Пока — нельзя. Какое приятное слово — пока.
Впрочем, письмо от русского государя более ничем не порадовало.
Месть откладывалась минимум на два года, а то и больше. Илона даже ногой от досады топнула.
— Так долго!
— А вам что нужно, госпожа? Убить Леопольда — дело нехитрое, все возможно. Да только сын у него есть, наследовать есть кому... это — неинтересно. Мертвый человек не страдает. А вот живой...
— А чего хочет русский государь?
— Чтобы еще при жизни Леопольда Австрия начала разваливаться на клочки. Чтобыь ее рвали со всех сторон, а Леопольд ничего не мог сделать.
— И это возможно?
— Да, госпожа. Если правильно подойти к делу.
Илона кивнула. Задумалась.
Но... а что она теряла? Месть? Она будет свершена. Просто отложена.
Вот удастся ли удержать Имре?
— Месть подают к столу холодной.
Женщина посмотрела на собеседника. На письмо. В окно. И отбросила назад прядь темных волос.
— Что ж, будем готовиться к свадьбе. Имре сопроводит Юлиану в Польшу, я полагаю.
— А заодно побеседует кое с кем... чтобы не бросался в бой очертя голову.
Улыбка на губах менестреля была достаточно тонкой — и Илона кивнула.
— Пожалуй. А мы будем готовиться к прибытию невесты.
— Я думаю, вам понравится царевна Наталья.
Илона вспомнила свою свекровь, Софию Батори, поежилась... вот ведь! И понимала старая ведьма, что Зриньи и Ракоци должны держаться вместе, но не гадить не могла!
Никогда Илона так с невесткой не поступит!
— Если она похожа на брата — я уверена, что понравится. Какая она?
— Очень своеобразная девочка. Очень умная, начитанная, знает десяток языков, свободно читает и пишет на них...
Илона кивнула. Это было интересно.
— расскажете о ней Фереку?
— почту за честь, госпожа.
Нельзя сказать, что Ферек проникся радостью от предстоящего события, но увидев миниатюру, хотя бы призадумался. Царевна Наталья была копией матери, даже чуть улучшенной. Ярко-синие Романовские глаза, золотые волосы, умное вдохновенное лицо — даже если поделить надвое, все равно получалась очень милая девочка. А ведь миниатюра ничего не приукрашивала.
* * *
Илоне досталась ужасная свекровь, это верно. А Фереку грозила кошмарная теща.
Софья выдерживала настоящие бои.
— Не отпущу! Ни за что!
— Любава, это не в нашей власти!
— В твоей! Она же дитя еще!
— Твое дитя уже так по сторонам глазками стреляет, что скоро ковры дымиться начнут! Ты ее до старости при себе держать будешь!? Шестнадцать лет девке!
— Соня!
— И как хочешь, но этим летом Володя отправится в Крым. Ты парня уже вконец замучила.
— У тебя нет сердца!
— Зато глаза есть! Мальчишка то в Дьяково сидит безвылазно, то поручения у меня выпрашивает, лишь бы в Кремле не оседать надолго... Любава, очнись! Дети выросли, пора отпускать их от своей юбки!
— Ты не говорила бы так, будь это твои дети.
Софья невесело рассмеялась.
— Мои дети...
Она прошла через то же, что и Любава еще лет триста тому вперед. И как же ей не хотелось выпускать сына из дому! Не отдала в армию, не отпустила в Москву, в институт, не... , не..., не...
Вот и вырос мальчишка глупым и избалованным.
Сейчас она такой ошибки не повторит. Уже не повторила.
Про мальчишек и про Аленку можно было сказать многое, но они были — самостоятельные. Случись что с ней, с Иваном — они выживут. В любом гадючнике.
И хорошо, что Наталья с десяти лет воспитывалась, как одна из ее девочек, да и Володя жил в Дьяково, приезжая домой только на лето. Любава испортила бы их своей заботой.
Да она и пыталась, но дети, глядя на хорошие примеры, тянулись за старшими.
— А если ее там отравят!? Ракоци едва спасли! Наташенька будет мишенью!
— Ничего. Я с ней людей пошлю. Девочка она умная, так что справится.
— У тебя нет сердца, Соня!
Софья честно выслушивала истерику еще часа полтора. А потом, когда Любава всласть настрадалась, удрала прочь. И приказала передать Ромодановскому, чтобы уделил внимание любовнице. Он, конечно, и так его уделит, но...
Если Любава будет так закатывать истерики до отъезда детей — Софья сама убьется! На радость врагам!
* * *
Европа дымилась.
Почему-то так всегда — где чума, там и пожары.
Мертвые люди, мертвые животные, мертвые...
Это страшно. И чумные лекари, которые бродили из дома в дом — тоже были страшными. И тележки, на которые сгружали трупы, чтобы или захоронить — или сжечь, и беспомощные глаза людей, которые не знали, за кем из них придет завтра зараза, и даже колокольный звон.
Все несло оттенок обреченности.
Молись, не молись — тебя не услышат, не ответят, не пощадят...
Кто-то топил страх в вине, надеясь не увидеть или хотя бы не понять смертей. Кто-то молился. Кто-то заперся дома в надежде, что смерть не преодолеет дверей.
Болезнь не щадила никого — ни бедного, ни богатого. Пришла она и в роскошный дворец Педру, забирая с собой то, что он ценил более всего — жену и новорожденного сына.
Мария-Франциска Нойбургская скончалась, не прожив и двадцати пяти лет. Его величество был неутешен, хотя от чего более?
Утраты жены? Сына?
Педру и сам себе не признался бы, но второе ранило сильнее.
Сын, наследник, продолжатель династии, малыш Жуан....
Что ж, у него еще есть Белла, но она сейчас далеко — и это хорошо. Пусть подождут с возвращением до конца лета, чтобы зараза наверняка ушла из Португалии.
Это Педру и отписал дочери. Пусть побудут на Руси, так оно безопаснее.
* * *
— Ну что, братец, готов к подвигам?
Алексей с легкой иронией смотрел на младшего брата. А ведь хорош вымахал — та еще погибель девичья! Высок, строен, широкоплеч, золотые кудри лежат волной, а взгляд синих глаз спокойный и уверенный. Есть от чего потерять голову.
Добавим еще, что это — царевич, и девушек можно штабелями складывать. Скирдовать, в снопы вязать... впрочем, была и отдельная когорта, на которую царевич просто не действовал — Софьины девушки. Та, которая теряла голову, могла вылететь за дверь, а этого не хотелось ни одной.
— Хоть головой в огонь за-ради блага земли Русской, — ответствовал Владимир. И даже улыбнулся, нахаленок.
Брата Алексей любил — насколько мог. Тут и большая разница в возрасте, когда Владимир родился, Алексею уже шестнадцать исполнилось. А потом еще столько свалилось на юношеские плечи — куда уж тут с братом возиться, выспаться бы!
— Ну, головой в огонь я от тебя не потребую. А вот в Венгрию поедешь.
— Наташку повезу?
— Ее, а то кого ж.
Владимир даже не удивился. Что-что, а следить за политической обстановкой в Дьяково учили.
— А мать что?
— что-что, буянит. Тебе ли не знать? Требует оставить тебя в Москве, а Наталью не выдавать замуж. В крайнем случае — пусть живут с мужем в Кремле. Ее бы воля — она бы всех сюда загнала и заперла.
Володя вздохнул.
— но ты же не передумаешь?
Алексей покачал головой..
Нет, не передумает. Как не передумывал и раньше.
— Посмотрим, как ты справишься, малыш. Если все получится, дам тебе еще поручение. Пора становиться Романовым не только на словах, но и на деле.
Володя кивнул.
Это он понимал. Фамилия не определяет человека, а памяти предков надо быть достойным. Хвалиться их славой, ничего не представляя из себя — удел человека слабого и глупого.
— Что мне надо знать об этой поездке?
— Многое. И я, и Софья, и Ромодановский — мы все еще не раз поговорим с тобой. Весна будет яркой, а зима... у нас осталось очень мало времени.
* * *
— Помощи ждать неоткуда.
Леопольд произнес это просто так, сам для себя.
А и правда — кто ему поможет?
Германские княжества?
Смешно! Это лоскутное одеяло? Ха!
Поляки не придут. Корибут высказался как нельзя более точно. После покушения на детей, которое осуждают все благородные люди...
Вот уж воистину — нет хуже дурака, чем дурак с инициативой!
Да не нужна была Леопольду смерть тех щенков! Дважды и трижды не нужна! Илона — да! Имре — трижды да!!! Он бы их в гробу увидел и порадовался. А это соплячье...
Лучше бы их родители сдохли,, а он бы забрал детей и воспитывал в нужном духе. Он сумел бы это проделать!
Так нет же!
Вместо того, чтобы отравить женщину, этот недоумок решил ударить по больному, по ее детям. Вот и результат! Детей выходили! Умника поймали — и он вовсю поет про приказания императора!
Илона жива-здорова и полна планов мести, это уж наверняка.
Венгры стали навек врагами, а поскольку они сейчас под крылышком у Корибута, а тот является зятем русского государя...
В общем тут на помощь рассчитывать не стоит.
Французы тоже не придут.
Итальянцы?
А сколько там этих итальянцев? Даже если и дадут пару отрядов — поогоды они не сделают.
Испания и Португалия? Примерно то же самое.
Но и воевать турок необходимо. Иначе они вконец обнаглеют...
Один раз они уже взяли Вену — и кто сказал, что они не попробуют повторить?
А война — это тяжелое и разорительное мероприятие. И лучше его делить на двоих-троих... как же быть, как быть?
Вот если бы Текели и правда не стало... или не стало польского короля...
Второе даже лучше, потому что оборвется ниточка, которая связывает венгров с поляками... может, попробовать?
Леопольда можно было назвать как угодно — подлецом, мерзавцем,, иезуитом, но только не глупцом. Откинувшись на спинку кресла, он строил план будущей интриги, которая вернет Венгрию под его владычество.
* * *
Времени и верно, оставалось мало.
Надо было готовить войско — это первое. Так что и Алексей, и Воин Алексеевич целыми днями пропадали в казармах. Постаревший, но не утративший прыти Патрик Гордон едва не на коленях упрашивал Алексея взять его в поход. Алексей пока думал.
Софья, конечно, нуждается в опоре, но рядом с ней остаются и Воин Алексеевич, и Ежи Володыевский, сильно обрусевший за эти годы, и сама она в грязь лицом не ударит.
А Патрик...
Было у него что-то личное к шведам, было. Но мужчина молчал, а Алексей не настаивал.
Лейла тоже не удерживала мужа. Софья предложила ей помощь, но женщина только головой покачала.
— Ему надо. Если я сейчас встану на его пути, он мне потом никогда не простит...
Не спросить Софья не могла.
— А если не вернется?
— Это его путь.
Этого Софья не понимала, но и спорить не могла. Да и не хотела она спорить. Если Патрик решил умереть на поле боя, а его жена не против — что ж, так тому и быть. Эта дорога не хуже остальных, и кто сказал, что умирать в постели, в окружении суетящихся докторов и рыдающих близких — приятнее? Ей не понять, но не ей тогда и судить.
Надо было собирать невесту в дорогу. И тут откровенно вредила Любава. То есть она старалась поомочь, но слезливая бабская натура брала свое — и царица-мать срывалась на горестное: 'как же ты там в чужой-то стране, без меня-а-а-а-а...'.
Невесту это не радовало, так что сборы проходили в весьма нервной обстановке. Софья уж раздумывала, не попросить ли Ромодановского о личной услуге? Лучше уж беременная царица, чем впавшая в слезоразлив. Но сейчас было не до того.
Надо было в очередной раз прошерстить бояр, которые были недовольны отъездом царевны из страны — и под это дело еще раз воспитать в них патриотизм. Все-таки ей оставаться на хозяйстве и нового бунта не хотелось.
Надо было внимательно следить за Немецкой слободой и за посольствами — шпионы не просто активизировались, они носились, как в зад укушенные. Еще бы, столько всего в воздухе носится! Но то московский воздух. А вот чтобы не перенеслось во Францию или там, Австрию — надо было проследить.
Надо было выдернуть из ссылки царевича Федора. Погоревал, помолился — пора работать!
Надо, надо, надо... Софья просто падала вечером и выключалась, словно перегоревшая лампочка.
Иван тоже сидел, не разгибая спины. Он собирался на войну, но казначейство тоже просто так не оставишь. А потому — все расписать помощникам, выдать порцию воспитательных подзатыльников, пообещать еще столько же по возвращении, приставить наблюдателей и тех, кто будет наблюдать за наблюдателями, а то дай людям волю — все разворуют. К тому же, кто-то должен организовать снабжение. Мало ли, если они на год задержатся...
Оставлять жену и детей ему не хотелось, но куда деваться?
Подходил к концу 1689 год и все готовились отмечать Рождество. А весной армии стронутся с места — и лик мира необратимо изменится.
1690 год.
— Зеленою весной, под старою сосной...
Софья насвистывала песенку, глядя из окна вслед войску.
Сегодня уходили последние полки. Уже три дня, как она попрощалась с братом, поцеловала мужа и попросила беречь себя.
Мальчики обещали, но Бога ради, когда это удавалось сдерживать подобные обещания — на войне? На сердце было тревожно и тоскливо, но Софья скорее удавилась бы, чем показала свое настроение окружающим.
Она — регент при наследнике. Есть еще и Ульрика, но Уля в жизни не полезет в государственные дела, а ей, Софье, надо быть сильной и спокойной.
— Вернуся я к тебе, раскрасавица...
— Государыня...
Ромодановский подошел так тихо, словно у него в роду кошки были.
— Князь? — на лице Софьи была вежливая улыбка. А вот в глазах князя-кесаря (он-таки получил этот титул) светилась тревога.
— Государыня, это... личный вопрос.
— Мой или ваш кабинет?
— Это всего два слова. Любава в тягости.
Софья кивнула.
— Вы?
— Я.
Ну да, кто ж еще рискнет соперничать с главой такого приказа? Потом ни рожек, ни ножек не найдут.
— Она против?
— Нет. Но ей страшно.
Царевна усмехнулась.
— Так успокойте ее? Объясните, что никто ее ребенка не заберет. Подберем подходящую роженицу, сочиним легенду — и будет чадушко при ней. Да хоть бы она на богомолье поехала, а на обратном пути ей младенца подкинули. Наследовать, конечно, не будет, но вырастет в роскоши и замуж выйдет, как положено.
Федор Юрьевич перевел дыхание. Сомневался все-таки, ну, дело житейское. Мало кто обрадуется внебрачному прибавлению.
— Успокою. Не гневаетесь, государыня?
— Наоборот. Хорошо, что так получилось.
Володя уехал, Наташа — тоже, Любава оставалась вовсе уж без дела, пусть ребенком займется. А сплетни... на Востоке длинный язык укорачивают с головой. Вот не худо бы и здесь такую традицию ввести.
* * *
Во Франции тоже было оживленно.
Людовик готовился к войне с Англией. После усмирения бунтов, нормального правления там так и не было. Был парламент, была палата лордов и палата общин — и только-то. Сыновья Карла себя дискредетировали, да так, что при одном упоминании любого сына у англичан изжога открывалась.
Хватит!
Один бежал, второй и третий — братоубийцы, какие там остальные — и подумать страшно! Были, правда, еще дочери Якова...
Но кто из них достоин занять трон?
Мария? Анна?
Тут-то и возникал сложный вопрос. Мария замужем за Карлом Шведским, Анна за Георгом Датским, а эти две страны собирались сцепиться. И кого приглашать на трон Англии?
