище не для слабонервных. Впрочем, даже имея крепкие нервы, выдержать эту процедуру способен далеко не каждый. Так или иначе, но ни один белофинн выдержать ее не смог...

Тяжелые фугасные авиабомбы (тонные, полутонные и четвертьтонные) способны оказывать поразительный эффект на обороняющихся! Даже если не попадают в ДОТ, а взрываются поблизости.

Когда все вокруг ходит ходуном, а бомбы падают и падают, и этому не видно конца, люди начинают сходить с ума. От этого нескончаемого ужаса.

А потом вместо тяжелых авиабомб начинают падать крупнокалиберные снаряды. Двенадцати, одиннадцати и восьмидюймовые. Причем не просто падают, а попадают! Беспрерывно! Двенадцатидюймовые — раз в три минуты, одиннадцати — раз в две, восьмидюймовые — раз в минуту! И тогда у обороняющихся начинают лопаться барабанные перепонки. И из ушей льется кровь. А мозги бултыхаются туда-сюда посреди черепной коробки, как недоваренный студень в кастрюле.

Но и это еще не все!

Когда многометровая гранитная насыпь с долговременной огневой точки будет содрана бомбами и снарядами, в дело вступят саперы отдельного инженерного батальона особого назначения. Которые уложат две-три тонны взрывчатки на обнажившуюся крышу обреченного ДОТа. И подорвут его. Вместе с гарнизоном...

Но это будет позже.

А пока крупнокалиберные батареи особой мощности РГК долбят железобетонные сооружения прямой наводкой. А гаубицы корпусной и дивизионной артиллерии бьют с закрытых позиций по вражеским траншеям и пулеметным ячейкам. А сорокапятки отдельного дивизиона противотанковой обороны расстреливают надолбы, проделывая проходы в заграждениях.

Оказалось, что тяжелые снаряды выворачивают гранитные глыбы из грунта целиком, не разрушая их. Зато сорокапятимиллиметровые при прямом попадании дробят их в щебенку. Выстилая дорогу для танков (огнеметных ОТ-130 и Т-28 с саперами и взрывчаткой в бронесанях). Сразу вслед за которыми в атаку пойдут мотострелковые роты ОтИБОНа. На БТП. По тем же проходам. Занимая разбитые и выжженные полевые укрепления противника. И добивая все, что еще шевелится.

Из человеколюбия...

С небольшими вариациями, но с неизменным успехом, упомянутая процедура была осуществлена частями Ленинградского фронта от Муурила и Инкяля до Суммаярви, Муолаанкюля и Мялкеля.

И только на крайнем правом фланге фронта, в полосе наступления пятидесятого стрелкового корпуса Седьмой армии, дело застопорилось. Потому что путь Красной Армии здесь преграждали не только многочисленные ДОТы и ДЗОТы, но и широкая гладь озер Вуоксиярви и Сувантоярви. И бурные воды рек Вуокси и Тайпален-йоки...

В соответствии с планом наступления главный удар Седьмая армия должна была нанести в направлении Кивиниеми и далее на Иматра силами двадцать четвертой и сорок девятой стрелковых дивизий пятидесятого корпуса, а также двадцать девятой и тридцать пятой легкотанковых бригад. При этом важнейшим условием успеха был захват железнодорожного и автомобильного мостов в так называемом 'Кивиниемском горле', самом узком месте водной системы Вуоксиярви-Сувантоярви. Для чего ночью тридцатого ноября, задолго до начала общего наступления в глубокий тыл противника был выброшен воздушный десант.

Десантники захватили мосты в целости и сохранности. И целых трое суток отбивали бешеные атаки егерей и шюцкоровцев! И не взирая на тяжелые потери, продержались до подхода 'двадцатьшестерок' тридцать пятой легкотанковой бригады! Однако делу это не помогло. Потеряв надежду отбить мосты, белофинны взорвали их с помощью фугасов, замурованных в опоры еще во время стройки.

Разведбат двадцать четвертой дивизии подошел к месту боя вслед за передовой ротой тридцать пятой бригады.

Командир разведбата, придя в себя после взрыва, быстро оценил обстановку. И приказал своим бойцам перебираться на тот берег по обрушившимся в воду фермам. Потому что понимал, что перебираться туда все равно придется. Не сегодня, так завтра. Поскольку боевую задачу по взятию Кивиниеми никто не отменял!

А по сему, лучше перебраться сейчас! Пока плацдарм еще удерживают парашютисты. Чем потом форсировать реку и захватывать этот самый плацдарм под вражеским огнем...

Час спустя разведчики уже сидели в уцелевших ДОТах и траншеях на северном берегу. И только после этого остатки первого парашютно-десантного батальона двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени Кирова отошли на южный берег.

Свой воинский долг батальон исполнил честно. Хотя поставленная задача была не выполнена. Но кто же знал, что финны окажутся такими коварными!

Так или иначе, но мечты советского командования о прорыве на этом направлении были похоронены. Вместе с этими треклятыми мостами. Из-за которых погибло столько отличных ребят...

В районе Тайпале дела тоже шли далеко не лучшим образом.

Восемьдесят четвертая стрелковая дивизия, перейдя государственную границу утром тридцатого ноября, к утру первого декабря вышла к реке Тайпален-йоки, на противоположном берегу которой располагались долговременные оборонительные сооружения и полевые укрепления одного из самых мощных укрепрайонов линии Маннергейма — 'Тайпале'.

Организуя оборону, финны учли и воспользовались всеми выгодами, которые им предоставлял рельеф местности. Вода в реке шириной сто восемьдесят и глубиной восемь метров еще не замерзла. Западный, обрывистый, берег был хорошо укреплен, особенно скалы возле устья, а восточный, пологий, отлично просматривался с наблюдательных пунктов. Также как и низкий, плоский полуостров Коуккуниеми, который Тайпален-йоки огибала, широкой дугой выдаваясь на юг.

Сто двадцать лет назад этой реки еще не существовало, а озеро Суванто было соединено протокой и вливалось в Вуоксиярви. Но во время одного из ежегодных паводков местные крестьяне решили спустить вешние воды. Для чего выкопать канаву в широкой песчаной гряде, отделяющей Суванто от Ладожского озера. И выкопали. А утром увидели на ее месте ревущий мутный поток. Уровень воды в Сувантоярви упал более чем на семь метров. Озеро рванулось к Ладоге всей своей мощью и пробило русло для новой реки. Широкой, бурной и неукротимой...

По данным разведотдела штаба фронта финны имели здесь до десяти двух-трех пулеметных ДОТов и более двадцати ДЗОТов. На берегу Ладожского озера была расположена крупнокалиберная береговая батарея, простреливающая все подходы к укрепрайону вплоть до восточного берега Суванто. Где находился четырехорудийный двухуровневый форт, державший под обстрелом западный берег озера. Ширина которого в самом узком месте превышала полтора километра...

Восемьдесят четвертая стрелковая дивизия имени Тульского пролетариата до августа этого года являлась территориальной и была развернута в ординарную всего три месяца назад. Поэтому никакого боевого опыта ни ее бойцы, ни командиры не имели. Средний и младший комсостав прошел переподготовку на краткосрочных (точнее, сверхкраткосрочных!) курсах, а красноармейцы на сборах.

Тем не менее, дивизия имела оч-чень грозный вид! На марше.

Двенадцать тысяч человек. Шесть с половиной сотен автомашин и тракторов. Девятьсот повозок. Три с лишним тысячи верховых артиллерийских и обозных лошадей. Сто пятьдесят орудий. Пятьдесят танков и пятнадцать бронеавтомобилей.

Кроме того, дивизия была усилена сто шестнадцатым артполком РГК (двенадцать шестидюймовых гаубиц) и отдельным понтонно-мостовым батальоном. Поскольку должна была штурмовать главную оборонительную полосу линии Маннергейма, преодолевая серьезную водную преграду под огнем противника, засевшего на крутом берегу порожистой ледяной реки.

Командир дивизии комбриг Коньков просил придать ему отдельный инженерный батальон особого назначения. Но получил отказ. Потому что наносил вспомогательный удар на второстепенном направлении. Более того, у него едва не отняли его собственный танковый батальон. Мотивируя это тем, что наступать танкам на его участке все равно негде. Конькову еле-еле удалось отстоять свои танки. И то лишь потому, что они были водоплавающими. И были незаменимы при форсировании...

Василий Коньков был опытным командиром и наставником. Начав службу рядовым красноармейцем команды пеших разведчиков, дослужился до командира дивизии.

Участвовал в советско-польской войне. Правда, недолго (из-за ранения). Потом окончил курсы среднего комсостава. Пять лет командовал ротой. После окончания курсов 'Выстрел' был начальником полковой школы, а затем — начштаба полка.

Летом тридцать седьмого года, после раскрытия военно-фашистского заговора в Красной Армии, майор Коньков резко пошел на повышение. Потому что после такого подлого предательства, Красной Армии как хлеб, как воздух требовались проверенные командирские кадры. А он как раз такой и был. Проверенный.

Происхождение — из крестьян. В детстве батрачил на односельчан. Потом прошел рабочую закалку на котельном заводе в Москве. Стал большевиком. В семнадцатом вступил в Красную гвардию. Участвовал в штурме московского Кремля. Затем по приказу партии укреплял советскую власть на селе. В двадцатом, опять же по приказу партии, вступил в РККА...

В тридцать восьмом депутат Верховного Совета СССР полковник Коньков был назначен командиром восемьдесят четвертой стрелковой дивизии. И немедленно взялся за наведение в ней порядка. Благо, всю жизнь прослужил в территориальных частях, занимаясь подготовкой переменников. И знал это дело до тонкости.

Три месяца назад, после принятия решения о переводе дивизий-'тройчаток' в ординарные, Коньков на базе одного из полков сформировал из приписного состава вторую дивизию. Которая по наследству от родительницы получила восемьдесят четвертый номер и славное имя Тульского пролетариата. После чего убыл с ней на латвийскую границу. В связи с обострением международной обстановки.

Четвертого ноября за успехи в боевой, политической и технической подготовке ему досрочно присвоили воинское звание комбриг. А уже десятого его дивизия опять погрузилась в эшелоны и убыла в Ленинград. Со всеми этими передислокациями и неустройством, так и оставшись недоученной. Что комбриг, обладавший, как уже упоминалось, огромным опытом работы с приписным составом, отлично понимал. Но поделать ничего не мог. Хорошо еще, что удалось сосредоточить всю эту массу людей, техники и вооружения у Тайпален-йоки! Хотя и с некоторыми потерями. Причем не от боестолкновений с финнами! Которых до сих пор еще никто не видел. А по техническим причинам. То бишь, из-за головотяпства и элементарной халатности!

И вообще, о какой мобильности можно говорить, имея такой обоз! Да еще на таких дорогах! В смысле, при таком бездорожье!

И это при том, что радиостанциями при формировании их укомплектовали лишь на треть от положенного! А качество подготовки связистов, хотя он их и гонял с утра до вечера целых три месяца, все еще оставляло желать лучшего.

Коньков, вдоволь намаявшись со связью во время последних передислокаций, прекрасно понимал, что управлять на марше многокилометровой колонной с помощью посыльных не-воз-мож-но! Только по радио! Вот почему, нарушая все уставы, он раздал радийные танки и бронеавтомобили по полкам и отдельным батальонам. В дополнение к имеющимся радиостанциям.

И только благодаря этому сумел сосредоточить всю эту массу людей, техники и вооружения на исходных позициях в срок!

И, слава Богу, что в небе летали только краснозвездные бомбардировщики! Иначе остались бы от его восемьдесят четвертой имени Тульского рожки да ножки! Потому что истребительное прикрытие, обещанное штакором, так и не появилось. То ли заплутало. То ли загуляло. А может, заявка затерялась. Во штабах. Что, скорее всего...

Форсирование было назначено на второе. И должно было начаться сразу после бомбардировки и артподготовки. При огневой поддержке кораблей Ладожской военной флотилии. С высадкой тактического десанта в тыл противника с кораблей упомянутой флотилии. Но, как говорится, было гладко на бумаге, да забыли про овраги.

Делегат связи, направленный для организации взаимодействия с ЛВФ, сообщил, что из-за отсутствия транспортов осуществить высадку десанта не представляется возможным, а огневая поддержка будет чисто символической. Из-за потерь, понесенных флотилией в ходе сегодняшней перестрелки с береговой батареей...

Авиационная бомбардировка издали выглядела оч-чень впечатляюще!

Сначала отбомбились ТБ-3. Величаво проплыв над вражескими позициями, и завалив их тяжелыми авиабомбами. В том числе, тонными... В небо вздымались гигантские султаны земли и гранита. Тут и там в воздухе мелькали вырванные с корнем стволы вековых сосен... Затем примчались скоростные бомбардировщики и высыпали на финнов несколько сот стокилограммовок.

Красноармейцы кричали 'Ура!' и подбрасывали вверх буденовки.

Артподготовка тоже удалась на славу! Целый час более ста орудий (в том числе, двадцать четыре шестидюймовых и тридцать две стодвадцатидвухмиллиметровых гаубицы) крушили финские позиции, выпустив несколько тысяч снарядов!

После чего через реку под прикрытием дымовой завесы ринулись десятки плавающих танков Т-37 и Т-38. А за ними пехота на резиновых лодках...

В этот момент в заливе Тайпаленлуото появилась Ладожская военная флотилия, которая в полном составе (два сторожевика, три тральщика и четыре катера) вышла из гавани Саунасаари и открыла ураганный огонь по врагу из всех своих орудий (две трехдюймовки и пять сорокапяток).

Как и говорил делегат связи, поддержка была чисто символической. Тем не менее, свою задачу моряки выполнили. Поскольку отвлекли на себя огонь береговой батареи. А вот авианалет и артподготовка, казавшиеся издали такими эффектными, оказались совершенно неэффективными. Потому что большая часть огневых точек (собственно говоря, почти все) остались не подавленными. Что было неудивительно.

Потому что авиация бомбила по площадям. На основании данных воздушной разведки. Которые уточнить перед бомбометанием не имела возможности. Артиллерия тоже лупила по площадям. По той же причине. Поскольку выявить цели и привязать их к ориентирам не успела. Весь вчерашний день финны молчали как рыба об лед. Так что пришлось стрелять наугад. То бишь, на основании данных разведотдела штаба фронта.

Впрочем, со стороны все выглядело просто замечательно! Как на прошлогодних маневрах в присутствии наркома! Но в сто раз красивше. И страшнее. Уши закладывало от непрерывного грохота. Земля тряслась под ногами. А небо над головой.

Правда, без толку. Потому что пулеметные очереди били по лодкам отовсюду. Казалось, что стреляют сами скалы!..

Форсирование осуществлялось сразу в трех точках. Но лишь одному из полков удалось зацепиться за берег и захватить небольшой плацдарм на полуострове Коуккуниеми. Остальные были отброшены назад с тяжелыми потерями.

И, тем не менее, комбриг был доволен достигнутыми результатами.

Не так страшен черт, как его малюют, думал Коньков. Дивизия форсировала такую трудную водную преграду! Причем с первого раза! За ночь саперы наведут наплавной мост, и он перебросит на тот берег весь полк. Вместе с артиллерией. К этому времени разведка уточнит координаты вражеских ДОТов. А потом артиллеристы их уничтожат! И тогда он ударит всей мощью и порвет финскую оборону на куски! И двинется на Кякисалми! Вдоль берега озера. А затем на Хийтолу! И перережет железную дорогу Сортавала — Виипури! И тогда посмотрим, второстепенное у него направление или нет!

Коньков еще не знал, что этот с таким трудом захваченный его бойцами плацдарм был тщательно подготовленной ловушкой...

Финны еще летом вырубили на полуострове все деревья и кусты. И пристреляли каждый метр. В том числе, для стрельбы из шестидюймовых орудий береговой батареи Каарнайоки. Которая до этих пор молчала. А под вечер нанесла артиллерийский удар по кораблям Ладожской флотилии, укрывшимся от шторма в гавани Саунасаари. Пристрелянной не хуже, чем Коуккуниеми...

Утром флотилия ушла в Шлиссельбург. Зализывать раны. За четыре дня боев она потеряла шесть боевых кораблей — канонерскую лодку, сторожевик, два тральщика и два катера. Еще два тральщика и два морских охотника получили повреждения...

Командарм-семь Батов в задумчивости смотрел на карту с нанесенной на нее обстановкой на ноль часов пятого декабря.

Ближайшую задачу Стариков выполнил. Вышел к станции Пуннус. И наткнулся на ДОТы вдоль железной дороги и на северном берегу Салменкайты. Как оно, в общем-то, и предполагалось... ДОТов, правда, оказалось гораздо больше. Чем предполагалось. Обмишулилась разведка. Как всегда... А теперь эти ДОТы надо чем-то вскрывать! А все ОтИБОНы комфронта Попову отдал. На главное направление. А которые не отдал, в резерве держит. На всякий случай... Впрочем, один ОтИБОН Старикову он все-таки выделил. Один на весь корпус! От щедрот.

Ладно! И на том, как говорится, спасибо! Завтра пощупаем суоми за причинное место! Как следует! ОтИБОН — это вам не просто так! Это... ОтИБОН!

Батов усмехнулся. А потом снова нахмурился... Гореленко здорово подкачал. Не смог захватить мосты в Кивиниеми. Эх, прощай рывок на Хельсинки...

Что же делать?.. Так. Поглядим еще раз... Мосты взорваны. Но, ведь, плацдарм-то на том берегу есть! А оборона у финнов хлипкая! ДОТы подорваны, проволоки и надолбов нет. Только наспех отрытые траншеи и пулеметные ячейки.

Против парашютистов, может, и годится. Потому как у тех задача стоять насмерть! То бишь, держать и не пущать! А против нормальной пехоты? И нормальных танков? Да, после нормальной артподготовки?

Нет, господа белофинны! Этому вам противопоставить нечего!

Молодцы, десантники! Удержали плацдарм! Надо представить всех отличившихся к орденам. А комбата к званию Героя! Заслужил!

Но это потом. А завтра. Ночью. Навести понтонную переправу. Перебросить на плацдарм стрелковый полк. С артиллерией. И пару танковых рот. А потом врезать финнам, как следует! А затем навести рядом еще одну переправу. И переправить обе дивизии. И обе танковые бригады. И вперед!

Да, сроки удлиняются... Если бы все шло, как планировалось, его танки уже были бы под Антреа! А так еще неделя потребуется. На все про все. Но это, в любом случае, в сто раз лучше, чем топтание перед разрушенными мостами с целехонькими ДОТами и ДЗОТами на чужом берегу!

Комкор вызвал к себе начальника штаба армии полковника Голушкевича и приказал срочно подготовить предложения по расширению плацдарма и прорыву белофинской обороны на северном берегу Вуоксен-вирты. А также в районе Тайпале. Потому что Антреа (и Хельсинки!) — это, конечно, прекрасно! Но ближайшей задачей армии по-прежнему остается взятие Кякисалми! И его надо взять!..

Сорок первому стрелковому полку майора Петухова было очень солоно. И оч-чень неуютно. На северном берегу Тайпален-йоки.

К исходу третьего декабря Петухов занял практически весь Коуккуниеми. И даже несколько раз сходил в атаку на вражеские позиции. И отошел, умывшись кровью. Комдив выслушал доклад и приказал атаки отставить. А вместо этого приступить к окапыванию. И тщательной разведке расположения вражеских огневых точек. Для их последующего уничтожения.

Петухов к окапыванию приступил. Но это мало помогло. Финны со своих высот просматривали и простреливали весь полуостров. Насквозь. Поэтому в светлое время суток любое шевеление на плацдарме приводило к летальному исходу для пошевелившегося. И лишь благодаря краткости зимнего дня и постановке дымовой завесы полк еще не был перебит до последнего человека...

Но больше всего доставалось переправе. И от полевой артиллерии белофиннов. И от береговой. Впрочем, с этой бедой пока справлялись. С помощью контрбатарейной борьбы. Стволов, слава Богу, имелось в достатке. И боезапаса тоже.

А седьмого, рано утром, на КП командира восемьдесят четвертой дивизии прибыл начальник артиллерии армии комдив Парсегов. Прибыл не один. А вместе с командиром четвертого дивизиона сто шестьдесят восьмого крупнокалиберного гаубичного артполка капитаном Мальцевым. Дивизион Мальцева (шесть восьмидюймовых гаубиц) был придан дивизии для уничтожения ДОТов прямой наводкой.

— Разрешите доложить, товарищ комдив! — вытянулся перед Парсеговым начарт дивизии полковник Иванов.

— Докладывайте!

— Плацдарм хорошо пристрелян финнами! Видимо, еще летом. Поэтому перед тем, как выводить дивизион на плацдарм, считаю необходимым подавить вражескую береговую батарею.

— Что за батарея? — нахмурился Парсегов.

— Несколько крупнокалиберных орудий, расположенных в устье Тайпален-йоки. Примерно вот в этом районе, — ткнул пальцем в карту полковник.

— У вас здесь целых три полка! Пятьдесят восемь крупнокалиберных орудий! — сверкнул глазами Парсегов. — Почему эта батарея до сих пор не уничтожена!

— Данные звуковой разведки не позволяют точно установить направление и дальность до батареи, товарищ комдив, — вытянулся руки по швам Иванов. — А визуально корректировать стрельбу затруднительно из-за рельефа местности.

— А с воздуха? В ваше распоряжение был передан аэростатный взвод! Почему не корректируете огонь с аэростата?

— Скорость ветра не позволяла поднять аэростат, товарищ комдив, — развел руками Иванов. — По инструкции не положено поднимать при порывах свыше семи метров в секунду. А у нас тут...

— А у нас тут — война! — отрезал начальник артиллерии армии. — Приказываю! Немедленно! Организовать корректировку с аэростата!.. А вы, капитан, — повернулся он к Мальцеву. — Подготовьте орудия к стрельбе и направьте корректировщика к воздухоплавателям! Выполняйте!

— Есть! — капитан козырнул, четко по уставу повернулся налево-кругом и строевым шагом убыл из блиндажа.

— Даю вам сутки, полковник! И ни часом больше! — прищурился Парсегов. — Завтра дивизион должен приступить к уничтожению ДОТов на плацдарме!..

Аэростат артиллерийского наблюдения АН-540 состоял из наполненной водородом оболочки, изготовленной из двухслойной прорезиненной материи с алюминированным покрытием, такелажа и сплетенной из ивовых прутьев гондолы для двух наблюдателей. Поднимался и опускался аэростат с помощью ручной лебедки, установленной на бронеавтомобиле. А связь с землей поддерживалась по телефону.

В полдень огромный трехперый баллон с подвешенной к нему на длинных тросах крошечной кабинкой медленно, почти торжественно, всплыл и, слегка покачиваясь, замер под низкими лохматыми облаками. Впрочем, это только с земли казалось, что он покачивается слегка. На самом деле, гондолу мотало из стороны в сторону, словно утлую лодочку в открытом море.

Болтанка на привязных аэростатах (в отличие от пилотируемых) была довольно сильной даже в тихую погоду, являясь неустранимым недостатком конструкции. Но дело было не в том, что качка мешала вести наблюдение. А в том, что она вызывала жестокие приступы морской болезни у экипажа.

Командир третьего аэростатного взвода тридцать первого отдельного воздухоплавательного отряда аэростатов артиллерийского наблюдения воентехник второго ранга Саид Джилкишиев решил сам подняться в пасмурное карельское небо с артиллеристом-корректировщиком. Потому что ветер, хотя и стих немного со вчерашнего дня, все еще был довольно силен.

Джилкишиев был опытным воздухоплавателем, до призыва пять лет служил испытателем в учебно-опытной эскадре кораблей научно-исследовательского комбината 'Дирижаблестрой' и имел несколько сот подъемов на аэростатах. И пилотируемых свободных, и привязных. Поэтому давно уже притерпелся ко всем прелестям воздухоплавания. И к жестокой качке. И к жестокому морозу. И к кислородному голоданию на большой высоте.

Впрочем, от морозов спасали меховой комбинезон, собачьи унты и кротовая маска, а от голодания — кислородная. Что же касается морской болезни, то Джилкишиев неустанными тренировками вестибулярного аппарата сумел таки ее преодолеть. Точнее свести к минимуму ее симптомы.

А вот лейтенанту Пономаренко, начальнику разведки четвертого дивизиона, ни разу в жизни не бывавшему в море, пришлось испытать эти симптомы в полной мере!

Коля Пономаренко окончил Одесское артиллерийское училище всего два месяца назад. И был зеленый, как огурец. Фигурально выражаясь. И не фигурально выражаясь тоже. Потому что позеленел уже через пять минут после подъема.

Однако крепился из последних сил. И, слава Богу, что, замотавшись, он не успел ни позавтракать, ни пообедать после ночного марша. Не то было бы ему совсем худо...

Так или иначе, когда аэростат достиг высоты восьмисот метров и зафиксировался (если можно так выразиться, конечно!), лейтенант Пономаренко превозмог себя и приступил к наблюдению и расчетам.

В Одесском артиллерийском училище готовили средний комсостав для крупнокалиберной (двенадцать, одиннадцать и восемь дюймов) артиллерии. Причем готовили всерьез! Поэтому курсанты в свободное от внутренней и караульной службы время занимались не только строевой и политической подготовкой.

Каждый выпускник умел точно и быстро готовить данные для стрельбы по целям в полевых условиях шестью различными способами! Включая аналитический. С учетом всех поправок (скорость ветра, температура воздуха, температура заряда, отклонение веса снаряда и заряда от нормы, поправка на вращение Земли)! А также отлично ориентировался на местности, был обучен топографической съемке, ведению артиллерийской разведки и составлению боевых донесений и схем...

Когда белофинская батарея начала свой ежедневный обстрел плацдарма, Пономаренко усилил наблюдение, шаря биноклем в районе ее предполагаемого расположения. И вдруг заметил четыре вспышки и дымок очередного залпа. Огневые позиции противника находились около Каарнайоки — небольшой речки, впадающей в Тайпален-йоки возле самого устья.

Таблица поправок и новенькая (только что из типографии!) крупномасштабная карта местности лежали у него в планшете. Джилкишиев ждал указаний на телефоне.

Лейтенант нанес положение батареи на карту, быстро рассчитал данные для стрельбы фугасными снарядами с введением всех поправок, имеющихся в таблице, и Джилкишиев тут же передал их вниз.

— По батарее противника огонь! — скомандовал Пономаренко и, позабыв о морской болезни, впился биноклем в местность в поисках разрыва.

Но так ничего и не увидел. Наверное, от волнения. Потому что впервые в жизни стрелял не по фанерной мишени на полигоне, а по реальному противнику. А может, потому что наблюдению мешал высокий лес в районе цели.

Одним словом, разрыва он не заметил. Однако каким-то шестым чувством ощутил, что снаряд упал почти, где надо. И дал поправку на десять делений угломера вправо, уменьшив дальность на двести метров. На всякий случай.

И едва удержался от радостного, мальчишеского вопля, когда увидел разрыв точно в плоскости стрельбы. С перелетом.

Пономаренко ввел корректуру и, увидев разрыв следующего снаряда с недолетом, доложил командиру дивизиона, что цель взята в вилку. А затем перешел к корректировке по классическому способу — наблюдению знаков разрывов.

Четвертый снаряд упал прямо у цели.

— Накрытие! Беглый огонь! — скомандовал Пономаренко.

Дивизион сделал пять залпов всеми орудиями. Снаряды легли точно. Вражеская батарея была подавлена. А может, даже и уничтожена, подумал лейтенант...

Воспользовавшись незапланированной паузой, комдив Парсегов вплотную занялся подготовкой предстоящего штурма. Для чего, кстати, и был направлен командармом в восемьдесят четвертую дивизию. После того, как организовал штурм укрепрайона 'Мялкеля' в полосе наступления девятнадцатого корпуса у реки Салменкайта.

Когда там наметился успех, Парсегов получил приказ разобраться и принять меры к ускорению прорыва белофинской обороны в районе Тайпале.

Микаел Парсегов был старым солдатом и имел большой боевой опыт. В Германскую командовал орудием на Кавказском фронте. Бил турок и прочих нехристей. В Гражданскую командовал батареей на Туркестанском. Бил басмачей, белоказаков и прочую белогвардейскую сволочь. Гонял их и в Кара-Кумах, и в Кызыл-Кумах. Брал Бухару и Коканд.

В двадцать втором он окончил артиллерийские курсы, в двадцать шестом — КУКС. Командовал дивизионом, затем был начальником артиллерии стрелковой дивизии.

В тридцать шестом году майор Парсегов с золотой медалью окончил Военную академию имени товарища Фрунзе и был назначен командиром тяжёлого артполка. Летом тридцать седьмого досрочно получил звание полковника и стал начальником артиллерии Ленинградского военного округа. В феврале тридцать восьмого ему досрочно присвоили очередное воинское звание комбриг. И наградили юбилейной медалью 'ХХ лет РККА'. За успехи в бэпэ и тэпэ. А месяц назад, на ноябрьские праздники дали комдива. Опять же досрочно.

Потому что он отлично знал свое дело! И был безгранично предан делу партии и лично товарищу Сталину!..

Пока восьмидюймовки громили береговую батарею, оба артполка восемьдесят четвертой стрелковой дивизии вместе с приданым ей артполком РГК вели контрбатарейную борьбу с финским седьмым полевым артиллерийским полком, огневые позиции которого располагались в глубине вражеской обороны. А отдельный артдивизион ПТО, переброшенный по приказу Парсегова на плацдарм, приступил к расчистке проходов в надолбах. Для танков.

Триста пятьдесят пятый отдельный танковый батальон, входивший в состав восемьдесят четвертой дивизии, насчитывал четырнадцать Т-26 и двадцать Т-37. Еще одна танковая рота (шестнадцать Т-38) имелась в разведбате.

Правда, после двухдневного марш-броска, форсирования водной преграды и яростных атак укрепленного района это число значительно уменьшилось. Пять танков лежали на дне Тайпален-йоки. Вместе с экипажами. Четыре стояли подбитые посреди снежного поля (застряли на надолбах и были оставлены танкистами, а потом сожжены финской артиллерией). Три (в том числе, два Т-26) вышли из строя по техническим причинам. И до сих пор, несмотря на усилия зампотеха, обратно в строй еще не встали. Впрочем, рано или поздно должны были. Встать в строй. Поэтому комбат числил их в стратегическом резерве.

В итоге по состоянию на десять утра восьмого декабря советское командование располагало в районе Тайпале двенадцатью Т-26, шестнадцатью Т-37 и десятью Т-38. Не считая пятнадцати бронемашин. То есть, обладало абсолютным количественным и качественным превосходством в бронетанковых и мотомехчастях. Поскольку у финнов таковых не имелось вовсе.

Это, конечно, были не Т-28, боевую работу которых Парсегов высоко оценил во время штурма УР 'Мялкеля'. Но, как говорится, на безрыбье и Т-26 сойдет! И даже пулеметные Т-37 и Т-38. Для прикрытия наступающей пехоты. Тем более что, судя по данным разведки, противотанковая артиллерия противника на данном участке отсутствовала. Полностью. За ненадобностью. Поскольку самонадеянное белофинское командование танковых атак на данном участке не ожидало...

Пока работала артиллерия, Парсегов формировал и инструктировал штурмовые отряды. В которые были отобраны самые опытные бойцы и младшие командиры со всей дивизии. Хотя для этого пришлось кое-кому из среднего и старшего комсостава крепко прочистить мозги. И разъяснить политику партии. В этом вопросе. Вплоть до снятия виновных с должностей и отдания их под суд.

Миндальничать Парсегов ни с кем не собирался. И не миндальничал!

Потому что ОтИБОНа у него не было. А брать укрепрайон было надо!

В состав каждого штурмового отряда входила группа разведки (разведчики и саперы). Которая разведывала и готовила проходы для группы разграждения (саперы и стрелки). Которая устраняла выявленные препятствия (мины, колючку и надолбы) и блокировала уцелевшие ДОТы и ДЗОТы, мешающие продвижению штурмовой группы (саперный взвод, два стрелковых взвода, взвод сорокапяток и танковый взвод). Которая уничтожала блокированные огневые точки, обеспечивая наступление стрелкового батальона. Который должен был прорвать первую оборонительную полосу и обеспечить ввод последующих эшелонов...

А дальше было, как везде. В смысле, также как и на остальных участках главной оборонительной полосы линии Маннергейма.

Бомбежка. Силами двух бомбардировочных авиабригад. Артподготовка. Силами трех артполков. Долбежка огневых точек прямой наводкой. Из восьмидюймовок. Расстрел надолбов. Из сорокапяток. Атака штурмовых отрядов. При поддержке сорока танков. Подрыв ДОТов и ДЗОТов. Атака стрелковых батальонов. Вплотную за огневым валом. Рукопашная в траншеях и блиндажах. И финита ля-ля, как говорится...

К исходу десятого декабря оборона белофиннов в районе Тайпале рухнула. Также как в районе Инкяля и Хумалиоки, Сумма и Лейпясуо, Муолаярви и Мялкеля.

С одним небольшим, но важным отличием.

После прорыва у Кивиниеми и броска пятидесятого корпуса на Ряйсяля, седьмая пехотная дивизия третьего армейского корпуса финской армии 'Перешеек' оказалась отрезанной от основных сил. Фактически попав в окружение. Поэтому командующий корпусом генерал-майор Хейнрикс предпочел отвести ее из-под Тайпале в Кякисалми.

Сам. Без подсказки. Если не считать рывок советских танков за таковую...

3. Наступала грозная броня...

Ленинградский фронт, середина декабря 1939 г.

...Добивание лежачих — очень грязная работа. Однако и грязную работу надо кому-то делать. И добивать! Тех, кто по-доброму не понимает. И не сдается. А продолжает отстреливаться...

В ходе штурма укрепленного узла 'Инкяля' двадцать первый ОтИБОН потерял семнадцать бойцов и командиров. Два танка и три БТП.

Потому что финны, даже подыхая, все равно продолжали стрелять! Затаившись, коварно пропускали атакующих вперед, а потом подло стреляли в спину!

Поэтому в плен их не брали. А выжигали огнеметами. Подрывали динамитом. Забрасывали гранатами. А потом достреливали. Недобитых. И поделом...

К вечеру шестого декабря ни одного живого белофинна в Инкяля не осталось, ДОТы были подорваны, а их гарнизоны уничтожены. Все! До последнего человека. Вместе с ДОТами. А егеря и шюцкоровцы, оборонявшие полевые укрепления, добиты. В этих самых укреплениях. Все! До последнего человека...

И тогда командир двадцать первой Пермской Краснознаменной стрелковой дивизии комбриг Ксенофонтов бросил в прорыв свои батальоны, а ОтИБОН отвел в тыл. На заслуженный отдых. И предоставил остервеневшим от бойни и потерь бойцам двое суток на приведение себя в порядок и восстановление сил.

Между тем разведбат капитана Угрюмова, двигаясь вдоль берега Финского залива в авангарде дивизии, вышел к узлу обороны 'Хумалийоки'.

Хотя 'узел обороны' — слишком сильно сказано. Два старых одноамбразурных ДОТа фронтального огня у Приморского шоссе и два у железной дороги Терийоки — Койвисто — Виипури. Плюс несколько ДЗОТов, четыре ряда надолбов на шоссе и завалы в лесу, опутанные колючкой. Да два взвода егерей и отряд шюцкора. На все про все.

Шестидюймовая береговая батарея, расположенная в Руонанниеми и способная доставить много неприятностей наступающим, была разнесена в пух и прах еще пятого числа. Пикирующими бомбардировщиками ДБ-3 и СБ-бис восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка осназ Героя Советского Союза полковника Байдукова.

Судя по всему, белофинны считали оборонительную полосу под Инкяля неодолимой. И на то, что Красная Армия доберется до Хумалийоки, не рассчитывали. Да, просчитались. А может, просто не хватило денег. На строительство еще одного многоамбразурного трехэтажного 'миллионера'.

Однако ДОТы — есть ДОТы. Даже если они старые. И одноамбразурные.

Нарвавшись на плотный огонь, капитан Угрюмов на рожон не полез. А смысл? Плетью обуха не перешибешь! Раз не удалось проскочить на плечах улепетывающего противника, значит, надо по-умному. Как положено! Сначала разведка. Потом прямая наводка. Из восьмидюймовых. А уже потом, 'За Родину! За Сталина! За ВКП(б)!'. Вслед за танками. И огневым валом.

Эта процедура, с таким успехом опробованная пару дней назад, произвела на капитана неизгладимое впечатление! Однако у вышестоящего командования, в лице комдива, на этот счет имелось иное мнение. И бросать отдельный инженерный батальон особого назначения на каждый ДОТ или ДЗОТ оно не собиралось.

Тем не менее, учитывая ограниченные огневые возможности разведбата (три миномета и девять пулеметов) и приданного ему отдельного танкового батальона (точнее, того, что от него осталось) командование приняло решение усилить их мощь дивизионом бронепоездов, прибывшим на только что освобожденную станцию Куолемаярви и поступившим в распоряжение командира двадцать первой дивизии. Который, воспользовавшись неожиданным подкреплением, решил приберечь ОтИБОН на черный день. В смысле, до штурма следующей оборонительной полосы.

Точнее, следующих. Потому что помимо Выборгской тыловой позиции (до двадцати ДОТов и сотня ДЗОТов!) и расположенных перед ней шести промежуточных линий обороны с развитой системой противотанковых и противопехотных заграждений, по данным разведки, на окраинах города имелась еще одна оборонительная полоса. Так называемая позиция прикрытия (еще пятнадцать ДОТов и до шестидесяти ДЗОТов!). Не говоря уже о том, что сам Выборг был когда-то пограничной крепостью. В связи с чем, постоянно укреплялся. Сначала шведскими королями, а потом русскими императорами. А теперь еще и белофиннами. Которые не пожалели усилий, чтобы превратить каждый дом в долговременную огневую точку. И таки превратили! Каждый дом! Предварительно выселив все гражданское население в глубь страны...

Докладывая Главному военному совету о результатах Муданьцзяньской наступательной операции, командарм первого ранга Конев особо отметил успешные действия бронепоездов. Благодаря которым удалось практически без потерь захватить тоннели в районе Гродеково — Пограничная. И тем самым обеспечить бесперебойное снабжение боеприпасами и ГСМ соединений Приморского фронта в ходе наступления.

Вступив в командование войсками Ленинградского фронта, и ознакомившись с планом наступательной операции, Конев настоял на усилении фронта двумя дивизионами бронепоездов. Так как дислоцирующиеся в районе Ленинграда несколько рот мотоброневагонов пятьдесят первого полка второй дивизии войск НКВД по охране железнодорожных сооружений и четвертой бригады войск НКВД по охране особо важных предприятий промышленности решали собственные боевые задачи, и отвлекать их для поддержки наступления не представлялось возможным.

Поэтому в конце ноября Ленинград из Украинского округа был переброшен первый дивизион бронепоездов, а из Белорусского — восьмой.

Правда, до последнего времени их использование было сильно затруднено. Поскольку все станционное хозяйство, мосты и значительная часть железнодорожного полотна были подорваны финнами во время панического бегства. А что не подорвано, то заминировано. И только теперь, после того как героическими усилиями саперных, строительных, рабочих, железнодорожных восстановительных и мостовых батальонов пути были введены в строй, армейские бронепоезда вступили в бой. А чекистские приступили к патрулированию железных дорог в прифронтовой полосе...

Первый отдельный Краснознаменный дивизион бронепоездов насчитывал один тяжелый и два легких БЕПО, три бронедрезины-транспортера ДТР, восемь пушечных железнодорожных бронеавтомобилей БА-10ЖД и двенадцать пулеметных БА-20ЖД, а также новейшую бронированную автомотрису МБВ, которая в составе дивизиона проходила войсковые испытания.

Советские бронепоезда имели типовую конфигурацию, принятую во всех армиях мира. Бронепаровоз посредине состава, две артиллерийских и одна зенитная бронеплощадка, а также четыре контрольные платформы с аварийным комплектом материалов и инвентаря (рельсы и шпалы, накладки и подкладки, болты и костыли, шпалоподбойки и подъемные башмаки, ящики с песком, лопаты, кувалды и ломы).

Легкий БЕПО (то есть, 'бронеединица полевая'), в соответствии с Боевым уставом бронесил РККА, предназначался для разрушения полевых укреплений и поражения живой силы, огневых средств и боевой техники противника в условиях ближнего боя. Для чего был оснащен двумя четырехосными двухбашенными бронеплощадками ПЛ-37 (две трехдюймовки и два пулемета 'Максим' в башнях плюс четыре 'Максима' по бортам) и двухосной зенитной бронеплощадкой СПУ-БП со счетверенным 'Максимом'. Еще одна зенитная установка (два 'Максима') стояла на тендере бронепаровоза. Толщина брони составляла от пятнадцати (дно и крыша) до двадцати миллиметров (борта и башни). Тяжелый бронепоезд был предназначен для прикрытия боевой работы легкого и имел на вооружении две четырехосные однобашенные бронеплощадки ВС-60 ('Максим' и стосемимиллиметровое орудие в башне плюс четыре 'Максима' по бортам) и зенитную СПУ-БП. База каждого бронепоезда состояла из черного паровоза, двух классных вагонов (штаб и санчасть), двух теплушек для личного состава, вагона кухни-бани, вагона-мастерской и броневагона-склада боеприпасов...

Итого: двадцать одно орудие и сто пятнадцать пулеметов! Закованных в броню. С такой огневой поддержкой можно было вскрыть любую оборону!

Кроме линии Маннергейма. Поскольку финским ДОТам ни семидесятишести, ни стосемимиллиметровые снаряды были не страшны. И капитан Угрюмов, и прибывший под вечер на его НП командир первого дивизиона бронепоездов майор Голенкин, прекрасно это знали. Но отступать не собирались. А искали решение. Вместе со своими начальниками штабов. И таки его нашли! Суворовское решение!

А пока отцы-командиры разрабатывали план атаки, группы разграждения, пользуясь ночной темнотой, прощупывали каждый метр железнодорожного полотна перед вражескими позициями. В поисках мин. И прочих противобронепоездных препятствий (выдернутых костылей, свинченных накладок, разъединенных и сдвинутых рельс и тэпэ). И сразу же их устраняли.

Благо, ночи в Карелии в декабре оч-чень длинные! Почти три четверти суток! И оч-чень темные. Ни звезд, ни Луны! Только тучи над головой. Низкие. Летящие. И снегопад. То бишь, метель. Которая воет. И метет. Хочешь, кувалдой стучи. Хочешь, кричи. Все равно, в десяти шагах ничего не слышно. И не видно...

К рассвету все было готово. Пути проверены. Подразделения сосредоточены.

Главный удар было решено нанести вдоль железной дороги. Силами первого отдельного Краснознаменного дивизиона бронепоездов. Который должен был доставить десантно-штурмовые группы вплотную к ДОТам. Вместе с взрывчаткой. И прикрыть их действия своим огнем. После чего двигаться дальше. На Хумалийоки. И Койвисто.

Впереди — разведка на двух бронедрезинах. Затем легкие БЕПО номер пятнадцать и семнадцать. С десантом. И две роты жэдэбронеавтомобилей. А за ними тяжелый бронепоезд номер тридцать один. Тоже с десантом. И третья ДТР. Замыкающая.

Бронеавтомотриса выполняла особое задание и действовала самостоятельно.

Одновременно с главным ударом, по ДОТам у Приморского шоссе наносился удар вспомогательный. То бишь, демонстративный. Силами одной роты разведбата двадцать первой стрелковой дивизии. При поддержке отдельного танкового батальона этой же дивизии. Кроме того, один взвод разведчиков был направлен в обход, через лес. Еще ночью. Хотя большой надежды на то, что к началу атаки он выйдет в тыл финнам, не было. Учитывая глубину снежного покрова, огромное количество гранитных валунов и лесные завалы, а также бурливую речку и многочисленные ручьи...

Под утро ветер стал понемногу стихать. Хотя все еще довольно сильно мело.

Начальник шюцкоровского караула, выставленного у железнодорожного моста через реку Кириойя, уже проснулся и завтракал, чем Бог послал, когда со стороны охраняемого объекта послышались выстрелы.

— Хялютюс! — поднял тревогу начкар, схватил свою берданку и с воплем 'Маннерхеймилле!' (За Маннергейма!) выскочил из блиндажа. На помощь часовому.

Однако воевать пока было не с кем.

— Ааве... Валкайнен ааве... — стуча зубами, повторял часовой снова и снова, как заведенный. — Луменвалкайнен...

Призрак... Белый, как снег...

Он и сам был весь белый от пережитого ужаса, этот бедолага. Начкар пожал плечами. И снял его с поста. Потому что у парня явно поехала крыша. Ни с того, ни с сего... Хотя, на самом деле, это было не так. В смысле, было отчего...

Вздымая снежный вихрь. Из-под колес. Со скоростью тридцать три метра в секунду. Огромной белой рыбиной. Внезапно выскочив из пурги. И предрассветного сумрака. Мимо часового пронесся МБВ. То бишь, бронеавтомотриса. Производства Ленинградского Кировского завода. Белая, как снег. Поскольку в связи с зимним периодом была выбелена известкой. Сверху донизу. От колес до орудийных башен...

Новейший мотоброневагон РККА имел обтекаемые обводы и своим силуэтом напоминал подводную лодку, по странной прихоти конструктора поставленную на рельсы и вооруженную тремя танковыми башнями с трехдюймовыми пушками. А также восемью пулеметами ДТ и пятью 'Максимами'. Двенадцатициллиндровый танковый двигатель М-17Т мощностью в пятьсот лошадей, позволял МБВ разгоняться до ста двадцати километров в час. А приемопередающая танковая телефонно-телеграфная радиостанция с поручневой антенной обеспечивала устойчивую телефонную связь на расстоянии до пятнадцати километров на ходу, и до тридцати — во время стоянки.

При той же толщине брони, что и у легкого бронепоезда, бронированная автомотриса несколько уступала ему в вооружении (три орудия и тринадцать пулеметов против четырех и восемнадцати, соответственно), но зато значительно (в два с половиной раза!) превосходила по скорости хода. А самое главное, была незаметнее. Потому что, во-первых, была в три раза короче (девятнадцать метров против пятидесяти восьми). А во-вторых, вместо парового котла и трубы, извергающей в небо пучки искр и клубы густого черного дыма, имела бензиновый двигатель с выхлопной трубой, выведенной под днище.

Экипаж МБВ состоял из сорока человек. Кроме того, в его чрево набилось еще три десятка разведчиков и саперов. В качестве десанта. Так что внутри было не повернуться. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде! В бою каждый штык дорог!

Особенно во время рейда во вражеский тыл. А перед МБВ была поставлена именно эта задача — прорваться, и навести в тылу врага полную панику! А также захватить мосты через реки Хумалийоки и Кириойя. И не допустить их подрыва. Потому что от станции Хумалийоки до Койвисто всего десять километров. А от Койвисто до Макслахти — двенадцать. Поэтому оба этих порта (и Макслахти, и Койвисто) можно было взять уже к ночи. Силами дивизиона бронепоездов. Если не придется тратить время на починку железнодорожных мостов (от нескольких часов до нескольких суток на каждый, в зависимости от размера и характера повреждений).

А, вот, после взятия Макслахти можно будет и передохнуть. И подождать. Пока подтянется вся дивизия. А самое главное, ОтИБОН! Потому что севернее, близ деревни Рёмпетти, уже начинались долговременные укрепления тыловой оборонительной полосы линии Маннергейма. Которые с наскока не возьмешь!

По данным разведотдела штаба фронта, узел обороны 'Рёмпетти' включал в себя пять пулеметных одноамбразурных ДОТов фронтального огня, два бетонных укрытия и один КП, а соседний (на северном берегу озера Нярьян-ярви) — семь пулеметных одноамбразурных ДОТов и командный пункт. А также полевые укрепления. Как оно и положено. ДЗОТы, окопы, рвы, колючая проволока и надолбы.

Одним словом, работа для ОтИБОНа...

Поселок Хумалийоки был одним из самых больших в волости (более трех сотен домов!) и тянулся вдоль берега Финского залива на протяжении восьми километров.

Раньше здесь проживало почти полторы тысячи человек. Которые этой осенью все поголовно были эвакуированы в центральные районы Финляндии. После чего часть зданий (на окраинах и перекрестках) была превращена в огневые точки. А остальные заколочены. Сжигать и взрывать их не стали, понадеявшись, что Красная Армия умоется кровью на подступах к линии Маннергейма. И застрянет. А там, глядишь, Лига Наций вмешается. В лице Англии и Франции. И загонит русского медведя обратно в берлогу. Побои зализывать. И лапу сосать.

Но эти расчеты не оправдались. Лига Наций (в лице Франции и Англии) сыпала трескучими политическими заявлениями, а Красная Армия, не обращая на них никакого внимания, наступала. Так и не застряв на подступах. А даже наоборот. Крушила один узел обороны линии Маннергейма за другим. Точнее, крушила их все одновременно!..

Проскочив мост, бронеавтомотриса резко сбросила скорость и, остановившись, высадила разведгруппу. Которая (бегом-марш!) отправилась обратно. Чтобы сменить шюцкоровский караул у моста через Кириойю. И обеспечить охрану и оборону означенного моста до подхода главных сил.

Начкар, воинственность которого сразу испарилась, как только он почувствовал лезвие ножа у собственного горла, оказался на удивление разговорчив и много чего знал (в отличие от своих подчиненных). В том числе, где заложен фугас. И где проложен кабель для его подрыва. Поэтому был оставлен в живых (в отличие от своих подчиненных). Пока не выложил, что знал.

Разминировав мост, разведчики заняли стрелковые ячейки на подступах к нему, установили 'Дегтярев' и приготовились встретить бегущих белофиннов. Которые скоро попрут со своих позиций. Под напором стали и огня. В смысле, первого отдельного Краснознаменного дивизиона бронепоездов...

Тем временем, бронеавтомотриса на малой скорости подошла к входной стрелке станции Хумалийоки. И взяла ее под охрану. Путем снятия часового. Совершенно опешившего при виде выплывшего из снегопада огромного трехбашенного монстра и выскочивших из него, не дожидаясь полной остановки, дьяволов в белых маскхалатах.

Точно также, без единого выстрела, был взят под охрану и вокзал — одноэтажный деревянный барак, выкрашенный, как и все остальные вокзалы четвертого класса на финской стороне перешейка, в красный цвет с белыми наличниками. Прочие станционные постройки (три сарая и водонапорная башня) тоже достались победителям в полной сохранности. Как и мост, находящийся менее чем в километре от станции.

Разобравшись с ближайшими задачами, МБВ двинулся назад, чтобы ударить по ДОТам с тыла. И эта помощь была не лишней...

К этому времени уже совсем рассвело, а снегопад прекратился. Поэтому видимость была отличной. Кроме того, пути на этом участке были проложены по прямой и хорошо просматривались. Заметив приближение атакующих, хитрые белофинны пропустили бронедрезины вперед, а под бронепоездом взорвали фугас. Заложенный глубоко под насыпью еще летом. Отчего саперы его и не обнаружили во время ночного поиска.

Удар был неожиданным и очень опасным! Потому что мог надолго задержать наступление. И задержал бы! Да, только поторопились финны с подрывом фугаса! Выдержки не хватило. А может, глазомер подвел. Из-за отсутствия боевого опыта.

Так или иначе, но взрыв произошел под контрольными платформами. Которые, собственно, для этого и были предназначены. И благополучно свалились под откос. А сам бронепоезд практически не пострадал, сдал назад и открыл огонь по вражеским позициям, прикрывая действия бригады ремонтников. Которые не раз отрабатывались на полигоне. С той разницей, что сейчас ружейно-пулеметный огонь не обозначался холостыми патронами, а велся противником!

И тогда военком БЕПО номер пятнадцать политрук Скворцов, лично возглавивший рембригаду, приказал поставить дымовую завесу.

Свиста пуль политрук не боялся. И под обстрелом ходил в полный рост. Не кланяясь! Демонстрируя бойцам свое абсолютное бесстрашие. И вдохновляя их на боевые подвиги! За нашу Советскую Родину! За товарища Сталина! За ВКП(б)!

Однако должен был наступить на горло песне. Потому что был обязан принять все меры для выполнения поставленной задачи. Для чего обеспечить прикрытие фронта ремонтных работ от вражеского огня. Любыми средствами! Вплоть до контратаки. Если потребуется. И даже с помощью дымзавесы. Хотя это и смахивало на трусость.

Но, приказ — есть приказ! Командир бронедивизиона майор Голенкин выразился однозначно: 'Выполнить и доложить!' А военком дивизиона батальонный комиссар Петров добавил от себя: 'Любой ценой!' А командир БЕПО старший лейтенант Левченко рекомендовал. В форме приказа. 'Поставить дымзавесу! Сразу же! Как только ремонтная бригада выйдет на полотно!' Поэтому. Делать нечего. Пришлось на горло песне наступить. На этот раз...

Повреждение рельс механическим путем или подрывом на небольшом расстоянии (не более четырех-пяти звеньев), в соответствии с Боевым уставом бронесил РККА, при исправности верхнего строения пути и отсутствии противодействия противника требовало от тридцати до сорока пяти минут. Учитывая размеры образовавшейся после взрыва воронки и плотный пулеметный огонь, три часа, потраченных бойцами на засыпку ямы и восстановление путей, тянули на отлично! А несколько раненых только подтверждали героизм участников подвига... Но это потом! В смысле, представление участников подвига к заслуженным правительственным наградам. А сейчас...

— За нашу Советскую Родину! За товарища Сталина! За ВКП(б)! Ур-ра!..

И пошел, командою взметен. По родной земле карельской. То бишь, по рельсам. Броневой дивизион. Он же первый отдельный Краснознаменный. И остановить его было невозможно. Поскольку пули винтовочного калибра бронированным единицам были, что слону дробина. В смысле, как об стенку горох. А полевой артиллерии на этом участке у финнов не имелось. Финское командование считало, что для обороны Хумалийоки, если, паче чаяния, красные все-таки сумеют каким-то образом сюда просочиться (что маловероятно) хватит и одной береговой батареи.

Вероятно, так и было бы. Потому что советские тяжелые, дальние и скоростные бомбардировщики могли бомбить эту батарею до посинения. Но так и не выбомбить. До самого Нового Года. Так что пришлось бы бронеединицам Голенкина оч-чень солоно! Если бы не пикировщики Байдукова.

К ночи зачистка Хумалийоки была завершена, а бронепоезда ворвались в Койвисто. Которое весело горело. И было совершенно пустым. В чем майор Голенкин быстро убедился. А, убедившись, двинулся дальше. На Макслахти...

К этому времени узлы обороны 'Кархула' и 'Суммаярви' были уже вскрыты. Поэтому финны решили выпрямить линию фронта. В срочном порядке. В смысле, смазать пятки салом. И отойти с полуострова Киперорт на заранее подготовленные позиции. Поближе к Виипури. А заодно эвакуировать гарнизоны береговых батарей с островов Бьорке, Тиуринсаари и Пийсаари. Туда же.

И смазали. И эвакуировали. А матчасть взорвали...

Пятьдесят девятый стрелковый корпус комдива Селиверстова (тридцать девятая Тихоокеанская, пятьдесят девятая Краснознаменная и пятидесятая стрелковые дивизии) действовал на правом фланге Первой Отдельной Краснознаменной армии. И к шестому декабря вышел на линию Перкярви — Лавола — Кюреля — Пяллиля.

Главный удар армия наносила на Сумма-Хоттиненском направлении. Силами двадцать второй й и двадцать шестой стрелковых дивизий двадцать шестого корпуса. При поддержке девятой, одиннадцатой и семнадцатой железнодорожных батарей Береговой обороны КБФ, триста пятнадцатой, триста шестнадцатой и триста семнадцатой крупнокалиберных батарей РГК, четыреста сорок седьмого корпусного гаубичного, сорок третьего и сорок девятого корпусных тяжелых артполков. А также отдельной роты тяжелых танков и девяностого отдельного танкового батальона двадцатой тяжелой танковой бригады имени С.М.Кирова.

Своими активными действиями Селиверстов должен был не допустить удара во фланг и тыл двадцать шестого корпуса. А также обеспечить ввод в прорыв частей двадцать восьмого стрелкового (сто тридцать восьмая, сто сороковая и сто пятидесятая стрелковые дивизии) и одиннадцатого танкового (тридцать девятая и сороковая легкотанковые и десятая стрелково-пулеметная бригады) корпусов.

Узлы обороны 'Лейпясуо', 'Суурниеми' и 'Муолаанкюля', которые должны были атаковать бойцы пятьдесят девятого корпуса, ничем не уступали тем, которые громили бойцы двадцать шестого. Такие же ДОТы и ДЗОТы. Только числом поболе. А зона затопления — пошире. Ну, и все остальные прелести. Заросшие непролазным лесом сопки и лощины, незамерзающие болота и озера, речки и речушки, ручьи и ручейки...

Пятидесятый отдельный инженерный батальон особого назначения штурмовал укрепузел 'Муолаанкюля', расположенный в межозерном дефиле Муолаан-ярви — Яюряпяян-ярви и представлявший собой хорошо продуманную систему из двадцати двух многоамбразурных долговременных огневых точек. Не только пулеметных, но и пушечных. Стены и крыша ДОТов достигали двух метров толщины, напольные стенки были завалены многометровой подушкой из гранитных валунов, местность в секторах обстрела расчищена от деревьев, а подходы прикрыты проволочным заграждением.

Пятьдесят девятый ОтИБОН долбил узел обороны 'Суурниеми', находившийся между озером Муолаан-ярви и болотом Суурсуо. Пять многоамбразурных ДОТов фланкирующего огня с пулеметными казематами, казармами для личного состава и наблюдательными бронекуполами, а также бетонное ротное укрытие с амбразурами для автоматов и двухэтажный батальонный командный пункт с двумя бронекуполами и подземной отапливаемой казармой на сорок человек. И (само собой, а куда без них!) ДЗОТы, пулеметные ячейки, окопы и колючая проволока.

Все ДОТы укрепленного узла 'Суурниеми' и большая часть 'Муолаанкюля' были построены этим летом по чертежам, которые привез с собой один из самых известных фортификаторов Европы генерал-майор бельгийской армии Баду. Нанятый за оч-чень большие деньги! И, надо сказать, честно их отработавший.

Тридцать девятому ОтИБОНу достался 'Лейпясуо' — пять одноамбразурных ДОТов фронтального огня, простреливавших местность вдоль полотна железной дороги в двух километрах юго-восточнее одноименной станции, и два ДОТа-'миллионера' еще двумя километрами юго-восточнее, у моста (ясное дело, взорванного!) через реку Перонйоки.

Сама по себе река была небольшой — шириной до семи метров и глубиной до одного. Но после строительства плотины разлилась во все стороны. Почти на километр. А глубина кое-где превысила три с половиной метра...

Впрочем, как раз, с плотиной особых проблем не возникло. Полтонны динамита. И дело сделано! После точечного удара, нанесенного силами одной мотострелковой роты (на БТП) и саперного взвода (в бронесанях) при поддержке отдельной танковой роты ОтИБОНа, уровень воды в Перонйоки упал до обычного.

Поверхность водохранилища замерзнуть, как следует, не успела. Поэтому тонкий, слегка присыпанный снегом, лед осел на грунт. И только. Приятного в передвижении по этим торосам было мало. Но хотя бы можно было передвигаться.

А, вот, если бы вода простояла еще пару месяцев и была спущена, скажем, в конце января, то вся местность перед финскими позициями стала бы непроходимой для бронетехники и тяжелой артиллерии на механической тяге. Из-за крещенских морозов толщина ледяного купола могла достигнуть тридцати сантиметров и более. И после спуска воды он мог повиснуть на разных неровностях. И прекрасно держал бы пехоту. А танки, трактора и пушки проваливались бы под лед.

Советское командование о таком белофиннском коварстве, само собой, не догадывалось. Но решило, что слить воду не помешает. А даже наоборот. И приняло необходимые меры. Так что, на этот раз у финнов ничего не вышло...

Огневыми средствами тридцать девятый ОтИБОН был обеспечен не хуже других. Пока орудия пятнадцатого артиллерийского, семьдесят восьмого гаубичного и пятьдесят девятого корпусного артиллерийских полков били с закрытых позиций по финским траншеям и пулеметным ячейкам, две двенадцатидюймовых гаубицы тридцать четвертой крупнокалиберной артиллерийской батареи особой мощности и четыре восьмидюймовых гаубицы сто шестнадцатого отдельного гаубичного артиллерийского дивизиона РГК трое суток молотили 'миллионеры' прямой наводкой.

ДОТы продержались так долго (целых трое суток!) только потому, что их стенки были прикрыты пачкой из семи пятисантиметровых стальных листов.

Однако тяжелые осколочно-фугасные и бетонобойные снаряды таки свое дело сделали. И тяжелые фугасные авиабомбы тоже. Поэтому к вечеру девятого декабря оба 'миллионера' были, наконец, приведены к молчанию.

И тогда к делу приступили саперы. Которые всю ночь работали, не покладая рук. И следующие день и ночь. И таки свое дело сделали. И восстановили железнодорожный мост через Перонйоки.

И пошел, командою взметен! По родной земле карельской. То бишь, по рельсам. Восьмой отдельный Ясловский дивизион бронепоездов. Впереди — разведка на двух ДТР. Потом легкие бронепоезда номер шестнадцать и девятнадцать. С десантом. И две роты жэдэбронеавтомобилей. А затем тяжелый БЕПО номер двадцать один. Тоже с десантом. И третья бронедрезина. Замыкающая. Как положено! По уставу.

А вслед за ними по колонным путям, гатям и переправам, наведенным к этому времени героическими усилиями бойцов и командиров десятого дорожно-строительного полка, на Лейпясуо двинулись танки, бронетранспортеры и тяжелая артиллерия тридцать девятого отдельного инженерного батальона особого назначения.

И все остальные части и подразделения тридцать девятой Тихоокеанской стрелковой дивизии. А двое суток спустя и пятидесятой, и пятьдесят девятой Краснознаменной, потому что именно здесь, под Лейпясуо, наметился успех.

А, вот, под Муола наступление забуксовало...

Что было не удивительно. Поскольку именно этот, центральный участок главной оборонительной полосы линии Маннергейма (вдоль шоссе Майнила — Кивеннапа — Муола — Виипури), начальник финского генштаба генерал-лейтенант Эш считал наиболее опасным. Наряду с Сумма-Хоттиненским направлением (вдоль шоссе Терийоки — Уусикиркко — Сумма — Виипури) и 'Кивиниемским горлом'. Поэтому и укреплял их в первую очередь. И не ошибся. Ни в отношении первого, ни в отношении второго, ни в отношении третьего. Но. Ошибся. В отношении Красной Армии. Считая, что она нанесет главный удар или там, или там, или там. В соответствии с канонами стратегического искусства. А она нанесла его и там, и там, и там! А, кроме этого, в Приладожье. И в Северной Карелии. И в Лапландии. И в Заполярье.

Кое-где героическими усилиями регулярных войск и народного ополчения красных удалось задержать. Как, например, в районе Муола или Тайпале. Но, в общем и целом, картина была совершенно безрадостной. Кое-где неумолимо переходя в катастрофическую. Как, например, в районе той же Суммы. Или Рованиеми.

К исходу второй недели боев Красная Армия взломала линию Маннергейма на всем ее протяжении и вышла к Выборгу. Который весело горел. Точнее, догорал.

Потому что девятого и десятого декабря был подвергнут бомбовому удару. Силами Первой и Третьей авиационных армий РГК, ВВС КБФ и Ленинградского фронта, Первой Отдельной Краснознаменной и Тринадцатой армий. Которые совершили более пяти тысяч самолето-вылетов (в том числе, четыре тысячи — бомбардировщики).

После выселения жителей и переоборудования жилого фонда в оборонительные сооружения город превратился в укрепрайон, то есть, военный объект, так что никаких проблем морально-этического характера, связанных его уничтожением, не было...

Всесторонне проанализировав результаты варварских бомбардировок мирных испанских городов фашистскими убийцами из Легиона 'Кондор', советская военно-воздушная мысль (в лице начштаба ВВС комкора Арженухина, сражавшегося в Испании и собственными глазами видевшего эти результаты) пришла к выводу, что современный город с высокой плотностью застройки сам по себе является мощным оружием. Которое можно привести в действие с помощью фугасных и зажигательных бомб.

Творчески развив научные принципы организации массированных бомбардировок крупных населенных пунктов, и применив их этим летом на практике в Японии, советская военно-воздушная мысль не стала останавливаться на достигнутом, развила их еще дальше и применила в Финляндии...

При этом были максимально учтены отличия японской и западноевропейской градостроительных школ (принципы застройки, архитектурные традиции, технология строительства, виды стройматериалов, строительные нормы и правила).

На японские города, представляющие собой скопище одноэтажных деревянных хибар с бумажными межкомнатными перегородками, сбрасывались мелкие бомбы. Зажигательные (в целях создания максимального числа очагов пожара) и осколочно-фугасные (в целях поражения максимального числа разбегающихся самураев). Выборг же (как и другие западноевропейские средневековые города-крепости) теснился на небольшой площади и был застроен многоэтажными каменными домами с толстыми стенами, деревянными перекрытиями и черепичными крышами. Поэтому для его разрушения был разработан другой способ. Соответствующий европейской специфике.

Сначала тяжелыми фугасными бомбами (тонными и полутонными) по Выборгу отбомбились три сотни ТБ-3. При этом во всех домах без исключения были выбиты окна и двери, у большинства сорвана черепица с крыш и повреждены стены.

А потом начался огненный шторм!

Три с половиной сотни ДБ-3 и шесть с половиной сотен СБ высыпали на город семьсот тонн зажигательных авиабомб. А затем, уже под вечер, повторили налет еще раз. И высыпали столько же...

При попадании зажигательной бомбы пламя, вспыхнув на чердаке, тянуло воздух с улицы через выбитые окна, словно камин. И потушить его было уже невозможно.

Выборг пылал как огромная свеча! Зарево было видно из Ленинграда и Котки! А, может, даже из Хельсинки!

Одновременное возгорание сотен домов создало на площади в несколько квадратных километров тягу невиданной силы! Ветер, направленный в сторону пожара, дул со скоростью шестьдесят метров в секунду! Город превратился в гигантскую огнедышащую печь, засасывающую в себя воздух со всей округи...

Это был ужасный огненный ураган!

Впрочем, ураган (то есть двенадцатибалльный шторм по шкале Бофорта) — это ветер, дующий со скоростью всего лишь тридцать два с половиной метра в секунду.

На следующий день бомбардировка была повторена. Хотя нужды в этом уже не было. Как, впрочем, не было нужды и штурмовать это пепелище. Где не могло остаться ничего живого. И не осталось...

4. И по лесам, по сопкам, по воде...

Ладожское озеро, середина декабря 1939 г.

...Численное превосходство, несомненно, является одним из главных условий успешного наступления. Но таки не самым главным...

Потому что врага бьют не числом, а умением. Как учил генералиссимус Суворов. И, кстати, сам неоднократно это проделывал. Одержав все свои победы над численно превосходящим противником. Громя и регулярные части, и народное ополчение. За что и получил от благодарного отечества титул графа Рымникского и князя Италийского.

Не случайно суворовская 'Наука побеждать' была переиздана в восемнадцатом году. По прямому указанию товарища Ленина! Огромным, по тем временам, тиражом. И стала настольной книгой каждого красного командира.

Но впрок пошла не всем...

Командованию Карелфронта удалось создать на Сортавальском направлении пятикратное превосходство в живой силе, двадцатикратное — в артиллерии, абсолютное — в бронетанковой технике и авиации. Что, казалось бы, должно было гарантировать полный и безоговорочный успех.

Однако это только казалось.

К концу первой недели наступления неудержимый порыв бойцов пятьдесят шестой и сто пятьдесят пятой стрелковых дивизий первого стрелкового корпуса Восьмой армии наткнулся на ожесточенное сопротивление противника, закрепившегося на заранее подготовленных позициях на рубеже Китиля — Руокоярви — Сюскуярви. И разбился как штормовая волна о гранитный берег. Хотя двум советским дивизиям (шесть стрелковых и шесть артиллерийских полков, более шестисот орудий и минометов, полторы сотни танков и бронеавтомобилей!) противостояло всего два пехотных и один полевой артиллерийский полк белофиннов.

Правда, противостояли они не просто так, а засев в окопах полного профиля, вырубленных в граните. В узких межозерных дефиле и на господствующих высотах. Прикрывшись с фронта противотанковыми рвами, минными полями и многорядными заграждениями из колючей проволоки. А также всяческими водными преградами.

А ведь это была всего лишь первая линия обороны! По данным разведотдела штаба фронта вдоль реки Янисйоки, от берегов Ладоги до озера Янис-ярви, протянулся мощный укрепрайон, построенный еще в середине двадцатых годов. Полтора десятка бетонных долговременных огневых точек и несколько десятков деревоземляных...

Севернее, на правом фланге первого корпуса, дела шли еще хуже. Семьдесят пятая стрелковая дивизия и тридцать четвертая легкотанковая бригада застряли, ни туда, ни сюда, между реками Уксунйоки и Лоймоланйоки. Три стрелковых и два артиллерийских полка при поддержке почти трехсот танков и сорока бронеавтомобилей никак не могли преодолеть оборону одного пехотного полка, усиленного артбатареей, двумя егерскими подвижными батальонами и несколькими отрядами шюцкора.

Впрочем, егеря и шюцкоровцы в ДОТах и ДЗОТах не отсиживались. А бегали на лыжах. Прекрасно зная местность, и отлично ориентируясь в родных лесах, сопках и озерах. И наносили внезапные и очень болезненные удары по советским колоннам, растянувшимся вдоль шоссе, зажатого этими самыми лесами, сопками и озерами.

Тяжелее всего пришлось тыловикам — шоферам, ездовым и прочим обозникам, вооруженным одними винтовками и воевать ни разу необученным. Мобилизованные из народного хозяйства вместе с материальной частью (полуторками, лошадьми и повозками), все они надели буденовки лишь месяц-другой назад. Чтобы сразу после бани, строевого смотра и сверхкраткосрочного курса молодого бойца (три патрона в белый свет, как в копеечку) снова взять в руки свои вожжи или сесть за баранку.

Устроив засаду, финны открывали ураганный огонь из пулеметов и минометов. А снайперы тем временем выбивали командный состав. Прервав движение и посеяв панику, егеря и шюцкоровцы уходили в лес. Как призраки. Оставляя после себя лишь стреляные гильзы, пустые патронные цинки и ящики от мин. Однако вскоре, убедившись в собственной безнаказанности, они перешли от засад и коротких огневых налетов к планомерному рассечению и уничтожению советских колонн по частям.

В результате к десятому декабря часть подразделений тридцать четвертой бригады оказалась в тактическом окружении. И заняла круговую оборону. Посреди заснеженной, простреливаемой насквозь дороги. Комбаты один за другим выходили в эфир с просьбой о поддержке. Но штаб бригады, отрезанный от основных сил в узкой лощине между двумя заросшими лесом гребнями, сам нуждался в срочной помощи...

Командир тридцать четвертой легкотанковой бригады им. С.С.Каменева комбриг Кондратьев, несмотря на свой молодой возраст, был опытным боевым командиром. В Испании командовал первым отдельным интернациональным танковым полком. Сражался под Фуэнтес-де-Эбро, Теруэлем и Монт-Альбаном. За мужество и героизм был награжден орденом Красного Знамени и медалью 'За отвагу'.

После возвращения на Родину 'Антонио Льянос' (он же Степан Кондратьев) как и остальные советские добровольцы, отличившиеся в боях с мятежниками — танкисты, летчики и моряки — быстро пошел в гору. Был назначен командиром бригады и получил внеочередное воинское звание. Шагнув из майоров сразу в комбриги.

Впрочем, сам он считал выдвижение 'испанцев' на высокие командные должности вполне заслуженным. И своевременным. Красной Армии срочно требовались обстрелянные боевые командиры, имеющие опыт современной войны. Потому что она, эта война, уже стояла на пороге. Столкнувшись в Испании с фашизмом лицом к лицу, Степан ни на минуту в этом не сомневался. И оказался прав.

Испания была всего лишь пробой сил. Перед большой европейской войной. Точнее, была ее началом. Потому что в ней прямо или косвенно участвовали все европейские страны. Одни (Италия и Германия) осуществляли открытую интервенцию против суверенного государства, другие (СССР) оказывали военно-техническую помощь законному правительству, третьи (Великобритания, Франция и прочий еврокомитет по 'невмешательству') оказанию этой помощи мешали, как только могли.

Покончив с Испанской республикой, Германия, уже имеющая опыт 'мирного' воссоединения с Австрией, также мирно 'воссоединилась' с Судетской областью, а затем и со всей остальной Чехословакией. Под аплодисменты англо-французских соглашателей. Полагавших, что тем самым аппетиты фюрера будут утолены. Но сильно просчитавшихся. И оказавшихся в той самой яме, которую они так упорно рыли для Советского Союза. В смысле, в состоянии войны с Германией.

Год назад европейская война полыхала лишь на территории Испании. Потом, прыгая с крыши на крышу как разбушевавшийся пожар, ее пламя перекинулось в Польшу. И вскоре охватило всю Западную Европу и Северную Атлантику. Чтобы в любой момент перекинуться на весь мир.

Так что времени на раскачку у свежеиспеченного комбрига не было. В том числе, еще и потому, что оба его предшественника — комбриг Поляков и полковник Стольник — оказались врагами народа, троцкистскими выкормышами, фашистами и шпионами (такой же 'пятой колонной', как и та, из-за подлого предательства которой он потерял столько отличный парней под Фуэнтес-де-Эбро!). И предстояло приложить много усилий, чтобы исправить нанесенный ими вред и выкорчевать насаженные этой мразью плевелы — низкую боеготовность, безынициативность, расхлябанность и пьянство. А еще, и это являлось самым главным, он должен был передать подчиненным свой богатый боевой опыт. И научить их тому, что нужно на войне.

Собственно говоря, ему и самому не помешало бы подучиться. В Военной академии имени товарища Фрунзе, например. Чтобы лучше ориентироваться в вопросах применения крупных бронетанковых соединений и их взаимодействия с остальными родами войск в условиях современного боя. Хотя, с другой стороны, ученого учить — только портить! В Испании он этого современного боя хлебнул с избытком. И взаимодействия тоже. В смысле, отсутствия такового. И отлично понял, что танки без поддержки пехоты, артиллерии и авиации, очень быстро превращаются в братские могилы для своих экипажей.

За минувший год удалось сделать очень много. Мехводы (за исключением приписных, прибывших в конце сентября) были обучены движению в колонне, движению совместно с пехотой, движению зигзагами с использованием складок местности, коротким остановкам для стрельбы, текущему ремонту и техобслуживанию танков. При этом средний наезд составил более двадцати часов (даже с учетом приписных, которые за два месяца успели наездить лишь по четыре часа). Командиры танков стреляли на 'хорошо' и 'отлично' (в том числе пополнение, прошедшее краткосрочные курсы младшего комсостава). Подразделения и штабы были сколочены. И, в общем и целом, готовы к выполнению поставленной задачи.

Тридцать четвертая бригада должна была поддержать огнем, броней и гусеницами наступление семьдесят пятой стрелковой дивизии в направлении Суоярви — Лоймола — Маткаселькя и далее на Сортавала, а затем, двигаясь вдоль железной дороги Сортавала — Виипури, окружить финнов, засевших на Карельском перешейке.

Однако окружить финнов пока не удалось. А даже наоборот...

'В районе гибели колонны автобатальона и следовавшей за ним медсанроты установлено следующее: деревья в большинстве своем носят следы двусторонней перестрелки, что свидетельствует о вооруженном сопротивлении колонны. При осмотре установлено, что, несмотря на наличие смертельных ранений, значительная часть погибших носит следы пристреливания в голову и добивания прикладами. На теле младшего политрука Цейтлина во многих местах вырезаны пятиконечные звезды. Военфельдшер Смирнова была обнажена, и между ног у полового органа вставлена наша ручная граната. У большинства командного состава срезаны петлицы и нарукавные знаки. Орден 'Знак Почета', имевшийся у командира батальона капитана Петренко, вырван с материей'.

Начальник особого отдела тридцать четвертой легкотанковой бригады лейтенант госбезопасности Доронин подписал донесение, аккуратно свернул листок и положил в командирскую сумку. Хотя бойцы все еще продолжали подтаскивать и укладывать трупы. Которых набралось уже более двух сотен. Командир разведроты Николаев стоял рядом и нервно курил. Час назад, после долгого марша и короткого боя его разведчики отогнали отряд шюцкоровцев, подоспев на выручку атакованной колонне. Но так и не успев. Ее выручить.

Николаев смотрел на скрюченные, окровавленные тела с разбитыми головами, пулевыми и колото-резаными ранами. С трудом сдерживая бешеную ярость, кипевшую в груди. Слишком многих из них он знал лично. Помнил по именам. Или в лицо. Когда у них еще были лица. Помнил веселых и озорных медсестричек. И их такую же молодую и красивую, но строгую начальницу. В которую был даже чуть-чуть влюблен. И которая лежит сейчас перед ним. В снегу. На обочине. Прикрытая куском брезента. Поруганная и убитая. Финскими изуверами.

Они дорого заплатят за это, пообещал себе комроты. И сжал кулаки до хруста. Они! За это! Дорого! Заплатят!

Очень дорого! И очень скоро!..

Такого поворота событий (широкого использования белофиннами бандитской тактики) ни комбриг Кондратьев, ни его штаб, не ожидали. И на какое-то время потеряли управление. Но довольно быстро пришли в себя. И приняли решительные меры по уничтожению бандгрупп противника, просочившихся в наш тыл. Бросив на выполнение этой задачи мотострелковый батальон (вдоль шоссе и железной дороги) и разведбат (на лыжах через лес).

Командир первого корпуса комдив Голубев сначала недооценил возникшую опасность. А потом принялся всячески ее преувеличивать, пытаясь тем самым смягчить собственную вину за большие потери и задержку (фактически, срыв!) наступления.

К чести командующего Восьмой армией Еременко, он довольно быстро разобрался в ситуации, сложившейся на Сортавальском направлении. В смысле, разобрался, что комкор этой ситуацией не управляет. Да и как он мог ей управлять, находясь в Видлице? Более чем в ста двадцати километрах от места событий! Еременко приказал приготовить связной Р-5 и вылетел в штаб корпуса. Жалея, что не сделал этого раньше. И взял с собой начальника особого отдела. Чувствуя, что он понадобится. И не ошибся.

Комдив Голубев к собственной персоне относился с большим пиететом. В царской армии он был всего лишь поручиком. То бишь, 'Вашим благородием'. Зато, перейдя в стан победившего пролетариата, сумел дослужиться до персонального воинского звания 'комдив' (по старому — генерал-лейтенант!). И хотя все титулы были давно отменены, сам себя (про себя, само собой!) он титуловал (в шутку, конечно!) не иначе как 'Ваше превосходительство'. Как оно и положено согласно табели о рангах. Для третьего классного чина (а выше было только 'Ваше высокопревосходительство'!).

Впрочем, с таким образованием (Военная академия имени Фрунзе и Академия Генштаба) и послужным списком (член РКП(б) с девятнадцатого, в Гражданскую — комполка, затем — начальник Московской объединенной военной школы имени ВЦИК СССР, командир дивизии, завотделом Управления боевой подготовки РККА) он вполне мог добраться не только до второго класса, то бишь, стать командармом, но и (чем черт не шутит!) до первого. И стать Маршалом! Всего Советского Союза! Так что нынешнее свое назначение воспринимал лишь как очередную ступеньку на пути к этим сияющим высотам. Которые никоим образом не связывал с риском оказаться на передовой! Более того, полагал (и не раз в этом убеждался на примере старших товарищей), что 'генеральская' должность означает не только лампасы и дорогое сукно на шинель. Но и все остальное (продукты из спецраспределителя, персональный автомобиль и особняк!). Поэтому и здесь, в действующей армии, устроился, как положено. По чину.

'Командный пункт' Голубева произвел на Еременко неизгладимое впечатление! За два месяца новый командир корпуса (точнее, инженерный батальон по его приказу) сумел соорудить настоящий укрепленный узел площадью в два гектара, обнесенный тремя рядами колючей проволоки и прикрытый несколькими ДЗОТами и зенитной батареей. Посредине этой полевой крепости стоял рубленый пятистенок, украшенный русской резьбой. И отдельный барак для ординарцев, кухни, охраны и прочей обслуги. Кроме того, на территории 'КП' находились скотный двор и птичник, в которых содержались коровы (для свежего молока и масла), овцы (для шашлыков), свиньи (для колбас и окороков) и куры. А также небольшой коптильный заводик.

И это в то время, когда (согласно донесению начальника особого отдела) соединения и части корпуса (за исключением штакора и службы тыла, ясное дело!) испытывали серьезную нехватку во всех видах довольствия. А особенно — вещевого (зимнее обмундирование) и продовольственного! Накопленные запасы на складах не соответствовали потребности, а подвоз был крайне недостаточен из-за безобразного состояния дорог и отсутствия необходимого количества транспорта.

Еременко до революции тоже служил в царской армии. Как и Голубев. Но, в отличие от 'ихнего благородия', был рядовым. И эту 'белую кость' (в смысле, сволочь золотопогонную) ненавидел искренне и люто. И рубил безпощадно. В Первой Конной. Вместе с товарищем Сталиным, Ворошиловым, Буденным и Тимошенко! И военспецам тоже никогда не верил. Потому что, сколько волка ни корми, он все равно по-волчьи выть будет. Пока не издохнет! Не случайно все эти 'спецы' (командарм Шапошников — исключение, которое лишь подтверждает правило) оказались врагами народа!

О прибытии командующего Голубеву доложили, как только приземлился самолет. Но было уже поздно.

Во время доклада командир корпуса все время путался и перескакивал с одного на другое, то и дело сбиваясь на скороговорку. У него заметно тряслись руки. И градом катился пот. То ли оттого, что в избе было жарко натоплено. То ли оттого, что весу в нем было девять с лишним пудов (при среднем-то росте!). А может, от страха.

Широкое, квадратное лицо Еременко потемнело. На скулах играли желваки. И без того маленькие, колючие глаза сузились, превратившись в щелки. Было видно, что он едва сдерживается...

Но хватило его ненадолго. Не дождавшись окончания доклада, он подскочил к Голубеву и ударил его кулаком по лицу. С размаху. И еще! И еще раз! И снова!

— Р-р-растреляю! — рычал Еременко. — Твар-рь! Зажр-р-рался тут! Сволочь!

Комдив втянул голову в плечи, даже не пытаясь оказать сопротивление. И только всхлипывал при каждом ударе. Размазывая кровь по разбитой физиономии. А Еременко месил его как грушу. И матерился на чем свет стоит.

Все, кто находился рядом, онемели от неожиданности. Но вмешаться и остановить воспитательный процесс никто не посмел. Даже военком корпуса бригадный комиссар Шабалов. Который справедливо опасался оказаться следующим. Воспитуемым.

Потому что военный комиссар вместе с командиром несет полную ответственность за состояние и боеспособность соединения и за успешность его действий в бою. И обязан участвовать в разработке каждого решения и подписывать все боевые приказы совместно с командиром. И если командир несет единоличную ответственность за оперативное руководство войсками, то военный комиссар отвечает за четкую и безперебойную работу тыла на всех этапах боя.

Так что Шабалов опасался не зря. Но на этот раз обошлось. Все шишки (то бишь, синяки) достались Голубеву. Который был отстранен от должности. И откомандирован. В смысле, этапирован. В Петрозаводск. В распоряжение командующего фронтом. До выяснения. Причастности и степени виновности.

Наведя в корпусе порядок и убедившись, что начштаба комбриг Понеделин, назначенный врид комкора, должным образом осознал и полностью уяснил необходимость немедленного исправления ситуации (в том числе, передислокации штакора в Питкяранта), командарм вылетел в штаб фронта. Для решения вопроса о скорейшей высадке морского (точнее, озерного) десанта в тыл загнанного в угол и озверевшего противника...

Командующий Ладожской военной флотилией капитан первого ранга Трайнин времени даром не терял. Понимая, что еще одного провала ему уже не простят.

За неделю, прошедшую с момента побоища в Саунасаари, Трайнину ни разу не удалось поспать более четырех часов подряд. Зато теперь его флотилия была во много раз сильнее, чем в первый день наступления.

Во-первых, в Шлиссельбург пришли обещанные комфлота корабли. Канонерка 'Сестрорецк' (однотипная с 'Ораниенбаумом', который был уже снят эпроновцами с камней, отбуксирован и спешно ремонтировался), сторожевой корабль 'Пурга' (водоизмещение — шестьсот тридцать тонн, скорость — двадцать один узел, вооружение — трехтрубный торпедный аппарат, два сто и два сорока пяти миллиметровых орудия), два новейших быстроходных тральщика 'Шкив' и 'Гафель' (водоизмещение — четыреста сорок пять тонн, скорость — восемнадцать с половиной узлов, вооружение — одно сто и одно сорока пяти миллиметровое орудие). И четыре морских охотника.

Особенно командующего радовал тот факт, что все эти корабли (за исключением 'Сестрорецка') были специальной постройки, а их экипажи (включая и 'Сестрорецк') были укомплектованы настоящими военными моряками.

Во-вторых, морские охотники, получившие повреждения первого декабря, а также тральщики 'Москва' и 'Видлица', поврежденные второго, были уже отремонтированы и встали в строй. Кроме того, было закончено переоборудование всех остальных мобилизованных судов Северо-Западного речного пароходства. В результате флотилия пополнилась еще шестью тральщиками и тринадцатью сторожевиками. Боевая ценность которых, к сожалению, была невелика. Однако нести сторожевую службу и перевозить десант они могли. А большего от них и не требовалось.

В-третьих, шестого декабря на аэродроме под Шлиссельбургом приземлились девять СБ пятьдесят седьмого скоростного бомбардировочного авиаполка и эскадрилья И-16 пятого иап ВВС КБФ. Которые немедленно приступили к нанесению ударов по финским кораблям и судам. И в базах, и в открытом море (в смысле, озере).

Потому что приказ наркома об уничтожении белофинских Морских сил Ладожского озера надо было выполнять! В том числе, в части, касающейся проведения набеговой операции. Которую было приказано подготовить и провести в трехдневный срок! Задействовав для этого все наличные силы — морскую авиацию, надводные артиллерийские корабли и подлодки. А наличных сил, которые можно было бы задействовать в указанный срок, в наличии не было. Кроме морской авиации.

И подводных лодок.

Которых у Трайнина было целых две! И притом — наиновейших! То бишь, только что вошедших в состав флота. В смысле, только вчера. Вошедших. После ходовых испытаний, проведенных во время перехода из Ленинграда в Шлиссельбург. И уже на следующий день ушедших в свой первый боевой поход.

М-96 под командованием старшего лейтенанта Маринеско отправилась в район Сортавала, а М-97 под командованием старшего лейтенанта Мыльникова — в район Лахденпохья. Помимо отработки учебно-боевых задач в соответствии с планом боевой подготовки, лодки должны были обеспечить рекогносцировку подходов к вражеским базам, а также высадить на финский берег разведгруппы...

Малые подводные лодки типа 'М' при всех своих недостатках (ограниченная мореходность, малая автономность и слабое вооружение) были неплохими боевыми кораблями. При использовании по прямому назначению. Для обороны военно-морских баз от внезапных ударов тяжелых кораблей противника. А их 'недостатки' являлись оборотной стороной важнейшего достоинства — малых габаритов (длина — сорок четыре метра, ширина — три с небольшим), благодаря которым 'малютки' можно было перевозить по железной дороге в собранном виде (снимались только прочная рубка с ограждением, перископ, аккумуляторная батарея и якоря). Из-за отсутствия кораблестроительной базы на Дальнем Востоке пополнение возрождающегося Тихоокеанского флота могло осуществляться только этим способом. Пока не был освоен Северный морской путь.

Вслед за ТОФ малые подлодки получили все остальные флоты. И даже ЛВФ. Но если на Тихом океане, Балтике, Черном или Баренцевом морях, где имелись средние и большие подводные лодки, к 'малюткам' относились без должного почтения, то на Ладоге картина была иной. Потому что они полностью соответствовали условиям данного морского театра.

Ограниченная мореходность (лодка могла находиться в крейсерском положении при ветре силой не более семи баллов) и автономность (десять суток) тут не имели значения, позволяя 'малютке' пересечь озеро из конца в конец, даже не всплывая. А вооружение (сорокапятка и два торпедных аппарата) было вполне достаточным для того, чтобы справиться с любой посудиной, имеющейся у финнов. При этом она могла принять на борт до девяти тонн груза. Семь тонн топлива. Или десять бойцов с личным оружием. И незаметно доставить их в любую точку на берегу...

Прежнее командование КБФ преступным образом недооценило военно-морские силы и береговую оборону Финляндии, которые считало не заслуживающими внимания. За что и было недавно арестовано (а надо было бы уже давно!).

Командование Ладожской флотилии, глядя на вышестоящее руководство, тоже относилось к финнам весьма легкомысленно. До недавнего времени. Пока на собственном опыте не убедилось, что финские артиллеристы стрелять умеют. Поэтому при подготовке предстоящей десантной операции, директива о проведении которой поступила утром одиннадцатого декабря, особое внимание уделило разведке.

В ходе нескольких набегов, в которых участвовали 'Сестрорецк', 'Пурга', 'Шкив' и 'Гафель', были уточнены позиции белофинских береговых батарей на островах Хейнясенма, Мюкериккю, Валаам, Ристисари, Мантсинсаари и полуострове Уксалонпя. Все они имели по два шестидюймовых морских орудия (дальность стрельбы до семидесяти кабельтовых), сектора обстрела которых, перекрывая друг друга, прикрывали весь северный берег Ладоги. Наибольшую опасность представляли батареи Ристисари, Мантсинсаари и Уксалонпя, контролирующие пролив между Валаамским архипелагом и восточным берегом озера. Две последние все еще продолжали действовать, несмотря на то, что к этому времени уже находились в глубоком тылу наступающих советских войск. Командир первого корпуса преступным образом оставил их без внимания. За что и был недавно арестован (собственно говоря, не только за это, но и за это тоже, в том числе).

Так или иначе, теперь надо было эти батареи уничтожить! Любой ценой! Иначе пароходы и баржи с десантом дойти до Сортавала не имели никаких шансов...

Первые колонны сотой стрелковой дивизии, назначенной для проведения десантной операции, начали прибывать в Шлиссельбург к вечеру двенадцатого. А уже сутки спустя началась переброска в Видлицу восемьдесят пятого стрелкового полка. Один из батальонов которого после марш-броска до Карку должен был выбить финнов с Мантсинсаари, а остальные той же ночью выйти из Видлицы с тем, чтобы на рассвете четырнадцатого при поддержке кораблей Ладожской флотилии высадиться на островах Валаамского архипелага. Потому что ночью шестнадцатого мимо них пойдут основные силы десанта. На Сортавала.

Поэтому батареи должны быть уничтожены! Во что бы то ни стало! Потому что приказ о высадке никто отменять не будет. Ни при каких обстоятельствах!

За исключением погодных. Поскольку три четверти боевых кораблей флотилии (не говоря уже о баржах!) при свежем ветре (не говоря уже о крепком!) никуда не дойдут. Ни до Сортавала. Ни до Валаама. Ни до Видлицы. А разве что, до Кобоны.

В конце концов, когда ветер начал свежеть, именно так и пришлось поступить. В смысле, идти в Кобону. А затем по Староладожскому и Новоладожскому каналам в Свирицу. И уже там дожидаться погоды.

К счастью, долго дожидаться не пришлось. Операция была перенесена лишь на сутки. Которые командир сотой дивизии комбриг Ермаков использовал для тренировки своих подразделений. В посадке-высадке. И не пожалел. Потому что в ходе погрузки выяснилось, что рожденная в недрах штаба ЛВФ 'Ведомость посадки', согласно которой его бойцы рассаживались на корабли и баржи, была отпечатана неразборчиво. Да еще и с ошибками. Вследствие чего, вместо группы первого броска при высадке первыми у трапов оказывались санитары.

Документ срочно переделали. После чего посадку повторили. Еще два раза. В результате каждый боец точно знал, на какой причал бежать, у какого трапа строиться, в каком порядке грузиться, где размещаться и в каком порядке выгружаться.

Потирая синяки и шишки, набитые в узких корабельных проходах, красноармейцы вовсю костерили начальство, которое никак не хотело угомониться. Но костерили беззлобно. Так как в глубине души понимали его правоту. Потому что выгружаться, скорее всего, придется под огнем противника. И будет дорога каждая секунда.

Гораздо больше неприятностей выпало на долю 'малюток', застигнутых штормом в открытом озере.

Следуя каждая своим курсом, подлодки вели разведку и отрабатывали различные учебно-боевые задачи. Подойдя к Валааму и та, и другая погрузились на перископную глубину и дальше шли, уже не высовываясь. Пока окончательно не стемнело.

По данным воздушной разведки на подходах к Сортавала у финнов имелось несколько береговых батарей (на островах Мунатсунсари, Мустасари, Хонкасало и Хавус). Но вполне возможно были и другие. О которых разведка ничего не знала. Вот почему срочно требовался язык. Хорошо информированный. И разговорчивый.

Помначштаба флотилии капитан-лейтенант Слизкий, будучи старшим на борту, приказал командиру М-96 старшему лейтенанту Маринеско высадить разведгруппу на острове Хонкасало. Как можно ближе к берегу.

И сто раз уже пожалел об этом! Потому что приказ высадить 'как можно ближе' старший лейтенант Маринеско понял буквально. И подбираясь к острову, буквально полз по дну на брюхе. Неоднократно задевая камни и подводные скалы, и переваливая через каменные гряды на киле. Капитан-лейтенант, до этого вообще ни разу в жизни не ходивший на подлодке, едва не поседел от ужаса. Из-за жуткого скрежета. А у Маринеско ни один мускул на лице не дрогнул.

Потому что бояться Маринеско не умел! Как оно и положено потомственному моряку. Штурману дальнего плавания. И настоящему одесситу.

В мореходке, во время пятимесячной учебной практики, Саша Маринеско нес вахту на брамселях первой грот-мачты знаменитого на весь мир учебного парусника 'Товарищ'. И однажды, на спор, сделал стойку на руках на марсовой площадке. На двадцатиметровой высоте! Хотя даже обычная вахта на такой высоте (не говоря уже об уборке парусов в шторм, когда корабль ложится на один борт, чтобы тут же, взмахнув клотиками, перелечь на другой) требовала истинного мужества!

Осенью тридцать третьего Александр был призван по спецнабору во флот. Спустившись с просоленного всеми ветрами мостика в тесную утробу подлодки. Но не только потому, что растущему флоту требовались опытные моряки. А еще и потому, что командование ВМС РККА считало (и было абсолютно право!), что из штурманов торговых судов, получаются отличные охотники за этими судами.

Год назад Маринеско окончил высшие курсы комсостава при Краснознамённом учебном отряде подплава имени С.М.Кирова и был назначен старпомом на подводный минзаг 'Ленинец', а в мае стал командиром строящейся М-96. Которую за полгода изучил вдоль и поперек. И мог ей управлять с закрытыми глазами. В смысле, без перископа. С помощью счисления. И командирской интуиции.

Поэтому воспротивился, когда старший на борту вскоре после высадки разведгруппы потребовал отойти мористее. Едва задул ветер.

Александр сам не раз ходил на шлюпке в свежую погоду и понимал, что каждый метр обратного пути в утлых надувных лодочках покажется разведчикам целой милей. Но был вынужден подчиниться, получив категорический приказ.

И дал себе слово. Что больше. Ни разу в жизни! На своем корабле. Ни чьим дурацким приказам (даже письменным!) подчиняться не станет!

Потому что дело кончилось не так, как он предполагал. То есть, плохо. А гораздо хуже! Удачно завершив поиск и захватив языка, разведчики потеряли его во время возвращения. Всего в полусотне метров от спасительного борта 'малютки'! Когда ледяная ладожская волна захлестнула, а потом перевернула надувную лодку. И все кто в ней находился (пленный офицер и трое разведчиков) погибли...

Подобрав остальных бойцов, промокших до нитки и совершенно подавленных этой трагедией, Маринеско взял курс на юг. Демонстративно игнорируя присутствие 'старшего на борту'. А несчастный кап-лей забился в командирский закуток, да так и сидел за шторкой до конца похода.

Впрочем, вскоре все про него забыли. Когда сигнальщик обнаружил в ночной тьме финскую грузовую лайбу. Водоизмещением до тысячи тонн. Которая, пользуясь погодой, шла в Ляскеля. Тяжело переваливаясь с волны на волну. И это было именно то, что нужно! Чтобы отвести душу.

Душу они отводили около часа. Сначала догоняли эту лайбу. И пытались привести обледеневшую сорокапятку в боеготовое состояние. Обливая ее кипятком из ведер, которые, рискуя обвариться, передавали с камбуза. Потом стреляли. Выпустив полторы сотни снарядов. Пока эта лайба не соизволила, наконец, пойти ко дну.

Поход М-97 также изобиловал приключениями. Но, в конце концов, завершился вполне благополучно. Взятый разведчиками язык был доставлен на базу в целости и сохранности, хотя сама лодка и получила некоторые повреждения, когда во время всплытия оказалась лагом к волне и сильно накренилась. В результате чего расплескался электролит, и вышла из строя аккумуляторная батарея...

К полудню шестнадцатого ветер стих до умеренного (четыре балла по шкале Бофорта), а к вечеру — до слабого (три балла, легкое волнение). И началось!

Первыми отдали швартовы тральщики (бывшие буксиры) с баржами. В охранении сторожевиков (бывших речных пароходов). Забитые бойцами сотой дивизии под завязку. Идти до места высадки им предстояло более суток. Даже из Свирицы.

Одновременно с ними из Шлиссельбурга ушли подводные лодки. На борту М-96 находились сигнальщики, которые должны были светом ацетиленовых фонарей обозначить узости и опасные места пролива Маркатсимансалми. А разведгруппа, находящаяся на М-97 — вывести из строя два шестидюймовых орудия, расположенных на острове Мустасари.

В полночь от причалов главной базы ЛВФ под брейд-вымпелом командующего флотилией отвалили корабли отряда артиллерийской поддержки (КЛ 'Сестрорецк' и 'Ораниенбаум', СКР 'Пурга', БТЩ 'Шкив' и 'Гафель', шесть морских охотников и шесть сторожевых катеров). Отряд должен был прорваться в пролив и высадить первую волну десанта прямо на Сортавальские пристани. После чего частью сил (БТЩ и катера) оказать Ермакову огневую поддержку в городе, а частью (КЛ и СКР) привести к молчанию батареи Мунатсунсари и Ристисари. До того как подойдет Свирицкий отряд.

Авиационную поддержку десанта осуществляли ВВС Восьмой армии (сто сорок пятый истребительный, восемнадцатый и сорок восьмой скоростные бомбардировочные авиаполки), а воздушное прикрытие на переходе — ВВС Ладожской военной флотилии.

Несмотря на короткий срок, отпущенный на подготовку, план операции был разработан до мелочей.

Впрочем, давно известно, что на войне никогда и ничего не идет по плану...

5. Мы шли сквозь кровавые версты...

Карельский фронт, середина декабря 1939 г.

...За двадцать два года, прошедших со дня провозглашения независимости, белофинны успели превратить Великое княжество Финляндское в обычную мелкобуржуазную республику. Ничем не отличающуюся от остальных новоиспеченных 'независимых' государств Восточной Европы, возникших в результате версальского сговора на развалинах великих славяно-арийских империй — Российской, Германской и Австро-Венгерской. То бишь, на отнятых у них территориях.

Все эти чехии и словакии, курляндии и лифляндии, эстляндии и финляндии были похожи друг на друга как однояйцовые близнецы. Небольшие города с узкими мощеными улочками, высокими ратушами и черепичными крышами домов. Чистенькие зажиточные поселки и сельские усадьбы. Хорошие дороги...

Впрочем, дороги были хорошими не везде. В восточной части Финляндии они остались такими же, как и в прочей России. Точнее, были оставлены финнами таковыми из соображений стратегического характера. В качестве естественного препятствия. Способного задержать вражеские войска не хуже любой другой водной преграды.

Ста пятидесяти километровый ускоренный марш от Ругозера до госграницы сорок четвертая Киевская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Щорса совершила всего за месяц (с учетом полутора недель, ушедших на выгрузку сорока эшелонов).

Сказать, что это было нелегко, значит, не сказать ничего! Узкая, рассчитанная на одностороннее движение и абсолютно неприспособленная к переброске крупных соединений, дорога была забита людьми, лошадьми и техникой. Промежуточных баз снабжения заранее создано не было. Непролазная грязь еще более усложнила подвоз продовольствия, фуража и горюче-смазочных материалов. Личный состав перебивался сухим пайком, а конский, и без того находившийся в плачевном состоянии (особенно приписной), совершенно исхудал. До полусотни лошадей пало.

Сверхсрочники с тоской вспоминали Киевские манёвры тридцать пятого года, в которых сорок четвертая дивизия участвовала на стороне 'синих'. Тогда, прямо перед маневрами, силами Управления шоссейно-дорожного строительства НКВД Украинской ССР и инженерных частей Киевского военного округа все дороги были отремонтированы и приведены в порядок. Все колодцы очищены. И снабжены надписями о пригодности воды для питья. А на основных направлениях установлены дорожные указатели и скамейки под грибками для круглосуточного дежурства колхозников. Которые подсказывали заблудившимся частям, в какую сторону идти.

Кроме того, в районе манёвров была развернута целая сеть ларьков закрытых военных кооперативов, где можно было отовариться куревом и всякими полезными мелочами. А также множество стационарных и подвижных врачебно-питательных пунктов Красного Креста, в которых можно было получить медицинскую помощь, помыться в бане, воспользоваться услугами парикмахера. И даже попить горячего чаю с галетами. А пока бойцы и командиры мылись и пили чай, им не только стирали бельё, а еще и свежие подворотнички подшивали к гимнастёркам!

Впрочем, манёвры — они манёвры и есть. В смысле, показуха. Предназначенная для втирания очков иностранным военным представителям.

А на войне, как на войне! То бишь, полный 'а ля гер'! О неизбежности которого все знали, но которого (как это всегда бывает) никто не ждал. Хотя дивизия была прославленной. И по меркам мирного времени считалась неплохо подготовленной.

Однако у войны свои мерки. Особенно для лесисто-болотистого театра военных действий. Особенно в осенне-зимний период этих действий...

Когда началось наступление выяснилось, что заграничные дороги ни чем не лучше наших. Поэтому главные силы дивизии в течение первой недели боев были заняты в основном прокладкой дорог и гатей, а также ремонтом и восстановлением мостов.

Конно-механизированная группа Девятой армии Карельского фронта (третий кавкорпус имени Белорусской ССР в составе седьмой Самарской Краснознаменной кавалерийской дивизии имени Английского пролетариата и одиннадцатой Оренбургской Краснознаменной орденов Ленина и Красной Звезды кавалерийской дивизии имени Морозова, сорок четвертая Киевская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Щорса, а также отдельные танковые батальоны пятьдесят четвертой и сто двадцать второй стрелковых дивизий) должна была нанести удар в направлении на Оулу с целью перерезать коммуникации, соединяющие центральную и северную части Финляндии. Дабы прекратить ее сухопутное сообщение со Швецией и Норвегией.

Воздушное прикрытие частей конно-механизированной группы осуществляли ВВС Девятой армии (шестьдесят восьмая легкобомбардировочная авиабригада и сто сорок седьмой истребительный авиаполк), а также ВВС Карельского фронта (десятая скоростная бомбардировочная авиабригада, девятый штурмовой и семьдесят второй смешанный авиаполки). Более восьмидесяти истребителей, две с лишним сотни скоростных и свыше ста легких бомбардировщиков!

Увы, из-за чрезвычайно слабого развития аэродромной сети вся эта мощь скучилась на нескольких аэродромах, находящихся на значительном удалении от района боевых действий — в Петрозаводске, Беломорске, Онеге и Архангельске. И если бомбардировщики на полном радиусе еще как-то дотягивались оттуда до Каяани и Оулу, то истребителям это было не под силу. Так что вместо завоевания господства в воздухе им пришлось заниматься охраной и обороной своих авиабаз и Кировской железной дороги. Во всяком случае, до тех пор, пока не встанут озера. И появится возможность перебраться на ледовые аэродромы. Поближе к линии фронта.

К счастью, на финской стороне ситуация была прямо противоположной. В смысле, авиация отсутствовала. Полностью. Будь у противника здесь хоть что-нибудь способное летать, пришлось бы красным кавалеристам в светлое время суток ховаться по кустам, а передвигаться только ночью.

Потому что с воздуха их могли прикрыть лишь полтора десятка устаревших бипланов Р-5 (корпусной авиаотряд третьего кавкорпуса и одна эскадрилья третьего легкобомбардировочного авиаполка), сидевшие на небольшой площадке, спешно оборудованной в Костамукше.

Как бы то ни было, абсолютное господство сталинских соколов в воздухе и полное отсутствие вражеских войск на земле (несколько мелких шюцкоровских бандгрупп и взвод пограничников не в счет) позволило конникам Рокоссовского за трое суток совершенно безпрепятственно (если не считать бездорожья) преодолеть сто километров от советско-финской границы до станции Контиомяки. И с ходу захватить этот важнейший железнодорожный узел противника...

Не зря в народе говорят, смелость города берет.

Передовые разъезды сто шестнадцатого кавполка седьмой кавалерийской дивизии вышли к Контиомяки под утро третьего декабря. Комэска старший лейтенант Козаченко не стал дожидаться, пока подтянется весь полк, спешил бойцов и при поддержке восьми штатных ручных пулеметов и двух приданных эскадрону сорокапяток ворвался на станцию. И взял под охрану вокзал, водокачку и прочие станционные постройки. А также мосты. Автомобильный и железнодорожный. Арестовав по ходу пьесы десяток железнодорожников и разогнав небольшой отряд местных шюцкоровцев. Которые спросонья не оказали никакого сопротивления. Разбежавшись, кто куда. Как тараканы.

Наверное, побежали докладывать Маннергейму о прорыве Красной Армии, смеялись кавалеристы, подсчитывая трофеи. А трофеи были неплохие: два станковых пулемета, три десятка винтовок, ящики с взрывчаткой и большое количество патронов. А также подвижной и маневровый состав, запасы дров и угля. И тэдэ, и тэпэ.

Однако посмеивались красноармейцы недолго.

Начальник станции, осознав, что церемониться с ним никто не собирается, оказался весьма словоохотлив. И сообщил, что на следующий день ожидается прибытие нескольких эшелонов с частями тринадцатой пехотной дивизии из Сортавалы.

Пленный шюцкоровец, который не успел удрать вместе со своими товарищами, тоже отмалчиваться не стал. Когда с ним побеседовали без церемоний. И рассказал немало интересного. Например, о том, что в Каяани расположен штаб Северо-Карельской группы под командованием генерал-майора Туомпо. И дислоцируется три отдельных пехотных батальона. А также артбатарея.

И это не считая ополчения. То бишь, шюцкора.

Козаченко немедленно отправил конные разъезды вдоль железной дороги (и в сторону Каяани, и в сторону Нурмеса). А затем послал нарочного к командиру полка с донесением. И приступил к окапыванию.

Что было довольно непростой задачей. Для решения которой комэска пришлось использовать весь свой командирский авторитет и недюжинный словарный запас старославянского. В смысле, матерного.

Поскольку окапываться конники не любили. Точнее, терпеть не могли! Да и не умели толком, честно говоря. Считая ниже своего достоинства ковыряться в земле, как какие-нибудь пехотинцы. По каковой причине инженерная подготовка даже в элитных частях красной конницы хромала на все четыре копыта.

Для обеспечения форсирования рек в каждой кавдивизии имелся отдельный саперный эскадрон с инженерно-переправочным парком. И все! В полках саперов не было. Даже по штатам военного времени.

Потому что сила кавалерии не в обороне, а в маневре! В смысле, не в лопате и киркомотыге, а в лихом боевом коне! В связи с чем, на овладение высоким искусством самоокапывания в ходе боевой подготовки времени уделялось гораздо меньше, чем на вольтижировку, джигитовку и рубку лозы.

О чем Козаченко сейчас искренне жалел. Сам то он окончил Объединенную Тамбовскую кавалерийскую школу имени Первой Конармии, где учили не только лозу рубить и на коня заскакивать. Поэтому хорошо понимал, что три отдельных батальона — это почти полк! Плюс шесть трехдюймовок. Плюс шюцкор. Плюс дивизия. На подходе. Так что к организации обороны отнесся со всей ответственностью.

И бойцов заставил. Отнестись с ответственностью. Поэтому к следующему утру с обоих направлений (и со стороны Каяани, и со стороны Нурмеса) непрошенных гостей ожидал оч-чень горячий прием. Девять пулеметных точек, оборудованных в гранитных подвалах домов на южной и юго-восточной окраине Контиомяки. И еще одна. На колокольне местной кирхи. Под самым шпилем. Откуда отлично просматривалась вся округа. Для сорокапяток было подготовлено две основных и несколько запасных орудийных позиций. А еще отрыто (с применением упомянутого богатого словарного запаса) до полусотни стрелковых ячеек. Для каждого бойца. За исключением коноводов, ясное дело. Которые, являясь стратегическим резервом комэска, вместе с лошадьми были укрыты в лощинке севернее станции. Впрочем, старший лейтенант надеялся, что до использования резерва дело все же не дойдет.

Потому что дивизия на подходе была не только у финнов!

И не только дивизия... В смысле, не одна. И даже не две...

Комэска об этом, ясное дело, знать было не положено. А те, кому положено (командир седьмой кавдивизии комбриг Камков, командир третьего кавкорпуса комдив Рокоссовский, командующий Девятой армией комкор Черевиченко, командующий Карельским фронтом командарм Яковлев), знали. Что на Каяани по сходящимся направлениям (в соответствии со всеми канонами стратегического искусства!) двигаются две кавалерийских (седьмая и одиннадцатая) и четыре стрелковых (сорок четвертая, пятьдесят четвертая, сто двадцать вторая и сто шестьдесят третья) дивизии. При поддержке четырехсот с лишним танков и бронемашин...

Если бы командующий Северо-Карельской группой генерал-майор Туомпо знал об этом, то вероятно принял бы иное командирское решение. И распорядился своими скудными силами и средствами более разумно. Но он не знал.

Точнее, знал лишь то, что станция Контиомяки, имеющая стратегическое значение для обороны страны, захвачена небольшим кавалерийским разъездом. Невесть откуда взявшимся в ста километрах от границы. На третий день войны.

Но, откуда бы этот разведывательный дозор ни взялся, его, так или иначе, надо было уничтожить! Пока не подошли главные силы противника.

Если таковые существуют, конечно! Что было под большим вопросом. Готовиться, само собой, надо было к худшему. Однако налет на Контиомяки, как вполне резонно полагал генерал-майор, мог оказаться всего лишь рейдом мелкого диверсионного отряда красных, которые были на это дело мастера. И имели в этом деле огромный опыт. Еще со времен Гражданской войны.

Сам Туомпо, как и все остальные белофинские генералы, когда-то служил в двадцать седьмом Королевском прусском егерском батальоне, сформированном во время Германской войны из финских добровольцев (иначе говоря, предателей, вонзивших нож в грудь вырастившей и воспитавшей их России). Но 'таланты' свои сумел проявить лишь весной восемнадцатого года в борьбе с собственным народом. Безжалостно расправляясь с финскими красногвардейцами. За широкой спиной германских войск ('Балтийской дивизии' фон дер Гольца). После чего занялся сочинением уставов и больше в боевых действиях не участвовал...

Поднятый по тревоге отдельный пехотный батальон немедленно выступил из Каяани и, совершив марш-бросок, на рассвете атаковал станцию.

Командир батальона, бывший пограничник, не стал тратить времени на разведку и прочие военные хитрости, в которых был не очень силен, и ударил с ходу. Рассчитывая застать большевичков врасплох. И вырезать прямо в коечках. Но вместо этого угодил под кинжальный пулеметный огонь. За четверть часа потеряв свыше ста человек. И сам улегся носом в снег. Рядом с ними. Получив пулю в свой самоуверенный лоб.

Новый штурм, организованный его преемником пару часов спустя, также не дал никаких результатов. Кроме сотни новых трупов. В числе которых оказался и сам преемник. Третья и последняя за этот день атака оказалась ничем не успешнее предыдущих. За исключением того, что после нее в батальоне вообще не уцелело ни одного офицера. К счастью для горстки оставшихся в живых. Которые под покровом ночи отошли назад в Каяани. За подмогой.

Взбешенный потерями Туомпо бросил на Контиомяки еще два батальона, усилив их артбатареей. И лично возглавил поход. Жалея, что не сделал этого с самого начала.

А если бы знал, что его ждет, то пожалел бы еще сильнее! О том, что не остался в Каяани. Вместе со своими батальонами. Пока не подошли эшелоны тринадцатой пехотной дивизии полковника Сийласвуо.

Потому что в драке надо бить кулаком! А не растопыренными пальцами. Что бы пальцы не переломать...

К этому времени на помощь Козаченковскому эскадрону подтянулся не только родной сто шестнадцатый кавалерийский полк, но и остальные полки седьмой Самарской Краснознаменной дивизии. За исключением танкового (четыре танковых и броневой эскадроны), который застрял в грязи и к раздаче не поспевал. Зато зенитно-пулеметный эскадрон и конно-артиллерийский дивизион (восемь трехдюймовок и восемь сто двадцати двух миллиметровых гаубиц) поспели.

Шансов у Туомпо не было. Даже если бы его егеря и ополченцы не наступали, а сидели в окопах и ДЗОТах. А они таки наступали. И наступали с того же направления, что и вчера. Потому что другого в данной озерно-лесисто-болотистой местности быть не могло. Поэтому угодили в орудийно-пулеметный огневой мешок. Ужасной силы!

Комбриг Камков располагал шестьюдесятью восемью орудиями и двумя сотнями пулеметов. Не считая зениток и счетверенных 'Максимов', танков и бронемашин.

Само собой, чтобы уничтожить два батальона, медленно бредущие в атаку по колено в снегу, всю эту мощь в ход пускать не требовалось.

Камков и не собирался. Пускать ее в ход. Комбриг берег боеприпасы и ГСМ (которые при таком бездорожье пополнить было оч-чень нелегко), а также моторесурс (восстановить который в ходе рейда, вообще, не было никакой возможности). Берег для выполнения главной боевой задачи — рывка к Ботническому заливу. Так что в отражении финского удара задействовал лишь один кавполк и конно-артиллерийский дивизион. Впрочем, и этого оказалось более чем достаточно...

Когда на белофиннов обрушился свинцовый шквал, Туомпо сообразил, наконец, во что вляпался. Но было уже поздно. Большая часть его солдат превратилась в кровавое месиво. А сам он был тяжело ранен. И потерял сознание. Что его и спасло. От смерти. Хотя сам он об этом еще пожалеет. Но не сейчас. И не здесь. А в подвале внутренней тюрьмы НКВД...

Немногие уцелевшие откатились назад. А следом за ними шли красные кавалеристы. В конном строю. С шашками наголо. И рубили всех, кого удавалось догнать. За Родину. За Сталина. Как лозу на плацу...

Отразив коварный фланговый удар врага, конники Рокоссовского продолжили неудержимое движение на запад. Сметая все на своем пути.

А вот танки и пехота здорово отстали от кавалеристов. И сводная легкотанковая бригада майора Зоткина, и сорок четвертая стрелковая дивизия комбрига Виноградова. Зима толком еще не наступила, и столбик термометра не опускался ниже минус пяти градусов. Бойцы месили грязь и, на чем свет стоит, материли продажную клику Маннергейма-Таннера, так и не удосужившуюся привести в порядок дорожную сеть.

И комдив Рокоссовский, и начштаба полковник Самарский, и военком корпуса батальонный комиссар Бобров подбадривали командование сорок четвертой дивизии и сводной бригады как могли. Вплоть до отдания под суд военного трибунала. В случае невыполнения боевой задачи. Комкор и начштаба не давали дремать по радио. А комиссар непосредственно на поле боя. В смысле, дороги. Весь личный состав (включая работников дивизионной газеты и оркестрантов) был брошен на починку дорожного полотна и прокладку гатей. И дивизия шла вперед. Вместе с бригадой. Медленно, но верно. Но. Медленно.

Полевой устав РККА, учитывая высокую подвижность, мощный огонь и большую ударную силу конницы, указывал на ее способность к самостоятельному ведению всех видов боя. Более того, требовал использовать ее совместно с танками и авиацией не только во взаимодействии с другими родами войск, но и для решения самостоятельных задач в оперативной связи с ними.

Оперативную связь с другими родами Рокоссовский поддерживал. Но бой вел самостоятельно. В соответствии с уставом. И здравым смыслом. В смысле, так, как это диктовали оперативная обстановка и характер местности.

Во-первых, потому что его кавалерийский корпус действительно обладал не только высокой проходимостью и большой ударной силой, но и мощным огнем. Боевые порядки дивизий были плотно насыщены артиллерией и пулеметами. При этом ручные пулеметы могли открыть огонь сразу, тачанки с разворота, а орудийным расчетам для перевода пушек и гаубиц из походного положения в боевое требовалось всего полторы минуты. А то и меньше. Ежели постараться, как следует.

Во-вторых, потому что при необходимости Рокоссовский мог быстро спешить своих конников, превратив их в пехоту. Чего, кстати, требовал тот же самый устав. В соответствии с которым атака в конном строю применялась лишь тогда, когда противник не был готов к организованному огневому сопротивлению и когда система его огня была расстроена.

И, в-третьих, потому что наступающие вдоль железной дороги дивизии с юга были прикрыты озером Оулуярви, а с севера — горами Кайнунселькя и рекой Оулуйоки. Не говоря уже об отсутствии в этих местах не то что танковых или кавалерийских, а даже пехотных частей финнов. А с мелкими шюцкоровскими бандами, буде таковые решатся на вылазку, красные кавалеристы могли разобраться и без других родов войск. Чай, не впервой белобандитов гонять! Гоняли и по долинам, и по взгорьям! За что и ордена на красных знаменах. И на груди.

Шестого декабря передовые части конно-механизированной группы Карельского фронта под командованием комдива Рокоссовского с боями вышли к железнодорожной станции Вала, девятого — к Утаярви, двенадцатого — к станции Хюркяс. Где и наткнулись на линию полевых укреплений, спешно сооруженных с помощью согнанного со всей округи гражданского населения...

Сто двадцать вторая дивизия особого стрелкового корпуса, наступая с севера, из Войницы, второго числа захватила Суомуссалми и четвертого декабря вышла к сильно укрепленному узлу обороны противника Хюрюнсалми, который взяла штурмом к полудню шестого. Дальше было уже легче. Десятого декабря маргеловский разведбат практически без боя занял Ристиярви, а двенадцатого вошел в Контиомяки. Где соединился с арьергардом сорок четвертой стрелковой дивизии. Одолевшей, наконец, сто километров бездорожья, отделяющих эту станцию от границы, и отправившейся дальше. Догонять ушедших далеко вперед кавалеристов.

Основной задачей сто двадцать второй стрелковой дивизии, с этого момента выведенной во второй эшелон, стало удержание и обеспечение базовых районов снабжения, созданных в районе Суомуссалми и Контиомяки. То бишь, контроль за линиями коммуникаций. С помощью оставленных на важнейших перекрестках и развилках укрепленных блокгарнизонов с размещением в них пунктов питания и снабжения, а также санитарных и эвакопунктов. Блокгарнизоны (две — три роты стрелков, до роты танков или бронемашин, взвод связи и артиллерийская батарея) должны были осуществлять охрану и оборону упомянутых коммуникаций, развилок и перекрестков путем их регулярного патрулирования подвижно-маневренными группами на бронетехнике, а также прочесывания прилегающей местности лыжными группами разведпоиска с целью ликвидации вражеских бандгрупп.

Для регулярных воинских частей мелкие разрозненные отряды шюцкоровцев серьезной опасности не представляли. Если эти части занимали правильную оборону. В окопах и блокгаузах. Если же они находились на марше, на узкой лесной дороге, то внезапный минометный, пулеметный и снайперский огонь со стороны чащи с одновременным подрывом мостов и сзади, и спереди (а мосты и мостики через речки, речушки и ручьи здесь числа не имели и, судя по всему, все до одного были заминированы), приводил к тяжелейшим потерям. Что же касается обозов и транспортных колонн, то они полностью уничтожались.

С особой жестокостью. Понять которую русский ум отказывался. Озверевшие финны не просто убивали, они словно наслаждались мучениями своих безпомощных жертв. Они забивали раненых прикладами. Они резали их своими финскими ножами, калеча и уродуя еще живые трепещущие тела и оставляя их истекать кровью. Как мясники на кошерной скотобойне.

Поэтому в плен этих бандитов не брали, а если кто попадался, то допрашивали по быстрому и тут же расстреливали. Или кончали по-тихому, ихними же финскими ножами. Ежели выпадала такая возможность. И поделом.

Политруки и особисты сначала возражали. И даже угрожали трибуналом. Пока не насмотрелись на таких же политруков и особистов, угодивших в шюцкоровские лапы. С вырезанными по всему телу звездами. После чего вмешиваться в процедуру перестали. Делая вид, что ничего не видели, и знать ничего не знают. Ну, и на том спасибо!..

В первый раз финны причастились русской кровью еще в прошлом веке, во время последней русско-шведской войны. Именно тогда, выслуживаясь перед своими шведскими господами, христолюбивые финские крестьяне, с финской неторопливостью и основательностью принялись резать русских солдат. Нападая на обозные команды. Хотя с финнами Россия тогда не воевала. А учила своего извечного врага, шведов.

Шведов Россия выучила. В смысле, проучила. Поэтому война тысяча восемьсот девятого года действительно стала последней русско-шведской. А для самих шведов, вообще, последней в истории их королевства. Которое воевало с Русью тысячу лет подряд. Регулярно получая по зубам. То от Александра Невского, то от Ивана Грозного, то от Петра Великого. Пока, наконец, и до шведов таки дошло, что, кто к нам с чем, тот от того и того! И зареклись они воевать во веки вечные. И объявили о нейтралитете. Хотя до этого тысячу лет всю Европу в страхе держали и регулярно грабили.

Однако финны ничего тогда так и не поняли. И взявшись за оружие, сами пошли русскую землю воевать. Сто лет спустя. В восемнадцатом году. Когда ослабла Россия после войн и революций. И оставили на ней финны такой кровавый след, что даже шведам не снился! Целый год белофинские бандиты в Карелии хозяйничали, грабили и убивали! Пока молодая советская республика от англо-французско-немецко-польско-чешско-американо-японских захватчиков и их местных прихвостней отбивалась на всех фронтах. А когда отбилась, вышибла с русской земли и финских интервентов.

А финны опять таки ничего не поняли. И осенью двадцать первого организовали подпольный 'временный Карельский комитет', приступивший к формированию 'лесных отрядов' и давший сигнал к вторжению белофинских войск. Которые захватили Ребольскую и Поросозерскую волости. Думали Красная Армия зимой воевать не умеет! Да только ошиблись крепко. И крепко получили.

Но и на этот раз ничего не поняли. Опять стали зубы точить на Советский Союз. И провокации устраивать. В угоду своим заокеанским хозяевам. Вот и пришлось учить по новой. Может, хоть теперь поймут?

Так или иначе, но в центре и на правом фланге Карельского фронта события развивались в соответствии с планом операции. Или почти в соответствии с ним. А вот, южнее, в полосе наступления пятьдесят четвертой дивизии особого стрелкового корпуса, дела шли гораздо хуже. Точнее, совсем плохо.

Чтобы не сказать большего...

А сначала все было просто замечательно! Третьего декабря пятьдесят четвертая дивизия без единого выстрела вошла в Кухмо. И подняла на городской управой большой красный флаг. Под звуки интернационала. А поутру двинулась дальше.

И тут начались выстрелы. Правда, подлый враг здесь был совершенно ни при чем. Поскольку в округе его пока не наблюдалось. Перестрелка между двумя батальонами четыреста двадцать шестого стрелкового полка началась после случайного самострела. Тут же поднялась паника. Командиры четвертой, пятой и девятой рот вместо того, чтобы навести порядок, принялись срывать с себя петлицы и рвать командирские и партийно-комсомольские документы.

В результате — трое раненых и один убитый. Не считая отличившихся командиров рот. В тот же день расстрелянных перед строем полка по приговору трибунала...

После чего пятьдесят четвертая дивизия продолжила свой победный марш.

Который окончился через трое суток. На западной окраине Соткамо. Где дивизия и застряла. Намертво. Уткнувшись носом во взорванный шюцкоровцами мост через озеро Киантаярви, а хвостом — во взорванный ими же мост через озеро Ламмас-ярви. На восточной окраине Кухмо. И растянулась тонкой ниточкой вдоль прибрежного шоссе. Охваченная с севера ожерельем прозрачных озер, а с юга — цепью непроходимых болот и гранитных хребтов. Не только полностью отрезанная от армейских тылов, а, в довершение всех несчастий, еще и разорванная на куски десятком уничтоженных белофиннами мостов через речки, впадающие в озера Исо-Киманен и Онтоярви.

Впрочем, если бы все ограничилось лишь взорванными мостами, то проблема была бы решена за пару дней. Или, в крайнем случае, за неделю. Мосты были бы восстановлены, а победный марш продолжен. Но дело было в том, что в отличие от окрестностей озера Оулуярви, где белофиннов не было вообще, в районе Кухмо — Соткамо их было слишком много!

Сто шестьдесят третья дивизия особого стрелкового корпуса Карельского фронта, наступая из Лендер, еще четвертого числа взяла Лиексу. А к утру шестого декабря вышла к крупному транспортному узлу Нурмес, надежно перерезав важнейшую железную дорогу Сортавала — Оулу. В результате чего несколько эшелонов перебрасываемой на север тринадцатой пехотной дивизии (до полка пехоты) оказались заперты между станциями Нурмес и Контиомяки. Во главе со своим командиром, полковником Сийласвуо.

Остальные части тринадцатой дивизии вернулись в Сортавалу. Чтобы снова отправиться на север, но уже через Савонлинну. А полковнику пришлось срочно принимать командование группой финских войск в районе Каяани — Кухмо — Нурмес.

Понимая, что сил для нанесения классического удара во фланг и тыл рвущихся вглубь страны красных орд у него недостаточно (даже с учетом присоединившихся к нему нескольких рот шюцкора и отдельных пехотных батальонов бывшей Северо-Карельской группы), Сийласвуо учел печальный опыт пропавшего без вести генерал-майора Туомпо и перешел к партизанской тактике.

А вернее — бандитской. В смысле, изуверской. То бишь, обычной финской. Если уж называть вещи своими именами.

Впрочем, как ее ни называй, в сложившихся условиях эта тактика оказалась значительно эффективней, чем классические приемы боевых действий, в которых (в отличие от бандитизма) финны мало что понимали.

Отдельные пехотные батальоны и шюцкоровские роты, вошедшие в состав группы полковника Сийласвуо, состояли из местных резервистов, поставленных под ружье в октябре этого года. Строевая подготовка была у них никакой. И обмундированы они были, кто во что горазд. Зато стреляли прекрасно, а на лыжах бегали так, словно в них родились. И друг друга знали отлично. Понимая с полуслова. В смысле, с пол кивка. И на местности ориентировались безо всякой карты. Потому что прожили тут всю жизнь и с детства знали каждый бугорок и каждый кустик.

Поэтому для блокирования пятьдесят четвертой дивизии комбрига Гусевского Сийласвуо хватило одного батальона. С лихвой.

Полки, батальоны и даже роты гусевцев были отрезаны друг от друга и заняли круговую оборону. А из чащи били снайперы. Отстреливая комсостав. Били пулеметы и минометы. Выкашивая бойцов целыми отделениями. А по ночам, подобравшись вплотную, белофинны забрасывали гранатами наспех отрытые красноармейцами окопчики. И пускали в ход ножи...

Дивизия таяла не по дням, а по часам. Комбриг Гусевский слал отчаянные радиограммы, умоляя о помощи. И в каждой из них прощался с Родиной и дорогим товарищем Сталиным. И клялся умереть, как настоящий большевик.

Хотя пока умирали только его бойцы и командиры. Посреди узкой лесной дороги. А сам Гусевский, вместе со своим штабом и политотделом, сидел в гранитном подвале в поселке Онтойоки. И руководил окруженными частями и подразделениями. В смысле, теми, с которыми была связь. То бишь, почти никем.

Тем не менее, дивизия продолжала сражаться. Героически оттягивая на себя силы врага. Целый пехотный батальон.

Командир особого стрелкового корпуса комдив Шмыров прилагал все усилия, чтобы оказать помощь окруженцам. Командиры сто двадцать второй и сто шестьдесят третьей дивизии получили приказ немедленно нанести деблокирующие удары. Каждый со своего направления. Шевченко — с севера, а Зеленцов — с юга.

Правда, Шевченко для этого надо было пройти с боями шестьдесят километров, взять Вуокатти и форсировать широкий пролив между озером Нуас-ярви и Киантаярви. После чего пробиваться к взорванному мосту у Соткамо. Или одолеть восемьдесят километров и, взяв по пути Каяани, форсировать протоку между озерами Нуас-ярви и Оулуярви. После чего опять же пробиваться к упомянутому мосту.

Зеленцову идти было еще дальше. И тоже с боями. Потому что у Сийласвуо оставалось еще пять батальонов. Не считая шюцкоровских рот. Так что он вполне мог окружить еще две дивизии. Или три.

Поэтому никакой реальной помощи погибающей пятьдесят четвертой стрелковой дивизии ни командир корпуса, ни командарм, в настоящий момент оказать не могли. За исключением поддержки с воздуха. Да и та носила эпизодический характер. Из-за отсутствия погоды. А когда погода позволяла эту поддержку оказать, была совершенно неэффективной. Из-за отсутствия связи и наведения...

Но как бы то ни было, дивизия погибала не даром.

Сийласвуо, связанный дивизиями особого корпуса по рукам и ногам, ничем не мог помешать победоносному наступлению конно-механизированной группы Рокоссовского. Которая к двенадцатому декабря вышла на подступы к Оулу. И находилась всего в одном дневном переходе от берегов Ботнического залива.

Правда, чтобы сделать этот переход, надо было сначала прорвать оборонительную линию, возведенную финнами на западном берегу реки Оулуйоки в районе Мухос — Леппиниеми. А перед этим форсировать реку. Под огнем.

Что напрямую было запрещено Полевым уставом РККА. Не форсирование, ясное дело! А применение конницы против укрепленных позиций противника.

Комдив Рокоссовский устав РККА чтил. Поэтому применять своих конников против укрепленных позиций не собирался. А даже наоборот. Приказал отступить.

Начальник особого отдела корпуса старший лейтенант Бодяженко, неотлучно находящийся при комдиве (не в качестве конвоя, само собой, а лишь для обеспечения его личной безопасности!), услышав, что приказал Рокоссовский, не раздумывая, выхватил ТТ. Чтобы застрелить изменника! И застрелил бы начисто. Не помешай ему батальонный комиссар Бобров, который успел поймать особиста за руку. Так что пуля просвистела мимо.

Рокоссовский слегка побледнел. Но более ничем своего волнения не выдал. Не поворачивая головы, комдив приказал начальнику штаба взять бумагу и карандаш. А потом стал диктовать:

— Боевой приказ третьему кавалерийскому корпусу на обходной маневр.

Военком вздохнул с облегчением и отпустил запястье особиста. Тот прищурился. Но таки сунул пистолет в кобуру. Хотя застегивать ее пока не стал. Мало ли...

6. Нам не страшны не льды, ни облака...

Северный фронт, середина декабря 1939 г.

...Двойные стандарты, ложь и ханжество, взятые на вооружение праотцами богоизбранного народа еще в библейские времена, благодаря многовековым усилиям их потомков (точнее, при помощи их денег) были перенесены из повседневной жизни немногочисленной общины изгоев в высокие сферы международной политики...

Установив контроль над финансовой системой крупнейших стран мира (сначала Великобритании, затем Франции, а в начале двадцатого века и Североамериканских Соединенных Штатов) и потратив на это астрономические суммы, семейство Ротшильдов с сотоварищи засучило нарукавники и приступило к взиманию процентов. С упомянутых сумм. Для чего запустило в жизнь несколько крупных политических проектов, реализация которых сулила бешеные прибыли. Во-первых, организовало большую европейскую войну (которую вскоре удалось превратить в мировую). Во-вторых, российскую революцию (и ряд других, помельче).

В результате помимо огромного количества золота, осевшего в подвалах интернациональных банкирских домов после завершения первого проекта, были заложены основы для следующего, еще более масштабного. Социальные революции в Российской, Германской, Австро-Венгерской, Османской и Поднебесной империях тоже окупились. Хотя и не столь эффектно.

Впрочем, эти инвестиции относились к разряду долгоиграющих и являлись питательной средой для новой общеевропейской бойни (с плавным переходом в новую общемировую). Имеющей в своей основе не столько экономические, сколько идеологические противоречия, почти религиозный характер которых должен был придать новому вооруженному конфликту остроту и безкомпромиссность, необходимую для максимальной финансовой отдачи.

Главным инструментом разжигания межнациональной и межгосударственной розни в послевоенном мире стала Лига наций. Самая двуличная, лживая и ханжеская политическая структура из всех когда-либо существовавших. Основой деятельности которой были вышеупомянутые двойные стандарты. В полном соответствии с традициями и обычаями тех, кто стоял за спиной ее создателей. И оплачивал их услуги.

В соответствии со Статутом, Лига имела своей целью 'развитие сотрудничества между народами и гаран?тию их мира и безопасности', а на деле занималась прямо противоположным. Потому, что находилась под полным контролем 'Entente Cordiale'. То бишь, 'Сердечного Союза' Великобритании и Франции. В просторечии, Антанты. Которую полностью контролировало семейство Ротшильдов.

Все решения Ассамблеи и Совета Лиги должны были приниматься единогласно. Поэтому, решив помешать принятию какого-либо постановления, направленного на защиту мира и безопасности, и не желая себя компрометировать, 'Сердечный Союз' выдвигал в качестве противников такого решения одно из зависимых от него малых государств. Это, во-первых. А во-вторых, по негласному соглашению между Францией и Великобританией генеральные секретари Лиги и их первые заместители должны были выдвигаться только из представителей этих стран с тем, чтобы при секретаре-англичанине первый заместитель был француз, и наоборот.

Сразу же после создания Лига стала одним из центров организации вооружённой интервенции против Советской России, подталкивая своих членов к открытой агрессии. Всячески поддерживая и поощряя зверства белофинских банд в Восточной Карелии, белопольских — на Украине и в Белоруссии, басмаческих — в Средней Азии, самурайских — на Дальнем Востоке. А когда героическая Красная Армия выбила всех интервентов и их пособников вон, Лига наций решила удушить молодую республику Советов костлявой рукой голода. И весьма в этом преуспела. Хотя так и не добилась желаемого.

Во всех своих действиях, направленных против советского народа, Лига проявляла необычайную настойчивость и оперативность. А когда речь заходила о поддержании мира и безопасности, оказывалась совершенно безсильной. Так и не предприняв никаких мер для прекращения агрессии Японии против Китая, Италии против Абиссинии, Германии против Чехословакии. Хотя и агрессоры, и их жертвы являлись полноправными членами Лиги (во всяком случае, были ими до того как).

За двадцать лет из Лиги наций по разным причинам вышли девятнадцать стран — Австрия, Албания, Бразилия, Венгрия, Венесуэла, Гватемала, Германия, Гондурас, Испания, Италия, Коста-Рика, Никарагуа, Парагвай, Перу, Сальвадор, Чехословакия, Чили, Эфиопия и Япония. Причем ни одна из них не была исключена за агрессию.

Но только не на этот раз! Ибо речь шла о Советском Союзе.

События развивались стремительно. Как всегда, когда можно было хоть чем-то навредить СССР. Единственному последовательному защитнику мира во всем мире.

Одиннадцатого декабря состоялась внеочередная сессия Ассамблеи Лиги наций, которая образовала специальный Комитет по Финляндскому вопросу. На следующий день упомянутый Комитет обратился к правительствам СССР и Финляндии с призывом прекратить военные действия и при посредничестве Ассамблеи начать переговоры о немедленном восстановлении мира.

Правительство Финляндской республики (теперь уже бывшее правительство бывшей республики) с восторгом приняло эти предложения.

А СССР ответил категорическим отказом. Еще раз подтвердив свое заявление от четвертого числа о том, что никакой войны с Финляндской Демократической Республикой не ведет. А даже наоборот. Заключил с ней Договор о дружбе и взаимопомощи. И подписал протокол о взаимной безопасности. В соответствии с которым оказывает необходимую помощь Народному Правительству Финляндии в наведении конституционного порядка.

Однако все было безполезно. Руководство Лиги, поджучиваемое (и оч-чень щедро оплачиваемое) своими тайными хозяевами, закусило удила. И ничего не желало слышать. Упрямо толкая мир в пропасть новой мировой бойни.

Четырнадцатого декабря Совет Лиги наций принял резолюцию об исключении СССР из состава Лиги и призвал членов Лиги оказать поддержку Финляндии.

В сообщении ТАСС, опубликованном в 'Известиях' два дня спустя, говорилось: 'Сама обстановка, при которой подготовлялась и выносилась резолюция Лиги наций, направленная против СССР, разоблачает скандальные махинации, к которым прибегли англо-французские представители в Лиге наций для достижения указанной цели. Как известно, Совет Лиги наций состоит из пятнадцати членов, за резолюцию же об 'исключении' СССР было подано только семь голосов из числа этих пятнадцати, то есть резолюция принята меньшинством членов Совета Лиги. Остальные восемь членов Совета относятся либо к числу воздержавшихся, либо к числу отсутствовавших... Случайно подобранные 'представители' ста двадцати семи миллионов населения 'исключили' СССР с его ста восьмьюдесятью тремя миллионами населения'.

Телеграфное Агентство Советского Союза было совершенно право. Но таки не во всем. Потому что упомянутые 'представители' были подобраны далеко не случайно! За исключение Советского Союза проголосовали Великобритания и Франция, а также Бельгия, Доминиканская республика, Боливия, Южно-Африканский Союз и Египет (трое последних, вообще, были избраны в Совет лишь перед голосованием). То бишь, все тот же 'Сердечный Союз'. И его прихвостни.

'Вместо того чтобы содействовать прекращению войны между Германией и англо-французским блоком, в чем, собственно, и должна была заключаться миссия Лиги Наций, если бы она продолжала оставаться 'инструментом мира', — справедливо отмечалось в сообщении ТАСС. — 'Нынешний состав Лиги Наций, провозгласив поддержку провокаторов войны в Финляндии — клики Маннергейма и Таннера, стал на путь разжигания войны также и на северо-востоке Европы'.

Но никакие резолюции эту клику спасти уже не могли...

К семнадцатому декабря, взломав линию Маннергейма, Красная Армия стерла с лица земли Виипури, взяла Кякисалми и вышла к Иматре и Котке. Были захвачены все острова восточной части Финского залива и высажен десант в Сортавале. Мощный удар, нанесенный в направлении на Оулу, рассек Финляндию надвое и перерезал пуповину, связывающую ее со Швецией и Норвегией. Которые, не решившись заступиться за соседку с оружием в руках, тем не менее, оказывали белофиннам всяческую помощь и один за другим гнали железнодорожные составы с военной контрабандой, поступающей в их порты из третьих стран (Англии, Франции, Италии и Североамериканских Соединенных Штатов). На северном фланге тысячекилометрового советско-финского фронта советские войска к этому времени захватили Петсамо, выйдя к норвежско-финской границе. А в центре — рвались к важнейшему транспортному узлу и морскому порту Торнио, чтобы выйти к шведско-финской...

Главный удар в направлении на Кемиярви, и далее на Рованиеми и Торнио наносила Третья Отдельная Краснознаменная армия комкора Терехина. Вне всякого сомнения, самое мощное и боеспособное войсковое объединение Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Закаленное в тяжелых, но победоносных боях на Халхин-Голе, в Маньчжурии, Северном и Центральном Китае.

По данным Генштаба в районе Оулу — Кеми — Рованиеми дислоцировалась девятая пехотная дивизия полковника Ханнукселы (три пехотных и полевой артиллерийский полк), являющаяся резервом Ставки главнокомандующего Вооруженными силами Финляндии. Кроме того, в распоряжении Ханнукселы имелось две роты пограничной стражи и несколько рот шюцкора. Свыше пятнадцати тысяч человек, более пятидесяти орудий и четыреста пулеметов!

Тогда как в состав Третьей ОКА входило всего четыре корпуса — двадцатый танковый, тридцать шестой мотострелковый, пятьдесят седьмой стрелковый и второй кавалерийский (до ста двадцати тысяч человек, восемьсот танков, двести бронеавтомобилей, тысяча двести орудий и четыре тысячи пулеметов).

Армейские ВВС (сотая ордена Ленина скоростная бомбардировочная авиабригада и двадцать второй Краснознаменный истребительный авиаполк) насчитывали сто двадцать скоростных бомбардировщиков и шестьдесят истребителей. Плюс корпусные авиаотряды и эскадрилья связи штаба армии (три десятка бипланов Р-5 и У-2). Кроме того, в оперативном отношении начальнику ВВС армии комбригу Куцепалову была подчинена входившая в состав ВВС фронта Особая авиагруппа Водопьянова (двадцать восемь тяжелых бомбардировщиков ТБ-3).

После выхода к шведско-финской границе Терехин должен был силами одной стрелковой дивизии поддержать наступление Девятой армии Карельского фронта на Оулу, а все остальные силы (две стрелковые, две мотострелковые и две кавалерийские дивизии, две легкотанковые, стрелково-пулеметную и мотоброневую бригады) сосредоточить в районе Торнио — Карунки — Илиторнио. И находиться в полной боевой готовности. На случай провокаций со стороны белошведской военщины.

Потому что шведская армия, хотя и была невелика (пять пехотных дивизий и две кавалерийские бригады), насчитывала свыше пятидесяти тысяч человек, более двухсот танков и четырехсот пятидесяти самолетов! Королевский шведский военно-морской флот (тринадцать броненосцев, три крейсера, девятнадцать эсминцев и шестнадцать подводных лодок) также представлял серьезную опасность для наступающей армии. Поскольку наступать ей пришлось бы вдоль берега (а другие возможности наступать на данном ТВД отсутствовали) под огнем сотни тяжелых морских орудий. Калибром от одиннадцати до шести дюймов!

Вообще-то говоря, приказа перейти границу, дабы освободить братский шведский народ от феодального рабства у комкора Терехина пока не было. Однако вся необходимая оперативная документация на этот случай в штарме имелась. Как полагается. Поскольку жизнь полна неожиданностей. Белошведы могли занервничать. Увидев, что творится за забором. И наделать глупостей. В смысле, провокаций. Или вмешаться в процедуру из чувства поганой буржуйской солидарности. Поддавшись на подначки Чемберлена и Даладье. То бишь, купившись. На ихние подачки. И опять же, устроить провокацию. И ударить в спину. В самый неподходящий момент.

С другой стороны, Швеция была нейтральной страной и последние сто тридцать лет (с тех пор как русский солдат ее последний раз проучил) свой нейтралитет соблюдала неукоснительно. Так сказать, во избежание повторения учения. Которое мать его. Но. Всяко может быть! Финляндия тоже в нейтральных странах числилась. Пока аппетиты империалистические не разыгрались. И тогда эта 'нейтральная' страна все взрослое население, годное к строевой, под ружье поставила. И увеличила армию в десять раз! В течение двух недель! А всех, к строевой не годных, загнала в ополчение. Мужчин — в шюцкор, а женщин — в 'Лотту Свярд'...

Высокая честь первыми ступить на освобожденную лапландскую землю выпала прославленным копытам третьей Бессарабской трижды Краснознаменной ордена Ленина кавалерийской дивизии имени Котовского. Которая ровно в полночь перешла государственную границу. В полной тишине. Если не считать перестука этих самых копыт, отрывистых команд и конского фырканья.

Артподготовку проводить было не зачем. Поскольку подготавливать никого не требовалось. Ввиду полного отсутствия противника. Полковые оркестры тоже помалкивали. Личный состав музыканты взбодрили 'Интернационалом' и 'Маршем Буденного' во время торжественного митинга перед выходом из Войты. А местного населения с цветами вдоль дороги не наблюдалось. Во-первых, по причине темного времени суток. А во-вторых, ввиду полного отсутствия этого населения. Давным-давно выселенного из приграничной полосы обеими заинтересованными сторонами.

Словом, пересекли границу котовцы по-тихому. И пошли в бой. Гордо. И смело. Как оно и положено беззаветным героям. У которых вся-то жизнь есть борьба.

Впрочем, как уже упоминалось выше, бороться пока было не с кем. Ни регулярных воинских частей, ни ополченцев в округе не было. А пост финской пограничной стражи был обезоружен нашими пограничниками еще до полуночи. Сразу после получения приказа о начале боевых действий. Стражники (числом целых три бойца с капралом во главе) были взяты под стражу быстро, но аккуратно. И даже пикнуть не успели. В смысле, не успели доложить по команде о нарушении суверенитета и территориальной целостности. Что было весьма немаловажно для успеха начавшейся операции.

Потому что давало серьезную фору красным конникам, танкистам и мотострелкам. Третью ОКА от поселка Кемиярви, который являлся ее ближайшей задачей, отделяло не просто двести километров. Плохих дорог. А еще и сорок с лишним мостов. Которые, ясное дело, были заминированы. И могли быть вдребезги взорваны перетрусившими финнами. Узнай они о прорыве красных конников, танкистов и мотострелков.

Отказаться от артподготовки и бомбежки комкору Терехину было оч-чень нелегко. Но стратегические соображения все же возобладали над его полководческими инстинктами. Главное не спугнуть противника раньше времени! То бишь, как можно дольше. Чтобы успеть захватить как можно больше мостов.

В первом эшелоне двигался второй кавалерийский корпус имени Совнаркома Украинской ССР, самое мобильное соединение Третьей Краснознаменной. В задачу корпуса входило максимально быстро, нигде не задерживаясь и обходя узлы сопротивления (паче чаяния таковые обнаружатся, хотя и не должны, а вдруг!), выйти к Кемиярви. Ко дню Сталинской конституции. В смысле, не позднее пятого числа.

А что? Ничего особенного! По уставу нормальный суточный переход для конницы (без большого привала) составляет пятьдесят пять километров. Так что, если не придется на каждом километре взорванные мосты восстанавливать, вполне можно успеть. А на тот случай, если восстанавливать все же придется, по распоряжению командарма каждому кавполку была придана саперная рота. Пехота поделилась...

Командир второго кавкорпуса комдив Костенко в Германскую был унтером. А в Гражданскую воевал в Первой Конной. Также как товарищ Сталин. Также как товарищи Ворошилов, Буденный и Щаденко. Также как товарищи Тимошенко, Апанасенко, Жуков, Мерецков, Кулик, Тюленев, Рябышев, Еременко и Черевиченко. Также как и весь остальной высший комсостав РККА. Который на рысях, на большие дела ходил с Буденным. А не с троцкистом Примаковым и его сообщниками. Которых, наконец, вывели на чистую воду. И перестреляли. Как бешеных псов!

После войны помкомэска Костенко окончил Ленинградские повторные курсы среднего комсостава. Был начальником полковой школы, а затем помкомполка. Но к середине тридцатых понял, что выше восьмой категории 'червонцы' ему подняться не дадут. И махнул рукой на карьеру. Регулярно проходя переподготовку на кавалерийских курсах усовершенствования среднего и старшего комсостава, только для того, чтобы не вылететь из кадров. И даже не предполагал, что так высоко взлетит! Всего за три года! Из помкомполка по хозчасти в комкоры!

К этому времени партия окончательно разобралась, кто есть кто, и Примаков был арестован. А вслед за главарем посыпались с должностей и остальные 'червонные казаки'. И стали появляться вакансии.

В тридцать шестом майор Костенко получил полк. И был награжден орденом Красной Звезды. За успехи в бэпэ и тэпэ. А в июне тридцать седьмого, в самое тяжелое для Красной Армии время, полковник Костенко принял командование Особой кавалерийской Краснознаменной ордена Ленина дивизией имени товарища Сталина. Бывший командир которой оказался предателем. И не оправдал высокое доверие партии. А комбриг Костенко оправдал! И навел в дивизии порядок, сделав ее достойной имени Великого Вождя. Поэтому в феврале этого года получил орден Красного Знамени и звание комдива. А в апреле — корпус. С которым в сентябре прошелся по Польше. На рысях. А теперь, вот, идет по Лапландии...

Пятого декабря головной разъезд тридцать четвертого кавполка третьей кавалерийской дивизии вышел к озеру Кемиярви. Где второму кавкорпусу пришлось слегка задержаться. И распрячь горячих боевых коней. Чтобы навести переправу. Силами приданных саперных рот, а также штатных отдельных саперных эскадронов обеих краснознаменных дивизий.

Потому что все три моста через Кемиярви были взорваны.

Будь маршал Маннергейм немного предусмотрительней, а полковник Ханнуксела чуть порасторопней, и подбрось они сюда батальон егерей (или хотя бы роту!), застрял бы Костенко у Кемиярви до самого Нового года. Или до весны.

Поскольку обойти это озеро было никак нельзя. Во-первых, потому что его гранитные изрезанные безчисленными заливами и бухточками берега раскинулись с севера на юг на пятьдесят с лишним километров. А вокруг вздымались горные вершины. До полукилометра высотой. С которых сбегали десятки горных речек. А может, и сотни. Кто их считал? Во-вторых, потому что с севера, впадая в Кемиярви, текла широкая и бурная река Кемийоки, ближайший мост через которую находился в семидесяти километрах вверх по течению. И, в-третьих, потому что южнее Кемиярви, сразу же начиналось озеро Асканселькя, а за ним — Ала-Суолиярви. Незаметно переходящее в Или-Суолиярви. Которое также незаметно переходило в озеро Или-Китка. Которое было еще больше, чем Кемиярви. И тянулось с юго-запада на северо-восток почти на сто километров.

К счастью, ни обходить, ни торчать тут всю зиму красным конникам не пришлось. К вечеру пятого числа тридцать шестой кавполк сосредоточился на берегу озера. И немедленно приступил к переправе. Благо, никто не мешал. Так как отряд местных шюцкоровцев, подорвав мосты, отошел на правый берег и занял оборону на окраине Кемиярви. Впрочем, мешать и обороняться им особо было нечем. Так как из тяжелого вооружения у них имелся только станковый пулемет 'максим'.

В отличие от красных кавалеристов. У которых много чего имелось. Хотя все это надо было еще переправить через три широких водных преграды. Которые замерзнуть не успели. Но, кажется, собирались.

На ощупь кемийокская водичка обжигала, словно кипяток!

Однако боевой порыв котовцев не могла остудить даже ледяная купель. Во время манёвров полк не раз отрабатывал форсирование водных преград. И в составе дивизии, и самостоятельно. Поэтому действовал уверенно и слаженно. Пригодились и фермы обрушившихся мостов, и подоспевший дивизионный инженерно-переправочный парк, и все имеющиеся подручные средства. Сутки спустя две преграды из трех были позади. Полковая артиллерия (четыре трехдюймовки и четыре сорокапятки) заняла позиции напротив поселка и открыла огонь. Хотя давно уже стояла ночь. Впрочем, в небе вовсю полыхало полярное сияние. А на земле — Кемиярви.

Шюцкоровцы держались недолго. Да, и что могли сделать три десятка берданок и один пулемет против такой силищи!

Могли немного. Но сделали немало. Прикрыли эвакуацию мирного населения. Подожгли колокольню, все дома и сараи. А затем погрузились на последний паровоз и оставили пылающий поселок. Взорвав вокзал, водокачку и входные стрелки. И ушли в Рованиеми. Взрывая за собой мосты. Которых было более десятка...

Командующий Третьей Отдельной Краснознаменной армией Герой Советского Союза комкор Терехин был очень недоволен! Чтобы не сказать большего. Кемиярви Костенко должен был взять пятого! А не седьмого. Потому что восьмого он должен был взять Рованиеми! А до Рованиеми еще девяносто верст с гаком!

Командарм рвал и метал! Но разбираться кто виноват, дураки или дороги, он будет потом. А сейчас! Так-растак, вашу мать-перемать! Вперед!.. До Рованиеми всего ничего осталось! И они его возьмут!

Однако взять Рованиеми оказалось гораздо сложнее, чем Кемиярви. Водных преград здесь было только две — река Кемийоки и ее приток Оунасйоки. А мостов имелось столько же, сколько и в Кемиярви. И таких же длинных. А сразу за рекой вздымалась сопка Оунасваара. Высотой более двухсот метров. С которой отлично просматривались все окрестности. И всё бы ничего, но пока конники Костенко чинили мосты сначала от Алакурти до Кемиярви, а потом от Кемиярви до Рованиеми, маршал Маннергейм привел в чувство Ханнукселу, слишком увлекшегося организацией теплой встречи конно-механизированных гостей под Оулу, и сподвигнул его на организацию столь же теплой встречи их товарищей под Рованиеми.

Поэтому за рекой котовцев и пархоменковцев уже поджидал переброшенный из Оулу по железной дороге двадцать пятый пехотный полк белофиннов. Усиленный двумя полевыми артиллерийскими батареями (двенадцать трехдюймовок). Огневые позиции которых были расположены на обратных скатах Оунасваары, а наблюдательные пункты — на ее вершине. Плюс восемьдесят легких и сорок тяжелых пулеметов в пулеметных гнездах и ДЗОТах на крутом берегу Кемийоки. Устроенных на скорую руку, но со знанием дела. В смысле, с отличным сектором стрельбы! Плюс восемьдесят пистолетов-пулеметов и три с лишним тысячи винтовочных стволов в окопах и стрелковых ячейках. Плюс шюцкоровцы. Которых было немного. Около роты. Зато все как один — лыжники. И снайперы. Через одного.

И последнее. И самое главное. Обойти Рованиеми можно было либо в ста километрах к северу, либо в ста километрах к югу. Поскольку Кемийоки отсюда и до самого Ботнического залива течет между двумя горными хребтами — Айриселькя и Кивало. В окружении безчисленных горных рек, лесных озер и непроходимых болот...

Одним словом, Рованиеми надо было брать! Быстро! И любой ценой! Не потому, что это был административный центр губернии. А потому что это был ключ к победе!

Поэтому уцелеть этот несчастный город не мог. Он и не уцелел... Разнесенный в щепки сотнями фугасных авиабомб. И сожженный в пепел тысячами зажигательных.

Комкор Терехин лично об этом позаботился. Когда прибыл в расположение второго кавкорпуса на связном Р-5. И оценил обстановку.

Обстановка была весьма неблагоприятной. Белофинны полностью использовали все возможности, которые предоставили им гидрологические условия, сложный рельеф и суровый ландшафт окружающей местности. И создали перед фронтом Третьей ОКА мощный укрепрайон. Обойти который было невозможно.

Все попытки Костенко переправиться на вражеский берег были немедленно пресечены шквальным артиллерийским и пулеметным огнем противника. И привели к серьезным потерям. Хотя и не были безполезны. Потому что помогли выявить огневые точки и засечь расположение артиллерии белофиннов. Хотя и очень дорогой ценой.

Командарм приказал отставить переправу. И провести разведывательный поиск. Везде, где это можно. И даже там, где нельзя! Для организации артиллерийской и авиационной подготовки. Перед тем как к штурму укрепленных позиций приступят те, кому это положено. По уставу. В смысле, мотострелки. Которые должны сосредоточиться на исходных рубежах через трое суток.

А пока они будут сосредотачиваться, и готовиться форсированию и штурму, Рованиеми займется бомбардировочная авиация. По полной программе! Не взирая на полярную ночь и сложные метеоусловия. Потому что летать полярной ночью в сложных метеоусловиях для сталинских соколов — самое, что ни на есть, обычное дело!

Михаил Водопьянов был одним из самых прославленных летчиков страны...

Мог ли подумать простой крестьянский паренек, добровольцем вступивший в родную Красную Армию в далеком девятнадцатом году, что пройдет всего пятнадцать лет, и его имя узнает весь мир! Мог ли подумать простой обозник дивизиона воздушных кораблей 'Илья Муромец' Центральной авиагруппы Южфронта, что пройдет всего пятнадцать лет, и весь мир будет восхищаться его подвигами! И каждый день, открывая газету, будет искать сообщения о его героических перелетах!

Однако путь к мировой славе не бывает легким... Долгие десять лет Михаил лишь мечтал о небе. Не в силах оторваться от земли. Был конюхом, шофером, мотористом, бортмехаником. Пока не выучился, наконец, летать. В свободное от работы время. А потом сдал экзамен на пилота третьего класса в лётной школе общества 'Добролёт'. Экстерном. И стал летчиком Гражданского Воздушного Флота.

Сначала Михаилу как-то не везло... Хотя, это как сказать. Семь раз он попадал в аварии! Чудом оставаясь в живых. Однажды на одном из моторов его АНТ-9 вместе с носком вала оторвался пропеллер. С трудом перетянув через невесть откуда взявшийся овраг, Михаил сумел приземлиться. И спас своих пассажиров. В другой раз в моторе лопнула масляная трубка, и его заклинило. Ему снова удалось посадить самолет в поле. Но на пробеге одно из колес напоролось на зубья валявшейся в траве бороны и лопнуло. Машина встала на нос и загорелась. Придя в себя, Михаил помог пассажирам покинуть задымленный салон и принялся выбрасывать почту из горящего самолета. И так увлекся, что едва успел выскочить перед тем, как этот невезучий аэроплан рухнул. Тогда Михаил отделался всего лишь парой синяков и царапин.

Но везло не всегда. Во время дальнего перелета Москва — Камчатка его Р-5 угодил в сильнейший снегопад над озером Байкал. Михаил начал разворот, но завершить его не успел. Мощным порывом ветра машину ударило об лед. Бортмеханик погиб сразу. А его нашли лишь через несколько часов. Трое суток он был без сознания, а следующие пять месяцев провел в больнице. Помимо глубоких рваных ран на голове, у него было выбито семь зубов и сломана челюсть. Ему наложили на лицо тридцать шесть швов!

Путь к мировой славе не бывает легким...

Золотую Звезду Героя Михаилу Водопьянову вручили месяц назад. В числе самых первых. Потому что он и заслужил ее в числе самых первых! В числе тех семи Героев, которые вырвали из пасти полярной ночи, тридцатиградусной стужи и многолетних льдов Чукотского моря экипаж и пассажиров ледокольного парохода 'Челюскин', затонувшего в ста сорока четырех милях от Большой Земли.

Михаил сделал два рейса на льдину и вывез на своем двухместном самолете десять человек. Немного, конечно. Молоков вывез тридцать девять! Но. Стоит учесть и то, что для того чтобы вывезти этих семерых, Михаилу пришлось преодолеть почти шесть тысяч километров над неизведанными, совершенно безлюдными местами. На деревянно-полотняном биплане. В одиночку! Над тайгой и тундрой, морями и горами. Без штурмана. Без радиста. Без бортмеханика...

Дальше было уже легче. В смысле, гораздо труднее. Потому что Герой Советского Союза не имеет права ставить перед собой простые задачи!

Год спустя Михаил совершил новый дальний перелет. Из Москвы на Чукотку и обратно. Пройдя на своем верном Р-5 двадцать тысяч километров! В следующем году совершил перелет на Землю Франца-Иосифа. А еще через год первым в истории авиации посадил самолет на Северном полюсе!

Если бы тогда давали дважды Героя, он, несомненно, получил бы это звание! Его второй пилот и штурман стали Героями Советского Союза. Также как и все командиры кораблей авиаотряда, которым он командовал. Звания Героя был удостоен даже начальник Управления полярной авиации Главсевморпути. Который в этом рейсе был обычным пассажиром. А Михаилу дали второй орден Ленина. И все. Хотя не совсем. Приказом наркома обороны его зачислили в кадры РККА и присвоили внеочередное воинское звание 'полковник'. Минуя все промежуточные ступени младшего, среднего и старшего комсостава.

Сказать по совести, вся эта парадно-выходная суета, звания и почести Михаила только тяготили. Потому что мешали летать! Отнимая слишком много времени на торжественные митинги, съезды передовиков и прочее, и прочее, и прочее.

Зато теперь пригодились! И ордена, и шевроны на рукавах. Когда он обратился к товарищу Сталину с предложением создать специальную дальнебомбардировочную авиачасть из опытных полярных летчиков и штурманов. Привычных к многочасовым полетам в высоких широтах. Над тайгой и тундрой, морями и горами. В условиях полярной ночи, тридцатиградусной стужи и многолетних льдов. В любую погоду! 'Если создать такую боевую единицу', — писал он Сталину. — 'То эта единица явится мощным воздушным кулаком по врагам нашей Родины!'.

Товарищ Сталин, будучи настоящим профессионалом, высоко ценил мнение настоящих профессионалов. Поэтому с большим интересом отнесся к предложению одного из самых прославленных летчиков страны. А поскольку инициатива наказуема исполнением, ему и поручил формирование упомянутой авиачасти. Получившей наименование Особая авиагруппа Водопьянова.

Кроме Водопьяновского, в авиагруппу вошли экипажи Героев Советского Союза Ивана Доронина, Анатолия Алексеева и Павла Головина, дважды орденоносца Фариха, орденоносцев Чухновского, Галышева, Задкова, Махоткина, Пацынко, Черевичного и других пилотов Управления полярной авиации Главсевморпути.

Их воздушные корабли (гражданский вариант тяжелого бомбардировщика ТБ-3 в полярном исполнении) были срочно дооборудованы подвижными турельными пулеметными установками, ночными коллиматорными прицелами, бомбодержателями и электробомбосбрасывателями. Перекрашивать эти гиганты (а они, все как один, были красного цвета) не стали. И дело было не в отсутствии белой краски (а ее таки требовалось достаточное количество, потому что площадь поверхности ТБ-3 составляла более шестисот пятидесяти квадратных метров!). И даже не в том, что перекраска значительно увеличивала вес самолета, ухудшая его летные качества. И без того не блестящие. А в том, что до Архангельска, где базировалась группа, финнам все равно было не дотянуться. И, вообще, ночью все кошки серы. Даже если они красные.

К концу ноября формирование авиагруппы было завершено. На двадцать втором авиазаводе на все корабли установили вооружение и спецоборудование. Пилоты и штурманы прошли краткосрочную переподготовку в первом тяжелобомбардировочном авиаполку и стали настоящими бомбардирами. Все экипажи получили по три борт-стрелка. А штаб и тыл были укреплены опытными кадровыми командирами ВВС.

Группа состояла из штабного звена и двух эскадрилий. Одна из которых ранее входила в состав первого авиаполка. И была передана Водопьянову в соответствии с приказом наркома обороны. Командир полка Филиппов жадничать не стал. И отдал лучшую эскадрилью. И укомплектовал штаб своими спецами. Во-первых, потому что глубоко уважал Водопьянова и его товарищей. А во-вторых, понимал что, даже надев военную форму, они так и остались гражданскими. И, ясное дело, надо было им помочь. И уберечь от ненужных ошибок. Цена которых на войне слишком горька...

Одиннадцатого декабря огромный ярко-красный воздушный корабль со знаменитой надписью 'СССР Н-170' во все крылья (тот самый, который два года назад впервые в мире приледнился на Северном полюсе!) величаво проплыл на высоте тысячи метров над Рованиеми.

Рядом с ним, в строю пеленга, также величаво плыли такие же ярко-красные четырехмоторные корабли с не менее знаменитыми надписями: 'СССР Н-169', 'СССР Н-171' и 'СССР Н-172' (те самые, которые два года назад приледнились на Северном полюсе вслед за 'СССР Н-170').

Но это было только начало. Потому что вслед за ними приплыло еще двадцать четыре гиганта.

А потом на головы финнов обрушились бомбы. Девяносто тысяч килограмм!

А пару часов спустя еще семьдесят тысяч! Которые высыпали сто двадцать скоростных бомбардировщиков.

А назавтра все повторилось. И еще. И снова. И опять. Не смотря на ухудшение погоды. И хотя теперь ТБ бомбили поодиночке, а СБ — звеньями, легче от этого финнам не стало. А даже наоборот. Потому что теперь бомбы сыпались безпрерывно. Сутки напролет. Не оставляя времени на тушение пожаров и спасение людей из-под завалов.

Впрочем, к этому времени, гореть в Рованиеми было уже нечему, а спасать некого.

7. Кто под красным знаменем...

Мурманск, середина декабря 1939 г.

...К полудню шестого декабря ужасный шторм, бушевавший в Баренцевом море несколько суток подряд, стал стихать. Волнение упало до четырех баллов. Суровый Бог северных ледовитых морей получил свою жертву. И успокоился. На какое-то время.

Приказом командующего флотом флаги на всех кораблях и судах СФ были приспущены. В память о тридцати пяти краснофлотцах и командирах, погибших два дня назад во время неудачной операции по спасению эсминца 'Сокрушительный'. И еще тридцати восьми североморцах, членах экипажа сторожевого корабля 'Бриз', затонувшего сутки спустя недалеко от маяка Сеть-Наволок...

Причиной гибели 'Бриза' стал двенадцатибалльный ветер, штурманская ошибка и снежный заряд, скрывший огни маяков. Сторожевик возвращался в базу после проводки конвоя, опасно приблизился к берегу и был выброшен пятнадцатиметровой штормовой волной на камни.

С корабля сразу же сообщили в штаб флота о случившемся. Мгновенно были оповещены особый отдел флота, дивизион пограничных сторожевых кораблей, бригада эсминцев, бригада подводных лодок, охрана водного района, управление тыла флота, ЭПРОН и все корабли, находящиеся в море. К месту аварии немедленно вышли сторожевик и буксир. С батарей Мурманского УР на берег по тревоге были отправлены бойцы для оказания помощи.

Но, несмотря на принятые меры, спасти никого не удалось.

В двадцать ноль девять 'Бриз' налетел на камни. В двадцать один пятьдесят — разломился. В двадцать три пятьдесят пять все было кончено...

Когда корпус переломился, часть команды успела перейти на нос. А те, кто не успел, в отчаянии стали прыгать в ледяные волны. И погибли. Все. А море продолжало добивать искалеченный корабль. Огромные водяные горы с ревом обрушивались на 'Бриз' одна за другой. Через несколько минут нос оторвался и стал погружаться. Вместе с уцелевшими. В двадцать два восемнадцать к месту аварии подошел тральщик ? 898, в двадцать два тридцать — сторожевик 'Град', которые приступили к спуску шлюпок. Но из-за сильного волнения приблизиться к терпящему бедствие кораблю было практически невозможно. Час спустя над поверхностью беснующегося моря виднелась лишь рубка, на которой оставался только один человек. Все остальные были смыты. А еще через четверть часа скрылась под водой и рубка...

За эти дни флот понес тяжелые потери. И хотя войны без потерь не бывает, у каждой из них имеется фамилия, имя и отчество. А какие — следователи разберутся.

Собственно говоря, уже разобрались. Потому что все арестованные, включая бывшего члена военного совета флота бригадного комиссара Кулакова и командира эсминца 'Сокрушительный' капитан-лейтенанта Курилеха, на первом же допросе дали исчерпывающие показания и полностью признали свою вину.

А война шла своим чередом...

Не задолго до полуночи на пирсе Главной базы Северного флота были построены почетный караул и флотский оркестр. Караул переминался с ноги на ногу. А музыканты прятали лица от пронизывающего ветра и грели руки под мышками в ожидании команды своего капельмейстера. Который, не замечая холода, неотрывно смотрел на начальника штаба флота. Опасаясь пропустить нужный момент. И вообще. Опасаясь.

Но не потому, что там, рядом с начштаба, стоял сам комфлота. А также начальник Управления НКВД по Мурманской области... И поэтому тоже, конечно! Но не только...

На пирсе находился сам товарищ Мехлис! Член Центрального Комитета ВКП(б). Начальник Главного политуправления РККА. Замнаркома обороны. Армейский комиссар первого ранга. Член военного совета Северного фронта.

А еще там находился командарм первого ранга Жуков. Комфронта. О котором по гарнизону ходили не менее жуткие слухи, чем о Мехлисе.

Старлей до сих пор не мог придти в себя от тяжелого стального взгляда, скользнувшего сквозь него несколько минут назад. Когда командарм, разминаясь после машины, прошелся по причалу.

Однако впечатлительный капельмейстер нервничал зря. Ни до него, ни до его оркестра, никому не было дела. Во всяком случае, сейчас.

Из тьмы полярной ночи, отрабатывая машинами, на пирс медленно надвигался огромный боевой корабль. На флагштоке которого развивался большой красный флаг. Со свастикой в белом кругу...

В отличие от Англии, которая являлась изначальным естественным врагом России, Германия испокон веков была ее естественным союзником. Хотя иногда щерила зубы. И даже кусалась. Науськанная на Русь коварным Альбионом и щедро оплаченная поганым английским золотом. Точнее не английским, а ротшильдовским. Потому что все 'английское' золото давным-давно уже принадлежало этой гоп-компании...

Но речь пока не об этом.

Славянские племена, ушедшие из Сибири на закат солнца, как только Венея (земля, которую все теперь называют Европой) освободилась от ледяного панциря, вскоре потеряли связь с теми, кто остался в родных местах. За тысячелетия стерлась память о покинутой Родине (хотя на Восток тянуло по-прежнему). Изменился язык и обычаи. И только внешность напоминала о славянском происхождении германцев (телосложение, черты лица, цвет кожи, волосы и глаза). А еще непревзойденная воинская доблесть и презрение к смерти. Победить германцев в бою могли только русы! И то лишь защищая родную землю. Впрочем, русы чужую землю никогда не воевали. А на кой она им? Ежели своей — без края...

Поэтому биты были германцы каждый раз, когда поднимали меч на своих братьев. И каждый их 'дранг нах остен' заканчивался поражением. Так было восемьсот лет назад. На Чудском озере. Так было сто восемьдесят лет назад. Под Гросс-Егерсдорфом. Так было двадцать пять лет назад. Под Гумбиненом. И хотя в Компьенском лесу русских генералов не присутствовало, именно эта (первая в той войне!) победа определила ее ход. И привела к очередной капитуляции Германии.

Рейхсканцлер Второго Рейха князь Отто фон Бисмарк как-то сказал: 'Хорошие отношения с Россией составляют для нас величайшую ценность'.

Рейхсканцлер Третьего Рейха Адольф Гитлер прекрасно помнил эти мудрые слова. И повторять ошибку своих предшественников, развязавших войну с Россией, не собирался. А вовсе даже наоборот. Хотя испытывал сильнейшее давление со стороны тех, кто оплатил его приход к власти. И какое-то время даже делал вид, что послушно следует предписанному ими (то бишь, их поганым золотом) курсу...

Советско-германские отношения за двадцать лет пережили не один взлет и падение. Обезкровленные братоубийственной войной и революциями, ограбленные и обрезанные Антантой со всех сторон, Германия и Россия задыхались в условиях полной изоляции. Пока не заключили соглашение о возобновлении торговых сношений. А через год — Рапалльский договор о признании друг друга де-юре и восстановлении дипломатических отношений. Назло собравшимся в Генуе 'победителям'. Которые смертельно испугались нового русско-германского союза. И тут же начали под него копать. Не жалея своего поганого золота (как всегда, когда речь шла о стравливании германцев и русов). И кое-кто на это золото купился. Последовал полицейский налет на советское торговое представительство в Берлине. В двадцать четвертом. А затем Локарнские соглашения. В двадцать пятом. Впрочем, германский здравый смыл и на этот раз возобладал. Поэтому через неделю после Локарнских соглашений был заключен советско-германский торговый договор. А год спустя, когда веймарские политики убедились в лживости своих попечителей — советско-германский договор о дружбе и нейтралитете. Сроком на пять лет. А когда эти пять лет истекли, о его продлении еще на два года...

Придя к власти, Фюрер германского народа Адольф Гитлер, ясное дело, должен был для начала выплатить долги своей партии. Которая перед последними выборами буквально дышала на ладан и побиралась где только могла, не гнушаясь даже милостыней. Так что сразу после назначения Гитлера рейхсканцлером торговый оборот с Советским Союзом был резко снижен. В угоду заморским кредиторам. В результате СССР, все эти годы прочно занимавший первое место во внешней торговле Германии, уступил сначала Англии. Потом — Штатам. А затем стал отставать даже от Бельгии.

Но заморским кредиторам этого было мало. Они упорно толкали германцев к новой катастрофе. В смысле, очередному 'дранг нах'.

Три года назад Германия заключила с Японией 'антикоминтерновский' пакт. Откровенно враждебный по отношению к Советскому Союзу. За что была поощрена Рейнской областью, Австрией и Чехословакией. И настолько увеличила свой военно-промышленный и мобилизационный потенциал, что, наконец, смогла сбросить шкуру тупорогого ягненка, который не догадывается, что его собираются заклать.

Девятнадцатого августа в Москве было подписано Германо-советское торгово-кредитное соглашение, переговоры о заключении которого были начаты по инициативе германского правительства еще весной прошлого года (это к слову об овечьей шкуре).

Несколько дней спустя был подписан Пакт о ненападении. А еще через месяц (после разгрома Польши) — Договор о дружбе и границе между СССР и Германией.

И это было прекрасным началом для долгого и плодотворного сотрудничества!

А почему нет? Почему бы не начаться долгому и плодотворному сотрудничеству между добрыми соседями и старыми друзьями, которые, помимо прочего, еще и дальние родственники! А также имеют схожие взгляды на общественное устройство и социальную справедливость.

Некоторые различия, само собой, имелись. Но имели второстепенное значение.

Да, на флаге Третьего рейха в белом круге чернела свастика, а на советском флаге золотились серп и молот. Но. Во-первых, оба флага были цвета рабоче-крестьянской красной крови. А во-вторых, свастика является древнейшим солярным символом славян. По определению, родным и близким, и для германцев, и для русов.

Да, Германия называлась Империей и имела унитарную структуру, а СССР был федеративным союзом социалистических республик. Но. Советский Союз являлся федерацией, по сути дела, только на бумаге. В реальности Совет Народных Комиссаров управлял всеми вопросами жизнедеятельности страны не менее жестко, чем кабинет министров Третьего Рейха. Чтобы не сказать больше.

Да, Фюрер германского народа Адольф Гитлер был Председателем Национал-социалистической германской рабочей партии (ранее называвшейся просто германской рабочей), а товарищ Сталин — Генеральным секретарем ЦК ВКП(б). Однако Всесоюзная Коммунистическая партия тоже когда-то звалась рабочей. Хотя и большевиков. Но это было поправимо. И за последние годы в значительной степени поправлено. В смысле, процент 'большевиков' (ленинцев, зиновьевцев, каменевцев, бухаринцев и прочих троцкистов) в партии резко снизился, а рабочих — вырос. Что сыграло важнейшую роль в сближении двух вождей, двух партий и двух народов.

Сидя в Ландсбергской тюрьме, будущий Фюрер с глубокой болью писал: 'Самый страшный пример являет собой Россия, где евреи воистину с фанатичной яростью убили, подвергнув нечеловеческим мукам, или уморили голодом тридцать миллионов человек, чтобы обеспечить кучке еврейских литераторов и биржевых бандитов господство над великим народом'. Поэтому, когда товарищ Сталин с присущей ему решительностью приступил к процессу очищения страны и воздаяния по заслугам тем, кто это воздаяние давным-давно уже заслужил, союз двух вождей, двух партий и двух народов стал реальностью...

Минувшей осенью этот союз прошел первую проверку во время ликвидации 'уродливого детища Версаля'. Которая завершилась совместным парадом в Бресте-над-Бугом. По случаю его освобождения от белопольского ярма и панской неволи.

Однако настоящая проверка советско-германской дружбы состоялась несколько позднее. В Мурманске.

После того как 'Сердечный союз' развязал новую общеевропейскую бойню, именно здесь спрятались от алчных когтей Антанты беззащитные германские торговые суда, застигнутые врасплох известием о начале боевых действий. Спрятались от безчисленных британских крейсеров, эсминцев и подлодок, которые в поисках добычи без устали рыскали по всему океану. В любых территориальных водах. Не считаясь ни с какими международными договорами и нейтралитетами. Без стеснения нарушая любые государственные границы.

Кроме советской.

В соответствии с имеющимся договором корабли и суда Третьего Рейха, в отличие от всех прочих, могли свободно заходить в территориальные воды и порты СССР. Так что к концу сентября у Абрам-мыса стояло на якоре уже три с половиной десятка немецких торговцев, укрывшихся в Кольском заливе от безпощадных английских морских разбойников, кровожадность которых стала притчей во языцех еще во времена сэра Фрэнсиса Дрейка. А эти шакалы ходили кругами и давились слюной. Но входить в советские воды таки побаивались.

Последней каплей, истощившей терпение лордов Адмиралтейства, стало прибытие в Мурманск 'Бремена'. Легендарный обладатель 'Голубой ленты Атлантики', один из самых больших и комфортабельных лайнеров мира (водоизмещение — пятьдесят одна тысяча шестьсот пятьдесят шесть тонн; длина — двести восемьдесят шесть метров; вместимость — две тысячи двести пассажиров; скорость — двадцать восемь узлов) во время войны мог быть использован в качестве быстроходного войскового транспорта. И был способен за один рейс перебросить до десяти тысяч солдат и офицеров. Куда угодно. Хоть из Гамбурга в Гулль. Хоть из Гулля в Гамбург.

Не мудрено, что лорды-адмиралы сделали все, чтобы захватить такой заманчивый приз. И еще до объявления войны обратились к своим североамериканским коллегам с просьбой задержать 'Бремен' в Нью-Йорке после очередного трансатлантического рейса. Под любым предлогом. Пока они не пришлют за ним конвоира. Что те и проделали. В смысле, задержали. За долю малую. Да только обломилось им всем. И лайми, и янки. Едва оказавшись в открытом океане, капитан Аренс приказал дать 'самый полный'. И сделал британскому крейсеру ручкой! А догнать обладателя 'Голубой ленты' было уже невозможно. И перехватить его не сумели. Потому что не там ловили. Поскольку пошел он не в Гамбург (нашли дураков!), а прямо в Мурманск. Где и укрылся. В полной безопасности.

Осатанев от неудачи, лорды совершенно потеряли голову. И полезли на рожон. В смысле, сунулись. Не в свои ворота. В лице двух эскадренных миноносцев. И получили. Тут же. От ворот поворот. У восточной части полуострова Рыбачий. В лице береговой батареи сто четвертого пушечного артиллерийского полка Мурманского УР. Беглым огнем. Сто двадцати двух миллиметровыми фугасными снарядами. После чего больше уже не лезли. В смысле, не совались...

В ходе августовских советско-германских переговоров помимо подписания пакта о ненападении и торгово-кредитного соглашения был достигнут еще целый ряд различных договоренностей. Оформленных секретными протоколами. Секретными, потому что посторонним об этих договоренностях знать было не зачем. Дабы кишечник не расстроился. Кое у кого. Потому что было таки из-за чего.

В соответствии с одной из упомянутых договоренностей, германская сторона получила в аренду военно-морскую базу в Баренцевом море...

И немедленно приступила к ее оборудованию. Потому что она имела для Германии поистине стратегическое значение! Благодаря этой базе Кригсмарине, запертые Флотом Метрополии в Северном и Балтийском морях, получали выход в открытый океан. Даже в два. Атлантический и Северный Ледовитый. Точнее, в три. Потому что Северный морской путь, исхоженный советскими моряками вдоль и поперек, являлся кратчайшей (и, что немаловажно, самой безопасной!) дорогой из воюющей Европы в Тихий океан...

Сначала базу строили заключенные. Благо лагерей в округе имелось достаточное количество. А затем прибыли германские специалисты. И все скальные работы взяли на себя. Используя для скоростного прорубания штолен направленные взрывы и пневмо-инструмент, о котором в ГУЛАГ НКВД до этих пор и слыхом не слыхивали.

В результате совместных усилий к концу ноября основные объекты в губе Большая Западная Лица были сданы в эксплуатацию. А построено было много чего. Подскальные убежища для отстоя подводных лодок и причалы для надводных кораблей, радиостанция, подземные казармы и ремонтные мастерские, хранилища для жидкого топлива и склады снабжения, полуторакилометровая взлетная полоса с металлическим покрытием и капониры для колесных самолетов, ангары и спуск для летающих лодок. Имелась даже причальная мачта для дирижабля 'Граф Цепеллин'. Который прибыл к месту новой дислокации, как только был собран эллинг.

Вскоре пришли подводные лодки. Десять штук. Из них, четыре больших (подводное водоизмещение — тысяча сто пятьдесят тонн; надводная скорость — восемнадцать узлов, подводная — восемь; дальность плавания — десять тысяч пятьсот миль; вооружение — одно сто пяти и одно тридцати семи миллиметровое орудие, шесть торпедных аппаратов и двадцать две торпеды). И шесть средних (подводное водоизмещение — девятьсот пятнадцать тонн; надводная скорость — шестнадцать узлов, подводная — восемь; дальность плавания — шесть тысяч двести миль; вооружение — одно восьмидесяти восьми и одно двадцати миллиметровое орудие, пять торпедных аппаратов и к ним одиннадцать торпед).

А следом за подлодками — эскадренные миноносцы. Один новей другого. Целая флотилия! 'Дитер фон Рёдер', 'Ганс Лидеманн', 'Герман Кюн', 'Карл Гальстер', 'Вильгельм Гайдкамп' и 'Антон Шмидт' (водоизмещение — три тысячи четыреста пятнадцать тонн; скорость — тридцать восемь узлов; дальность плавания — две тысячи двадцать миль; вооружение — пять сто двадцати семи миллиметровых орудий, четыре тридцати семи и шесть двадцати миллиметровых зениток; два четырехтрубных торпедных аппарата и шестьдесят мин).

К этому времени авиагруппа базы пополнилась четырехмоторным дальним морским разведчиком Фоке-Вульф-200, звеном тяжелых двухмоторных истребителей Мессершмитт-110, шестью трехмоторными летающими лодками Блом-унд-Фосс-138 и восемью двухмоторными гидросамолетами-торпедоносцами Хенкейль-115.

Командующий Северным флотом флагман второго ранга Дрозд на секретной базе в Большой Западной Лице пока еще ни разу не был. И, честно говоря, не собирался. От греха. Чтобы не пришлось потом, в случае чего (а мало ли!), объясняться по поводу близких связей с немецкими товарищами.

Лично побывать на этой всесоюзной ударной стройке комфлота так и не рискнул. Но регулярно читал сводки особого отдела флота о ходе строительства. И был в курсе. Испытывая двойственное чувство. С одной стороны, наличие под боком такой мощной группировки Кригсмарине, вполне соотносимой по количеству боевых кораблей с его флотом, настораживало. И заставляло все время быть начеку. А с другой, несколько успокаивало. Если, паче чаяния, бритты решатся на проведение десантной операции в Кольском заливе, их будет чем встретить!

И даже более того! Судя по последней шифрограмме из Главморштаба...

Германия еще в начале сентября просила разрешить длительную стоянку и межпоходовый ремонт своих кораблей в Мурманске. На что советская сторона ответила вежливым, но твердым отказом. Во избежание обострения международной обстановки. Чтобы не дразнить Антанту.

Однако времена меняются. Дразнить 'Сердечный союз' товарищ Сталин по-прежнему не хотел. Но. Отлично понимал, что обострения международной обстановки в связи с предстоящей операцией в Финляндии все равно избежать не удастся. Поэтому имело смысл пойти навстречу просьбам единственного друга Советского Союза (Монголия не в счет). И разрешить отряду кораблей Германских ВМС неофициальный визит вежливости в Мурманск.

И это было оч-чень кстати для упомянутого отряда! В составе линейных крейсеров 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст'. Которые уже несколько дней болтались в штормовом океане. После того, как в ходе рейда расправились с британским вспомогательным крейсером 'Равалпинди' и на их отлов были брошены линкоры 'Нельсон' и 'Родней', линейные крейсеры 'Худ' и 'Дюнкерк' (восемнадцать шестнадцатидюймовых, восемь пятнадцатидюймовых и восемь тринадцатидюймовых англо-французских орудий против восемнадцати германских десятидюймовок!). Плюс целая свора крейсеров.

Вернуться в Северное море командующий флотом Кригсмарине вице-адмирал Маршалль, лично возглавивший поход 'Гнейзенау' и 'Шарнхорста', не решился. Слишком плотно была раскинута сеть! И приказал отойти в высокие широты.

Во время боя с 'Равалпинди', который больше походил на избиение (за десять минут бывший лайнер, вооруженный восемью устаревшими шестидюймовками, был превращен в груду пылающих развалин и бодро пошел ко дну), германские рейдеры не получили практически никаких повреждений.

Зато бушующее Норвежское море задало им серьезную трепку!..

В ходе первых же плаваний ('Гнейзенау' вошел в строй в мае прошлого года, а 'Шарнхорст' — в январе этого) выяснилось, что увеличение осадки из-за изменений проекта во время строительства (установки третьей башни главного калибра и усиления бронирования) сде?лало корабли очень 'мокрыми'. После капитального ремонта ('Гнейзенау' отремонтировали минувшей зимой, а 'Шарнхорст' — этим летом) крейсеры получили новый, так называемый 'атлантический', нос с большим наклоном фор?штевня и увеличенным развалом шпангоутов. Что улучшило их мореходность. Но от огромных брызг не избавило.

Во время всего похода из-за недостаточной высоты борта оба корабля принимали волну всей носовой частью. Через щели между деформированными листами обшивки затопило носовые кубрики экипажа. Гигантские буруны захлестывали даже мостики, так что управление пришлось перенести в боевую рубку. Ледяные потоки заливали носовые башни и погреба, проникая внутрь через от?верстия для выброса стреляных гильз, кожухи дальномеров и амбразуры орудий. Из-за попадания соленой воды произошло короткое замыкание в цепях электромоторов подачи бое?запаса башни 'Антон' на 'Шарнхорсте'. И она вышла из строя. Не лучше обстояли дела и на 'Гнейзенау'. Который тоже лишился трети своего главного калибра...

После двухнедельного круиза по северным морям 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст', закопченные и обледеневшие, с ободранными бортами и скрученными леерами, выглядели донельзя геройски. Словно побывали в Ютландском бою.

Более всего они нуждались в тихой, гостеприимной гавани и причальной стенке судоремонтного завода. Однако визит вежливости — есть визит вежливости. Даже если он неофициальный. В смысле, совершенно секретный. Поэтому 'Шарнхорст' бросил якорь на рейде, а 'Гнейзенау' встал у пирса.

В связи с военным временем, отсутствием на борту коронованных особ и прочих официальных лиц, а также совершенной секретностью, от салюта наций по взаимному согласованию было решено воздержаться. Ограничившись исполнением гимнов и поднятием государственных флагов.

Едва закончилась швартовая суета, и на берег скатился трап, флотский оркестр грянул 'Хорст Вессель'. Почетный караул вытянулся и взял 'на кра-ул'. А остальные встречающие вскинули руки к папахам, отдавая честь красному флагу со свастикой.

Затем в исполнении судового оркестра 'Гнейзенау' прозвучал 'Интернационал'. Вдоль парадного строя, одной рукой придерживая кортик, а вторую приложив к высокой фуражке с двойным рядом золотых дубовых листьев по козырьку, прошагал сухощавый адмирал в длинной черной шинели с синими отворотами и крестом на шее. И сошел на пирс. В сопровождении командира корабля и офицеров походного штаба.

Вильгельм Маршалль был одним из самых опытных военных моряков Германии. Во время предыдущей войны ходил на линкорах, затем командовал подлодкой. Потопил несколько кораблей и получил 'Голубого Макса'. В послевоенные годы капитан цур зее Маршалль был начальником штаба морских операций. Затем командовал броненосцем 'Адмирал Шеер'. В тридцать шестом году ему дали контр-адмирала и назначили командующим броненосцами. Командующим флотом он стал чуть более месяца назад. А полным адмиралом — на той неделе. За потопление 'Равалпинди'...

Линейные крейсера 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст' были самыми крупными боевыми кораблями Кригсмарине (полное водоизмещение — тридцать семь тысяч триста тонн; длина — двести тридцать пять метров; скорость — тридцать узлов; дальность плавания — десять тысяч миль четырнадцатиузловым экономическим ходом; главный броневой пояс и боевая рубка — триста пятьдесят миллиметров, верхняя бронепалуба — пятьдесят, нижняя — сто пять миллиметров; вооружение — девять десятидюймовых орудий в трех башнях, двенадцать сто пятидесяти и четырнадцать сто пяти миллиметровых орудий, шестнадцать тридцати семи миллиметровых зенитных автоматов, а также три гидросамолета).

О таких кораблях в своем составе Северный флот (который флотом назывался лишь из политических соображений, так сказать, на страх врагам!) пока еще мог только мечтать.

И хотя на заводе номер четыреста два в Молотовске (который после выхода на проектную мощность должен был стать крупнейшим судостроительным предприятием в мире) со дня на день планировалась торжественная закладка линейных кораблей 'Советская Белоруссия' и 'Советская Россия' (водоизмещение — шестьдесят пять тысяч тонн; вооружение — девять четырехсот шести миллиметровых орудий в трех башнях и т.д.), от их закладки до спуска на воду, не говоря уже о вступлении в строй, должно было пройти несколько лет. А британские линкоры могли появиться в любой момент. И противопоставить им, акромя минных полей (которые можно разминировать) и береговых батарей (которые можно разбомбить), было нечего!

До того как...

Командарм первого ранга Жуков живьем такого большого боевого корабля еще ни разу не видел. Будучи полным и окончательным кавалеристом. Но. До глубины души был поражен его мощью.

Мехлис часто бывал на КБФ. Так что мог сравнить неповоротливые и тихоходные балтийские дредноуты с этими океанскими хищниками. Поджарыми и мускулистыми, как и положено настоящим хищникам. Оценил он и главный калибр. По достоинству. Как старый артиллерист.

Флагман второго ранга Дрозд тоже неплохо разбирался в артиллерии. Особенно в корабельной. А еще, по долгу службы, читал разведывательные спецсообщения о новых двухсот восьмидесяти трех миллиметровых крупповских орудиях SKC/34, которые были разработаны специально для этих кораблей и обладали огромной мощью и дальностью стрельбы (вес снаряда — триста тридцать килограмм; дальность стрельбы — двести двадцать кабельтовых; скорострель?ность — один выстрел каждые семнадцать секунд). И пробивали тринадцатидюймовую броню на дистанции более восьмидесяти двух кабельтовых.

С прибытием такого подкрепления (которое, в случае англо-французского нападения по-любому в стороне не останется!) устойчивость минно-артиллерийской позиции у входа в Кольский залив возросла многократно. Более того, стала фактически непреодолимой! Для тех сил и средств, которые Антанта реально могла выделить для обеспечения десантной операции...

В это же самое время этот же самый вопрос обсуждался двумя тысячами километров южнее. В кабинете народного комиссара обороны Советского Союза.

— Товарищ Проскуров, доложите членам Ставки об англо-французских планах нападения на СССР.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — поднялся комдив, и, не глядя в раскрытую папку, начал доклад. — По сообщениям нашей резидентуры, французский генеральный штаб приступил к разработке планов бомбардировки Бакинских нефтепромыслов и нефтеперерабатывающей промышленности с территории Сирии еще в сентябре. Об этих планах был извещен американский посол в Париже Буллит, телеграфировавший об этом в Вашингтон. Текст телеграммы у нас имеется.

После заключения девятнадцатого октября договора о взаимной помощи между Англией, Францией и Турцией к этой работе подключились англичане. Во время переговоров английские, французские и турецкие представители обсуждали вопросы укрепления турецких войск у советских границ за счет англо-французских поставок и о секретных турецких мерах по подготовке антисоветского восстания местного населения в приграничных советских районах. Кроме того, у нас имеется копия письма министра снабжения Великобритании министру иностранных дел от тридцать первого октября, автор которого предлагает рассмотреть возможность бомбардировки советских объектов на Кавказе. В начале ноября министр иностранных дел Великобритании Исмей поставил такую задачу перед военным комитетом начальников штабов, разведывательным подкомитетом и объединенным подкомитетом по планированию.

По нашим данным договоренность об использовании англичанами аэродромов в Восточной Турции фактически уже достигнута. План, разработанный штабом королевских ВВС на Среднем Востоке, предусматривает использование не менее трех эскадрилий дальних бомбардировщиков. Которые в ближайшее время должны быть переброшены из метрополии в Египет и далее. Данный план в настоящий момент рассматривается министерством авиации Великобритании.

Французский генштаб предлагает использовать для бомбардировки от шести до восьми эскадрилий тяжелых бомбардировщиков. По расчетам французов для бомбардировки шестидесяти семи нефтеперегонных заводов в Баку, сорока трех в Грозном и двенадцати в Батуми в зависимости от погодных условий потребуется от полутора недель до полутора месяцев. В результате нефтепромыслы будут выведены из строя не менее чем на девять месяцев. Потери среди местного населения оцениваются как значительные.

— Бакинская нефтяная промышленность, — заговорил Сталин, и Проскуров тут же смолк. — Дает народному хозяйству восемьдесят процентов высокосортного авиационного бензина, девяносто процентов лигроина и керосина и девяносто шесть процентов автотракторных масел, — генеральный секретарь поднял трубку и сделал паузу, чтобы присутствующие уяснили серьезность вопроса, — Уничтожение или хотя бы выведение из строя нашей нефтяной промышленности приведет не только к срыву выполнения пятилетнего плана. Наше сельское хозяйство останется без горюче-смазочных материалов и не сможет в полном объеме провести посевную кампанию. Даже при использовании мобилизационных запасов. И не сможет в полном объеме провести уборку и вывоз с полей урожая. Уничтожение нефтяной промышленности Кавказа приведет к голоду. Мы не можем этого допустить! Надо сделать все, для того чтобы этого не допустить! Предлагаю немедленно усилить противовоздушную оборону Бакинских нефтепромыслов. И перебросить на это направление, дополнительно к имеющимся, не менее девяти авиационных истребительных и шестнадцати зенитных артиллерийских полков. Из центральных военных округов. А если понадобится даже из Московского и Ленинградского военного округа. Полагаю, что в сложившейся ситуации будет оправдано создание Особого Бакинского округа ПВО, — Сталин опустил трубку и повернулся к начальнику разведуправления. — Продолжайте, товарищ Проскуров.

— Помимо южного направления нападения на СССР военно-политическое руководство англо-французского блока большое внимание уделяет северному направлению. Правительство Финляндской республики, — Проскуров глянул на Сталина и быстро поправился, — Бывшее правительство бывшей Финляндской республики уже несколько раз обращалось к Франции и Великобритании с просьбой об оказании военной помощи. Не только в виде поставок вооружения и боевой техники, а в виде прямого участия в боевых действиях на советско-финском фронте. По нашим данным, и Франция, и Великобритания, готовы дать положительный ответ на эту просьбу. В самое ближайшее время.

В западной прессе открыто обсуждаются планы высадки англо-французского экспедиционного корпуса в Мурманске численностью в сто пятьдесят тысяч человек.

Но если говорить о реальных планах, то по сообщениям нашей резидентуры, планируется высадка не в Мурманске, а в Петсамо. При этом в первую волну десанта численностью около пятнадцати тысяч солдат и офицеров включены четыре пехотных бригады — одна британская, две бригады французских альпийских стрелков, бригада подгальских стрелков, набранных во Франции из числа польских эмигрантов, а также несколько отдельных частей специального назначения. Во второй волне планируется высадка трех британских дивизий. Общая численность десанта составляет около шестидесяти тысяч человек. С моря высадку должна поддержать эскадра в составе линкора, нескольких крейсеров, авиаматки и полутора десятка эсминцев, в том числе, несколько польских.

В тоже время, как я уже докладывал, товарищ Сталин, у нас имеется информация о том, что помощь Финляндии используется британским адмиралтейством в качестве ширмы, призванной отвлечь внимание немцев от готовящейся оккупации Норвегии. Которая и является основной целью Великобритании. Поэтому, весьма вероятно, что в последний момент десант будет перенаправлен в Нарвик, через который в Германию идут основные поставки шведской руды.

— Да, это весьма вероятно, — сказал Сталин. — И для нас было бы наилучшим выходом из положения, — посмотрел он на сидящих за длинным столом членов Ставки, которые все как один закивали, соглашаясь. — Однако думать надо о лучшем, а готовиться к худшему...

8. Нам разум дал стальные руки-крылья...

Мальми, середина декабря 1939 г.

...Огромный воздушный корабль с надписью 'СССР Л-760' на широких крыльях необъятной толщины, натужно ревя всеми шестью моторами, медленно плыл в хмуром декабрьском небе. Пять экранированных турелей (носовая, верхняя, две крыльевые и кормовая) и три выдвижных пулеметных башни (подфюзеляжная и две подкрыльевых) вращались во все стороны, обшаривая окружающее пространство. Сквозь серые лохмотья облаков тут и там поблескивала свинцово-серая рябь Финского залива...

Флагман Гражданского Воздушного Флота 'Владимир Ленин' был самым большим серийным пассажирским самолетом в мире (длина — тридцать четыре метра; размах крыльев — шестьдесят три метра; взлетный вес — сорок четыре тонны) и помимо экипажа из восьми человек брал на борт шестьдесят четыре пассажира. До недавнего времени 'Владимир Ленин' обслуживал авиалинию Москва — Минеральные воды, а теперь стал самым большим в мире серийным боевым самолетом (экипаж — двенадцать человек; грузоподъемность — четыре тонны бомб или восемьдесят парашютистов).

По комфортабельности этот шестимоторный лайнер сильно уступал своему прототипу, восьмимоторному агит-самолету гиганту 'Максим Горький'. Спальных кают, библиотеки, киноустановки и типографии на нем не имелось. Зато стоил он на порядок дешевле (пятьсот тысяч рублей вместо пяти миллионов). Что и позволило запустить его в серию. Под индексом ПС-124. Головная машина вышла на линию в начале лета. Второй корабль, получивший имя Великого Сталина, прошёл государственные испытания в октябре. 'Максим Горький' вступил в строй неделю назад, в День Сталинской Конституции. Сборка 'Вячеслава Молотова', 'Климента Ворошилова' и 'Михаила Калинина' близилась к концу. Еще три корабля стояли на стапелях в разной степени готовности, а производственный задел на остальные семь лежал на складе в ожидании, когда освободится место в сборочном цехе...

— Десять минут до берега, — доложил штурман-бомбардир по внутренней связи.

— Так держать, — приказал майор Новиков второму пилоту и спустился со своего командирского места на палубу. Чтобы пройтись по салонам и посмотреть, все ли в порядке. А заодно посетить туалетную комнату. Появление которой на пассажирских самолетах майор считал одним из важнейших достижений современной авиатехники. Вдоволь намаявшись с этой деликатной проблемой в дальних безпосадочных рейсах.

Летчик-миллионер, пилот первого класса Николай Новиков, вторым в стране получивший Почетный знак ГВФ 'За безаварийный налет 1 000 000 км', освоил два десятка типов самолетов и отлично знал свой корабль. Поскольку принимал участие в его заводских испытаниях на Казанском авиазаводе имени Серго Орджоникидзе. А затем участвовал в государственных сдаточных испытаниях в НИИ ГВФ. А потом всё лето возил на нем курортников из Москвы в Минводы и обратно. А после окончания навигации отогнал на завод и следил за его переоборудованием. В смысле, вооружением. И сам тоже надел военную форму. Снова. А что делать? Поганое империалистическое окружение никак не унимается. И все время лезет на рожон. Поэтому приходится периодически напоминать кое-кому. Что. От тайги до Британских морей. Точнее, кто. В смысле, кого. И так далее.

Ну, что же. Дело привычное. Пороха Новиков нанюхался вволю. И во время Германской. И во время Гражданской. И совсем недавно. На Халхин-Голе. За это и ордена на груди. Боевые...

На палубе все было в ажуре. Хотя корабль был набит под завязку. Вместо положенных восьмидесяти десантников, они приняли на борт больше сотни бойцов. С полной выкладкой. Боеприпасами и штатным вооружением. Правда, без парашютов. Часть десанта удалось пристроить в крыльях. Но это мало что меняло, и теснотища внутри 'Ленина' стояла страшная. Несмотря на то, что после мобилизации роскошные мягкие кресла в пассажирских салонах были демонтированы, а вместо них установлены фанерные. С откидными сидушками. Как в новом столичном кинотеатре 'Москва'.

Выйдя из туалета, майор пробрался к помосту верхней огневой точки и ткнул борт-стрелка кулаком в бок. Тот спустился вниз, а Новиков занял его место и крутнул турель, осматриваясь.

Рядом с 'Лениным' в строю пеленга шли его младшие брательники СССР Л-761 'Иосиф Сталин' и СССР Л-762 'Максим Горький'. Замыкал пеленг ещё один гигант — пятимоторный СССР Л-1001 'Правда' — бывший флагманский самолет бывшей Особой сводной авиационно-воздухоплавательной агитэскадрильи имени Максима Горького.

В марте этого года некогда знаменитая и прославленная агитэскадрилья была расформирована. Поскольку выполнила все поставленные задачи. За пять лет самолеты эскадрильи налетали тридцать тысяч часов и совершили тридцать шесть тысяч посадок в тринадцати тысячах населенных пунктах, собрав на строительство социалистического воздушного транспорта более ста миллионов рублей.

Однако расформировали её не только поэтому. А ещё и потому, что все эти годы в агитэскадрилье хозяйничала вражеская рука.

Комэска ОСАВАЭ имени Горького; член редколлегии газеты 'Правда'; редактор журналов 'За рубежом', 'Огонёк' и 'Крокодил'; член-корреспондент Академии наук СССР; депутат Верховного Совета РСФСР; кавалер орденов Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды Михаил Кольцов, он же Фридлянд, оказался троцкистом и шпионом иностранной разведки. Точнее, пяти иностранных разведок. В конце прошлого года его отозвали из сражающейся Испании, где он, прикрываясь удостоверением спецкора главного печатного органа ЦК ВКП(б), выполнял секретные задания упомянутых разведок. И арестовали. А надо было бы сделать это гораздо раньше! Глядишь, испанская республика и устояла бы. Если бы, таких как Кольцов (он же Фридлянд), раньше на чистую воду вывели.

Бывшего комэска ОСАВАЭ, ныне разоблачённого врага народа Кольцова (то есть Фридлянда), Новиков знал. И знал хорошо. Не раз ходил с ним в рейсы. Но даже подумать не мог, что это — враг!

Майор поморщился. Да, мало ли о ком он не мог этого подумать! Никто не мог ни о ком этого подумать! Кроме товарища Сталина!

Если бы не товарищ Сталин, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось! Новиков сам читал признания этих нелюдей. В 'Известиях'. И, как и все вокруг, был поражен подлостью тех, кого столько лет считал настоящими большевиками-ленинцами. На кого равнялся. А они оказались предателями и убийцами! Которые, наконец-то, получили по заслугам. И поделом! Собакам — собачья смерть!

В этот момент в сотне метров над пеленгом, сверкнув полированными плоскостями на вираже, скользнули три 'чайки'. Майор выбросил ненужные мысли из головы и, энергично развернув турель, проводил краснозвездные истребители стволами своей спарки. Будь это белофинны, ведущего он точно срезал бы! А ведомых прострочили остальные огневые точки верхней полусферы 'Ленина'. Числом четыре штуки (шесть стволов). Плюс шестнадцать стволов 'Сталина' и 'Горького'. Плюс две верхних турели 'Правды' (четыре ствола). А снизу дорогих гостей были готовы попотчевать ещё двенадцать ШКАСов. Итого сорок пулемётов. То бишь, тысяча двести выстрелов за секунду! Как говорится, милости просим! Ежели кому жизнь надоела.

Впрочем, шансов пострелять по белофиннам у них практически не было. Во-первых, потому что по сторонам болтались еще четыре звена пятого истребительного авиаполка ВВС КБФ. А во-вторых, потому что последние финские истребители были уничтожены ещё неделю назад.

Собственно говоря, они могли лететь и без провожатых. Однако рисковать такими именитыми машинами никто не посмел. И вообще. Как-никак, четыре с лишним сотни человек на кораблях! Не дай Бог, финнам удастся найти и поднять в воздух что-нибудь, способное стрелять! А стрелять финны умеют! Словом, бережёного — Бог бережёт!

С другой стороны, воздушный мост Москва — Хельсинки исправно действовал уже третьи сутки. Косяки краснозвёздных тяжёлых бомбардировщиков и мобилизованных пассажирских самолётов один за другим пересекали Финский залив. Без каких-либо эксцессов. Так что безпокоиться было не о чем...

Международный аэропорт в Хельсинки открылся три года назад и был оборудован по последнему слову техники. Границы взлётного поля, раскинувшегося на двадцать четыре гектара, указывала световая система, имелся светящийся указатель ветра, световой и три радио-маяка. А также большие ангары на пятьдесят самолётов. Четыре бетонированные стартовые дорожки шириной семьдесят и длиной восемьсот метров могли принять любые, даже самые тяжёлые (например, ПС-124) воздушные корабли. И днём, и ночью. В любую погоду.

Зачем финнам потребовалось всё это великолепие, было непонятно. Учитывая низкие объёмы перевозок, малочисленный самолётный парк и отсутствие собственной авиапромышленности. Генштаб РККА полагал (и, надо сказать, вполне обоснованно!), что аэродромная сеть Финляндии (более двадцати крупных аэродромов и множество полевых однополосных площадок, расположенных вблизи советско-финской границы) создавалась для нужд Антанты.

А пригодилась сталинским соколам! Во всяком случае, хельсинский аэропорт.

Который никогда ещё не работал с такой интенсивностью! Каждые пять минут с одной из его взлётных полос поднимался самолёт. И каждые пять минут садился. Одни кружили в зоне, ожидая разрешения на посадку. Другие, чуть поодаль, собирались в походную колонну. А высоко над ними ходили на виражах истребители охранения.

На земле царила не меньшая суета, чем в воздухе. Рёв моторов начисто заглушал все остальные звуки. Кто-то разгружался, кто-то заправлялся, кто-то выруливал на старт. На поле можно было увидеть самолёты самых разных типов — четырёхмоторные ТБ-3 и Г-2 (грузопассажирский вариант ТБ-3), трёхмоторные Юнкерсы Ju.52 и двухмоторные Дугласы DC-3, одномоторные ХАИ-1, ПР-5 (пассажирский вариант Р-5) и С-1 (санитарный вариант У-2). Новейшие лайнеры ПС-84 (лицензионный вариант DC-3) и ПС-35 (пассажирский вариант СБ). И даже ветераны ПС-9. Повсюду сновали автостартеры, водомасло— и бензозаправщики, метались мотоциклисты и пешие посыльные. Возле приземлившихся самолётов одна за другой возникали колонны десантников. Чтобы немедленно удалиться к месту сбора. Лёгким бегом. Туда же выдвигались доставленные на внешней подвеске легкие танки Т-38 и Т-37, бронеавтомобили и полуторки с боеприпасами и артиллерийскими орудиями.

У несведущего человека от всей этой кутерьмы голова могла пойти кругом. Однако хаос был только кажущимся. Хельсинский международный аэропорт работал как часы. Несмотря на то, что весь обслуживающий персонал пришлось заменить. Точнее, именно благодаря этому. Вчера, вместе со второй волной десанта, в Мальми прибыла группа опытных авиаспециалистов — работников Московского Центрального аэропорта ГВФ (авиационные инженеры и механики, электрики и мотористы, радисты и метеорологи) во главе с начальником аэропорта кавалером трёх орденов Красного Знамени и Почетного знака 'Отличник Аэрофлота' полковником Вильгельмом Каминским.

Лучшей кандидатуры для выполнения такого ответственного задания найти было невозможно! Вильгельм Фридрихович не просто хорошо знал своё дело. Каминский знал его блестяще! Потому что занимался этим делом уже более тридцати лет.

Начав с самых низов, Вильгельм Каминский настойчиво шёл к своей цели. В шестнадцатом году окончил Гатчинскую школу авиамехаников, в восемнадцатом — Первую Социалистическую авиашколу Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота в Егорьевске. В двадцатом за беззаветную преданность делу революции и отчаянную храбрость красвоенлёт тридцать пятого разведывательного авиаотряда Девятой армии Южного фронта Каминский был удостоен ордена Красного Знамени. Затем работал пилотом 'Добролета' в Средней Азии. Возглавлял отряд особого назначения. За доблесть и мужество, проявленное в боях с басмачами и прочими белобандитами, был награждён ещё двумя орденами Красного Знамени и именным оружием. В начале тридцатых его перевели в Московское управление ГВФ и назначили начальником Московского Центрального аэропорта.

Который под его руководством превратился в крупнейший аэроузел страны! Был построен аэровокзал (первый в стране и один из самых больших в Европе), новые ангары и бензохранилища, бетонная взлётно-посадочная полоса и рулёжные дорожки. А в прошлом году к аэропорту даже подвели линию метрополитена! Что было вполне закономерно. Учитывая возросший пассажиропоток.

К этому времени регулярные авиалинии прочно связали Москву не только с самыми отдалёнными точками Советского Союза, но и со многими европейскими столицами. Московский аэропорт ГВФ отправлял рейсы не только в Ленинград и Архангельск, Одессу и Харьков, Минводы и Баку, Симферополь и Свердловск, Ташкент и Хабаровск. Но и в Берлин и Прагу, Ригу и Стокгольм, Париж и Хельсинки.

Помимо руководства полётами, повседневной деятельностью и реконструкцией Центрального аэропорта Вильгельм Фридрихович являлся уполномоченным по строительству нового аэропорта на юго-западе Москвы, возле железнодорожной станции Внуково. А там одних заключённых работало свыше пяти тысяч человек! Не считая вольнонаёмных. Короче говоря, опыта ему было не занимать стать.

Прибыв на место, группа Каминского немедленно приступила к выполнению своих обязанностей. По приёму и отправке бортов. Которые шли один за другим...

Девять лет назад, в августе тридцатого года, во время учений Московского военного округа был выброшен первый в мире парашютный десант. Двухмоторный биплан 'Фарман-Голиаф' за две ходки доставил в тыл условного противника двенадцать парашютистов, вооружённых наганами и гранатами. Звено разведчиков Р-1 сбросило им карабины, два ручных пулемета и боеприпасы в контейнерах.

Пять лет спустя, в ходе знаменитых маневров Киевского военного округа, в присутствии иностранных военных представителей шестьдесят бомбардировщиков ТБ-3 выбросили тысячу двести десантников. Захватив район высадки, парашютисты быстро подготовили посадочные площадки, на которые были приняты тяжёлые самолеты, доставившие еще две с половиной тысячи бойцов вместе с боевой техникой.

В тридцать шестом, на маневрах Белорусского военного округа, ТБ-3 сбросили тысячу восемьсот парашютистов. После чего перевезли в район выброски еще пять тысяч семьсот бойцов с тяжелым вооружением. В том же году во время Московских учений сто одиннадцать ТБ-3 выбросили две тысячи парашютистов, а еще три тысячи высадили посадочным способом.

Воздушный десант, выброшенный в ходе Харбинской наступательной операции, был не таким массовым. С парашютами высаживался только один батальон, который захватил Харбинский аэродром и мосты через Сунгари. Остальные два батальона и управление двухсотой отдельной воздушно-десантной бригады особого назначения десантировались посадочным способом. Позднее, тем же способом, к ним присоединились три мотострелковых батальона, легко-танковая рота и дивизион сорока пятимиллиметровых орудий, доставленные самолётами семнадцатой отдельной тяжелобомбардировочной авиабригады. Находясь в глубоком тылу противника на расстоянии пятисот километров от линии фронта и снабжаясь в основном за счёт врага, десантники продержались почти десять суток. Пока на помощь к ним не подоспели бронекатера и мониторы Краснознаменной Амурской военной флотилии. За это время помимо частей харбинского гарнизона и Военной Сунгарийской речной флотилии Маньчжоу-Го советские воины разгромили четыре смешанных бригады и пехотную дивизию японской третьей армии.

В ходе Хельсинкской воздушно-десантной операции предстояло перебросить по воздуху не одну бригаду, а шесть.

В состав воздушно-десантного корпуса, а их в ВДВ РККА имелось уже четыре (в том числе, два — в стадии формирования), входило три отдельные воздушно-десантные бригады, управление корпуса, артиллерийский дивизион, танковый батальон и подразделения обслуживания. Шесть тысяч тщательно отобранных и прекрасно подготовленных бойцов и командиров! До двухсот пулеметов, восемьдесят с лишним минометов, тридцать шесть сорока пяти и восемь семидесяти шести миллиметровых орудий, пятьдесят плавающих танков Т-38, более двухсот пятидесяти автомобилей и ста мотоциклов! В каждом корпусе.

Огромная мощь! Если бить врага сжатым кулаком. А не растопыренными пальцами.

Увы, сжать кулак, пока не получалось. Воздушно-десантные бригады до сих пор именовались отдельными не потому, что прославили свои наименования (двести вторая, двести одиннадцатая и двести двенадцатая дважды Краснознаменная — в Маньчжурии; двести первая, двести четвертая, и двести четырнадцатая — в Польше), а потому, что воевать в тылу врага они по-прежнему должны были каждая сама по себе. Более того, не хором, а по-батальонно. В лучшем случае. Поскольку главной проблемой применения воздушного десанта оставалась его доставка в тыл противника.

До осени прошлого года каждой воздушно-десантной бригаде придавалась эскадрилья тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 и эскадрилья разведчиков Р-5. Этого с горем пополам кое-как хватало для организации боевой подготовки и тренировочных прыжков. Но было совершенно недостаточно для одновременной перевозки тысячи восьмисот парашютистов вместе с вооружением и штатной боевой техникой!

Между тем, даже это абсолютно недостаточное количество транспортной авиации год назад было изъято у десантников самым вредительским образом! Все приданные им эскадрильи были обращены на формирование новых тяжелобомбардировочных и разведывательных авиаполков. Словно их и без того было мало! При этом совершенно не учитывался тот факт, что большинство самолётов давно уже было переоборудовано и приспособлено для десантирования. На всех ТБ-3 были сняты бомбодержатели, бомбовый отсек обшит фанерой, а посредине бомбоотсека установлен прыжковый мостик. Подкрыльевые выдвигающиеся стрелковые башни были демонтированы, а на их месте устроены люки со створками. И вырезано еще по одному такому же люку. Рядом. А в фюзеляже вырезана вторая дверь. Напротив имеющейся. В итоге число парашютистов, способных поместиться внутри бомбардировщика, возросло до пятидесяти. А время десантирования (через обе двери, бомболюк и четыре люка в крыльях) сократилось впятеро. Благодаря чему резко увеличилась кучность...

Отдавать самолёты было жалко. Но с начальством не больно поспоришь!

К весне все ТБ отремонтировали — бомбодержатели прикрутили обратно, фанеру в бомбоотсеках отодрали, мостики сняли, лишнюю дверь заделали. Установить назад стрелковые башни, правда, не удалось. Поэтому летали без них. И даже поучаствовали в разгроме самураев. И летали бы так до списания. Которое было уже на носу. Потому что полки один за другим получали новую матчасть — дальние бомбардировщики ДБ-3. А всю рухлядь сдавали в Аэрофлот. Или Вторцветмет. На разбор и переплавку.

И тут, наконец, вмешался товарищ Сталин. Который уделял огромное внимание развитию парашютизма, справедливо считая десант элитой Красной Армии. Именно поэтому при наборе в воздушно-десантные войска существовал такой строгий отбор. И даже теперь, несмотря на введение всеобщей воинской обязанности, в ВДВ брали только добровольцев. И только по путевке ЦК ВЛКСМ! При этом обязательным условием являлось наличие спортивного разряда, стрелковой и парашютной подготовки.

Разобравшись в ситуации и наказав всех причастных, товарищ Сталин приказал немедленно вернуть воздушно-десантным бригадам изъятые эскадрильи. И в срочном порядке сформировать на их основе десантно-бомбардировочные авиаполки в составе четырех десантно-бомбардировочных эскадрилий (по двенадцать ТБ-3 в каждой), одной транспортно-разведывательной (двенадцать Р-5) и одной истребительной эскадрильи (двенадцать И-153). А пока закрепить за каждой отдельной бригадой по тяжелобомбардировочному авиаполку и оборудовать все машины дополнительными люками и дверями для ускорения десантирования.

К ноябрю тридцать девятого года в составе ВВС РККА насчитывалось пятьсот восемьдесят бомбардировщиков ТБ-3 всех модификаций. Сорок Г-2 эксплуатировались в ГВФ. Еще несколько воздушных кораблей числилось за Управлением полярной авиации Главсевморпути.

Теоретически самолётов должно было хватить для укомплектования двенадцати ДесБАП. После того, как все три отдельные авиационные армии РГК пересядут на новенькие ДБ-3. Правда, следовало учесть, что некоторая часть ТБ-3 была неисправна. Иногда до сотни машин.

От этакой хорошей жизни пришлось вспомнить и о старичках ТБ-1, которые когда-то использовались для десанта. На заре его развития. В авиашколах ВВС еще летало два с половиной десятка этих ветеранов. Пятнадцать Г-1 (грузопассажирский вариант ТБ-1) имелось в ГВФ, двенадцать — в Главсевморпути, четыре — в наркомате оборонной промышленности и четыре — в НКВД. Большую часть этих самолётов (за исключением чекистских), несмотря на некоторое сопротивление, всё же удалось отнять у хозяев и отогнать в Фили. Где на них в срочном порядке установили вооружение и десантные кабины КП-1. После чего перегнали на Захарковский аэродром УПА ГУСМП и включили в состав Особой транспортной авиагруппы Мазурука.

Между прочим, в закрытой со всех сторон подфюзеляжной кабине десантникам было гораздо комфортнее, чем внутри ТБ. Кабина вмещала шестнадцать человек. Которые сидели верхом на двух узких лавках и наблюдали облака в иллюминаторы. Покидание кабины производилось по сигналу командира. Бойцы скользили по лавкам вперед и один за другим падали в распахнутые люки.

Помимо полусотни ТБ-1 с этими кабинами, в состав группы Мазурука вошла эскадрилья дальних бомбардировщиков ДБ-3, оснащенных новейшей десантной кабиной Д-20, проходившей в авиагруппе войсковые испытания. Кабина вмещала десять парашютистов со штатным вооружением, имела дверцы и кислородное оборудование с запасом кислорода на два часа полёта...

В соответствии с расчётами, для транспортировки личного состава одного воздушно-десантного корпуса было необходимо до двухсот самолётовылетов ТБ-3 (или втрое больше на ТБ-1). Ещё семьдесят вылетов требовалось для переброски танков, артиллерии и миномётов. И двести пятьдесят — для автотранспорта. Не считая нескольких сот самолётовылетов на Р-5. Для доставки снаряжения и боеприпасов.

По поводу Р-5 никто не переживал. Будут летать и доставлять. Как миленькие.

Что же касается ТБ-3, то тут штабисты разводили руками. Самолётов не хватало. Даже с учётом ввода в строй всех неисправных воздушных кораблей. Хотя на это никто и не рассчитывал. А даже наоборот. Учитывая крайнюю изношенность материальной части, подсчитывал, сколько останется исправных машин после первого вылета, сколько — после второго... Самолётов не хватало даже с учётом производства нескольких вылетов каждым из них. Что, как уже упоминалось выше, само по себе было проблематично. Даже с учётом предполагаемого отсутствия противодействия со стороны ПВО противника. Чего, кстати, никто не гарантировал. А даже наоборот.

Поэтому пришлось привлекать гражданскую авиацию. А как же без этого? Мобилизационный резерв! Какой бы он ни был.

А был он всякий разный. В смысле, разнотипный. То бишь, разномастный. И, само собой, изрядно поношенный. Во-первых, потому что значительная часть авиапарка была передана в ГВФ из ВВС. Проще говоря, списана. Во-вторых, потому что выпуск гражданских самолётов планировался по остаточному принципу. В связи со сложной международной обстановкой. Поэтому всё, что могло летать, в ГВФ эксплуатировали до полного износа. После чего опять ремонтировали, а затем снова возвращали в строй.

Нет, в Аэрофлоте имелись, конечно, современные комфортабельные и скоростные машины, которые использовались на международных авиалиниях или обслуживали руководящих работников. Но их было, раз-два и обчёлся. Одиннадцать Douglas DC-3 (экипаж — три человека; скорость — триста шестьдесят восемь километров в час; вместимость — двадцать восемь человек), одиннадцать ПС-35 (экипаж — два человека, скорость — четыреста километров в час; вместимость — десять человек), один самолёт Сталь-7 (экипаж — два человека, скорость — четыреста пятьдесят километров в час; вместимость — двенадцать человек). А также три ПС-124, из которых в пассажирском варианте успел полетать лишь 'Владимир Ленин'.

Основной парк Гражданского воздушного флота СССР составляли У-2 и С-1 (более шестисот пятидесяти машин), П-5 и ПР-5 (около трёхсот самолётов), ПС-9 (шестьдесят единиц), ХАИ-1 (сорок три штуки) и ПС-40 (сорок машин). Наибольшую вместимость имел ПС-9 (девять человек), остальные вмещали от двух до шести пассажиров. Наиболее современным из них был ПС-40, который развивал скорость триста сорок километров в час и использовался как почтовый самолёт. Кроме того, имелись и другие аэропланы. Всякие разные. В смысле, разнотипные. То бишь, разномастные. Которые в качестве десантных представляли ещё меньший интерес, чем вышеперечисленные.

В ноябре на базе Московского и Северного управления ГВФ были сформированы Московская, Ленинградская, Архангельская и Петрозаводская транспортные авиагруппы, укомплектованные в основном С-1, ПР-5, ХАИ-1 и ПС-9. Все Дугласы, оба Юнкерса Ju.52, АНТ-14 'Правда', все ПС-35 и ПС-124 получил Мазурук.

Помимо этого Особой транспортной авиагруппе отдали все армейские Дакоты и шесть новеньких ПС-84. И третий Юнкерс впридачу. В смысле, до кучи.

Герой Советского Союза полковник Мазурук был назначен начальником Управления полярной авиации Главсевморпути в прошлом году. После провала спасательной операции по поиску пропавшего экипажа Сигизмунда Леваневского.

Выбор товарища Сталина выпал на него не случайно. В свои тридцать три года Илья Мазурук являлся одним из самых опытных лётчиков страны. Был награждён Почетным знаком ГВФ 'За безаварийный налет 500 000 км', орденами Ленина и Красной Звезды. Хотя сам больше всего ценил свою первую (и пока единственную) боевую награду — маузер с дарственной надписью 'Мазуруку за успешную борьбу с кон?трреволюцией от коллегии ОГПУ'.

А дело было так. Вскоре после окончания Второй военной школы летчиков Красного Воздушного Флота его перевели в ГВФ. Однако повоевать ему всё же довелось. В Средней Азии. В экипаже легендарного героя Гражданской войны трижды орденоносца Вильгельма Каминского.

Однажды группа пограничников следовавшая в Лепсинск после окончания курса молодого бойца, была атакована бандой басмачей. Погранцы заняли круговую оборону в здании кооператива в селе Кызыл-Агач и шесть суток отбивались от наседавшего врага. Связи с погранотрядом у них не было. Когда боеприпасы подошли к концу, и дело приблизилось к развязке, над селом появился самолёт. Который по просьбе командования погранотряда был послан на поиски пропавших. Пограничники не растерялись, и пока разведчик кружил, пытаясь разобраться, что к чему, расстелили во дворе простыни. И написали глиной: 'Нет патронов'. Разобрав надпись, Мазурук вы?нул ленту из своего пулемёта, завернул в снятую гим?настерку и скинул осаждённым. Точно угодив во двор кооператива. Затаившиеся бандиты немедленно открыли огонь по безстрашным лётчикам. И тоже получили подарок с неба — пару ручных гранат. С выдернутой чекой...

Затем он командовал отрядом Дальневосточного управления ГВФ. Летал в самых сложных по?годных условиях. Над тайгой, над гора?ми, над морем. В тридцать пятом окончил Курсы высшей лётной подготовки при первой объединённой школе пилотов и механиков имени Баранова. В тридцать шестом совершил дальний перелет Москва — Сахалин. В тридцать седьмом участвовал в экспедиции на Северный полюс.

Осенью тридцать восьмого, уже будучи полковником, Героем Советского Союза, депутатом Верховного Совета СССР и заместителем начальником Главсевморпути, Илья Мазурук снова уселся за парту, поступив на Курсы усовершенствования комсостава при Военно-воздушной академии имени Жуковского. И даже успел их окончить.

Надо отметить, что подучился он разным полководческим премудростям весьма своевременно! Потому что к ноябрю под его командованием сосредоточилось до ста сорока тяжёлых самолётов. Целая авиационная армия! Хотя и грузопассажирская. В смысле, транспортная.

И всё бы было путём. Если бы в этой армии служили военные пилоты. Приученные летать строем. Потому что требовалось не просто поднять в воздух несколько тысяч десантников. А ещё и выбросить их в одном и том же районе! Ночью. За пятьсот вёрст от своего аэродрома.

Поэтому десантирование на парашютах было доверено лишь экипажам ДБ-3, ТБ-1 и Г-1. Летчиков и штурманов для которых набрали в военных авиашколах и строевых частях. А потом всю осень гоняли, отрабатывая слётанность. Сначала поотрядно, затем поэскадрильно, а потом в полковом строю. Сначала днём, а потом ночью. Пока не добились, чтобы все экипажи от точки сбора до точки выброски держались в колонне, как журавли в стае...

Утром восемнадцатого декабря самолётами Захарковского отряда Особой транспортной авиагруппы Мазурука (двенадцать ДБ-3, двадцать четыре ТБ-1 и двадцать шесть Г-1) и третьего тяжелобомбардировочного авиаполка Первой отдельной авиационной армии Резерва Главного Командования (пятьдесят шесть ТБ-3) юго-западнее Керава была выброшена первая волна советского десанта в составе двести двенадцатой дважды Краснознаменной отдельной воздушно-десантной бригады второго воздушно-десантного корпуса Тринадцатой армии Ленинградского фронта.

Сбор в исходном районе (Московский центральный аэропорт и Захарковский аэродром) проблем не вызвал. Поскольку все части были расквартированы поблизости еще в октябре. Ночная погрузка была отработана до автоматизма и тоже прошла без сучка и задоринки.

Однако без происшествий всё-таки не обошлось. На старте один из ДБ-3, оснащённых новыми десантными кабинами, не выдержал направления взлёта.

Кабины были новые. А вот самолёты, отряженные для войсковых испытаний, не очень. Во время разбега неожиданно упали обороты одного из моторов. Пилот не сумел компенсировать занос, и машина выкатилась с бетонной полосы в сугроб. И тут же подломила правое шасси. Сев на закреплённую под брюхом кабину с десантом.

Кабина получила повреждения. Но люди почти не пострадали. И всё бы было хорошо. Если бы кислородное оборудование сняли сразу же после завершения высотных испытаний (в связи с дальнейшей ненадобностью, а также ради экономии веса). Однако желающих взять на себя ответственность за такое решение не нашлось. И рапорт инженера эскадрильи лёг под сукно.

Но, скорее всего, ненадолго. Потому что во время начавшегося пожара, взорвались кислородные баллоны, и погибло пять человек. Ещё восемь получили ожоги различной степени. А самолёт сгорел. Вместе с кабиной. В связи с чем, число жертв могло увеличиться. Поскольку расследованием катастрофы занялся особый отдел...

Все остальные экипажи взлетели нормально.

Огромный костёр у края взлётной полосы настроения никому не прибавил. Десантники сквозь иллюминаторы молча провожали взглядом проплывающее мимо зарево. Штурманы стискивали зубы, стоя в открытых люках во время разбега. А пилоты матерились и еще крепче сжимали свои штурвалы.

Самолёты построились на кругу, и ушли в ночь...

Большая часть маршрута была проложена над Финским заливом и безлюдными районами южной Финляндии. Поэтому до самого рассвета колонна шла с включёнными габаритными огнями. Впрочем, ночных истребителей у белофиннов не было, а зенитный огонь на высоте двух километров, как это показали бои в Маньчжурии, ТБ-3 был не страшен. Тем более что зениток у финнов едва хватало на прикрытие основных промышленных центров.

Девушки из 'Лотты Свярд', дежурившие на постах воздушного наблюдения, оповещения и связи, само собой, засекли эту армаду. Однако никому из них и в голову не пришло, что сегодня большевистские стервятники везут не фугаски и зажигалки, чтобы терроризировать женщин и детей. А две тысячи вооруженных до зубов головорезов. Чтобы этих детей и женщин освободить...

Выйдя к Порнайнену, Мазурук повернул на юго-запад, приглушил моторы и пошёл на снижение. Остальные последовали за ним. В районе Никбю, снизившись до пятисот метров и увеличив дистанцию между отрядами, колонна приступила к выброске.

Которая прошла довольно удачно. В смысле, кучно. И практически без потерь. Кое-кого, правда, занесло в лес. Однако большая часть десантников приземлилась вблизи дороги Никбю — Никинмяки, главного линейного ориентира для десантирования. После чего быстро перегруппировалась и укоренным маршем двинулась на юг...

В соответствии с планом Хельсинской воздушно-десантной операции двести двенадцатая дважды Краснознаменная отдельная воздушно-десантная бригада майора Родимцева должна была захватить Хельсинский аэродром. И обеспечить его охрану и оборону до прибытия второй волны десанта. А также взорвать мост через реку Кераванйоки, чтобы перерезать единственную железную дорогу, связывающую финскую столицу со страной. И ещё несколько мостов в округе. Дабы затруднить переброску резервов противника в район высадки.

К ночи аэродром был взят. А уже на рассвете принял первый борт с десантом.

И пошло, и поехало!..

9. В плаванье счастливое нас море зовет...

Финский залив, середина декабря 1939 г.

...Летом воевать гораздо способнее. И на суше, и на море. Эту прописную истину отлично знали все доисторические полководцы. И как только начинались заморозки, тут же отводили войска на зимние квартиры. Зализывать раны и отъедаться.

Впрочем, так поступали не все доисторические полководцы. А только зарубежные. Русские полководцы отлично знали, что зима — единственное время года, действительно подходящее для войны. А летом сражались лишь тогда, когда их к этому вынуждали. Во-первых, потому что сквозь дремучие русские леса крупные массы войск могли пройти только по ледяному тракту. Когда замерзали реки и озёра. Во-вторых, потому что погожих теплых дней на Руси едва хватало на посев да на уборку (четыре месяца в году, и то не везде!). Поэтому летом русы вставали до света, а пахали, сеяли и жали — до темна. И ни на что другое времени не оставалось. А в-третьих, потому что враги разбредались по зимним квартирам, как только начинались заморозки. И по частям их проще было перебить. А тех, кто разбежится, переловить и развесить на осинах.

Однако 'предпочитать' воевать зимой, не означает 'любить' это делать...

Командир сто тридцать шестой стрелковой дивизии комбриг Черняк воевать зимой не любил. Поскольку не любил воевать вообще. Как любой русский человек. Хотя и отдал армии двадцать два года. Из своих сорока. И прошёл три войны. Не считая этой. Четвёртой. И дослужился до генерала. Из рядовых необученных. Хотя и не сразу.

Служил Степан честно. Но, если честно, не особенно удачно. Пока не побывал в загранкомандировке. Где тоже ничем особо не отличился. Однако бои были тяжёлые. А война проиграна не по его вине. В смысле, не только по его. Так или иначе, из Испании Черняк вернулся с орденом Ленина. Осенью прошлого года. И тут служба пошла. И ему, наконец, дали третью шпалу. А потом — дивизию. А месяц назад он привинтил к своим петлицам первые ромбы (дай Бог, чтобы не последние!)...

Комбриг поёжился. Ледяной ветер резал солёными брызгами лицо и пробирал до самого нутра. Черняк сделал последнюю затяжку, щелчком отправил окурок за борт и вернулся в относительное тепло капитанского мостика.

'Да, зима — это вам не лето', — подумал он. И вдруг вспомнил, как два года назад, его точно также везли на теплоходе. В этих же самых местах. И тоже на войну. Только тогда стоял июль. А путь лежал в Гавр. А потом в Тулон. Через Париж. А потом самолётом в Барселону. Вообще-то, группа советских добровольцев, в которую входил майор Черняк, должна была добираться в Испанию из Одессы на пароходе 'Кабо Сан-Аугустин'. Но как раз в это время участились пиратские нападения германских и итальянских военных кораблей на суда с грузами для республиканского правительства. Было потоплено четыре испанских парохода и советский транспорт 'Комсомол'. И тогда вместо круиза по Средиземноморью им пришлось плыть в обход Европы.

Степан усмехнулся. Ну, и ладно. Для бешеной собачки сто километров — не круг! Зато на Францию поглядели. Когда бы ещё удалось! Разве что Германия помощи запросит. Хотя, судя по всему, Гитлер может и сам с лягушатниками управиться. Вот, ведь, как интересно получается! Ещё полтора года назад он чистил немцам харю. В Испании. И самому от них здорово доставалось. А Франция была дружественной, хотя и нейтральной державой. А теперь всё наоборот! С немцами — фройншафт и брудершафт. А с французами — полный диворсе. В смысле, развод...

— Товарищ капитан, семафор с 'Ленинграда'! — доложил сигнальщик. — Курс прежний. Сохранять дистанцию. Держать восемь узлов.

Капитан грузопассажирского турбоэлектрохода 'Иосиф Сталин' Степанов молча пожал плечами и кивнул вахтенному начальнику, снова уперевшись взглядом в мокрые окна рубки. Прежний, так прежний. Восемь, так восемь.

Силуэт лидера еле виднелся на левом траверзе, почти сливаясь с низкими тёмно-серыми тучами у горизонта. И вообще был бы не различим, если бы не огромный белый бурун, то и дело захлестывающий его полубак. В кильватере за флагманом, поднимая тучи брызг, следовали эскадренные миноносцы 'Сметливый' и 'Стерегущий'.

— Есть, курс прежний, сохранять дистанцию, держать восемь узлов! — громко повторил вахтенный и звякнул машинным телеграфом.

Прямо перед ними строем пеленга шли две пары быстроходных тральщиков. С распущенными параван-тралами за кормой. Справа и слева зарывались в тяжёлые, увенчанные пенными гребнями волны, два сторожевика. А сзади подпирал 'Вячеслав Молотов'. Брат-близнец 'Иосифа Сталина'. А за ним ещё двенадцать вымпелов.

Да каких! Цвет Балтийского государственного морского пароходства! Пять новейших (и пяти лет не плавают!) грузовых теплоходов-лесовозов типа 'Волголес' (до девяти тысяч тонн каждый). Три совсем новых (и десяти лет ещё не отходили!) грузопассажирских рефрижераторных теплохода типа 'Андрей Жданов' (по пять с половиной тысяч тонн). И два учебных корабля Управления военно-морских учебных заведений — 'Свирь' (бывший голландский грузопассажирский пароход 'Патриа', водоизмещением около десяти тысяч тонн) и 'Комсомолец' (бывший 'Океан', двенадцать тысяч тонн). И с ними дядька Черномор! В смысле, 'Ермак'. Несокрушимый и легендарный! Первый в мире линейный ледокол (водоизмещение — десять тысяч тонн). Замыкал колонну спасатель 'Сигнал'. Новейшее и пока единственное в ЭПРОНе спасательное судно специальной постройки.

Все суда торгового флота во время войны подлежали мобилизации. А перед этим, ещё до начала боевых действий, должны были пройти переоборудование

Что и было сделано. В кратчайший срок. При этом на всех судах были укреплены палубы, устроены погреба для боеприпасов и установлено артиллерийское вооружение, зенитные автоматы и пулемёты. Капитанские мостики были обшиты вторыми стенками, а между ними уложены мешки с песком. Трюмы грузопассажирских судов и лесовозов, предназначенных для перевозки личного состава, оборудовали нарами, освещением, паровым отоплением и вентиляцией. На верхней палубе установили дополнительные гальюны (из расчета один погонный метр на сто человек). И подвели шланги от пожарной магистрали для их регулярного промывания. А, кроме того, оборудовали места для курения и отвели помещения под склады боеприпасов, продуктов и фуража, душевые и лазареты. В каждом кубрике сделали два трапа (для входа и выхода). А также установили добавочные забортные трапы для ускоренной пересадки десанта в высадочные средства и добавочные шлюпбалки для нештатных шлюпок. А штатные шлюпбалки заменили на усиленные (для подъема ботов, барказов и полубарказов). Были подготовлены специальные сходни и подъёмные приспособления для лошадей, а также распорки, подкладки и клинья для крепления колесно-гусеничной техники и брезенты для укрытия войскового имущества. А на судах, предназначенных для перевозки конского состава, на палубах уложили деревянные настилы и устроили стойла, коновязи и кормушки. После чего с чистой совестью замазали старые названия и намалевали на бортах псевдоним 'ВТ'. С соответствующими номерами.

Но, таки не везде. Замазать имя Великого Вождя и Учителя всех народов ни у кого рука не поднялась. Без письменного приказа. Отдать который не решился даже начальник пароходства. Сославшись на то, что турбоэлектроход уже мобилизован и передан КБФ. Вот пусть новое начальство и приказывает. Новое начальство было недовольно, но письменный приказ отдавать не торопилось. А потом и без этого приказа пошло по этапу. А у нового комфлота и без этого было дел полно.

Так и остался 'Иосиф Сталин' с прежним названием на борту. Чтобы хоть как-то выйти из положения (и не оказаться крайним), капитан Степанов приказал завесить Великое имя брезентовым пластырем. В целях защиты от коррозии. И во избежание демаскирования. Пока судно стоит у причала.

С другой стороны, при таком узнаваемом силуэте (не 'Бремен', конечно, но, тем не менее!) рисовать на борту псевдоним было действительно безполезно.

Турбоэлектроход 'Иосиф Сталин' (водоизмещение семь с половиной тысяч тонн; длина — сто тридцать пять метров, ширина — восемнадцать, осадка — шесть; скорость — двадцать один узел; экипаж — сто восемь человек; вместимость — пятьсот двенадцать пассажиров в гражданском варианте, пять тысяч бойцов и командиров — в военном) имел семь палуб и с октября месяца был самым большим пассажирским лайнером в СССР. Если не считать 'Вячеслава Молотова'. Который прибыл в Ленинград месяцем позже. И вступил в строй в конце ноября. А теперь шёл в этом же конвое...

На рассвете двадцатого декабря отряд транспортов номер два Отряда особого назначения КБФ (десять военных транспортов, два учебных судна, спасатель и ледокол) провёл очередные учения по погрузке-выгрузке частей сто тридцать шестой и сто шестьдесят четвёртой стрелковых дивизий. Вместе с вооружением и боевой техникой. На этот раз действия личного состава и экипажей получили оценку 'удовлетворительно'. Что, в общем, никого не удивило. После стольких-то тренировок! Однако отбоя они так и не дождались. Вместо этого суда и боевые корабли стали один за другим покидать причалы Усть-Луги и Пейпии.

И тогда все всё поняли. Красноармейский телеграф не врал. Хельсинки решили взять к Сталинскому Юбилею. И брать его больше было некому. Кроме них...

Красноармейский телеграф действительно не врал. Отряд транспортов номер два под охраной отряда корабельной поддержки номер три направлялся в Хельсинки. Но брать финскую столицу должны были не их пассажиры. Точнее, не только они. Уже несколько суток город штурмовали воздушные десантники. А вчера к парашютистам, атакующим с севера, присоединились морские пехотинцы, нанёсшие удар с юга...

Считается, что морская пехота возникла в середине семнадцатого века. В доброй старой Англии. А в России первый полк морских солдат появился лишь через сорок лет. С лёгкой руки Петра Великого. Который их и создал. В смысле, и Россию, и морских солдат. И много чего ещё натворил...

Последний отпрыск окончательно выродившейся династии Захарьиных-Юрьевых-Романовых по свидетельству современников был явным дегенератом. Имел выпученные глаза, судорожно дёргающееся лицо, узкие плечи и непропорционально маленькую для его роста голову. А также страдал эпилепсией. Со всеми вытекающими. Вынужденный жить в стране, которую боялся и ненавидел, этот садист и алкоголик сделал всё, чтобы превратить её в подобие обожаемой им Европы. Поэтому велел своим подданным носить иноземное платье и обрезывать бороды. А заодно обрезал Древний Славяно-Арийский календарь. В результате чего Русь в одночасье лишилась пяти с половиной тысяч лет своей истории. И превратилась в Россию Молодую. Глупую и безтолковую. Которой ещё надо учиться и учиться. У 'просвещённой' Европы. Немытой, алчной и развратной. Сифозной, пьяной и прокуренной. Как портовая шлюха.

Сколько раз за последние столетия русам укорачивали память! Сначала два пришлых грека 'исправили' Древнюю Славяно-Арийскую Буквицу. И 'создали' славянскую письменность. За что почитаются теперь святыми и равноапостольными. Затем приёмыш-хазарин огнём и мечом крестил Киевскую Русь. И отсёк её от Древней Славяно-Арийской Веры. За что почитается теперь святым и равноапостольным. Потом Пётр вышеупомянутый обрезал календарь. За что его прозвали Великим. И до сих пор памятники ставят. Стометровой высоты.

Триста лет назад нас лишили пяти с половиной тысяч лет Славяно-Арийского наследия. В семнадцатом — вычеркнули три века российской истории. И снова порезали азбуку. В итоге от сорока девяти буквиц, каждая из которых имела глубокий образный смысл, в нынешнем 'русском' альфабете осталось тридцать три фонетических знака. А вместо прославления своих Великих Предков, миллионы иванов — родства не помнящих бьют поклоны чужому племенному божку. Который по сравнению со Светлыми Славяно-Арийскими Богами просто карлик. Мелкий, злобный и завистливый...

Однако вернёмся к морской пехоте.

Ежели говорить не о Российской империи (которой всего триста лет), а о Древней Руси (которая потому и зовётся Древней, что изпокон веков стоит), то оказывается, что русская морская пехота (сиречь, род сил военно-морского флота, предназначенный и специально подготовленный для ведения боевых действий в морских десантах) существовала за тысячи лет до упомянутого Петра. Ибо наши Предки ходили воевать Царьград не посуху, а по морю. Снаряжая за раз несколько тысяч кораблей! Которые высаживали на вражьей земле десятки тысяч воинов! Предназначенных и специально подготовленных для ведения боевых действий в морских десантах...

Что же касается Советской России, то после окончательной победы пролетариата отряды революционных матросов, так много сделавших для этой самой победы, стали не нужны. Хуже того, стали опасны! Для этого самого пролетариата. Вернее, для его вождей. Расквартированные в непосредственной близости от Петрограда. Вооружённые до зубов. И готовые в любой момент взбунтоваться. А самое главное, имеющие огромный революционный опыт и готовые его использовать. В любой момент...

Который наступил в марте двадцать первого. Когда под лозунгом 'Власть Советам, а не партиям!' поднялось восемнадцать тысяч матросов Кронштадтского гарнизона. Ревком, возглавивший мятеж, имел в своём распоряжении свыше ста пулемётов, сто крепостных орудий и три линкора. Подступы к крепости прикрывали три десятка береговых батарей. К сожалению, мятеж вспыхнул слишком рано. А точнее, был вовремя спровоцирован. Финский залив ещё находился подо льдом. Что и погубило восставших. Которые держались две недели. Но, в конце концов, были разбиты.

Во время штурма обе стороны потеряли полторы тысячи человек убитыми и пять с половиной тысяч ранеными. Восемь тысяч кронмятежников бежали в Финляндию. Две с половиной тысячи сложили оружие и сдались на милость победителей. После чего были незамедлительно казнены. Шесть с половиной тысяч кронштадтцев, взятых без оружия, попали в домзак. А двести героев получили ордена. Из рук товарища Троцкого.

Военной операцией руководил сам наркомвоенмор. Лично. Комначполитсостав соединений, участвовавших в штурме, Лев Давидович тоже подобрал сам. По принципу личной преданности. Потому что рассматривал этот мятеж, имевший ярко выраженный антитроцкистский характер, как вызов. Брошенный лично ему. Этим и объясняется непомерная жестокость учинённой расправы. Вдохновителем которой был 'Иудушка-Троцкий' (как метко прозвал наркомвоенмора товарищ Ленин), а исполнителями — его клевреты из Петроградской ГубЧК, Реввоентрибунала Петроградского военного округа и Особого отдела охраны финляндской границы. Видимо поэтому большинство казней пришлось на Пурим. Самый веселый иудейский праздник в году. Праздник избавления от опасности и истребления врагов, установленный в честь убийства древними евреями семидесяти пяти тысяч ни в чём не повинных персов. Мужчин, женщин и детей.

Впрочем, это могло быть простым совпадением.

Так или иначе, но именно Кронштадтские события поставили точку в короткой истории советской морской пехоты. На долгие восемнадцать лет. Поскольку всё это время на высших постах в РККА и РККФ подвизались главные ликвидаторы мятежа, троцкистские двурушники, шпионы и вредители Маршал Советского Союза Тухачевский, командармы первого ранга Каменев и Федько, командармы второго ранга Дыбенко и Седякин, флагманы флота первого ранга Орлов и Викторов, флагманы флота второго ранга Смирнов-Светловский и Кожанов. И прочие враги народа. Рангом пониже.

И лишь после разгрома антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра появилась реальная возможность возродить советскую морскую пехоту...

Весной тридцать шестого года во всех кинотеатрах страны состоялась премьера большого художественного звукового фильма 'Мы из Кронштадта', очистившего славное имя балтийских моряков от троцкистского навета. И заговорщики поняли, что прозвенел последний звонок. И засуетились. И задёргались. Резко усилив вражескую деятельность. Но это им не помогло. А даже наоборот. Лишь ускорило возмездие. Знаменитая кинокартина 'Депутат Балтики', вышедшая в марте тридцать седьмого, и героическая драма 'Балтийцы', появившаяся зимой тридцать восьмого, окончательно смыли клевету со светлого образа героев Кронштадта.

Не случайно первое соединение морской пехоты (из четырёх формирующихся) появилось именно здесь, на Балтике. По личному указанию товарища Сталина.

К этому времени из-за вредительских действий троцкистов, окопавшихся в Главморштабе, штабах флотов и флотилий, боевая подготовка частей армии и флота по проведению совместных операций была окончательно дезорганизована. Проведение десантов в ходе малых и больших отрядных учений и маневров сначала планировалось. А потом отменялось. По надуманным причинам. Или выхолащивалось, превращаясь в показуху, когда высаживались небольшие подразделения, лишь 'обозначая' десант. Что негативно сказывалось не только на боевой подготовке личного состава, но и на его политико-моральном состоянии. Подготовка штабов и органов управления в ходе оперативных, штабных и тыловых военно-морских игр грешила теми же недостатками, несмотря на требования Временного боевого устава Морских сил, принятого в тридцать седьмом году. И лишь безжалостное выкорчёвывание врагов народа, начавшееся тогда же, позволило навести порядок в этом вопросе. А война уже стояла на пороге...

Благодаря аресту маршала Блюхера и чистке, проведенной после Хасанских боёв, командование Краснознамённого Дальневосточного фронта сумело осуществить этим летом ряд успешных десантов. В городах Тунцзянь, Фуцзинь, Цзямусы, Хуньхэдао и Саньсин. А затем и в самом Харбине. Одна стрелковая дивизия была переброшена на борту мониторов и бронекатеров Краснознаменной Амурской военной флотилии. Ещё две — на пароходах, буксирах и баржах Амурского речного пароходства. Высаживалась и морская пехота. Точнее, речная. Несколько взводов комсомольцев-добровольцев, сформированных уже во время похода из состава команд кораблей Амурской флотилии. При этом краснофлотцы понесли очень тяжелые потери. По сравнению со стрелками. Во-первых, потому, что не имели обмундирования защитного цвета. Во-вторых, потому что не были обучены приёмам штыкового боя и рукопашной схватки. И, чего греха таить, плоховато стреляли из личного оружия. Которое держали в руках очень редко. Но, несмотря на это, проявили подлинный героизм и все до одного были награждены орденами. А трое были удостоены звания Герой Советского Союза. Посмертно.

Кроме того, морские десанты высаживались в Сейсине, Порт-Артуре, Циндао и на островах Курильской гряды. Результаты этих операций ещё раз подтвердили правоту и прозорливость указаний товарища Сталина по формированию морской пехоты.

Особенно, в свете последних событий в Европе...

Первая отдельная специальная стрелковая бригада Береговой обороны КБФ имела своей задачей отражение империалистической агрессии путём высадки оперативного десанта в глубоком тылу отступающего противника, а также тактических десантов на приморских направлениях.

Командиром бригады стал полковник Парафило. И это было вполне закономерно. Поскольку он командовал Кронштадтским крепостным полком, на базе которого формировалась первая бригада. А ещё потому, что Парафило лучше других разбирался в применении морской пехоты. Поскольку дольше других этим применением занимался. Пройдя за пятнадцать лет все ступени служебной лестницы, от красноармейца до командира, в однем и тем полке. Кронштадтском крепостном. Чьи подразделения и 'обозначали' высадку десанта на флотских манёврах.

Однако рапорты, которые по окончании манёвров регулярно подавал Парафило (о недостаточном количестве огневых средств в подразделениях, об отсутствии в составе десанта сапёрных и бронетанковых частей, а самое главное, о полном отсутствии специальных высадочных средств), вышестоящим командованием игнорировались. Самым вредительским образом. Из года в год. И лишь теперь все его предложения были учтены. Точнее, почти все.

Помимо четвёртого батальона бригада получила отдельную саперную роту, артиллерийский дивизион (двенадцать стосемимиллиметровых орудий) и роту танков (двенадцать тридцатьвосьмёрок). Отдельная рота связи и взводы связи батальонов были укомплектованы переносными радиостанциями. Бригадная школа младших командиров получила свою батарею (две трёхдюймовки и две сорокапятки) и ещё одну учебную роту. А каждый батальон — собственный саперный взвод и две артбатареи (четыре трёхдюймовки и четыре сорокапятки). Всего бригада насчитывала в своём составе пять с лишним тысяч человек, двести тридцать пулемётов, сорок восемь орудий и двенадцать танков. Вся артиллерия — на мехтяге. В обозе — ни одной лошади. А перед Хельсинкским десантом бригаде в качестве усиления был придан отдельный гаубичный дивизион (двенадцать шестидюймовых гаубиц-пушек) и сапёрный батальон.

И только один вопрос не удалось решить положительно. Штатных высадочных средств специальная стрелковая бригада не имела. Поскольку специальных десантных кораблей на флоте не было...

Уже не было. Хотя ещё не так давно было. И в достаточном количестве...

Во время Германской войны на Чёрном море в качестве пехотно-десантных кораблей активно использовались мобилизованные паровые хлебные шаланды типа 'Эльпидифор' (водоизмещение — тысяча четыреста тонн; скорость — восемь узлов; вооружение — два четырёх— и два трёхдюймовых орудия и четыре пулемета). Способные за счёт малой осадки (в кормовой части — до двух метров, в носовой — менее полуметра) высадить на необорудованное побережье (даже в прибой!) пехотный батальон численностью до тысячи штыков с боеприпасами и амуницией. И оказать ему мощную огневую поддержку. Подойдя к месту высадки, 'Эльпидифор' бросал якорь (чтобы потом стащить себя с берега) и с разгону высовывался на сушу. С носа при помощи стрелы опускались специальные сходни для десанта. Который выгружался, даже не замочив сапог. За четверть часа! А бортовые стрелы грузоподъёмностью до двух тонн в это время подавали из трюмов лошадей, повозки, пушки и ящики со снарядами.

'Эльпидифоры' действовали настолько успешно и были настолько востребованы, что морское ведомство Российской империи заказало строительство ещё двадцати таких кораблей! Отказавшись ради них от достройки черноморских лёгких крейсеров, готовность которых, между прочим, составляла около восьмидесяти процентов!

Все заказанные корабли (за исключением трёх, угнанных беляками в Бизерту) достались по наследству победившему пролетариату. Однако в боевой состав флота вошло лишь пять 'Эльпидифоров'. И те были переклассифицированы в канонерки. Три недостроенных корабля достроили как нефтеналивные суда, один — как сухогруз, два превратили в нефтяные баржи, а шесть разобрали на металл. За ненадобностью...

Главную роль во всём этом грязном деле сыграл один из выкормышей Троцкого, тогдашний Наморси Республики, ныне разоблачённый враг народа Панцержанский. А когда Панцержанского, вслед за Троцким, сняли с должности, вражескую деятельность во флоте продолжили его сообщники. Орлов, Викторов, Кожанов, Лудри и другие.

Поэтому штатных высадочных средств у советской морской пехоты в настоящий момент не было. Этим летом на судостроительных заводах в Ленинграде, Архангельске, Николаеве и Комсомольске-на-Амуре было заложено сорок десантных кораблей типа 'Кронштадтец', но первые из них могли войти в строй не раньше будущей весны...

— За неимением гербовой, пишем на простой, — невесело отшучивался от подначек начальник штаба Отряда особого назначения Павлович.

Шутки шутками. Но замена получалась не равноценной. Вместо десяти вымпелов, для высадки первой волны пришлось привлечь восемьдесят. А вместо использования однотипных кораблей, собирать плавсредства с бору по сосенке. Что весьма усложнило и погрузку, и переход, и высадку. Притом, что большая часть этих плавсредств ранее к подобным операциям не привлекалась. И их экипажи не имели никакого опыта.

Последнее в равной степени относилось и к экипажам мобилизованных пароходов, и к экипажам боевых кораблей. Не имело необходимого опыта и большинство личного состава недавно сформированной специальной стрелковой бригады. И даже в штабе отряда особого назначения специалисты, имевшие опыт планирования и проведения десантных операций, были наперечёт. Единственным человеком, который неплохо в этом разбирался (за исключением полковника Парафило и помкомбрига майора Зайончковского) был капитан первого ранга Павлович.

Николай Брониславович являлся доцентом кафедры штабной службы Военной Морской академии им. Ворошилова и автором монографии 'Морские десанты'. И уже более десяти лет читал этот курс слушателям академии.

Лучшего начштаба для предстоящей операции найти было трудно. До прихода в академию, Павлович почти десять лет командовал боевыми кораблями (тральщиком, минзагом, эсминцем). Участвовал в Германской, Гражданской и Советско-финской (не этой, а предыдущей) войнах. Во время легендарного Ледового похода Балтфлота был командиром миноносца. И прекрасно знал место будущей высадки. Потому что до революции служил в Гельсингфорсе. А ещё потому, что был одним из немногих советских моряков, получивших классическое военно-морское образование. В Морском Е.И.В. наследника цесаревича корпусе. А перед этим — в Симбирском кадетском.

Благодаря регулярным чисткам, таких как он, в рабоче-крестьянском флоте почти не осталось. А те, кто остался, были направлены в Военную Морскую академию. Где и служили трудовому народу. Под присмотром флагмана первого ранга Яна Мартиновича Лудри. Бывшего балтийского матроса. Прославившегося во время офицерской бойни в Гельсингфорсе. В семнадцатом. Бывшего коменданта Кронштадта, члена комитета обороны Петрограда и Главного комиссара матросских отрядов. Прославившегося во время подавления мятежа в форте 'Красная горка'. В девятнадцатом. Бывшего военкома Морских сил Каспийского моря. Прославившегося во время подавления мятежа в Ленкорани. В двадцать первом. И получившего орден Красного Знамени. В двадцать восьмом. За все эти подвиги. Так сказать, по совокупности. А в тридцать седьмом — высшую меру социальной защиты. Тоже по совокупности. И поделом.

Февральскую революцию Павлович запомнил на всю оставшуюся жизнь...

Сразу после отречения Николая II в Петрограде, Кронштадте, Гельсингфорсе и Ревеле как по команде (а может, действительно, по команде?) начались массовые убийства морских офицеров. Их хватали в каютах и на квартирах. И убивали без суда и следствия. Били кувалдой по затылку, поднимали на штыки, стреляли из наганов и винтовок, живыми спускали под лёд. Их останавливали на улицах. И убивали на месте. И седых адмиралов, и безусых мичманов. Только за то, что они носили золотые погоны. Озверевшая толпа рвала людей на куски. В прямом смысле этого слова! Такого изуверства история ещё не знала. Точнее, крепко позабыла. С древних времён.

Массовые убийства продолжались три дня. А потом как по команде (а может, действительно, по команде?) затихли. Но Рубикон был уже перейдён. Мартовская бойня (по странному совпадению случившаяся в канун веселого иудейского праздника Пурим) оставила глубокую незаживающую рану в душах русских людей. Россия приняла кровавое крещение. И пути назад уже не было...

Однако вернёмся к Хельсинскому десанту.

В этой крупнейшей, со времён цареградских походов, десантной операции русского флота участвовал фактически весь КБФ.

Отряд дальнего прикрытия (линкор, два новых эсминца и три быстроходных тральщика) обеспечивал десант с моря. Кроме того, на позициях было развернуто семь подлодок, а в воздухе патрулировали 'эмбэрухи'.

Отряд корабельной поддержки номер один (лидер, новый эсминец, три канлодки, три сторожевика и семь тральщиков, в том числе, один быстроходный) обеспечивал противовоздушную, противолодочную и противоминную оборону десантных сил, непосредственную артиллерийскую поддержку высадки, а также прикрытие от ударов надводных кораблей. Буде таковые обнаружатся.

Отряд корабельной поддержки номер два (пять старых эсминцев, дивизион торпедных и дивизион сторожевых катеров) имея на борту десантно-штурмовые отряды первого броска в составе двух батальонов (стрелкового и отдельного сапёрного), должен был захватить причалы Южного и Западного порта. А также батареи Свеаборга. Крепость подвергалась ежедневным бомбардировкам (в том числе, с пикирования) уже третью неделю подряд. По несколько раз на день. И вряд ли в ней хоть что-нибудь уцелело. Но рисковать было нельзя. Крупнокалиберные крепостные орудия держали под огнём фарватер и могли натворить немало бед.

Отряд транспортов номер один (три военных транспорта, два учебных судна, три санитарных транспорта, пять гидрографических судов, посыльное судно, два ледокола, десять ледокольных буксиров, четыре самоходных шаланды и спасательное судно) в количестве тридцати одного вымпела суммарным тоннажем более двадцати трёх тысяч тонн должен был высадить главные силы бригады...

План Хельсинской морской десантной операции был разработан штабом КБФ в кратчайший срок. Всего за трое суток. Но это стало возможно лишь после раскрытия в начале декабря флотского военно-фашистского заговора и ареста бывшего начштаба флота капитана первого ранга Пантелеева и бывшего комфлота флагмана второго ранга Трибуца. И их многочисленных сообщников.

Хотя дело было не только в них. При разработке планов отражения белофинской агрессии возможность атаки Хельсинки с моря штабом Ленинградского военного округа вообще не рассматривалась. Потому что всё это время на округе сидели троцкисты, шпионы и предатели. Маршал Советского Союза Тухачевский, командарм первого ранга Белов, командармы второго ранга Дыбенко и Корк.

В тридцать пятом году округ возглавил командарм первого ранга Шапошников. Однако деятельность вышеупомянутых врагов народа уже дала свои ядовитые плоды. Атаковать Хельсинки было нечем. В тридцать пятом Краснознамённый Балтийский флот насчитывал два старых линкора, одну старую канонерку, шесть старых эсминцев и три старых тральщика. Из новых кораблей имелось только четыре сторожевика.

Были и другие причины. Чисто психологического характера. Дело в том, что большая часть флотских начальников до революции служила в Гельсингфорсе. Кто-то в нижних чинах, кто-то в офицерских. И те, и другие, отлично помнили неприступные бастионы Свеаборга, огромные жерла крепостных мортир и длинные хищные стволы морских орудий. И были убеждены в том, что взять с моря его невозможно.

Одним словом, прежнее командование ЛенВО проводить десантную операцию не собиралось из вредительских соображений, а командование КБФ просто боялось её проводить. И, кстати, имело для этого основания.

Хельсинкский укреплённый район действительно был очень крепким орешком. Пятнадцать береговых батарей. Пятьдесят два крупнокалиберных орудия (в том числе, шестнадцать десяти— и четыре двенадцатидюймовых). Не считая всякой мелочи. И всякого старья. Плюс краса и гордость финских ВМС, броненосец береговой обороны 'Ильмаринен'.

Между тем, шансы на успех были весьма велики. А потери оправданы. Даже большие. Ибо после падения столицы дальнейшее сопротивление теряло всякий смысл. И было бы полностью дезорганизовано. Как это произошло три месяца назад. После сдачи Варшавы...

Восемь бомбардировочных и смешанных авиабригад ВВС Краснознамённого Балтийского флота и Ленинградского фронта (один тяжелобомбардировочный, один смешанный, три дальних и десять скоростных бомбардировочных авиаполков) безпрерывно бомбили береговые батареи на подступах к Хельсинки. Пока не стёрли их с лица земли. Только одна восьмидесятая смешанная авиабригада особого назначения совершила более полутора тысяч боевых вылетов!

Семнадцатого декабря советские пикировщики потопили 'Ильмаринен'. Вместе с которым погибла последняя надежда белофиннов. Обгорелый корпус полузатонувшего броненосца дымился у входа в гавань. Ледяные волны катались по его безлюдной палубе. А ветер трепал так и не спущенный флаг...

Восемнадцатого был выброшен воздушный десант. А в ночь на двадцатое, после тяжелейшего перехода по штормовому морю, в бой вступил морской.

Скажи об этом кто-нибудь ещё полгода назад, Парафило и сам не поверил бы. Что не пройдёт и полугода и он поведёт на штурм финской столицы свою бригаду. При поддержке всего Балтийского флота! Не крепостной полк, которым он командовал, а целую бригаду морской пехоты, о которой он тогда даже не мечтал!

А в это время с севера город будут штурмовать целых два воздушно-десантных корпуса. Которых полгода назад тоже ещё в помине не было. А теперь есть! А во втором эшелоне вслед за его бригадой будет высаживаться целый экспедиционный корпус. А с востока к Хельсинки и Свеаборгу будут рваться целых три армии. И ничто не сможет их остановить! И они возьмут! И этот город, и эту крепость!

Ибо нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять!

10. На чужой земле врага громить...

Хельсинки, середина декабря 1939 г.

...Четырнадцатого декабря над дымящимися развалинами Выборгского замка взвился красный флаг.

В результате многодневных бомбардировок пятидесятиметровая башня святого Олафа, некогда самая высокая в Скандинавии, изрядно потеряла в росте. И полностью выгорела. Гранитное основание башни уцелело, но большая часть трёхэтажной восьмигранной надстройки обрушилась, а внутреннюю лестницу, ведущую на смотровую площадку, снесло обломками купола. От главного корпуса замка остались только стены. И то не везде. Рухнули Райская и Тюремная башни. И даже башня Сапожника. После прямого попадания тяжёлой авиабомбы.

Собственно говоря, от замка вообще мало что осталось. Как и от самого Выборга. Который белофинны превратили в крепость. А сталинские соколы — в груду копчёного, оплавленного кирпича.

Когда пожар затих, советские бойцы вошли в город. В полном безмолвии.

Потому что в нём не осталось ни единой живой души. Ни людей, ни птиц, ни собак, ни кошек. Вдоль заваленных обломками улиц высились пустые коробки домов. Без крыш и межэтажных перекрытий. Зияли дыры оконных проёмов. Торчали ряды дымовых труб. Слегка припорошенные снегопадом. Который укутал Выборг в саван, скрыв ужасные свидетельства насильственной кончины новопреставленного...

На Рованиеми было сброшено гораздо меньше бомб. Во-первых, потому что Рованиеми, в отличие от Выборга, городом-крепостью не был. Поэтому, чтобы сровнять его с землей, столько бомб не требовалось. А во-вторых, потому что Северный фронт не располагал такими запасами, как Ленинградский. В связи с чем, вместо организации "огненного шторма" пришлось ограничиться обычным массированным бомбометанием.

Впрочем, если судить по последствиям, хрен был не слаще редьки. Рованиеми сгорел дотла. Каменные дома лежали в руинах. А от деревянных остались лишь печи с трубами да фундамент.

К сожалению, на этот раз, имелись жертвы не только среди военных. Большая часть гражданского населения, выполняя приказ коменданта, покинула обречённый город ещё до начала бомбёжек. Но те, кто остался, разделили его судьбу. Сгорели заживо, были погребены под развалинами или погибли под бомбами на улицах.

А la guerre, comme а la guerre. В смысле, ничего личного. Просто Рованиеми оказался в ненужном месте. В ненужное время...

Ни в том, ни в другом случае, никакого противодействия финская ПВО оказать не смогла. Ввиду полного отсутствия таковой. И там, и там.

Совершив несколько тысяч вылетов, советские ВВС понесли только не боевые потери. Весьма болезненные (до десяти самолётов). Но не боевые. Так как отражать налёты финнам было нечем.

По данным Разведупра РККА силы противовоздушной обороны Финляндии, организационно входившие в состав ВВС, насчитывали два артполка и два зенитных дивизиона (тридцать 75-миллиметровых, полсотни 40-миллиметровых и два десятка 20-миллиметровых орудий), две лёгкие батареи светового наблюдения (тридцать поисковых прожекторов) и несколько отдельных пулемётных рот и взводов (сто сорок пулемётов). На всё про всё.

Недостаток зениток финны компенсировали отличной организацией воздушного наблюдения, оповещения и связи. Несмотря на техническую отсталость, финская система ВНОС являлась одной из самых эффективных в мире. Созданная ещё в начале двадцатых с целью обнаружения лесных пожаров, она имела широкую сеть постов по всей стране. Сплошь покрытой лесами. Которые являлись главным достоянием Финляндии и нуждались в постоянном внимании.

Две тысячи тридцатиметровых наблюдательных башен были установлены на возвышенностях в зоне видимости друг друга. Смотрители Государственной Лесной Службы с помощью биноклей и визирных кругов засекали направление на очаг возгорания и докладывали по телефону в штаб. Дежурный по засечкам с соседних башен определял место пожара и принимал меры.

В середине тридцатых, когда белофинская военщина перестала скрывать свои захватнические планы и военная истерия во всех слоях общества достигла апогея, Лесной Надзор превратился в Воздушный, наблюдателей-мужчин забрили в солдаты, а их место заняли юные патриотки из Лотты Свярд...

Финская столица была защищена от воздушных налётов надёжнее, чем Выборг или Рованиеми. Противовоздушную оборону города осуществлял 1-й зенитный артиллерийский полк (четыре зенитных батареи, лёгкая батарея светового наблюдения и пулемётная рота). Батареи были вынесены на острова Лауттасаари, Сусисаари и Сантахамина и перекрывали подходы к Хельсинки со стороны Финского залива.

Кроме того, военный порт и прилегающие городские кварталы прикрывала малокалиберная зенитная (до шестидесяти стволов) и универсальная (около двадцати стволов) артиллерия кораблей финских ВМС (четыре канонерских и пять подводных лодок, плавбаза подлодок "Сису", два минзага, два тральщика и несколько десятков пушечных катеров).

К этому времени командующий ВВС генерал-майор Лундквист осознал, наконец, опасность и приказал перебросить в Хельсинки ещё несколько батарей. Отовсюду, откуда только можно. И даже оттуда, откуда нельзя. Он перебросил бы и истребители. Если бы они у него ещё оставались. Но истребителей у Лундквиста уже не было.

Поэтому главную роль в системе ПВО Главной базы флота должны были сыграть тяжёлые зенитные орудия и система централизованного управления зенитным огнём броненосца "Ильмаринен", прибывшего шестнадцатого декабря и вставшего на якорь у входа в гавань.

Они и сыграли. Уже на следующий день.

Во время отражения первого же налёта зенитчики "Ильмаринена" сбили два СБ, три И-16 и один ДБ-3. Однако первый же налёт оказался для них и последним.

Пикирующие бомбардировщики 80-й смешанной авиабригады особого назначения ВВС Ленинградского фронта добились более десятка попаданий в злобный броненосец. Четвертьтонными фугасными авиабомбами.

Рвануло так, что окна зазвенели даже в Таллине! На чём участие "Ильмаринена" в системе ПВО и завершилось.

Но прилетело в этот день не только Иле-Мане. В той или иной степени пострадали практически все корабли и суда, находившиеся в гавани и на рейде. Ледокол "Тармо", стоявший у одного из причалов Северного порта, получил пятисотку. И восстановлению уже не подлежал. Канонерской лодке "Уусимаа" досталась двухсотпятидесятка. "Уусимаа" загорелась и была затоплена экипажем прямо у причала. В плавбазу "Сису" угодило три бомбы. Две подлодки, пришвартованные к ней, были серьёзно повреждены, а одна затонула. Вместе с плавбазой. Помимо этого, было уничтожено два транспорта и несколько сторожевых катеров.

Но это было лишь полбеды.

Самые большие потери понесли 1-й зенитный и 1-й береговой артполки. Все зенитные батареи были подавлены. Бомбами, ракетными снарядами и пулемётно-пушечным огнём. Все (или почти все) крупнокалиберные береговые орудия были разбиты. Ударами пикировщиков.

А это означало, что финская столица осталась совершенно беззащитной. И с моря. И с воздуха. И её падение было лишь делом времени. Оч-чень короткого! Потому что с суши она давно уже была беззащитной. Из-за недальновидной политики правительства и жадности сейма, пожалевшего денег на содержание внешнего обвода сухопутных оборонительных сооружений, доставшихся в наследство от царской России.

При некотором уходе этот обвод, который в течение трёх лет строили более ста тысяч рабочих (!), и который обошёлся царской казне в тридцать пять миллионов золотых рублей (!), мог стать второй линией Маннергейма. Но, к счастью для РККА, так и не стал. Потому что нападения с суши никто не ждал. Швеция была нейтральной страной, Германия — лучшим другом и главным союзником. А от главного врага — России — защищали укрепления Карельского перешейка и Выборга.

Но даже когда пал Выборг, никто не мог поверить в то, что большевики смогут дойти до Хельсинки. Потому что Хельсинки от Выборга отделяли двести двадцать километров озёрно-лесистого бездорожья, более сотни рек и два армейских корпуса. Слегка потрёпанных, но отступивших к Виролахти и Лаппеенранте в полном порядке. После того как были взорваны шлюзы Саймаанского канала.

Морской десант — совсем другое дело! Высадка советского морского десанта ожидалась со дня на день. Газеты "Helsingin Sanomat" и "Uusi Suomi" не уставали напоминать об этом читателям. Особенно настораживали зверские бомбардировки береговых батарей на островах вокруг Хельсинки. Притом что за две недели на город не было сброшено ни одной бомбы! И даже семнадцатого числа, в день самого страшного воздушного налёта, когда в домах повылетали все стёкла, бомбардировке были подвергнуты только военный порт и зенитные батареи...

Военное положение в Финляндии было введено сразу же после начала боевых действий. Для обеспечения национальной обороны и поддержания правопорядка.

В тот же день в столице началась эвакуация. Которая проходила довольно организованно. Хотя горожане уезжать не хотели. Все белофинны и белофиннки, от мала до велика, вступили в Шюцкор, Лотту Свярд и Финский союз защиты населения. И все, от мала до велика, желали умереть за президента Каллио, премьер-министра Рюти и маршала Маннергейма.

До войны в Хельсинки, раскинувшемся на сорок восемь квадратных километров, проживало двести пятьдесят тысяч человек. За эти недели удалось вывезти вглубь страны семьдесят тысяч женщин и детей. По железной дороге и автотранспортом. После бомбёжек дело пошло веселее. И народ, наконец, повалил из города. Стройными колоннами. По большей части пешком. Поскольку транспорта на всех не хватило.

О том, что прежнее финское правительство сбежало, ТАСС сообщило ещё третьего декабря. Из Берлина. Со слов Германского информбюро, которое телеграфировало в Берлин из Риги: "Официальные органы предписали срочно эвакуировать из Хельсинки всё гражданское население. "Премьер-министр" Рюти вместе со всем "правительством" в неизвестных целях покинул столицу. Говорят о том, что резиденция "правительства" переведена в Вааза. Дипломатическому корпусу было предложено немедленно переехать в маленький городок близ Хельсинки".

Но это было не совсем так. Дипкорпус действительно переехал. А в остальном ведомство д-ра Геббельса несколько опередило события. Военное руководство во главе с Маннергеймом убыло в Миккели лишь четвёртого. Новая ставка находилась ближе к театру военных действий, так что назвать это бегством было нельзя. А политическое руководство оставалось на посту до последнего.

В смысле, до вчера. Потому что вчера из Хельсинки ещё можно было уехать. Поездом. Или улететь. Самолётом. Или уйти. На своих двоих. А теперь уже нет.

После того, как советские парашютисты захватили аэропорт, перерезали железную дорогу, взорвали мосты и оседлали шоссе, выбраться из Хельсинки можно было лишь на подлодке.

Если бы политическое руководство отложило свой отъезд ещё на сутки, то могло угодить прямо в объятия майора Родимцева. В полном составе. Ибо правительственный поезд был забит министрами и депутатами до отказа.

На этой прекрасной ноте война могла бы и закончиться.

Увы, но такие чудеса бывают только в романах.

Последний авиационный налёт (в особенности, взрыв "Ильмаринена") оставил такое неизгладимое впечатление в ранимой душе упомянутого политического руководства, что оно укатило в Тампере той же ночью. Проскочив Керава на полном ходу. Всего за несколько часов до начала выброски 212-й дважды Краснознаменной отдельной воздушно-десантной бригады...

Бои в городе для Александра Родимцева были делом привычным. И, так сказать, до боли знакомым. Так уж вышло, что во время недавней загранкомандировки он только этим и занимался. В Мадриде организовывал оборонительный бой, в Брунете и Теруэле — наступательный. Потом, правда, пришлось сделать небольшой перерыв. Дабы закрепить полученный опыт в Военной академии РККА имени товарища Фрунзе.

Впрочем, перерыв действительно был небольшой и всё последнее время, начиная с октября месяца, Родимцев снова занимался боями в городе. Точнее, подготовкой к этим боям. Формировал штурмовые отряды. Учил бойцов и командиров, отрабатывая тактические задачи в классе и на полигоне. С утра до вечера и с вечера до утра.

И очень многое успел...

Сын безлошадного батрака, запоротого белоказаками до смерти, Санька Родимцев и сам батрачил с малых лет. Гонял чужих лошадей в ночное. И мечтал о кавалерийской шашке, "богатырке" и синих "разговорах". Чтобы отомстить белякам за отца.

Но с беляками разобрались без него. И настала советская власть. Хотя на селе почти ничего не изменилось. А Санька так и гонял кулацкие табуны. Пока в двадцать седьмом году его не призвали, наконец, в Красную Армию.

Он просил направить его в кавалерию. Но военком сказал, что служить трудовому народу нужно не там, где хочется, а там, где это нужно трудовому народу. И направил его в конвойный батальон.

Потому что пришло время очистить Родину от социальных паразитов. Нэпманов-лавочников и кулаков-мироедов. И прочей сволочи. Проституток, бандитов и попов. Которых расплодилось за годы НЭПа видимо-невидимо...

Служил Александр исправно. Конвоировал кого надо, куда надо. И так далее, и тому подобное. Если требовалось... В армии вступил в партию. А когда отслужил срочную и демобилизовался, уехал в Москву. Успешно сдал экзамены (не зря всё свободное время сидел в Ленинской комнате над книжками!) и был зачислен на кавалерийское отделение Объединённой военной школы имени ВЦИК.

Учился кремлёвский курсант Родимцев на "хорошо" и "отлично". Был среди лучших. И в джигитовке, и в вольтижировке. И в рубке, и в стрельбе. Но не только. Вскоре, рядом со знаками "Ворошиловский стрелок", "Ворошиловский всадник" и "За отличную рубку" на его груди засветился знак "Парашютист". Которым он гордился словно орденом. Тем более что орденов у него тогда ещё не было.

Зато сейчас имелся целый иконостас! Почти как у Чкалова! Орден Ленина, два Красных Знамени, медаль "ХХ лет РККА" и "Золотая Звезда" Героя.

После выпуска комвзвод Родимцев, отличник боевой, политической и технической подготовки и неоднократный победитель окружных соревнований по стрельбе, был оставлен в Москве. Да не где-нибудь, а в прославленной 1-й отдельной Особой кавалерийской Краснознамённой имени товарища Сталина бригаде!

Где и прошла вся его служба (за исключением годичной загранкомандировки). Сперва в должности командира учебного взвода полковой школы 61-го кавалерийского полка имени Красно-Пресненского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Затем (после возвращения из Испании) в должности командира этого полка. Потом (после окончания академии) в должности помощника командира 36-й Краснознамённой ордена Ленина и ордена Красной Звезды кавалерийской имени товарища Сталина дивизии (в которую ещё в тридцать пятом была развернута Особая бригада), с которой во время Польского похода Александр дошёл почти до Гродно. Прежде чем был назначен командиром 212-й дважды Краснознамённой отдельной воздушно-десантной бригады.

Но сначала были Харама и Гвадалахара, Брунете и Теруэль. А до этого — мост на реке Мансанарес. И пулемёт, решивший судьбу испанской столицы. Во время прорыва марокканской конницы. В самые тяжёлые дни сражения за Мадрид.

Хотя дело было, конечно, не в пулемёте. А в том, кто давил на его гашетку. А на гашетку давил легендарный "капитан Павлито". Он же Пабло Гошес. Он же старший лейтенант Родимцев. "Ворошиловский стрелок". Который на спор выбивал пулемётной очередью собственную фамилию на стене...

Новое назначение большого удивления у майора Родимцева не вызвало. И нисколько не расстроило. А даже наоборот.

Моторизация РККА шла полным ходом. Кавалерийские соединения одно за другим расформировывались, превращаясь в танковые и моторизованные. Большинство его сослуживцев пересели в танки. И теперь задыхались от бензиновых паров и пороховых газов внутри стальных грохочущих коробок.

То ли дело воздушная пехота! Кто хоть раз прыгал с парашютом, никогда не забудет (и ни на что не променяет!) звонкий восторг свободного полёта, свист ветра, безконечную ширь земли и глубину неба!

Кроме того, у кавалерийских и парашютно-десантных частей было гораздо больше общего, чем это могло показаться на первый взгляд. Во всяком случае, в их применении. В соответствии с Полевым уставом РККА и те, и другие должны были использоваться, в первую очередь, для действий во вражеском тылу.

В начале осени, после того как было сформировано Управление ВДВ РККА, командир прославившейся в боях на реке Халхин-Гол и в Маньчжурии 212-й отдельной воздушно-десантной бригады Герой Советского Союза Затевахин был назначен Начальником Воздушно-десантных войск.

К этому времени бригада уже передислоцировалась в Ленинградский военный округ. Где её и принял Родимцев. Отозванный с фронта по личному указанию самого товарища Сталина. Который запомнил белобрысого майора-кавалериста со знаком "Парашютист-инструктор" и тремя орденами по его выступлению на XVIII-м съезде ВКП(б) весной этого года.

— В грядущих боях мы будем действовать на территории противника. Так предписывают наши уставы! — заявил Родимцев с высокой трибуны.

Словно в воду глядел...

Утром восемнадцатого декабря 212-я бригада в полном составе десантировалась юго-западнее Керава. Всего в двадцати пяти километрах от логова врага! Чтобы взять его за горло. В смысле, это горло перегрызть.

Высадка была самым опасным моментом во всей операции. Которая могла сорваться в самом начале. Если бы у финнов в этом районе имелось хотя бы одно звено истребителей (не говоря уже об эскадрилье!). Или хотя бы одна пулемётная рота (не говоря уже о зенитной артиллерийской батарее!). Или хотя бы один батальон шюцкора (не говоря уже о егерях!).

Ничего этого у финнов не было. Ни в Керава, ни в Вантаа, ни в Мальми. Десяток полицейских. До взвода шюцкоровцев, негодных даже к нестроевой. Да сотня девчонок из Лотты Свярд. Поэтому никакого противодействия противник так и не оказал.

Но рассчитывать на это в дальнейшем было нельзя.

Посты Воздушного Надзора, само собой, засекли выброску десанта (трудно не заметить сто с лишним тяжёлых бомбардировщиков и две тысячи парашютных куполов!) и сообщили о нём в штаб ПВО Хельсинки. Полчаса спустя доклад, промчавшись со скоростью молнии по всем инстанциям, достиг Ставки. По пути повергнув в шок всех подряд. Без исключения.

Первым пришёл в себя Главком. Связавшись по прямому проводу с Хельсинки, Маннергейм привёл в чувство растерянного начальника укрепрайона. Потребовал немедленно принять меры к уничтожению парашютистов. И пообещал сегодня же отправить железной дорогой в Керава два пехотных батальона и полевую батарею из своего резерва (всё, что есть!). И сводный батальон шюцкоровцев (которых, правда, ещё предстояло намести по сусекам).

Но все они смогут прибыть не ранее чем через сутки!

— А сейчас! — рявкнул маршал. — Приказываю! Немедленно организовать линию обороны на западном берегу реки Вантаанйоки! Всеми наличными силами! А также! Организовать вторую линию на северных подступах к городу у Херманштадта, и третью — на южном берегу залива Тёлёвикен! А также! Разбить Хельсинки на оборонительные секторы и оборудовать опорные пункты! Для защиты которых привлечь полицейское управление, пожарную часть и команды боевых кораблей!

Наличных сил у начальника хельсинкского укрепрайона полковника Марьянена было немного. Самокатная рота и два артполка. Береговой и зенитный. Но. Во-первых, оба полка сильно поредели за последние дни (и это было ещё мягко сказано!). А, во-вторых, были раскиданы по островам. И требовалось немало времени для того, чтобы собрать их в один кулак.

Оставалось одно — перебросить к устью Вантаанйоки самокатчиков. В надежде, что они поспеют туда раньше большевиков. Но. Это был единственный резерв начальника укрепрайона. Рисковать которым полковник не имел права.

Поэтому Марьянен направил к Вантаанйоки только один взвод. Но со станковым пулемётом. И достаточным количеством взрывчатки. С задачей уничтожить оба моста. После чего, не ввязываясь в бой, отойти в Херманштадт. Где и закрепиться.

Однако советские десантники оказались расторопнее. Разжившись несколькими автомашинами, Родимцев бросил вперёд одну роту. С задачей захватить мосты через Вантаанйоки. После чего ворваться в город и закрепиться.

Бой на окраине столицы был коротким. Но кровавым.

Самокатчики встречи с парашютистами не ожидали. И были тут же перебиты. Совершенно безжалостно. Прямо в кузовах своих грузовиков.

На этом везение закончилось. Проскочить в центр Хельсинки с разбегу не вышло. Получив сообщение о перестрелке, Марьянен запаниковал. И приказал взорвать мост Питкасильта и железнодорожную дамбу через Тёлёвикен. Это позволило выиграть почти сутки. И организовать хоть какую-то оборону. Хотя бы на третьей линии...

Между тем, у финнов была реальная возможность восстановить контроль над северной частью города. И даже более того! Была реальная возможность отбить захваченные парашютистами стратегические мосты. Если бы полковник Марьянен использовал имевшиеся в его распоряжении корабли и той же ночью высадился в устье Вантаанйоки и на западном берегу Вананкаупунгинлахти.

Знай полковник о том, насколько мал передовой советский отряд, он, несомненно, так и поступил бы. Но Марьянен этого не знал. И не решился на атаку. А на следующий день уже было поздно.

Дождавшись первых бортов с посадочным десантом, майор Родимцев перебросил в Хельсинки ещё два батальона. Которые заняли оборону в каменных многоэтажных домах у взорванного моста и на набережной Хаканиеменранта. И теперь белофиннов ожидал оч-чень горячий прием. Девятьсот винтовочных стволов, шестьдесят пулемётов и двадцать миномётов!

Знай полковник о том, насколько усилился передовой советский отряд, он, несомненно, воздержался бы от атаки. Но Марьянен этого не знал. За ночь ему удалось сколотить два батальона морской пехоты и несколько штурмовых рот из пожарников и полицейских. И он решил попытать счастья.

Вскоре после рассвета финские корабли, уцелевшие после бомбардировки (три канлодки, минзаг и два тральщика), подвергли обстрелу предполагаемые позиции парашютистов. Из всех своих орудий (две 4-х и восемь 3-дюймовых пушек).

После часовой артподготовки два десятка катеров ринулись к набережной и высадили пятьсот новоиспеченных "морпехов".

Большинство из которых тут же и полегло. Завалив своими телами берег. Под ураганным миномётным и пулемётным огнём. А также полуавтоматическим. В смысле, самозарядным. Который оказался даже эффективнее, чем пулемётный. Благодаря ёмкому магазину (десять патронов) и скорострельности СВТ (двадцать пять выстрелов в минуту). А также благодаря количеству стволов.

Тех, кто добежал до стен, родимцевцы забросали гранатами. А самых настырных, сумевших ворваться внутрь, уложили ножами.

Все белофинские катера были изрешечены пулями и осколками. Два затонули сразу. Три ещё держались на плаву. Но, судя по всему, плавать им оставалось недолго. Остальные отошли назад. За исключением двух катеров с полностью перебитым экипажем. Которые финнам так и не удалось взять на буксир. И пришлось бросить...

К вечеру девятнадцатого декабря советская группировка в районе Хельсинки увеличилась ещё на четыре тысячи бойцов. 202-я и 211-я воздушно-десантные бригады 2-го воздушно-десантного корпуса десантировались в Мальми посадочным способом. После чего, не дожидаясь доставки артиллерии и танков, ускоренным маршем двинулись на Хельсинки.

Родимцев тоже не терял времени, активно готовясь к форсированию.

Штатные переправочные средства бригады остались на месте постоянной дислокации. Расчёт на рыбацкие лодки не оправдался — большая часть найденных венек была безнадёжно испорчена. Поэтому пришлось делать плоты. На изготовление которых пошло всё, что оказалось под рукой. Аккуратные финские домики, баньки, наветты и прочие хозяйственные постройки. А также ворота, заборы и пустые бочки. Сжечь свои жилища перед уходом горожане не догадались. Вот они и пригодились. Этой же ночью. Вместе с трофейными катерами...

Благодаря усилиям Управления НКВД по Ленинградской области, Особых отделов КБФ и Ленинградского фронта, а самое главное, в связи с чрезвычайно сжатыми сроками разработки и подготовки Хельсинкской морской десантной операции, планы советского командования так и остались неизвестны противнику.

До самого последнего момента.

В ночь с девятнадцатого на двадцатое дозор на подходах к Главной базе финских ВМС несли два сторожевых моторных катера (водоизмещение — тридцать тонн; длина — двадцать пять метров, ширина — четыре с половиной, осадка — один метр; вооружение — 40-миллиметровый зенитный автомат и пулемёт винтовочного калибра).

VMV-1 крейсировал на дальних подступах к Хельсинки. Однотипный с ним VMV-17, помимо стрелково-артиллерийского вооружения имевший две 450-миллиметровые торпеды, штормовал несколькими милями южнее.

Погода со вчерашнего дня оставляла желать лучшего. Тяжёлые волны захлёстывали катера от форштевня до рубки. Даже на малом ходу! Так что расчёты едва успевали скалывать лёд, намерзающий на орудийных лафетах и бугельных торпедных аппаратах. Выручала только горячая вода, которую подвахтенные без устали таскали из камбуза.

Ближе к полуночи чуть-чуть развиднелось. Снег прошёл. И даже выглянула Луна. Буквально на несколько минут. Но и этого оказалось вполне достаточно.

Потому что вслед за этим. Прямо по курсу. Всего в паре кабельтовых от VMV-17! Вздымая высокий белоснежный бурун. Из ночной мглы вынырнул длинный трёхтрубный корабль с двумя орудиями на полубаке и тремя на корме.

И что-то просемафорил ратьером.

Командир группы капитан-лейтенант Ламминен, стоявший на мостике рядом с рулевым, мгновенно узнал этот силуэт.

Советский эскадренный миноносец типа "Новик"! "Карл Маркс" или "Калинин". Только они несли два орудия главного калибра перед носовой надстройкой. "Калинин" второй год стоял на капремонте. Значит, это был "Маркс".

Тем временем, за первым "Новиком" показался второй. А потом третий! И ещё! И снова! И не только...

Рядом с эсминцами, глубоко зарываясь в волны, шли катера. Много катеров.

— К бою! — крикнул Ламминен, метнулся к сигнальному прожектору и отстучал шторками какую-то абракадабру. Выигрывая драгоценные секунды. Пока вражеские сигнальщики будут ломать голову, соображая, что им ответили с шального катера, сунувшегося наперерез флагману.

Финский сторожевой моторный катер VMV было легко спутать с советским морским охотником МО-4. Даже днём. Не говоря уже о ночной темени. И штормовой погоде. Поэтому на "Марксе" (а это был, именно, он) чуть-чуть замешкались с опознаванием. Что оч-чень дорого ему обошлось...

— Левее пятнадцать! Так держать! — скомандовал капитан-лейтенант рулевому, направляя катер на эсминец, и прокричал в переговорную трубу. — Самый полный!

Взвыл, резко набирая обороты, дизель. Палуба затряслась под ногами, и VMV, вспенивая волну, рванулся вперёд.

— Торпедные аппараты, товсь! — поднял обе руки Ламминен.

И даже не наклонился к прибору торпедной стрельбы. Во-первых, потому что не было времени. А во-вторых, потому что не было нужды. На таком расстоянии.

— Первый готов! Второй готов! — доложили командиры расчётов.

Капитан-лейтенант понимал, что в сложившейся ситуации у них имеется только один шанс. Чтобы поразить врага. И ни одного шанса. Чтобы уцелеть. Но это было уже не важно.

Пришло время исполнить присягу.

— Пли! — скомандовал он. И резко опустил руки вниз.

Тёмный силуэт советского эсминца осветился, наконец, бортовым залпом.

Но было уже поздно. Хлопнули запалпатроны, взлетели стопорные ленты и торпеды упали в воду. Ринувшись к цели. И ничто уже не могло их остановить!

Теперь VMV-17 тоже мог открыть огонь. Его 40-миллиметровые снаряды были неспособны нанести серьёзные повреждения даже небронированному кораблю. Но Ламминен к этому и не стремился. Приказав стрелять по ходовому мостику. В надежде перебить командный состав. И нарушить управление.

Между тем, "Карл Маркс" начал энергичный разворот. Продолжая стрелять по белофиннскому катеру из всех стволов. И даже добился нескольких прямых попаданий. Вдребезги разворотив его рубку. И корпус. В нескольких местах.

VMV-17 словно наткнулся на каменную стену. Прошел десяток-другой метров по инерции и остановился, безжизненно болтаясь на волнах. Которые тут же накрыли его. И утянули за собой. На дно...

И тут раздался ужасный взрыв!!

И это было последнее, что услышал капитан-лейтенант Ламминен в своей жизни. Очутившись в ледяной воде, он на мгновение пришёл в себя. Словно для того, чтобы увидеть напоследок, что отдал жизнь не даром. Торпеды дошли...

Командир VMV-1 лейтенант Пелтонен увидел пламя, вспыхнувшее над морем. На зюйд тень ост. Там, где нёс дозор VMV-17. И понял, что случилось что-то нехорошее. В смысле, что VMV-17 погиб. Потому что взрыв был очень большой. Словно сдетонировали обе торпеды. Хором. После чего не смог бы уцелеть даже крейсер. А не то, что маленький моторный катерок.

Пелтонен приказал повернуть на юг и увеличить ход до полного. Никаких надежд на спасение экипажа VMV-17 он не питал. После такого взрыва от катера должны были остаться одни щепки. Но всё же, всё же, всё же...

Кромешная тьма и густой снегопад значительно облегчили советским парашютистам задачу. Поэтому переправа на южный берег Тёлёвикен шла быстро, но тихо.

Белофинны открыли огонь, когда атакующим осталось пробежать лишь несколько шагов. Шокированный огромными потерями противник просто не ожидал такого скорого ответного визита. За истёкшие сутки полковник Марьянен сумел организовать несколько укреплённых пунктов и оборудовать огневые точки. Но пристреляться на местности они не успели. Зато успели себя обозначить. Во время недавнего боя. И были взяты на карандаш. В целях последующего уничтожения.

Внезапный удар застал обороняющихся врасплох. Но они быстро пришли в себя и оказали жестокое сопротивление.

Бой шёл всю ночь. Финны остервенело дрались за каждый дом, каждый подвал и каждый чердак! За каждый этаж и каждую комнату! За каждый квадратный метр!

Несмотря на это, родимцевцам всё же удалось зацепиться на вражеском берегу и захватить несколько зданий. Однако удержать захваченное оказалось значительно труднее. Не только потому, что противник безпрерывно контратаковал. Это само собой. А потому, что вскоре отбивать эти бешеные атаки стало нечем.

Уже через полчаса после начала форсирования, канонерские лодки "Карьяла", "Турунмаа" и "Хаменмаа" вышли из порта, встали в устье залива и ударили по переправе прямой наводкой. В результате, подвоз боеприпасов и подкреплений на плацдарм фактически прекратился.

Грохот орудийных залпов, усиленный многократным эхом, сотрясал всё вокруг. Вспышки выстрелов освещали корабли, тёмную гладь залива и заснеженные берега. Тут и там вздымались пенистые ледяные столбы. Чёрные от ила, грязи и песка. Огненные плети пулемётных очередей хлестали дома и деревья. Разноцветные трассеры пронизывали всё видимое пространство. Унося человеческие души. В небеса. Одну за другой.

Дома вдоль набережной ярко пылали. Так что на поверхности воды была видна любая щепка. Не говоря уже о плотах или лодках. Тут же превращаемых в щепки.

Десантники ответили миномётным огнём. Который оказался неплохим аргументом. Не настолько весомым, как хотелось бы (вес 50-миллиметровой осколочной мины составлял всего восемьсот пятьдесят грамм). Но достаточно эффективным. На такой небольшой дистанции. В особенности, при прямых попаданиях. Не заставивших себя долго ждать.

Получив отпор, канонерки отошли и встали мористей. После чего продолжили обстрел с безопасного расстояния.

Впрочем, стреляли они недолго и в два часа ночи задробили стрельбу, снялись с якоря и ушли. К югу. В смысле, в сторону Южного порта.

Туда, где разгоралось новое зарево. И вовсю грохотала канонада...

11. За Родину! За Сталина!

Финляндия, 21 декабря 1939 г.

...Не зря в народе говорится, что не место красит человека...

Кто бы мог подумать в далёком двадцать втором году, что маленький, с трудом изъясняющийся по-русски осетин, задвинутый после окончания Гражданской войны на незаметную секретарскую должность, сделает эту должность самой заметной в партии? Кто бы мог подумать, что назначенный главным (то бишь, генеральным) секретарем лишь для наведения порядка в секретариате и надзора за молоденькими, длинноногими секретутками, этот осетин наведёт порядок не только в секретариате, а по всей стране! Такой образцовый порядок, что все эти б-гоизбранные вожди и прочие ораторы заплачут горькими слезами. Стоя у стенки...

Двадцать первого декабря весь Советский Союз, всё прогрессивное человечество отмечали шестидесятый День рождения товарища Сталина. Площади и проспекты, улицы и переулки, от Москвы до самых до околиц раскраснелись от безчисленных транспарантов, плакатов и знамён. Репродукторы надрывались от песен о Ясном Соколе, о Сталине Мудром, Родном и Любимом, о Великом Друге и Вожде. Газеты и журналы были переполнены восклицательными знаками. Кремлёвский почтамт не справлялся с потоком поздравительных адресов, писем и телеграмм.

'Ко дню Вашего шестидесятилетия прошу Вас принять мои самые искренние поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания, желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза', — писал Рейхсканцлер III-го Рейха Адольф Гитлер.

'От имени финляндского трудового народа, борющегося рука об руку с героической Красной Армией за освобождение своей страны от ига белогвардейских палачей народа и наймитов иностранных империалистических провокаторов войны, Народное правительство Финляндии выражает свое глубочайшее уважение великому другу финляндского народа — Сталину, имя которого навсегда останется символом дружбы и братства народов Советского Союза и Финляндии', — писал Председатель Народного правительства Финляндии Отто Куусинен.

В приветствии ЦК ВКП(б) отмечалось: 'Презренные враги народа троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы хотели отнять у рабочего класса, у советского народа веру в возможность победы социализма. В упорной принципиальной борьбе за ленинизм сплотился Центральный Комитет и вся наша партия. Живи долгие годы, наш родной Сталин, на радость партии, рабочего класса, народов советской земли и всего мира'.

'Тов. Сталин был главным организатором октябрьского восстания, положившего начало власти советов. После победы Октября тов. Сталин был основным строителем Красной Армии, отстоявшей на основных фронтах Гражданской войны под его непосредственным руководством существование Советского государства от интервенции со стороны империалистических держав. За все истекшие годы он был вдохновителем всей работы по укреплению мощи Красной Армии, как решающей гарантии государственной независимости СССР', — писал в газете 'Правда' член Политбюро ЦК ВКП(б), Председатель Совета Народных Комиссаров СССР, нарком иностранных дел Молотов.

'Сталин — это Ленин сегодня!' — писал в том же номере член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель Председателя СНК СССР, нарком внешней торговли Микоян.

'Сталин смело, развивая ленинский разгон локомотива истории, удержал его на социалистических рельсах. В этом решающая, основная, историческая заслуга товарища Сталина, за которую наш народ всем сердцем награждает товарища Сталина великой неиссякаемой любовью', — писал там же член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель Председателя СНК СССР, нарком путей сообщения Каганович.

Во всех газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР: 'За исключительные заслуги в деле организации Большевистской партии, создания Советского государства, построения социалистического общества в СССР и укрепления дружбы между народами Советского Союза — присвоить товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину, в день его шестидесятилетия, — звание Героя Социалистического Труда с вручением высшей награды СССР — ордена Ленина'.

Который был вручён товарищу Сталину в тот же день. Вместе с Золотой медалью 'Герой Социалистического Труда' N1.

Кроме того, честь юбилея любимого Вождя Постановлением СНК СССР были учреждены премии и стипендии имени Сталина. Присуждаемые ежегодно. Шестнадцать Сталинских премий деятелям науки. Десять первых премий, двадцать — вторых и тридцать — третьих премий за лучшее изобретение. Три первых премии, пять — вторых и десять — третьих за выдающиеся достижения в области военных знаний. Четыре премии по литературе. Шестьсот Сталинских стипендий для слушателей военных академий. Семьсот — для студентов Московского Краснознаменного Механико-Машиностроительного института им. Н.Э.Баумана, Московского государственного университета, Ленинградского индустриального института, Московской и Ленинградской ордена Ленина государственных консерваторий, Академии художеств и Московского государственного института театрального искусства им. А.В.Луначарского. Четыреста стипендий для курсантов военно-учебных заведений и две с половиной тысячи — для студентов высших учебных заведений. Пятьдесят стипендий для докторантов и сто для аспирантов.

От имени Главного военного совета Красной Армии дорогого наркома поздравили товарищи Ворошилов, Буденный, Кулик, Мехлис, Щаденко и Шапошников: 'Стальной волей, неиссякаемой энергией, неутомимой работой, без отдыха и сна, Вы обеспечиваете успех решающих операций. Победы вооружённых сил социализма неразрывно связаны с Вашим славным именем и вошли в историю, как замечательные образцы Сталинского стратегического искусства'.

От имени наркомата ВМФ приветственное письмо подписали товарищи Кузнецов, Исаков, Рогов и Галлер: 'С Вашим именем люди идут на подвиги и геройство, Ваше имя миллионы носят в своих сердцах. Легко и радостно жить и работать, бороться и побеждать под Вашим гениальным руководством'.

От имени Военсовета Северо-Западного направления своего Главкома поздравили товарищи Тимошенко и Жданов. За сражающиеся фронты подписались Жуков, Яковлев и Конев. За сражающиеся флоты — Левченко и Дрозд.

Свои победы Сталинскому юбилею посвятили все бойцы и командиры Красной Армии от Хельсинки до Петсамо...

За три недели боёв Северный флот понёс серьёзные потери. Разломился во время шторма и затонул эскадренный миноносец 'Сокрушительный'. Был выброшен на камни и погиб со всем экипажем сторожевой корабль 'Бриз'. Проскочила предельную глубину во время погружения и погибла подводная лодка Д-1 'Декабрист'.

Но, несмотря на это, а, может быть, именно поэтому, флот стал гораздо сильнее. Погибшие герои явили пример для своих товарищей. Трусы были осуждены и расстреляны. Экипажи сплотились. Командиры возмужали. Штабы окрепли.

Мурманский и Беломорский укрепрайоны пополнились несколькими десятками мощных орудий. На север были переброшены три крупнокалиберных батареи РГК (315-я, 316-я и 317-я) и два крупнокалиберных гаубичных артполка (108-й и 168-й), освободившиеся после прорыва линии Маннергейма. А также три железнодорожные батареи Береговой обороны КБФ (9-я, 11-я и 17-я), подъездные пути и позиции для которых построили ещё осенью.

Всё это время минные заградители 'Мурман' и 'Пушкин' непрерывно ставили мины на подходах к Кольскому заливу, горлу Белого моря и Петсамо. К концу второй декады декабря было выставлено более трёх тысяч мин. Некоторые из них были сорваны штормами и болтались теперь по всему Баренцеву морю. На страх врагам. Но остальные послужили основой для Петсамоской, Кильдинской и Моржовецкой минно-артиллерийских позиций. Вместе с полевыми батареями, установленными на открытых позициях на полуострове Рыбачий, мысе Сеть-Наволок и острове Кильдин. И крупнокалиберными, установленными на закрытых позициях. Там же. А также в устье Двинской губы и горле Белого моря. Вход в залив Петсамовуоно прикрывал 47-й корпусный гаубичный артполк.

С моря устойчивость минно-артиллерийских позиций обеспечивали корабли Северного флота — пять эсминцев, семнадцать сторожевиков, девять тральщиков и одиннадцать подводных лодок.

Но не только они. Кое-что у командования СФ теперь имелось и в рукаве. Точнее, в Губе. Большая Западная Лица. Где ждали боевого приказа корабли Кригсмарине и самолёты Люфтваффе. У причалов — два линейных крейсера и шесть эсминцев, а в подскальных убежищах — десять подлодок. В ангарах и капонирах — двадцать самолётов (в том числе, восемь торпедоносцев).

Германскую эскадру возглавлял флоттеншеф адмирал Маршалль. Подчиняющийся непосредственно гросс-адмиралу Редеру. И хотя на первый взгляд его появление на военно-морской станции Баренцева моря было вызвано лишь стечением обстоятельств, это было далеко не случайно.

Парижские и лондонские газеты уже целый месяц трещали о стотысячном десанте, который Антанта вот-вот высадит в Советской России. Якобы для оказания помощи борющейся Финляндии. Кое-кто считал это уткой. Но в Москве и в Берлине знали, что это не так. В то же время, если в Москве всерьёз рассматривали данный вариант развития событий, то в Берлине не сомневались, что это — дезинформация. Призванная отвлечь внимание от предстоящей оккупации Норвегии, являющейся главной целью англо-французского блока. И полагали, что на самом деле десант отправится не в Мурманск и Архангельск, а в Нарвик, через который в Рейх шла шведская руда.

Впрочем, сейчас флагмана 2-го ранга Дрозда этот десант (который мог состояться, а мог и нет) волновал гораздо меньше, чем наращивание норвежского военно-морского присутствия в районе Варангер-фьорда.

Второго декабря, находясь на позиции в районе островов Вардэ, подводная лодка 'М-174' обнаружила норвежский эсминец типа 'Слейпнир', шедший курсом Ост. На следующий день там же ею был замечен норвежский броненосец береговой обороны типа 'Норге'. А девятого, возвращаясь с позиции в базу, лодка видела норвежский сторожевой корабль, шедший параллельным ей курсом.

Семнадцатого декабря Полномочный представитель СССР в Норвегии Плотников от имени правительства Советского Союза сделал министру иностранных дел Норвегии заявление, в котором указывалось, что в последнее время норвежская пресса ведёт ничем не сдерживаемую кампанию против Советского Союза, призывая к войне против СССР, что в Норвегии открыто действуют вербовочные комитеты для разжигания войны против Советского Союза, создаётся дивизия 'добровольцев' для действий в Финляндии, что под покровительством норвежских властей происходит снабжение оружием правительства Рюти-Таннера и идёт транзит военного снаряжения через Норвегию в Финляндию.

Такое же заявление было направлено правительству Швеции. Ответ которого, как и ответ правительства Норвегии, не был признан удовлетворительным, поскольку не отрицал фактов, доказывавших нарушение нейтралитета.

В сообщении наркомата иностранных дел СССР говорилось: 'Такая позиция правительства Швеции и Норвегии свидетельствует о том, что правительства Швеции и Норвегии не оказывают должного сопротивления воздействию тех держав, которые стремятся втянуть Швецию и Норвегию в войну против Советского Союза. Она свидетельствует о враждебном отношении Швеции и Норвегии к Союзу ССР'.

Ближайшей целью 14-й армии комдива Фролова было взятие Петсамо и выход к финско-норвежской границе у Киркенеса. После чего она должна была продолжить наступление в направлении на Соданкюля. Силами одной стрелковой дивизии. А остальными силами (одна мотоброневая бригада, одна горно-стрелковая и две стрелковых дивизии) бдительно охранять и стойко оборонять достигнутые рубежи. В связи с усложнившейся международной обстановкой.

Петсамо Фролов взял. К границе вышел. И бросил на юг 88-ю стрелковую дивизию. Но не всю. А только один полк.

Поскольку численность противника на театре не превышала роты. Способной противостоять стрелковому полку, укомплектованному по штатам военного времени, лишь при наличии долговременных оборонительных сооружений. И то недолго. А так как никаких сооружений на театре у противника не имелось, противостоять полку эта рота никак не могла. Даже недолго. В связи, с чем и смазала лыжи салом.

Некоторое безпокойство боевому охранению она, конечно, доставляла. Путём засад, противопехотных мин и прочих белофинских штучек. Но, в общем и целом, на темпы наступления это повлиять не могло. И не повлияло.

Десятого декабря передовые дозоры 758-го стрелкового полка вышли к населённому пункту Ивало. Комполка капитан Васильев, в свои неполные двадцать пять, уже имел за спиной Военную академию имени товарища Фрунзе. Поэтому гнать людей на пулемёты не стал, отправил один батальон в обход, подтянул артиллерию и к исходу дня овладел этим важнейшим (и единственным на сто верст вокруг) оборонительным узлом противника. Почти без потерь.

Вышеупомянутая рота егерей продолжала путаться у Васильева под ногами и дальше. Но, невзирая на её ожесточённое отступление, преодолев с боями более трёхсот пятидесяти километров, к утру двадцать первого декабря 758-й полк ворвался на окраины Соданкюля...

3-я Отдельная Краснознамённая армия комкора Терехина должна была наступать в направлении на Рованиеми. С выходом на шведскую границу в районе Торнио. После чего продолжить наступление в направлении на Оулу. Силами мотострелкового корпуса. А остальными силами (одна стрелково-пулемётная и две легкотанковые бригады, три стрелковые и две кавалерийские дивизии) бдительно охранять и стойко оборонять достигнутые рубежи. В связи с усложнившейся международной обстановкой.

Рованиеми Терехин взял. Точнее, не Рованиеми, а то, что от него осталось после недельных бомбардировок. Вышел Терехин и к границе. Хотя и позже, чем планировал. А затем бросил на юг 36-й мотострелковый корпус. Но не весь. А только одну дивизию. 82-ю мотострелковую. Но не всю. А только один полк.

Потому что к этому времени, Оулу было уже освобождено. В смысле, наконец.

Войска Карельского фронта в лице конно-механизированной группы комдива Рокоссовского вошли в город восемнадцатого. Но уличные бои длились ещё несколько дней. Хотя белофиннов в Оулу было не более роты. А тяжёлого вооружения у них не имелось вовсе.

9-я пехотная дивизия полковника Ханнукселы, дислоцировавшаяся в районе Оулу — Кеми являлась единственным резервом Маннергейма. И была переброшена на юг, когда ситуация на Перешейке из критической стала превращаться в катастрофическую. Так что стоять насмерть и в Кеми, и в Оулу пришлось одним шюцкоровцам. И тем егерям, которым удалось улизнуть из-под Рованиеми. Они и стояли. В смысле, бегали. По лесам. Устраивали засады, ставили мины, делали завалы, рвали мосты. И так далее, и тому подобное.

Но если в районе Кеми — Оулу эти банды были малочисленны, действовали разрозненно и вскоре были перебиты, то в районе Кухмо — Соткамо всё было с точностью до наоборот...

Части 54-й стрелковой дивизии 9-й армии растянулись на протяжении шестидесяти с лишним километров вдоль южного берега озёр Онтоярви и Исо-Киманен. Зажатые взорванными мостами через озёра Киантаярви и Ламмас-ярви. И порезанные на части ещё десятком разрушенных мостов между ними. Фактически оставшись без управления. И какой-либо помощи извне. В холоде и голоде. Подвергаясь постоянному обстрелу с господствующих высот и из лесной чащи...

Полковник Сийласвуо застрял в Маанселькя самым нелепым образом. Вместе с несколькими эшелонами 13-й пехотной дивизии, перебрасывавшейся на север. Фактически оказавшись в оперативном окружении после прорыва советских войск к Нурмесу и Контиомяки. Но сумел взять ситуацию под контроль. И окружить целую дивизию большевиков (двенадцать тысяч человек!). Силами одного батальона.

Порвав дивизию Гусевского на мелкие клочки размерами от одной до нескольких рот, получивших меткое название 'моти', и методично уничтожая её, Сийласвуо одновременно наносил, точечные, но очень болезненные удары пятью другими батальонами ещё нескольким дивизиям красных, пресекая все их попытки спасти погибающих товарищей.

Так или иначе, но 54-я стрелковая дивизия погибала не задаром. Сийласвуо, связанный по рукам и ногам южнее Каяани, так и не смог помешать рывку конников Рокоссовского к Ботническому заливу...

Аналогичная ситуация сложилась и в полосе наступления 8-й армии комкора Ерёменко. Части 75-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады растянулись между реками Уксунйоки и Лоймоланйоки. И заняли круговую оборону. Посреди схваченной лесистыми гребнями, простреливаемой с обоих сторон дороги. Порезанные на 'моти', как батон на блюде.

Здесь хозяйничали бандиты под командованием приёмного сына Маннергейма полковника Талвелы. Который прославился своими зверствами ещё во время белого террора в Финляндии в восемнадцатом году. Будучи майором. А в девятнадцатом возглавил 'Олонецкую экспедицию' белофиннов против Советской Карелии. И даже после заключения мирного договора не успокоился. И продолжал партизанскую борьбу. А, проще говоря, бандитствовал. Ещё два года. После чего уволился из армии, всецело отдавшись политике и бизнесу. И сколотил крупное состояние на военных поставках. А этой осенью, почувствовав запах большой крови, вернулся в ряды. Получил под командование несколько батальонов егерей и разгромил 139-ю стрелковую дивизию у Иломантси. А теперь кусал и грыз большевиков под Лоймолой.

'Motti' в переводе с финского означает 'кубометр бревен'. Так шюцкоровские острословы прозвали мелкие, отрезанные друг от друга подразделения красноармейцев, которых они собирались заготавливать. Как дрова.

Прорвать оборону советских бойцов этим бандитам ни разу не удалось. Ни в Кухмо, ни под Иломантси, ни у Лоймолы. Поэтому они избрали более изощрённую тактику. Постоянной стрельбой они не давали красноармейцам спать, греться у костров, принимать пищу. А сами всё время перемещались от одной 'моти' к другой. Так что несколько лыжников могли держать в напряжении сотни измотанных, голодных и замёрзших окруженцев.

Хотя, на самом деле, никакого окружения не было. Советские части окружал не враг, а непривычный и поэтому враждебный, ландшафт. Шюцкоровцы просто использовали знание местности. Были хорошо одеты. Сыты. И, часто меняясь, отдыхали в тепле на своих хуторах.

Переловить этих тварей было несложно. Но для этого требовались части особого назначения. В смысле, войска НКВД. Имеющие богатейший опыт ликвидации всяческих бандформирований. И белых, и зелёных. И махновских, и тамбовских. И казачьих, и басмачьих. Однако, всему своё время.

Так или иначе, но 75-я стрелковая дивизия и 34-я легкотанковая бригада погибали не задаром. Талвела, связанный по рукам и ногам под Лоймолой, не мог повлиять на ситуацию в Сортавале...

После того, как молодецким ударом 85-го стрелкового полка 100-й дивизии были захвачены береговые батареи Мантсинсаари и Уксалонпя, простреливавшие пролив между Валаамом и восточным берегом Ладожского озера, единственным препятствием на пути к причалам Сортавалы оставалась батарея на острове Мустасари (два шестидюймовых орудия), прикрывавшая вход в пролив Маркатсимансалми. 18-й и 48-й скоростные бомбардировочные авиаполки ВВС 8-й армии всю неделю заваливали несчастный остров 100-килограммовыми фугасками. Но так и не смогли подавить эту батарею. Поэтому было принято решение провести спецоперацию по её нейтрализации.

Разведгруппа в составе десяти человек, доставленная подводной лодкой М-97, блестяще справилась с поставленной задачей. Находившиеся в глубоком тылу, на удалённом острове, финские артиллеристы с прохладцей относились к несению караульной службы. И были за это наказаны. Самым жестоким образом. Оба орудия были подорваны, а гарнизон вырезан.

Вторая лодка высадила в Маркатсимансалми сигнальщиков, выставивших в проливе световые навигационные знаки. Старший лейтенант Маринеско, вспомнив штурманскую юность, самолично разметил фарватер. Проторчав здесь под перископом почти неделю. И измерив все глубины брюхом своей лодки.

Получив радиограмму об уничтожении батареи, в пролив вошли корабли Ладожской военной флотилии. Отряд первого броска (шесть морских охотников и шесть сторожевых катеров) с семью сотнями десантников на борту и отряд артиллерийской поддержки (быстроходные тральщики 'Шкив' и 'Гафель', сторожевой корабль 'Пурга' и канонерские лодки 'Сестрорецк' и 'Ораниенбаум') с двумя тысячами.

Подойдя в Вакколахти, тральщики убрали параван-тралы и пропустили катера с десантно-штурмовым батальоном. Стреляя по спящему городу из всех стволов (двенадцать сорокапяток и восемнадцать ДШК), они ринулись вперёд. А вслед за ними — канонерки, сторожевик и тральщики. Ведя огонь из всех стволов (четыре 130-миллиметровых, три 100-миллиметровых и шесть 45-миллиметровых орудий и девятнадцать пулемётов).

Ошарашенный внезапным нападением противник не смог помешать высадке.

Сортавальский гарнизон состоял из экипажей Ладожской морской роты (флотилии) и катеров 'Шюцкора', а также штаба и тыловых частей 12-й пехотной дивизии. Командир дивизии полковник Тиайнен находился на передовой, в Китиля. А старший морской начальник капитан-лейтенант Айсикайнен был убит в первые же минуты боя. Но, даже оставшись без командования, белофинны сражались до последнего. И в плен сдаваться не хотели. Поэтому никто в плен их и не брал.

Канонерка 'Аунус' (бывший ледокольный буксир), обрубив концы, первой отвалила от причала. И закачалась на волне, лихорадочно разводя пары и ведя стрельбу из обеих 47-миллиметровых пушек. Что её и погубило. Несколько тяжёлых снарядов тут же превратили её в пылающие развалины. Канлодка 'Аалокас' (бывший ледокол) отвалить не успела и отстреливалась из обеих трёхдюймовок, стоя у причала. Пока её не взяли на абордаж разъярённые десантники. Но больше всего хлопот было с шюцкоровскими моторными катерами. Которые носились по Вакколахти туда-сюда. Паля во все стороны. Но и с ними, в конце концов, удалось разделаться.

К полудню девятнадцатого декабря Сортавала была освобождена.

Самое высокое здание города — католическая кирха — тут же была облюбована корректировщиками. А корабли и катера встали на якорь посреди залива и приготовились к отражению финской контратаки. Которая не заставила себя ждать.

Но оказалась безуспешной. Во-первых, потому что полковник Тиайнен сумел наскрести для неё всего два батальона. И только одну артбатарею. Так как должен был держать фронт перед двумя полнокровными советскими дивизиями. Во-вторых, потому что сумел организовать атаку лишь к вечеру. Когда десант уже прочно окопался за железнодорожной насыпью, широкой дугой огибающей окраины города. В-четвертых, потому что к этому времени буксиры Свирицкого отряда ЛВФ уже дотащили до Сортавалы первые баржи с основными силами 100-й стрелковой дивизии. И, наконец, в-пятых. И в главных. Потому что белофинны ни атаковать, ни контратаковать не умели. Ни укреплённые позиции, ни какие. Поэтому Тиайнен только зря положил своих людей.

После потери Сортавалы оборона на рубеже Китиля — Руокоярви — Сюскуярви теряла всякий смысл. Более того, любая задержка с отводом частей могла привести к их окружению и гибели. Поэтому, узнав о происшедшем, командир IV-го корпуса генерал-лейтенант Хегглунд приказал полковникам Тиайнену и Талвеле срочно отвести свои части и закрепиться на рубеже Кааламо — Маткаселькя — Янисъярви.

Тиайнен немедленно подчинился. С чувством искреннего облегчения. А Талвела закусил удила. И категорически отказался бросить свою добычу. Продолжая терзать окружённые части 75-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады...

Но если в Приладожье белофиннам ещё удавалось как-то сдерживать наступление Красной Армии, то на Карельском перешейке дела у них были совсем плохи. Точнее, не было уже никаких дел. Поскольку и самих белофиннов на перешейке уже не было.

Потому что к двадцать первому декабря войска 7-й армии комкора Батова освободили Лахденпохья и вышли к Миккели, войска 1-й Отдельной Краснознаменной армии комкора Попова освободили Лапеенранту и вышли к Луумяки, а войска 13-й армии комкора Рябышева освободили Котку и вышли к Ловиисе.

Но самый дорогой подарок к шестидесятилетию товарища Сталина приготовил Краснознамённый Балтийский флот.

За три недели боёв КБФ понёс серьёзные потери. Подорвался на мине и погиб со всем экипажем эсминец 'Стремительный'. Подорвался на мине и затонул во время буксировки крейсер 'Киров'. Со всем экипажем. Тяжёлые повреждения в бою с береговой батареей получил линейный корабль 'Октябрьская революция'.

Всё это явилось результатом подрывной деятельности заговорщиков, шпионов и предателей, окопавшихся в штабе флота под руководством ныне разоблачённых врагов народа бывшего комфлота Трибуца и бывшего начштаба флота Пантелеева.

Новый командующий флотом флагман 2-го ранга Левченко понимал, что его ждёт та же участь. Если ему не удастся добиться успеха и смыть весь этот позор. Поэтому он с радостью ухватился за предложение командарма 1-го ранга Конева о проведении Хельсинкской десантной операции. Тем более, что штаб фронта уже запланировал выброску воздушного десанта, что повышало шансы на успех до приемлемой величины...

Во время последней русско-шведской войны русская армия уже брала Гельсингфорс. Не сам Гельсингфорс, ясное дело. Потому что брать в этой деревушке было нечего. А крепость Свеаборг. Обложив её с суши и даже постреляв по ней из пушек. Безвозвратные потери шведов составили шесть человек. После чего доблестный гарнизон (семь тысяч солдат и офицеров!) сдался. Победителям в качестве трофеев досталось одиннадцать знамён, более ста военных кораблей и судов, девять тысяч ружей, две тысячи орудий и триста сорок тысяч ядер...

Через пятьдесят лет во время Крымской войны Свеаборг перенёс ещё одну осаду. Но уже с моря. И на этот раз действительно жестокую. Англо-французская эскадра насчитывала десять линкоров, девять фрегатов, семь вооруженных пароходов, двадцать пять канонерок и двадцать одно бомбардирское судно. За двое суток они обрушили на крепость более двадцати тысяч снарядов. Однако её защитников это не впечатлило. Русский гарнизон потерял семьдесят человек убитыми, но продолжал отстреливаться. Поскольку крепостные батареи практически не пострадали. По каковой причине незваным гостям пришлось убираться. Не солоно хлебавши...

А полвека спустя, летом тысяча девятьсот шестого года, крепость, устоявшая под натиском внешнего врага, пала перед врагом внутренним. Когда в Свеаборге вспыхнул мятеж. В смысле, был раздут. Из искры. Усилиями пламенных революционеров, которыми руководил штабс-капитан Цион. Эсер по убеждению. Казначей по должности. Выкрест по происхождению. Наверное, поэтому третья осада оказалась самой трагической.

За пару дней до этого минная рота потребовала отменить приказ о прекращении выдачи 'винных денег'. Начальство, само собой, ничего отменять не стало. Рота обиделась и отказалась выполнять приказы царских сатрапов. И, ясное дело, пошла под арест. Однако на губе минёрам показалось неуютно. И они воззвали к пушкарям. Которые были распропагандированы не хуже минёров. Тем же Ционом. Поэтому сразу вспыхнули. И пошли выручать своих с цугундера. Несколько подвернувшихся под горячую руку офицеров тут же были убиты. Поручик Борк ранил четверых мятежников, отстреливаясь до последнего патрона, который потратил на себя.

Наутро в крепость прибыл сам Цион. Зачитал 'манифест' с требованием освободить русский народ и приказал открыть огонь по островам, где окопались те, кто остался верен Царю и Отечеству.

В ходе боя ответным огнём был уничтожен пороховой погреб восставших. Взрыв был такой силы, что в Гельсингфорсе повыбило все стёкла! А вечером из Ревеля пришли броненосец 'Цесаревич' и крейсер 'Богатырь'. Которые тоже остались верны Присяге. И вдарили по изменникам из своих орудий.

Военный совет во главе с Ционом посовещался и принял решение прекратить безнадёжную борьбу. Ибо цель восстания таки была уже достигнута — кровавая жертва на алтарь грядущей революции принесена.

Погибло шестьсот человек. Двадцать восемь было расстреляно по приговору военного трибунала. Более тысячи пошли по этапу. Избежал наказания только революционер с говорящей фамилией. Который смылся за кордон. Вместе с кассой...

За последние тридцать лет береговая оборона столицы была серьёзно укреплена. И теперь главным препятствием на пути к причалам Хельсинки являлся уже не Свеаборг, а крупнокалиберные береговые батареи на островах Хельсинкского архипелага. Поэтому им было уделено особое внимание.

Впрочем, не забыли и про Свеаборг. Разобравшись с броненосцем 'Ильмаринен' и батареями на подступах к Хельсинки, пикировщики 80-й смешанной авиабригады особого назначения разнесли по кирпичику и этот исторический памятник.

Как выше уже упоминалось, сначала севернее Хельсинки был выброшен воздушный десант, который к вечеру ворвался на окраины города. На следующий день на отбитом у врага аэродроме в Мальми приземлился первый ТБ-3 с посадочным десантом. А следующей ночью, преодолев пятьдесят с лишним миль, высокую волну и сильный ветер, периодически переходящий в крепкий, в бой вступила 1-я отдельная специальная стрелковая бригада Береговой обороны КБФ...

Без потерь не обошлось. Ни во время перехода, ни в порту.

Флагман Отряда корабельной поддержки N2 эскадренный миноносец 'Карл Маркс' напоролся на, невесть откуда взявшийся, финский торпедный катер. И едва не получил торпеду. И неминуемо пошёл бы ко дну. Со всем экипажем и шестью сотнями морских пехотинцев. Если бы не безсмертный подвиг командира 1-го звена катеров МО-4 лейтенанта Карповича, который шёл рядом, заметил опасность, угрожающую 'Марксу', и подставил под удар свой борт...

Первыми в гавань ворвались торпедные катера. И потерь не имели. Пока не встали под выгрузку. Оказавшись под сосредоточенным артиллерийским, миномётным и пулемётным огнём, несколько катеров затонуло прямо у причала. Правда, десант успел уже сойти на берег. Команды погибших катеров присоединились к морской пехоте. Чтобы рассчитаться за свои корабли.

И они за них рассчитались. Сполна. Выкуривая шюцкоровцев из их нор и щелей. Этаж за этажом. Дом за домом. Квартал за кварталом.

Тяжелее всего пришлось 'мошкам', которые не обладали такой скоростью хода. И огребли своё, ещё не дойдя до пристани. Но дошли все. Хотя некоторых пришлось тащить на буксире. А кое-кто уже сидел в воде по палубу.

Сутолока в порту стояла невообразимая. Высадив десантников, одни корабли тут же отходили, освобождая место для других. Ведя огонь по безчисленным огневым точкам врага прямой наводкой.

Грохот орудий не смолкал ни на минуту. Трассеры прошивали морозный воздух во всех направлениях. Тут и там метались лучи боевых прожекторов. Пламя разгорающихся пожаров рвалось из разбитых окон, лизало стены и крыши, охватывая здание за зданием.

А когда на шум боя, стреляя на ходу, подтянулся финский Флот побережья, числом аж шесть вымпелов (всё, что уцелело!), стало ещё веселее.

Впрочем, веселье длилось недолго. До тех пор, пока командиру 3-го дивизиона эсминцев капитану 3-го ранга Святову не пришла в голову гениальная мысль — разрядить по белофиннам торпедные аппараты. Ратьер отстукал шторками приказ. И воду вспенило несколько десятков торпед. Уйти от которых было некуда. Поэтому никто и не ушёл. И когда осели огромные водяные столбы, на поверхности залива остались одни обломки.

Бой в порту и прилегающих кварталах продолжался всю ночь. И весь день. И всю следующую ночь. И следующий день...

Готовясь к уличным боям, полковник Парафило ещё на Гогланде сформировал четыре штурмовых отряда. Раздав по батальонам приданные бригаде шестидюймовые гаубицы-пушки и огнемётные танки. А также сапёрный батальон. Поротно. В резерве Парафило оставил бригадную школу младших командиров, собственную сапёрную роту, дивизион 107-миллиметровых орудий и плавающие танки.

Штурмовые отряды, в свою очередь, были разбиты на несколько штурмовых групп (два взвода морской пехоты в каждой, отделение сапёров, радист, химик со средствами задымления, несколько пулемётов, два миномёта, до четырёх орудий разных калибров и огнемётный танк).

Пулемёты, миномёты и сорокапятки бойцы таскали по этажам и чердакам на руках. Сапёры рвали стены, межкомнатные перегородки и межэтажные перекрытия. Полковые пушки, гаубицы и огнемёты били вдоль улиц, крушили и жгли дома.

Белофинны отчаянно отбивались. Медленно откатываясь к западу...

К вечеру двадцать первого декабря морские пехотинцы овладели Южным портом, Эспланадой, Сенатской площадью и районом Катаянокка. И вышли к Главпочтамту, железнодорожному вокзалу и церкви Йоханнеса. Соединиться с парашютистами Родимцева, атакующими центр Хельсинки с севера, пока не удалось. Но это было лишь делом времени.

Незадолго до полуночи на отбитых у врага причалах начали выгрузку 136-я и 164-я стрелковые дивизии 13-й армии.

Собственно говоря, это означало, что город взят. Хотя жестокие бои на окраинах Хельсинки шли ещё полторы недели. Но это было уже не важно. Потому что утром в сочельник в Мальми приземлился 'Дуглас' командарма 1-го ранга Тимошенко. Прилетевшего в поверженную вражескую столицу, чтобы принять полную и безоговорочную капитуляцию Финляндии...

12. Голубые глаза, в вас горит бирюза...

Ворошиловград, начало февраля 1940 г.

...Зима сорокового года выдалась на редкость суровой. Не только в Европе и Прибалтике. А даже на Украине. Не говоря уже о Финляндии. В январе ударили такие жуткие морозы, каких и долгожители не могли упомнить. Поскольку не было таких морозов уже более ста лет. Со времён наполеоновских войн...

Возможно, это прозвенел первый звоночек приближающегося малого ледникового (пардон, глобального) потепления. А, может быть, всему виной были многочисленные пожары, охватившие осенью Польскую низменность. А затем Карельский перешеек, Восточную, Южную и Западную Финляндию.

Горели леса и перелески, рощи и поля, города и веси. Повсюду полыхало пламя, которое тушить было некому. И некогда... Потому что шла война.

Последнее мирное лето было жарким и тревожным. Осень пропахла калёным железом, пороховой гарью и дымом пожаров. Немудрено, что первая военная зима оказалась такой жгучей. Погода, вообще, вещь непредсказуемая. А когда в процедуру встревает двуногое без перьев, тем более.

Внезапно обрушившиеся холода слегка остудили страсти. Большая европейская война, начавшаяся в сентябре, волей-неволей сбавила обороты и затихла. Ни немцы, ни вступившиеся за поляков французы и англичане, активности не проявляли.

В сорокаградусный мороз не сильно-то повоюешь! Личный состав забился по зимним квартирам и носа за дверь не высовывал, кроме как на караул. Техника стояла в парках. И не заводилась даже во время регламентных работ. Потому что смазку можно было резать ножом. Но с трудом.

Бои в Финляндии завершились ещё до наступления холодов. И это было очень кстати. Хотя, как подсказывает исторический опыт, русского солдата никакие холода остановить не способны. С другой стороны, к чему выёживаться? Ежели можно добиться того же самого в нормальную зимнюю погоду. А не в эту стынь, когда даже водка становится густой как сметана. А хлебные кирпичи по своим прочностным характеристикам начинают превосходить обычные, керамические.

Бывшее правительство бывшей Финляндской республики (так называемое Правительство Финляндии в изгнании) всё ещё хорохорилось. Сочиняло трескучие петиции в Лигу Наций. Резво переписывалось с премьерами Великобритании и Франции. Регулярно обращалось ко всем демократическим правительствам мира, призывая их осудить большевистскую агрессию и всячески бойкотировать СССР.

Однако реальное влияние этих проигравшихся в пух и прах политических картёжников, несмотря на краденый золотой запас и многомиллионные займы заморских покровителей, равнялось нулю.

Зачисткой освобождённой территории от недобитых белофиннов занимались бойцы и командиры Финской Народной Армии под руководством товарища Антилы. И работники министерства внутренних дел Финляндской Демократической Республики под руководством товарища Лехена. При поддержке товарищей из Управления НКВД по Ленинградской области.

Впрочем, всенародная партизанская война, о которой так громко кричала продажная империалистическая пресса, на самом деле ограничилась десятком-другим бандитских вылазок. Было жестоко замучено несколько представителей народной власти, пытавшихся восстановить разрушенное коммунальное хозяйство и наладить мирную жизнь. И сожжено несколько хуторов, жители которых отказались кормить и обстирывать бандитов. При этом шюцкоровские убийцы и насильники не щадили ни детей, ни женщин. Полностью выказав свою звериную сущность.

На этом боевые действия и окончились...

Политическое руководство Финляндии, как об этом уже упоминалось ранее, успело вовремя смыться. Плацкартой. В Турку. А оттуда пароходом. В Стокгольм.

Фельдмаршал Маннергейм оставался в ставке до самого конца. А потом поддался голосу разума. И тоже смылся. Так сказать, во избежание. Но на самолёте. Вместе с начальником Генштаба. И теми штабными, которым хватило места в "Дугласе".

Отдуваться за сбежавшее начальство пришлось генерал-лейтенанту Эстерману. Который командовал Армией "Перешеек". И имел глупость угодить в плен.

Он и подписал капитуляцию. Хотя и не сразу. Некоторое время пришлось его поуговаривать. На Шпалерной улице. В подвале Внутренней тюрьмы УНКВД.

Через несколько дней (точнее, ночей) интенсивных уговоров генерал внял увещеваниям и согласился подписать все бумаги. В качестве старшего по званию и должности представителя командования вооружённых сил бывшей Финляндской республики.

Его привели в порядок. Дали выспаться, помыли, побрили и отретушировали. После чего доставили в Хельсинки. Где в торжественной обстановке в президентском дворце в присутствии представителей дипломатического корпуса (германского и советского) и средств массовой информации (германских и советских) состоялось подписание полной и безоговорочной капитуляции.

С советской стороны расписались Командующий Северо-Западным направлением командарм 1-го ранга Тимошенко и член Военного совета товарищ Жданов.

Вся процедура была снята на плёнку и самолётом доставлена в Москву.

Товарищ Сталин похвалил кинодокументалистов и дал указание немедленно размножить ролик. Для показа в каждом кинотеатре Советского Союза. Перед каждым киносеансом. А также направить копии во все советские посольства и консульства. И поручить послам и консулам срочно организовать их просмотр для прогрессивной общественности, писателей, журналистов и политических деятелей, поддерживающих справедливую борьбу СССР за мир во всём мире.

Фонограмма с записью радиопередачи о торжественном подписании капитуляции (на финском, шведском, норвежском и немецком языках) в течение месяца транслировалась радиостанциями Советского Союза и Финляндской Демократической Республики. И окончательно дезорганизовала сопротивление белофиннов. И без того подорванное потерей столицы и большей части территории.

Однако пленных было на удивление мало. Тысячи полторы обмороженных егерей. Десятка два младших офицеров. В основном контуженных. Несколько полковников. С ранениями разной степени тяжести. И два генерала. Генерал-майор Туомпо (который был тяжело ранен ещё в середине декабря и до сих пор лежал в тюремном лазарете) и вышеупомянутый генерал-капитулянт Эстерман.

Генерал артиллерии Неннонен, инспектировавший береговые батареи на острове Валльгрунд, перешёл замёрзший к этому времени пролив Эстра-Кваркен пешком. Во главе колонны своих артиллеристов и прочих беженцев. Начальник гражданской обороны генерал-лейтенант Сихво, инспектировавший подразделения своего ведомства в Пори, перебрался через залив на рыбацкой лайбе. Во главе флотилии таких же лайб со своими подчиненными и прочими беженцами. Командующий ВВС генерал-майор Лундквист улетел в Швецию на спортивном самолёте. Командующий ВМС генерал-майор Валве ушёл на подводной лодке. Туда же.

Однако смыться удалось далеко не всем...

Начальник Хельсинкского укрепрайона полковник Марьянен застрелился.

Командиры II-го и III-го корпусов генерал-лейтенант Эквист и генерал-майор Хейнрикс застряли в Озёрном крае. Также как и командир IV-го корпуса генерал-лейтенант Хегглунд. И вместе со своими офицерами перешли на нелегальное положение. То бишь, ушли в подполье. В обоих смыслах этого слова. Да, так там и сидели. В подполе. Боясь нос высунуть. Пока англо-французский десант не приплывёт.

Командир 9-й пехотной дивизии полковник Сийласвуо в погребе не отсиживался и продолжал заниматься любимым делом — партизанской войной. А проще говоря, бандитствовал. И сдаваться не собирался.

Также как полковник Талвела. Которому, как и Сийласвуо, попадать в плен было категорически противопоказано. По причине множества зверств, учинённых его подчинёнными. По его прямому приказу.

До сих пор и тому, и другому удавалось уходить от товарищей Лехена и Гоглидзе. Однако долго это продолжаться не могло. По определению. Ибо, сколь верёвочка ни вьётся, а таки совьётся. В петлю. На ближайшей осине. Если до неё довести успеют. А не пристрелят сразу же после опознания.

Впрочем, и у того, и у другого осталось под командованием не больше батальона.

Оказавшись без верховного, главного и всякого прочего командования, бывшие запасники, забритые в армию минувшей осенью, разошлись по домам. Большинство из них так и не были переодеты в военную форму из-за её катастрофической нехватки. И воевали, кто в чём. В смысле, кто в чём явился на призывной пункт. Поэтому, как только избавились от оружия, превратились в обычных беженцев. Которых якобы отселили из прифронтовой полосы. Или типа угнали на лесоповал. Или на земляные работы. Или на бетонные.

В начале февраля управления Северного, Карельского и Ленинградского фронтов были расформированы. И начался постепенный вывод войск в районы прежней дислокации. За исключением частей и соединений, вошедших в состав Северной (бывшая 14-я армия), Центральной (бывшая 3-я Отдельная Краснознамённая армия) и Южной (бывшая 13-я армия) группы советских войск в Финляндии.

Наступило время раздачи слонов. Наградной отдел Верховного Совета СССР снова работал в три смены. Десятки соединений стали Краснознамёнными и получили почётные наименования Краснофинских, Краснокарельских и Краснолапландских. Сотни воинов были удостоены звания Герой Советского Союза. Тысячи красноармейцев и краснофлотцев, командиров и политработников награждены боевыми орденами. Десятки тысяч — медалями.

Комначполитсостав частей и соединений Красной Армии, принимавших участие в боевых действиях, получил повышение. Очередные и внеочередные воинские звания. В том числе, недавно появившиеся. В смысле, совсем новые. Которые, на самом деле, были старыми. Но хорошо забытыми.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 декабря 1939 года "Об установлении воинских званий высшего командного состава Красной Армии" были введены звания: генерал армии, генерал-полковник, генерал-лейтенант и генерал-майор (три последних — с указанием рода войск, за исключением пехоты).

Одновременно, вторым Указом были введены новые звания и для высшего комсостава ВМФ (адмирал флота, адмирал, вице-адмирал, контр-адмирал).

А на следующий день вышло Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР "О назначении Правительственной Комиссии по представлению в СНК СССР кандидатов на присвоение установленных указами Президиума Верховного Совета СССР от 30 декабря с.г. генеральских и адмиральских воинских званий для высшего командного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота".

Председателем комиссии был назначен замнаркома обороны Маршал Советского Союза Ворошилов, а членами — член ЦК ВКП(б) товарищ Маленков, заместители наркома обороны Маршал Советского Союза Буденный, армейские комиссары 2-го ранга Мехлис и Щаденко, нарком ВМФ флагман флота 2-го ранга Кузнецов и его заместители — флагман флота 2-го ранга Исаков и армейский комиссар 2-го ранга Рогов, начальник Генштаба командарм 1-го ранга Шапошников, начальник Главморштаба флагман флота 2-го ранга Галлер, а также командармы 2-го ранга Воронов, Павлов и Смушкевич.

Правительственная комиссия немедленно приступила к работе. Поскольку сроки были установлены очень сжатые. Потому что по традиции указ о присвоении новых званий высшему комначсоставу должен был появиться ко Дню Красной Армии.

Но это было ещё не всё. Первым же январским приказом наркома обороны для старшего комначполитсостава были введены звания "подполковник" и "старший батальонный комиссар". А вторым — установлены персональные звания рядового и младшего командного и начальствующего состава Красной Армии (красноармеец, ефрейтор, младший сержант, сержант, старший сержант, старшина). Персональные звания рядового и младшего комначсостава ВМФ (краснофлотец, старший краснофлотец, старшина 2-й статьи, старшина 1-й статьи, главный старшина, мичман) были введены первым же январским постановлением СНК и на следующий день объявлены приказом наркома ВМФ.

Эта реформа, как и любая другая, вызвала немало недовольства. Хотя и скрытого. Майоры, мечтавшие стать полковниками, вдруг обнаружили ещё одну ступеньку служебной лестницы перед заветным званием. Капитаны 1-го ранга, ранее считавшиеся высшим комсоставом, стали относиться к старшему. И ощущали себя пониженными на одну ступень. А все, кто носил звание "комбриг" или ему равное (бригадный комиссар, бригинженер, бригинтендант, бригврач, бригветврач, бригвоенюрист) должны были пройти переаттестацию. И получить генеральское звание. Что было под большим вопросом. Или полковничье. Что, как подсказывал жизненный опыт, было гораздо более вероятно.

Участникам боевых действий и прочим орденоносцам понижение, само собой, не грозило. Но таковых и в армии, и во флоте в мирное время всегда меньшинство. А время пока ещё считалось как бы мирным. Потому что Советский Союз был самым миролюбивым государством в мире. И в течение всего своего существования ни одной войны никому не объявлял. Ни разу. И ни в одной войне официально ни разу не участвовал. Приграничные конфликты не в счёт. Как и оказание интернациональной помощи братским народам, борющимся против империалистического рабства.

Потому что война — это вооружённый конфликт, в котором соперничающие политические образования обладают силами, позволяющими сделать исход боевых действий неопределённым. Вооружённый конфликт крупного государства с недоразвитыми племенами называется умиротворением, военной экспедицией или освоением новых территорий. С небольшой страной — интервенцией. С собственным населением — подавлением мятежа.

Бои с басмачами в Средней Азии в соответствии с данной классификацией можно было назвать подавлением мятежа. Разгром белокитайцев на КВЖД — умиротворением недоразвитых племен. Поддержка республиканского правительства Испании являлась интернациональной помощью. Братскому испанскому народу, истекающему кровью в борьбе с итало-германской интервенцией. Бои у озера Хасан — пограничным инцидентом. Боевые действия в Маньчжурии и Северном Китае — опять же интернациональной помощью. Братскому китайскому народу, истекающему кровью в борьбе с японскими интервентами. Что же касается боев в Финляндии, то они, как и бои на реке Халхин-Гол, были всего лишь исполнением обязательств в соответствии с договором о дружбе и взаимопомощи.

Однако вернёмся к нашим, так сказать, генералам. Восстановление старорежимных званий, вне всякого сомнения, вызвало бы шквал критики со стороны так называемой "ленинской гвардии". Всяческих зиновьевцев, рыковцев и бухаринцев. И прочих троцкистов. Которые однозначно объявили бы данную реформу контрреволюционной. Если бы всех этих врагов народа не переловили. И не перестреляли. Как бешеных собак.

И действительно, новые звания оч-чень походили на те, которые носили высшие чины царской армии и флота. Ихние превосходительства и высокородия. В армии — генерал-майоры, генерал-поручики (впоследствии генерал-лейтенанты), генерал-аншефы (впоследствии генералы от инфантерии, кавалерии и артиллерии) и генерал-фельдмаршалы. Во флоте — контр-адмиралы, вице-адмиралы, адмиралы и генерал-адмиралы.

Эту систему званий некоторые военные историки называют русской. Но на самом деле она является немецкой. И была заимствована Петром I. Который ввёл в русской армии полки иноземного строя.

Французская система (бригадный генерал, дивизионный генерал, корпусный генерал, армейский генерал, Маршал Франции), которую в слегка изменённом виде навязали РККА ныне разоблачённые враги народа, помимо того, что была слишком громоздкой (комбриг, комдив, комкор, командармы 1-го и 2-го ранга, Маршал Советского Союза), порождала полную неразбериху при именовании комначсостава в приказах и распоряжениях. Когда командир дивизии в чине комбрига именовался комдивом, а командующий армией в чине комкора — командармом. Не лучше обстояло дело со званиями высшего комсостава и в РККФ (капитан 1-го ранга, флагманы 1-го и 2-го ранга, флагманы флота 1-го и 2-го ранга).

Однако отказ от прежней системы персональных званий и переход на новую был вызван не только вредительским характером существующей. Главной причиной этой реформы стали новые приоритеты внешней политики Советского Союза.

Франция, которая ещё пару лет назад считалась стратегическим союзником и партнёром СССР, в настоящее время превратилась в его противника. Даже более оголтелого, чем Великобритания.

Новыми союзниками Красной Армии и Военно-Морского флота, надёжность которых была проверена во время недавней Польской кампании, стали Вермахт, Люфтваффе и Кригсмарине. Поэтому товарищ Сталин и предложил немедленно привести систему старших и высших армейских и флотских званий в соответствие с германской (старший комсостав — майор, оберст-лейтенант, оберст; высший комсостав — генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал, генерал-оберст, генерал-фельдмаршал) в целях улучшения взаимодействия командиров и начальников всех уровней во время будущих совместных операций. Не взирая на значительные расходы, связанные с введением таких новшеств.

Вот почему в Красной Армии появились генералы. И подполковники. А также сержанты и ефрейторы. А во флоте — адмиралы. И мичманы со старшинами.

Впрочем, были переименованы не только красные бойцы и командиры.

Новые названия получили многие города и посёлки Советского Союза.

Стоит отметить, что эта, очередная, волна переименований коснулась лишь тех населённых пунктов, площадей, улиц и переулков, которые носили имена, связанные с французскими революциями.

Хотя на это никто не обратил внимания. Подумаешь, переименовали проспект Робеспьера в проспект Германского пролетариата или улицу Марата — в улицу Тельмана! Не в первый раз уже переименовывают! Была, к примеру, улица Мещанская. А в боевом восемнадцатом стала улицей имени Троцкого. Десять лет спустя по просьбе трудящихся была названа в честь Парижских коммунаров. А теперь будет носить имя Бременских докеров. Или Гамбургских музыкантов. Или Мюнхенских пивоваров.

Но переименовывались не только улицы.

В начале января на бортах линейных кораблей "Марат" и "Парижская коммуна" появились их родные имена. Прославленные русскими моряками в боях с англо-французскими оккупантами ещё в прошлом веке. Флагман Черноморского флота снова носил гордое имя "Севастополь", а флагман Краснознамённого Балтийского опять стал "Петропавловском".

Все эти факты, взятые по отдельности, не означали ничего особенного. Ну, ввели генерал-адмиральские звания. И что? Старая русская система. Ну, вернули паре кораблей имена. А почему нет? Почему бы не вернуть славному кораблю славное имя? Ну, назвали несколько улиц именем вождя германского пролетариата. Так, это вообще святое! Пролетарии всех стран соединяйтесь!

Но, взятые все вместе, эти факты вполне однозначно свидетельствовали о доброй воле СССР. Который соблюдал не только букву, но и дух советско-германских договорённостей.

И был готов поддержать братский немецкий народ. Который истекал кровью в борьбе с англо-французскими империалистами.

Но не ранее лета. Во-первых, потому что надо подвести итоги весенне-летней и осенне-зимней кампании. Пополнить поредевшие части и соединения людьми и техникой. Накопить материально-технические запасы. И разработать план действий. По умиротворению. И освоению. А во-вторых, потому что в сорокаградусный мороз, как уже упоминалось ранее, не сильно-то повоюешь...

Зима в Ворошиловграде, как и во всей остальной Европе, в этом году была очень морозной. Кругом лежали огромные сугробы и дул пронизывающий ветер. Но подполковнику Галушке было жарко.

За Финляндию его наградили вторым орденом Ленина. Присвоили очередное воинское звание. Досрочно. И назначили командиром 2-го минно-торпедного авиаполка ВВС Черноморского флота.

Сборы были недолги. Во-первых, потому что военный человек. Которому к этому не привыкать стать. А, во-вторых, потому что холостяк. Которому только подпоясаться. В смысле, щёлкнуть замками тревожного чемоданчика. И в путь.

Со своей бывшей он развёлся ещё до перевода на Балтику. Крови напоследок она напилась не слабо. Дошла аж до члена Военного совета флота! Но это не помогло. А даже наоборот. Член Военсовета её выслушал. Но прислушался к мнению военкома полка. И объективке особого отдела.

За образцовое выполнение боевых заданий и геройство, проявленное при выполнении боевых заданий, старший лейтенант Галушка был представлен к званию Героя Советского Союза. И это оч-чень многое меняло. Жена Героя должна быть вне подозрений! Поэтому член Военного совета не только не стал препятствовать его разводу. С этой шалавой. А даже наоборот. После его звонка в краевое Управление по делам ЗАГС заявление Галушки было рассмотрено вне очереди. И немедленно удовлетворено. Пока он был ещё простой старлей. А не Герой на всю страну...

А Пётр, как перебрался в каптёрку после того вылета на "Эскадру возмездия", когда Пашка таранил линкор, так больше в своей квартире в военном городке уже не появлялся. И не надо было ему оттуда ничего. Ни книжек, ни тряпья, ни табуреток! Так и уехал. С одним чемоданом. Когда пришёл приказ о переводе.

А на новом месте окунулся в служебные дела. С головой. Чтобы ни о чём не думать. Потому что всё время думал только о той, о которой думать было нельзя. О самой чистой, самой светлой, самой прекрасной. Той, которая была вдовой его лучшего друга. Который погиб на его глазах...

Её адрес ему дали в исполкоме.

Нужный дом он нашёл быстро. Поскольку родился и вырос в Луганске. И знал тут каждый переулок.

А потом долго-долго стоял во дворе напротив. Не в силах перейти дорогу. Дымя "Герцеговиной" и делая вид, что ждёт кого-то. Ругая себя за слабость, и всё же не двигаясь с места.

До тех пор, пока короткий зимний день не погас окончательно.

Кумачово-красное Солнце скрылось за крышами соседних домов. Одно за другим засветились окна... И без того малолюдная улица совсем опустела.

И тогда Пётр, наконец, решился. И сказал себе: была, не была! В смысле, будь, что будет! И вошёл в заветный подъезд.

Поднялся на её этаж. И замер перед её дверью. С трудом унял охватившую его дрожь. И постучал.

Сердце гулко билось у него в груди. Так что звенело в ушах. Голова кружилась. В горле пересохло...

Звякнул засов. И дверь открылась.

Это была она!

В простеньком домашнем платье и гамашах. С тёплой шалью на плечах. Стройная. Полногрудая. Тёмно-русая коса закручена вокруг головы.

— Петя! — глубокие синие глаза широко распахнулись, а на лице расцвела улыбка.

— Здравствуй, — сказал он и протянул ей букетик мимоз, который всё это время грелся у него за пазухой. — Это тебе...

Галина взяла цветы, поднесла к лицу и вдохнула тонкий аромат. А потом взмахнула густыми чёрными ресницами и посмотрела сквозь букет на Петра. У которого от этого зрелища просто дух захватило.

— Ну, проходи же, — сказала она, отодвигаясь от двери. — Что же ты стоишь!

Он вошёл в маленькую прихожую.

— Раздевайся. А я пока цветы в воду поставлю, — сказала Галина, закрыла дверь и прошла на кухню.

Пётр разулся и повесил свой меховой реглан на вешалку. Посмотрелся в зеркало. Одёрнул китель, брякнув Золотой Звездой об ордена. Снял ушанку, пригладил жёсткий ёжик на голове и вздохнул. Волос было маловато... Да, красавцем тебя не назовёшь, Пётр Никанорович, поморщился он... Ну, и ладно! Разве это главное?

В прихожую выглянула Галина.

— Ты проходи в залу, — кивнула она ему на приоткрытую дверь.

Он пожал плечами, но послушался.

Комната была обставлена очень просто. Однако находиться в ней было легко и приятно. Потому что вся она была пропитана теплом рук своей хозяйки. Рушники на стенах. Вышитые занавески на окне. Стол со скатертью. Искусно расшитой. Теми же руками. Пара стульев. Платяной шкаф с зеркалом в углу. В другом углу — аккуратно застеленная кровать с горкой подушек. Цветастые половики под ногами.

Галина неслышно проскользнула в залу из-за его спины, поставила глечик с цветами на стол и повернулась к Петру.

— Я тут подумал... Может, отметим встречу? — он достал из командирской сумки бутылку лёгкого грузинского вина.

— Конечно, отметим! Какой ты молодец, что зашёл, Петя! — улыбнулась она. — Подожди, сейчас я рюмки принесу.

Он присел. И попытался придти в себя. Сделал глубокий вдох. Сплёл в замок дрожащие пальцы. Если бы он только смог отвлечься. Хоть как-нибудь! От того, что ему предстояло ей сегодня сказать. От того, что он должен был ей сказать! И обязательно скажет! Потому что для этого и приехал...

Пётр огляделся. По всему было видно, что мужчины в этой комнате не бывают.

У него немного отлегло от сердца. Чего греха таить, в глубине души он боялся, что у Галины уже есть кто-нибудь. Хотя, зная её, понимал, что для этого ещё слишком рано. Если оно, это, вообще возможно. И всё же вздохнул свободнее.

Надежда на счастье была очень слабой. Но она всё-таки была. А теперь стала немножко сильнее. Стала чуть крепче.

Ведь ей всего лишь двадцать два!

Да, она очень любила Павла. Но Павел погиб. И его уже не вернёшь.

А женщине нужен друг. Не вечно же ей траур носить! А ребёнку нужен отец. Хотя, родного отца никто, конечно, не заменит...

Как ему хотелось стать её другом! Помочь. Согреть. Защитить. Конечно же, он никогда не сможет вернуть ей отнятое войной счастье. Но, может быть, сумеет подарить новое...

Галина вернулась с двумя рюмками и вазочкой с печеньем. Поставила их на стол.

Пётр раскупорил вино. Налил ей и себе. Они звонко чокнулись.

Она пригубила, а он выпил до дна.

В этот момент раздался негромкий детский плач. Галина порывисто поднялась и вышла из залы.

Пётр поставил рюмку и встал вслед за ней. И подошёл к дверям детской.

Галина склонилась над кроваткой и что-то напевала хныкающему малышу, поправляя выбившееся одеялко. Услышав шаги Петра, она оглянулась. И улыбнулась. Но почему-то так печально, что у него защемило сердце.

Эта комната была обставлена ещё проще. А на стене висело увеличенное свадебное фото. Павел и Галина. Молодые и счастливые...

Малыш перестал плакать, похлопал сонными глазками и сладко зевнул.

— Вася, Василёк, Василёчек... — тихонько напевала Галина. — Не ходи гулять во лесочек... — она посмотрела на Петра и прошептала. — Подожди, Петя. Я сейчас. Подожди. Сейчас убаюкаю его и приду.

Вернувшись в залу, Пётр налил себе. И ещё. И снова.

Галина неслышно вошла, плотно затворила за собой дверь и села рядом.

— Всё. Теперь будет спать до утра...

— Ну, рассказывай... — сказал Пётр. — Как вы живёте?

— Сам видишь, Петя. Квартиру мне исполком выделил. Пенсию платят хорошую, — она пригубила вина. — А я всё равно на работу устроилась. На завод. Днём с Васильком мама сидит. Или сестрёнки. А вечером я с работы прихожу. Так и живём, — она допила вино. — А ты как?

— А что я? — пожал он плечами. — Служба есть служба. Сначала на Балтийский флот перевели. Теперь, вот, на Черноморский... Рядом с вами почти, — он плеснул Галине, а потом себе. — А с этой я развёлся.

— Я знаю, — сказала Галина и опустила глаза. — Об этом в городке женщины много судачили. Ещё летом...

Они помолчали.

— Такие дела, — сказал Пётр. Потому что пауза немного затянулась.

Галина встала и отошла к окну.

— Ты, знаешь, Петя, — сказала она глухо. — Я, ведь, могла и не устраиваться на работу. Пенсия за Павлика большая. Вполне хватало, — Галина оглянулась на него, а потом снова повернулась к окну, обхватив себя руками за плечи. — Но, сидеть весь день в четырёх стенах не могу больше. И всё время думать, думать, думать... Так можно с ума совсем сойти!.. Если бы не Василёк, я бы и две смены подряд работала, и три... — голос Галины прервался, она всхлипнула, и плечи её беззвучно затряслись от сдерживаемых рыданий.

Видеть это было уже выше всяких сил. Пётр встал, подошёл к ней и обнял эти вздрагивающие плечи.

Но лучше бы этого не делал.

Потому что, почувствовав тепло его ладоней, она не выдержала и расплакалась. Навзрыд. Повернулась к нему и уткнулась лицом в китель.

Он прижал Галину к себе. И её приглушенные рыдания, словно в колоколе, отзывались в его груди.

Пётр обнимал и гладил её. А она плакала всё горше и горше. Всё безутешнее и безутешнее...

И тогда он взял её лицо в ладони и стал осушать эти слёзы губами. Он целовал её мокрые глаза, её солёные щеки, её дрожащие губы... И в какой-то момент вдруг почувствовал, что она робко ответила на его поцелуй. И поцеловал её крепче. И ещё крепче. И она стала отвечать на его поцелуи всё сильнее и сильнее... А потом, не отрываясь от его губ, увела Петра от окна. Не глядя, протянула руку. И выключила свет. А потом обняла за шею, и они стали целоваться ещё самозабвеннее...

В комнате было совсем темно, но, отстраняясь иногда, он видел её лицо, широкие прямые брови, огромные глаза...

А она целовала его, то крепко, то нежно. И голова у него кружилась всё сильнее и сильнее...

Внезапно Галина закинула руки за голову и, глядя на него в упор, стала одну за другой вынимать шпильки из волос. Распустила косу. Положила руки ему на плечи и помахала головой из стороны в сторону. Окутавшись шелковистой волной.

А потом взяла Петра за руку и увлекла к кровати...

Вечность спустя, когда они немножко отдышались, она внезапно опять заплакала.

— Прости меня, Петя... — шептала она сквозь слёзы. — Прости меня, пожалуйста...

— За что, моя хорошая? — шептал он, целуя её. — За что?

Но она только всхлипывала в ответ. И тогда Пётр снова принялся ласкать её. И они вновь окунулись в безвременье...

А когда, совершенно обезсилев, пришли в себя, он откинулся на подушку, а Галина положила голову ему на грудь.

— Ты знаешь, Петя, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Я, ведь, долго-долго уже одна. Сначала беременность. Потом роды... Потом я приехала к Павлику. Но он меня берёг, не трогал... Так и улетел навсегда. Только поцеловал на прощание...

— Как ты думаешь, Галю, зачем я сюда пришёл? — прошептал он.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Но не ответила.

— Ты знаешь, почему я пришёл к тебе сегодня? — спросил Пётр.

Галина закрыла ладонью его рот, но он убрал её руку и сказал:

— Я люблю тебя!

И тогда. Охнув. Она прижала ладошку к своим губам.

— Я люблю тебя! — шептал он. — И приехал, чтобы попросить тебя выйти за меня замуж! Потому что я не могу без тебя!

А она прижимала ладонь к своим губам всё сильнее. А слёзы всё сильнее катились из её огромных глаз. И она ослабла... И уронила голову ему на грудь.

— Ты лучше всех! — шептал Петр. — Я люблю тебя! Будь моей женой, Галю! — и он снова стал её целовать.

А она молчала. Обнимая его всё крепче. Всё крепче отвечая на его поцелуи.

— Ты будешь моей женой? — лаская Галину, шептал он до тех пор, пока не услышал, как с её губ слетело заветное:

— Да... Да... Да...

Близилось утро.

Пётр лежал, смотрел в потолок и думал. О том, что звания и должности, ордена и нашивки — это, конечно, всё правильно. Это — хорошо. Но воевал он не за ордена. А за Родину. За этот город. За отца с матерью. За сестёр и братьев. А, самое главное, за эту милую женщину, которая так доверчиво прижалась к нему и тихонько спит в его объятиях. Прекрасная, чистая и светлая. Потому что любовь такой женщины и есть самая главная в жизни награда! И за это стоит сражаться с врагами. За это стоит умереть. Стоит жить...

13. Гений Сталина в бой нас ведёт...

Москва, 17 февраля 1940 г.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!

СТЕНОГРАММА Совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии

ЗАСЕДАНИЕ СЕДЬМОЕ

(17 февраля 1940 г., вечернее)

ВОРОШИЛОВ (председательствующий). Слово имеет тов. Сталин.

СТАЛИН. Первый вопрос о войне с Финляндией: правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии? Нельзя ли было обойтись без войны?

Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обезпечить безусловно, ибо безопасность Ленинграда есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов тридцать-тридцать пять оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти.

Вот вам оборонное и политическое значение Ленинграда, как центра промышленного и как второй столицы нашей страны. Ясно, что коль скоро мирные переговоры с Финляндией не привели к результатам, надо было объявить войну, чтобы при помощи военной силы организовать, утвердить и закрепить безопасность Ленинграда и, стало быть, безопасность нашей страны.

Второй вопрос, а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, ещё подготовиться и потом ударить?

Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно, не откладывая этого дела. Все это зависело не только от нас, а от международной обстановки. Это вам не Дальний Восток, где нам противостояла одна Япония. Здесь нам противостояли, готовились на нас напасть, три самые большие державы. Самые большие морские флоты и самые большие сухопутные армии. Теперь, когда мы подписали договор о дружбе с Германией, и когда англо-французский блок начал войну против Германии, мы смогли обеспечить безопасность Ленинграда. Там, на Западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки у них заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того чтобы ударить?

Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идёт война там, на Западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда. Отсрочить это дело месяца на два означало бы отсрочить это дело лет на двадцать, потому что ведь всего не предусмотришь в политике. Воевать-то они там воюют, но война какая-то странная, то ли воюют, то ли в карты играют. А вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено. Стало быть благоприятная обстановка для того, чтобы поставить вопрос об обороне Ленинграда и обезпечении безопасности государства, была бы упущена. Это было бы большой ошибкой.

Вот почему наше правительство и партия поступили правильно, не отклонив это дело и открыв военные действия непосредственно после срыва переговоров с Финляндией.

Третий вопрос. Ну, война объявлена, начались военные действия. Правильно ли разместили наши военные руководящие органы наши войска на фронте? Как известно, войска были размещены на фронте в виде пяти главных колонн. Одна наиболее серьёзная колонна наших войск — на Карельском перешейке. Другая колонна наших войск и направление этой колонны — было северное побережье Ладожского озера с основным направлением на Сердоболь. Третья колонна — направлением на Улеаборг. Четвёртая колонна — направлением на Торнио, и пятая колонна — на Печенгу.

Правильно ли было такое размещение наших войск на фронте? Я думаю, что правильно. Чего мы хотели добиться таким размещением наших войск на фронте?

Если взять Карельский перешеек, то первая задача такая. Ведь, на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а ещё лучше предусмотреть худшее. Наибольшая колонна наших войск была на Карельском перешейке для того, чтобы исключить возможность для возникновения всяких случайностей со стороны белофиннов против Ленинграда.

Мы знаем, что белофиннов поддерживают Франция, Англия, исподтишка поддерживают белошведы, белонорвежцы, поддерживает Америка, поддерживает Канада. Знаем хорошо. Надо в войне предусмотреть всякие возможности, особенно не упускать из виду наиболее худших возможностей. Вот, исходя из этого, надо было здесь создать большую колонну — на Карельском перешейке — что могло, прежде всего, обезпечить Ленинград от всяких возможных случайностей. Во-вторых, эта колонна войск нужна была для того, чтобы разведать штыком состояние Финляндии, её положение сил, её оборону. В-третьих, создать плацдарм для того, чтобы, когда подвезём побольше войск, чтобы они имели плацдарм для прыжка вперёд и продвижения дальше вглубь Финляндии.

Во всяком случае, расположение войск на Карельском перешейке преследовало три цели: создать серьёзный заслон против всяких возможностей и случайностей против Ленинграда; во-вторых, устроить разведку состояния и обороны Финляндии, что нам очень нужно было; и, в-третьих, создать плацдарм для прыжка.

Следующий участок — севернее Ладожского озера. Наши войска преследовали две цели. Цель разведки войсковой, я говорю о разведке штыковой, это очень серьёзная и наиболее верная разведка из всех видов разведки. Вторая основная цель — выход в тыл линии Маннергейма, если это удастся.

Третья колонна имела такую же цель — разведка территории, населения, и при благоприятных условиях — подход к Улеаборгу. Это самый короткий путь к морю, чтобы разрезать Финляндию на две части.

Четвёртая колонна в сторону Торнио. Нужно разведать в этом направлении и при благоприятных условиях подойти к границе, создать плацдарм для войск, которые потом подвезут. И отрезать Финляндию от сухопутного сообщения со Швецией и Норвегией. Выполнимая задача, вполне реальная.

Пятая колонна — Печенгская. Разведка территории — создание плацдарма.

Все эти группировки преследовали одну конкретную цель — заставить белофиннов разбить свои силы. Резерв у нас больше. Ослабить направление на Карельском перешейке, в конце — прорвать Карельский перешеек, и пройти севернее — к Гельсингфорсу.

Мы не раскрывали карты, что кроме безопасности Ленинграда у нас имеется другая цель — произвести разведку, создать плацдарм. Если бы мы все карты раскрыли, то мы поступили бы как дураки. В политике нельзя раскрывать карты. Почему мы так осторожно и с некоторой скрытой целью подходили к этому вопросу? Потому что война в Финляндии очень трудная. Мы знали из истории нашей армии, нашей страны, что Финляндия завоевывалась четыре раза. Это был уже пятый раз. Мы знали, что Пётр I воевал двадцать один год, чтобы отбить у Швеции Финляндию. Финляндия была тогда провинцией у Швеции, именно тот район, который мы теперь получили — район Колаярви и Печенги, весь Карельский перешеек до Выборга, включая Выборгский залив. Причем Пётр не получил тогда полуостров Ханко, но он воевал двадцать один год.

Мы знали, что после Петра I войну за расширение влияния России в Финляндии вела его дочь Елизавета Петровна два года. Кое-чего она добилась, расширила, но Гельсингфорс оставался в руках Швеции. Мы знали, что Екатерина II два года вела войну и ничего особенного не добилась. Мы знали, наконец, что Александр I два года вел войну и завоевал Финляндию полностью, все её области.

Точно такие же истории происходили с войсками русских тогда — окружали, брали в плен, резали. И белофинны окружали, брали в плен, резали. То же, что и было. Всю эту штуку мы знали и считали, что, возможно, война с Финляндией продлится до лета, вот почему мы на всякий случай учитывали не только благоприятное, но и худшее, и занялись с самого начала подготовкой плацдармов в пяти направлениях. Если бы война продлилась, и если бы в войну вмешались какие-либо соседние государства, мы имели в виду поставить по этим направлениям ещё тридцать дивизий, чтобы отбить охоту вмешиваться в это дело. Но до этого дело не дошло. У нас здесь было всего сорок дивизий. Резерв так и остался резервом, но это потому, что наши войска хорошо поработали, разбили белофиннов и прижали белофиннов. Резерв нам ещё пригодится.

Перед белофиннами мы с начала войны поставили два вопроса — выбирайте из двух одно — либо идите на уступки, либо мы вас распылим, и вы получите правительство Куусинена, которое будет вас потрошить. Так мы сказали белофинской буржуазии. Они предпочли народное правительство. Пожалуйста. Дело полюбовное, мы им пошли навстречу. Теперь у нас есть дружественное финляндское правительство и плацдармы, которые обезпечивают безопасность Ленинграда.

Стало быть, большой план большой войны не был осуществлен, и война кончилась через месяц, потому что наша армия хорошо поработала.

Очень хорошо поработали новые войска — воздушный десант и морская пехота. Они и в Маньчжурии хорошо поработали, но особенно в Финляндии. Именно парашютисты и морская пехота захватили Гельсингфорс. И принудили белофиннов к капитуляции. Это новые войска, современные войска. Мы уделяли им много внимания, и они его оправдали.

Смело и стойко сражались моряки. Особенно балтийцы, кронштадтцы. Мы потеряли несколько ценных кораблей. Но войны без потерь не бывает. Корабли можно ещё построить, важно сохранить дух. Но нужны не только смелые и стойкие моряки, нужны специалисты, отлично знающие своё дело. Современный корабль — это очень сложный механизм, и управлять им может только отличный специалист. Военно-Морской флот играет важную роль в современной войне. Нам нужен современный флот.

Ещё несколько вопросов. Вы знаете, что вместе с успехами по части продвижения наших войск на Карельском перешейке и на Севере, как только война началась, у нас обнаружились неувязки на некоторых других участках — севернее Ладожского озера и в Кухмо. Обнаружились потому, что часть наших войск и командного состава наших войск не сумела приспособиться к условиям войны в Финляндии.

Вопрос, что же особенно помешало некоторым частям приспособиться к условиям войны в Финляндии? Мне кажется, что им особенно помешала созданная предыдущей кампанией психология в войсках и командном составе — шапками закидаем. Нам страшно повредила предыдущая кампания, я говорю о Польской кампании, она избаловала нас. Кампания на Дальнем Востоке была не простой, и она научила войска и командный состав. Эти войска и командный состав хорошо воевали на Карельском перешейке и на Севере. А если бы на Карельском перешейке воевали такие же части, как севернее Ладожского озера, мы до сих пор топтались бы перед линией Маннергейма.

После Польской кампании писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная Армия непобедимая, что нет ей равной, что у нее всё есть, нет никаких нехваток, не было и не существует, что наша армия непобедима.

Вообще в истории не бывало непобедимых армий. Самые лучшие армии, которые били и там, и сям, они терпели поражения. У нас, товарищи, хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать. Но в практике нет такой армии, не было и не будет.

Это помешало некоторым частям и командному составу сразу понять свои недостатки и перестроиться. Перестроиться применительно к условиям Финляндии. Они не поняли, не сразу поняли, что война в Польше — это была военная прогулка, а не война. Они не поняли и не уяснили, что в Финляндии не будет военной прогулки, а будет настоящая война. Потребовалось время для того, чтобы эти части поняли это, почувствовали и чтобы они стали приспосабливаться к условиям войны в Финляндии, чтобы стали перестраиваться.

Это больше всего помешало им сразу сходу приспособиться к условиям войны в Финляндии, понять, что они шли не на военную прогулку, чтобы на "ура" брать, а на войну. Вот с этой психологией, что наша армия непобедима, надо покончить. С этим хвастовством, которое страшно развито у нас, надо раз и навсегда покончить. Надо вдолбить нашим людям правила о том, что непобедимой армии не бывает. Надо вдолбить слова Ленина о том, что разбитые армии или потерпевшие поражения армии, очень хорошо дерутся потом. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая бойцами, что война — это игра с некоторыми неизвестными, что в войне могут быть и поражения. Поэтому надо учиться не только наступать, но и отступать. Надо уяснить самое важное — философию Ленина. Она не превзойдена и хорошо было бы, чтобы наши люди усвоили эту философию, которая в корне противоречит обывательской философии, будто бы наша армия непобедима, имеет всё и может всех победить. С этой психологией — шапками закидаем — надо покончить, если мы хотим того, чтобы наша армия стала действительно современной армией.

Что мешало некоторым частям быстро, на ходу перестроиться и приспособиться к условиям, не к прогулке подготовиться, а к серьезной войне? Что мешало некоторым командирам перестроиться для ведения войны не по-старому, а по-новому? Ведь имейте в виду, что за всё существование Советской власти мы настоящей современной войны ещё не вели. Мелкие эпизоды на КВЖД и у озера Хасан — это чепуха, это не война, это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном. Япония боялась развязать войну, мы тоже этого не хотели, и некоторая проба сил на пятачке показала, что Япония провалилась, что она не готова к большой войне. Поэтому мы Японию разгромили этим летом. Но до этого лета, до боёв в Маньчжурии и Китае, настоящей серьёзной войны наша армия ещё не вела.

Гражданская война — это была не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без миномётов. Без всего этого, какая же это серьёзная война? Это была война не современная. Мы были плохо вооружены, плохо одеты, плохо питавшиеся, но всё-таки разбили врага, у которого было намного больше вооружений, который был намного лучше вооружён, потому что здесь основную роль играл дух.

Что помешало некоторым командирам сходу вести войну в Финляндии по-новому, не по типу Гражданской войны, а по-новому? Помешали, по-моему, культ традиции и опыта Гражданской войны.

Как у нас до сих пор расценивают командный состав: а ты участвовал в Гражданской войне? Нет, не участвовал. Пошел вон! А тот участвовал? Участвовал. Давай его сюда, у него большой опыт и прочее.

Я должен сказать, конечно, опыт Гражданской войны очень ценен, традиции тоже ценны, но они совершенно недостаточны. Вот, именно, культ традиции и опыта Гражданской войны, с которым надо покончить, он и помешал некоторым командирам перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны.

Не последний человек у нас командир с опытом Гражданской войны, первый, если хотите, опыт у него большой, он уважаемый, честный человек, а вот до сих пор не может перестроиться на новый современный лад. Он не понимает, что нельзя вести атаку без артиллерийской обработки. Он ведёт полки на "ура". Если так вести войну, значит, загубить дело! Если противник сидит в ДОТах, имеет артиллерию, танки, авиацию, то он, безспорно, такого командира разгромит.

Все эти разговоры о том, что жалеть нужно снаряды, нужны ли самозарядные винтовки, что они берут много патронов, зачем нужен автомат, который столько патронов берёт, все эти разговоры, что нужно стрелять только по цели — всё это старое, это традиции и опыт Гражданской войны. Это не содержит ничего современного.

Откуда все эти разговоры? Гражданские люди — я, Молотов — не военные люди, специально спорили с военными, переспорили их и заставили признать, что мы ведём современную войну с белофиннами, которых обучали современной войне Франция и Англия. Взять современную войну при наличии укреплённых районов и вместе с тем ставить вопрос о том, что только по целям стрелять надо — это несусветная глупость.

Были разговоры о том, почему прекратили производство автоматов Дегтярёва. У него было двадцать пять зарядов. Глупо, но всё-таки прекратили. Почему? Я не могу сказать. Надо в этом ещё разобраться.

Почему миномётов нет? Это не новое дело. В эпоху империалистической войны в 1915 г. немцы спасались от французских войск, главным образом, минами. Людей мало — мин много. Двадцать четыре года прошло, почему у вас нет нужного количества миномётов до сих пор? Ни ответа, ни привета.

А чем всё это объясняется? Потому что у многих в голове царил культ традиции и опыта Гражданской войны: мы обходились без мин, без автоматов, наши люди замечательные, герои и все прочие, мы напрём и понесём. Эти речи напоминают мне краснокожих в Америке, которые против винтовок выступали с дубинами и хотели победить американцев этими дубинами — винтовку победить дубиной! — и всех их перебили.

Традиции и опыт Гражданской войны совершенно недостаточны, и кто их считает достаточными, наверняка погибнет. Командир, считающий, что он может воевать и побеждать, опираясь только на опыт Гражданской войны, погибнет. И людей зря погубит. Он должен этот опыт и ценность Гражданской войны дополнить обязательно, дополнить опытом современной войны. Как это сделал Тимошенко. Как это сделали Конев и Жуков.

А что такое современная война? Интересный вопрос, чего она требует? Она требует массовой артиллерии. В современной войне артиллерия — это Бог, судя по артиллерии. Кто хочет перестроиться на новый современный лад, он должен понять, артиллерия решает судьбу войны, массовая артиллерия. И поэтому разговоры, что нужно стрелять по цели, а не по площадям, жалеть снаряды, это несусветная глупость, которая может загубить дело. Если нужно в день дать четыреста-пятьсот снарядов, чтобы разбить тыл противника, передовой край противника разбить, чтобы он не был спокоен, чтобы он не мог спать, нужно не жалеть снарядов и патронов. Как пишут финские солдаты, что они на протяжении целого месяца не могли выспаться, только в день капитуляции выспались. Вот что значит артиллерия. Артиллерия — это первое дело.

Второе — авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи бомбовозов. Кто хочет вести войну по-современному и победить в современной войне, тот не может говорить, что нужно экономить бомбы. Чепуха, товарищи! Больше бомб нужно давать противнику для того, чтобы оглушить его, перевернуть вверх дном, сжечь его города, тогда добьёмся победы. Мы сожгли японские города, и нам не пришлось десантироваться в Японию. Это потребовало бы больших сил, привело бы к большим потерям. А так они сами сдались.

Больше снарядов, больше бомб давать, меньше людей будет потеряно. Будете жалеть бомбы и снаряды — будет больше потерь. Надо выбирать. Давать больше снарядов и бомб, жалеть своих людей. Или жалеть бомбы и снаряды. Вот мы сожгли Выборг. Это была сильная крепость, сильный укрепрайон, а мы не стали его штурмовать. А зачем его штурмовать? У нас есть бомбы и снаряды. Мы разбомбили Выборг и сохранили людей!

Дальше, танки — третье, тоже решающее. Нужны массовые танки, не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней — это всё. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте. Нужно давать больше снарядов и патронов по противнику, жалеть своих людей, сохранять силы армии.

Миномёты — четвёртое. Нет современной войны без миномётов, массовых миномётов. Все роты, батальоны, полки, дивизии должны иметь миномёты шестидюймовые обязательно, восьмидюймовые тоже. Это страшно нужно для современной войны. Это очень эффективная и очень дешёвая артиллерия. Замечательная штука — миномёт! Не жалеть мин! Вот лозунг. Жалеть своих людей. Если жалеть мины и снаряды, не жалеть людей, меньше людей будет. Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, не жалейте мин.

Пятое — безпроводная связь. Это главное. Чтобы руководить массовой артиллерией, авиацией, танками, миномётами нужна безпроводная связь. Современная армия — это связь. У каждого командира роты, взвода должно быть радио с артиллерией, авиацией, танками. Этого требует современная война. Радио должно быть не только на командирской машине. Радио должно быть на каждой машине. Безпроводная связь — главное. Как руководить, если нет связи? У противника есть связь, а у нас нет. У японцев радио на каждом самолёте. Даже у белофиннов есть. А у нас нет. Надо с этим разобраться. Принять меры.

Дальше — автоматизация ручного оружия. До сих пор идут споры, нужны ли нам самозарядные винтовки? Люди, которые живут традициями Гражданской войны — дураки, хотя они и хорошие люди, если говорят: "А зачем нам самозарядная винтовка?" А возьмите нашу старую винтовку пятизарядную и самозарядную винтовку с десятью зарядами. Ведь, что мы знаем — целься, стреляй, поворачивай; попадется мишень — опять целься, стреляй, поворачивай. А возьмите бойца, у которого самозарядная винтовка, он в три раза больше пуль выпустит, чем человек с нашей винтовкой. Боец с самозарядной винтовкой равняется трём бойцам! Как же после этого не переходить на самозарядную винтовку, ведь это полуавтомат. Это страшно необходимо, война показала это в войсках. Для разведки нашей, для ночных боёв, в тыл напасть, поднять шум, такой ужас создается в тылу ночью и такая паника, моё почтение! Автомат Фёдорова — ещё дореволюционный — замечательно себя показал в разведке! Как же это дело не использовать? Значит — пехота, ручное оружие с полуавтоматом-винтовкой и автомат — обязательны!

Дальше. Создание культурного, квалифицированного и образованного командного состава. Такого командного состава у нас единицы.

Мы говорим об общевойсковом командире. Он должен давать задания, т.е. руководить авиацией, артиллерией, танками, миномётчиками, но если он не имеет представления об этом роде оружия, какие он может дать указания? Нынешний общевойсковой командир, это не командир старой эпохи Гражданской войны — винтовка-каховка. Сейчас командир, если он хочет быть авторитетным для всех родов войск, он должен знать авиацию, танки, артиллерию с разными калибрами, миномёты, тогда он может давать задания. Значит, нам нужен командный состав квалифицированный, культурный, образованный.

Дальше. Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. До последнего времени говорили, что такой-то командир провалился, шляпа, надо в штаб его. Или, например, случайно попался в штаб человек с "командирской жилкой", может командовать, говорят — ему не место в штабе, его на командный пост надо. Если таким путем будете смотреть на штабы, тогда у нас штаба не будет. А что значит отсутствие штаба? Это значит отсутствие органа, который и подготавливает приказ, и выполняет приказ. Это очень серьёзное дело. Мы должны сколотить искусно работающие штабы. Этого требует современная война, как требует массовую артиллерию и массовую авиацию.

Затем требуются для современной войны хорошо обученные, дисциплинированные, инициативные младшие командиры. У нашего младшего комсостава не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу? Младших командиров новых надо создать. Сержанты и старшины будут обучать рядовых всему, что умеют сами. Нам не нужны те митюхи, которые были у нас в Гражданскую войну. Нам нужен новый младший комсостав. Его нужно и можно создать: инициативный, индивидуально развитый и дисциплинированный.

Для современной войны нам нужны политически стойкие и знающие военное дело политработники. Недостаточно того, что политработник на словах будет твердить партия Ленина-Сталина, всё равно, что аллилуя-аллилуя. Этого мало, этого теперь недостаточно. Он должен быть политически стойким, образованным и культурным, он должен хорошо знать военное дело. Без этого мы не будем иметь хорошего бойца и командира, не будем иметь хорошо налаженного снабжения, хорошо организованного пополнения войск.

Вот все те условия, которые требуются для того, чтобы вести современную войну нам советским людям, и чтобы победить в этой войне.

Как вы думаете, была ли у нас такая армия, когда мы вступили в Маньчжурию? Нет, ещё не была. Была ли у нас такая армия, когда мы вступили в Финляндию? Отчасти уже была, но у неё, что касается этих условий, очень многого ещё не хватало. Почему? Потому что наша армия, как бы вы её не хвалили, и я её люблю не меньше, чем вы, но всё-таки она — молодая армия. У неё оружия много, у неё техники много, у неё веры в свои силы много, даже больше чем нужно. Она пытается хвастаться, считая себя непобедимой, но она всё-таки молодая армия.

Наша современная Красная Армия обстреливалась только в Маньчжурии и Финляндии — вот первое её крещение. Что тут выявилось? То, что наши люди — это новые люди. Несмотря на все их недостатки, очень быстро, в течение нескольких месяцев преобразовались, стали другими, и наша армия вышла из этих боёв почти вполне современной армией, но кое-чего ещё не хватает. "Хвосты" остались от старого. Наша армия стала крепко обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии. В этом главный плюс того опыта, который мы усвоили в Маньчжурии и Финляндии, дав нашей армии обстреляться как следует, чтобы учесть этот опыт. Хорошо, что наша армия имела возможность получить этот опыт не у германской пикирующей авиации, а в Финляндии с Божьей помощью. Но, что наша армия уже не та, которая была весной прошлого года и командный состав другой и бойцы другие, в этом не может быть никакого сомнения. Уже одно появление инженерных батальонов особого назначения, когда разведка, артиллерия, танки, огнемёты, сапёры, моторизованная пехота действуют вместе — это верный признак того, что наша армия стала вполне современной.

Интересно после этого спросить себя, а что из себя представляет финская армия? Вот многие из вас видели её подвижность, дисциплину, видели, как она применяет всякие фокусы и некоторая зависть сквозила к финской армии. Вопрос, можно ли её назвать вполне современной армией?

По-моему, нельзя. С точки зрения обороны укреплённых рубежей, она, финская армия, более или менее удовлетворительная, но она всё-таки не современная, потому что она очень пассивна в обороне и она смотрит на линию обороны укреплённого района, как магометанин на Аллаха. Дурачки, сидят в ДОТах и не выходят, считают, что с ДОТами не справятся, сидят и чай попивают. Это не то отношение к линии обороны, какое нужно современной армии. Современная армия не может пассивно относиться к линии обороны, как бы она не была прочна.

Вот эта пассивность в обороне и вот это пассивное отношение к оборонительным линиям, оно характеризует финскую армию как не вполне современную для обороны, когда она сидит за камнями. Финская армия показала себя, что она не вполне современна и потому, что слишком религиозно относится к непревзойдённости своих укреплённых районов. Как финское наступление, то оно гроша ломаного не стоит. Вот, за месяц боев помните вы хоть один случай серьёзного массового наступления со стороны финской армии? Этого не было. Они не решались даже на контратаку, хотя они сидели в районах, где у них имеются ДОТы, где всё пространство вымерено как на полигоне, они могут закрыть глаза и стрелять, ибо всё пространство у них вымерено, вычерчено. И всё-таки они очень редко шли на контратаку, и я не знаю ни одного случая, чтобы в контратаках они не провалились. Что касается какого-либо серьёзного наступления для прорыва нашего фронта, для занятия какого-либо рубежа, ни одного такого факта вы не увидите. В этой армии главный недостаток — она не способна к наступательным действиям, в обороне она пассивна и очень скупа на контратаку, причём контратаку она организует крайне неуклюже и всегда отходит с большими потерями после контратаки.

Вот главный недостаток финской армии. Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причем обороны не активной, а пассивной. Это оборона с глубокой фетишизированной верой в укрепрайон, религиозной верой в неуязвимый укрепрайон. Я не могу назвать такую армию современной.

На что она способна и чему здесь, с трибуны, завидовали отдельные товарищи? Способна на небольшие выступления, на окружение с заходом в тыл, на завалы. Свои условия знают и только. Все эти завалы можно свести к фокусам. Фокус — хорошее дело — хитрость, смекалка и прочее. Но на фокусе прожить невозможно. Раз обманул — зашёл в тыл, второй раз обманул, а в третий раз не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть армией настоящей. Если она этого не имеет, она неполноценная армия. Вот вам оценка финской армии.

Я беру тактические стороны, не касаясь того, что она слаба, что артиллерии у неё было мало. Не потому, что Финляндия бедна, ничего подобного. Но белофинны только теперь поняли, что без артиллерии войну не выиграть. Не говорю о другом недостатке — у финской армии было мало авиации. Не потому что не было денег для авиации. У них довольно много капитала, у них развиты целлюлозные фабрики, которые дают порох, а порох стоит дорого. У них было больше целлюлозных фабрик, чем у нас, вдвое больше. Это богатая страна. Если у них не было авиации — это потому что они не поняли силу и значение авиации. Вот вам тоже недостаток. Это жадность. После революции им достались укрепления под Гельсингфорсом, которые были даже мощнее, чем под Выборгом. А они пожалели денег их содержать. И мы взяли Гельсингфорс за три дня.

Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьёзной артиллерии; армия, которая не имеет серьёзной авиации, хотя имеет все возможности для этого; армия, которая ведёт хорошо партизанские наступления — заходит в тыл, завалы делает и всё прочее — не могу я такую армию назвать армией. Это партизаны какие-то. У нас были партизаны во время Гражданской войны. Но это была не настоящая война, это была война без артиллерии, без авиации, без танков.

Общий вывод. К чему свелась наша победа, кого мы победили, собственно говоря? Вот, мы целый месяц воевали, потом они встали на колени, война кончилась. Спрашивается, кого мы победили? Говорят — белофиннов. Ну, конечно, белофиннов победили. Краснофиннам помогли. Но не это самое главное в этой войне. Белофиннов победить — не Бог весть, какая задача. Конечно, мы должны были их победить. Но мы победили не только белофиннов, мы победили ещё их европейских учителей и покровителей — английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только белофиннов победили, но и технику самых передовых государств Европы. Но не только технику. Мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии, вся эта война велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а ещё раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена.

Мы разбили не только белофиннов — эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию самых передовых государств Европы, представители которых являлись учителями и покровителями белофиннов. В этом главная наша победа. И теперь, когда мы в Финляндии разбили технику, тактику и стратегию Англии и Франции, мы уверены, что, когда нам понадобится, то мы разобьём их технику, тактику и стратегию в самой Франции, в самой Англии.

(аплодисменты, все присутствующие встают).

ВОРОШИЛОВ (председательствующий). Я думаю, товарищи, что каждый из нас в душе, в крови, в сознании будет носить cлова нашего Великого Вождя, тов. Сталина, которые он произнес сейчас с этой трибуны! Каждый из нас должен выполнить эти указания тов. Сталина! Ура тов. Сталину!

(участники совещания устраивают в честь тов. Сталина бурную овацию).

ВОЗГЛАСЫ: Ура тов. Сталину!!

конец 2-й книги