Заблудшие

Был выбор: либо живи, не обращая внимания, либо живи, но страшно мучайся, тщетно борясь с суровой действительностью. Игорь бороться не хотел, вот и осталась ему не первое, не второе, а полуторное и самое ужасное. Он остался меньшинством, медленно сжираемым изнутри ощущением своего одиночества и безнадобности.

На трезвую голову терпеть это уничтожение было сложно, не все же легче, чем на затуманенную алкоголем. В веселого человека он вселял беспричинную радость, в отягощенного думами — печаль и грустное томление. Так вышло и сейчас, под действием выпитого Колька еще больше раззадорился, Игорь же сник и притих, окончательно угас.

— Ну, и что, в конце концов, с тобой происходит, — не выдержал Колька и, по-дружески, ткнул в бок, — помрешь сейчас, ей богу.

— Было бы неплохо, — пробурчал Игорь, не следя за тем, что говорит, но почти сразу же опомнился, встрепенулся воробьем, даже подпрыгнул на месте и, стремясь сгладить свою оплошность, добавил, — да ничего со мной не случилось, с чего ты вообще взял?

— Да ты бы на себя со стороны посмотрел, — бледный, кислый, кривой, будто лимонов наглотался. Ты давай-ка, — Колька отодвинул подальше рюмку Игоря, — не пей больше.

— Не буду.

— И хорошо. И, выкладывай, все же, что там у тебя? Проблемы, что ли, какие? Так валяй, ща все решим.

— Что ты привязался, Колян? Все у меня нормально, сколько раз повторять?!

— Неет, дружище, врешь ты все, меня не обманешь, я такие дела насквозь вижу. Говори, что у тебя с ней?

— С кем?

— Ну, тебе лучше знать с кем, — ухмылялся Коля, стараясь хотя бы немного растормошить Игоря, — с девчонкой твоей. Когда мужик грустит, вздыхает, терзается, проблема чаще всего одна — любимая баба кинула.

— Никто меня не кидал. У меня вообще-то нет никого.

— Как?

— А вот так, обыкновенно.

— Не верю, — Колька ошарашено откинулся на спинку кресла, глаза его вылезли, округлились еще больше и стали похожи на два белых яйца с коричневыми кольцами на бочках, — ладно бы я, но чтоб у тебя? Скажи честно, ты, наверное, порвал с ней недавно, раз так вышло.

— Нет, у меня давно уже никого нет.

— Давно? — Колька вдруг нервно заерзал, подозрительно оглядел Игоря и, на всякий случай, отодвинулся, как мог, подальше от друга. — А ты случайно не того?

— Что того? Колян, говори ты толком.

— Ну, это... Не поголубел, в общем?

Игорь вздрогнул, фраза друга предательским штыком пырнула в бок, медленно обернулся и злобно сверкнул на Кольку глазами.

— А по роже? — бросил он другу и угрожающе приподнялся с кресла.

— Ладно, сядь, — осадил его Колька, — прости, сглупил. Ну, сам посуди, что я еще мог подумать, когда пацан, на которого девчонки, как мухи, слетаются, вдруг оказался давно одиноким? Да у тебя ж пару лет назад их на каждый день недели было, что случилось?

— Надоело просто и все. Одна нужна, единственная, понимаешь. Чтоб с ней слиться и стать целым, одним, разделимым только смертью. А таких сейчас нет. Опустели.

— Да ладно — нет. Тебе ли жаловаться. Только пальчиком помани — сбегутся. И выбирай себе свою, единственную.

— Не нужно мне, не хочу. Отстань.

— Не отстану. Ты и хмурый такой, что давно женщины не знал. Они же, как наркотик, попробуешь раз и все, уже не слезешь. Без них ломка начинается. И ты тому пример.

— Коль...

— Ииииии, слышать ничего не хочу. Начнем прямо сейчас. Есть у меня на примере пара кадров. Они, знаешь ли, как пионер: "Всегда готов", так что сейчас свяжемся и примчаться, не заметишь, как время пролетит. Не единственные, конечно, но расслабишься, будь здоров.

Игорю только и оставалось, что безнадежно вздохнуть, устало отбросить голову на спинку кресла и, закрыв глаза, предаться водовороту, царствующему в его отяжелевшей, непослушной голове.

— Делай, что хочешь, — промямлил он напоследок и оказался во власти пьяной дремоты, затягивающей, уносившей его куда-то, в неведомые бездны человеческого подсознания, где все мечется, скачет, спутывается, пересекается, где все так неясно, расплывчато, скрыто под серой вуалью, но все же шепчет, подсказывая выход, скрываясь, сыпет намеками, тайными смыслами и предсказаниями. Разбираться с растянутым воем, с оглушительным гвалтом сотни голосов, вдруг поглотивших Игоря, он не жаждал и просто поддался неведомой ему силе, безраздельно властвующей в загадочном сонном царстве.

Колька перевесился через подлокотник, пошарил где-то на нижней полке стеллажа и, радостно ахакнув, достал плоский, черный с глянцем, предмет, водрузил его к себе на колени, щелкнул замочками и раскрыл, как большую книгу в пластмассовой обложке. Под ней прятался черный экран и квадратные соты клавиатуры, обозначенные каждый своим символом. Спустя секунду экран загорелся и запестрел картинкой горного пейзажа, из скрытого динамика вырвался и ударил по ушам надоевший всем звук препятствия. Игорь очнулся, веки его распахнулись и еще какое-то время он оглушено, растерянно оглядывался по сторонам, стараясь понять, что это — очередной перескок во сне или же явь, сместившая дрему.

— Проснулся! — крикнул Коля, не отрываясь от экрана, при этом перебирая пальцами по клавишам, отвечавшим ему мягким глухим постукиванием. — Иди сюда, сейчас увидишь, от чего хотел отказаться.

Игорь измученно промычал на предложение друга, ведь все, что хотел он — спать, бесконечно, беспробудно. Ведь это состояние так близко к смерти.

Колька, не удовлетворившись этим сдавленным отзывом, перескочил к Игорю и удобно устроился на широком подлокотнике кресла, будто созданном специально для сидения, когда мест не хватает.

— Глянь-ка, — он подсунул ноутбук Игорю чуть ли не под нос, — скажешь, не хороши?

Приятный взгляду пейзаж вдруг исчез, скрылся под развернувшейся скатертью под названием "Одноклассники". На бело-рыжем фоне выплыла яркая новогодняя фотография, запечатлевшая двух молодых людей, одним из которых был Колька и двух девушек. За спинами их сияла разноцветьем двухметровая искусственная ель, тянувшись к ночным небесам, уподобляясь идолу шестидесятых — гордой и агрессивной ракете. Все четверо заманчиво улыбались, затейливо извиваясь, их шеи оплетала сверкающая золотом змея мишуры, в руках разбрасывали искорки железные палочки бенгальских огней.

Игорь оставался невозмутим. Повинуясь просьбе Кольки, он пристально разглядел девушек и с тоской понял, что ничего не осталось кроме отвращения и омерзения. Их нельзя было назвать некрасивыми, скорее наоборот, девушки были и очаровательны, и привлекательны, и, даже, несколько обольстительны. Но для Игоря все это оставалось одним большим: "Нет". Они были на одно лицо: обе крашенные блондинки покрытые косметикой в несколько слоев, обе одеты, если не по последней моде, то незначительно отстав, но, без сомнения, позаимствовав идеи у телевизионных див. Почти что отражение друг друга, близнецы, лишенные индивидуальности, спрятавшие единственное, свойственное только им, за яркой маской популярного и модного.

Но если бы дело было только в этом. За их напомаженными лицами, под задеревеневшими от туши ресницами не было ничего — ни единого чувства, ни желания, ни цели. Глухо, как в пересохшем колодце, смотреть в их глаза было все равно, что заглянуть в черную дыру и увидеть там только одно — безжизненным мрак, ужасающий своей пустотой. Манекены с витрины, в которых зачем-то вдохнули жизнь, изысканные куклы, годные лишь для подражания.

Игорь хотел гневно захлопнуть ноутбук и зашвырнуть его подальше, но сдержался — не желая обижать Кольку.

— Не в моем вкусе, — ответил Игорь и ударил курсором по красному квадратику в правом верхнем углу экрана.

Фотография исчезла, вместо нее появилась новая, поменьше предыдущей, рядом с какими-то анкетными данными. На этот раз на фотографии был молодой человек, сидевший в дорогом ресторане и протягивающий фотографу бокал кровавого вина. Лицо его теперь уже не было Игорю не знакомо — это оставался тот самый мужчина, что вместе с Колькой пять секунд назад обнимал бездушных девиц.

— А это кто? — спросил он не столько из интереса, сколько просто так, только бы что-нибудь спросить.

— Это? — Колька посмотрел через плечо друга на фотографию. — А — это Петька, учились вместе. Я после первого курса бросил, ты помнишь, он, вот, остался, и дружим.

— Рада за вас, молодцы, — без энтузиазма пробурчал Игорь, забравшись шустрой стрелочкой мышки в личные фотографии Пети.

Их было много, не меньше пятидесяти — целый фотоальбом созданный, казалось, лишь с одной целью — восхвалять его владельца. Неудачных изображений не было, Петя отобрал их с тем расчетом, чтобы ничего, кроме восторга, снимки не вызвали, чтобы каждый, просмотревший их, под магической силой очарования, не смог проронить ни слова, ни звука, а о том, чтобы ругать — даже подумать не смел. Листая одну фотографию за другой, вглядываясь в лицо этого себялюбивого, избалованного деньгами красавца, Игорю хотелось плеваться, или хотя бы отвернуться в сторону, лишь бы избавить себя от нестерпимого раздражения. Слова уже не держались в связках, еще мгновение и Игорь бы выложил разболтавшемуся Кольке все, что он думал о его друге, и мнение это было весьма не лестно. Негодование его кипело, огромные пузыри его поднимались до солнечного сплетения и щекотали корень языка, его тошнило нетерпимостью к подобным эгоистам, рвало озлобленностью. Игорь, не выдержав, в последний раз ударил по переключателю фотографий, разжал губы, готовый выложить свое жесткое мнение и....остолбенел.

Резвый, стремительный поток жестких оскорблений вдруг остановился. Мышцы тела напряглись, выпучились, окаменели. Ни двинуться, ни вздохнуть и даже болтовня Кольки, до того звенящая в ушах, вдруг отдались тихим, робким эхом и потерялась вдали. Разлилась глухая тишина. Игорь вдруг оказался в пустоте — мир вокруг размяк, расплылся талым сливочным мороженным и слился в единый фон и все, что еще оставалось различимо — это лицо. Печальное, болезненно синюшное, в резком контрасте с вороно-черными волосами и таким же платьем.

Игорь сглотнул, секунды помешательства медленно отступали, сдав позиции и, по-прежнему плутая в тумане растерянности, он начал размышлять. Теперь это была уже не смерть — она являлась, только откликаясь на суицидальные мысли, а Игорь пока об этом не думал. И, потом, смерть — это видение, серый призрак, различаемый только им — Игорем. Как тогда ее поймал внимательный глаз фотокамеры?

Нет, это не смерть. Это живой человек — женщина, девушка, захваченная врасплох, когда входила в комнату, где фотографировался напыщенный Петр. Это человек из плоти, костей и крови, но, черт возьми, какое сходство! Одно лицо, ни малейших различий. Нет сомнений, это она являлась ему без малого полгода, и удерживала от убийственного шага. Но, тогда, откуда он ее знает, где видели, почему запомнил настолько, чтобы, сам того не ведая, отождествлял со смертью?

Чувства постепенно встали на свои места, Игорь отчетливо различил толчок в бок и громкий зов Кольки: "Игорь, Игорь, что с тобой?".

— Кто это? — бездумно спросил он, не смея оторвать изумленного взгляда от изображения и, подсказывая Кольке, о ком именно идет речь, ткнул пальцем на девушку.

Колька крепко выругался в сторону и раздраженно ответил:

— Алина это, Петькина сестра, — в голосе его звучала обида, — и что с тобой случилось-то? На нормальных девах — ноль внимания, а на покойников ходячих — ступор пробирает. У тебя с башкой все нормально? Или как?

— Не знаю, — протянул Игорь, — не пойму. Я ее где-то видел, понимаешь.

— Нет, ты точно спятил. Не мог ты ее видеть нигде — это не человек, а призрак. На улицу не выходит, людей шарахается, вечно загруженная какая-то. Прикинь, я ее, когда впервые увидел, познакомиться хотел. А она как зыркнет на меня, как ножом рассекла, и спрашивает: "Вы меня не узнаете?". "Нет,— говорю, — я ж тебя впервые вижу". Она развернулась и ушла, да еще и дверью хлопнула. Отрезала. Ну, и сам понимаешь, всю охоту на дальнейшее общение отбила.

Колька что-то еще рассказывал об Алине, о ее брате, но Игорь ловил лишь обрывки фраз, не лепящихся в одно целое. После рассказа друга его память вдруг из черноты превратилась в изрезанную картинку, фрагменты которой расшвырял в разные стороны ветер. Парк, скамья, Сашка — фельдшер, погибший ребенок, толпа, крики — все перемешалось, спуталось и никак не хотело воссоединяться, мелькал, рябило, дразнило и выводило из себя. Игорь не отрывался от фотографии, снова и снова переворачивал обрезки в голове, обнаруживал новые, забытые до этого. Разгадка была рядом, уже стучалась в дверь. И вдруг вздрогнул, вытянулся в струну, будто невидимый палач пропустил через его тело электрический разряд. Игорь побледнел, вмиг губы шевельнулись, и зашептал:

— Узнал меня, значит обречен. Себе помоги, — и чуть погодя, загадочно добавил, — Алина.

— Игорь, — настороженно позвал Колька, — ты что, запал что ли?

— Запал? — Игорь очнулся, как после долгого сна, встряхнул головой и внезапно оживился. — Нет, нет, я просто вспомнил ее. Колян, ты мне можешь помочь?

— Смотря чем.

— У меня с этой девушкой одно дело незаконченное есть. Мне бы с ней встретиться, поговорить. Просто, по-дружески.

— Нет, ну ты меня точно в гроб загонишь, — возмущенно выкрикнул Колька, — то сознание теряешь, то женщины не нужны, то сведи его с человеком, которого я сам-то толком не знаю. Игорь — очнись!

Зачем тебе это чудо нужно? Опомнись, вокруг полно нормальных, а не чудаковатых баб!

— Колян, ты не понял, — Игорь резко отставил в сторону ноутбук, обернулся к другу и с жаром одержимого человека продолжал, — она мне не для этого нужна. Она знает кое — что, чего не знаем мы с тобой, но что нам очень пригодиться. Колян, пожалуйста. Я не сумасшедший, не полоумный. Я точно знаю, что она мне может помочь. Помоги и ты мне. Друг, поверь.

— Я ничего не понимаю, — Колька озадаченно покачал головой, — что такого важного для нас может знать странная девица. Ну ладно, если ты без этого жить не можешь, я постараюсь что-нибудь придумать. Только, чур, без фокусов. А то я тебе быстрее встречу со скорой организую, чем с ней. Запомнил?

III

Он и не думал, что когда-нибудь снова ощутит нечто подобное. В последний раз это чувство посетило Игоря больше трех лет назад, когда он сдавал госэкзамены, у белых дверей кабинета, за которыми сидела неумолимая комиссия. Под грудиной что-то ерзало, чесалось, слова менялись буквами и теряли всякий смысл, устоять на месте было невозможно и, чтобы хоть как-то прогнать щекотливые ощущения, он ходил из стороны в сторону, как бурый мишка, посаженный в тесную клетку зоопарка, пока не услышал хриплый голосок, объявивший его фамилию. Как давно это было, сколько всего изменилось с тех пор. А чувство вернулось.

Игорь, взглянув на себя со стороны, едва ли узнал сам себя. За три дня, что прошли с момента их встречи с Колькой, он ни разу не нахмурился, не затосковал, а уныние затмилось предчувствием скорого избавления. Он часто улыбался, удовлетворенно перетирал ладони, ел с аппетитом, искренне смеялся и даже беззлобно подшучивал над матерью, не жалующую его ничем, кроме брани. Игорь ждал, и ничего не могло теперь омрачить его будней, ведь в успехе задуманного он не сомневался.