Поезда им пришлось ждать минут десять. Здесь было ещё несколько девушек и Лэйми встал подальше от них — после того, что произошло в доме Лэйит, их он дичился, невольно представляя, каково заниматься любовью с ними.
Поезд пришел почти пустым — по крайней мере, первый вагон, в который его увлек Охэйо. Они с удовольствием плюхнулись на мягкие сидения. Солнечный свет бил справа, пронизывая вагон насквозь.
Поезд мягко, почти бесшумно тронулся. Лэйми вновь показалось, что он летит над залитой низким солнцем зеленью...
— Знаешь, — вдруг сказал Охэйо, не глядя на него, — я влюбился в Лэйит по уши. И ты, я вижу, тоже, — его щеки окрасил слабый румянец, но губы изогнулись в усмешке. — Она... я словно родился заново. А ты?
— Я тоже, — Лэйми смущенно опустил взгляд. Внизу его живота ещё горело теплое, мохнатое солнце и именно поэтому ему было очень хорошо. — Это... великий дар, но мне очень грустно. Такое хорошее бывает единственный раз в жизни.
Они замолчали. Ничто, вроде бы, не мешало им вновь встретиться с Лэйит — но, вспоминая ответные толчки её бедер, Лэйми ощутил вдруг жалость и стыд. Сможет ли она, отведав столь вольной любви, когда-нибудь завести нормальную семью? Вряд ли. В этой паре, такой чистой, такой невинной на вид, было что-то глубоко порочное. Они явно находили удовольствие в том, что привязывали к себе других людей, вызывая их благодарность, возможно, вполне материальную — он до сих пор ведь не знал, чем они живут, — а жили они не бедно. Любовь Лэйит была как чаша отравы из древних книг — отведавший её не сможет возвратиться к прежней жизни, припадая к сладкому яду снова и снова. Она плела паутину из наивной, как Миа, молодежи, вела свою тайную игру...
Лэйми помотал головой. В конце концов, он сам был красивым парнем — рослым, стройным, гибким и мускулистым, с гладкой светло-золотистой кожей и лохматой гривой густых рыжеватых волос. Лицо его было широкоскулое, глаза темно-синие — не удивительно, что девушки привечают его, не говоря уж об Охэйо. Возможно — и даже скорей всего — пара действовала бескорыстно, из чистой любви к удовольствию, которое, как известно, гораздо приятнее дарить, чем получать. Кровосмешение, которое не принесло плода, вроде как не было кровосмешением, — но всё началось именно с этого. Первой жертвой Лэйит был её брат; последней стали они сами. Лэйми понимал, впрочем, что эти мрачные мысли исчезнут, едва его желание проснется, — но они всегда приходили, когда он насыщался им до конца. Может быть, он сожалел, что неожиданная радость не повторяется или повторяется иначе...
Они молчали, пытаясь разобраться в чувствах, столь неожиданно омрачивших их счастье. Но им очень нравилось бездумно мчаться по незнакомой земле, не прилагая никаких усилий. Охэйо опомнился лишь, когда солнце зашло, а вокруг потянулись промышленные кварталы. Если эта линия и поворачивала назад, то явно не здесь.
Они вышли на совершенно пустой станции. Как добраться до дому, они не представляли — знали только, что нужная им ветка вроде бы проходит где-то к западу — но это приключение казалось им восхитительным. Сумеречный мир вокруг окутала легкая белая мгла — но не тумана, а дыма далеких лесных пожаров и тревожный, терпкий запах гари прояснял их чувства до удивительной остроты. Затянувшая небо белесая дымка у горизонта делалась коричневой; казалось, на западе воздвигся зыбкий горный хребет, над которым раскинулось таинственное серебристое зарево.
Было очень тепло; нагретый за долгий день воздух мягко обнимал Лэйми и стянувшая плечи чужая футболка раздражала его. Он снял её и обернул вокруг бедер, ощутив непривычную легкость. Едва ощутимый ветерок касался его кожи, словно сотни призрачных рук. Охэйо тоже расстегнул рубаху, открыв туго стянутые мышцы живота, зевнул, помотал головой, а потом решительно увлек его в распахнутые ворота завода — обходить его тянувшуюся в обе стороны, насколько хватал глаз, ограду было бы слишком долго.
Казалось, весь этот завод состоял из одного громадного железобетонного здания с множеством внутренних дворов. Кое-где высокие вторые ярусы поднимались на массивных опорах, образуя таинственно-сумрачные проходы. Завод жил даже ночью — кое-где разделенные пилонами окна цехов сияли ярким желтым светом, из них доносился ровный шум машин, но они не видели ни одного человека. Иногда в окнах темных вроде бы корпусов таинственно сверкала электросварка, иногда из толстых труб под срезами крыш с угрожающим шипением бил пар, растекаясь, словно молоко, в дымчатом воздухе. Земля во дворах была неровной, в гигантских колеях. На их дне ещё сохла потрескавшаяся грязь. У стен громоздились вросшие в землю бетонные блоки, ржавый лом, штабеля неправдоподобно тяжелых стальных конструкций. Однажды они увидели громадную платформу-тягач с восемью колесами выше их роста. Кое-где Лэйми замечал выставленное во дворы, наверное устаревшее оборудование — темно-зеленые прессы и станки, иногда достигавшие высоты двухэтажного дома. Он был бы не прочь осмотреть их поближе, но Охэйо тянул его дальше. Они пересекли завод всего минут за пятнадцать и вышли через открытые ворота с другой стороны, когда за их спинами, словно проснувшиеся стражи, уже вспыхнули яркие синие лампы.
Теперь они шли по неровной, изрытой земле будущего широченного проспекта. Окруженные высоченными кранами здания здесь были громадными, иногда этажей до пятнадцати — но, построенные лишь наполовину, они напоминали какую-то причудливую горную страну. Серые железобетонные каркасы, плавные изгибы темно-красных кирпичных стен впечатляли своей массивностью.
Здесь тоже не было ни единой души и зияние тысяч пустых окон в вечернем сумраке казалось зловещим — но Лэйми совсем не чувствовал страха. Он словно попал в один из своих снов, в которых все люди исчезали и он мог невозбранно бродить где угодно. Нависавшая над ним многоэтажная ступенчатая путаница незамкнутых перегородок и переходов казалась ему необычайно привлекательной; он с удовольствием полазил бы здесь, но Охэйо тянул его дальше. Ладонь у него была жесткой и цепкой — не вырвешься.
Район стройки оказался небольшим; вскоре они вошли в жилой район. Как и в том, "крепостном" районе, кварталов тут не было — длинные пятиэтажки из красного кирпича тянулись бесконечными ломаными цепочками. Такие же бесконечные, поросшие деревьями дворы между ними то расширялись, то сужались. Многие окна тлели тусклой, приглушенной шторами желтизной, но земля была затоплена таинственным сумраком. Здесь были высокие уличные фонари и они даже горели — но с плоских каплевидных корпусов ламп свисали, почти полностью скрывая их, темные губки светоеда, лениво колыхая длинными бахромчатыми шлейфами белесых пылеловных нитей. Лэйми не мог поверить, что эти внушительные бархатистые желваки смогли вырасти из пыли и воздуха. Впрочем, они не гнушались и привлеченной светом мошкарой. Вокруг них порхали жутковатые черные бабочки, похожие на траурниц, — именно они разносили споры этого удивительного гриба, живущего за счет сильных и постоянных источников света. Лэйми постарался прикинуть, сколько лет в Мааналэйсе существуют фонари, чтобы к ним успели так вот приспособиться, но не смог.
Здесь было много людей — в основном одетая лишь в шорты босая ребятня, которая вопила и бегала в полумраке. Иногда бесшумно проносились мальчишки на велосипедах с тусклыми генераторными фарами. Они с Охэйо брели по пустующим автомобильным проездам, в сущности, наугад, бездумно осматриваясь. Дворы, в основном, были заняты какими-то сарайчиками, гаражами, огороженными сеткой детскими садами, утонувшими в сумраке под толщей древесных крон, но иногда им попадалось кое-что необычное — высоченные бетонные столбы, увенчанные шпилями громоотводов, небольшие, таинственные старые церкви — ниже окружающих их домов, непонятно как сохранившиеся высокие бревенчатые двухэтажки, потемневшие от старости...
Лэйми думал, как хорошо было бы стать здесь мальчишкой и бегать по этим дворам бесконечными летними вечерами, но всего минут через двадцать они вышли к обширному, поросшему пышной травой лугу, плавно сбегавшему к бескрайней глади озера Орчи. Над ней, скрывая сияние заката, громоздились далекие тучи, таинственно-беззвучно полыхая розовато-белыми и бело-золотистыми зарницами. Коричневато-серебристое сияние над ними мерцало три или пять раз в секунду — то ли отблески молний, то ли...
Лэйми помотал головой. Стояла душная, безветренная погода, какая обычно предвещает грозу, но небо над ним было ясное, вокруг вилось множество стрекоз. По лугу были в беспорядке разбросаны высокие столбы с разноцветными венцами тусклых длинных ламп. Их призрачный свет словно падал из воздуха, покрывая траву розоватыми, зелеными, голубыми пятнами.
Здесь отдыхало множество гибких юношей и девушек, почти обнаженных. Они сидели тесными кружками, бегали, купались, лежали на траве... Но Лэйми привлекло не это, а танцы — десятка два рослых, крепких девчонок, всего лет по семнадцати, кружились на берегу, среди немногочисленных зрителей. Их тяжелые черные волосы доходили до пояса, светлая кожа серебрилась в сиянии заката, головы венчали большие венки из ярких ночных цветов — Лэйми даже издали чувствовал их одуряющий аромат. Круглые лица с пухлыми губами, широковатыми плоскими носами и длинными, косо посаженными глазами хранили высокомерно-хмурое выражение. Плывущий высоко над горизонтом зыбкий серебристый свет отблескивал на их округлых плечах, высокой и крепкой неприкрытой груди, поджарых гладких животах. Единственное их одеяние составляли бисерные браслеты на запястьях и щиколотках и такие же пояски, низко лежавшие на крутых бедрах. С них до середины икр свисали пёстрые цепочки бус, не скрывавшие ни сильных стройных ног, ни тугих изгибов ягодиц, ни даже темных треугольников внизу живота. Скорее, они даже подчеркивали их очертания. Узкие, изящные босые ступни словно ласкали пышную холодную траву.
Юноши, словно завороженные, смотрели на них. Девушки грациозно покачивали бедрами, сомкнув руки над головой, кружились парами, вдруг крепко прижимаясь друг к другу и резко расходясь в стороны. Их танец казался текучим, бесконечно рассыпавшимся и вновь рождавшимся узором. Лэйми готов был смотреть на него до утра, но вдруг откуда-то сбоку хлынул яркий, бело-золотой свет.
Обернувшись, он удивленно замер — откуда-то из зенита исходил столб чистого, немного туманного свечения. Он медленно скользил справо налево, его основание рассеивалось в поднимавшемся над озером тумане и Лэйми не видел, где он касается воды. Всё это происходило беззвучно, лишь его уши забивал высокий, на пределе слышимости, писк, а по волосам и одежде побежали колючие электрические искорки. Через минуту колонна света вдруг погасла, не оставив никакого следа.
Лэйми ошалело переглянулся с Охэйо — он понятия не имел, что бы это могло быть, — но вся молодежь на лугу любовалась зрелищем безо всякого удивления: оно, вероятно, было здесь привычным. У Лэйми это вызвало какую-то непонятную тоску и странное чувство досады, — может быть потому, что танцы на этом закончились.
Но, отвернувшись от луга, он заметил нечто более интересное — дальше к югу в сумеречное небо вздымались исчерченные полосками окон башни, такие огромные, что их верхушки ещё розовели в закатном свете. Это, должно быть, был Лер-Центр, в котором их соблазняла побывать Лэйит. Бездумно повернув к нему, они вернулись к монорельсовой линии, вскоре сели в один из подошедших поездов и ещё через минуту мчались к поднебесным башням Центра. Несмотря на поздний час, в неосвещенном вагоне было много народу. Внимание Лэйми привлекла компания загорелых девчонок лет по пятнадцати. Они были босиком, одетые очень легко — собственно, в один обвивший талию пушистый шнур с треугольным лоскутом ткани. Прикрывая низ живота, он тоже превращался в проходивший между ног шнур и стягивал опояску вниз так, что она едва не сваливалась с бедер. Круглые попы и крепкие бедра девчонок были совершенно открыты. Кожа их была золотисто-пыльного цвета, падающие на плечи вьющиеся волосы — черными и густыми, очертания лиц — мягкими, с большими темными глазами. Широкие чувственные рты то и дело приоткрывались в улыбке. Они болтали, беззлобно смеялись, возились, тискали друг друга, не обращая никакого внимания на окружающих. Всего их было семь или восемь.
Лэйми любовался их поджарыми гибкими телами; широкие в бедрах, в профиль они казались тонкими, особенно в пояснице, но стройными. Руки и ноги их были крепкими, но без выступающих мускулов, босые ноги — довольно-таки грязными. Лэйми жадно ловил обрывки их фраз: они провели весь день на пляже и сейчас возвращались домой. Жизнь их была беззаботной — в основном, состоящей из поисков новых впечатлений — но не вполне невинной. Как понял Лэйми, они, как и Лэйит с Наури, дарили удовольствие всем, кого находили симпатичными — не всегда бескорыстно, но их готовность разделить себя с любым, кто восхищался их красотой, поразила его. Они не стеснялись в описаниях и кое-что из услышанного заставило его жарко покраснеть.
Он отвернулся, глядя в окно. Поезд мчался по прямой, как стрела, эстакаде, рассекавшей огромное болото — море низких, плотных зарослей. В нем блестели небольшие озерца, отражая алое пламя заката. С другой стороны, далеко, на обрывистом уступе призрачно белели многоэтажные здания, искрясь множеством желтых огней. К ним, где-то уже у горизонта, тянулась ровная цепочка синих мерцающих звезд — очевидно, там и проходила обратная ветка дороги.
Резким поперечным изломом уступ приблизился к эстакаде. Она плавно пошла вверх, потом повернула налево, к жилым районам, и они вышли на первой же остановке. Теперь башни Центра были видны гораздо лучше и они отошли в сторону, любуясь ими. Их было, собственно, не более десятка, все разной высоты и формы, — самые высокие стояли в центре. На фоне зеленовато-синего сумеречного неба их силуэты выделялись очень четко. Они были наполовину темные, наполовину облитые призрачным закатным серебром, такие громадные, что освещенные этажи казались тонкими неровными полосками зеленовато-белого, розоватого или холодно-голубого света. Ступенчатые кровли башен обрамляли двойные венцы красных ламп, на их тонких шпилях сияли белые огни. Они казались Лэйми удивительно ярким звездным скоплением.
Выше всех были три плоских, изогнутых башни. Плавно суживаясь кверху, они сходились над шпилем самого высокого небоскреба, поддерживая толстое, торообразное кольцо. Это немыслимо огромное сооружение как бы накрывало собой Центр — он весь помещался между его дугообразными опорами, в то время как кольцо парило раза в три выше, чем шпиль центральной башни, уже где-то в зените. Освещенные окна на нем казались разноцветными искрами, почти неразличимыми из-за своей малости.
Смотреть на это можно было бесконечно, но Лэйми нестерпимо хотелось оказаться там, на самом верху, — он едва ли не всерьёз верил, что там находится рай, — и они пошли к Центру.
Путь к нему пролегал по просторной торговой улице и им пришлось привести себя в приличный вид, то есть одеться. Вся ширина этой улицы, мощеной каменными плитами, была отдана пешеходам. Ядовито-зеленые, розовые и синие неоновые панели реклам сияли так ярко, что вполне заменяли фонари. Цокольные этажи разностильных домов, что смыкаясь, тянулись по обе стороны улицы, представляли собой одну непрерывную лестницу. Магазины, к которым она вела, тоже соединялись в одну бесконечную галерею — можно было пройти их все, не выходя наружу.
