Следы на песке

— Колонизация? Даже опустим нашу неготовность — Алая Звезда на подходе.

— Если мы успеем там поселить нужное количество дачников, я на цефов рубля не поставлю. Немирные дачники не то, что Трампа или Цзуньсуня вынесут на пинках, они от Алой Зведы все открутят, что можно. А что нельзя, отломают. За свое кровное они этих моллюсков как свиней по чуланам распихают, на мясо. А их железками в огороде дорожки вымостят, еще и подберут по рисунку на панцире.

— Вы пошутили, я посмеялся. К делу.

— Император нашим за уничтожение Темных уже что-то там выписывает. Ладно, если орден — а если поместье? Нам нельзя остаться в стороне.

— Да, согласен. Император в науке непрямого управления получше нас, наверное. Там, где нам достаточно позвонить, где мы ежедневно получаем отчет — он может лишь выбрать правильного человека, послать на задание и год, полтора года ожидать результата.

— Представляете качество планирования?

— Особенно цену ошибки... Итак, уточним позиции для представления наверху. Частники — наш агент влияния там?

— Частники там — вот именно такие, мелкие, что нам не конкуренты — отличный буфер для взаимодействия с императором. Если что, мы от них открестимся. Коммерческая инициатива, сами-де понимаете. А если хорошее что, даже ордена не жаль. Но агенты влияния они — здесь. Олицетворение нового мира, где всем всего хватит на сто лет вперед. И сбыта, и славы, и приключений. Лучше пусть радикалы там добывают себе славу, а внукам жизненное пространство, чем здесь целуют в жопу Новодворских и Навальных.

— Я, пожалуй, распоряжусь выдать пресс-релиз с сохранением, так сказать, вашей авторской орфографии.

— Польщен. Что же мне ответить командиру катера?

— Отвечайте в духе воспеваемого вами Дикого Запада. Пусть сам решает. Заодно и посмотрим, насколько он хорош.

* * *

Хорошо закусив, экипаж занялся прилетевшим вертолетом.

Выгружали бакены: шестнадцать бочонков по четверти тонны. Катерники пытались помочь, но даже вчетвером не осиливали одного бочонка. Так что Атири быстро их прогнала: “Вам только сорванных спин еще не хватало. Завтра, все завтра!” Бочонки подавал Тариар — играючи. Принимали втроем Череполом со Степаном и Ансельмом. Пусть без особой лихости, но и не надсаживаясь.

Тогда катерники насели на прибывшего мага, оказавшегося симпатичным легионером и вызвавшего предсказуемую ревность Егора. Мага уволокли на проклятый катер, и до самой темноты колдун возился с очисткой. Вспомнив, как легко справилась Эйра, Череполом и Ансельм только вздохнули. Апостол Эмрис есть апостол Эмрис, ни больше, ни меньше.

В городке Юнви чинили трактир “Гордость”: сколачивали новые лавки, притесывали новую дверь, выломанную накладным зарядом. По причине благородной прижимистости хозяина, дверь “Гордости” вращалась не на петлях, а на монументальных подпятниках, врезанных снизу в порог, а сверху в перемычку. Помимо сбережения драгоценного синего железа, такая дверь не поддавалась северным исполинам-медведям, когда те особенно голодной зимой выходили к людям.

Закат уже полыхал вовсю, когда пришла, наконец, ответная радиограмма.

* * *

Ответную радиограмму командир никому не показал. Показал Егору кулак: разболтай мне только!

Экипажу объяснил:

— Раз тут у нас фронтир, значит, фронтир. Да и возвращаться Пашке некуда. Дети разъехались. Примутся внуки за квартиру сраться. И тут мы с подарочком, с закрытым гробом. Что хорошего? А потому слушай приказ, Тариар. В лодку всех четверых. Хорошо пролить керосином из торгового запаса. На доске написать: “Исполнившим свой долг.” Через час торжественное построение на пирсе, форма одежды — парадная, у кого что есть. Ансельм и Череп, обеспечить шесты длинные, горящую лодку красиво отпихнуть от причала. Степан, из поселка пригласить имперца и кто еще захочет. Егор, с тебя торжественная музыка. Без идиотских шуточек. И еще, Егор...

— Так я готов. А что передавать?

* * *

“Из-за невозможности доставки тела на Родину в приемлемые сроки, Кольцевой П. К. похоронен по месту гибели.

И.о. командира арткатера номер 1146, Хабаров Ерофей Павлович.”

* * *

— Ерофей Павлович, поговорить надо.

Командир ответил, только закончив маневр, когда бронированый грузовик выбрался уже на пригорок. Залитая глинистая колея осталась позади, теперь под колеса ложилась относительно сухая лесная дорога.

Тогда командир опустил шторку между кабиной и кунгом, где на четырех полках сопели эльфийка, гном, человек Светлояра, человек Земли. Орк Череполом все так же нес вахту в пулеметной башенке.

А вот на месте геолога Кириллыча у столика с картами теперь никто не сидел.

Никто не сидел и возле рации: Егор перебрался в кабину и притащил блок управления с собой. К дужке беспроводной гарнитуры на волосах экипаж давно привык.

Опустив шторку, командир еще поглядел на температуру головок цилиндров, масла, воды. Поморщился, но счел цифры безопасными, и лишь после всего кивком позволил говорить.

— Я, хоть и радист, а подумал, — Егор хмыкнул. — В каждом поколении все повторяется.

Против ожидания, командир не усмехнулся. Егор продолжил негромко:

— В любой культуре полный набор сюжетов. Ту же “Иллиаду” греческую взять. Про любовь, дружбу, верность, предательство, победу. Бесполезные жертвы, храбрость и подлость... Все имеется... И это ведь насколько древнее тех Афин, что мы в школе учили. Уже тогда люди все понимали.

Командир одобрительно кивнул.

— ... Дома на чердаке нашел связку старых-старых журналов. Семидесятые годы, самое начало восьмидесятых. Самый кондовый Союз. И там все то же самое. Просто на материале комсомольской романтики. Освоение Арктики, города в тайге, стройки там... И тут же рядом морды-торгаши, ловят их кристально-честные сотрудники ОБХСС.

— А еще до того те же сюжеты показывали в военных романах, — командир щелкнул тангентой и дождался ответных щелчков от Череполома за пулеметом: все в порядке. Хмыкнул:

— Мой родитель все приговаривал: “Помни о повозке.” Я все голову ломал, что за повозка такая? А это у них в полку, как марш, так для уставших повозки едут, подбирают. Кто выдохся, кто ноги стер... А кто филонит, паскуда, от общего дела прячется, занимает место человека, которому на самом деле помощь нужна. И, когда кто по жизни закозлится, ему так с подковырочкой: помни, дескать, о повозке. Не занял ты случаем чье-то место, не поставил свое вперед общего?

За откинутыми бронезаслонками тянулся лес: громадный, дикий, никогда никем не чищеный от подлеска и бурелома лес древней Эшарры, что пришлые окрестили Светлояром.

Командир потянулся, не отрывая руки от руля: сперва левым плечом-лопаткой, потом правым.

Егор вертел ручку сканера. Эфир вполне предсказуемо пустовал. Грузовик спасательно-разведывательной группы катился сквозь чужой мир в гордом одиночестве — по крайней мере, в радиусе действия “Р-168”. На Светлояре, при спокойной атмосфере, коротковолновую “Р-168” принимали за двести-триста километров. Мощный длинноволновой привод авиабаз, как “Надежда”, “Дорпат” или “Китеж”, удавалось принимать и за тысячу, но не всякий день и не всякому радисту.

— ... Их поколение — свои образы, свой жаргон. Вот мы с Пашкой в уже Балтийске служили, сто второй отэбэ, на “семьдесят шестых”, в Таллине на учениях высаживались... У тамошних я тогда услышал — хоть стой, хоть падай. Они девушку тачкой называли, представляешь? Не “провожу девушку домой”, а “сволоку тачку домой”. А “чувиха” — это уже на десять лет позже пришло, с волосами до поясами и “Битлами”. Так что удивляться нынешним? Просто вечные истины на сегодняшнюю речь переложены.

Теперь кивнул Егор:

— Я и смотрю. Вот почему греческая культура великая? В ней тоже все находилось на любой вкус и цвет. Читаешь-читаешь, а потом как молнией: а я это уже видел.

Командир опять кивнул, не отрывая взгляда от проселка. Радист облизнул губы:

— Ту же античность взять: Мусаниф и Олди троянскую войну пересказывали, а мы переделываем.

Усмехнулся:

— Одиссей имел хотя бы остров, куда вернуться. Семью, предков, традиции. А мы все личности, все яркие индивидуальности. Все сами по себе. Нам прежде возвращения надо еще построить самим себе Итаку, дворец, завести свиней и свинопасов... А потом хоба!

— ... Внимание! — хрипнул Череполом. — Подходим к притоку!

— Во-во! — засмеялся Егор. — Не доплыл ко мне Харон, утопил свое весло...

Командир притормозил, пока орк прогнал беспилотник над переправой, затем над самой водой, поднимая тоненькую завесу брызг. Наконец, Череполом доложил:

— Впереди чисто.

— Принял, впереди чисто. Начал движение.

Грузовик тронулся, оставил на белом песке четкую “елочку” следа, с шумом пересек реку и выбрался на противоположный берег, и там тоже оттиснул “елочку” протектора. На пониженной передаче “Урал” одолел подъем и снова покатился по более-менее ровному проселку, только здесь лес уже отступал направо. Слева луг превращался в пляж, сползал под волну Великой реки.

— Егор, ты что-то сильно издалека заходишь, — командир перекинул передачу повыше. Грузовик завыл, толкнул спинками кресел в лопатки. — Вот и на философию потянуло. Сдается мне, Билли, твой друг хочет обидеть нас... Хм, а чем? Дай-ка угадаю. Атири не жаловалась. Гном тебе морду не бил. С прочими ты нормально ладишь. Зарплатную ведомость я тебе лично подписываю, там тоже все хорошо.

Командир на миг отвлекся от руля, повернулся и оглядел соседа по кабине сверху вниз, как впервые увидел:

— Уволиться, что ли, хочешь?

— Да.

— И оставишь меня с одним Степкой?

— Сергей уже выписался, мы как раз его на базе встретим.

— Из-за Кириллыча?

— Отчасти. Я понимаю, почему ты его позвал. Его, меня... Ну правда, кого еще ты мог позвать, когда ехать надо вотпрямщас, и надежного человека искать некогда.

Егор пожал плечами:

— Но вот почему он пошел? Получал бы себе пенсию.

— На твой вопрос я отвечу легко, только не обижайся. Ты молодой. Ты пока не понимаешь, как противно и погано умирать одному, не дотянувшись двадцать сантиметров до пачки нитроглицерина. И не знай, и не надо тебе такого знать. Лучше ответь: напугался?

— Честно? Да. Но честность за честность, не страх главное.

— Атири?

— Точно.

— Разверни-ка тему.

— Кто я и кто она? Мне что, до конца жизни радистом ездить? Надо или пробиваться по военной линии, чего я уже опоздал. Не возьмут в училище. Или по гражданской, в местные бургомистры, а оттуда в губернаторы. Тогда уже можно... — радист пошевелил пальцами, — за что-то разговаривать, большее, чем... Ну, понятно?

— Уверен?

Егор только вздохнул, наблюдая ровный бег здоровенных елок за своим окном.

— До сих пор ни одна из твоих подруг на такие мысли тебя не наводила. Вырос, что ли?

Радист промолчал. Командир объехал упавший ствол, дождался подтверждения от Череполома: “Впереди чисто” — и погнал машину дальше. И заговорил уже, когда окончательно повернули вправо от Великой реки, углубились в холмистые перелески:

— Смотри, как бы ее Сергей не отбил. Он-то уже взрослый.

— Не дождется, найду еще кого-нибудь, — Егор снова улыбнулся фирменной улыбкой удальца-красавчика. — Да и Серый по кошкодевкам больше, он сам говорил.

— Хорошо, сын. Приедем, еще раз обсудим. Если, конечно, ты не передумаешь уже назавтра.

* * *

Назавтра катерники выздоровели сразу все. По-прежнему матерились, но двигались уже осмысленно и твердо. Первым делом речники сняли мины, а что не вышло снять, подорвали на месте. Вторым делом сожгли мусор и плетеные стенки временного нужника на лугу. Тщательно засыпали хлоркой и закопали ямы. Погрузили запас бакенов — выздоровевшие матросы без труда закидывали бочонок на борт вчетвером. Наконец, сняли палатки, и песчаная коса у селения Юнви опустела окончательно.

Пятнисто-зеленый катер дал задний ход, сполз в холодную реку. Заложил широкую дугу, разворачиваясь навстречу заходящей с Альдерамана осени. Взревели моторы, закипела под форштевнем снежно-белая пена, и поднятая катером волна стерла на песке вмятины от сдвинутых поддонов.

(с) КоТ

Гомель

2-8.II.2020