Темная Прага

— Что здесь произошло? — спросила у инспектора графиня.

— Она украла хлеб, — пояснила жертва преступления века. Вик, как ни странно, понимала почти все, что они говорят.

Она где-то слышала, что, прожив в незнакомой стране некоторое время, начинаешь понимать язык, на котором тут разговаривают, а также начинаешь говорить самостоятельно.

— А я поймал ее, — добавил Рихард.

"Да... Поймал. А сейчас — отпусти!" — Вик дернулась, но безуспешно. Инспектор держал крепко...

— Отпустите ее, — вдруг сказала Анна.

— Отпустите меня!!!! — завопила Вик по-английски, так, для приличия. Она не ожидала, что кто-то её соберется освобождать. — Что...?! — до Вик с трудом дошло, что сейчас приказала эта графиня.

— Хм... — протянула Анна, глядя Вик прямо в глаза, так, что та вздрогнула. — Англичанка, значит... Интересно.

— Отпустите, её, инспектор, — повторила Анна чуть громче.

— Но... — синхронно возразили Рихард и Вик.

Возразили и переглянулись. В глаза инспектору смотрели два огромных, молящих, зеленых блюдца на грязной мордашке, с которой сыпались крошки так и недоеденного хлеба. Вик крепче прижалась к инспектору, стараясь спрятаться подальше от этой дамы. Казалось, за доброй и жизнерадостной молодой графиней по пятам следовала смерть, и она знала об этом. Складывалось впечатление, что смерть была её другом. Близким другом.

— Нет, графиня. Боюсь, я не могу отпустить её. Мне не нужна на улице еще одна бродяжка. К тому же иностранка, — со вздохом возразил Рихард. Страх Вик передался и ему. Это его беспокоило, и он решил с этим разобраться. На досуге. И вообще, это его прямая обязанность — убирать бродяжек с улицы, пристраивая их куда-нибудь, где они имели бы хоть какой-то шанс выжить.

Девочка снова залопотала на своем языке и, воспользовавшись замешательством инспектора, укусила его за большой палец. Рихард вскрикнул и разжал схватку; Виктория же, не забыв про батон хлеба, словно кошка прошмыгнула сквозь кольцо зевак и бросилась наутек.

Тесарж подобрал трость и, посмотрев вслед ускользнувшей от него бродяжке, раздосадовано вздохнул. Инспектор взглянул на кровоточащую ранку, и, подняв взгляд, заметил неподдельный интерес графини к его "служебному ранению". Анна рассматривала его руку, словно зачарованная.

Мартина ничего не поняла из английского лепета попрошайки, но за несколько минут сумела рассмотреть ее. На вид ей было лет 12-13, худоба и мешковатая мальчишеская одежда заставляли ее казаться младше, но была вероятность, что эта уличная девчонка не намного моложе самой Мартины. Но какой контраст между девушками... Длинные ухоженные каштановые волосы и непонятного цвета лохмы, выбивающиеся из-под помятого головного убора, белые аккуратные руки и красные от холода грязные дрожащие пальцы, простое, но добротное платье из тонкой темно-синей шерсти и куртка с чужого плеча...

— Хлеб — это ничего, — улыбнулась горничная, глядя, как сверкают пятки воровки, — я всегда могу купить еще, правда ведь, господин Тесарж? — ее рука исчезла в складках плаща, и через мгновение Мартина продемонстрировала небольшой расшитый бисером кошелек, — Пойдемте отсюда, госпожа, — девушка обернулась к хозяйке.

Взгляд Анны подобно тонкой стальной леске протянулся к руке полицейского.

— Пани Анна... — девушка встревожено нахмурилась, — с вами все в порядке?

— Да? — графиня встрепенулась, переводя взгляд на свою служанку, — Да-да, конечно... Все в порядке. Благодарю вас, господин Тесарж.

— Рад служить, госпожа, — полицейский приподнял шляпу и чуть поклонился.

— И все-таки... — Мартина заметила, как Анна оглядывается через плечо по пути к оставленному экипажу, — все-таки, почему вы отпустили ту девушку?

Анна ругала себя: как можно позволять себе вести себя так на людях! Того и гляди, она вообще перестанет себя контролировать. Спокойно, спокойно...

Девушка заставила взять себя в руки и улыбнулась. Мартина уже посматривала на нее с подозрением.

— Девочку? — переспросила она, — да пусть идет. Не думаю, что у инспектора больше нет дел, как заниматься этой попрошайкой.

На самом деле мотив Анны был совершенно другим... Когда она только вышла на рыночную площадь, такая шикарная дама, графиня, она с болью узнала в этой девочке себя. Это была старая история — старая в прямом смысле этого слова. Ей тоже пришлось испытать нищету на себе. Нищета для вампира — это страшно. И она ни за что бы не хотела вернуться на улицы Вены, где ей приходилось нищенствовать около пяти лет... пока она не переступила через свою гордость и не вернулась к Эдварду. Когда нет дома, где можно спрятаться и пережить рассвет, когда нет никого, на кого можно положиться. Что уж говорить о дорогих вещах, что окружали ее с самого рождения.

Поэтому сейчас она могла спокойно и холодно сказать, чтобы девочку отпустили. Почувствовать себя хозяйкой положения.

Они ехали в карете, и каждая молчала о своем.

— Наверно, господин герцог уже вернулся, — решила нарушить тишину горничная

Анна вздрогнула. Совсем незаметно.

— Да, я надеюсь. Странно, куда он мог исчезнуть? Фридрих не сообщал мне ничего.

— У господина герцога много дел, — вступилась за него Мартина, — вы же знаете, он не последнее лицо в государстве...

Это было не совсем так, но откуда Мартине было знать все тонкости? До этого лета Фридрих и правда работал в правительстве Бисмарка. Но когда к власти пришел Вильгельм II, который грозился устроить серьезную перестановку в правительстве, Фридрих поспешил уйти из политики, ставшей теперь опасной, да и к новому кайзеру он относился не лучшим образом. Вообще, он никогда особенно и не интересовался делами политическими, и лишь благодаря своей знатной фамилии и прекрасному образованию, полученному в Кенигсбергском университете, получил свой пост в правительстве. Так что для него было облегчением отойти от дел, а потом — уехать из Германии в соседнюю империю. Австрийская столица ему совсем не понравилась, и он переехал в Прагу, которую находил очаровательным тихим средневековым городком. Здесь и нашел свою смерть.

Как только они прибыли в поместье, стало ясно, что Фридриха еще нет. Мартина не выказывала особого волнения, Анна же, казалось, места себе не находила.

— Не волнуйтесь, пани, он скоро вернется! — успокаивала ее горничная.

"Да нет же, — усмехнулась Анна про себя, — не то меня волнует...". Но она попыталась себе представить, что будет, если "преступление" раскроется. И пришла к выводу, что ничего хорошего не будет.

А ей еще здесь жить, и жить долго. И чем-то необходимо будет питаться.

Но пока она гнала эти мысли прочь.

* * *

Вик неслась, не разбирая дороги. Только вперед. Только вперед и не останавливаться. Бежать, бежать, насколько хватит сил! Через несколько кварталов ей посчастливилось вскочить на уступ проезжающей мимо кареты так, что ни кучер, ни господа внутри кареты не заметили ее, и Вик добралась до ворот города, прежде чем спрыгнуть. Сейчас был неподходящий момент вспоминать те времена, когда она еще ездила в дорогой карете своих родителей, и жалеть себя. Сейчас Вик занимала только одна мысль: бежать, бежать дальше от Праги, от этой ужасной графини, от полиции, от всех людей на свете...

Вот берег. Набережная, камни, грязь... Ноги в дырявых башмаках, пропускающих воду, задевают поваленные ветром деревья, леденея от пробравшегося туда холода. Холодно, плохо. На Прагу опускается ночь. Ночь, несущая за собой опасность и смерть.

Споткнувшись, Вик пробороздила на животе несколько метров и только тут поняла, что уже стемнело. Мрак скрывал и сглаживал все вокруг. Камни казались неведомыми зверями, а каждый звук нес опасность.

Попытка встать окончилась неудачей. Девочка скользила по липкой и жирной грязи, не находя опоры. Как только стемнело, ноги Вик вынесли её к мосту. Она остановилась. Огляделась. "О, Боже... Где я?". Вокруг темень, мрак и запах смерти. Полежав еще недолго, Вик нащупала рукой что-то твердое, подходящее для опоры. Предмет, вероятнее всего ветка дерева, был холодный и склизкий. "Грязь", — решила про себя Виктория. Поверхность на ветке была поразительно гладкой на ощупь, почти как... "Кожа! Нет-нет! Такого быть не может! Этого не может быть..." — рука Вик судорожно зашарила чуть выше того места, за которое ухватилась, чувствуя шероховатость дорогой шерстяной ткани. Чуть ниже "ветка" разделялась на пять "сучков". На одном из которых в тусклом свете луны бодро поблескивал перстень.

Вик хотелось кричать, но голос, как бывает в таких ситуациях, исчез. Да и вообще, кто бы её услышал? А если бы услышал — обратил бы внимание на вопль какой-то попрошайки?

На дрожащих ногах Вик двинулась обратно в город. Она не знала, что делать. Она не знала, куда ей идти. Разве что... Она могли броситься прочь, никому не говоря о том, что видела. Постараться забыть, выкинуть из памяти. Да, так бы поступила маленькая бродяжка, боящаяся всего и вся, та бродяжка, которой уже почти стала Вик. Но в глубине души она чувствовала, что это неправильно. И знала, что надо делать.

Ждать пришлось недолго и почти что нестрашно. Золотистый и теплый свет из окон полицейского участка согревал и убаюкивал. Казалось, что тут почти безопасно. Вик инстинктивно понимала, что полицейских участков в таком большом городе, как Прага должно быть много и необязательно в этом работает Рихард Тесарж. Но Вик привыкла доверять своей интуиции, которая ни раз спасала ей жизнь. Если ноги вынесли именно к этому зданию — значит, это оно. Интуиция и в этот раз не подвела. После часа ожидания в проеме двери показалась фигура с тростью.

Открытый экипаж, поскрипывая колесами, медленно подъехал к зданию участка и остановился напротив единственного на улице здания, чьи окна были освещены в столь поздний час. Расплатившись с извозчиком, Рихард ступил на тротуар и направился ко входу в участок.

Похоже, все, кто был в эту ночь на службе, собрались в вестибюле, окружив неплотным кольцом своих товарищей, доставивших тело. При его появлении стражи закона, возбужденные услышанным и что-то горячо обсуждавшие, почтительно расступились в стороны, позволяя ему пройти. Тесарж, постукивая тростью, нарочито медленно прошел мимо них, разом замолчавших, ища того, кого ему следовало расспросить.

— Где вы нашли его? — спросил он, остановившись перед краснолицым полицейским, теребившим в руках фуражку.

— Под мостом, — ответил за напарника, выступая вперед, невысокий человек с аккуратно подстриженными усиками, напомнивший инспектору его самого, — бродяжка привела нас туда.

Рихард нахмурился. Он не обладал даром предвидения, но уже знал, кого он встретит в комнате для допроса. Пожалуй, ему может потребоваться переводчик с английского. Но кого можно найти в такое время? А ведь совершено убийство немаловажной персоны, и каждый час промедления затрудняет расследование. Но делать нечего — надо браться сейчас, потому что позже воспоминания будут уже сглажены. А осмотрит тело он после.

— Расскажи, как ты нашла его, — Рихард не был уверен, что бродяжка понимает его, — Нашла. Его, — повторил он, следя за выражением лица девочки.

— Я... — Вик, слегка заикаясь, пыталась подобрать слова попроще и попонятнее. — Я... Я бежала. От неё. Она страшная. Не общайтесь с ней, — говоря это, Вик, естественно подразумевала Анну, — я долго бежала, потом coach. Пока не темно. Запнулась. Упала. А он лежит там. Under the bridge, in slush... — к горлу девушки подступили слезы.

— Он был уже мертв? Ты видела кого-нибудь поблизости?

— Он... он был холодный и... — при воспоминании об этом, бродяжка передернула плечами, как будто не прошло тех нескольких часов с тех пор, как она нашла тело. Как будто это было буквально две минуты назад. Ощущение от мертвой плоти в своих руках очень хорошо отпечаталось в памяти, — но я не знаю ничего.

Рихард понял, что большего от нее, по крайней мере сейчас, узнать не удастся. Он плохо представлял, сколько прошло времени с тех пор, как он начал этот допрос, ясно было, что девчонка слишком устала, чтобы продолжать. Но оставлять ее в участке не хотелось.

— Подожди меня здесь, — попросил инспектор, будто она могла бы куда-то сбежать, — я скоро вернусь.

Девочка послушно кивнула. Деваться ей все равно было некуда. А тут хоть было тепло. Пусть участок, но крыша над головой. И, может быть, даже накормят. А Вик так хотелось кушать и спать.

Как только инспектор вышел за дверь, глаза девушки сразу же закрылись, а голова опустилась на скрещенные на столе руки.

Она хотела заснуть. Она мечтала заснуть и забыть увиденное. Но, как нарочно, сон не шел. Вместо сна на нее накатывали обрывки воспоминаний. Вот она бежит, быстро, быстро, по сколькой траве. Вот рука этого человека. Мертвого. Безвольно свисает и уже никогда не пошевелится. Перстень с дорогим камнем. И кровь! Совсем немного, но она больше всего напугала девочку. Вик не видела раны, она лишь видела засохшие капельки крови на шее и рубашке. Не в силах больше думать об этом, она заплакала, и сознание тут же решило отвлечь бедную девочку от переживаний.

Перед глазами встала другая картина: поезд несет ее через весь Континент навстречу возможной новой жизни. Но как же она оказалась здесь, на улицах чужого города, нищая и одинокая? Почему не доехала до своего счастья?..

Лондон, 22 июля 1888 года

Так быстро Вик еще никогда не спускалась по крутой дома для сирот Gleam of Hope. Она едва не скатилась кубарем вниз, наступив на подол юбки, но все же удержалась на ногах. Минуту назад к ней в комнату вбежала другая девочка и сообщила, что внизу какой-то мужчина доставил письмо для Виктории. Письмо! Для нее! В приют редко приходили письма, а девочка вообще ни разу не получала ни от кого весточки, и сейчас сердце ей подсказывало, что это что-то очень-очень важное.

— Где оно? — воскликнула Вик, еле переведя дыхание.

Она смотрела то на суровое лицо хозяйки детского дома миссис Коллинз, то на бесстрастное — ее спутника, незнакомого Вик джентльмена. В руках он держал конверт, и девочка бы без труда выхватила его, если бы миссис Коллинз не ударила ее по рукам тростью.

— Виктория, успокойтесь, — строго произнесла она и обратилась уже к мужчине. — Ах, мистер Дженинкс, мне кажется это большой ошибкой! Конечно, я люблю всех этих сирот, но Виктория совершенно неуправляема. Она сбегала из приюта пять раз!

"Да, сбегала, — огрызнулась Вик, правда ей хватило ума сделать это мысленно, — и уж точно не от хорошей жизни!" Миссис Коллинз была ее главным и единственным врагом, и, засыпая по ночам, она видела, как та горит в геенне огненной. Ад в ее воображении был все время разным, и страдания миссис Коллинз девочка представляла себе весьма красочно.

Хотя нет, она не была ее единственным врагом; ее настоящим врагом был тот... то чудовище... Виктория стиснула зубы, чтобы не выдать своих мыслей.

— Хм, это, конечно, не характеризует ее с лучшей стороны, — спокойным и безразличным голосом ответил мужчина, — однако у меня есть поручение относительно этой юной мисс, и я намерен его выполнить.