На следующий день, Владимир ходил мрачный как туча. И не столько от похмелья, сколько от того, что не удалось задержать ведуна. Обширны земли боярина Ивина, не одну сотню воинов выставляет Владимир Михайлович по зову государеву. А там где железо бряцает, да брони сверкают, непременно и руда алая льется. Так, хоть и богаты земли боярские воинами, а жаль ратников от ран боевых, да от антонова огня, терять. Вот кабы Находник при усадьбе остался... сколько воинов храбрых он от смерти уберечь смог бы. Только не желает он оставаться, да и стрый с Ратьшей советовали не противиться тому. А уж чего бы только не пожалел боярин за такого лекаря при рати!

— Ох и дурной ты, Илюха! — Покачал головой сотник, присутствовавший при разговоре боярина с Находников, и своими ушами слышавший, как неугомонный лекарь-кузнец отказался остаться в землях боярина. — Ну где ж ты еще так пожить сможешь. В довольстве, тепле да сытости? Да и осень близится. Может все же останешься?

— Если я дурной, то что ж ты меня поддержал, когда я откланивался? — Усмехнулся Илья.

— Так ведь боярин тебе слово давал, что отпустит... Вот и пришлось... Сам-то он небось давно и забыл о том. — Хмыкнул Ратьша. — Не веришь?

— Не-а. — Честно ответил Илья.

— И правильно. То, Аникита Федорович настоял, чтоб тебе препон не чинили.

— С чего бы? — Удивился Илья, помнивший как самый уважаемый из гостей боярина, за весь пир ни разу и не глянул в сторону Находника. Эдак, демонстративно.

— Ну уж, его думки мне точно не ведомы... А вот тебе он может и расскажет чего, ежели полюбопытствуешь, да к нему в горницу заглянешь. — Хитро подмигнул Ратьша.

— Ой темнишь, сотник, ой темнишь. — Протянул Илья и вздохнул. — Ладно уж, негоже Рюриковичам отказывать. Проводишь к нему?

— Ох ты... — Крякнул Ратьша. — Откель про то узнал?

— Так на пиру у хмеля язык длинный. — Улыбнулся Илья, но увидев как посерьезнело лицо сотника, осекся.

— Про то, никому ни слова, ни полслова не вздумай сказать. — Предупредил его сотник. — О корне бояр Березиных, Осининых и Ивиных говорить, все равно что с камнем на шее в реку сигать. То дела государевы, ясно?

— А тож. — Кивнул Илья.

— Вот и ладно. Идем, Аникита Федорович тебя уже спрашивал.

Илья с Ратьшей прошли через заваленную храпящими телами трапезную, и поднялись в горницу отведенную боярину Березину.

— Явился, Находник... — Проворчал боярин, когда за Ильей закрылась дверь. — Ну проходи, садись вон на лавку, поговорим.

— Поговорим... княже. — Склонил голову Илья.

— От ведь прыткий какой. — Усмехнулся боярин, и расправил усы. — Род наш и вправду княжеским был, но то в прошлом... Сей же час, не о нем беседа пойдет, а о тебе... Службу тебе найти надо у государя, Илюша.

— Чего?! — Илья уронил челюсть.

— Того. И тебе от попов защита, и мне спокойней. — Боярин залпом выпил кубок вина, и глянул на Илью. — Воин ты справный, как Ратьша поведал, так что думаю, справишься с моей задумкой. Да и на глазах будешь, заодно...

— А если не захочу? — Поинтересовался Илья.

— А куда ты денешься? Разве что в Сибирь сбежишь... Так всю жизнь бегать будешь... Уж коли вызнал, о княжеском роде, так неужто ты думаешь что от него лишь название осталось? Так и не мечтай. Силенок, чтоб тебя достать у меня хватит...

— Угрозы не лучший способ решения поставленных задач. — Ровным голосом произнес Илья.

— А что ты сделаешь мне, перунец? — Хохотнул боярин, и сделал замысловатый жест рукой. На секунду Илье показалось, что его тело налилось неимоверной тяжестью, но ощущение очень быстро прошло, и в следующее мгновение, пальцы Находника сомкнулись на горле боярина. Тот выпучил глаза, и захрипел.

— Не думай, что самый сильный. На всякую силу найдется другая. — Процедил Илья, и отпустил Березина. Тот потер шею.

— Верно... ведун. — Через силу проговорил боярин, но почти тут же оправился. — Вот не думал, что найдется кто-то, кто сможет зимний наговор переломить! Силен Илья, ох силен.

— Поговорим на равных? — Осведомился Находник. Боярин еще покрутил головой, но в конце концов, рассмеявшись, махнул рукой.

— Поговорим...

Часть Четвертая.

На государевой службе.

Глава 1.

Один разбойник — пятак, а двадцать, уже рубль.

Минуло три года с тех пор, как сел на московский стол Иоанн Иоаннович. Сел, не смотря на происки бояр и ненависть кромешников. Многим пришелся не по нраву молодой государь... Но оказались рядом с ним и те, кто готов был служить верой и правдой. Таким был и Борис Федорович...

— Аникейка, бесов сын! Свечи тащи. Ни зги не видать в горнице!

— Почто лютуешь, Борис Феодорович? Али снова какую-нито лжу в бумагах своих нашел?

— Ох, Марьюшка... Да иных-то бумаг дьяки мне и не приносят. С добрыми делами они и сами справятся, а вот коли вести дурные, тут же ко мне на поклон идут. Прими, дескать, батюшка, не с нашим разумением такое читывать. — Моложавый боярин в черном, шитом серебром кафтане, глянул на собеседницу, приятную лицом и фигурой девушку в богатом наряде, и тихо вздохнул. Марья как-то умела гасить гнев, иногда волнам накатывавший на главу посольского приказа. То ли ласковой улыбкой, то ли нежным светом васильковых глаз. Сколь ни пытался разобраться в причинах этого удивительного влияния, боярин, но так и не смог... пока.

— Аникейка! Где ты там?! — С новой силой крикнул Борис Федорович, осознав, что уже пару минут безмолвно смотрит на Марью, вгоняя девушку в краску своим немигающим тяжелым взглядом. Тоже загадка. От хмурого взора боярина, дьяков со страха шатает, а боярышня только алеет как маков цвет, да косу теребит.

Примчался дворовый Аникейка с двумя тяжелыми, италийской работы подсвечниками, шмыгнул мышью по комнате, только низкая дверь за ним хлопнула. И снова боярин да боярышня одни в комнате... Или, как уж и государь начал говаривать, в "кабинете".

— Так что за беда привела тебя ко мне, Марья свет Михайловна? — Откашлялся боярин.

— Беда? — Подняла тонкие брови та, и рассмеялась. — Ты, боярин меня с дьяками своими не путай. То они к тебе с кручиной приходят, а я по просьбе матушки заглянула. Она велела передать, что бы был ты сегодня у нас на пиру.

— Что ж она челядина не прислала? Как тебя, девицу, из дому одну отпустила? — Удивился боярин.

— Полно, Борис Феодорович. — Улыбнулась Марья. — Со мной целый десяток батюшкиных холопов, да и братец-непоседа, нынче провожал.

— И где же он? — Нарочито внимательно осмотрелся собеседник.

— А где ему быть? Довел меня до избы, а сам к огненному наряду побежал. — Кивнула в сторону небольшого витражного окна, боярышня. — Как возвертаться станем, так и он появится.

— Да уж братец твой, зело шустер! — Ухмыльнулся в свою небольшую бородку боярин. — Ну что ж... Благодарствую за приглашение, ввечеру буду у вас. Людмиле Захаровне от меня поклон.

Марья Михайловна легко улыбнулась, и звякнув колтами да монистами, выплыла из горницы.

Глава посольского приказа глянул ей вслед, и сделав зарубку в памяти, вернулся к чтению свитка, что с час тому, доставил гонец из Волоколамска. На чело государева ближника набежала туча. Странные, непонятные дела творятся на Ламском волоке, не к добру такие вещи, ох не к добру.

"Пишет тебе, Борис Феодорович, муж нарочитый, в Ламском волоке для пригляду тобой поставленный, Онфим. Ныне появился на торгу человек, в одеже незнаемой, говором странный... Не боярин с виду, не смерд. Но силен аки тур, а через то, нагл и весел. Третьего дня, не смотря на указ государев, сей человек в кружале требовал хмельного. Шесть стрельцов насилу его угомонили войлочной дубинкой, да по приказу воеводы свели в поруб. Так тот, ирод, выломал два венца, и был таков. Посланных на поиски людишек, беглец связал и бросил на погосте, наказав боле его не искать, так как худа он никому не делал. А что в кружале буянил, так то, дескать, не со зла, а от незнания. Сказал и ушел в сторону Москвы, о чем и сообщаю, как ты Борис Феодорович и наказывал. А боле новостей никаких нет. Слуга государев, Онфим".

Илья дернул головой, и кистень просвистел мимо уха. Парень ушел в перекат, и возникнув прямо перед ошалевшим от такой прыти разбойником, от души зарядил ему прямой в челюсть. Мелькнули перед носом изгвазданные в грязи лапти, и атаман, на глазах всей ватаги, рухнул наземь, подняв вокруг себя небольшой фонтан грязной осенней жижи, что на Руси считается дорожным покрытием. Под возмущенный рев пяти крепких мужиков, Илья взвился в воздух, и пошел молотить татей ногами и руками, изображая сумасшедшую мельницу. Через минуту, вся ватага лежала мордами в грязь, а Илья, методично обшарил невезучих разбойников, и собрал все, что могло представлять хоть какой-то интерес в плане возможного обмена на еду и кров. А затем, двинулся вперед по московскому тракту. В руке у Ильи позвякивала неплохая, хоть и запущенная сабля, а карманы приятно оттягивало некоторое количество серебра, и даже десяток тяжелых золотых монет.

Государь принимал ближних воевод в Яшмовой палате, и главе посольского приказа пришлось провести некоторое время в соседних покоях, в обществе старого знакомого — Романа Васильевича Бельского. После казни Малюты, Бельский несколько подрастерял вальяжность, и многими был забыт, но, как и Борис Федорович, по-прежнему оставался одним из тех, кто своим плечом, не мозоля никому глаза, подпирал молодого государя, и удерживал в ежовых рукавицах Стрелецкий и Тайных дел приказы, официальному главе которых, боярину Брюхатому, на восьмом десятке лет было куда ближе до неба, чем до приказной избы.

Сегодня, Бельский был зол и весел.

— Борис Федорович, здравствуй боярин! — Улыбнулся он главе Посольского приказа. — А я тут своих дармоедов распекаю. Уж погоди минуту.

С этими словами, Бельский повернулся к склонившим перед ним головы дьякам, и хорошенько выматерив, выгнал их из покоев.

— Ишь, шельмы! — Хмыкнул он, когда закрылась дверь.

— И за что ты их? — Поинтересовался Борис Федорович.

— Ха! А ты смотри, что удумали! — Бельский протянул боярину свиток, по ходу рассказывая, — Нынче, какой-то молодец, ватагу Федьки Рваного на Волоколамском тракте по кустам раскидал. О чем мне стрелецкий воевода тамошний и отписал. Посылал он своих людишек в погоню за беглым варнаком, а те, вместо молодца указанного, притащили Федьку с татями. Так пара моих дьячков, решила вид принять, мне доложивши, что это их усердием, душегубов изловили. Не ведали хитромордые, что у меня от воеводы письмо имеется. Так-то.

— Ну и ушлые у тебя дьячки, Роман Васильевич. — Покачал головой глава посольского приказа, и замер, поглаживая бородку. — Постой, ты сказал, на Волоколамском тракте?

— Ну да. — Кивнул Бельский, и прищурился, зная повадки главы Посольского приказа, — Э-э, боярин. Да тебе никак о сем известно?

— Ну уж нет. О твоих делах, друже, лучше не знать. А то и оглянуться не успеешь, как на дыбе окажешься. — Открестился Борис Федорович, но боярин Бельский и ухом не повел. Поняв, что старого приятеля не провести, боярин Борис рассказал о своих известиях с Волоколамска. Тут уж и Роман Васильевич задумался.

— Думаешь, то твой "в незнаемой одеже" шалил? — Наконец поинтересовался он. И задумался вслух. — Два венца с поруба вынес, погоню с коней ссадил, да связав, на Москву ушел... А знаешь, Борис Федорович, пожалуй, я с тобой соглашусь. Такой мог ватагу голыми руками раскидать. Опять же и воевода в письме поминал, что по Федькиным признаниям, человек, что их в грязи купал, в странных одеждах был. На них, дескать, ватага и позарилась... Надо бы за тем человечком проследить... Что скажешь, боярин думный?

— Прав ты, Роман Васильевич. Уж зело шустрый тот "не боярин и не смерд", коли и тебе и мне уж о нем доложили. Согласен. Только... Ты ж знаешь, я в Москве много людей не держу, некого поставить для пригляду за ним. Уж ты подсоби разумниками из своего приказа, а? — Согласно покивал боярин Годунов.

— Да какие разумники, о чем ты. Видел же только что, как мои дьячки дело справляют! Ну да ладно... Поглядим, что за птаха, этот малый. — Подмигнул Бельский, и в этот момент, в комнату заглянул дворцовый служка.

— Государь ждет.

Бояре одновременно кивнули, и поправив высокие горлатные шапки, пошли на прием к Иоанну Иоанновичу, мерно постукивая об пол резными посохами. А после приема, оба и думать забыли о шустром человечке, что шел от Ламского волока в Москву. Ныне у бояр нашлись иные заботы. Вернулся из Франции сын главы посольского приказа, Федор Борисович, отправленный в начале года в посольство ко двору Генрика Третьего. Семнадцатилетний боярин в сопровождении нескольких умудренных в европейских делах мужей, привез много новостей, и самой главной оказалось известие, о послах короля Французского, выехавших следом за ним, к московскому государю. Генрик Валуа решил поговорить с московитами о Польше, на которую те точили зубы, и время от времени не слабо покусывали...

Растревоженный Борис Федорович, обнявшись прямо перед очами Государя, с сыном, которого не видел почти год, отправился вместе с ним готовиться к приему французов. А князь и думный боярин Бельский, выслушав требования Иоанна Иоанновича, в основном сводившиеся к простому: "Если что, я тебя!", колобком скатился с Красного крыльца, и раздавая подзатыльники слугам и приказным, отправился в Стрелецкую избу, наводить шорох среди дьяков, дабы те не попустили никакого конфуза по приезду послов (вроде украденных золотых блохоловок, или ларцов с ароматными водами для отбивания отвратного запаха немытых тел европейцев, как уже бывало с англицкими послами).

Вся эта суета, позволила Илье беспрепятственно достичь Москвы. Увидев, что представляют собой улицы столицы, парень выматерился, и пошел искать лошадиного барышника, поскольку тонуть в этих грязевых ваннах ему совершенно не хотелось, а единственным приемлемым способом для "спасения утопающего" было перемещение по городу на лошади. Барышник был найден в кратчайший срок, и в Москву, Илья въехал на добротной кобылке степных кровей. Невысокая, непривередливая и выносливая, Сноль послушно довезла парня до постоялого двора, ни разу не уронив, чему Илья был до жути рад, поскольку в последний раз сидел на лошади года этак четыре назад, и было это в горах, на перевалах, где не понятно кто кого везет. То ли лошадь всадника, то ли наоборот.

Поев вчерашних щей, и закусив их пирогами с визигой, Илья впал в меланхолию. До Москвы он добрался, но что делать дальше, не представлял. Покосился на саблю. Идти на большую дорогу не хотелось, а к какому делу себя приложить, он не знал. Была б поблизости кузня, глядишь чего и получилось, но и в этом Илья сомневался, поскольку слишком многое из того, что для здешних кузнецов обычное дело, для него — темный лес. Взять хотя бы сырье. Если дома Илье нужна была сталь определенной вязкости, он просто заказывал ее, а местные, хоть и меряют сталь на глазок, так и варят ее сами! И кому здесь, спрашивается, нужен кузнец, не умеющий подобрать сплав для подковы или сошника? То-то.