— Ты что-то говорил о нападении?
— Анмай ставит мины. Термоядерные. Вероятно, очень мощные. В крупнейших городах, в горах, везде. Даже в космосе, замаскированные под астероиды. Такие вещи используют, когда нет уже никакой разницы — жить или умереть, и может быть лишь одна причина...
— И давно они это делают?
— Точно я не знаю. Ещё десять лет назад...
Аннит беззлобно рассмеялся.
— Донос — великая сила, но ты плохо нацелил её. Ты помнишь, как давно мы появились здесь, нет? Вообще-то это скверная новость — но не для Вэру, а для тебя, и для меня тоже. Для всех нас. Это значит, что у него есть враги, о которых мы не знаем. Враги Извне. Из космоса. Может, и не совсем враги, но раз он так их боится, они заведомо сильнее его. Ты нашел то, что мы пропустили — и поэтому я благодарен тебе. Но всё же, Габриэль, ты не сможешь вернуть прошлого. Уже очень скоро всё изменится — и ничто не останется таким, как прежде.
Габриэль не ответил.
* * *
Малле ещё никогда не бывал в жилой части транслайнера Хеннат и потому с любопытством осматривался. Хеннат славились своими биоформами, и сейчас они трое — Анмай, он сам и Охэйо — изучали бортовой зоопарк. Это было примечательное помещение — труба диаметром метров в восемь и, казалось, бесконечной длины. Она едва заметно изгибалась, замыкаясь в двухмильное кольцо. Стены её состояли из больших многогранников, окантованных сталью и покрытых темно-фиолетовым мехом. В их стыках сияли неправильные отрезки узких щелей, заполненных чистым пламенем — оно могло сжечь, если его коснуться. Чаще всего пламя было желтовато-синим, но попадалось и золотисто-белое и мертвенно-зеленое.
Кое-где в стенах трубы зияли огромные бронированные окна — в ней царила невесомость, так что окна попадались везде, но неравномерно, иногда поодиночке, иногда группами, окаймленные многогранниками стальных рам — прозрачные, словно воздух, массивы кварца в полметра толщины. Они открывались в огромные, неправильной формы камеры, залитые чистым голубоватым светом. В каждой жил особый вид существ, приспособленных к невесомости — иногда радужно-пёстрых, покрытых мехом и невыразимо прекрасных, иногда — черно-зеленых, осклизлых, кошмарного вида тварей с длинными щупальцами и длинными шипами. Разнообразие красоты и кошмаров казалось бесконечным. Многие твари были более чем человекообразны, и сочетание прекрасных тел с множеством щупалец и клыкастых ртов не на шутку пугало.
— Многие из них разумны, — сказал Охэйо, перелетая от окна к окну. Он беззвучно скользил в воздухе, легко отталкиваясь от стен босыми ногами. — И на свободе они стали бы смертельно опасными. Но этого никогда не случается. Когда кто-то из Хеннат хочет, тут бывают бои. Красота против ужаса. Это потрясающее зрелище. Очень познавательное. Чем красивее существо, тем эффективнее оно убивает. Совершенная красота смертоносна.
Анмай с тревогой оглянулся на множество снующих по туннелю марьют, гибких и смуглых, какие нравились Хеннат — юноши и девушки, одетые лишь в куски яркого шелка, обернутые вокруг бедер. Их волосы были тяжелыми и черными, полунагие тела — стройными и крепкими. Их выпуклые мускулы, туго обтянутые гладкой кожей, точно прилегали друг к другу, словно пластины брони. Они легко перепархивали от одного окна к другому — совершенно бесшумно и так быстро, что казались призраками. Ледяной страх колыхнулся и в груди Маллы, тотчас исчезнув — такое совершенство движений и впрямь уже не казалось привлекательным. Оно немного пугало, напоминая о быстроте удара смертельно опасной ядовитой змеи.
Теперь Малла знал о своем роде уже гораздо больше: рассуждения сарьют о том, что создать полноценные личности нельзя, оказались, мягко говоря, лукавством. Истинная причина была в том, что марьют часто превосходили своих творцов по уму и другим душевным качествам, а выносить такое было трудно — сарьют могли усовершенствовать свои создания, но не могли усовершенствовать себя. Сейчас у них не осталось выбора: индустриальное освоение Йалис требовало множества умов, обладающих творческим мышлением. Это новая генерация боевых марьют умела не только виртуозно пользоваться уже известным оружием, но и сама изобретать его. Впрочем, их творческие интересы могли склоняться к любой области.
— Кажется, всё это вас беспокоит, — ровно сказал Охэйо. — Мы можем поговорить в более мирной обстановке.
Резко толкнувшись ногой, он пересек коридор и нырнул в щелевидный проход. Зоопарк был неподвижен относительно всей массы транслайнера, и, чтобы покинуть его, приходилось прыгать в многометровую упругую бахрому — она постепенно уравнивала скорость прыгуна со скоростью вращения жилых отсеков. Эта процедура, как и обратная, была несложной, — и не слишком приятной. Малле каждый раз казалось, что его увлекает лавина.
Охэйо, как всегда, точно выбрал время — он вышел рядом с отведенным ему отсеком. Малла последовал за ним. Анмай немного задержался, запутавшись в бахроме, но через минуту появился и он.
Жилища Хеннат, по контрасту с общими помещениями транслайнера, были отделаны относительно скромно. Лифт вынес их в круглый, совершенно пустой зал, откуда радиально расходилось шесть туннелей, похожих на трубы из покрытой белой эмалью гладкой стали. Стеклянные полосы на потолках казались застывшими ручьями ослепительного света. Они впадали в кольцо, опоясавшее свод зала. Узкие полы покрывала серая, упругая масса. Здесь оказалось тепло и очень тихо.
Они свернули направо, потом дважды налево. Туннели скрещивались, упирались в тупики, где под потолком темнели узкие и длинные проемы воздушки, запертые блестящими решетками. Контуры дверей были едва заметны.
Охэйо, нагнувшись, заглянул в узкое зеркально-черное окошко рядом с одной из них. Вогнутая панель мягко вдавилась дюйма на два и так же мягко ушла вбок, открывая полумрак обширной комнаты, освещенной лишь мерцающими на стенах экранами и разгороженной рядами низких, по грудь, шкафчиков и застекленных полок, забитых множеством вещей, которые Охэйо считал нужными.
— Проходите, — рассеянно сказал он, — устраивайтесь, где хотите.
Малла осторожно зашел, осматриваясь. Сердце его взволнованно забилось — прежде Охэйо не водил его сюда. Среди прочего он увидел ряд плоских шкафов из прозрачного до невидимости стекла. Их заполняла плотная масса мелких механизмов — сложные фасонные детали, бесчисленные шестеренки, стержни, рычажки. Всё было сделано очень изящно и точно.
— Что это? — спросил он.
— Это? — Охэйо обернулся. — Вычислительная машина. Механическая. Прелесть, правда? И работает совсем не так скверно, как можно было бы подумать.
Он на минуту замер у маленького пульта и машина ожила. Жужжали шестеренки, клацали, выдвигаясь, стержни, одни её части останавливались, другие вновь включались. Если смотреть издалека, движение бесчисленных деталей вспыхивало и гасло, словно мерцание пламени. Малла наблюдал за ней, как завороженный — пока Охэйо не выключил машину. Впрочем, он заметил, что и Анмай с трудом оторвал взгляд от этого механического чуда.
— Мы все, мальчишки, похожи, — ухмыляясь, прокомментировал Охэйо. — Машинки, девчонки, оружие, драки, войны...
— Зачем я здесь? — опомнившись спросил Анмай. — Ты же не для этого меня сюда пригласил.
Охэйо рассматривал свою ладонь так внимательно, словно никогда раньше её не видел.
— Что? А, нет. Знаешь, есть вещи, о которых стоит говорить, а есть такие, о которых говорить не следует. Конечно, тебе выбирать, о чем говорить и когда — но лишь пока это касается только тебя. Может, они и не твои союзники, но и не наши друзья. Я никого ни в чем не обвиняю, но...
— Как ты узнал?
— Габриэль сказал мне, — рассеянно заметил Охэйо, всё ещё разглядывая руку. — И не пробуй разыграть невинность — теперь я и сам это вижу. У нас тоже был проект "Возрождение" — не знаю, как он у вас называется. Когда растешь в доме его создателей, трудно не понять, что к чему... Думаю, это интересная история. Только, ради Бога, не нужно вранья. Если приходиться, я обязательно допытываюсь до истины, — но, знаешь, от вони паленого мяса меня мутит, а от вида крови делается дурно. Я этого не люблю, не выношу, понимаешь?
— Вы уже получили все наши знания. Ты же всё равно убьешь меня, когда вам придется покинуть Сарьер?
Охэйо растопырил пальцы.
— Возможно, тебе будет смешно, но я не знаю. Было бы логично не оставлять следов, правда? С другой стороны — какая между нами разница? Если я возьму лассу, через минуту ты превратишься в вопящий кусок мяса, готовый выдавать и предавать без конца. Но и я на твоем месте вел бы себя не лучше. Ты хочешь создать совершенный мир — как ты его видишь — но и я хочу того же. Так что, может быть, хватит играть в чепуху, вроде героев и тиранов? Кто они и почему вы их боитесь?
Анмай сел и, подперев ладонью голову, с минуту молча смотрел на Охэйо, словно в удивлении.
— Вы оснастили Парящую Твердыню контрольными устройствами. Мы не можем пользоваться Эвергетом без вашего разрешения. Я...
Не отводя глаз от ладони, Охэйо вскинул левую руку. Узкий черный корпус лассы в ней искрился индикаторами. Эта молчаливая демонстрация длилась лишь мгновение, но Анмай замолчал.
— Я полагаю, что торг здесь неуместен, — рассеянно заметил Аннит. Он подогнул пальцы, изучая свои коротко подрезанные ногти. — Я ненавижу причинять боль. Но, знаешь, сломать кого-то наслаждением гораздо проще — хотя и не менее противно.
Словно очнувшись, он поднял голову, взглянув в глаза Анмая. Лицо у него было серьёзное.
— Контрольные контуры необходимы. И без того кое-кто из нас теперь может подумать, что вам оставлено слишком много свободы. И потом, разве у нас — у всех — есть выбор? Мы должны защищать этот мир — потому, что другого мира у нас нет.
Анмай тихо засмеялся.
— Ты прав. Ладно. Эта история началась в одном человеческом мире, — он говорил ровно, задумчиво, совсем без эмоций. — Он достиг довольно высокого уровня развития. Потом появились йахены. О, они вовсе не были захватчиками или врагами. Напротив, они несли людям знания, которые были выше всех их представлений. Только вот человек, который приобщался к ним, переставал быть человеком — психологически, по крайней мере. Наверно, это неизбежно. Большинство из них понимало и принимало это. Но не все. Некоторые хотели всё это прекратить, остаться собой. Им не отказывали в этом праве, но привычный им мир таял с каждым днем. Они протестовали, но их никто не хотел слушать — может быть, потому, что они не имели столь высокого знания. Зато у них было оружие и ненависть — ничего больше им уже не осталось. Разумеется, они понимали, что неправы. Но, знаешь, иногда бывает так приятно поступать неправильно...
— И они напали на йахенов?
— Они не были настолько глупы. Их целью стали люди, Изменившиеся. Несмотря на все свои новые способности, они даже не подозревали о их планах — может быть потому, что просто не могли их представить. И для Изменившихся наступил судный день...
Сначала казалось, что Отставшие просто сметут их всех. Йахены не вмешивались. Им, наверно, было всё равно. Отставшие истребляли тех, кто пошел за ними — сотнями, тысячами, миллионами. Изменившиеся не признавали насилия и сдавались легко. Но вот потом... потом...
— Они вновь изменились. Вернули себе жестокость.
— Да. Отставшие даже не подозревали, какими они могут быть бойцами. О, они никого не убивали — разве что без этого уже никак не удавалось обойтись. Фанатики, конечно, почли за счастье быть убитыми. Остальные... они просто отняли у них всё, что может принести им вред, и очертили границы, которых Отставшие не могли покидать. Они получили ту жизнь, которую хотели — но, знаешь, у неё не было никаких перспектив. Только кое-что Изменившиеся всё-таки упустили. Они верили в то, что видят. В то, во что хотели верить. Тупые, дикие, вымирающие твари. Собственно, так оно и было, но...
— Отставшие тоже учились.
Анмай вздрогнул.
— Да. Конечно, у Изменившихся было много вещей, которых Отставшие просто не могли понять. Издали мало что увидишь, а выйти из отведенной им зоны они не могли.
— Почему?
— Там не было никакой стены, силового поля, если ты подумал об этом. Просто, если идти в ту сторону, рано или поздно ты повернешь обратно. Как бы ты не тужился, ты вдруг решаешь, что идти дальше нет смысла. И всё. С этим ничего невозможно поделать. Никакие каски, шлемы, таблетки не помогали. Потом это всё отпускало, но если они решали вернуться — всё начиналось снова. И снова. И снова. Никакой разницы.
— А Изменившиеся... они... входили к ним?
— Нет, никогда. Зачем? Они были там, где происходит что-то интересное. В Резервации ничего не происходило. Развалины, иные. Каменный век. Почти.
— Кто "иные"?
Анмай вновь пожал плечами.
— Изменившиеся поднимали всех животных до состояния разумности. Для них запиравших Отставших барьеров не существовало — может, для вящего их унижения. По мере сил те убивали их, — а они защищались, конечно...
Аннит счел за благо не углубляться в эту тему.
— Отставшие были перебиты разумными зверями?
Анмай слабо улыбнулся.
— Если бы так... Лучшие из них — самые хитрые — укрылись под землей, — пояснил он, устраиваясь в кресле. — В том мире и до прихода йахенов в ней было много всего, — а после и того больше. Пожалуй, это стало вынужденной мерой. Иные были хорошими бойцами, знаешь ли, — достаточно хорошими, чтобы обычно побеждать людей с примитивным оружием. Численность Отставших на поверхности всё время падала, но это было что-то вроде ваших марьют, — имитация. Они не могли говорить — и писать, разумеется — чтобы не сказать лишнего. А настоящие уже не выходили наверх. Ни при каких условиях.
Малла вздрогнул, почувствовав в груди холодок. То, что он слышал, нравилось ему всё меньше.
— Знаешь, чтобы не тянуть... все Изменившиеся умерли. Отставшие украли их знания — не все, разумеется, но те, которые дают силу — и убили их. Йахены слишком поздно поняли, что происходит. Пока они решали, допустимо ли в данном конкретном случае применять насилие, Отставшие сбежали. Им удалось построить что-то вроде... блуждающего мира. Я могу показать тебе эту штуковину. Отсюда можно связаться с Парящей Твердыней?
— Почему нет?
Они склонились над пультом, что-то увлеченно объясняя друг другу. Малла терпеливо ждал. Охэйо и Анмай напоминали ему сейчас друзей-подростков, которым не терпится разобраться в чем-то новом. Через минуту засветился самый большой экран, — мультипланар, занимавший полстены.
— Эта штуковина называется Клеххат, — пояснил Анмай, показывая в заполнившую экран темноту.
Малла не сразу понял, что уже давно видит её — темный силуэт Клеххат сливался с чернотой пространства. С минуту юноша смотрел на её широкий ступенчатый хребет, увенчанный плоскими коробками надстроек — он тускло отблескивал, словно стоячая вода, и был усыпан огнями, темно-лиловыми и сиявшими желтоватой ядовитой зеленью. Поперечные ребра соединяли с хребтом квадратные и усеченно-конические массивы защитных силовых башен. В его задней части виднелись пирамиды реакторов. Передний торец Клеххат дыбился беспорядочной толчеей плоских, как линейки, горизонтальных рубчатых башен, и мертвый свет металлически отблескивал на их глухой поверхности. Струи светящегося газа выходили из тонких боковых труб, рассеиваясь пугающе огромной синевато-желтой туманностью. В ней плавали круглые облака холодного голубоватого света — он струился, переливался, как живой. В облаках танцевали более яркие сгустки, испускающие тонкие лучи.
