— ... А через Межень-реку будет мост добрый, а за ним три дороги: ошуюю — на Купалов Городец ведет, середняя — в Брашное, а одесную та, что тебе, всечестный отче, потребна. А в осьми стрелах на ней деревенька Рыбинка лежит. До темна тебе ее достичь возможно будет, там же и заночевать... Эко дотошен князь Стерх! Стало быть, сюда нам...

Он скатал грамотку и махнул рукой.

Дорога нырнула в широкую полосу прибрежных зарослей, в скором времени стал слышен собачий лай. За поворотом неширокая речушка замедляла свой бег, раскидывалась вольготно, превращаясь в озеро. На пологом берегу его с лодками и мостками, припавшими к воде, за длинным лоскутным одеялом огородов теснился рядок изб и избушек. Дорога приблизилась к ним вплотную, перешла в дощатый настил. На звучный перестук копыт тут же охотно откликнулись новые собачьи голоса. В крайней избе скрипнула дверь — оттуда выглянули, отпихивая друг дружку, двое мальчишек. Вслед за ними появился невысокий щуплый хозяин, шикнул на любопытных сыновей своих и принялся сам с детским интересом обстоятельно оглядывать нежданых гостей.

— Здравствовать тебе и дому твоему, человече! — нарушил молчание отец Варнава.

— И вам, люди добрые!

— Не скажешь ли, кто в славной деревеньке вашей четверку путников мирных на ночлег к себе примет?

— Да хоть бы и я! Чего иных искать-то: добрый гость — дому честь! Сейчас я, сейчас...

Он резво кинулся отводить в стороны невысокие вратницы, закричав через плечо:

— Даница! Даница! Радогощ нам гостей прислал, привечать готовься! Радко, Младен, — коней примите!..

— Мир дому сему! — сказал настоятель, вступая в горницу и кланяясь дородной хозяйке. Та немедленно зарделась, смущенно спрятала руки под передник.

— Не стой столбом, на стол накрывай! — строго наказал из-за спин гостей мужнин тенорок. Хозяйка всплеснула руками и с неожиданной легкостью запорхала от печи к столу.

— Брат Иов, сходи-ка к коням за гостинцами, — негромко попросил отец Варнава.

* * *

— А нисколь вы нас и не стесните, — степенно говорил хозяин, тщательно подбирая корочкой хлеба со стенок плошки остатки ухи. — Старшие-то сыны мои — трое их у меня — еще вечор солоницу да сушеню рыбну в Белые Глины на торжище повезли, за пяток дней им оборотиться — и то славно бы. На той половине вам Даница и постелет, а мы с меньшими нашими уж тут...

Кирилл кончил обирать хребет судака, вытер губы и пальцы полотняным утиральником. Обратился к отцу Варнаве:

— Я к озеру перед сном схожу.

— С Богом.

— Спасибо хозяевам за угощение знатное.

— Тебе, княже, во здравие.

Следом за ним поднялся брат Иов.

Стрекот сверчков тонул в неумолчном хохоте лягушек. На берегу Кирилл присел на корточки, опустил пальцы в воду. Звезды в озере затрепетали и запрыгали под рукой. Голос за его спиной сказал негромко:

— Долго не сиди — завтра вставать чуть свет.

Кирилл кивнул, не оборачиваясь.

Он подобрал камешек, задумчиво бросил его в воду. Ему вдруг очень захотелось, чтобы это был плод шиповника.

Видана...

Кирилл вздохнул и представил себе, что она сидит сейчас на поросшем травой бережке, оправив вокруг себя подол белого с алой оторочкой сарафана, того самого, в котором он увидел ее в первый раз. Слева в груди отозвалось непривычной сладкой болью. Он опять вздохнул и закрыл глаза:

— Видана!

'Я слышу тебя, Ягдар!'

На ней был васильковый сарафан с вышитыми гладью цветами, переплетенными меж собою узорами из бисера. Она стояла на цыпочках, раскинув руки и подняв лицо к ночному небу.

Кирилл вскочил с корточек на затекшие ноги, пошатнулся, едва не свалившись в воду:

— Видана! Я тоже слышу тебя! И вижу — правда, вижу!

Звездная гладь озера да черная стена леса за ним не ответили ему.

Он задышал глубоко и нечасто, пытаясь унять прыгающее сердце. Закрыв глаза, прошептал:

— Видана... Видана... Видана...

'Ягдар! Голосом со мной не говори — так слышать хуже, а видеть меня и вовсе не сможешь. А я — тебя'.

'Да, Видана. Это правда ты?'

Она отозвалась своим колокольчиковым смехом:

'А ты кого ждал, Ягдар, а?'

Тьма расступилась — и он опять увидел ее. Она улыбнулась, не открывая глаз. Помахала рукой:

'Видишь?'

Кирилл улыбнулся счастливо и помахал в ответ:

'Вижу!'

Глава 7

Копыта отгремели по дощатому настилу улочки, с мягким цыканьем взметнули влажный утренний песок. Дорога отвернула от реки, выбралась из долины и побежала по лугам, огибая рощицы и перелески.

Отец Варнава, перегнувшись с коня, похлопал Кирилла по плечу:

— Теперь нам никто не помеха, так что рассказывай, витязь, подробно.

Тот пожал плечами:

— Как по мне, и не забыл, и не утаил ничего.

— Ничего?

Кирилл почувствовал, что краснеет:

— Ну... это...

— Про 'ну, это' и мне, и братиям без надобности — все мы молодыми были.

— Да я, отче, правду сказать, и сам не понимаю, как оно получилось. Уговор у нас был — думать ввечеру друг о дружке, ну, чтобы вроде как встретиться опять... — он не нашел нужных слов, неопределенно подвигал рукой и посмотрел на отца Варнаву.

— Знаю, знаю. И до вас такие уговоры были, и после вас будут. Продолжай.

— А потом я только позвал по имени — и она откликнулась тут же. А затем я ее увидел, но увидел вовсе не такою, как представлял до этого. И тут же понял, что это я в самом деле вижу, взаправду, а не просто представляю себе... — Кирилл начал сердиться на себя, понимая, что изъясняется все хуже и хуже.

— Не смущайся, княже, да точных слов не доискивайся — ни к чему они мне. Понимаю тебя, понимаю. Далее.

— Отче, я вдруг вот о чем подумал: вы меня направляете, чтобы дознаться в точности, как я добился этого да что вдруг сделал такое, что и сам проглядел за собою. Так ли?

— Так.

— Только заслуга в том не моя, а Виданы. Она все это сотворила — уж не ведаю, как. И поправляла, когда я вначале от радости ниточку связующую порвал нечаянно, и вела за собою...

— Да уж. Все девы да жены это умеют, — заметил без улыбки келейник, который внимательно прислушивался к разговору.

— Вук был одарен от бабки своей, княгини Гриды, — задумчиво проговорил отец Варнава, глядя сквозь Кирилла, — хотя и поменее тебя, княже. Куда поменее. А вот у Ратибора в роду, как мне ведомо, такого не было.

Он перевел взгляд на келейника. Тот покачал головой:

— И Белый Ворон о ней никогда не упоминал, отче.

— Пробудилось вдруг? Ну, да ладно, вернемся — и его послушаем, и Яра... Что это там случилось?

Он прищурился и указал рукою.

Далеко впереди посреди дороги стоял скособоченный крытый возок, запряженный парой разномастных коней. Вокруг него суетились три маленькие фигурки.

— Княже, держись поближе ко мне, — негромко сказал брат Иов, тронув поводья и подавая своего чубарого вперед.

Келейник успокаивающе поднял руку:

— Похоже, там наша помощь нужна будет.

Брат Иов повел головою вокруг себя, ничего не ответив.

Двое человек безуспешно пытались приподнять просевшую сторону крытой повозки и насадить на ось слетевшее колесо. Третий усердно, но беспомощно суетился вокруг.

— Damn this country and its hellish roads! — услышалось уже совершенно внятно.

Один из двоих вдруг зашипел от боли и отвесил своему помощнику затрещину:

— Damn this wheel and you too, sluggard!

— Venerable William, — ввернулся третий, всплеснув ладошками, — instead of these God awful curses, may I propose to appeal to the Lord with graceful words of the seventeenth psalm upon our lips like king David...

— Damn you, brother Hezekiah and your seventeenth psalm!

— Никак, английцы? Однако, далековато их от Альбиона занесло! — отец Варнава усмехнулся, возвысил голос:

— Can we help you out?

Двое при колесе оставили свои бесплодные попытки и обернулись. Фургон опять скособоченно просел. Третий, просияв лицом, грациозно приподнял тонкими пальцами широкополую шляпу:

— Вы говорите по-английски? О да, добрый путник, — вас послало нам само Провидение! Позвольте представиться: брат Эйзекая, недостойный служитель Господа и его нового апостола — праведного Джосайи с острова Уайт. А это мои спутники: Уильям из Честера, торговый дом 'Стоун и Стоун', и его слуга Шеймус.

Отец Варнава назвал себя и прочих. Услышав слово 'князь', брат Эйзекая округлил глаза на Кирилла и еще раз приподнял свою шляпу. Уильям из Честера оправил зеленую с красным котту; кивнул, изобразив на хмуром лице подобие вежливой улыбки.

Иноки между тем спешились. Брат Иов подошел к повозке, одной рукой молча отстранил Шеймуса, который преданно кинулся ему на помощь, а другою рывком приподнял ось. Брат Илия тут же насадил на нее колесо и огляделся вокруг по земле.

— Чеку где-то по дороге потеряли, — ответил он на вопросительный взгляд настоятеля. Бросил несколько слов незадачливому вознице. Тот закивал и метнулся на козлы. Откинув сиденье, принялся с грохотом, обозначающим усердие, рыться в ящике под ним. Затем спрыгнул вниз и с видом крайнего отчаянья на лице стал что-то многословно объяснять подошедшему хозяину.

Келейник направился к коням. Достал из седельной сумки большой пяденный гвоздь, перебросил брату Иову. Тот поймал его, сунул в отверстие чеки и загнул коротким ударом ладони:

— Готово.

В это время слуга как раз закончил свои объяснения. Послышалась очередная затрещина.

Кирилл фыркнул, спохватился и закашлялся.

Брат Эйзекая, лучезарно улыбнувшись отцу Варнаве, отвесил низкий поклон:

— Благодарю вас, господин аббат и ваших добрых послушников!

— Во славу Божию, как у нас обычно отвечают, брат Эйзекая. Куда вы направляетесь?

— Какой замечательный ответ, господин аббат! Я имею бумаги от нашей миссии в Москве с августейшим дозволением основать в окрестностях города Грем... Гремис...

— Гремиславль?

— О да, благодарю вас!.. Основать в окрестностях этого славного города общину Ковчега Спасения под духовным водительством праведного Джосайи. Подобно праотцу нашему Аврааму, которому Господь повелел выйти вместе с родственниками из Ура Халдейского и поселиться в земле Ханаанской — книга Бытия, глава одиннадцатая, стих тридцать первый. Позволю себе напомнить вашему высокопреподобию слова обетования Господа Аврааму: 'Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего и иди в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и благословятся в тебе все племена земные' — книга Бытия, глава двенадцатая, стихи с первого по третий. Все мое естество приходит в восхищение и устремляется в небесные обители подобно вознесению пророка Илии, когда я представляю себе многотысячные сонмы диких туземцев, обращенных в истинную веру пламенным словом праведного Джосайи! Не правда ли, это прекрасно, господин аббат?

— Вне всякого сомнения, брат Эйзекая. Однако не могу обещать вам, что вы найдете в окрестностях Гремиславля многотысячные сонмы диких туземцев.

— Вероятно, я не совсем корректно выразился. Однако, сам Господь повелел и мне, и вам, как некогда галилейским рыбакам, быть ловцами человеков — от Матфея, глава четвертая, стих девятнадцатый — не так ли?

— Именно так, брат Эйзекая. Только при этом и мне, и вам следует быть очень внимательными, чтобы невод не оказался заброшенным в чужой пруд.

— Можем ехать, — бросил Уильям, откидывая и закрепляя полог входа. — Я также благодарю вас за помощь, господин аббат.

Щелкнул кнут Шеймуса, повозка тронулась. Отец Варнава держался рядом, продолжая разговор:

— Если хотите, мы можем сопровождать вас до Белой Криницы. Гремиславль оттуда в одном дне пути. Дорога вам хорошо известна?

— Подробнее мне ее опишут в нашем торговом представительстве. Меня больше беспокоит состояние дел, которые пока поручены моим помощникам.

— Я слышал такую максиму: 'Если хочешь, чтобы какое-то дело было сделано хорошо, сделай его сам'.

— Вы весьма точны, господин аббат. Торговля в колониях имеет свою специфику.

— В колониях?

— Я имею в виду цивилизаторскую составляющую торговли. Мы накопили большой опыт приобщения неразвитых народов к культуре.

— Зеркальца, бусы, 'огненная вода'...

— Не только, господин аббат. Торговый дом 'Стоун и Стоун' может предложить еще очень многое.

— Не сомневаюсь, господин Уильям.

Лицо брата Эйзекаи опять просияло:

— Господин аббат, соображения, высказанные братом Уильямом, натолкнули меня на замечательные мысли. Наша миссия вдруг представилась мне прекрасным символом двуединого духовного и материального посланничества. Помните ли вы — о, прошу простить мой промах, ваше высокопреподобие! — как после проповеди слова своего в пустынном месте близ Вифсаиды-Юлии Господь чудесным образом умножил пять хлебов ячменных и две печеные рыбы и насытил ими пять тысяч человек, — от Марка, глава шестая, стихи с тридцать второго по сорок четвертый. Подобно этому вслед за пламенным словом праведного Джосайи на алчущих щедро изольются блага земные, несомые торговым домом 'Стоун и Стоун' — не так ли, мой добрый Уильям?

Угрюмое лицо доброго Уильяма в глубине повозки исказилось любезной улыбкой.

Отец Варнава вежливо наклонил голову:

— Я уверен, теперь Русь ожидает великое будущее.

— О да, господин аббат!

* * *

Белая скала и серо-голубые от времени бревенчатые стены старого детинца на ней покрывали своей тенью гончарные и кожевенные слободы в речной долине. Каменные храмы, палаты, терема, избы новограда и княжий двор на вершине холма плескались в предвечернем свете. Отец Варнава, щурясь, перекрестился на золотые блики куполов:

— Ну, вот и прибыли, слава Богу!

Широкополая шляпа брата Эйзекаи еще раз приподнялась напоследок — и повозка благоносных альбионцев свернула в сторону иноземных подворий.

Ворота в высокой стене белого камня были распахнуты настежь. Двое стражей окинули цепкими взглядами четверку подъезжавших всадников, коснулись неоружными руками своих шеломов. Затем один из них обернулся и взмахнул ратищем в глубину двора. На сторожевой башне дружины ударили в било.

Из растворенного оконца верхней светлицы выглянуло да тут же спряталось девичье лицо. Вслед за ним показалось другое, похожее на прежнее.

К вороному отца Варнавы подбежало сразу трое конюхов. Тот, что постарше, отогнал усердных помощников своих парой звучных подзатыльников, чинно поклонился и принял коня под уздцы. Кирилл хмыкнул, вспомнив доброго Уильяма из Честера. Иов и Илия покинули седла, сразу же затерявшись среди дворовых.

— Ты князь Ягдар? — Подошедший вразвалку широкоплечий подросток положил руку на морду кириллова коня, дружелюбно и коротко рассмеялся, когда тот самолюбиво мотнул головой и всхрапнул.

— Ага. Ягдар-Кирилл... — он подвигал плечами, потянулся со сладким хрустом.

— А я — княжич Держан. В дороге все ли ладно было?

— Заскучал малость — десятерых всего положил. А еще беда со мной приключилась: задницу отсидел.