Лесса (общий файл) (заморожено)

2

Рейн вошел в главную залу, застыл у двери. Под высокими сводами колыхались от сквозняка боевые разноцветные стяги, в полумраке ниш блестели доспехи, жара калила окна витражей, не в силах одолеть холод древних стен замка. Жужжали мухи. Хэффа, стоя у окна, размеренно диктовала:

— Наша раса, в которую входят дроу и наги, есть высшая. Только мы служим истинными выразителями силы, духа и воли Матери, только мы сильны и мудры настолько, чтобы нести Её мудрость низшим, подлым существам. Кровь, текущая у нас в жилах, эталон, венец творения, что дает нам право и обязанность господствовать над другими расами, даже ценой их ликвидации, если эти расы будут представлять для нас угрозу.

— Откуда ты знаешь, что только вы вы-выразители? — закусив губу, Лесса старательно вывела руну на пергаменте. Черная, как ночь, кошка лежала у девочки на коленях.

— Наш дух един, его не разделяют границы так называемых "душ", как втолковывают многие религиозные доктрины. Раздели, и ты победил... Мы — сильнее. Мы — Вершина. Потому что у нас есть "душа расы". У нас есть Магия. Мы превосходим людей, и это превосходство есть следствие того, что раса и кровь для нас превыше всего, выше жизни отдельной сущности. Образно говоря, чтобы тебе было понятно, мы — пчелы, наша магия — матка. Жизнь одной пчелы — ничто. Рой — разум. Наша магия, магия Земли — дух нашей расы. Что такое раса, Леассара?

Лесса поерзала на скамье, разглядывая витражи, доспехи и стяги, с тоской посмотрела на пергамент, где, видимо, был ответ, на кошку, Рейна, вздохнула и уронила перо. Не было её долго.

— Леассара.

— Раса — это единая кровь, единая, глубокая..., — блестя глазами, она села прямо.

Рейн улыбнулся. Он видел, где кладезь знаний.

— Глубинная.

— ...сила и... индивидов и единый дух, который отражается в каждом. Отражается в физическом и духовном. Это кал-лективный суб...страт. Уф.

— Ты не рано забиваешь ей голову этими знаниями? — вмешался Рейн. — Я и то не все понял.

— Уже поздно. Это она должна была впитать с молоком матери. Я и так разжевываю, как гоблину, — прошипела Хэффа. — Что тебе непонятно, Леассара?

— Я кто? Где мой каллективный?

— Ты — или заготовка, или мусор. Или абсолютная аномалия. Ты можешь стать родоначальницей великой расы, или ты тупик развития.

— Это ты заготовка и тупик!

— Второе предупреждение.

— И пусть.

— Подытожим, — Хэффа не сводила акульих глаз с взъерошенного ребенка.

Лесса надула губы, отвернулась, жрица невозмутимо продолжила:

— Пока жив хоть один дроу, он является носителем и хранителем общего, единого духа, вопрос долга перед нашей расой — вопрос жизни и смерти. Только общее, родовое, кровное, поставленное на пьедестал, поможет нам выжить. Дух рода выше личного. Магия, кровь, свобода, традиции — наш девиз. Поэтому задача других рас — нас уничтожить. До единого.

— Вы тоже их не любите.

— Мы существуем под землей. Наше жизненное пространство и пища ограничены, поэтому мы вынуждены с боем отвоевывать себе право на жизнь. Людям и дварфам нужны богатства, которые хранит в земле Мать. Мы помеха. Но иначе мы не можем. Наше место — под землей, потому что там — концентрация силы Матери. Там истинный огонь, там дрожь земли, — рыбьи глаза подернулись полупрозрачной пленкой, затуманились.

— А почему нельзя им эти богатства продать?

— Зачем покупать, если можно взять даром. Мы — вершина цепи, и мы будем защищать то, что принадлежит нам по праву рождения и крови.

— Нет у тебя никакой цепи.

— Цепь жизненной и магической силы — это связь между организмами и нефизическими сущностями, через которую осуществляется трансформация и передача сил и веществ. Водоросль питается силой солнца, рачок питается водорослью, рачком питается рыба, рыбой — человек и морские расы, жизненной силой людей питаются призраки и нежить, которых, в свою очередь, солнце может убить. Теперь твой пример, Леассара.

— Я пью молоко, молоко дает корова, корова ест траву, трава ест... землю и свет, а ты съела мою кормилицу.

— Почти хорошо. Теперь так — трава — корова — кормилица — я. Кто выше всех в этом порядке?

— Я.

— Обоснуй, Леассара.

— Меня ты съесть не можешь.

Жрица замешкалась. Рейн улыбнулся. Леассара, или Лесса, или Лисенок, росла шустрой и понятливой не по годам. Она уже умела писать, знала всеобщий, язык дроу, лесных, а попытка выгнать её из библиотеки всякий раз заканчивалась грандиозным скандалом. Скандалить она научилась раньше, чем говорить. Ему иногда казалось, что жрица побаивается малышку. Нага жила с магией, она магией жила, она — сама магия, а рядом с Лессой жрица ощущала себя, наверное, ничтожеством. Магия — оружие, которое всегда с тобой. Нага его лишилась. Поэтому она и охотилась за стенами, поэтому убивала. С самого рождения Лессе магия была нипочем, но сейчас вокруг неё образовался незримый круг, внутри которого магия была мертва. Ему проще... Меч всегда с ним. Они никогда не говорили с Хэффой по душам, впрочем, ему не были интересны проблемы нагайны. Она тоже не горела желанием рыдать у него на плече. Так и жили. Как кобра с мангустом.

— Я могу тебя убить, — нага осталась невозмутима. Впрочем, как всегда.

— Зачем?

— Какой самый главный инстинкт?

Лесса задумалась.

— Есть?

— Зачем ты должна питаться?

— Чтобы... я жила.

— И, Леассара?

— Вы...живание?

— Отсюда вывод...

— Ты меня убьёшь?

— Верно. Но не совсем. Моей жизни ты не несешь угрозы. Ты делаешь её несколько... некомфортной. Вот и все. А вот магам людей ты — враг, чтобы выжить, они должны будут тебя уничтожить. Это логично.

— Почему? Я им ничего не сделала. Сами пусть не лезут.

— Люди нерациональны, в их поступках доминирует жажда власти и стяжательства. Они закрыли для себя контакт с миром магии, с миром трансцендентного, они утеряли истинное знание, выхолостив своих магов. Цели и задачи расы людей выродились, они заменили Магию религией, что лишь суррогат, они отошли от Мифа, они лишились единого духовного составляющего, они разделились. Они обречены. На смену истинным ценностям пришли полное брюхо, злато, власть и война, как средство добычи первых трех. Маги людей ослабли, но ещё сильны, и они ещё могут вернуть себе достойное их место, но страшной ценой. Я их понимаю. Достойная, рациональная цель. Итак, Леассара, вывод.

Лесса кусала губу.

— Магам, чтобы выжить, нужна власть. Если маги лишатся сил, они... я жду, Леассара.

— Они не смогут стяжительствовать и влавствовать.

— А если появится некто, кто лишит их магии?

— Они его...

— Должны...

— Убить.

— Вот теперь ты должна понять, почему маги людей — твои смертельные враги.

— Причем тут я? Я девочка, — и, подумав, добавила: — Маленькая.

— Такова Её воля, что ты пришла в этот мир именно такой.

— Меня не спрашивали!

— Мала рассуждать о предназначении, — прошипела Хэффа, серый балахон заколыхался, волнуясь, когти удлинились.

— Я не хочу!

— Ты никто, чтобы тебя спрашивать.

— Я — это я. Что хочу, то и буду делать, — Лесса насупилась.

— Третье предупреждение.

— И пусть.

Казалось, в зале похолодало. Рейн решил вмешаться.

— Хэффа, я должен с тобой поговорить.

— Я не закончила урок, дроу. Итак, Леассара, далее. Теперь ты сама мне можешь сказать, почему дроу и наги, столь разные по физическим качествам, составляют одно целое, одну расу.

— Один дух. Э... Одна магия?

— Минус одно предупреждение.

Лесса сдула кудряшки со лба, задумалась.

— Значит, ты — высшая раса.

— Да.

— И дроу.

— И дроу.

— Рейн красивее тебя.

— Красота — понятие относительное и не является критерием качества расы. Для нагов, например, омерзительна гладкая кожа. Понятия "нравится", "красиво", "отвратительно" и прочие мешают верно оценить обстановку, что грозит смертью.

— Я не дроу и не такая, как ты. И у меня совсем нет всяких таких сил, как у тебя. Я кто? Низшая? Сама ты низшая! Когда я рядом с тобой, у тебя совсем нету магии, нет твоего духа. Значит, это ты — низшая!

Рейн ухмыльнулся. Детский голос, недетские слова. Если бы Хэффа была самоваром, она бы уже кипела, но Хэффа была Хэффой.

— Ты пока никто. У тебя абсолютно отсутствуют способности к магии, ты — грязь под ногами, пустая порода, которую моя задача облагородить, сделать ценной. Пока ты не докажешь верной службой короне, что ты заслуживаешь хотя бы того, чтобы дышать рядом с нами.

Лесса недоверчиво разглядывала жрицу.

— Я тебе не верю. Ты меня боишься. Я знаю!

— Ты ошибаешься. Бояться тебя представителю высшей расы нерационально и недостойно.

— Ты врешь, — Лесса тряхнула головой. Черные, крупные кудряшки взметнулись со лба, глаза цвета янтаря потемнели. От матери девочке передались конституция эльфа, тонкие черты лица да искорка в глазах, вспыхивающая в минуты опасности и гнева, вот и все, что напоминало о крови Шиентоналлей. И этого хватало с лихвой. Глаза и волосы изменили цвет, но стержень матери Лесса получила в наследство.

— Выпорю, — холодно прошипела Хэффа.

— И пусть, — тихо, но отчетливо ответила Лесса, зыркнув глазищами.

Кошка спрыгнула на пол и юркнула под стол.

— Ты сегодня без обеда, без ужина. Ночь, нет, три в темнице.

Лесса собрала перья, пергамент, не торопясь, слезла со скамьи и зашагала прочь от жрицы, не оглядываясь, выпрямив спину и задрав подбородок. Локоны, небрежно стянутые в хвост, задорно подпрыгивали, несколько перьев спланировали на пол, ворохнулись на сквозняке. Черный зверек вышагивал следом. "Платье опять мало", — подумалось Рейну. Лесса подошла, обняла его за ногу, прижалась крепко. Он погладил её по густым, нагретым солнцем волосам.

— Хэффа, — обронил Рейн, не убирая руки с теплой макушки.

Нага крутила в когтях рукоять плети. Щелчок, и надоедливая муха почила в бозе.

— Иди, Лисенок. Я приду к тебе, — он мягко подтолкнул девочку к выходу.

Хэффа дождалась, когда дверь закроется, прошипела:

— Я все больше прихожу к выводу, что её надо уничтожить. Оставлять её жить не рационально. Я доложу о своих соображениях королеве.

— Доклады — дело твое, — Рейн стиснул зубы. — Я сейчас не о Лессе, а о тебе. Ты знаешь, о чем я.

— Не тебе, дроу, указывать мне, Первой Жрице.

— Надел графа — не твой личный погреб, набитый мясом.

— Я голодаю. Мне необходима жертва.

— От тебя разит мертвечиной.

— Ты потерял хватку. Я доложу Мэйддлайнн, — жрица плыла по комнате, приближаясь к нему. В глазах акулы таилась угроза.

— Мне надоело сдерживать тебя. Я устал от твоих потребностей. Ты — угроза нашему существованию здесь. Я требую, слышишь, Хэффа, требую соблюдения правил и законов этой земли, — Рейн не повышал голоса, но в каждом слове звенела сталь. — Если нас обнаружат, а с твоим присутствием и повадками падальщика это неизбежно, мы провалим задание.

— Я делаю то, что должна, и то, в чем нуждаюсь для своего существования, — она остановилась в нескольких шагах перед ним. — Я учила, учу и буду учить отродье, пока королева не отдаст мне другой приказ. Она должна служить нам слепо, без оглядки и без рассуждений.

— Ты учишь её смерти. Безжалостности. Ненависти. Ты учишь убивать все и вся. Ты забиваешь голову девочке мантрами жриц. Она станет зверем, если доверится тебе, что, к моему изумлению, ещё не случилось.

— Я учу её жизни, в которой в неё будут плевать, кидать камни, в которой она будет изгоем, дичью, в которой она должна уметь себя защитить. Защитить без раздумий и соплей. Чем раньше она воспримет мою науку, тем лучше для неё. Для нашего рода. Это рационально и мудро. Если её сломает мое обучение, она не та, кто нам нужен. Значит, такова воля Матери.

— С этого дня учу Леассару я. Ты, Хэффа, как жрица, может, и стоишь чего, но как наставник ты — чистое и незамутненное дерьмо дракона.

Нага в мгновение ока оказалась рядом. Плеть свистнула, ожгла, след хлыста на щеке запульсировал болью.

— Таких, как ты, мы, жрицы, учим. Я буду учить и тебя, и выродка.

Рейн стоял, не шелохнувшись, глядя в глаза разозленной гадюки.

Замах плетью, свист, боль. Он уклонился, но Хэффу было не остановить. Она вновь подняла когтистую лапу, метя в глаза. Рейн успел, перехватил, вырвал из когтей хлыст, двинул костяшками по шее, добавил локтем в рыбий глаз, едва не задохнулся от боли, но успел вывернуть когтистую лапу, отшвырнул пинком от себя тяжелое, каменное тело. Хэффа, шипя, как стая разъяренных змей, отступала, пряча лицо. Его рука, лицо горели от боли, несколько дней мучений ему обеспечены. Из когтей жрицы сочился яд.

Но оно того стоило.

— Убирайся, тварь. Увижу рядом с ребенком, удивлю до изумления. Иначе ты не понимаешь, — тихо сказал он.

— Если бы не уродец, ты был бы мертв.

— Я буду помнить, кому обязан жизнью.

— Ты мертвец. Это личное, это не дела королевства. Как только Мэйдд отвернется от тебя, я доберусь до твоей шкуры. Ты в моей власти. Не забывай, кто убил её мать.

— Гнев, нага, не рационален. Твои слова.

Он молча смотрел, как она плыла прочь из залы, оставляя за собой влажный, сохнущий на глазах след. Он устал. Демоны, как он устал...

3

Он нашел Лессу в спальне у графа. У Рейна с владельцем замка установилось холодное перемирие, но разговоры между мужчинами случались редко. Большую часть времени граф проводил в спальне, читая книги, разыгрывая сам с собой партии в шахматы и раскладывая пасьянс. Изредка он спускался во двор, чтобы погреть кости на солнце и понаблюдать за Рейном, отрабатывающим удары. В такие минуты Рейн замечал тоску в его серых глазах, но вопросов не задавал. Воспоминаниями старик предпочитал делиться с Лессой. И не только воспоминаниями, судя по весьма обогатившемуся лексикону девочки. Хэффу он демонстративно игнорировал, что, впрочем, нагайну волновало так же, как рост поголовья рогатого скота у холмовиков.

Свейн, сидя в простом деревянном кресле из мореного дуба, пил вино. Седые волосы, стянутые позолоченным обручем, падали на плечи неровными прядями, руки воина уже сожрала королевская болезнь, но глаза из-под тяжелых век глянули зорко, зло, умно. Девочка, забравшись в кресло с ногами и гладя свою черную любимицу, жмурящую от удовольствия глаза, читала старику вслух:

— Пошла сестра в особую комнату, и когда стала надевать башмачок, то пальцы-то у нее влезли в него, но пятка была слишком велика. Тогда мать подала ей нож и сказала: "Отруби кусок от пятки! Будешь королевой, не придется тебе больше пешком ходить!". Дочь отрубила часть пятки...

— Страшная сказка, — обронил Свейн. Глаза старика блестели.

— Ничего не страшная. Я тебе потом про братика с сестрой прочитаю, там да, жутики. Они ведьму в печь засунули, — она глянула на Рейна, улыбаясь. Улыбка растаяла.

— Ты что, подрался? Это она? Она!

— Ерунда, Лисенок. Не рассчитал на тренировке.

Свейн хмыкнул, отпил из кубка. Мазь помогла, сняв опухоль, но ярко-красные полосы горели на лице, не давая о себе забыть.