Увидев, что Пэдди и Джем хорошо ладят с этим человеком, я вернулся к доктору Корду.
— Все в порядке, — сказал я. — Он у них в руках. Нам стоит только посидеть на месте, и все уладится".
Позже я увидел на дороге троих мужчин, Пэдди и Джема, обнимавших почти плачущих Страммеров. Эти прощания были трогательными. После этого передо мной предстали мои жулики, каждый с широкой улыбкой.
— Он у нас, — сказал Пэдди, — и это нас пригласили зайти внутрь стены в следующее воскресенье. — У меня в саду есть прекрасные цветы, — сказал он. — У вас так? — сказал я. — Ну, тогда я сам сломаю вам голову, если вы не оставите нас внутри, чтобы увидеть их. "Мастер Пэдди, — сказал он, — вы джентльмен, а если нет, то очень на него похожи, и вы и ваш красивый друг, мастер Джем, а также еще один или два друга, можете посмотреть сады, когда я смогу". убедитесь, что хозяин и хозяйка вышли. И на этом я сказал ему, что он может идти домой".
— У вас все хорошо, — сказал я, позволив негодяю увидеть по моему лицу, что я поверил его приятной сказке, и он был так доволен, что решил продолжить и сделать из нее настоящую книгу. Но я проверил его. — Нет, — сказал я. — Я боюсь, что стану слишком заинтересованным и взволнованным. Я удовлетворен тем, что вы мне говорили. Я больше думал о том, чтобы победить этого человека со стеклянными глазами, но мы выбрали правильный курс. А теперь мы вернемся туда, где мы остановились.
На обратном пути к "Свинье и репе" доктор Корд взял на себя обязательство в своем обычном стиле порассуждать о недавних событиях. — Конечно, сэр, я хотел бы услышать о трагических сценах, которые, должно быть, произошли вскоре после того, как я... я...
— Покинул окрестности? сказал я.
— Именно, — ответил он. "Хотя я не был в непосредственной близости во время того, что, должно быть, было самой бурной частью вашего приключения, я могу заверить вас, что не потерял прежнего интереса к этому делу".
"Я верю вам," сказал я; — Но давайте поговорим теперь больше о будущем. Я очень поглощен будущим. Мне кажется, что он будет двигаться быстрыми темпами".
Я не сказал ему о своей встрече с леди Мэри, потому что знал, что, если представится случай, он разнесет эту новость по всему Лондону. Никакого внимания не хватило бы на то, чтобы удержать язык маленького сплетника от использования первой крупицы новостей, которую он когда-либо получил теплым от огня. Кроме того, после его поведения перед врагом я был совершенно уверен, что сообщение моих новостей никак не могло повлиять на его неэффективность. Следовательно, не нужно было беспокоить его драматическими подробностями.
— Что касается той части приключения, которая произошла в саду, то вы, как я заметил, постоянно умалчиваете, — сказал доктор.
— Да, — сказал я. — Я происхожу из длинной линии безмолвных предков. Мой отец был особенно известен в этом отношении".
— И тем не менее, сэр, — возразил доктор, — у меня сложилось впечатление, что ваш отец весьма склонен высокомерно и благородно выражаться в делах, привлекающих его особое внимание.
— Это был он, — сказал я, довольный. "Он действительно был. Мне только жаль, что у меня не было его таланта говорить все, что было у него на уме, так быстро, что даже священник не мог угнаться за ним, а бог знает, отец Донован был не болтлив".
— Вы доказываете мне ограниченность науки, сэр, — сказал он. "Хотя я думаю, что могу похвастаться некоторым небольшим образованием научного характера, я думаю, что мне потребуется некоторое время для размышлений и изучения, прежде чем я смогу примирить ваши последние два утверждения".
— Это неважно, — дружелюбно воскликнул я. "Пусть это пройдет".
Всю оставшуюся неделю конференция следовала за конференцией в "Свинье и репе" и в других местах. Трое моих товарищей теперь так же, как и я, с нетерпением ждали критического воскресенья, когда я с Пэдди и Джемом должны были попытаться посетить цветники Страммерса. Мне не составило труда убедить доктора, что его услуги будут неоценимы в другом месте; ибо память о мушкетоне, казалось, осталась с ним. Я решил немного замаскироваться, потому что не хотел иметь осложнений, связанных с глазами этого садовника. Я думаю, что небольшой маскировки вполне достаточно, если только человек не подкрадывается таинственным образом, не останавливается и не всматривается то тут, то там. Ненавязчивое внимание к своим делам — хороший способ остаться незамеченным. Тогда никто не смотрит на вас и не спрашивает: "Кто этот парень?" Мой отец всегда говорил, что, когда он хотел замаскироваться, он одевался как простой человек, и хотя это приводило его к сильным ударам кулаком и палкой от людей, которые были на самом деле ниже его, он обнаружил, что его маскировка была совершенна. Однако мой отец переодевался только тогда, когда выполнял какое-то секретное задание от короля Людовика, ибо не подобает джентльмену принимать пощечину от кого бы то ни было, кроме как на службе у его государя.
Я помню, как мой отец тоже говорил об этих поездках, как учил его простой человек, что после этого он должен всегда осторожно ездить по улицам деревень и городов. На него произвело глубокое впечатление то, как мужчины, женщины и дети должны были спасать свои жизни, чтобы не попасть под копыта этих назойливых джентльменов, которые вихрем неслись по узким многолюдным улицам. По его словам, ему самому часто приходилось бороться за свою жизнь.
Однако это было много лет назад, и я не опасался таких приключений в своей будущей экспедиции. В таком случае я бы дрожал от того, что может случиться. У меня нет такой философии характера, как у моего отца. Я мог схватить за пятку веселого кавалера и выбросить его из седла, и тогда поднялся бы хороший шум. Однако я совершенно убежден, что всегда лучше увернуться. Хороший ловкач редко попадает в беду в этом мире и доживает до зеленой старости, в то время как благородный патриот и ему подобные умирают в темницах. Я помню одного честного человека, который вознамерился реформировать приход в отношении выпивки. Взяли его и... но все равно; Я, должно быть, продолжаю основную историю.
ГЛАВА ХХVI
В субботу вечером я позвал ребят к себе в комнату и дал им последние инструкции.
"Ну, жулики, — сказал я им, — пусть в эту ночь не будут пить и не шныряют по улицам, чтобы в самый критический момент проломить себе голову; ибо, как говаривал мой отец, хотя разбитая голова и приносит удовольствие, ясная голова стоит двух денег, когда нужно вести дела. Так что отправляйтесь сразу в свои кровати, вы двое, если нужно будет что-нибудь выпить, я, правда, займусь этим.
С этими словами я прогнал их и сел за бодрящую бутылку, даже не задумываясь о том, откуда взять деньги, чтобы за нее заплатить. Одно из преимуществ трактира, посещаемого дворянством, состоит в том, что если вы придете в него с дерзким видом, а за вашей спиной будет один или два слуги, у вас будет по крайней мере целая неделя, прежде чем они начнут выставлять счет на показ. на вас и попросить показать цвет вашего золота в обмен на их чернила и бумагу.
Мой отец говорил, что джентльмен с деньгами в кармане может сэкономить, и это не позорит его; но когда желудок и кошелек пусты, иди в лучший дом в городе, где тебя накормят, поселят и напоят, прежде чем задавать вопросы. В самом деле, я никогда не проливал много соленых слез о потерях мытаря, потому что он так тщательно стрижет тех овец, у которых много шерсти, что он вполне может позаботиться о невинном ягненке, подобном мне, на котором еще не вырос урожай.
Я тихо пил и глубоко размышлял о мудрости моего отца, который знал мир лучше, чем когда-либо будет знать его сын, когда раздался неожиданный стук в дверь, и вошел доктор Корд. Я не слишком обрадовался, увидев маленького человечка, потому что боялся, что он передумал и захотел пойти с нами утром, а его общество было чем-то, чего я не желал. Он был трусом в крайних случаях и недоверчивым человеком в мире, всегда подвергая сомнению привязанность, которую, я уверен, иногда питала ко мне леди Мэри; а если он говорил не об этом, то, конечно, продолжал бессвязно, — великие рассуждения о науке, которые мало интересовали такого глубоко влюбленного молодого человека, как я. "Настоящее изучение человечества — это женщина", — сказал философ, которого мой отец любил цитировать с одобрением, но чье имя я сейчас забываю. Тем не менее я приветствовал маленького доктора и сказал ему:
— Придвинь тебе стул, а я вытащу пробку.
Человечек усадил его, и я красиво и удобно поставила открытую бутылку к его локтю.
Было ли это надеждой на хорошее вино, или наслаждением лучшей компании, или мыслью о том, что должно было случиться завтра, я не мог сказать; но мне казалось, что маленький доктор очень возбужден, и я все больше и больше боялся, что он будет настаивать на том, чтобы составить нам компанию, пока граф и графиня будут в церкви. Теперь достаточно было иметь на руках два таких образца глупости, как Пэдди и Джем, и при этом не надо было присматривать за доктором Кордом, да еще и за тем, как он посматривал то в одну, то в другую сторону, опасаясь мушкетона.
— Ты уже сделал все свои планы, О'Радди? — спросил он, ставя свою чашку гораздо более пустой, чем когда поднимал ее.
— У меня есть, — сказал я.
— Вы полностью ими довольны? он продолжил.
"Мои планы всегда совершенны, — ответил я ему, — и проблемы возникают только при их осуществлении. Когда приходится работать с таким сырым материалом, с которым приходится мириться мне, самые лучшие планы имеют несчастливую привычку разворачиваться и бить вас по глазам.
— Вы ожидаете, что завтра вас ударят в глаз? — спросил очень взволнованный Доктор, о чем свидетельствовал стук бутылки о горлышко его чашки.
— Я уверен только в одном на завтра, — сказал я, — а именно в том, что если и случится промах, то один или другой из моих последователей его совершит. Тем не менее, я не жалуюсь, потому что хорошо быть в чем-то уверенным.
— Каков будет ваш порядок действий? — сказал Доктор, поделившись со мной своим прекрасным языком.
Мы ждем в переулке, пока не перестанут звонить церковные колокола, затем Пэдди и Джем подходят к маленькой дверце в стене, и Пэдди тихонько стучит, ожидая, что дверь так же тихо откроет Страммерс, и после этого Джема и Пэдди впустят.
— А вы не пойдете с ними? — поспешно спросил маленький доктор.
— Доктор Хорд, — сказал я, подняв свою чашку, — имею честь пить с вами вино и сообщить вам, что это я намечаю план.
— Прошу прощения, что перебиваю, — сказал доктор. затем он кивнул мне, когда пил.
"Два моих злодея войдут наедине со Страммерсом, а когда дверь будет заперта и они проведут время друг с другом, Пэдди оглядит сад и воскликнет, как он превосходит все когда-либо существовавшие сады, включая этот. Эдема; а потом Джем скажет, как жаль, что они не могут пригласить своего юного друга на улицу, чтобы увидеть всю красоту этого места. Я ожидаю, что Страммерс дорастет до этого и попросит насладиться обществом своего юного друга; но если он будет колебаться, Пэдди скажет, что молодой друг снаружи — ирландец со свободными руками, который так же не будет возражать против того, чтобы шиллинг перешел из его кармана в карман другого человека, как если бы он согнул локоть, когда нужно выпить. . Но как бы то ни было, они должны ввести меня через маленькую дверь с помощью объединенной дипломатии Англии и Ирландии, и, оказавшись внутри стен, я надеюсь, что смогу ускользнуть от них и увидеть что-то внутри дома тоже".
— И у вас есть надежда, что вы найдете леди Мэри в комнате отдыха, — сказал Доктор.
"Я найду ее, — говорю я, — если она в доме; потому что я хожу из комнаты в комнату с инспекцией, чтобы посмотреть, куплю ли я особняк или нет.
— Это очень хороший план, — сказал Доктор, проводя тыльной стороной ладони по губам. — Это очень хороший план, — повторил он, несколько раз кивнув головой.
— Ну, клянусь старым главой Кинсейла, маленький человек, — сказал я, — что ты имеешь в виду под этим замечанием и этим движением головы? Что не так с планом?"
— План хорош, как я уже сказал, — повторил Доктор. Но я видел, что у него что-то было на уме, и сказал ему об этом, убеждая его не скрывать этого.
— Как вы думаете, — сказал я, — леди Мэри будет в церкви со своими отцом и матерью?
— Не знаю, — пробормотал Доктор, осторожно понизив голос до шепота. — Но я хочу предупредить тебя, что здесь, в этой комнате, есть опасность, пока ты шляешься по дворцу моего графа.
"Как опасность может причинить мне вред здесь, когда я где-то в другом месте?" Я попросил.
На маленького человечка нашло очень таинственное выражение, и он оглядел один за другим все четыре угла комнаты, как будто слыша движение мыши и желая уловить ее. Потом он строго посмотрел на дверь, и я подумал, что он собирается заглянуть в дымоход, но вместо этого он перегнулся через стол и хрипло сказал:
"Бумаги!"
— Какие бумаги? — удивленно спросил я.
— Твои мысли так сосредоточены на юной леди, что ты забываешь обо всем остальном. Разве вы не помните бумаги, которые так хочет заполучить граф Вестпорт?
Я откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на Аккорда; но глаза его не желали встречаться с моими, и поэтому он стал размышлять о том, чтобы снова наполнить свою чашку, причем горлышко бутылки дрожало о край, как будто у нее стучали зубы.
Мой отец говорил, когда мужчина боится встретиться с тобой взглядом, будь готов к тому, что он встретится с твоим кулаком. Я не помнил, чтобы говорил доктору об этих самых бумагах, о которых, по правде говоря, в последнее время я почти не думал, а другие более важные вещи вытесняли их из головы.
— Откуда вы знаете что-нибудь о газетах? — сказал я наконец.
"О, твоя память чиста, оставив тебя!" — воскликнул маленький доктор, словно чаша вина, которую он выпил, вернула ему мужество. — Ты рассказал мне все о бумагах, когда мы были в Кенсингтонских садах.
— Если да, — говорю я, — то я должен был еще сообщить вам, что подарил их самой леди Мэри. Я ведь говорил тебе это?
— Вы мне это сказали, конечно; но я думал, вы сказали, что они снова вернулись в ваше владение. Если я ошибаюсь, то это совсем неважно, и о них нечего сказать. Я просто разговариваю с вами как друг, и я подумал, что если у вас есть бумаги здесь, в вашей комнате, было бы очень небезопасно оставлять их без защиты у себя или у кого-то, кому вы можете доверять. Я только говорил как ваш доброжелатель, потому что не хочу слышать, как вы плачете, что вы ограблены, а мы в конце концов не достанем ни вора, ни добычи.
Он говорил с большой искренностью и хорошим юмором, и единственное, что вызвало у меня подозрения, это то, что я хоть раз в жизни не мог припомнить, чтобы упоминал при нем о бумагах, но весьма вероятно, что говорил; ибо, как говаривал мой отец, ирландец говорит больше, чем записывающий ангел может записать в свой самый загруженный день, и поэтому ему повезло, что все, что он говорит, не обвиняется в нем. Мне показалось, что мы говорили больше о скандале, чем о газетах в парке, но все же я могу ошибаться.
