— Я тоже не помню ничего, кроме переразвитого инстинкта самосохранения. Тогда Ленн показала именно смелость в чистом виде. Та девушка... Не знаю, известно ли тебе, но она имеет на мече уже два герба.

— О как! И неужели Ленн этого не знала?

— Думаю, знала. И всё равно поступила так.

— Никогда не думала, что ты станешь хвалить Ленн.

— Я просто стараюсь быть объективной. В этом мире нет ничего неизменного.

Хейс склоняется над столом, так, чтобы смотреть прямо в глаза Софи.

— Не знаю, знаешь ли ты. Но тогда... зимой я искалечила Ленн. У неё теперь очень плохо гнётся правая рука... А фехтовала она и раньше не блестяще...

— И вызвала человека с двумя гербами, — задумчиво заканчивает Софи, — Либо и в самом деле, отчаянная смелость, либо циничный расчет — их ведь растащили.

— Мне кажется, я умею отличать истинную смелость от показной. Хотя... Не знаю, последнее время я всё вокруг вижу в черном свете. У Ленн переразвитое желание считать себя аристократкой, но клевета на Великие Дом— оскорбление, смываемое только кровью.

— А ты знаешь — я вспомнила кое-что. Тьенды хотя и Великий Дом второго разряда, но Дом очень древний. Тьенды — вассалы Дома Еггтов со времен Дины III. Оставить без ответа клевету на Еггта — нанести несмываемый позор на честь своего Дома. Ленн ещё верит в благородство. Пусть и в благородство только среди избранных.

— Та девушка угрожала, что Ленн навлечет на себя гнев Дома Еггтов.

Софи расхохоталась с истерическими нотками.

— Гнев Дома... Размечталась. Вздумала за Еггта решать. После сказанного о Марине... Пусть только на глаза мне попадется— узнает, что такое Гнев Дома на самом деле. Как же ничтожества любят упиваться собственной значимостью! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Ложных друзей, притворные восторги! И ложь, бесконечную ложь вокруг! Она же мне уже после писала! Сочувствие выражала! Сука!

Хейс коснулась руки Софи.

— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но не надо озлобляться сверх меры. Вспомни достойных людей, Марину, Эриду, Сордара, даже Ленн и Динкерт. Не стоит озлобляться на мир из-за нескольких мудаков. Просто не надо вдаваться в крайности — носить розовые очки, или в каждом встречном видеть врага. Вспомни, как все кричали, когда ты с вышки прыгала. Вспомни, что творилось, когда ты была в небе — ведь все были рады за тебя, и завидовали самой белой завистью.

Вспомни всё это.

— Я всё помню, Хейс.

Помолчали немного.

— Я довольно долго считала родителей чуть ли не своими личными врагами.

Софи промолчала. Сказать что-нибудь хорошее про Кэретту, да и Саргона она сейчас не в состоянии.

— Знаешь, я недавно получила от родителей письмо. Впервые за столько лет.

— И как же оно тебя нашло?

— Было послано на адрес школы, дальше — дело техники. Писали довольно банальные вещи, что все давным-давно меня простили, что любят меня. Всё довольно банально. Там ещё принято, что дочка уходит из семьи. Звали в гости. Сестрица в город уехала, замуж собирается.

— Так ей же...— Софи помнит, что у Хейс вроде бы трое сестёр, и она старшая.

— Всё правильно, шестнадцать, на селе рано женятся. Пишут, что мое фото из журнала вырезали, и на стенку повесели. Они поздновато, но всё-таки поняли — у каждого свой в жизни путь. Надо только помочь найти этот путь. Они — не смогли, я сама отыскала.

— Знаешь, я чуть-чуть испытала на себе пресловутую "звездность". Сама знаешь, Столичный университет не то место, куда попадают только благодаря знаниям. Богатенькие студенты-бездельники столь же неотъемлемая часть университета, как и башенные часы. Пока сдавала экзамены, вокруг крутились молодые люди из хороших семей, — иронию в голосе Хейс только глухой бы не услышал. — Пытались завести знакомство поближе. Приглашали, кто к себе, кто в ресторан. Похоже, у богатеньких бездельников ведётся своеобразная игра — кто затащит в постель больше молоденьких провинциалок. А первая "Сордаровка"— что-то вроде главного приза.

— Мерзковато.

— Такова жизнь. Но они забывают, что я куда взрослее и циничнее, чем кажусь. Видать, кроме прочего, сыграла роль и наследственность— дядя— комендор, да и отец не раз в штыковые ходил. Один, особо настырный, любитель сладенькой провинциальной клубнички, похоже решил в доску разбиться, но Приз получить.

— И каковы результаты?

— Знаешь, я тоже решила поиграть. Позволила проводить. До дому.

— И что?

— И, собственно, все. Мы дошли до дома. Шли, разумеется, самой кривой дорогой. Довольно мило болтали. Потом дошли.

— Ты говорила, что дошли. Дальше-то что было?

— Так ничего и не было. Я показала, где живу. У него отвисла челюсть, и глаза вылезли на лоб. Видимо, размер Дома у Старого Замка произвел впечатление. Я не вру, глаза вылезли в самом деле. Потом сказала, что квартиру мне предоставил Чёрный Сордар. Я и не знала, что можно бегать так быстро. Точно, Имперский рекорд по бегу, как минимум. Такой талант пропал! Больше никого из этой компании я не видела. Интересно, за кого они меня приняли?

Впервые за несколько десятидневок Софи становится весело. Она погрозила Хейс пальцем:

— Смотри, у него специфическое чувство юмора и право давать свою фамилию детям от женщин, с кем он не состоит в законном браке.

— Ну, не думаю, что он задумал меня удочерить.

Обе хохочут. Нервное напряжение последнего месяца медленно отступает.

Софи наклоняется к Хейс.

— Слушай, у тебя закурить будет?

— Сколько тебе лет?

— Ты больше не староста.

Хейс протягивает пачку недорогих сигарет. Софи в ответ достает из сумочки янтарный мундштук.

— В магазинах мне не продают, придется обращаться к школьным "контрабандистам". Видимо, за лето я слишком пристрастилась к этой отраве.

Хейс протягивает зажигалку. Оказывается, пистолет всё время лежал на столе. А Софи и не заметила! Вот уж действительно — хочешь что-нибудь спрятать, положи на самое видное место!

Софи затягивается. Конечно, не отборный табак колониальных сигар из Дворца Грёз. Но отравы в нем в разы меньше. Тут, по крайней мере, только табак.

— Слушай, а что бы излишне назойливых молодых людей пугать ты свою зажигалку не использовала?

— Намеренно — нет, а случайно получилось как-то раз.

— Расскажи!

— Был один. Явно из себя принца изображал, ну, того, чьи фото в школе у половины под подушками лежат.

Софи резко затягивается. Вспоминать принца не хочется совершенно. Это для Хейс он как был глупой картинкой, так и останется ею навсегда, а для Софи... Прототип от картинки отличается сильно. Настолько, что чуть не зарезан на глазах Софи. И, в принципе, за дело.

— Фотки принца, думаю, скоро лежать перестанут...

— Да? Вполне возможно. Над кем-нибудь другим рыдать будут. Ну, а этот изображал принца. Волнистые черные волосы до плеч, довольно грязные, между прочим. Перстни с непонятными символами на пальцах. Костюмчик такой... Знаешь, наверное, этакая пародия на парадный гвардейский мундир с увеличенным в десять раз количеством золотого шитья, аксельбантов, позументов и в пятьдесят раз завышенной ценой?

— Знаю, конечно. Шуточка от братца Херенокта: "Софи, ты уже большая, так что знай: гвардейца надо обходить спереди, автобус — сзади, а любого в паркет-гвардейском мундире — стороной".

— Ну, так вот. В общем, считал он себя этаким живым воплощением мечты провинциальной дурочки. Знаешь, ты, конечно, красоваться умеешь, но до этого деятеля даже тебе далеко будет...

Софи демонстрирует крепенький кулачок. Хейс хохочет, вновь закуривая от пистолета.

— В общем, демонстрировал он себя со всех ракурсов. Я же в школьной форме последнего класса, а форма-то во всех школах одинакова. Ну а глазки у меня от природы удались...

Софи кидает в Хейс подушку. Мимо!

— В общем, я вся такая невинная девочка из себя. А он такой красавчик— соблазнитель....Достает он трофейную сигарету, изящно так закрывает портсигар...

— А ты?

— А я протягиваю ему зажигалку и говорю: "Закуривай". Софи кивает на стол.

— Эту зажигалку?

— Ну да.

Обе хохочут.

Этакое двухметровое тепличное столичное растение. Нечто вроде гигантской росянки, поедающей всяких мелких глупых мошек да мышек. И серая мышка, вдруг превратившаяся в такую же серую, когтистую и клыкастую рысь. Мур-мяу! Рысь! Настоящую! Да ещё подставляющую к голове растения пистолет.

— И что с ним стало?

— Сигару выронил, да на задницу упал. Жаль, не в лужу. Ну, а я сочла излишним трудом объяснять, что это зажигалка.

— А вообще, каково это — быть взрослой? Какие-нибудь особые ощущения появились?

— У Марины спроси. Вот уж кто-кто, а она-то себя давно взрослой считает.

— Ей сейчас не до дурацких вопросов.

— Верно... Хотя, знаешь, после той ночи и поездки к Марине. Как-то иначе стало все восприниматься. Наверно, с той ночи стоит отсчитывать мою взрослую жизнь. Через пару дней снова приехал Сордар. Привез разрешение на ношение оружия. Он по каким-то своим флотским каналам пробил его за день вместо положенного срока. Ещё дал адрес хорошего магазина и сказал, что бы я непременно подобрала там плечевую кобуру под пистолеты из сейфа, ну, или другой пистолет купила. Деньги, сказал тоже можно из сейфа брать.

— Купила?

— Нет ещё. Собиралась сходить.

— Сходи и купи обязательно. Сордар в жизни не дал ни одного плохого совета. Его даже Марина слушает. Иногда.

Хейс усмехнулась.

— Знаешь, я бы сейчас выпила немного вина.

— Так в чем проблема?

— Не осуждаешь?

— Нет, немного выпить и я бы не отказалась. Немного алкоголя помогают снять напряжение. А последний месяц не назовёшь легким. Только идти на улицу неохота. Сыро — Хейс как-то по-домашнему улыбнулась — а я слишком тут согрелась.

— Так здесь же есть вино! Ты что, "погреба" Сордара не видела?

— Нет. Винный погреб на третьем этаже. Оригинально!

Софи смотрит совершенно серьёзно. Хейс удивленно поднимает брови.

— Погреб, что, в этой квартире?

— Ну да.

Похоже, Хейс, вполне комфортно устроившаяся в одной комнате и кухне, в остальные помещения просто не заходила. Тем более, в занятой комнате одна стена полностью занята книжными шкафами.

"Погребом" Сордар называет комнату без окон, с пола до потолка заполненную стеллажами с винными бутылками.

Софи с видом знатока расхаживает между стеллажей по проходу, придирчиво изучая этикетки. Она не знаток изысканных вин, хотя ей известен с десяток сортов винограда и довольно много марок вин. Но неизвестно зачем хочет казаться аристократкой, разбирающейся в хорошем алкоголе.

Кажется, из всего наличного вина Сордар употребляет только один вид. Крепчущее зерновое вино на лесных травах, которое в окрестностях старой столицы в деревнях гонит каждый второй, не считая первого, зовется "Диновка". По легендам, прославленная воительница только его и пила, и даже оставила напитку свое имя. Как бы то ни было, но указ Дины II, подтверждающий право уроженцев той местности гнать "Диновку" (так и названную в указе) в любых количествах, равно, как и право торговать ею — исторический факт. Если бутылка на полке не запыленная, то это непременно "Диновка".

Бутылку Софи выбрала главным образом из-за тонкого горлышка и изящной формы. Ну, и название тоже знакомо — "Золото долины", марка, когда-то принадлежавшая Императорскому Дому. Саргон много лет назад продал все императорские виноградники. Он вообще считал, что быть помещиком — не императорское дело. Вот заводами владеть — совсем другое. Новый владелец виноградников не посрамил старой славы, медалей и призов, как на государственных, так и на международных выставках вина "Золото долины" за прошедшие годы взяли немало.

Хрустальных бокалов последний раз, похоже, касался кто-то из рабочих МИДва, заканчивавших отделку квартиры много лет назад.

Бутылка водружена в центр стола.

— Вот.

— И как мы её открывать будем?

Недоуменно переглядываются.

— Очевидно, штопором.

— Ты его здесь видела?

— Нет. Но я и не искала.

Поиски штопора на кухне ни к чему не привели. В комнате, занятой Хейс, его тоже не оказалось.

Огромный штопор нашелся только в "погребе". Спокойно висел на стене на протяжении многих лет на крючке в виде виноградной ветви с гроздью. Софи попыталась сообразить, в каком положении относительно друг друга должны находиться подвижные части и бурав. Безуспешно. Да и что-то подсказывает — бурав должен смотреть острием вниз, а не ввех. Хейс оказалась удачливее, хотя и она не сразу смогла сообразить, что при вкручивании в пробку, рукоятки должны подниматься вверх. Но в конце-концов, пробка с успехом извлечена.

За успешное решение проблемы пробки и выпит первый бокал.

Хейс раскраснелась, глаза Софи отказываются фокусироваться в одной точке. Вроде бы одна бутылка на столе была. Тогда почему их сейчас две... Или три? Ну, да их у Сордара ещё много...

— За что пьем?

— За будущее. Пусть сбудутся мечты.

Дзинь.

Звонок в дверь. Софи торопливо прячет пустую бутылку под стол. Хейс идёт открывать, хотя дверь и так не заперта. Возвращаются вдвоем с Императорским курьером.

Марина завтра возвращается в школу.

С утра Софи крутится у Главного корпуса. Вряд ли кто догадывается, что она ждёт сестру.

Длинный черный автомобиль с номерами морского ведомства. Софи готова была спорить на что угодно — большинство узнало Марину только из-за стоящего рядом гиганта Сордара. Марина в школьной форме (обычно она форму носит только на уроках). Софи только сейчас обратила внимание, насколько вытянулась и похудела сестра. Мрачной не кажется, но и весёлой не назовёшь. Оживший шарик ртути больше не напоминает.

Сордар держит Марину за руку, словно маленькую. Нехорошо посматривает по сторонам, словно выискивает врагов. И так огромный, кажется ещё больше. Что-то в нём непривычное для Софи.

Наверно, он таков там, в безбрежном море, на мостике линкора. Там, где отовсюду из-за горизонта, с неба, даже из-под воды может прийти смерть.

Софи стоит, засунув руки в карманы плаща; конец восьмого месяца в этом году хоть и солнечный, но холодный. Хочет подойти к брату и сестре — и не решается. Словно чувствует себя виноватой. Ведь знала же, где наркотики лежат — и ничего не сделала.

Они подходят сами.

Марина протягивает руку.

— Спасибо! Я так тебя толком и не поблагодарила. Ты спасла мне жизнь.

Рукопожатие. Крепкое! Сил у сестренки меньше не стало.

— Ничего! За тебя Сордар отработал. До сих пор ребра болят.

— Да я и повторить могу, — распахивает медвежьи объятия.

Софи торопливо делает шаг назад.

— Вот уж не надо!

Усмешка Марины не похожа на прежнюю.

— Ты почему сейчас в столице? Война кончилась?

— Вы обе неисправимы. Линкор сейчас стоит на ремонте. А так как некоторые узлы и агрегаты категорически отказываются соответствовать анекдоту про девять женщин и один месяц, то ещё месяца три нам моря не видать. А мне в столице уже и сейчас противно.