А скандал разгорелся шумный!
Его имя полощут на всю Европу, особенно голландцы стараются, как будто не понимают, что Нидерландам будет только лучше под его милостивым владычеством! Ежели так дальше пойдет, второй Фронды не миновать.
Кто-то людишек подогревает, но кто?
Зачем!?
Мысли были печальными.
— Мой друг, вы позволите?
В комнату скользнула темная тень.
Франсуаза Скаррон, маркиза де Ментенон. Она одна из первых согласилась побеседовать с посланниками Папы, она настаивала, что дети все равно невинны, в чем бы там ни подозревали их мать, она защищала малышек, словно львица — и Людовик был ей благодарен. А еще она была достаточно симпатична. И — умна.
С ней можно было поговорить обо всем. Она кожей чуяла королевское настроение, и все чаще Людовик задумывался — где были его глаза? Рядом с ним такая женщина, а он соблазнился на золотые кудри Атенаис.
Или та его правда приворожила?
— Мы рады видеть вас, Франсуаза.
Его величество благосклонно улыбнулся. Маркиза присела в глубоком реверансе, чуть улыбнулась. Короля невольно царапнуло простое закрытое платье, убранные в узел волосы — ничего общего с веселой легкомысленной Атенаис. И все же...
Франсуаза была красива. Темные волосы, темные глаза, нежная мраморная кожа — недаром когда-то ее прозвали 'прекрасной индианкой'. А когда к красоте добавляется ум и внутренняя сила — женщину можно опасаться.
— Что-то не так с детьми?
— Ваше величество, я опасаюсь за них. Толпы людей осаждают мой дом. Пусть малышей сейчас там нет, но... это страшно. Они кидаются грязью, они кричат такое, что мне страшно повторить...
— Я пошлю войска, чтобы разогнать этих тварей.
— Гнев людской так просто не остудить, ваше величество. Они требуют маркизу де Монтеспан — и рано или поздно ее получат.
Людовик и сам это отлично знал. Но...
— Маркиза, вы сами знаете, сколько значила для меня Атенаис.
Франсуаза не позволила себе улыбнуться, хотя отметила это важное 'значила'. Людовик уже отрекся от своей любовницы. На расправу он ее не выдаст, но...
— Народ настроен к ней очень... холодно. Вы сами помните Лекюера...
Помнил ли Людовик? Да отлично он помнил священника, который отказался дать мадам де Монтеспан отпущение грехов. Еще и высказался в весьма нелицеприятных выражениях. Конечно, Великолепная Атенаис бросилась жаловаться возлюбленному, священника строго наказали, а толку?
Как люди ее не любили, так и продолжали, а теперь вообще возненавидели.
— Я не могу отдать ее на расправу, маркиза.
— Но этого и не надо, ваше величество. Есть ведь решение, которое устроит все стороны? И я не верю, что вы, с вашим блестящим умом, до сих пор его не приняли. Хотя, конечно, это безумно тяжело. Я вам так сочувствую, сир, просто безумно...
Судя по бараньему взгляду короля — решения он в упор не видел. Но не признаваться же?
— Какое бы решение я не принял, маркиза все равно будет мертва...
Хоть суди сам, хоть отдай святошам — результат один.
— Ваше величество, но мертва — и мертва для мира, это все-таки вещи разные? И дети смогут ее навещать, и вы проявите свое милосердие. А монастырь можно выбрать... подходящий?
Франсуаза смотрела невинно. А до Людовика доходило.
И то верно, монахиня — уже не человек. И позором на ее детей это не ляжет? Не будет Атенаис, будет сестра Мария, например. Где-нибудь в глуши, там, где птица лишний раз не пролетает?
И на него уже позор не падет, он не станет закрывать королевским именем чернокнижницу. И...
Какая же умница Франсуаза. Не зря он ей детей доверил...
— Вы правы, маркиза. И монастырь уже выбран.
Франсуаза присела в реверансе.
— Я и не сомневаюсь в вашей мудрости, сир. Так я могу объяснить это детям? Что их мама, в ужасе от подозрений, решила очистить свое имя единственным возможным путем — и уйти от мира, чтобы на них не пало пятно подозрений?
— Да, разумеется.
— Благодарю вас, сир! Вы так добры...
Людовик галантно распрощался с дамой и вернулся к делам. Но сейчас ему было уже намного спокойнее. Скандал, конечно, разразится, но королевскую фамилию не затронет, а это уже отлично!
Умничка, мадам де Ментенон.
Надо будет чаще с ней общаться. И как он ее раньше не заметил?
Франсуаза тоже была довольна. Ей удалось натолкнуть короля на хорошую мысль и устранить с дороги одно из главных препятствий. Она была так близко от трона, так близко от Людовика, казалось, руку протяни, а вот воспользоваться властью не могла. Атенаис порвала бы горло любому, заподозрив в покушении на ее право или место. Сейчас же...
Интересно, какой монастырь выберет для любовницы его величество?
Франсуаза оценила бы иронию, знай она, что Людовик подумывает о парижском монастыре кармелиток, в котором уже жила его бывшая любовница — Луиза де Лавальер. А что? Короля дамы уже делили, в соседних покоях уже жили, теперь будут делить иного жениха. Вечного.
Королю, хоть он и звался Милосердным, был свойственен легкий моральный садизм. Увы...
* * *
Осада Вены проходила спокойно и даже как-то буднично. Турки подкапывались под стены, сверху их обстреливали, но методы противодействия были давно известны, так что сильного ущерба нехристям нанести не удавалось. Так, потрепать нервы.
Для обеих сторон в осаде были и свои плюсы — и свои минусы.
Плюс для австрийцев — выигранное время, невзятый город, недокорм в турецкой армии, да и союзники могут подойти в любой момент.
Минусы? Так у них тоже нервы не железные, людей намного меньше — и припасов решительно не хватает. Продлись осада полгода — сапоги варить придется.
Плюс для турок — минимальный расход людей, все-таки регулярной армии оставалось не так и много, поражения в Польше янычарам на пользу не пошло.
Минус — то же время. Поди, прокорми такую толпень? А там еще животные. А фураж никто не отменял. Сложная ситуация. Но пока обе стороны тянули время.
Тем временем собиралось Воинство Священной Лиги. Священная Римская Империя отжалела аж сорок тысяч войска. Венецианская республика на пару с Мальтой — двадцать. Поляки тут уже были представлены Яном Собесским. Слали письма и к русским, но царь отговаривался, мол, мы как только, так и сразу... а брачный договор уже подписан? Ах, нет еще?
Ну, тогда извините. Утром деньги — вечером стулья. Намеки, что так договор никогда и не подпишут, русских тоже не пугали — люди целее будут. Тем более, что Алексей Алексеевич ушел в поход, а царевна Софья торговаться умела. В ее фирме без частичной предоплаты не работали и триста лет, отмотанных назад, на ее мнение никак не повлияли. Знаем мы таких... котов Леопольдов. Сначала попользуется, а потом лапками разведет: 'денег нету, ребята, давайте жить дружно?'. И что? Заказывать его киллеру?
Всех не перестреляешь.
Так что император, скрежеща зубами, писал в Эскуриал и в Португалию. Дело двигалось, но с таким скрипом...
Турки двигались намного быстрее. Но Ян выступил бы под стены Вены, если бы ему не ударили в спину.
Дело в том, что турецкая армия была громадна. Двести тысяч — это много, очень много. И всей толпой она двигаться не могла. Она была растянута рассеяна вдоль коммуникаций. Но несколько отрядов, в которые, кстати, входили и остатки татарской конницы, мечтающие поквитаться за польский и крымский разгромы, двигались достаточно быстро.
А еще были валахи, венгры и молдаване под командованием Имре Текели. Им идти было куда как ближе, Габсбургов они терпеть не могли, а потому согласились на предложение турецкого султана.
Сулейман двигался к Вене, а войска Имре продвигались тихо, вдоль польских границ. И в нужный момент — ударили.
Легкие, мобильные, конные и оружные.
Мало того, что они ударили — еще, вот кошмар-то, вот беспорядок, начались опять волнения в Чехии. Еще не высохла там кровь, пролитая во время тридцатилетней войны. Чего уж говорить, в начале века там было более двух с половиной миллионов людей, сейчас — не более восьмисот тысяч. И оставшиеся не хотели поквитаться? За свою свободу? За навязанных на шею иезуитов?
Да там стоило только спичку поднести — и полыхнуло.
Имре и поднес.
И в тылу у Леопольда вспыхнула самая страшная война — партизанская.
Войска Имре передвигались по землям Чехии невозбранно, их встречали с радостью, а провожали с грустью. Тем более, что дисциплину Текели установил железную. И то сказать — не было у него в войске наемников с большой дороги, коим бы пограбить и потешиться. Люди Ракоци, люди Зринских, люди самого Текели, валахи — все те, кто сам натерпелся от Габсбургов.
Солдат Леопольда давили, травили, выцеливали из кустов — одним словом, им в спину стрелял каждый куст. А потому — необходимая помощь к осажденной Вене просто не пришла. Леопольд вынужден был бросить часть союзных войск под командованием Яна Собесского на усмирение бунтующей провинции — иначе он рисковал остаться аккурат с одной Веной.
Ян не возражал — ему вовсе не хотелось класть своих людей за чужие интересы. А вот погоняться за негодяями, которые мутят народ?
О, это сколько угодно!
Так и получилось, что под стены Вены вышло совместное австрийско-венецианское войско под командованием графа Эрнста фон Шатермберга.
Но птицы летят быстрее, чем идут войска.
* * *
— Готовы ли царские покои?
Софья носилась по Кремлю ураганом. Вот-вот должна была приехать Ульрика-Элеонора, а у них еще тут крокодил не ловился!
— Да все готово, Сонюшка. Успокойся.
Тетка Анна, которая надзирала за приготовлениями, смотрела ласково.
— Да я и не беспокоилась.
Соня немножко лгала.
На правах свекрови ее сегодня уже помучила боярыня Морозова, выговаривала за бесплодие.
Не брюхата ли ты, невестушка? Нет? А коли что с Ванечкой случится, род без наследника по твоей вине останется... может, ты и вообще бесплодна?
Долго Софья слушать ее не стала, но осадочек никуда не делся.
У Шан опять же...
Да, девушка была полностью покорна и мила, но... гадюки — они тоже тихие и милые. И тенденция в поведении малявки была весьма неприятная.
Пять истерик за последние двенадцать дней. Можно понять девчонку — она осталась без служанок и евнухов, которых вежливо отослали на родину... ну, как отослали? Уехать они точно уехали. А вот куда доедут?
В зависимости от политической ориентации данного персонажа. Вот евнухов точно надо передавить, большую часть, а служанок можно и оставить. Поживут в Дьяково, а там и к делу пристроим. Язык преподавать, или еще что полезное, замуж выдадим...
У Шан оказалась окружена русскими — и принялась действовать.
Слезы, крики, скандалы — и все прекращалось в присутствии Федора. Братец гладил невесту по голове и чувствовал себя большим и сильным рыцарем. А как еще, если девушка (пусть девочка, но надолго ли это) бросается тебе со слезами на шею, лепечет что-то благодарное, затихает в твоих руках...
Так и озлишься, что воспитывала в братьях ответственность.
Любовница пока помогала отвлечь Федю, но У Шан настроилась на долговременную осаду. И активно изучала язык, интересовалась христианской верой, перенимала обычаи — так, что боярыни были в восторге.
Тетки радовались — мол, помощница будет.
А Софья видела другое.
Долговременную интригу. Не привыкать этой девочке, она среди таких росла. Она будет выжидать и год, и два, и пять лет — и ударит. Рано или поздно, но в уязвимое место.
У вас паранойя?
Это еще не значит, что за вами никто не следит.
Возможно, Софья преувеличивала возможности малявки, но все, все в ней кричало о том, что в царскую семью вползла змея. И избавиться сейчас от нее нет никакой возможности, нужна хотя бы пара наследников.
Что остается?
Терпеть и ждать. И искать противовесы. В виде Ульрики-Элеоноры. Еще не приехавшая принцесса уже была обречена на дружбу с Софьей. Хороша ли она, плоха ли — царская семья должна быть безупречна. Приятно и то, что на стороне Софьи играет время. У Шан пока рожать детей не может, а вот Ульрика — вполне. И воспитывать своих детей надо в нужном духе. Да, и у китаянки детей заберут сразу после рождения.
Конечно, девушка будет сопротивляться, кто бы спорил. Но... традиция. Такая приятная и нужная штука! Или даже без традиций — отправить их с Федей куда-нибудь по делам, а ребенка оставить с кормилицами. Не тащить же малыша в дальние дали без всяких условий?
Ладно. Время что-нибудь придумать еще есть.
Эх, сложно это.
Так что Софья готовилась к приему еще одной невестки и просчитывала последствия. Вариантов было много. Ульрика окажется еще одной У Шан, Ульрика окажется неким вариантом Любавы, Ульрика окажется редкостной стервой...
Царевне заранее было грустно, а доставалось окружающим.
* * *
— Мой повелитель, позволено ли будет мне...
Сулейман раздраженно махнул рукой. Гуссейн-паша тут же отбросил льстивый тон и заговорил деловито и серьезно.
— На подкрепление выступило около пятидесяти тысяч человек. Чуть поболее, но все равно — много. И скоро они будут здесь. Тогда исход боя станет... сомнительным.
Сулейман кивнул. Глупцом он не был, книг тоже прочитал достаточно, а потому понимал — как только придет войско, они окажутся в печальном положении. Бить их будут и из города — и за городом. Его братец так и попал — в Каменце. А тут вот сам Сулейман может оказаться в ловушке.
И что делать?
— Дозволено ли будет скудоумному...
— Гуссейн!
— Мой повелитель, я бы советовал сейчас собрать войска в единый кулак и пойти на штурм. У нас достаточно людей и пушек, мы возьмем город в два дня.
— А сколько мы при этом потеряем?
— Не менее четверти.
— Вот видишь...
— Неужели моему повелителю так угодны янычары?
Угодны ли?
Спору нет, сила они хорошая. Но неуправляемая настолько, что Сулейман бы их кому хочешь сбыл. Еще и приплатил бы. А тут...
В глазах мужчины мелькнуло понимание.
— Ты предлагаешь...
— Мой повелитель, я не смею...
Глаза Сулеймана стали холодными и Гуссейн-паша поклонился.
Да, именно это он и предлагает. Начать обстрел, под прикрытием послать на стены янычар, пусть полягут одни, но по их телам пройдут другие. Вена богата, добыча будет королевской.
К тому же — будем честны, повелителю ведь не угодно двигаться далее и воевать всю жизнь? Австрии вполне хватит, можно будет даже дать кусочки свободы тем, кто изнывал под игом Леопольда. Пусть верят в своих богов, пусть ставят храмы, опять же, можно назначить род Текели вассальным правителем и выдать ему ярлык...
Мозаика складывалась легко.
Дело было за последним кусочком — взять Вену.
Потери будут громадными? Так что ж! Пусть — будут. Или — не громадными?
Последние слова визиря медом пролились на сердце султана.
— Правда ли это?
— Я готов отвечать своей седой головой, мой повелитель. Если завтра не... я сам выпью яд!
И Сулейман решился.
— Завтра с утра начнется штурм.
Гуссейн-паша поклонился, пряча в глазах хитрые искорки.
