Посторонним вход воспрещён. Часть первая.

— Не! — воскликнула Алиса, — он со страховкой это будет делать...

— А, ну тогда достаточно нижней альпинистской обвязки.

— О, спасибо большое, я не буду вдаваться в детали, просто упомяну эту обвязку.

— А, ну отлично! — кажется эти слова убедили Олежика, что Алиса никуда сама лезть не собирается.

А она и не собирается. Это всё не она Степан Стопкин... Эй, ну зачем саму-то себя обманывать?

Интернет сообщил, что стоит эта обвязка от трех тысяч рублей. И Алиса отправилась в магазин "Мир приключений" — благо располагался он как раз неподалёку, если верить гугл-карте.

Восторженные голубые глаза хрупкой блонди и рассказ о дипломном фильме во ВГИКе, где она должна повиснуть на веревке — типа над пропастью — сподвигли щеголеватого менеджера на подробные объяснения: как закрепить веревку, какими узлами, и что еще для этого нужно. Поэтому в "Экстриме" Алисе пришлось оставить около десяти тысяч. Эти веревки, оказывается, вроде такие тонкие — но выдерживают до тонны веса, а потому — очень дорогие. И обвязка. И карабины. И перчатки, чтобы руки не ободрать. Да, перчатки точно нужны — отпечатки пальцев оставлять вовсе ни к чему. Лучше, конечно, было бы прийти с Олежиком — наверняка вышло бы дешевле. Но — сколько можно вот так, беззастенчиво врать? Да и не согласится он, пожалуй, не те у них отношения...

Дома Алиса, путаясь в хитрых пряжках и лямках, несколько раз надела и сняла обвязку — прилаживая незнакомое снаряжение, разбираясь в креплениях. Наконец — барахло упаковано в объемистую сумку, и та заброшена на заднее сиденье машины. Осталось теперь найти подходящую спортивную площадку — но непременно подальше от дома. Спасибо мэру Собянину — таких площадок теперь по Москве полным-полно. Там шаг за шагом, вдумчиво, старательно проделать все необходимые манипуляции — вися на верёвке, на высоченном турнике. День рабочий, вокруг никого, — только бабулька собачку выгуливает. Смотрит, косится подозрительно... и принесла её нелёгкая именно сейчас!

"Кстати, о бабульках, — приходит девушке в голову,— они же все примечают! Если на улице Казакова был портал, то обязательно отыщется старушка, которая хоть что-нибудь, да приметила! Вот только где именно — на Казакова? Андрей-Дрон из института Сербского номер дома почему-то не назвал.... Ну ладно, с этим потом разберёмся, а пока Алиса раскачивается на подвесе — и, раскачавшись, и хватается за боковую стойку турника. Вроде — и в самом деле просто? Осталось попробовать не на спортплощадке а в деле...

* * *

Апрель 1888 года, Москва,

ул. Гороховская

Квартира в бельэтаже.

День человека в погонах.

Так уж вышло, что никто из "гостей из будущего" — за исключением Олега Ивановича и Вани, — так и не озаботился собственными жильём в Москве позапрошлого века. Да и зачем? В прошлом — во всяком случае, до поездки в Питер — появлялись лишь наездами, будто на экскурсии; а при необходимости всегда можно было заночевать у Семёновых, благо половина пятикомнатной квартиры пустовала или была завалена разного рода полезным барахлом. И даже Ольга, всерьез вознамерившаяся устраивать личную жизнь в девятнадцатом веке, не стала исключением — они с Никоновым сочли неудобным навязывать своё общество Выбеговым в их флигеле в Спасоглинищевском переулке, и обзавелись жильём, лишь перебравшись в столицу. И вот теперь, когда неумолимые обстоятельства вынудили всерьез и надолго обосноваться в прошлом, каждый их гостей решал вопрос жилья по-своему. Собственно, всех пришельцев из двадцать первого века, в Москве остался лишь сам Ромка — остальные перебрались в Петербург. Квартира Семёновых на улице Казакова пустовала; в бывшем складе на цокольном этаже работала вело-мастерская, занимавшаяся обслуживанием и тюнингом меллеровских "Дуксов". Тем не менее Ромка отклонил предложение Олега Ивановича поселиться в пустующих апартаментах. Вместо этого он снял у домовладельца — Василия Петровича Овчинникова, дяди Николки — одну из освободившихся квартир, где раньше обитали студенты. Так что теперь Ромка — Роман Дмитриевич, конечно, кому придёт в голову называть поручика на такой простецкий манер! — обитал на Гороховской улице на полном основании, как жилец и квартиросъёмщик.

Но и в своём новом обиталище молодой человек показывался нечасто. По большей части, он проводил время в Фанагоийских казармах — стараниями Д.О.П.а резервный Троицко-Сергиевский батальон подполковника (теперь уже полковника, конечно) Фефёлова развернули в Особые учебные роты. На их базе отрабатывались новинки, которым предстояло в самом скором времени пойти в войска; кроме того, на основе учебных рот, собирались в ближайшее время открыть курсы подготовки пехотных офицеров — для обучения новым тактическим приёмам и знакомства с новыми образцами вооружения и снаряжения. Замысел Особых учебных рот возник у Ромки в Петербурге, во время посещения Офицерских Классов Никонова при Морском Училище. Здесь, правда, упор предстояло делать на вещи более практические — новая подготовка частей особого назначения — с краскострельными ружьями новой системой физподготовки, курсом тактических занятий, а так же знакомство армейских офицеров с применением самоновейших видов вооружения — ручных гранат и пехотных миномётов. Тульский завод только-только осваивал эти новинки; например, для миномётчиков ещё даже не было пока места в штатах по действующему армейскому уставу. Работы было — непочатый край, к тому же — на Ромке, фактически, повисла московская организация "волчат-разведчиков" — два раза в неделю приходилось вести занятия в мальчишками. Дело, затеянное когда-то им и Фефёловым, обернулось неожиданно серьёзно — после мартовских, 1887-го года, уличных боёв в Москве, когда черед порталы на улицы Первопрестольной ворвалась банда вооружённых автоматическим оружием мотоциклистов, движение "волчат" приобрело крайнюю популярность — и августейшую поддержку, в лице шефа, цесаревича, будущего (как представлялось Ромке( императора Николая Второго. Так что времени у свеже-произведённого армейского поручика категорически не хватало — тем более, что изрядную его часть приходилось тратить на учёбу. Одно только освоение старорежимного правописания далось Ромке немалой кровью — а ведь на очереди были и верховая езда, фехтование и прочие обязательные для армейского офицера дисциплины, вроде уставов, топографии и военной истории. Да ведь и тактику придется изучать — теперешнюю, рассчитанную на атаки густыми цепями, шрапнели, кавалерию и винтовки Крнка! А то какой из его тогда будет советчик — без знания местных основ... Времени уже не хватает категорически, но то ли еще будет: пока что Роман Дмитриевич Смольский, поручик от инфантерии откомандирован в распоряжение полковника Фефёлова — но недалёк тот час, когда он получит и вполне самостоятельную должность...

Впрочем, Ромка не унывал. Впервые увидев себя в зеркале, в мастерской у старика-портного, уже полвека исправно обшивавшего офицеров московского гарнизона, вчерашний десантник понял, что счастлив по-настоящему. И дело даже не в ладно сидящем, в рюмочку, кителе и бриджах; не в золотых погонах с императорским вензелем — буква "А" в завитках и римская тройка. И даже не в богатой, выложенной серебром персидской шашке, подарке барона, которую он носил вместо уставной "пехоцкой" сабли.

Ромка почувствовал себя на месте. Он всегда был неравнодушен к исторической беллетристике и к сериалам, которые всякий уважающий себя знаток отечественной истории привык крыть на чём свет стоит. Сколько раз, просматривая тот же "Баязет", снятый по обожаемому им Пикулю, он представлял себе — как бы он с ребятами из разведвзвода оторвался бы в этих горах — окажись он на месте поручика Карабанова, урядника Трёхжонного и остальных персонажей фильма. И вместе с тем — гадал, как воевалось им тогда — без вертушек, самоходных гаубиц, БТРов, автоматов с подствольниками, спутниковой связи и прочих чудес прогресса. Ну так вот оно, всё это — только руку протяни! Нет, положительно, жизнь удалась, думал поручик Смольский — особенно когда на полигоне Тульского завода положил первую серию мин из новенького МЛП-88 (Мортира лёгкая, пехотная, модель 1888 года) в круг, обозначающий позицию неприятельского пехотного взвода. Оружие вышло на загляденье — Ромка, который неплохо изучил в своё время обычный "поднос", не нашёл даже особой разницы. Ну, сделано не так аккуратно, чуть потяжелее, прицел попроще — а так ничего, стрелять можно. По местным меркам, против плотных цепей и пехоты в лёгких полевых укреплениях — настоящее "вундерваффе". А ведь на том же тульском заводе вовсю идут работы с пулемётом на основе старого знакомца ПКМ, да и карабин Мосина с откидным штыком уже пошёл в войска — вместо громоздкой, неудобной винтовки, которая в его истории появилась лишь в 1891-м году. Дело было за бездымным порохом, производство которого только ещё предстояло наладить. Вопросом занимался лично Менделеев, а так же непризнанный гений отечественной химии штабс-капитан Панпушко* — энтузиаст, трудоголик, жюльверновский учёный чудак, отозванный по такому случаю из Франции, где он изучал производство взрывчаток. Химики получили полный пакет документов по рецетуре порохов, Так что морской министр Чихачёв мог более не волноваться — автору периодической таблицы не придётся теперь просиживать над одчётами французских железнодорожных компаний, выводя из общего числа вагонов с углём, селитрой и прочими ингредиентами, нужную формулу**.

#* Семён Васи́льевич Панпу́шко — химик, артиллерист, автор труда "Заводское приготовление пироксилина и нитроглицерина". Погиб в 1891-м году при снаряжении 6 дюймового снаряда мелинитом.

#** Таким способом Менделеев в 1890-м году разгадал рецептуру французского бездымного пороха; все данные были взяты из открытых источников.

В ближайшее время планировались испытания ранцевого огнемёта — правда, лишь опытной, перспективной модели, которую предстояло долго доводить до ума. Огнесмесь, более всего напоминающая кустарный напалм, тоже была разработана в лаборатории Менделдеева. В области пехотного вооружения Корф и его сотрудники мудрить не собирались: после того, как специально приставленные к этому делу специалисты изучили информацию из будущего, русские оружейники и инженеры, по спискам, составленным на основе все тех же данных" получали конкретные технические задания — уже с эскизными проектами, чертежами, детальным описанием требуемого результата. Нет, никто, конечно, не обещал в самое ближайшее время "калашей" и танков — но сдвиги уже имелись, и довольно заметные.

И не только в области вооружений. Раз в неделю Ромка работал с группой, занимавшейся новым пехотным снаряжением и униформой. Укороченные сапоги, мешковатые камуфлированные штаны и куртка, кепи, жилет — разгруз, бушлат для осенне-весеннего периода... сколько же ещё предстояло сделать! Коллеги-офицеры, поначалу воспринимавшие странного выскочку с изрядным недоверием, теперь поглядывали на него уважительно, а Фефёлов в который раз уже заводил разговор о формировании особой "примерной" роты — под его, Ромки, командой.

Но — пока суд да дело, новоиспечённый поручик был вынужден делить своё время между десятком разнообразных занятий — сплошь и рядом в разных концах большого города. Конечно, Москва 1888-го года — это не мегаполис двадцать первого века; так ведь и транспорт не тот, и, главное — связь; труднее всего отказалось привыкнуть к отсутствию привычных средств коммуникации. Телефон в Москве оставался экзотической новинкой; хотя открытие первой ручной телефонной станции системы Гилеланда компании Белла в доме купца Попова на Кузнецком Мосту. состоялось 6 лет назад, в 1882-м году, во всём городе не насчитывалось пока и тысячи абонентов. Так что москвичам приходилось полагаться на услуги рассыльных — особого вида городских служителей, носивших приметные малиновые фуражки с с надписью по околышу: "Рассыльный... артель...". В Москве их именовали "красные шапки; публика эта, в отличие от мальчишек на побегушках, состоящих при всякой лавчонке, была в летах — рассыльный должен своим видом внушать клиенту уважение и доверие. В рассыльные нередко шли отставные солдаты; кучковались они возле гостиниц, театров, на площадях, неподалёку от извозчичьих бирж и известных трактиров. Таким давали всевозможные поручения: срочно доставить письмо, документы, отвезти какую-нибудь вещь; можно и за город послать. Такса за услуги рассыльного имелась, и даже утверждённая начальством — но к ней редко прибегали, слаживая дело по договоренности. Кроме чисто деловых заданий посыльные выполняли и другие поручения: отнести букет, коробку конфет с записочкой, подарок даме, вызвать барышню на свидание. Часто поручалось принести ответ. Не сразу Ромка сумел привыкнуть к тому, что за выполнение поручения такой вот "красной шапкой" можно вовсе не беспокоиться— все будет сделано как подобает и в срок, за это отвечает артель. У этих служителей была своя профессиональная гордость: никакая ценность не пропадала, сохранялась тайна — как частная, так и деловая. И дама, ищущая приватной встречи с любовником, и купец, которому требовалось доставить важную коммерческую бумажку, бестрепетно вверяли рассыльным свою репутацию.

Артель, принимая новичка, всегда брала порядочный "вкуп", так что местами дорожили, стараясь выполнять поручения клиентов как можно точнее.

Один из таких красношапочных порученцев — по виду отставной солдат, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, с длинными, пшеничными в седину усами — и постучался в дверь квартиры на Гороховской. Передав хозяину запечатанный пакет и получив пятачок на чай, рассыльный буркнул "рад стараться, ваш сокородь", повернулся, демонстрируя остатки армейской выправки, и бодро затрусил вниз по лестнице. Ромка проводил его взглядом, после чего взялся за депешу.

Неистребимы всё же привычки, принесённые из будущего! Нет, чтобы как человеку солидному, добраться до кабинета — благо он имеется в новом жилище и даже снабжён всеми необходимыми атрибутами для работы с корреспонденцией — как то — столом с пресс-папье, бронзового литья письменным прибором и, конечно же, костяным ножиком для разрезания книг* и конвертов. Так нет ведь — надо вульгарно вскрыть конверт чуть ли не зубами — как делал это когда-то дома, стоя на лестничной клетке, возле крашеных в синий цвет почтовых ящиков с номерами квартир! Интересно, а булгаковский поручик Мышлаевский тоже вот так, сразу надрывал конверты в прихожей — или шёл как и полагается, в кабинет? Вот доктор Турбин — тот наверняка делал всё обстоятельно — усаживался в кресло, пододвигал к себе нож для бумаг, потом клал конверт перед собой — точно посередине, между письменным прибором и монументальной керосиновой лампой, на уютное зелёное сукно. И только тогда аккуратно поддевал заклеенный угол полупрозрачным костяным лезвием...

#* В то время большая часть книг продавались с неразрезанными страницами — так что прежде чем взяться за чтение, предстояло ещё потрудиться.

Ромка отогнал от себя неуместные мысли — вчера, после стрельбища он допоздна засиделся над "Белой гвардией" — и надорвал плотную бежевую бумагу.