Тишина. Кони все в весь уведены. Только в углу у ворот кто-то воет тихонько.
Пригляделся — кузнечиха беременная стоит, концы платка в рот засунула, руками прижала и скулит. Баба на последнем месяце, как бы с перепугу не родила. Может, пожалеть кузнеца? Ради жены, будущего ребёнка... Да и вообще — я что, и вправду "зверь лютый"? Взрослого мужика плетью публично драть... Как-то это сильно на станичников смахивает.
А в воротах Сухан стоит. Статуй неподвижный самоходный. Вот я завтра на покос, а его куда?
— Слышь, кузнец, мне к утру ещё и вторая коса нужна. Сделаешь?
— Я те...
И далее пошёл сплошной "бип-бип". Тот самый сигнал, который подавал первый советский искусственный спутник Земли всему миру.
* * *
Так вот что они имели в виду! Так вот с чего началась эпоха освоения космоса! С того самого, что в третьем тысячелетии постоянно заменяют "бип-бипом" в существенных частях всевозможных интервью с очевидцами событий. Любых. Как в общеизвестном рассказе чукчи о праздничном салюте по поводу дня Победы.
Да, любят у нас короткие трёхбуквенные слова с йотом и хером. Эти буквы в кириллице — все реформы алфавита пережили. Ни царь Пётр, ни нарком Луначарский их истребить не смогли. Ввиду повсеместного применения. Общеизвестные примеры употребления: "кий" или "ухо".
Только мне сейчас вся эта фонетика... в исполнении подвешенного кузнеца...
Как гласит русская народная, многократно проверенная: "хоть горшком назови, только в печь не ставь".
Правда, в рамках филологических построений кузнеца возникает закономерный вопрос: а что именно вы в данном контексте подразумеваете под словом "печь"? Если то, про что конкретно говорите, тогда — можно. Я в этой "печи" бывать люблю, чувствую себя как дома.
* * *
Обошёл подвешенного за руки кузнеца по кругу.
"Голый товарищ Полыхаев разительно отличался от товарища Полыхаева одетого".
Ленив у нас кузнец — по мускулатуре видно. Не то выпирает.
— Штаны с дурака спустить. Ноготок, для начала — десять ударов в полсилы.
И проходя мимо разворачивающего плеть Ноготка, ему на ухо:
— Яйца поджарь маленько.
Дальше пошла рутина: отработанная веками технология порки в исполнении обученного мастера, с типовой оснасткой и обычным исходным сырьём — простолюдином привязанным. С очевидным и ухо-слышным контролем качества процесса на каждом этапе. Правда, с моей инновацией в форме кузнецовой голой задницы.
Ну вот, день не пропал даром — хоть что-то спрогрессировал! Коль "покособище" не внедряется — внедрим "поподерище".
* * *
Я уже говорил: здесь плетью штатно работают по спине, а не по ягодицам. А тут мне моё "босоногое" детство вспомнилось. Из-за кузнецового "бип-бип".
Был случай... Единственный. Когда батя мой не выдержал. Я тогда, года в четыре отроду, начал громогласно и публично осваивать русскую ненормативную. Не понимая смысла, но уловив эмоциональную насыщенность. Когда соседи пожаловались — батя ремень снял. И применил. А потом внятно объяснил разницу между "знаю" и "излагаю".
Теперь пришёл случай спрогрессировать порку плетью по голой заднице и на "Святой Руси". Надо, надо приобщать диких туземцев к вершинам человеческого прогресса.
* * *
После первого удара мат перешёл в визг. После второго — в вой. После третьего, с элементами "поджаривания", раздалось "ой" и потекли жидкие жёлтые отходы жизнедеятельности. Задушевно-проникновенное "у-у-у" прервалось после пятого, который Ноготок, как днём Светане, положил по лопаткам. И возобновилось хрипящим визгом, когда очередной удар лёг по верхней части ляжек. После восьмого я остановил процедуру.
Как я уже говорил — народ здесь крепкий. Никаких обмороков, потерь сознания. Отливать не пришлось. Заглянул мужичку в глаза. Мне с моим росточком удобно. А он стоит, сжавшись, глаза зажмурены, борода в слюнях вся. Ждёт продолжения.
— Как дела, дядя? Будем косу ковать или спину подставлять?
— Как Аким Янович скажет.
Ну, крепок. Самураи говорят: потерять лицо. И делают харакири. Кузнец — не самурай. Но унизил я его основательно: сопляк учит мастера кузнечному делу — какой коса должна быть.
Притом публичная порка свободного человека. Да ещё с голой задницей и свободно болтающимися на каждом ударе... Здесь это называют "срам". Хотя другое название, на мой взгляд, правильнее — "дар божий". Но это я так думаю. А здесь — такое и холопу даже... А вольному — прямой позор. Ещё и описался. Перед соседями, перед женой. А главное — весь ореол таинственности и незаменимости, ремесленный вариант "вятшести" — с визгом и мочой вышел.
Но здесь Угра, а не Хонсю — до харакири дело не дойдёт.
Да и плевать мне: или он будет делать по-моему, или не будет делать ничего никак. Всё равно, во всем этом мире, кроме меня, никто литовку не построит. Нет литовки — нет нормального покоса — будет голодовка. И не одна. Косу сделать — нужен кузнец. А эта "позиция в штатном расписании" на усадьбе занята. Другого кузнеца у меня нет, да и этот не гож. Или — сделает, или — сдохнет.
Не хочешь насилия — не создавай монополии. Ну, или — чтоб боеголовки были на оперативном дежурстве.
— Ноготок, ещё парочку и пожестче.
Ноготок исполнил. Как-то я раньше не понимал, почему в средневековых обществах палач — постоянный спутник правителя. В числе первых советников всякого государя. У нас-то это так, технический работник. А здесь — из первых и приближенных. Поскольку служба у него из важнейших: вразумлять неразумных.
— Значит так, дядя. Или мы ждём владетеля. И покуда ждём — тебя порем. Потому как кроме Аким Яныча — мой приказ никто отменить не может. Сегодня Аким уже не приедет, а до утра ты не доживёшь. Или ты извиняешься за свою глупость и идёшь делать как я говорю. Идёшь и делаешь плохо, хитришь, медлишь — возвращаешься сюда. Уже не под плеть, а под кнут. И — в полную силу. Я тебя силком в кузню волочь не буду — решай сам.
— А... хр... мать...
— Ты давай чётко: да, господине. Сделаю по слову твоему. Сам был дурак. За что прошу простить. Ну!
Всё-таки пришлось Ноготку ещё раза четыре пройтись. Нормальная дикция и громкость установились только после того, как два закоревших коготка хвостиков плети вошли на всю свою глубину в правую ягодицу "высокой договаривающейся стороны".
Мда... та ночка — была ещё та ещё.
Кузнец шипит, матерится. Сесть не может — больно. Стоять не может — ноги не держат. Дважды на ровном месте падал. А молодец с молотом улыбается. Самый кайф был, когда я заготовку клещами держу, а мимо носа молот пролетает. Скомандует кузнец: "пол-локтя влево" и пойдёт хреновая железяка мне в темечко. Потом меня Ивашка сменил, а я пошёл в сенник и приволок жердину берёзовую — для Сухановой косы косьё делать. Мужик здоровый — и берёзовое потаскает.
Почему в сеннике берёзовые жерди всегда валяются — не знаю. То есть знаю, конечно, что ими там сено прижимают, но почему именно берёзовыми? Похоже — влияние инопланетян. Как они на своих тарелках сено упаковывали, так наши и восприняли. Единственное разумное объяснение.
Провозились до полуночи, потом кузнеца отпустил, своих спать отправил, стал прикидывать из чего "бабку" делать.
* * *
Косу можно точить, можно тянуть, можно отбивать. Горожане о косе только про отбивку знают. Дескать, вышли мужики на край луга, вытащили из карманов бруски точильные и давай стучать-перезванивать.
На самом деле, это так — мелочь. Строить инструмент нужно дома. А на лугу только чуть подстраивать. Брусочком. А дома косу тянут. Расклёпывают.
Берёшь полено, в торец вбиваешь кусок жёсткого железа — "бабку" — с прямой, полукруглой в профиль, верхней кромкой, и, жёстким же молотком, нанося удары краем молотка по миллиметру, по пол, от края собственно лезвия, чуть наискосок, чуть к себе... У компа этому не научишься. Угол отклонения, сила удара, качество самой косы и инструмента...
Перетянул лезвие — оно рвётся и получается пила с зазубринами. Слишком широко от края лезвия отступил — на покосе можно целиком полотно порвать. Недоклепал... Коса траву не режет, а гладит. И чего тогда брался?
Вот если ты целый сезон разные варианты пробовал, да с этой косой так наломался, так устал, что и спать не можешь — болит всё... Да ещё при этом внимательно думаешь — где ошибку сделал. Ну, тогда, через пять-семь сезонов станешь мастером. По клепанию.
Я — не мастер. Так, дилетант.
Надо было ещё в той жизни визитку заказать: "Ванька-косарь, дилетант. Оттягиваю и укакашиваю".
Не сообразил я с визиткой. А тут, на "Святой Руси", она мне... Так что, спокойно вытягиваю косу. Коса тянется во время покоса почти каждый день. Под разную траву по-разному. Если трава шелковистая, её только сильно оттянутой косой и возьмёшь.
Кстати, так можно и не только с косой. Я как-то двум подружкам в той же технологии обычные тяпки настроил. Так они тяпки свои на одном краю помидорного поля в землю кинули, на другом краю — из земли вынули. Сами идут — балабонят, сплетничают — никаких усилий. Только успевай помидоры от бурьяна отличать.
* * *
Наконец и я угомонился. Вышел на задний двор отлить перед сном, а в Марьяшиной избе лампада светится. Волоконное окошечко не заткнуто наглухо, не занавешено. Однако странно: в избе и так дышать тяжело, окна не откроешь — комарьё налетит. А когда ещё и лампадка воняет... Опять же — пожарная безопасность. "От малой свечки Москва сгорела". Тронул в гриднице дверь — опять странно: не заперто. И через сени видна дверь в избу. А там свет пробивается. Надо посмотреть.
Посмотреть было на что. На Марьяшу. Я только заглянул в избу, увидел свою как бы сводную сестру и понял: что-то не так. Потом дошло: Марьяна Акимовна спит напоказ. А какие могут быть другие варианты, если у бабы на голове не платок, а лёгкая косынка, на затылке завязанная? Так что ушки видны. А в ушах золотые серёжки отсвечивают.
Как-то так получается, что во все времена дама надевает украшения в постель, если предполагает встретиться там с кем-то из малознакомых.
Второй симптом: рубашка. На ней — "срачница". Она же "срамница", она же "сорочица". Она же сорочка: две лямочки, позднее переименованные в бретельки, позволяют любоваться открывающимся видом белых круглых плечей и точёной шеей. А красивая женская шея... На которой ничего в складочки не собирается, по которой адамово яблоко туда-сюда не дёргается...
Последнюю сакскую королеву Англии называли Эдит "Лебединая шея". Дочка её, Гита — в мать пошла. Красотой. А замуж — за Мономаха. То-то Мономах так печалился, когда она умерла.
Но добило меня не это. В избе довольно жарко, и поэтому госпожа боярыня прикрылась одеялом не по шейку, не по плечи, а несколько ниже — под грудь. Каковые, хоть левая, хоть правая, хорошо просматриваются под тонким полотном сорочки. Включая явно поднявшиеся крупные коричневые соски, хорошо, насыщенно окрашенные ареолы, и собственно возвышения прелестной полусферической формы нежно белого цвета. Загадочно просвечивающие и выразительно оттопыривающие полотно рубашоночки.
И всё это дышит. Причём отнюдь не в режиме медленного сонного дыхания. А скорее наоборот — трепещет. Не то в ожидании, не то в предвкушении. Не то — в том и другом одновременно.
Где у меня запекло — объяснять не надо. Туда же и вся кровь от мозгов отхлынула.
* * *
" — Доктор! Доктор! Я — импотент!
— Не встаёт?
— Наоборот! Так быстро встаёт, что бьёт по лбу! Теряю сознание и ничего не получается!".
* * *
Я как-то несколько сильно залюбовался картинкой. Как-то во всюда сразу бежать захотелось. Мысли всякие... не, не мысли, так — обрывки мыслей. Типа: "а вот я счас... и сразу... и левую, и правую... и так, и вот так, а потом...".
Марьяше пауза показалось долгой. Она как бы сонно приоткрыла глазки:
— А, это ты, Ванечка. А я тут немножко задремала. Давненько ты ко мне не заглядывал. Да ты присядь. Как поживаешь? Всё в делах, в заботах?
И, изображая, утомление от света лампадки, прикрывает глаза локтем. Причём той рукой, которая с моей стороны.
Как местные мужики реагируют на вид голых женских подмышек — я ещё в Киеве хорошо понял. Особенно, когда они бритые. Не мужики. Смысл понятен — дама подготовилась к встрече. Причём, учитывая известные ей мои парикмахерские предпочтения, именно со мною.
"Если женщина просит..." то, как известно по песне — даже и снег не идёт. А я уж тем более — никуда не пойду.
Присел на постель, одеяло подвинул и ручку свою ей на лодыжку положил. Ага. Прямо на кожу. А куда ещё? Прямо на голую женскую тёплую гладкую...
Она так... очень глубоко вздохнула. И очень медленно выдохнула. Но руку с лица не убирает, ногу не отдёргивает. Только дышит... интенсивно. Я, наверное, тоже. Потому как кровь к лицу прилила, и телу жарко. Всему телу. Включая его кое-какие, в обычном состоянии не сильно заметные и не далеко выступающие части. В обычном — да. А вот в этом... Даже не усесться никак.
Дальше пошёл "Обязательный обман — умный разговор". Про здоровье.
— Я ныне уже и вставала сама. Лубки сняли, ходить могу. Только вот ослабла я. Да и болит нога, коли хожу долго.
— Тут болит?
— Нет.
— А тут?
— Ваня... у меня другая нога сломана была.
Почему у Кукина: "Заиграла в жилах кровь коня троянского"? Троянский конь — деревянный. А я — нет. В смысле — не деревянный, а вполне живой. Конь. Со всем этим... жеребячьим. Или, правильнее — жеребцовым? Но — деревянным. Совершенно. Аж звенит. Особенно, когда у меня под ладонью уже не лодыжка, а нежная, удивительно гладкая жаркая кожа внутренней стороны бедра. Женского. Это — под ладонью. Я бы даже сказал — под запястьем. А под некоторыми пальцами — интимная брижка. Молодец! Вот что надо прогрессировать в первую очередь!
А под средним и безымянным — просто пылают огнём уже набухшие, плотные такие, губы. Внутренние. А перед глазами у меня молодая красивая женщина с великолепно очерченным, трепещущим под тонким полотном, бюстом и в совершенно полностью отдающейся позе с прикрытым локтем лицом — поза ожидания: а вдруг стыдно ей будет. Чего-нибудь эдакого...
* * *
" — Хорошо ли тебе, девица? Хорошо ли, красавица?
— Ой, дедушка Мороз, хорошо! Так хорошо! Но так стыдно...".
* * *
Это — русская народная сказка. А такая же, но — мудрость, гласит: "Темнота — друг молодёжи". Что и озвучивается Марьяшенькой:
— Ванечка, лампадку загаси.
Пришлось оторваться. От всего этого... Поплевал на пальцы, прижал фитиль. Он немного почадил, темно стало. Вернулся к постели, а Марьяши и не слышно. Будто и не дышит, будто спит.
Ага, устала и заснула. Я, было, сунулся к лицу проверить.
"А девица не спала
Того поджидала.
Правой ручкой обняла.
И — поцеловала".
Хорошо поцеловала — наповал.
"Меня милка провожала
И растрогалась до слез.
На прощанье целовала
То меня, то паровоз".
У нас тут не провожание, а совсем наоборот. И я — один за всех. В смысле: и за себя, и за паровоз. Причём — курьерский.
