И у нас был Высоцкий

- Даже так?

- Только так и никак иначе! В этом вопросе, как пел Владимир Семёнович, 'я себе уже всё доказал'...

Беседовал Юрий Коденцев

'Воронежский курьер',

2008, ? 83, 26 июля

P.S. от автора.

9 сентября 2009 года в Воронеже открыли памятник Владимиру Высоцкому работы скульптора Максима Дикунова.

Ну, поломали-поломали с годик, как это у нас водится, вокруг него копья, да и успокоились.

Нет, а чего волноваться, в самом-то деле?

По-моему, памятник хороший, и он стал уже неотъемлемой частью культурной среды Воронежа. Думаю, так...

P. P. S. — 2018. МОСКОВСКИЙ ВОЯЖ

Это весьма оригинальное 'путешествие' произошло летом далекого 1988 года. Центрально-Черноземное книжное издательство, в котором я трудился младшим редактором редакции художественной и детской литературы, решило выпустить первый в стране 'толстый' сборник стихов и прозы Владимира Семёновича Высоцкого 'Не вышел из боя', и так уж случилось, что подготовка текстов той книги была поручена мне.

Готовил я их, разумеется, не один. Активно помогал мне лучший знаток творчества Высоцкого в Воронеже Александр Сергеевич Чаплыгин, а главным в этом процессе был заместитель председателя Комиссии по литературному наследию поэта, его ближайший и преданнейший друг, актер Московского художественного академического театра Всеволод Абдулов.

Подготовка книги длилась почти год. Я практически не вылезал из Москвы, 'квартируя' у Всеволода, и основные перипетии той работы описал позже в своего рода 'триптихе' — трех очерках: 'И у нас был Высоцкий...', 'А у нас был Абдулов...', 'Гениально любил людей'. Но вот об одном маленьком и в чем-то забавном происшествии я там не рассказал, лишь упомянул вскользь в интервью корреспонденту газеты 'Воронежский курьер' Юрию Коденцеву в 2008 году.

Случилось же тогда вот что.

Жаркий месяц июль. Пятница. Конец рабочего дня. И вдруг — звонок в производственный отдел ЦЧКИ из типографии 'Коммуна', которая будет печатать сборник: 'В понедельник утром ждем последнюю вёрстку Высоцкого. Если не привезете, переключаемся на телефонный справочник, а вашего Высоцкого откладываем на следующий месяц'.

Все в растерянности — как это 'откладываем'?! А я в растерянности еще и потому, что вёрстка эта... в Москве, на последней же читке у Всеволода Абдулова.

- ...Поезжай, — сказал директор издательства Свиридов. — До понедельника два дня, успеешь.

- Да успею, — кивнул я. — Конечно, успею.

Однако...

Ох-х, традиционная и любимая наша лень-матушка!.. Ну, не хотелось, очень не хотелось тратить на поездку оба выходных, и я коварно решил: а обернусь-ка одним днем — в воскресенье утром на самолете в Москву, а вечером назад, делов-то! Самолеты в столицу и обратно тогда через каждый час, словно трамваи, летали. А билет стоил восемь рублей, как купе в поезде.

Ну и улетел. Через час же приземлился в Быково, оттуда — на электричке в Москву, к Абдулову. Пробыл у него до вечера, забрал вёрстку — и в аэропорт.

Подхожу к кассе:

- Один билет до Воронежа.

И... сюрприз:

- До Воронежа на сегодня билетов нет.

...Приплыл... И что теперь? Опять в Москву? На поезд? А когда там поезд? Не помню. Да и неохота тащиться из фактически уже Подмосковья снова в Белокаменную, чтоб ей...

И тут я брякнул. Не иначе озаренье, а вернее, помраченье какое-то накатило. Зыркнул на огромную карту авиалиний на стене — и брякнул:

- Тэ-э-к, и что у нас поближе к Воронежу? Вроде Белгород? Ну, девушка, тогда давайте до Белгорода...

Старенький 'Ан 24' выруливает на полосу. Взлетаем. Летим. И вдруг...

И вдруг погода начинает портиться. Куда-то исчезло яркое солнце с голубым небом. Теперь кругом сплошная тусклая серость, и земля в иллюминаторе абсолютно не видна. А вскоре — уже на подлете к Белгороду — разразилась самая настоящая гроза. Огромные черные тучи, молнии полыхают то там, то тут. Но самое неприятное — внезапно пошли воздушные ямы. Наш рыдван начал резко проваливаться вниз, однако, к счастью, через секунды вновь карабкаться наверх. На борту паника: женщины голосят благим матом, дети рыдают. Девушка-соседка, вся в слезах, чуть не до крови впилась своим маникюром мне в руку. Да и мужики — бледные, как стюардессы...

Но, слава богу, пронесло. 'Ямы' кончились. Садимся в Белгороде в состоянии и настроении дважды рожденных. Вылетаю, перепрыгивая через лужи, из аэровокзала и спрашиваю у кого-то, где в Белгороде автостанция. А вон, отвечают добрые люди, вон и тычут пальцем в кирпичную (или бетонную, уже не помню) коробку метрах в трехстах.

Да это просто везенье! Бегу, ёжась от дождя и прижимая к груди полиэтиленовый пакет с заветной вёрсткой. Когда до коробки остается с сотню шагов, из-за нее степенно выезжает междугородний 'Икарус', выруливает на автостраду и, газуя и поднимая, как катер на реке, с асфальта волны и брызги, уносится вдаль.

Врываюсь в автостанцию и ныряю к окошку кассы:

- Здравствуйте, девушка! Один билет до Воронежа.

Девушка пожимает плечами:

- А последний рейс на Воронеж только что ушел. Да вы его, наверно, видели.

- В-видел... — ошарашенно бормочу я. — Видел...

И что делать? Уставился на карту-схему под потолком: ну-ка, ну-ка, что там поближе к Воронежу?

О, Старый Оскол!..

Стемнело. Я трясусь в древнем раздолбанном 'ЛАЗе', который периодически подскакивает как козел на рытвинах и ухабах такой же раздолбанной дороги. В салоне всего семь-восемь пассажиров: пожилые местные тетки да молодая мамаша с девочкой лет пяти.

Снова начинается гроза, и оказывается, что автобус наш — почти кабриолет. Струя воды сквозь дырявую крышу обрушивается мне на голову и на край пакета с вёрсткой, который я самоотверженно накрываю собственным телом. Ищу местечко, где не течет. Нашел. Не течет, а только капает, но мне это уже как слону дробина — футболку и джинсы хоть выжимай. Тетки возмущенно кудахчут, девочка хнычет. Прекрасно их понимаю: был бы теткой или девочкой, сам бы и кудахтал, и хныкал.

...Без малого полночь. Старый Оскол. Водитель 'ЛАЗа' высадил нас у небольшого домика — 'Это автостанция' — и вместе со своим шедевром советского автопрома мгновенно растворился в ночи. Мои попутчицы тоже махом исчезли; да понятно, разбежались по домам.

Меня же ждал новый сюрприз: темные окна автостанции и громадный амбарный замок на двери.

А дождь всё льет, и ботинки, как и вся остальная одежда, уже промокли насквозь, потому что ночная улица давно не улица, а сплошной арык. И что прикажете делать? Куда податься?

Тоскливо озираюсь по сторонам... О чудо! — невдалеке притулилась к бордюру белая 'Волга' с шашечками. Подгребаю, водитель высовывается в окошко, спрашивает, куда подбросить, а я и сам не знаю, куда. Ну, наверное, на железнодорожный вокзал.

По дороге таксист сердечно предлагает доставить меня с ветерком прямехонько в Воронеж, но, услышав, что стоить сей гуманистический акт будет чуть ли не половину моей месячной зарплаты, я испуганно отказываюсь.

...Небольшой вокзал Старого Оскола. Мокрый до нитки и продрогший как собака интересуюсь у кассирши, будет ли скоро хоть что-нибудь на Воронеж.

Не будет. В пять утра придет харьковский поезд, но это ж сколько ждать!

- Правда, через семь минут отправляется электричка на Валуйки, — сочувственно сообщает кассирша. — Может, оттуда быстрее уедете? Билет? Да какой там билет! — машет рукой. — Бегите скорей через мост над путями на шестую платформу...

Бегу через мост над путями на шестую платформу. Заскакиваю в электричку. И правда, какой там билет — я один в вагоне, а то и во всем поезде. Падаю на деревянную лавку, вёрстку под голову и, лязгая от холода зубами, отчаливаю на Валуйки...

Причаливаю в Валуйках. Выползаю на платформу. Два часа ночи.

- ...На Воронеж? Ну да, — кивает тетенька в кассе. — В четыре ноль пять прибудет харьковский...

Ну всё! Шутка затянулась. Хватит куролесить. Буду ждать окаянный харьковский, от которого я так самонадеянно отказался в Старом Осколе.

Жду. Сжурившись на лавке у обшарпанной двери с табличкой 'Дежурный пункт милиции'. Товарищи дежурные милиционеры, выглядывая иногда из своего пункта, как кукушка из ходиков, сперва косятся на меня, мокрого, небритого, взъерошенного, с подозрением, но постепенно привыкают. Начинают подходить и другие, еще полусонные, будущие пассажиры. Светает...

Курю на платформе — и долгожданный гудок. Ур-р-а-а!.. Харьковский!..

На ватных ногах загружаюсь в вагон. Плюхаюсь на сиденье у окна. Полудремлю под монотонный стук колес.

...О! Здравствуй еще раз, Старый Оскол, и еще раз до свиданья!

И вот наконец — родимый Воронеж! Возвращение блудного сына...

Восемь утра. Малость подсохший, но еще более небритый и взъерошенный, бегу в 'Коммуну' и сдаю свою немного отсыревшую драгоценность в производственный отдел. Всё! Финита ля комедиа!..

Так завершился тот мой московский вояж, мой, можно даже сказать, служебный анабасис, то бишь, стремительный и молниеносный поход.

И замечательная книга Владимира Высоцкого 'Не вышел из боя' увидела свет точно по графику и, естественно, раньше какого-то там телефонного справочника.

Что сказать еще? Вспомнить в тысячный раз народную мудрость про не шибко умную голову и страдающие из-за нее другие части организма?

Но не только это, конечно, тем более что ведь все же, подобно досточтимому барону Карлу Фридриху Иерониму фон Мюнхгаузену, я вытащил-таки себя (пусть не за волосы и без помощи пушечного ядра) из той ситуации, в которую по собственной инициативе и влип.

А еще я вспомнил сегодня, 30 лет спустя, эту маленькую историю с улыбкой и ностальгией потому, что книга 'Не вышел из боя' стала самой первой и так и осталась самой главной книгой в моей редакторско-издательской жизни.

Да знаете, и не только издательской, а просто человеческой.

Воронежский журналист Дмитрий Дьяков назвал ее моим 'звёздным билетом'.

Он прав. Тысячу раз прав.