— Очень хорошо, доктор, — весело воскликнул я. — Это бумаги, и, честно говоря, граф хотел бы напасть на них своими старыми когтями. У вас есть какие-нибудь предложения?"
— Что ж, мне кажется, О'Радди, что если бы граф пронюхал о них, было бы проще всего обыскать вашу квартиру в ваше отсутствие.
— Совершенно верно, — согласился я, — так что бы вы сделали с бумагами, если бы были на моем месте?
— Если бы у меня был друг, которому я мог бы доверять, — медленно сказал доктор Хорд, — я бы отдал ему бумаги и сказал, чтобы он бережно относился к ним.
— Но почему бы не носить их в собственном кармане? Я попросил.
— Мне показалось, что в прошлый раз, когда они были там, они не были в безопасности, — довольно любезно сказал Доктор. — Видите ли, О'Радди, вы станете заметным человеком, как только граф узнает о вашем пребывании в городе. Носить бумаги на себе было бы самым небезопасным из того, что вы могли бы сделать, это гарантировало бы вам удар в спину, так что от бумаг в дальнейшем мало пользы. У меня нет желания вмешиваться в ваши дела еще больше, чем в настоящий момент, но тем не менее я легко мог бы взять на себя заботу о пакете для вас; тогда бы ты знал, где это.
— Но могу ли я быть уверен, что знаю, где вы были? сказал я, мое первое подозрение о нем вернулся ко мне.
Маленький Доктор рассмеялся.
"Меня всегда очень легко найти, — сказал он. — Но когда я предложил взять бумаги, это было сделано просто на тот случай, если у такого незнакомца, как вы, не будет рядом с собой более быстрого друга, чем я. Если у вас есть такие, то советую вам отдать бумаги на хранение ему".
— У меня нет настоящего друга в Лондоне, о котором я знаю, — сказал я, — кроме Пэдди.
— Именно то самое, — радостно воскликнул доктор, тотчас же рассеяв все мои сомнения относительно него. "Самая вещь. Я бы отдал документы Пэдди и сказал бы, чтобы он защищал их ценой своей жизни. Я уверен, что он это сделает, и ты будешь знать, где найти их и его, когда они тебе понадобятся. Но ехать от "Свиньи и Репы" прямо на другой конец города, взяв с собой двух ваших слуг, не оставляя никого для охраны важных для вас бумаг, кажется мне верхом глупости. Я просто наполню еще одну чашку и пожелаю вам спокойной ночи и удачи на завтра.
И с этими словами маленький человечек осушил бутылку, прощаясь с великим излиянием и прося у меня прощения за то, что упомянул о бумагах, сказав, что они были в его мыслях в течение последних дней или двух, и, чувствуя дружелюбие ко мне, , он хотел предостеречь меня, чтобы я не оставлял их без присмотра.
После того, как он ушел, я много думал о том, что сказал доктор, и удивлялся про себя, что я когда-либо сомневался в нем; ибо, хотя он был человеком, очень склонным к разговорам, тем не менее он был чрезвычайно дружелюбен со мной с самой первой ночи, когда я встретил его, и я считал себя стыдным за то, что теряю доверие к своему ближнему здесь, в этом большом городе. из Лондона, потому что в Ирландии мы полностью доверяем друг другу; и в самом деле, мы находимся под некоторым принуждением в том же самом вопросе, потому что в этом так мало денег, что если вы не верите человеческому слову время от времени, вам нечего больше брать.
ГЛАВА XXVII
В ту ночь я хорошо спал, и когда я проснулся, было уже совсем светло. Мне казалось, что это самое прекрасное утро и как раз самое время для одинокой прогулки по прекрасным садам, пока с тобой был кто-то, о ком ты много думал. Я хорошо позавтракал, затем вынул бумаги и положил их на стол перед собой. Все они пока были в безопасности. Я не мог понять, откуда граф мог знать что-либо о моем пребывании в Лондоне, если только он не увидел меня, идущего в его собственном саду с его собственной дочерью, и затем, вероятно, он был таким ревнивым человеком, что, возможно, пришел к выводу, что я был в Лондоне, как и он сам.
После завтрака вошли Пэдди и Джем, выглядевшие такими же дерзкими, как Бларни Кастл; и когда я посмотрел на них обоих, я понял, что ни тот, ни другой не были подходящими хранителями для бумаг, которые могли сделать самого гордого графа Англии бедняком или богачом, в зависимости от того, куда они пойдут. Так что я без лишних слов сунул документы в карман и переключился на более приятную тему. Я передумал насчет маскировки и надел на спину лучшую одежду, которую мне приходилось носить. Я бы хотел, чтобы у меня были новые костюмы, для которых меня сняли мерки, но шпилька портного не позволила бы мне их получить, если бы я не заплатил ему часть денег, которые они стоили. Когда я задумался над этим, я понял, что Страммерс, конечно же, никогда не признает во мне веселую искорку моды, если только однажды видел меня оборванным и оборванным, спускающимся с дерева на своем мушкетоне. Поэтому я приказал Пэдди сказать, что они с Джемом — слуги лучшего в мире хозяина, который был большим любителем садов; что он безмерно щедр, и если Страммерс разрешит ему войти в сад через маленькую дверцу, он станет богаче, когда дверь будет открыта, чем если бы он держал ее закрытой. Я пробыл в Лондоне достаточно долго, чтобы научиться золотому методу убеждения; как бы то ни было, я не мог заставить себя встретиться с моей госпожой, и я был одет хуже, чем одна из ее собственных служанок.
Мы все были в переулке, когда церковные колокола перестали звонить, и если бы кто-нибудь нас увидел, то просто встретил бы миловидного молодого ирландского джентльмена, гуляющего воскресным утром в сопровождении двух верных слуг. Я позволил себе проползти около десяти минут нетерпения, а затем, когда переулок был свободен и все шли к церкви в ее стенах, я кивнул Пэдди, и он, с Джемом рядом с ним, легонько постучал по дверь, в то время как я стоял за стволом дерева, на которое я взобрался раньше. Поблизости не было никаких признаков доктора Корда, и за это я был благодарен, потому что до последнего момента боялся, что маленький человечек не сможет не влезть в чужое дело.
Дверь открыли с некоторой осторожностью, пропуская Пэдди и Джема; затем она закрылась, и я услышал, как засовы встали на свои места. Но в то воскресное утро я вскоре услышал больше, чем болты. Послышался стук палок, и я услышал крик, который вполне мог долететь до самой "Свиньи и Репы", хотя до нее было много миль. Я узнал крик Пэдди, а затем Джем Боттлс выругался на хорошем английском языке, а пронзительный голос окликнул:
"Поймай рыжую; он злодей, которого мы хотим!"
Среди разных восклицаний, проклятий и других построений речи, смешанных, я думал со смехом, я бил плечом о дверь, но с тем же успехом я мог бы попытаться сломать саму стену. Дверь была прочной, как Макгилликадди Рикс. Я знаю, когда меня бьют, не хуже любого другого, и, не теряя больше времени, я бежал так быстро, как только мог, вдоль стены, из переулка и так к передней части дома. Главный вход был защищен большими воротами из кованого железа, которые время от времени открывал мужчина в маленькой каморке хижины, служившей сторожкой. Мужчины там не было, а ворота были заперты; но часть одного из огромных крыльев из кованого железа была маленькой калиткой, которая стояла приоткрытой. Я толкнул ее и беспрепятственно вошел внутрь.
Деревья и кусты скрыли от меня сцену, происходящую за маленькой деревянной дверью. Я бросился через подлесок и оказался на краю широкой лужайки, где происходила такая замечательная схватка, какую любой человек мог бы пожелать видеть. Джем Боттлс прислонился спиной к деревянной двери и возился с толстой палкой; полдюжины высоких парней в ливреях демонстративно атакуют, но держатся вне досягаемости его оружия. Бедный Пэдди лежал широкой спиной на дерне, и, похоже, они пытались сорвать с него одежду, потому что еще полдюжины были на нем сверху; но я могу сказать это в его пользу, Пэдди использовал свои большие ступни и прекрасно выполнял их. То и дело он сажал сапогом в переднюю часть сытого лакея или младшего садовника и отправлял его в полет. Казалось, здесь собралось все домашнее хозяйство, и трудно было поверить, что в одном особняке может быть такая толпа. Там был граф Вестпорт, а рядом с ним стоял этот маленький негодяй, доктор Корд.
Но сама графиня руководила операциями. В руках у нее была эбеновая палка, и, когда Пэдди пнул одного из ее подчиненных, энергичная старая дама ударила опрокинутого слугу, чтобы заставить его снова вступить в бой. Это была захватывающая сцена, и Доннибрук не имел к ней никакого отношения. Все они были обращены ко мне спиной, и я просто кипел от радости при мысли о том, какой сюрприз я собирался преподнести им, потому что я обнажил свой меч и скривился с вызовом на губах, когда крик о том, что никто не ответил наименьшее внимание обратило мой разум совсем в другое русло.
Одно из окон на первом этаже было открыто, и на подоконнике склонилась сама леди Мэри с покрасневшим от гнева лицом.
"Отец! Мать!" воскликнула она. "Как вам не стыдно за себя, устроив такой переполох воскресным утром? Отзовите слуг оттуда! Отпустите двух бедолаг! О, позор, позор тебе".
Она заламывала руки, но, как я уже говорил, никто не обращал на нее ни малейшего внимания, и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них слышал ее, потому что Пэдди никоим образом не хранил молчание. Он принял на себя худший из всех ударов, которые обрушились на него в яростном крике.
"Мертер! убить!" он крикнул. — Позвольте мне встать, и я вышвырну вас всех на середину графства Клэр.
Никто, однако, не воспользовался этим щедрым предложением, но старались держаться подальше от его разных ступней, и графиня тыкала его в ребра острием своей черной палки всякий раз, когда она не клала его на спину. из ее слуг.
Так вот, никто никогда не может сказать, что я был отсталым, когда шло доброе старомодное соревнование, и тем меньше праздности с моей стороны было заметно, когда мои друзья были вовлечены в драку. Конечно, я всегда был достаточно нетерпелив, даже когда это был спор с незнакомцем, и мне интересно, что мой отец подумал бы обо мне сейчас, увидев, как я отклоняюсь от прямого курса битвы и снова вставляю свой непораженный меч в ножны. Лицо в окне заставило меня забыть и друга, и врага. Леди Мэри была единственным членом семьи, которого не было на лужайке, и она неслыханно протестовала против насилия над двумя бедняками, которые были там, потому что их пригласил младший садовник.
В мгновение ока я увидел, что дом опустел после первого крика. Двери были оставлены широко открытыми для всего мира. Я спрятался за деревья, пробежал по усыпанной гравием дорожке, перепрыгнул через три каменные ступеньки и, прежде чем вы успели произнести "Баллимаггинс", оказался в самом великолепном зале, в который я когда-либо ступал. Это был квадратный дом с лестницей посередине. Я мысленно удерживал направление окна, в котором появилась леди Мэри. Быстро, как болотный рысак откликается на приглашение выпить, я поднялся по этой парадной лестнице, повернул направо и подошел к двери, напротив которой, как я предположил, было окно, в которое прислонилась леди Мэри. Я постучал в эту дверь костяшками пальцев и вскоре услышал сладкий голос самой очаровательной девушки на свете, с каким-то смятением в голосе требующий:
"Кто там?"
— Это я, леди Мэри! — сказал я. — Тот самый О'Радди, который умоляет о привилегии поговорить с вами.
Я услышал хлопанье закрывающегося окна, затем звук легких шагов по полу, и после этого она сказала срывающимся голосом:
— Я буду рад, если вы войдете, мистер О'Радди.
Я попробовал дверь, но обнаружил, что она заперта.
— Как я могу войти, леди Мэри, — говорю я, — если вы приставили против меня засовы?
— Засовов нет, — сказала леди Мэри. "Ключ должен быть снаружи. Я заперт. Найди ключ и открой дверь".
Была ли когда-нибудь более восхитительная фраза, сказанная мужчине? Мое сердце было в моем горле от радости. Я взглянул вниз, и там точно застрял ключ. Я сразу же повернул его, потом вытащил из замка и открыл дверь.
— Леди Мэри, — говорю я, — с вашего позволения, мне кажется, дверь следует запереть изнутри.
С этими словами я просунул ключ через дальнюю часть двери, закрыл ее и запер. Затем я повернулся к ней лицом.
Комната, было ясно видно, была гостиной дамы, будуаром, как его называют во Франции, словом, которое очень любил употреблять мой отец, поймав его во время похода в ту прикольная страна. Будуар был полон сладостями и очаровательными кружевными лакомствами, мягкими стульями, книжными шкафами, письменными столиками и письменными корзинами тут и там; но лучшим украшением, которым он обладал, была девушка, которая стояла теперь посреди комнаты с хмурой бровью, которая была очень к лицу. Да, ее брови были нахмурены, хотя я ожидал улыбки на ее губах из-за сердечного приглашения, которое она дала мне войти.
И вам, и мне кажется, что если бы дама терпела унижение быть запертой в своей комнате, как если бы она была ребенком шести лет, то она с радостью приветствовала бы человека, который пришел и освободил ее. Так вот, мой отец, который был мудрейшим человеком со времен Соломона, — и действительно, когда я слушал его, я часто думал, что Соломона перехваливают, — мой отец говорил, что в женщинах нет никакой тайны. "Вы только подумайте, — говорил он, — что сделал бы при известном случае разумный человек; затем сконфигурируйте в своем уме прямо противоположное, и именно это и сделает женщина". Человек, побывавший в тюрьме, протянул бы руку и сказал: "Да благословит тебя Бог, О'Радди; но я рад тебя видеть. И вот эта прекрасная дама стояла посреди своей комнаты, глядя на меня так, как будто я был грязью под ее ногами, и ворвался к ней, вместо того чтобы быть приглашенным, как человек чести, войти.
— Ну, мистер О'Радди, — сказала она, высокомерно запрокинув голову, — почему вы стоите и околачиваетесь в дамской беседке, когда ваших последователей бьют на лужайке снаружи?
Я не могу передать вам точные слова леди Мэри, потому что я был так поражен их произнесением; но я даю вам очень хороший комментарий к ним.
— Это избиение моих людей? Я сказал. — Трот, вот за что я им плачу. И тот, кто дает им хорошую трепку, избавляет меня от хлопот. Я видел, что Пэдди был на газоне, но он сын старого дерьма и вряд ли будет возражать, если его бросят на мать. Но если вас беспокоит Джем Боттлс, то, по правде говоря, мне больше жаль тех, кто находится в пределах досягаемости его палки, чем Джема, стоящего спиной к стене. Бутылки могут позаботиться о себе в любой компании, потому что он отличный разбойник с большой дороги.
Мне всегда нравится упоминать все, что идет в пользу мужчины, и поэтому я рассказал ей, какую профессию выбрал Бутылка. Она тряхнула головой и бросила на меня взгляд, в котором было что-то вроде презрения, что было далеко не приятно выносить. Затем она начала ходить взад и вперед по комнате, и было ясно видно, что моя госпожа далеко не довольна мной.
"Бедняги! Бедные верные товарищи! Вот что получается, если хозяином является дурак.
— В самом деле, ваша светлость, — сказал я, выпрямляясь во весь рост, не так уж и далеко не доходивший до самой двери, — бывают вещи похуже, чем удары доброй, честной дубины. Вы могли бы лучше сказать: "Вот что приходит к господину с двумя дураками в качестве слуг".
