Следы на песке

Следы на песке

“С вечера спорили, ссорились

А поутру построились

А поутру прицелились

Каждый нажал курок...”

А.Макаревич

Надо решаться.

Спустившись по широченным гранитным ступеням, он запрокинул голову, ушел взглядом и сердцем в небесную синеву, по краям подернутую уже резкой белизной, обещанием пылающего лета.

Весна!

Солнце яркое, глазам больно. Тепло. Ветер с юга; от реки доносится песня: “У Геркулесовых столбов лежит моя дорога! У Геркулесовых столбов, где море широко!” Поют речники, уходящие вниз по Тибру к этим самым Геркулесовым столбам, к паре грозных скал, меж которых первая река Нового Рима изливается в море.

Дома речушка маленькая. Прохладная волна, белый плотный песок. Мостик, наверное, уже поставили новый. Старый за время обучения, конечно, сгнил. Отец писал, что планирует сделать каменный мост. Но на это, как и на все в мире, нужны деньги...

Деньги в кошеле пока что звякали; на сверкнувший в поднятой руке новенький дупондий приманился легкий паланкин-лектика, несомый двумя титанами. Первый титан вполне знакомо переминался и морщился, так что, кинув дупондий в прорезь кассового ящика, он приказал здоровяку:

— Копыто покажи!

Так и есть, пятки потрескались. Ходить надо много, и все по камню... Что же, дело поправимое. Формулу позабыть сложно, да и с энергией проблем нет: громадина Академии Магов прямо за спиной. Восточный фасад, под солнцем сияет не дешевенький мрамор — полированный гранит, зачарованная сталь... Сорок ярусов, семнадцать столетий прожигают хребет свежеиспеченного мага тысячью черных глаз. У самого крыльца, в последнем круге защиты, удастся любое заклятие; а уж формулу срастания роговицы он выучил едва ли не в первую голову.

— Смирно стой, не мешай заклинанию!

И ведь подумать только, он пришел в Академию надеясь всего лишь выучиться лечению овец. Дома с этим всегда горе: сильный маг в глухую провинцию не поедет, а слабый мало чем способен помочь. Да тут еще соседи...

Как всегда, при этом воспоминании лицо дернуло. Но давно уже не носил он мальчишескую золотую буллу на шее и не позволил давней обиде испортить заклятье.

— Ногу осторожно поставь... Болит?

— Нет, господин! Во имя Крольма, да стелется твой путь речным песком, господин!

Здесь он уже не вздрагивал, потому что знал такую форму благодарности. На севере самая ровная тропа — плотная белая полоска по берегу речки, у самой воды, выглаженная и утоптанная речной волной; только вот узкая она, извилистая и короткая, а то лучшей дороги не сыскали бы по всей Эшарре...

— Да не отыщут враги следов твоих на песке, — присоединился и задний носильщик. — Мы доставим тебя куда угодно в пределах Александрии!

Надо решаться.

Не всякий день захудалому баронету с берегов Инда предлагают место и должность в столичной Академии. Недаром, разумеется. Но даром разве что копье в живот, и то ненадолго: провернут и выдернут...

— К государственной почтовой станции Поясного Тракта!

— На восток, господин?

Господин помотал головой, стряхивая недобрую память. Кончено все. Так или иначе, кончено. Постарел и утихомирился граф Сильмар. Отец почти перестал напиваться до беспамятства, значит, и Эринии не являются ему более по ночам.

Принять место и должность — и через пять-семь лет граф Сильмар заплатит за все.

А ему-то платить прямо сейчас...

Не отвечая разговорчивому титану, он полез в лектику, перевернул подушку и выбил о локоть, по лекарской привычке; затем уселся, откинулся на резную спинку и потом лишь скомандовал:

— Да! На восток!

Титаны переглянулись. Передний носильщик с видимым удовольствием притопнул наконец-то не болящей пяткой, с легкостью поднял паланкин; синхронно с ним выпрямился и задний.

— Берегись! — и пара затрусила особым бегом, что у коней зовется “иноходь”. В ногу, чтобы не растрясти пассажира.

Занавеску задергивать не стал. Столица... Нескоро еще получится полюбоваться на диковинно подстриженные деревья всех сортов, на скульптурные и вызолоченные фасады, на чистые большие стекла, почти локоть на локоть...

С востока, правда, доходили уже не слухи, уже вполне четкие вести, что новые федераты способны изготавливать стекла любой величины, но пока что ни единый образец довезти до столицы попросту не удалось. Шутка ли, семь тысяч лиг Поясного Тракта до Фориоки, а из Фориоки по Восточному пределу еще полстолько, но уже по тамошним дорогам и речушкам, с перегрузками, перевалками, колдобинами и разбойниками...

Ему всего лишь до Трасеры, ровно половина Поясного Тракта. Оттуда на север Алым Трактом, через Дунай до самого Инда, до города Лецис Магна. Вот сейчас титаны прискачут на станцию государственной почты, там дождаться свободных лошадей... Путь неблизкий, и это хорошо; только рано или поздно путь все равно завершится, и придется принять решение.

Надо решаться.

В конце-то концов, от него требуется всего лишь служба Императору Корнелию!

* * *

— Служба Императору из рода Корнелиев — наша обязанность как имперского дворянства...

Знал, что найдет отца постаревшим, но чтобы настолько! Чтобы отчетливо трясущиеся руки, почти невидящие глаза!

Только ум остался не по-старчески ясным.

— ... Поэтому твои сомнения, сын, мне вовсе непонятны. Объясни, прошу.

Сел на любимую лавку, привалившись к бревенчатой стене конюшни. Пахло как обычно в середине лета; полтора месяца дорога трясла его, как пыльный коврик и вот, наконец, сочла достаточно чистым.

Отец устроился напротив, на “хозяйской колоде”, откуда всегда наблюдал, чтобы конюхи не воровали овес и обихаживали всех четвероногих тщательно. Несмотря на старость, сидел отец ровно и прямо, не показывая никаких признаков боли в спине; ну, хотя бы с этим пусть и не хорошо, но и не так плохо.

— Слушай, отец. Наставник показал мне свою доску... Там, в Академии, у всех, кто хоть чего-нибудь стоит, обязательно имеется собственная доска. На ней приколоты шпильками листки бумаги с какими-то достоверными знаниями. Крупинки. Разрозненные части мозаики. Ученые пытаются так или иначе свести их воедино. В общую картину. И получить либо новое знание об устройстве мира, либо новое заклинание. Но чаще всего то и другое, потому что вещи, как ты понимаешь, взаимосвязанные. И вот несколько лет назад им поставили задачу найти средство против...

— Против инвириди, “людей в зеленом”, верно?

— Как ты догадался?

— Я все-таки сын центуриона, выслужившего нам с тобой дворянство. Равны лишь те, кто может причинить друг другу равный ущерб. Мы с инвириди сделать не можем ничего, а они с нами — что угодно.

— Но у нас хорошие отношения с инвириди.

— У нас и с графом Сильмаром отношения начинались хорошо. Сослуживец отца все-таки. В одном строю стояли.

Тут уже лица не держал, даже не пытался. Отец продолжил глухо:

— Мы на окраине империи. Севернее нас только союзные варвары, Эос Альдераман. Потом Эос Хорасан — тот самый Хорасан, откуда всего три года назад приходила Орда. Потом Стена, конец мира. Ты ведь помнишь, что Афина Октаво сделала с Альдераманом за свою мать?

— То же самое, что ты с графством Сильмар за мою мать и сестер. Еще бы я забыл!

При отце слезы можно не скрывать. Отец продолжал ровным голосом:

— ... Инвириди дали принцессе сотни магов, без числа артефактов, и вся эта война произошла так быстро, что мы воочию увидали нашу слабость перед “людьми в зеленом”... А в добрые намерения сослуживцев я больше не верю, сын. Граф Сильмар тоже воевал в одном строю с отцом. Посмотри!

Он поднялся, утер лицо, недоуменно повертел головой:

— Дом. Конюшни. Склады. Ограда. Сад. Наше поместье. Мостик. Ты поставил каменный мостик, здорово!

— Да, сейчас мир, северяне Альдерамана не беспокоят. Я удачно продаю лошадей по всему Норику, от Ленции до Вируна. Нескольких продал даже в Ориенталь, туда от Вируна ближе по Северному Тракту... И все же мы бледная тень того, что могло бы здесь родиться. Если бы не налет графа, и если бы десять лет после того все наши невеликие доходы не уходили на месть.

Черные верхушки, вырезная кайма леса по северному краю белого летнего неба. Говорят, в Далеком Отечестве небо голубое. Не такое яркое солнце. Неужели там и жизнь помягче, не столь безжалостна?

Пришельцам из-за грани пожалован собственный доминион. Как вечным союзникам и наставникам, высшим фиари — доминион Эльвенгард. Или как гномий Маджарат. И, говорят, порядки у пришлых отличаются здорово.

Но до Илиона отсюда почти как до Столицы, Александрии. А если учесть, что Поясной Тракт заканчивается в сонной, пыльной, степной Фориоке, не доходя до Илиона тысячи лиг, то езды до новой столицы Восточного Предела больше полутора месяцев. К осени... Хорошо, если к началу осени.

— Так что сын, решайся. Твой наставник посылает искать очередную крупицу знания? Найди ее, во славу Императора, получи заслугу для карьеры, и не терзай свою совесть пустыми сожалениями. Мужчина берет силу везде, где может. Имей мы сил побольше, граф бы не стал нападать. И вся эта грязная история попросту не случилась бы.

Отец тяжело слез на землю, оправил тунику. Жестом полководца бросил конюхов на чистку крайних денников.

— Пойдем ужинать.

И предостерегающе вскинул руку:

— К Даяне ходить не нужно.

— Потому что я дворянин, хоть и мелкий, а она дочь мельника?

— Я сам внук раба-молотобойца, сын центуриона. — Отец вздохнул и взъерошил ему волосы, точно как маленькому. — Просто ты пока сам не нашел место в жизни. Куда ты хочешь привести женщину? Где твой дом? Каков твой доход? В нищете или достатке расти твоим детям? Ты сунул-вынул и дальше поехал, а ей потом куда? Или ты хочешь, чтобы твой сын делил хлеб, как мы с тобой?

Два года, пока не осиливали засеять выжженное графской конницей поле, хлеб делили вслепую. Отец указывал ножом ломоть: “Кому?” Сын, отвернувшись лицом к стене, говорил: “Конюху!” Потом: “Кому?” — “Мне”. “Кому?” — “Тебе!” Съедали мигом, а потом целые длиннющие сутки жили до следующего раза. Тогда-то он и выучил весь лес и все травы, и все ягоды, что и привело его в Академию... А еще наловчился быстро ловить рыбу руками, даже безо всякой остроги. Голод не тетка, пирожка не подаст!

Снова стряхнув недобрую память, он закусил губу.

— Но приехать и даже не повидаться! Ты жесток, отец!

— Я надеюсь, что и ты не станешь баловать сына, когда придет его время. Балованых убивают, знаешь ли. Завоюй себе место если не в столице, так хотя бы в Ювавуме, только вытащи род из нищеты. А тогда хоть женись на своей Даянке, хоть бери в наложницы — слова не скажу.

Он засопел. Все как в Академии. Полное понимание, что наставник прав. И отец прав. Жизнь сомнет и пережует любого. Не нужно противиться ветру, нужно умело ставить парус и лавировать.

Только сердце против.

Оба раза против.

— Я уеду завтра утром, — выдохнул он и утерся по-столичному, платком.

Отец кивнул:

— Долгие проводы — лишние слезы. Мне печально, только ведь старость подождать не попросишь. Чем быстрее ты выполнишь волю Императора, тем больше наберешь силы... А риск... Мне ли тебе говорить о риске?

— Ты прав, отец. Вверяю жизнь и судьбу свою бессмертным богам, как всегда.

За ужином отец молчал и только смотрел, хмыкал, сравнивал. Вина теперь в самом деле почти не пил, и не кричал ночью. И ржавое копье, наконец-то, исчезло со стены над кроватью: исполненную месть можно и позабыть... Перебиты две семьи, барония разорена, да и графу отец в порыве ярости немало причинил бед, отплатил с горкой! Оба рода разорены в ничто, обоим теперь долгое-долгое восхождение обратно к сытой жизни. А все потому, что кто-то не удержал в узде собственный уд...

Из благополучной столицы это выглядит особенно противно.

Заснул он только после полуночи; утром разбудил его старый отцовский слуга Коргал, единственный тогда уцелевший. Имен прочих, нанятых много позже, он уже и не хотел узнавать — глупая попытка хотя бы мыслями задержаться в счастливом детстве.

Сумку с подарками уже приторочили к седлу, отец уже вышел проводить.

И только единственное сделал по-своему. Обняв на прощанье отца, направил коня к речке, и до поворота ехал по белому берегу, и речные волны смывали за ним следы на песке.

* * *

“На песке сижу плотно, работы по снятию с мели вести не могу, весь экипаж болен. Пищевое отравление, слабость, подозреваю воздействие особого вида, по таблице Эйры-Харт уровня 2 с элементами 3 уровня. Прошу квалифицированного доктора, разбирающегося в данном вопросе.

Командир арткатера номер 1146 Казанцев.”

* * *

“Казанцев, продержись трое суток. Доктора мы тебе нашли местного, в таблице разбирается отлично. Приедет на “покемоне”, номер как у тебя, код опознания 3020, РВП плюс два, сегодня ноль.

ОДШ Китеж Синицын.”

* * *

— Синица, падла, новогодний соловей, ты кого нам привел?

— Это Атири, она доктор...

— Кто это, я получше тебя, дурака, знаю. Она Серегу нашла на отмели, когда мы Кириллыча от Ржавого Кряжа на манер чернобурки воротником перли. На плечах! С ней тогда гном еще затесался. Ты объясни мне, на кой хвост в экипаже ничейная девка, да еще по которой радист сохнет?

— А ты не сильно забронзовел на государственном заказе? Тебе велено найти арткатер, вылечить команду от поноса, оказать помощь в снятии с мели. Прикажу — четырех титанов повезешь в кунге своем, а вы все на крыше поедете. На броне, как вы любите “за ленточкой” девкам хвастаться. Внял?

— Да вашу ж мать!

— Выполнять! Или за отсутствием аргументов сразу переходим к мордобою? В смысле, идем к Кравченко?

— Двести литров солярки сверху. Подписывай — выполню.

— Эльфийка столько весит?

— Сало-птиц, а ты сам-то не сильно забронзовел на государственном заказе? Нам еще новый беспилотник положен, между прочим. Нормы на старый мы все выбегали. Мало ли, что нас там ждет, а ты бочку соляра зажимаешь. Ты точно лейтенант? Или скрытый прапор, признайся? У тебя на погонах просвет не маркером красным нарисован, случайно?

— В службе МТО ничего случайного нет! У нас все по плану.

— Соляр.

— Приказ.

— Поломаюсь.

— Я тебя сам поломаю. А потом Кравченко добавит.

— Соляр. Или доктора-мужика.

— Где я тебе на базе “Китеж” свободного мужика найду?

— Эльфийку же нашел. Там и мужика ищи.

— В медучилище? Откуда там-то мужики!

— Не скребет. Новый беспилотник.

— Приказ.

— Тогда соляр.

— Тогда Кравченко.

— Поломаюсь. Отъеду на километр и встану фильтра промывать. От некачественного соляра.

— В зиндан посажу.

— Зато ехать никуда не придется.

— Не веди себя, как авторка-депутатка. Там нашим хреново.

— А че, сразу попросить нормально религия запрещает? Короче. К эльфийке тогда вторую девку. Помощницу там, ученицу, мойщицу пробирок. Блин, подумай сам. Нам в экипаже только разосраться из-за баб не хватало еще.

— Да с чего ты решил, что вы непременно разосретесь? Радиста своего на нее напустишь, пусть остальных отгоняет.

— Синица, мы по делу едем, или комедию “пра любофф” снимать? Вот ей-ей, сейчас я сам дойду до Кравченко.

— Уломал, черт языкатый. Получишь тогда еще гнома. Тем более, что вы уже знакомы. А орк у вас и так есть. Полный набор, читай классику.

— Синица!!! Тварь!!!

— Улетаю, улетаю, улетаю. Соляр у Мишки заберете, я вас в расходную внес уже.

— А ты вот сразу не мог? Кенар-литературовед, блин. Весь мозг вынул!

— Не, ну неинтересно же сразу. А поговорить?

* * *

— Связь установлена, говорите.

— Внимание, одиннадцать сорок шестой, здесь разведспасгруппа один-один-четыре-шесть. Видите меня?

— Вижу вас на берегу, правее сухого ствола. Поднимите красный флажок... Флажок вижу. Код опознания один три ноль восемь, назовите код.

— Код опознания один семь один два.

Командир артиллерийского катера сложил 1712 и 1308 — получилось то самое 3020 из радиограммы — и произнес в микрофон:

— А чего у вас номер как у нас? Тоже так задумано?

Командир бронированного “Урала” фыркнул:

— У Синицы сам спросишь. Скучает, болезный, на базе. Развлечешь его, зимнюю канарейку, беседой. Могу я приблизиться?

— Давай помалу, только держись подальше от воды, тут берег топкий. Правь строго на мой флажок, потому что справа и слева мы выставили все, что нашли в оружейке.

Машина плюнула черным дымом, почти незаметно для неопытного глаза осела на приспущенных колесах и покатила к застрявшему на отмели арткатеру проекта “1204” с бортовым номером “1146” — по капризу судьбы, такому же, как и на борту спасателей.

Атири сидела на том же кресле справа от водителя Степана, что и в предыдущем рейсе, когда ее с Тариаром везли через “ленточку” из Далекого Отечества. И теперь через поднятую заслонку, в бронестекле, прекрасно видела кораблик, выползший почти третью длины на отлогий берег. В тумане, что ли, наехали сослепу?

Ни мачт, ни парусов, борта тоже зеленые, как все у “инвириди”... Теперь Атири знала, что раскраска неровными пятнами называется “камуфляж”. Примерно посреди кораблика металлический домик “ходовой рубки”, чуть впереди носовая башня — поучившись в Далеком Отечестве, Атири сообразила, что из округлой плоской бочки торчит метатель, вроде как у них самих пулемет над головой. Позади рубки как бы многоголосая флейта Пана, принесенная римлянами: два ряда трубок. Только железная, как и все у “людей в зеленом”, а сами трубки такой величины, что легко всунуть руку. Потом еще угловатая коробка, из нее тоже два метателя.

Атири не увлекалась человеческим оружием: ей более чем хватало человеческой медицины. Вот и сейчас, рядом с коробкой человек в оранжевом пухлом жилете поверх все той же зеленой формы, машет флажком...

Человек явно стоит из последних сил, и шатает его вовсе не от речной волны.

Атири закусила губу и безотчетно погладила один из подарков брата: кольцо на цепочке, незаметное среди множества мелких подвесок, в том числе и купленных за время обучения в медицинском.

Кольцо совершенно явственно укололо палец холодом!

— Стой!

Водитель Степан послушно вдавил педаль; машина встала резко, бросив экипаж чуть вперед.

Атири еще раз огладила кольцо. Холодное! Совершенно несомненно, холодное.

— Ма... Магическое воздействие, — пролепетала она, сама себе не веря.

— Уровень? — из кунга протиснулся между кресел командир.

— Не знаю. Надо смотреть ближе.

— Опасно?

Атири собралась с духом, завернулась плотно в плащ-накидку, висевшую на спинке кресла как раз для подобных случаев. С натугой распахнула тяжелую дверцу и решительно выпрыгнула на сырой песок:

— За мной не ходите.

— От машины ни на шаг, тут мины кругом.

Так, вспоминаем теорию. Чем пришельцы отличаются от местных? Так называемой “границей Метронома”. Сами они к магии слабо способны, зато и действует на них всякое чародейство весьма неохотно. Чтобы проклясть “человека в зеленом”, да еще прямо на его корабле — движущемся корабле! — да еще посреди реки... Словом, надо либо очень мощное заклинание, которое сосчитают на месте разве что архимагистры.

Либо проклинать не самого человека. Вот еще один амулет, как раз на такой случай...

Не высовывая рук из-под прорезиненой накидки, Атири надела колечко на палец, постояла некоторое время, прислушиваясь к себе и миру. Нет, окружающие потоки силы не смятены ничьей волей, ни злой, ни доброй. Что бы это не оказалось, оно в пределах корабля.

И запах, да. Чувствуется даже здесь, в добрых двадцати шагах от зеленого кораблика — теперь Атири понимала, что на берег его именно выбросили от испуга и отчаяния.

— На борту!

— Есть на борту!

— У вас вся еда отравлена. Где брали?

— На складе. Инструкцию знаем, в забегаловках ничего не берем. Ты прям оттуда все видишь, что ли?

— Тут и видеть нечего, запах один чего стоит...

Человек выругался в зубы, но нашел силы спросить:

— И что теперь делать?

— Вы — на берег по одному, я вам сейчас делаю промывание желудка. Потом надо мыть весь ваш корабль. Дезинфекция, знаете?

— Ну хоть не дезактивация, и то спасибо.

— А тем временем прилетит маг из Китежа, скажет, что дальше. Я же только доктор.

Машина выпятилась через показанный речниками проход в минном поле, отъехала подальше на твердую лужайку. Выпрыгнули Тариар и Ансельм, уже с повязками на лицах. Вышел геолог Кириллыч, придерживая свой магострел, на котором все тот же радист Егор накрасил светящиеся буквы “Авада Кадавра”. Шутку Атири и тогда не поняла, а сейчас вовсе не до смеха.

Кириллыч осторожно двинулся ближним дозором. Егор не отходил от рации. Тариар без команды занялся костром, Ансельм потащил сразу два ведра кипятить воду. Череполом кинул в небо беспилотник и следил за округой из пулеметной башенки. Командир передавал водителю Степану оранжевые пластиковые кофры:

— Экипаж на “Шмеле” сколько?

— Полтора десятка.

— Блин, так у нас активированного угля не хватит.

— Уголь потом, — Атири перебирала пакеты с порошками. — Сперва промывание.

Корабельщики сползали с невысокого борта, поддерживая друг друга. Лица зеленоватые, дурной пот, шатает каждого второго. Ну и запах, конечно.

— А на вид еда нормальная, — пожимал плечами самый толстый, наверное, повар. — Упаковки не вскрыты, герметичность не нарушена. Консервы же! Как началось это четыре дня тому, я первым делом все прокипятил.

— Да, верно, и катер мы весь выдраили с фурацилином и хлоркой. Сами чуть не сдохли, куда там бациллам.

Атири выпрямилась над ведром с заваренным сбором, от которого уже резко тянуло полынью:

— Бациллы и не выжили, все верно... Тряпки сразу в огонь, руками не прикасаться.

— Может, выстираем?

Командир поглядел на речников хмуро:

— Делайте, как она говорит. Атири, капюшон скинь.

Атири сбросила капюшон, пошевелила ушами — речники понимающе переглянулись:

— Так бы сразу.

Подошел человек с флажком, что заговорил первым:

— Вы, значит, обещанный местный доктор. Значит, не эпидемия?

— Нет, — Атири убрала уши под капюшон и вздохнула. — Намного хуже. Кто-то проклял вашу еду. Сильно проклял, раз мой амулет чует эхо за четыре дня и полста шагов. Одежду сжечь. Всю еду в огонь. Самим пройти над огнем. Огонь средство настолько же простое, насколько и сильное. Увы, корабль, как я понимаю, нельзя выжечь изнутри, он испортится.

— Верно.

— Чистить ваш корабль придется уже после прибытия магов с Китежа.

Пока речники угрюмо скидывали одежду прямо на разгорающиеся стволы хвощей, командир отошел к машине, стукнул в борт:

— Егор?

— Я готов, а что передавать? Какой уровень угрозы?

* * *

“Уровень угрозы 4, по буквам: червь есть твердо еры рцы есть. Сплавляюсь дрейфом без хода вниз по течению до устья Ювы. Зараженную пищу и форму сжег. Прошу разрешения расходовать золотой запас на закупку питания и вещевого довольствия для команды.

Командир арткатера номер 1146 Казанцев”

* * *

— Казанцев, а под что вы ставите бакены? Ну, мы же вам привезли еще четыре кассеты, в Дорпате на базе выгружали.

Катерник обвел широким жестом всю излучину:

— У нас приказ обвеховать фарватер для глубины три сорок, а по длине насколько успеем до морозов. Хорошо бы до самого Мешау, но теперь, я боюсь, мы из графика выбиты напрочь.

— А, — подошедший Кириллыч помешал кипяток в казане и высыпал туда составленную доктором смесь. — Ясно. Плавучую электростанцию потащат ближе к Стене, там новый переход запланирован.

— Дождались, — вздохнул командир спасателей. Командир арткатера кивнул:

— Тут заклятые друзья-пиндосы нас никак не достанут.

Кириллыч поморщился:

— Я, как диссидент со стажем...

— Не порчу отличный теплый вечер коллегам и друзьям гребучей политикой, — отрезал командир машины. — Договор?

Кириллыч поморщился, но кивнул и потом только молчал, аккуратно размешивая травяной сбор, ворча в нос, когда дым костра или едкий запах лекарства проходил по кирпично-загорелому лицу.

На запах подошла Атири, зачерпнула деревянной ложкой, поднесла к губам.

— Годится. Остынет и пейте все, сегодня до вечера вам нужно выпить по поллитра на человека. Лучше больше, сами понимаете.

Речник поморщился. Атири фыркнула:

— Вон там, ниже по течению, уже все откопано и даже стенки гном с Ансельмом из лозы сплели. Да не смущайтесь вы, я все-таки доктор.

— Ага! — радостно подтвердил Егор. — Эльфийский Айболит. Госпожа доктор, когда за едой поедем?

Ответил командир:

— Во-первых, пойдем, а не поедем. Чтобы не привлекать внимания. Траванули наших где-то неподалеку, для оценки результатов наверняка остался наблюдатель. Так что лагерь на Черепе, смотрите внимательно.

Орк оскалился и гулко бухнул в грудь кулаком:

— Череполом е-е-е...

Осекся, поглядев на прыснувшую в кулачок Атири.

— Есть! — выкрутился орк. — Степан вахту принял, но никого на ближнем лугу не видим. До леса километр ваших мер, незаметно не подойдут, если что. Мы с Ансельмом и Тариаром проволоку растянули, проход оставили... Ну, вы знаете где.

— Тогда пошли, — командир поднялся. — Сплавлялись долго, теперь бы обернуться до полуночи. До темноты мы уже не успели.

— Так а мы что, все на себе понесем?

— А во-вторых, Егор, мы там тележку наймем, отвезут. Если, конечно, ты не брешешь, что там не просто трактир, а приличная деревня. Атири, готовы?

Девушка кивнула и побежала к машине, где закуталась уже в обычный дорожный плащ, упрятала голову в капюшон. Гном и Ансельм, натянув кожаные жилеты, привесив короткие мечи, встали по сторонам, изображая охрану. Командир отсчитал деньги в кунге: с зараженного катера решили ничего не брать, пока не разрешат маги. Китежская база, услыхав, что ситуация стабилизировалась, решила вертолеты не гонять. Радировали в ближний гарнизон, где наняли местного колдуна. Тот выехал из Дорпата немедленно, прямо в ночь, и планировал оказаться на месте через день-другой, смотря по погоде и дороге.

Речники поворчали, но куда денешься. Едва не сдохнув на швартовочных работах и при буксировке катера за “Уралом”, потом набарабанившись горького зелья, они весь остаток дня перемещались только между большим лежбищем-брезентом и плетеным нужником на десять мест. Атири обещала назавтра спокойный сон, а на послезавтра уже и выздоровление, но ведь это ж, пойми, потом!

Егор посочувствовал речникам: выглядеть засранцем перед симпатичной девушкой... Радист поежился. Затем поправил воротник и ремни в костюме, проверил, чтобы револьвер крепко сидел в кобуре, ложился прямо в руку — и побежал догонять командира.

Одеваться радист умел и любил. Высокие шнурованные сапоги, кожаная куртка с белой оторочкой поверх обычного джинсового костюма. Широкие проклепаные ремни, сумка, фляга, книга заклинаний. Обязательно никелированый револьвер в набедренной кобуре. Этакий сплав местного и пришлого, самая-самая последняя мода лихих парней Восточного Предела... А еще растрепаные черные волосы, лукавые карие глаза. Девушки везде смотрели на Егора, ну просто везде!

Одна только Атири скользила взглядом равнодушно и спокойно; тут Егор не обманывался. Не то, чтобы он в женщинах разбирался — но интерес чувствовал.

Если, конечно, интерес есть.

Впрочем, для разжигания интереса имеются проверенные методы; один из них Егор собирался применить в том самом трактире.

* * *

До трактира несколько дней пути через непролазные леса и заросшие хвощами болота. Диоцез Норик — земля зверей и птиц, люди здесь теснятся на обочине жизни, на белых песчаных полосках по берегам лесных рек.

Он сплавлялся с попутными рыбаками, везущими на продажу громадную копченую стерлядь. Пил воду — прозрачную, ледяную, ломящую зубы. Ругал кислый пар над спинами лодочников, глотал резкий дым вечерних костров, едкий нарочно, от комарья. И вот, наконец, прибыл. Под вечер третьего дня распахнулись зеленые стены, речушка Юва расширилась и умерила бег. Поперек пути, поперек судьбы, загорелась алая полоса, засверкала под слабым ветром, разбросала отблески заката.

Река Великая.

За рекой легендарная Гефарра, всего три года назад залитая по щиколотку кровью, а магией пришлых инвириди — выше головы. С тех пор здесь почти перестали покупать сукно всех оттенков красного.

Трактир открылся слева, за дощатыми причалами, как главный на разъезженой площади. Двухэтажная, почерневшая за века, хоромина гордо высилась на сухой горке, безопасной от паводков и ледоходов, мигала теплыми огням в щелях ставней, вкусным запахом и живым шумом притягивала жителей городка Юнви куда больше, чем уныло-правильный дом бургомистра.

Городок вырос на перевалке груза с реки Великой. По Великой приходили купцы от самого моря Гирканского, привозили коней из орочьей степи. Но глубоко сидящие речные суда не могли войти в мелкую лесную Юву. Так что даже сейчас, перед наползающей с Альдерамана осенью, у причалов теснились низкие широкие барки. Орки-южане, а с ними смуглые степные люди, перегружали на эти барки лоснящихся кобыл, горячих жеребцов. Расчесывали густые гривы, уговаривали ступить на зыбкие сходни.

Наутро груженые дощаники с лошадьми потащат по извилистой лесной речке, бечевой против течения. Ватаги косматых здоровяков, налегая на лямки, пойдут по белым песчаным берегам под высокими хвощами. Ночевать встанут на давно известных местах, зажгут костры там же, где сорок, и пятьдесят, и сто лет назад варили кашу их отцы и деды.

Он сплавлялся вниз по течению, на верткой мокробортой долбленке, и потому в три дня уложился. Бурлаки же притащат груз в верховья речушки только через десять-двенадцать суток. Там дорогих степных коней выставят вдоль замшелых стен имперского форта Ювавум, в столице диоцеза Норик. Там-то отец его и покупал коней на разведение, от родителя и знал он извилистый путь в белых песчаных берегах. Даже в детстве сопровождал отца на далекий-далекий речной торг, чем потом два лета гордился перед сестрами.

Городок Юнви с тех пор заметно вырос, охватив уже оба берега лесного притока, и не собирался поджиматься. Наметанный глаз видел штабеля бревен и осушительные канавы по линиям запланированных на следующую весну зданий.

Широкая заливная луговина и песчаная коса впереди слева, где приток впадал в саму Великую, оставались незастроенными. Место там намного ближе к большим кораблям, только весной ледоход и паводок выравнивают луговину, как тесто скалкой, а песчаную косу Великая и вовсе перенамывает заново. Из-за чего все большие корабли ночуют в затоне справа, а городок теснится на сухой гриве слева. По-хорошему, сюда бы мост. Ясное дело, высокий, каменный: наплавной все движение по речке остановит. Но снова все упирается в деньги.

Лодочка пошла к причалу; он только успел заметить — на самом краю косы, против затона с кораблями, одиноко чернеет нечто странное, нездешнее. То ли барка, груженая лесом до полного подобия дому, даже бревна торчали вверх и в стороны. То ли сшитый распаренными еловыми корнями неуклюжий дощаник, сплавляющий из Гефарры этот самый лес, но налетевший сослепу на песчаную отмель. Подойти к ним да предложить помощь за перевоз через Великую?

Уж точно не сегодня. Пора искать ночлег.

Хорошо укутавшись дорожным плащом, вошел он в знакомый с детства продымленный зал. Место выбрал, где останавливался с отцом: возле очага, подальше от галереи второго этажа, чтобы не сыпалась труха, когда хлопали разболтанные двери спален или скрипели кровати. Привычно положил руки на изрезанный ножами стол, но уже не брал подушки на лавку: вырос. И спросил не леденцов, спросил пива. По-взрослому, по-отцовски хлопнул о стол монетой: “Только чтобы не кислого!” Спросил жареного в маринованных побегах речного гуся; по знанию тонкостей заказа все угадали в нем здешнего, и перестали таращиться. Мало ли болтается по густым лесам Норика охотников, наемников, купеческих приказчиков, дворянских сыновей, ищущих удачу или бегущих от усобицы... Мазнули взглядами и уткнулись кто в тарелку, кто в кружку.

Хлопать ушами не собирался, да и не имел права. Никому не позволялось проведать не то, чтобы цель похода — но сам факт нахождения его здесь, на северной границе Империи. Так что сеть подслушки он раскинул сразу же, даже раньше, чем налил себе первую кружку пива из усыпанного капельками кувшина.

Сетью он гордился заслуженно.

Провинциалу в столице всегда сложно, всегда приходится изворачиваться, опережать и рвать жилы. За кубок светлого библиотекарь с ехидной улыбкой посоветовал новичку “наиновейшую разработку, даже в соавторстве с инвириди!” от какой-то Лингшан. В чем подвох, выяснилось мгновенно. Ливия Лингшан мало того, что происходила из Восточного Предела, не имела научной степени, никогда не училась в Академии, следовательно, не смогла бы и продвинуть ученика — так еще и провозглашала неудобные истины, опасные для многих ученых степеней, устоявшихся авторитетов... Даже книгу написала без малейшего пиетета перед Столицей, не достойным волшебника высоким слогом, а попросту. При чтении “Примеров” он часто украдкой оборачивался: казалось, что Ливия стоит прямо за плечом. Ну, чуть поодаль. Но мало и этого: примеры в книге Лингшан требовалось обсчитывать с нечеловеческой скоростью. Как шутили обломавшие зубы о новинку сокурсники: “запасные мозги на схеме условно не показаны”. Язва-Ливия тоже сокрушалась о несовершенстве человеческой природы, но как-то скупо, и приводила на тридцати страницах несколько методов быстрого счета, над которыми совсем не каждый хотел сушить голову.

Кстати, о сушняке.

Налил кружку принесенного пива. Первый глоток до упора, с дороги это святое. Теперь крышечку прихлопнуть, и можно сидеть-выдыхать, перебирая расширяющуюся по трактиру сеть, пытаясь отсортировать внятные слова в общем гомоне. Здесь жизнь медленная и обстоятельная. Забудешь чего нужного из дому прихватить — в лесу не купишь, домой за три дня ходу не метнешься; поневоле задумаешься до, подведешь итоги после.

А уж после длинного пути сидеть вот этак с кружкой, тянуть горьковатое пиво по капельке, пока на кухне истекает жиром выбранный гусь, пока разжимаются сведенные греблей мышцы спины, и все тело как бы воспаряет над лавкой — если это не жизнь, то что она такое вообще?

Может, от постоянной тренировки памяти, расчеты Лингшан дались ему относительно несложно. Тогда-то в высоких кабинетах на его карточке появилась первая отметка, но он, конечно, еще ничего не знал. Он заучил форму подслушивающего заклинания, напрактиковался быстро подгонять его под местные условия — и немало выиграл на спор пенного, сухого и крепкого, и немало сладких напитков для девушек. Даже сильные маги, природные таланты, отлично выученные родней и Академией, не могли найти противоядий от Лингшан просто потому, что не подозревали о самом ее существовании и не знали принципов ее теории.

Только вот, по глупости, он подслушал, что девушки о нем думают. А что столичные красотки могли думать о неуклюжем провинциале, смешном в своих попытках угнаться за изящными до мозга костей аристократами?

От расстройства единственное верное средство — дело; скоро на его карточке закончилось место от крестиков.

Тогда-то к его столику подсел господин, одетый неприметно, дорого, неброско и предложил послужить Императору. Дескать, имеется отрасль магии, в коей ваши непревзойденные умения быстрого счета решают все. Девушки? Да они за вами в очередь встанут, вот увидите!

Так он встретился с наставником, так он приобрел собственную доску, пока что без единого фактика, но зато в служебных этажах Академии, куда не всякого пускали. Так он понял, что его истинное призвание — звук; и так он попал в государственную программу выработки оружия против инвириди.

Против сильнейшего и лучшего на сей день союзника Империи Людей.

Если говорить совсем честно — против своих.

Политика вроде пива. Первая кружка с дороги залпом, вторая по капельке, а что на дне кувшина осталось, так и называется: подонки.

* * *

— Подонки резвятся, — Ансельм не повернул головы. — Госпожа, не стоит оно вашего внимания.

Возле причалов темные фигуры ловили выскочившую из барки лошадь. Веревка не позволяла ей убежать вовсе, но крепкая спина и острые копыта пока что вполне убедительно доносили до идотов-двуногих желание благородного животного помедитировать на ярко-красную луну Рубедо и белую Альбедо в возвышенном одиночестве.

По другую руку телохранителя Атири изображал все тот же гном, путешествующий с девушкой еще от Ржавого Кряжа — раз уж с подружками у Атири как-то не складывалось. Тариар согласился помочь не без ворчания, но с интересом: на речных боевых кораблях инвириди он еще не плавал. А что его мыть-скоблить предварительно, то не страшно. На Эшарре жизнь такая, расплесканными мозгами никого не удивишь. Подумаешь, понос. Инвириди тоже люди, заболел-выздоровел, дело житейское.

Командир с Егором изображали головной дозор, хлюпая по улице городка шагах в десяти впереди. Егор плакался:

— ... На ней такой камзол красный, на груди вот здесь расходится, такие сиськи! Простеган мелким таким ромбиком, плотный-плотный. Рубашка из-под него светло-желтая. Ну, туника, или как там она. Штаны такие же, кремового цвета, со вставкой замшевой. Сапоги выше колена, мягкие, как у миледи в кино про мушкетеров. На поясе сумка и кинжал.

— Кинжал, — вздохнул командир в ответ. — Егор! Ты, хоть и радист, а подумай. Мы для чего одежду изучали! Вот это, что ты показываешь, простеганое в мелкий ромбик — это называется “карацина”, и может надеваться под легкий доспех. Для того и простегано часто-часто. Кожаные вставки по внутренней стороне ног называются “леи”, это для верховой езды, чтобы штаны не проедало конским потом. То есть, судя по поддоспешнику и кинжалу, ты принял высокоранговую наемницу...

— Возможно, даже магичку, — тихо прибавила Атири. — Судя по тому, что не боится путешествовать одна.

Но командир, конечно, не услышал и вынес вердикт:

— ... За дорогую шлюху. Вот и получил по роже. Благодари здешних богов, что не кинжалом этим в печень.

— Да почему сразу шлюху! Я же не предлагал ей денег! Я про постель даже не намекал! Честно!

— Ты заговорил с женщиной, но вас никто перед этим не представил друг другу, — судя по тону, командир загибал пальцы. — На базе как учили? Сначала знакомство. Вас кто-то должен представить.

— Но у меня там нет знакомых!

— В такой ситуации просят либо самого уважаемого человека в зале, либо, если такового нельзя определить, содержателя гостиницы. Затем, угостив даму сладостями — ни в коем случае не вином! — можешь рассказать свое дело. И потом уже смиренно ждать ответа. Здесь тебе не тут, Егор. Ты, хоть и радист, а поду...

— Тихо!

Атири встала, ухватившись под плащом за связку амулетов. Замерли все. Командир осторожно вернулся; Егор остался впереди, положив руку на блестящий магострел.

— Там... Кто-то колдует. Прямо сейчас. Кто-то не очень сильный, но с отличной школой. Либо столичный маг...

— Но откуда и зачем в такой дыре столичный маг, — понимающе прошептал командир.

— Именно, — кивнула сжавшаяся в комок Атири. — Значит, это те самые. Темные.

* * *

Темные перехитрили себя сами. Поставь они магическую защиту от прослушивания, их бы заметил первый же стражник с амулетом. Вместо этого они говорили на старом-старом языке, прародителе эмегира; а ведь эмегир язык еще до-римский, ему и так семнадцать веков. Темные говорили хитро: одно-два словечка, не заботясь о правильной грамматике. Поди разбери в трактирном гомоне, что там вообще сейчас прозвучало, и сказано то человеком, либо же хмель колотится в голову, тщетно разыскивая выход.

Поэтому Темные считали себя хорошо спрятанными.

— ... Удача-победа. Мы остановить инвириди лодка. Бой-шум нет. Тело болезнь-случай думать. Насторожить нет.

На беду Темных, именно в той программе выработки оружия его учили старым языкам тоже. И древним. И до-древним, на которых Эшарра говорила еще перед Белой Тишиной.

Люди. Шум. Сделки. Пролитое пиво. Запах дорогой вишни с юга: кто-то заказал ароматическую свечку. Полутьма. Ветер забивает камин, тот коптит. От стен еще не тянет холодом — солнце пока не село.

— ... Победа-удача есть. Пожирающая Мать радоваться есть.

Сам он успел только порадоваться, что пиво кончилось. Вся провинциальная вальяжность слетела с него махом, и руки проделали заученное быстрее, чем разрезали наконец-то принесенного гуся.

— ... Война-шум начать-ошибаться дурак-ты.

Разделить зал на два сектора, послушать сперва один сектор, потом второй. Откуда звук?

— ... Имперцы-люди смерть-причина искать всегда.

Спереди.

Пухлые мужички, похожие на рукодельцев. То ли плотники, то ли мебельщики, то ли точильщики-лудильщики, с ящиком для инструмента кующие свой малый сестерций на бескрайних просторах необъятной Империи Людей... Или вон та пара звероловов у самой стены? Веселые плотогоны? Угрюмые здоровенные бурлаки? Купец с приказчиком? Орк и фиари, явно привезшие коней с юга? Орк жмурится. Фиари — или фэй, как их коротко зовут северяне — сидит, ровно нарисованный. Спит с открытыми глазами? Купец пьет. Приказчик перелистывает записную книжечку.

Передний сектор пополам, откуда?

— ... Инвириди приходить Ювавум, Дорпат, везде воин-империя есть где.

Слева.

Купец отпал, орк и фэй отпали тоже. Звероловов пара, зато плотогонов больше десятка. И просто какие-то люди. Кто же?

— ... Мы-ты ночь почему приходить нет? Инвириди болеть-слабость. Мы-ты убить-взять весь! Лодка-добыча взять, амулет-хитрость взять, сердце-жертва вырезать-взять!

Можно делить комнату сразу на десять или даже шестнадцать лепестков, слушать их поочередно. Тогда в каждый лепесток попадет максимум пять человек, говорящие обнаружатся в момент. Но считать это заклинание не меньше часа, пока наколдуешь, разговор и кончится. Да и черкать в записной книжке час — увидят обязательно, встревожатся.

— ... Ты-Жнец война-раньше Гефарра думать: инвириди слабость-глупость есть. Где семья-род-братство Жнец? Мы-ты жить, остальной Жнец инвириди-хитрость-магия-ловушка голова-жопа смешать.

Итак, они между входом и дверью на кухню. Человек двадцать, кто же конкретно?

Жители Юнви понемногу расходятся, однако в зале все еще немало проезжих. Есть живые и в комнатах второго яруса, в тех самых, чьи двери выходят на галерею. Мир, торговля, путников много. Все-таки приток Великой.

— ... Ты давно-раньше мертвый бог дурак-служить есть. Я живой хотеть-кушать есть.

Да уж, поешь тут. И поспишь, пожалуй.

Вспоминаем учебник. Считаем, что все поселение под контролем ячейки Темных. Гонец не повезет письмо. Бургомистр не даст хода доносу. Допустим, что нашлись неподкупные стражники. Обычно в страже около сотни, всех скупить сложно и дорого. Но, во-первых, на стражниках не написано, кто продался, а кто нет. Доверишься не тому — получай нож в бок.

Сам-то он здесь один. Дело, как ни крути, тайное, вот и прикрыть некому.

Во-вторых. Здешние стражи, конечно, не путающиеся в алебардах телята. Но Жнецы Смерти — в Гефарре их инвириди добить не сумели! Да ветераны-Жнецы выстелят шкурами стражников дорогу отсюда и до Стены!

И кстати, это здесь ругаются двое. А сколько их всего в селении?

— ... Сегодня лодка инвириди на берег чисто стоять, подойти нет, поле широкий, видно. Почему мы-ты давно-раньше нападать-взять нет?

Нет, Ливия — просто чудо. Без нее никак он бы не успел вычислить столько и так быстро. Симпатичная? Или бабка ста лет, нос крючком? Да вряд ли, у архимагичек всегда внешность безукоризненная.

А как же Даяна? Гордая, второй женой не пойдет...

Боги, бессмертные боги, о чем он думает, глупец! Двое Темных, настоящих Темных, помнящих саму Пожирающую Мать! Жнецы, воевавшие три года назад в Гефарре против Империи. Надо бежать, надо поднимать!

Не надо бежать и не надо метаться. Какой-такой Темный-Светлый? Не видишь: мы кушаем! Гусь остывает.

И думаем, сильно думаем.

На пятачке перед огнем танцуют с подавальщицами те самые парни-плотогоны. Девки охотно опираются на жесткие сильные ладони... Ночью трухи с потолка насыплется немало!

— ... Ты-ты говорить раньше-раньше, Катагарра-враг-предатель к инвириди бежать-предать есть? Инвириди-дурак беглец-предатель-Катагарра Далекий-Иной Отечество-Мир спрятать-убрать от люди-империя есть?

Значит, исходные данные. Городишко Юнви на берегу пограничной реки, в ключевой точке, ведь по Юве снабжается столица Норика, тот самый форт Ювавум. Форт имперской постройки, и уж там-то имперская террор-группа: до сотни превосходных бойцов и магов, натасканных именно что на Темных. С ними умные дознаватели, не отмахнутся от слуха, не пропустят мимо внимания странности. Но даже самый быстрый гонец доберется за трое суток, да и на обратный путь уйдет столько же. За шесть-семь дней Темные спокойно убегут отсюда хоть в самый Литгален!

А главное, гонцу доверять нельзя. Начальника стражи и почтмейстера Темные первым делом скупают.

Придется ехать самому. Потеря времени не беда, беда, что лопнет его тайна. Она ведь во имя Империи тоже. Пускай там его наставник в первую голову заполняет собственную доску ради внутриакадемических интриг, но знание в итоге получат все равно легионы.

— ... Ты-мы слухи-глупо-ложь повторять нет. Катагарра-сказки забыть-раньше-раньше-давно приказ! Ты-мы здесь жить один-сам.

Здесь, на беспокойной границе с Гефаррой, да и в ключевой точке, в устье реки, ведущей к столице Норика, обязательно найдутся коллеги того неприметного столичного дядечки. Фрументарии, разведслужба Империи Людей. Они языкам обучены еще и получше. И вот у них точно есть амулеты связи. Пусть им далеко до говорящих амулетов инвириди, пусть можно передать один-единственный сигнал. Зато сигнал дойдет нынче же ночью, и ему-то уж точно поверят!

— ... Подстилка-люди ты-не-мы, приказ-глупость-ложь, ты-не-мы Пожирающий Мать предать есть!

Осталось выйти на этих разведчиков. Ага, крикнуть на весь зал: кто тут фрументарий, у меня срочное сообщение!

Хм, крикнуть на весь зал?

Решение выскочило из темноты, как тогда, на экзамене, где он славно повозил сенаторских деток пухлыми щеками по столу. Голова и руки сработали мгновенно в едином сложном плетении. Он задавил всякий звук в трех остальных секторах, но наивозможно усилил хрипяще-гортанный говор Темных, обеими руками швырнув кувшин и блюдо с остатками гуся в окно, чтобы распахнуть ставни, чтобы услышали его как можно дальше.

Над красным закатом, над утонувшей в темноте площадью раскатился голос, от которого люди седели вот уже две тысячи лет:

— Глупый-мертвый Пожирающий Мать Лонар-победитель под хвост лизать!

— Во имя Пожирающей-вечной ты-враг-дурак убивать я!!!

* * *

— Во имя Пожирающей-вечной ты-враг-дурак убивать я!!! — раздалось над засыпающим городком, и сразу повсюду завыли ручные звери. Забухали двери, заорали в ужасе стражи на пристани. Загремело оружие, и бабий визг накрыл селение пухом растерзанной перины.

Не надо учить стародавние наречия, чтобы запомнить боевой клич самого страшного врага людей на Эшарре!

Атири потрогала холодное-холодное кольцо и приказала белыми, непослушными губами:

— Возвращаемся к машине.

А командир, закидывая легонькую девушку на плечо, добавил:

— Бегом! Егор...

— Я мигом! А что передавать? Какой уровень угрозы?

* * *

“... Уровень угрозы 9, по буквам: добро есть веди яко твердо ерь. Подтверждено наличие ячейки Темных неустановленной численности. Противник открыл боевые действия в здании трактира на главной площади поселка Юнви. Ввиду неясной обстановки, болезни экипажа и неготовности подчиненной мне спасгруппы к ночному городскому бою, принял решение занять оборону возле катера, используя хорошо простреливаемое пространство до полутора километров между катером и селением.

Командир арткатера номер 1146 Казанцев.

Всем станциям, повторяю.

Уровень угрозы 9, по буквам: добро есть веди яко твердо ерь. Подтверждено наличие ячейки Темных неустановленной...”

* * *

— ...Численности. Так что патроны с эффектом всем поставить первыми.

— А точно девятка? Вот не три, не пять, и даже не восемь? Там что, полная группа Темных?

— Уровень четко, засек местный спец. Сколько бойцов — неизвестно. Экипаж битый, в здание не полез буром, сразу нас вызвал.

— Ну хоть кто-то устав глазами читает.

— Углы карты прижми, загибается.

— Да всунь ты ее в планшет, наконец, как положено.

— Кто повезет?

— Семченко и Тюленев. Два “Ми-восьмых” и два “крокодила” в прикрытии. Куда, кстати?

— Вот, смотри. Трактир в центре села. Тут отмель, на ней наши.

— Двести километров. С маневрами полтора часа.

— Не все же Князю драконов мочить, надо и нам прославиться.

— Речной линкор прославился уже. Экипаж неделю дрищет в три смены, без выходных и праздников.

— Прилетим аккурат к полуночи. Сложно.

— И че? Замеченную группу Темных атаковать любыми силами и средствами, в любое время, чего бы это ни стоило. Любой здешний колдун сам себе пусковая установка, ракета и боеголовка с чумой. А это те самые падлы из Дорпата и Шаурая, что пленных свежевали по-живому. Все про них уже в курсе.

— Имперцы тоже в курсе?

— Сообщили. У них сработал сигнальный амулет в том же районе. Только без подробностей, так еще и поблагодарили нас. Они поставят оцепление, сколько успеют. Ну и там план “Перехват” местный, как положено.

— И все-таки, уровень угрозы надо бы уточнить.

— На месте уточните.

* * *

— Уточните для рапорта, как вы их обнаружили.

— Да их все село обнаружило, крик слышали даже здесь. Череполом?

— Так точно, слышали.

Череполом не стал уточнять, что сам полжизни воевал именно под этим кличем и нипочем бы не спутал.

— А как узнали, что Темные? Мало ли кто мог выучить старый девиз и пугать людей?

— У нас таким не шутят, — вставил обычно молчаливый Ансельм. — Побьют.

— Вот-вот, — кивнула прилетевшая со спецназом колдунья. — На то и расчет. Люди разбегутся, а хитрец деньги сгребет и в окошко.

Высадив людей на заливном лугу между катером и селом, “Ми-восьмые” ушли обратно. Поддержка из “двадцать четвертых” ждала сигнала на взлет, чтобы не крутиться, выжигая топливо, пока командир штурмовиков — эта самая колдунья — разбирается в обстановке.

Атири закусила губу, вытащила из-под плаща связку амулетов.

— Объясняю с самого начала. Мой брат очень боялся отпускать меня одну. Артефактов на мне... Не в каждой лавке столько найдется. Все они очень простые. Для питания им хватает моего собственного фона. Они ничего не делают, лишь отмечают. Наличие магии. Близость источника возмущений. Мои кольца сложно даже нащупать. Это нарочно так, чтобы никто не позарился снимать их.

— А по голове дубинкой?

Атири слабенько улыбнулась.

— Егор. Ты, хоть и радист, а подумай. Понятно, от насилия защита в первую голову. Что поделать, вам при виде красивой девушки ничего иного на ум не приходит. И вот эта защита постоянная, вечная.

— А... Ты же мне предлагала... — радист опустил руки. — Ну, тогда...

— Защита резонирует с моим настроением, сознательно управлять нельзя. Если парень мне приятен, все хорошо. А вот если я в любом настроении, кроме радостного...

— Но можно ведь опоить наркотиком?

— Опоить посвященного лекаря? Здесь боги действуют, Егор. Опять же, кольцо. Не знаю, как сработает, но ничего хорошего точно. И тоже, нарочно так придумано. Никакие пытки не выбьют из меня секрета, которого я сама не знаю.

— Ага, — магичка потыкала в чародейное зеркальце обычной соломинкой. — Знакомо. Схема Норин-Хамарин, пятый, кажется, век. Вывод, что кольцам вашим верить можно.

— Еще бы, — согласилась Атири. — За такие-то деньги... Ну и вот, черное кольцо пока не срабатывало ни разу. Оно настроено исключительно на Темных. Настоящих, которые чем-то связаны с их богиней. Строго определенные эманации, опять же, резонанс. На простые следы, вот как на корабле, оно только чуть холодеет. А тут заледенело, бр-р... Мне показалось, что палец ножом режут.

— Внутрь здания вы не входили, я так понимаю. Фигурантов наших не видели.

Атири поежилась:

— Испугалась. Честно.

— Вот и правильно. Вы все живы только потому, что ты вовремя испугалась... Благодарю.

Колдунья спрятала планшет, поднялась. К ней подбежал сержант в темной форме — на фоне темной застройки кусок ночи, лишь слабо золотился опознавательный шеврон выше локтя да тускло блестело бронестекло шлема. Боец доложил на ухо, и колдунья махнула ему рукой повелительно; тут никакой перевод не требовался.

— На катер надо хоть пару человек в башню, — Казанцев держал лицо изо всех сил. — Наши все, кхм...

— Болеют, — вздохнула Атири. — Что поделать.

— Мы пойдем, — командир поднялся. — Там же башня от “семьдесятшестого”, а мы с Павлом как раз на таких служили. Череполом, вы как раньше. Держать лагерь и никуда не лезть. Никого без проверки в периметр не пускать. Госпожа маг, нам бы катер почистить от проклятья, или что там есть. А то мы вам сейчас навоюем.

— Резонно, — колдунья глянула на Атири, но та повертела головой:

— Я только лекарь.

— Ладно, я сама, но тогда одну башню. Мне еще штурм поддерживать. Выбирайте, носовую или кормовую.

Свежеиспеченный командир думал недолго:

— В кормовой два пулемета, у вас они есть и так. В носовой трехдюймовка. Если они вызовут некроголема, как в том циркуляре, то крупный калибр лучше. Так что — носовая!

Магичка попрощалась жестом и отправилась к берегу. Катер и речку окутал уже плотный густой туман. Время от времени над головой проходил уже долетевший “двадцать четвертый”, прижимая туман к песку, немного рассеивая белесую мокредь, но больше загоняя ее в рукава и под горло.

Вокруг носа катера беззвучно полыхнуло лиловым, затем колдунья вернулась к машине.

Вертолет прошел над городком на полной скорости, чтобы снизу не врезали зенитной магией. Удалился почти на километр и заложил там огромную спираль вокруг растревоженного поселения.

Городок, понятно, давно уже не спал. Мужчины сгрудились вокруг трактира с факелами, охотничьими копьями, лесорубными топорами на длинных рукоятках. Сверкали доспехи ветеранов, тускло блестели гизармы стражников, колыхался в лучах факелов поперечный гребень центурионского шлема на голове начальника стражи. Начальник стражи видел железных птиц инвириди и потому не командовал пока ничего. Сами же прилетевшие штурмовики по темноте в лабиринт заборов и срубов не спешили. Дождались имперского разведчика, опознались по высланному паролю.

Агент поведал, что Темные, числом не менее двух, но и не сильно больше, окопались в трактире. Люди из трактира почему-то успели разбежаться и теперь усиленно громоздили вокруг здания деревянные укрепления.

— Может, просто спалим их к Лонаровой маме? — имперский разведчик, толстый колбасник самого безобидного вида, почесал обширное брюхо и засопел. Магичка не согласилась:

— Сами понимаете, концы искать, разматывать надо. Но как вышло, что люди успели сбежать? Может, их нарочно выпустили? Сбежавшие в спину штурмовикам не влепят? Или они заразные?

— Госпожа... — труженик шпиговальной иглы и коптильной лампы говорил на вполне разборчивой латыни, — я именно так спросил у моего приятеля, владельца “Гордости”. Ну, трактира. С его слов получается, что Темные сами не ждали. Они там под куполом тишины ссорились, а кто-то резко купол снял и малость подогрел им задницы.

— Кто?

— Не нашли. Есть наводка, что приплыл сегодня по реке, а потом по темноте куда-то убежал, и с концами. Проверить я просто не успел, я здесь один.

— Может, из вашей службы кто?

— Я бы знал.

— Хм. Тогда странствующий фиари, поборник справедливости из Торнат?

— Возможно. Не могу сказать.

— Ладно, ступай, мы дальше сами. Своим расскажешь, что мы с тобой договаривались на закупку еды и одежды речникам... — колдунья показала на Казанцева. Тот перевел стрелки на командира машины:

— Вместо меня вот он теперь, у меня в брюхе вечный бой. Покой, блин, только снится.

Поморщился и убрел в сторону плетеного нужника, матерясь под нос.

— Так это... Аванс бы, господа инвириди, — Штирлиц-колбасник на глазах преобразился в туповатого селянина. Командир машины, внезапно повышенный до и.о.командира “речного линкора”, даже губы поджал. Спохватился и выделил два золотых статера чеканки Мария Сурового.

Кириллыч перехватил магострел с накрашенной светящейся надписью “Авада кадавра”, снова фыркнул на Егора и вслед за командиром полез в очищенную от проклятия носовую башню арткатера.

* * *

Арткатер выглядел точно, как в руководстве. Откуда наставник выкопал книжицу, он уточнять не стал, но теперь видел: книжица не соврала. Катер проекта 1204, обозначение “Шмель”. Как он мог принять его за дощаник? Дощаник округлый, разлапистый, как оплывшая буханка. А тут на песке металлическая лодка с острым носом и прямой обрезанной по линейке кормой, и такой же палубой без малейшей погиби. На палубе металлический же домик, ставни закрыты. Неизвестно, чем там действовали Темные, но на кораблике тоже ни огонька... Может, в нем и нет никого?

Увы, движение “носовой башни” рассеяло робкую надежду. Башня повернула “орудие” на городок, что логично. Их метатель запросто достанет и до трактира, и чуть ли не вдвое дальше...

Ему же для уверенного действия необходимо подойди на тысячу шагов самое малое. С одной стороны, доселе невообразимая дальность, одни инвириди могут воевать на таких дистанциях. С другой стороны, именно потому все и затеяно. Тем, что ему сейчас пробовать, воевать придется именно с инвириди.

Со своими.

Ну, пока своими.

Но все же!

Нет, надо решаться...

Спускаясь к Великой реке, не стал затирать следы — вода смоет уже через половину стражи. И лодка скользит в темноте... Чья лодка?

Он присел, где стоял, но поздно. С лодки его заметили, окликнув тихонько. Буркнул нарочито неразборчивое приветствие. В ответ с лодки швырнули дротик — умело и точно, он едва успел отпрыгнуть назад, в темноту, в мешанину хвощей и ломкого кустарника. Двое из лодки, привычно разделившись, брали его в клещи, но прогадали. Удача в трактире напоила его полной чашей уверенности. Он хладнокровно бросился на правого — тот лишь успел выставить перед собой охотничье копье, с перекладиной. Рванув за перекладину, он принял правого на лезвие кинжала — несчастный рухнул беззвучно, только заплескалась под лицом и телом его вода, стирая отпечатки подошв.

Дальше он прыгнул с места рыбкой вперед, не выпрямляясь — копье второго свистнуло над спиной, самую малость не пробив затылка. Упав на локоть, чтобы не задеть собственный кинжал, он перекатился на спину и выпрямился, толкнувшись обеими лопатками. Левый ударил ножом, почти в живот, из-за кромешной тьмы промахнувшись на волос, не больше.

Над головой заревела железная птица инвириди, и бойцы отскочили друг от дружки, напуганные не так силой, как внезапностью звука. В шорохе веток и плеске воды второй все же нашарил копье, наклонился его поднять — а он, разглядев темную фигуру на укатанном волнами песке, прыгнул с места, уже потеряв спокойствие. Обрушился на спину противнику и бил, бил вслепую, во тьме, попадая то в твердое, то в тошнотворно-мягкое.

Успокоился и выпрямился. Случись трое... Да хотя бы окажись любой из них поопытнее, поспокойнее — и конец.

Удача?

Нет. Судьба.

Сколько можно бегать от судьбы? Боги направили его руку — и там, в трактире, когда удалось вычислить легендарно-быстрое заклятие. И сам замысел озвучить, рассекретить беседу Темных, явили бессмертные боги, не иначе. Сами Темные, не ведая, чьими орудиями служат, подогнали ему металлическую лодку инвидири, так удачно засевшую на песке без движения. Как на полигоне выставили! Наконец, успешная драка насмерть, в полной темноте, под шумовым пологом ревущей над селением стальной птицы.

Да каких еще тебе надобно знамений?

Решайся!

Он продышался, успокоил сердцебиение. Разрешил себе глоток из фляжки; зимнее вино обожгло горло, шариком прокатилось в нутро и там вспыхнуло солнышком, осветило и согрело. Трясти еще потрясет, но вот незадача: нельзя. Дело еще даже не начато.

Склонившись, он принялся осторожно пробираться по заросшей кустами гриве. У последних побегов его накрыло поднимающимся туманом, но туман еще не слежался в непроглядную стену. Да и стальная птица инвириди при каждом облете перемешивала туман бешено крутящимися крыльями.

Так что он довольно точно измерил дистанцию до единственного места кораблика, где наблюдал признаки жизни — до той самой “носовой башни”.

* * *

В носовой башне командир первым делом ощупал пристегнутые к боковой стенке снаряды, удовлетворенно заворчал: годные. Зажег налобный фонарик.

— Наводчиком становись, я на подачу.

— Есть, — буркнул Кириллыч, не споря, но командир его знал давно и хорошо. Поэтому, как только закрыли над головой огромный прямоугольный люк со скругленными краями — он в башне от плавающего танка один на двоих — командир сразу спросил:

— Давление? Или сахар?

Кириллыч приноравливался к прибору ночного видения — тот смотрел в достаточно узкий сектор перед собой, и командирскую башенку приходилось постоянно вращать — ответил не сразу:

— А если сахар, то что?

Командир отстегнул фляжку:

— На. Специально для диабетиков.

Кириллыч глотнул, напрасно пытаясь включить свет, облизнулся:

— Пи-и-иво? А как ты понял?

— Ты опять ворчишь на всех. Это или давление, или сахар. По-любому, снаряды брать я тебе запрещаю, пусть хоть все здешние черти ромбом на нас пойдут.

Сам командир смотрел через небольшой прибор заряжающего, но этот перископ ночным видением не оборудовали, потому и различался в него только мутно-белый пляж да клочья тумана.

— Да сколько там они весят: полведра?

— Да их быстро кидать надо, забыл? И поднимать на уровень макушки, под крышку, считай.

— Забудешь тут... — отозвался Кириллыч. — И прибавил:

— Что мне делать, как не ворчать. Про баб-с гусарствовать поздно, молодым везде у нас дорога, молодым у нас везде почет.

Командир хмыкнул:

— А тетка в лиловом ничего так, согласись?

— Думаю, за ней не заржавеет ласты тебе выдернуть... Внимание, движение на опушке леса!

Командир нажал выключатель поворота башни — ничего не вышло, электромотор молчал. Выругался:

— Это же надо идти в корму, движок запускать, а там никто проклятие не снимал.

— Трындец, — Кириллыч хихикнул. — Готовились действовать в условиях радиоактивного заражения, а приходится в условиях магического.

— Разницы никакой, — командир налег на ручное вращение. Башня с легким гулом покатилась вправо.

— Туда не ходи, сюда ходи, рентген башка попадет, лучевой болезнь. И у нас туда не ходи, сюда ходи, проклятие башка попадет.

— Нет, — Кириллыч выдохнул. — Не вижу. Пропал.

— Посматривай туда. За туманом даже тепловизор...

— Без тебя знаю. Колпачки на снарядах проверь лучше. Досыльник найди.

Командир опустил затвор, осветил казенник пушки фонариком, снова довольно хмыкнул: орудие содержалось в порядке. Дослал унитар, закрыл затвор. Фыркнул:

— Ну тебя в сад, уставник. Давай лучше снова о бабах.

— Слышь, о бабах говорят, когда перед их приходом ныкают водку и носки, а не тонометр и таблетки.

— О политике не хочу. Давай тогда о музыке.

— И я не хочу, — Кириллыч поморщился. — Так политика нас не спрашивает. Вот Макара взять. Умные же вещи поет, а сам кто?

— А кто? Подумаешь, кулинар. Готовить много кто умеет, чем плохо.

Командир пристегнул кирпичик носимой рации к антенному разъему, связался с Череполомом:

— Башня — Первому!

— Есть Башня.

— На опушке, где лес у самой воды, Кириллыч вроде видел чего-то. Посматривай.

— Есть, — ответила рация, — я туда сейчас дрон подгоню. Конец связи.

Кириллыч поежился:

— Может, снаряд? Спокойствия ради.

— А если там рыбаки обычные? Их-то за что? — Командир выключил налобный фонарик.

— Угу...

— Ты про Макара начал, так уж заканчивай. — Командир махнул рукой. — Тебе полегчает. А я переживу как-нибудь.

— Первый, Башне.

— Первый в канале.

— Дрон в тумане, видимость ноль, — отозвалась рация. — Верну его, пропадет зря.

— Пусти дрон по реке, чтобы нам на палубу с кормы не влезли.

— Принял: патруль по реке. Конец связи. — отозвался Череполом, и снова все стихло. Геолог не выдержал:

— Ну вот, Макар всегда в оппозиции стоял. Вольнодумец и вольтерьянец, так сказать. Сначала к Андропову, а потом вот... И тут, внезапно, получилось, что те же самые люди, носившие Макара на руках в перестройку, теперь готовы его же забить ногами.

— А чего он бандеровцев поддерживает?

— Ну ты-то не повторяй. Украина не из одних добробатов складывается. Ты вот знаешь, что первый раз Киев двадцать пятую мехбригаду на Донецк посылал, а ее на митингах разагитировали, и те сами оружие сдавали. Знаешь?

— Не брешешь?

— Чего брехать, когда в интернетах все освещалось. Митинги, речи, передача танков.

— Так, а все же говорят: военторг, военторг?

— Первый — Башне, — сказала рация голосом Череполома.

— Первый в канале.

— Противника не наблюдаю.

— Принял: противника не видно. Продолжайте наблюдение.

— Принял: наблюдение. Конец связи.

— Опять на политику съехали, — командир вздохнул.

— А что делать? Мы вот в другой мир влезли... У себя разобраться не можем, а туда же: прогрессоры, тля. Как там у Стругацких? Интриги в децирэбах. А мы, значит, получаемся децируматы. Хотя куда нам! Разве что миллируматы. Наноруматы, у нас же нанотехнологии теперь. Как в Афганистан входили, помнишь?

— Разумеется. По мне, так лучше воевать под Кабулом, чем под Грозным. Кстати, о музыке... Шевчук же там выступал, в Грозном.

— А сейчас поет про русский характер с двуглавым орлом. Это после цоевской-то кочегарки?

— Не слышал.

— Альбом такой. Цой, Шевчук, Башлачев.

— Не слышал.

— Послушай, сравни. Что тогда и что сейчас. Один Гребенщиков остался верен себе. Но он, вроде, голубой.

— Тебе прямо важно, с кем он спит?

— Я на молодых смотрю, и слышу, что те говорят. Наши маяки в их понимании — бандеровец, ватник и пидор. Оно как бы дело привычное, старый малого всегда не понимает. Но тенденция настораживающая.

— Меня настораживает, что ты со всего на политику сворачиваешь.

— Я виноват, что за виртуальные картинки людям реальные срока рисуют? Поневоле задумаешься.

— Первый — Башне.

— Первый в канале.

— Противника не наблюдаю.

— Принял: противника не видно. Продолжайте наблюдение.

— Принял: наблюдение. Конец связи.

— Да уж, наблюдаем... Темно, ничерта не видно, туман один. Давай вложу один-два снаряда по тем подозрительным кустам, вспомню молодость, а?

— Без приказа не стану. Опять же, вдруг там цивилы? — Командир почесал затылок и решительно прижал кнопку связи:

— Башня — Первому!

— Есть Башня.

— На опушке, где лес у самой воды, посмотри еще раз, внимательно.

— Принял: опушка леса у самой воды, дрон послал... Ничего не обнаружил, туман. У самой воды всегда туман, что хочешь там увидеть можно... Тепловизор засветки не дал. Возвращаю дрон.

— Принял: противника не видно. Продолжайте наблюдение.

— Принял: наблюдение. Конец связи.

— Старею, — Кириллыч выругался беззлобно. — Мерещится всякое... А новый мир конечно, кто же откажется? Нас как учили? Освоим дикую природу, и на Марсе кукуруза расцветет. Что мы в Афганистане делали, напомнить?

— Спасибо, сам еще не маразматик.

— Это пока... И что мне дома оставалось? Яблони окучивать не умею, с удочкой уныло. Телевизор как-то в окно выкинул, насмотревшись... Понимаешь, политика там, хренитика. Я, когда на Камчатке слюду искал, искал ее все же для страны. А сейчас все буржуйское. Что я найду, то мальчик-олигарх проблядует. Норильск-никель, сколько я там себя оставил! И ради кого, получается? Ради шкур крашеных? Все возвращается, как мы в книжках читали про лихого детектива Хендли Чейза.

— Чейз же вроде автор, а не герой?

— Все они, макаки, для меня на одно лицо. Вот, я тогда удивлялся: чего у них все герои перебиваются на копейках, там же возможностей столько? Теперь понял.

— Теперь все поняли, — командир угрюмо крутил штурвальчик поворота башни. — А в перестройку сколько из каждого утюга верещали... Та-акие делались открытия, что ты!

— Ха, — разулыбался геолог. — Помню, нам в Горный Институт письмо пришло. Дескать, из магазинов стиральный порошок исчез потому, что его масоны! — Кириллыч наставительно поднял палец. — Масоны, понял? Закачивали в тектонические разломы. Они, стал-быть, начинали скользить...

— Масоны?

— Разломы! И начиналось, ясен пень, землетрясение.

— Первый — Башне, — сказала рация голосом Череполома.

— Первый в канале.

— Противника не наблюдаю.

— Принял: противника не видно. Продолжайте наблюдение.

— Принял: наблюдение. Конец связи.

— Скорей бы уже начинали, пока я вправду не заснул. — Кириллыч вздохнул. — Мне, понимаешь, все равно, кто у меня надежду отнял: жидокомиссары, феминопидорасы, хохломасоны, игиломакаки, данеуподоблюсь им вовек... Или православные скрепные титульные наци. Помнишь это вот, американское: “Моя страна может оказаться не права, но это — моя страна”.

— Допустим.

— Здесь, на Светлояре, у меня хотя бы иллюзии нет, что вокруг моя страна. Честнее. Я бы здешних рыбаков не жалел.

Командир только вздохнул:

— Сильно у тебя кислотность прыгнула. А уж щелочь-то как поперла. Твоей злостью можно платы под электронику травить.

Геолог, не прекращая равномерно крутить прибором наблюдения, хмыкнул:

— Знаешь, когда я решил твое предложение принять?

— Когда риэлтеры тебя за двушку на Садовом чуть грибами с толченым стеклом не накормили, а дядька Степана прикрыл нас?

— Нет, это еще цветочки. Напился-отоспался, выровнялся. Плоды созрели, как поймал себя на том, что понимаю студентов, поздравлявших микадо с победой над русскими. Я всю жизнь полагал их сволотой и предателями, а тут вдруг дошло, что убей кто Ельцина, я бы сам, лично! Вот этими же руками, что в Рухе на бабаев наводил! Я бы ему не то, что телеграмму, я бы его по-брежневски обцеловал всего. Аж затрясло меня.

Командир снова вздохнул, только уже ничего не сказал. Сказала рация:

— Первый, здесь Башня. Противника не наблюдаю.

— Принял: противника не видно. Продолжайте наблюдение.

— Принял: наблюдение. Конец связи.

Еще через несколько холодных сырых мгновений геолог тихо-тихо добавил:

— Да я сам знаешь, как испугался?

* * *

— Да я сам знаешь, как испугался? С этим кольцом твоим что получается? Если у тебя там... Ну, голова заболит, а муж руки протянет... Его тоже кольцом грохнет? Резонанса же не случится. Верно?

Атири вздыхает. Отвечать неохота. Знает она, как действует ее ответ на мужчин. Однако и молчать нельзя, обман в любом случае действует еще хуже.

— Я изо всех сил постараюсь выбрать мужа, которому не придется врать о больной голове.

— У вас говорят о таком... Прямо. Непривычно.

— У вас вообще не говорят. Стесняются. Глупо. Потом сами мучаетесь.

— Разве вы не страдаете от несчастной любви?

— Мы принадлежим прежде всего семье. Роду. Племени. Здесь мир такой, понимаешь? Одиночки не выживают. Ты всегда и везде принадлежишь своим. Клану, легиону, экипажу, гильдии, банде, наконец. Без своих ты никто. И сделаешь то, что в интересах твоей группы. Не в личных. А на себя одеяло потянешь, так здесь убить милосерднее, чем изгнать. Про Шари Вяземскую слышал?

— Кто не слышал. На треть фиари, на треть землянка, на треть вообще апостол.

Над окруженным подворьем взлетает сноп лиловых искр и сразу же раскатывается грохот, и потом россыпью четкие щелчки выстрелов, привычные Егору. Начался штурм.

— Вот, — шепчет Атири, дождавшись паузы. — Шари лесная, у них это совсем жестко. Но и мы, высшие, прежде всего принадлежим племени. Я... Живу в хорошей семье, мы давно не испытываем нужды, голода. Но другие... Для них такая вот ячейка Темных — страшное дело. Надежда только на Империю, на террор-группы. Кроме Темных — дикие звери, эпидемии. Неурожаи. Налеты орков из Травяного моря... В общем, если отец скажет, что роду нужен ребенок от хорошего охотника или там лекаря. Или просто от кого-то полезного. Можешь даже не сомневаться, никуда этот “кто-то” не денется. Просто в моем случае это окажется какой-то дворянин.

Егор пожимает плечами.

— Ну. Понял.

Атири вздыхает:

— Что бы ты там понимал! Даже у вас, в Далеком Отечестве, рожать опасно. Училась в медицинском, статистику помню. Вот представь, позвали тебя в командировку, в которой один из сотни обязательно умрет. Впрочем, если доктор хороший, то отделаешься небольшой инвалидностью. А просто расстройство здоровья — обязательно девять из десяти. Каждый третий потом лечит зубы, каждый четвертый — желудок, а душу каждый седьмой. Ты поедешь? Или скажешь: найдите те десять сотых, у которых здоровье конское, пусть они по таким командировкам ездят. Десять процентов легко найти, есть же всякие там дайверы, мотогонщики и прочие экстремалы. Вот пусть они и рожают!

— Атири, неудачный пример. Я-то именно из этих десяти процентов. Я вот поехал на войну, а тут риск побольше, даже по нашему экипажу взять.

— Сам-то понял, что сказал?

— Что?

— Что мне родить все равно, как тебе на боевые съездить, риск примерно такой же. И еще хорошо, если рожать от приятного человека, а то ведь в племенах и деревнях все проще. Вот в какой мир вы влезли. Мы-то у вас научимся, а вот чему вы у нас...

Проводив глазам рокочущий вертолет, вынюхивающий что-то над узким притоком, Атири мило улыбается:

— Печальная тема, Егор. Неромантическая. Глянь, какие луны красивые. Пока их окончательно туманом не затянуло, давай поговорим о хорошем?

— Поговорим.

В центре села раздается грохот, туман освещается изнутри белым, потом оранжевым, потом снова делается непроницаем. Все кольца Атири вспыхивают разом.

Наступает оглушающая тишина.

— Вот, — удовлетворенно жмурится Атири, совершенно по-кошачьи дергая ушами. — Темным конец. Это хорошо!

* * *

Хорошо подумав, он прежде всего повесил перед собой завесу из мельчайших водяных капелек. Не то, чтобы вибрационная завеса могла защитить от оружия инвириди, но уже дошли вполне надежные сведения, что туман мешает чарам обнаружения пришлых точно, как и поисковым чарам здешних.

Затем он вынул подготовленные таблицы. Готовясь к походу, он предусмотрел, что в бою умничать некогда. Что сознание может помутиться от боли, возбуждения или азарта, и потому составил себе длинную таблицу. В каждой строке выполнялось единственное простое действие, для проверки — дважды. Итоговый результат внизу таблицы, если не сошелся, то по различию в строках ошибка легко находилась. Таблиц таких он расчертил с десяток и теперь спешно покрывал знаками в зеленоватом свете гнилушки. Еще не хватало перед противником зажигать магический свет!

Впрочем, вряд ли кто сейчас даже смотрел в его сторону. Шум и крики доносились далеко справа, из городка. Да еще кружила в небе стальная тварь инвириди, гремела так, что никакой шорох или там плеск воды не слышались далее пяти шагов.

Расчет сошелся с первого раза. Понимая, что второй попытки никто не даст, он истратил еще два листа, но на всех шести потоках расчет сошелся все равно.

Судьба! Глупо так долго испытывать судьбу, обидеться может!

А вдруг тут наоборот все?

Вдруг судьба его совсем иначе предупреждала? И те двое Темных в трактире, и последняя безнадежная попытка задержать — эти двое неумех на темной воде. И старость отца, и Даянка, и мечты о Ливии, и успехи в лечении — если все это знаки совершенно противоположной судьбы?

Если Темные не те, кто поклоняется Пожирающей Матери, а те, кто делает вот эти темные дела?

И сам он тогда, получается, Темный?

Поздно уже сопли жевать, расчет завершен, и грозные инвириди вот-вот заметят его и поразят из магострела.

Выбросив из головы сомнения и колебания вместе с мыслями, он поднялся в рост и живо сотворил вычисленное заклинание, венец двухлетней работы.

Допустим, что инвириди закрыты в железной коробке, пробить которую невозможно.

Не надо пробивать. Просто постучим по ней звуковой волной. На определенной частоте коробка срезонирует и рассыплется сама, как рассыпались на полигоне сейфы лучших ювелиров. Задача — подобрать нужную частоту и вложить необходимую силу; ну так на то и расчет!

Волна инфразвука на частоте четыре-шесть герц достигла катера через несколько мгновений. Кириллыч осунулся с кресла, хватаясь за горло. Командир сунулся к аптечке, но через миг ощутил, что все вокруг плывет, и понял: это не у Кириллыча инсульт, это по ним врезали, наверное, тем самым проклятием.

— Урал-Первый — всем, теряем сознание!

Через две секунды вибрация отпаяла провод антенны, но Череполом услышал и вспомнил, как предупреждали: на опушке, у самой воды. Развернув туда спарку пулеметов, орк увидел в ночном прицеле вполне четкую фигуру. Инфразвук огромной силы осыпал завесу тумана, и тепловизор показал стоящего в рост мага.

Череполом поправил гарнитуру и щелкнул общий канал:

— Урал-Башня всем! Колдун возле воды на опушке!

До машины инфразвук не добрался, полуспущенные шины сработали как пружинные опоры, поглотили силу колебаний. Ничто не помешало Череполому загнать фигуру в прицел и с тысячи метров изрешетить одной длинной очередью.

Давление на висках, тошнота и муть исчезли. Командир первым делом глотнул шарик нитроглицерина сам; несколько мгновений с ужасом думал, что тут и сдохнет. Словно мышь в консервной банке, по которой молотком. Но сердце не жгло, за грудиной не болело, голова прояснилась.

Тогда командир нагнулся к упавшему геологу и попытался нащупать пульс.

— Башня — Первому!

— Есть Башня.

— Атири сюда бегом, у Пашки приступ, кажется. И гнома возьмите, я один Пашку не вытащу.

Череполом нажал общую связь и крикнул в кунг:

— Степан, Ансельм, прикрывайте больных! Гном и Атири на катер, старику плохо!

Егор сгреб автомат:

— На месте прикрою.

— На сам катер не заходите, там только кусок спереди безопасный.

— Да помню я!

— Урал-Башня, Молнии.

— Урал-Башня в канале.

— Что там у вас?

Прежде Череполома ответил командир:

— Урал-Первый в канале. По нам применили магию. Потеря сознания, головокружение, тошнота. Место не установил. У меня трехсотый, наводчик.

— Урал-Башня в канале. Наблюдал колдуна возле речки у самой опушки. Обстрелял его, он исчез.

— Молния — всем. Ничем, тяжелее пулемета, туда не бить, надо разобраться, что там применили. Но сейчас в лес никому не лезть! Ждать рассвета!

* * *

Рассвет зажег туман золотым и розовым, и нежно-лиловым, но видимости не прибавил. Только часам к девяти, когда местное солнце поднялось над горизонтом на добрую ладонь, густой туман осел росой, огрузил стебли, листья, тонкие веточки. Еще позже роса испарилась, и тогда избавленные от ее веса травы зашуршали, разгибаясь, и на высоте коленей зашелестело повсюду чуть слышно: “Э-шар-шар-шар”.

То ли в древности трава достигала облаков, то ли первые обитатели ростом не вышли, а только название Эшарра так и переводится: “земля восстающей-возрождающейся травы”. Когда отшуршат листья и травы, тогда — утро!

Атири проснулась на своей верхней полке, в кунге. Внизу храпели Тариар и Ансельм. Ноги Степана торчали из люка пулеметной башенки. Белый прямоугольник света из окна падал на кнопочки и огоньки радиостанции; Егор спал перед панелью на столике, уткнувшись коротко стриженной головой в журнал.

Атири слезла, почти не открывая глаз и ужаснулась: она же сделала это легко и привычно.

Как дома.

Она привыкла считать домом собачью конуру на колесах?

Но плакать она запретила себе еще ночью, на сыром песке перед равнодушной сталью зеленого кораблика инвириди.

Да, не успела. Но Егор прав, да и дома отец, помнится, говорил все то же самое.

Надо жить. Жить и продолжать выполнение своих обязанностей.

Умывшись, Атири выбралась из кунга. Первым делом она подкралась со спины к командиру и провела одним из колец вдоль позвоночника в привычном зеленом камуфляже. На удивление, кольцо не отозвалось. Крепкий дед. Но выспаться надо его загнать. Пусть не девчонку вроде нее — кого-то же командир должен послушаться?

Командир спрашивал Череполома:

— Нашли там что?

— Нашли, — ответил орк. — Чародей, голову разворотило моей очередью, опознавать нечего. Поодаль в зарослях два трупа, убитых его ножом. Наверное, жертвы для ритуала. Врезал-то гаденыш неслабо, силы откуда-то взялись. Одного чисто убил, второго покромсал, как...

Тут орк заметил подошедшую Атири и скомкал фразу:

— Еще лодку нашли. Можно их всех в лодке похоронить, как за Стеной хоронят. Обереги у них из-за Стены, только у щенка-колдуна никаких. И на лица — жертвы северяне, а колдун имперец.

— Правильно ли хоронить жертв и убийцу в одной лодке? Не нарушит ли это местных обычаев и не возмутит ли против нас жителей городка?

Надо же, командир еще о таком в силах размышять? Как же все-таки загнать его спать?

От селения через парящий заливной луг явился рослый имперец в расшитых официальных одеждах. По цвету каймы и форме укладки плаща Атири узнала в нем имперского дознавателя, а по чеканному зверю марги на фибуле-застежке поняла, что дознаватель из форта Ювавум.

Ну да, они же сейчас в диоцезе Норик, а Ювавум столица диоцеза...

— Не беспокойтесь об этом, уважаемый союзник, — дознаватель поклонился. — Те и другие ваши враги, побежденные в бою. По праву и обычаю вы можете поступить с их телами, как вам угодно. Хоть бросить воронам, хоть распять на крестах или закопать.

— Скажите, уважаемый... — латынь у командира, конечно, далека от идеальной, но вполне понятна. — Колдун — Темный? Из той группы, что в трактире?

— В трактире он присутствовал, — дознаватель пожевал сухими губами, — светлейшая Эйра совершенно точно установила сие.

— Так мы видели саму Эйру? — проснувшийся Егор, отчаянно скребущий непослушные вихры пальцами, чуть не упал с лесенки.

Дознаватель вежливо поклонился и ему:

— Истинно так, уважаемый. Но те двое Темных упорно не признают мальчишку своим. Их, видите ли, только двое уцелело из отряда! Впрочем, понятно, — имперец развел тонкие сухие ветки... Руки, конечно же. И улыбнулся зловеще:

— Я еще не видывал Темных, говорящих правду на первом допросе.

Командир вздохнул. Атири решительно потянула его за запястье, нащупала пульс и сказала настолько серьезно, насколько ее хватило:

— Вам необходимо уснуть хотя бы на четыре часа. Как доктор...

Имперский дознаватель совершенно неожиданно ее поддержал:

— Вам следует прислушаться к словам достойнейшей. Мне известна ее семья, и ее лекарское мастерство сомнения не вызывает.

Поблагодарив дознавателя поклоном, Атири все же поспешила сбежать к лагерю больных речников. Требовать чего-либо от старшего? Бр-р!

Речники слушались ее без вопросов. Что ни говори, а повиноваться лекарям инвириди привыкли. Стесняются — но и в этом никаких отличий. Мужчины плохо переносят собственную слабость. Для отвлечения Атири расспрашивала о чем угодно, вот хотя бы об их железках. Тут между мирами никаких отличий — дать мужчине оружие все равно, что дать женщине зеркало. Ни на что другое уже не взглянут. А уж когда Атири попросила рассказать об их зеленом корабле, сославшись, что в детстве собирала все модели кораблей у себя дома...

Дома!

Рассказ она позорнейшим образом пропустила мимо ушей, изо всех сил только удерживаясь от слез. Но требовалось проявить внимание, и потому, раздав каждому очередную порцию горького питья, она спросила первое, что пришло на ум:

— Вы постоянно поправляете, что у вас не корабль, у вас катер. А в чем разница?

Ответил старший над речниками, Казанцев:

— Катер еще можно оттолкнуть от пристани силами экипажа. Все, что нельзя — уже корабль.

— Надо же, как интересно!

— Скажите, Атири, как там — проклятие с нашего катера сняли уже?

— Надо спросить у госпожи Эйры.

Катерники зашумели, переговариваясь. Да, сегодня уже на людей похожи. Но еще самое меньшее, день. И, если здесь такие ночи, охранять же придется...

Атири вернулась к машине. Командир улегся-таки спать. Вдохновленная маленькой победой, Череполома она загнала на полку одним взглядом. Тот повиновался с чуть насмешливой улыбкой, но без малейших возражений. Казалось, орку доставляет удовольствие играть в воина-инвириди, козырять, обмениваться позывными и докладывать. Рядом с рыхлыми и разными людьми Череполом выглядел именно воином.

Проснулся Ансельм, помог радисту с установкой какой-то хитрой “зенитной” антенны. Егор составил радиограмму в базу “Китеж”, дождался хорошего приема и теперь сражался с ручками и кнопками, удерживая стабильный канал связи на время, пока автомат передавал сообщение.

К полудню проснулся Тариар. Услышав, что решили поутру, после завтрака гном отправился в лес. Там без малейшей брезгливости погрузил все тела в лодку, покидал туда же все кинжалы, копья. Запнулся лишь на погребальной надписи.

— Как же так? Не знать имени побежденного врага против правил, — гном отчаянно заскреб затылок.

— Пиши: “неизвестный”, — сказал из пулеметной башенки Степан.

— ... Мудак! — прибавил Егор.

— Сам ты мудак. Он исполнял свой долг, служил, как умел, — водитель говорил медленно, что придавало словам вес. — А что служил прошлому, так ты погляди хоть на Кириллыча.

Слово прозвучало!

Атири — как и весь экипаж — невольно повернула голову в сторону Великой. На белом песке, на сдвинутых поддонах, лежало тело геолога, накрытое брезентом — словно бы Кириллыч просто спал после тревожной ночи.

— ... Тоже до самого конца сохранял уверенность, что в прошлом лучше жилось.

Радист не утерпел:

— Ну так да. Вот, к примеру, три дня назад мы праздновали пятницу. А сегодня что?

Степан вздохнул:

— После дежурства напомнишь, я тебе леща выпишу. Как ты можешь в такой момент смеяться?

— Нормально, — выснулся из дверцы командир. — Четыре часа не набрал, уж прости, Атири. Ну, потом досплю. Егор, ты прими сейчас позывные, укажи куда там и что. Придет “ми-восьмой”, привезет из Дорпата заказанного еще вчера колдуна. Ну, лучи поноса с катера снимать. И шестнадцать бакенов, катерникам на дальнейшую работу. А тебе, Степан, скажу. В кои-то веки Егор зубоскалит правильно. Жить надо. Кириллыч сам ехидный черт, укусить мог. Уж я-то знал его еще с учебки.

Экипаж переглянулся. С восточной стороны знакомо загремел вертолет. Егор скрылся в кунге, чтобы наводить “ми-восьмой” на заливной луг, подальше от полосы мин.

Атири и Ансельм принялись варить кашу в большом котле, сразу на всех. Тариар отложил погребальную доску и присоединился. Проснувшийся орк сменил Степана в пулеметной башенке. Егор, сообщив пилотам все необходимое, отослал на базу еще и завещание Кириллыча, хотя даже он поежился, выполняя этот приказ. Обязательно ведь прочитают!

* * *

— Прочитали?

— Странные у вас в армии порядки. “Прошу шестьсот рублей моей надбавки к пенсии вернуть премьер-министру для облегчения его борьбы с пенсионерами и другими бесполезными элементами”. Даже с того света цапнул за жопу, вольтерьянец старый.

— Это не военный, частный подрядчик.

— Частники... На кой черт нам частники на Светлояре? Разве нельзя набрать людей проверенных, обработанных в нужном ключе? Зачем нам тут самодеятельность, нам результат нужен.

— Между прочим, они дают именно что результат.

— И какой же?

— Например, такой, что на Светлояре появилось оружие, способное достать нашего бойца с дистанции в километр, даже за броней танка.

— Легонького плавающего танка, списанного еще до нашего с вами рождения.

— Но с тысячи метров, как измерили потом. Что ни говори, свой долг этот неуживчивый старикан выполнил. Представление к награде вот.

— Вы полагаете, это Темные? После разгрома Орды, после вскрытия убежища их Пожирающей Матери они, наконец, сделали свой ход?

— Возможно. А возможно, и Новый Рим. Вряд ли сам император, скорее — придворная группировка, их там больше, чем даже у нас.

— Итак, пройдена первая контрольная точка — жители Светлояра разработали оружие против нас. Отныне они смогут применять все выгоды дальней дистанции. Вторая контрольная точка — о Вратах узнают наши стратегические противники. Зачем же нам приближать этот миг, запуская в секретный проект массу гражданских, не умеющих толком держать язык за зубами? Где в этой схеме вы видите место частникам? Они же неподконтрольны.

— А с кем же мы иначе останемся, когда секретность неизбежно рухнет? С жалкими сотнями тысяч военных против миллионов и миллиардов? А, знаю! Мы столкнемся с обществом, которое уже охотно кричит: хватит кормить Кавказ, для чего нам Крым, давайте отделимся от Москвы всей Сибирью по самую Волгу.

— Так они кричали десять лет назад. Сейчас...

— Сейчас намного хуже. Крикунов пересажали. Зато остальные молчат и думают.

— И чем нам помогут частники?

— Да тем, что у них на Светлояре появятся свои частные интересы. Свои, кровные. За свою землю встанет любой, а вот за нашу...

— За общую.

— Тем более. Моя бы воля, я бы половину доминиона расписал под шестисоточные садоводства. И всех пенсионеров туда. Вот наша придворная группировка, у каждого собственный двор.

— Но дороги, электричество, больницы? Удобрения, стройматериалы? Электроинструмент? Обыкновенные лопаты, наконец! У нас вон, дальневосточный гектар никому не нужен, а он поближе все-таки.

— Но помечтать-то можно? В Союзе, помнится, дачники с откровенно бросовых земель снимали урожаи выше колхозных. И, кстати, электроинструмент им тоже тогда особо никто не закупал. Справлялись. И тут выкрутятся, если чуть-чуть помочь. Тем более, климат! У нас такой только вокруг Сочи, больше нигде нет. А уж название референты подберут красивое. Хоть Китежградское Казачество, хоть панцирные бояре, хоть Страна Беловодье.

— Колонизация? Даже опустим нашу неготовность — Алая Звезда на подходе.

— Если мы успеем там поселить нужное количество дачников, я на цефов рубля не поставлю. Немирные дачники не то, что Трампа или Цзуньсуня вынесут на пинках, они от Алой Зведы все открутят, что можно. А что нельзя, отломают. За свое кровное они этих моллюсков как свиней по чуланам распихают, на мясо. А их железками в огороде дорожки вымостят, еще и подберут по рисунку на панцире.

— Вы пошутили, я посмеялся. К делу.

— Император нашим за уничтожение Темных уже что-то там выписывает. Ладно, если орден — а если поместье? Нам нельзя остаться в стороне.

— Да, согласен. Император в науке непрямого управления получше нас, наверное. Там, где нам достаточно позвонить, где мы ежедневно получаем отчет — он может лишь выбрать правильного человека, послать на задание и год, полтора года ожидать результата.

— Представляете качество планирования?

— Особенно цену ошибки... Итак, уточним позиции для представления наверху. Частники — наш агент влияния там?

— Частники там — вот именно такие, мелкие, что нам не конкуренты — отличный буфер для взаимодействия с императором. Если что, мы от них открестимся. Коммерческая инициатива, сами-де понимаете. А если хорошее что, даже ордена не жаль. Но агенты влияния они — здесь. Олицетворение нового мира, где всем всего хватит на сто лет вперед. И сбыта, и славы, и приключений. Лучше пусть радикалы там добывают себе славу, а внукам жизненное пространство, чем здесь целуют в жопу Новодворских и Навальных.

— Я, пожалуй, распоряжусь выдать пресс-релиз с сохранением, так сказать, вашей авторской орфографии.

— Польщен. Что же мне ответить командиру катера?

— Отвечайте в духе воспеваемого вами Дикого Запада. Пусть сам решает. Заодно и посмотрим, насколько он хорош.

* * *

Хорошо закусив, экипаж занялся прилетевшим вертолетом.

Выгружали бакены: шестнадцать бочонков по четверти тонны. Катерники пытались помочь, но даже вчетвером не осиливали одного бочонка. Так что Атири быстро их прогнала: “Вам только сорванных спин еще не хватало. Завтра, все завтра!” Бочонки подавал Тариар — играючи. Принимали втроем Череполом со Степаном и Ансельмом. Пусть без особой лихости, но и не надсаживаясь.

Тогда катерники насели на прибывшего мага, оказавшегося симпатичным легионером и вызвавшего предсказуемую ревность Егора. Мага уволокли на проклятый катер, и до самой темноты колдун возился с очисткой. Вспомнив, как легко справилась Эйра, Череполом и Ансельм только вздохнули. Апостол Эмрис есть апостол Эмрис, ни больше, ни меньше.

В городке Юнви чинили трактир “Гордость”: сколачивали новые лавки, притесывали новую дверь, выломанную накладным зарядом. По причине благородной прижимистости хозяина, дверь “Гордости” вращалась не на петлях, а на монументальных подпятниках, врезанных снизу в порог, а сверху в перемычку. Помимо сбережения драгоценного синего железа, такая дверь не поддавалась северным исполинам-медведям, когда те особенно голодной зимой выходили к людям.

Закат уже полыхал вовсю, когда пришла, наконец, ответная радиограмма.

* * *

Ответную радиограмму командир никому не показал. Показал Егору кулак: разболтай мне только!

Экипажу объяснил:

— Раз тут у нас фронтир, значит, фронтир. Да и возвращаться Пашке некуда. Дети разъехались. Примутся внуки за квартиру сраться. И тут мы с подарочком, с закрытым гробом. Что хорошего? А потому слушай приказ, Тариар. В лодку всех четверых. Хорошо пролить керосином из торгового запаса. На доске написать: “Исполнившим свой долг.” Через час торжественное построение на пирсе, форма одежды — парадная, у кого что есть. Ансельм и Череп, обеспечить шесты длинные, горящую лодку красиво отпихнуть от причала. Степан, из поселка пригласить имперца и кто еще захочет. Егор, с тебя торжественная музыка. Без идиотских шуточек. И еще, Егор...

— Так я готов. А что передавать?

* * *

“Из-за невозможности доставки тела на Родину в приемлемые сроки, Кольцевой П. К. похоронен по месту гибели.

И.о. командира арткатера номер 1146, Хабаров Ерофей Павлович.”

* * *

— Ерофей Павлович, поговорить надо.

Командир ответил, только закончив маневр, когда бронированый грузовик выбрался уже на пригорок. Залитая глинистая колея осталась позади, теперь под колеса ложилась относительно сухая лесная дорога.

Тогда командир опустил шторку между кабиной и кунгом, где на четырех полках сопели эльфийка, гном, человек Светлояра, человек Земли. Орк Череполом все так же нес вахту в пулеметной башенке.

А вот на месте геолога Кириллыча у столика с картами теперь никто не сидел.

Никто не сидел и возле рации: Егор перебрался в кабину и притащил блок управления с собой. К дужке беспроводной гарнитуры на волосах экипаж давно привык.

Опустив шторку, командир еще поглядел на температуру головок цилиндров, масла, воды. Поморщился, но счел цифры безопасными, и лишь после всего кивком позволил говорить.

— Я, хоть и радист, а подумал, — Егор хмыкнул. — В каждом поколении все повторяется.

Против ожидания, командир не усмехнулся. Егор продолжил негромко:

— В любой культуре полный набор сюжетов. Ту же “Иллиаду” греческую взять. Про любовь, дружбу, верность, предательство, победу. Бесполезные жертвы, храбрость и подлость... Все имеется... И это ведь насколько древнее тех Афин, что мы в школе учили. Уже тогда люди все понимали.

Командир одобрительно кивнул.

— ... Дома на чердаке нашел связку старых-старых журналов. Семидесятые годы, самое начало восьмидесятых. Самый кондовый Союз. И там все то же самое. Просто на материале комсомольской романтики. Освоение Арктики, города в тайге, стройки там... И тут же рядом морды-торгаши, ловят их кристально-честные сотрудники ОБХСС.

— А еще до того те же сюжеты показывали в военных романах, — командир щелкнул тангентой и дождался ответных щелчков от Череполома за пулеметом: все в порядке. Хмыкнул:

— Мой родитель все приговаривал: “Помни о повозке.” Я все голову ломал, что за повозка такая? А это у них в полку, как марш, так для уставших повозки едут, подбирают. Кто выдохся, кто ноги стер... А кто филонит, паскуда, от общего дела прячется, занимает место человека, которому на самом деле помощь нужна. И, когда кто по жизни закозлится, ему так с подковырочкой: помни, дескать, о повозке. Не занял ты случаем чье-то место, не поставил свое вперед общего?

За откинутыми бронезаслонками тянулся лес: громадный, дикий, никогда никем не чищеный от подлеска и бурелома лес древней Эшарры, что пришлые окрестили Светлояром.

Командир потянулся, не отрывая руки от руля: сперва левым плечом-лопаткой, потом правым.

Егор вертел ручку сканера. Эфир вполне предсказуемо пустовал. Грузовик спасательно-разведывательной группы катился сквозь чужой мир в гордом одиночестве — по крайней мере, в радиусе действия “Р-168”. На Светлояре, при спокойной атмосфере, коротковолновую “Р-168” принимали за двести-триста километров. Мощный длинноволновой привод авиабаз, как “Надежда”, “Дорпат” или “Китеж”, удавалось принимать и за тысячу, но не всякий день и не всякому радисту.

— ... Их поколение — свои образы, свой жаргон. Вот мы с Пашкой в уже Балтийске служили, сто второй отэбэ, на “семьдесят шестых”, в Таллине на учениях высаживались... У тамошних я тогда услышал — хоть стой, хоть падай. Они девушку тачкой называли, представляешь? Не “провожу девушку домой”, а “сволоку тачку домой”. А “чувиха” — это уже на десять лет позже пришло, с волосами до поясами и “Битлами”. Так что удивляться нынешним? Просто вечные истины на сегодняшнюю речь переложены.

Теперь кивнул Егор:

— Я и смотрю. Вот почему греческая культура великая? В ней тоже все находилось на любой вкус и цвет. Читаешь-читаешь, а потом как молнией: а я это уже видел.

Командир опять кивнул, не отрывая взгляда от проселка. Радист облизнул губы:

— Ту же античность взять: Мусаниф и Олди троянскую войну пересказывали, а мы переделываем.

Усмехнулся:

— Одиссей имел хотя бы остров, куда вернуться. Семью, предков, традиции. А мы все личности, все яркие индивидуальности. Все сами по себе. Нам прежде возвращения надо еще построить самим себе Итаку, дворец, завести свиней и свинопасов... А потом хоба!

— ... Внимание! — хрипнул Череполом. — Подходим к притоку!

— Во-во! — засмеялся Егор. — Не доплыл ко мне Харон, утопил свое весло...

Командир притормозил, пока орк прогнал беспилотник над переправой, затем над самой водой, поднимая тоненькую завесу брызг. Наконец, Череполом доложил:

— Впереди чисто.

— Принял, впереди чисто. Начал движение.

Грузовик тронулся, оставил на белом песке четкую “елочку” следа, с шумом пересек реку и выбрался на противоположный берег, и там тоже оттиснул “елочку” протектора. На пониженной передаче “Урал” одолел подъем и снова покатился по более-менее ровному проселку, только здесь лес уже отступал направо. Слева луг превращался в пляж, сползал под волну Великой реки.

— Егор, ты что-то сильно издалека заходишь, — командир перекинул передачу повыше. Грузовик завыл, толкнул спинками кресел в лопатки. — Вот и на философию потянуло. Сдается мне, Билли, твой друг хочет обидеть нас... Хм, а чем? Дай-ка угадаю. Атири не жаловалась. Гном тебе морду не бил. С прочими ты нормально ладишь. Зарплатную ведомость я тебе лично подписываю, там тоже все хорошо.

Командир на миг отвлекся от руля, повернулся и оглядел соседа по кабине сверху вниз, как впервые увидел:

— Уволиться, что ли, хочешь?

— Да.

— И оставишь меня с одним Степкой?

— Сергей уже выписался, мы как раз его на базе встретим.

— Из-за Кириллыча?

— Отчасти. Я понимаю, почему ты его позвал. Его, меня... Ну правда, кого еще ты мог позвать, когда ехать надо вотпрямщас, и надежного человека искать некогда.

Егор пожал плечами:

— Но вот почему он пошел? Получал бы себе пенсию.

— На твой вопрос я отвечу легко, только не обижайся. Ты молодой. Ты пока не понимаешь, как противно и погано умирать одному, не дотянувшись двадцать сантиметров до пачки нитроглицерина. И не знай, и не надо тебе такого знать. Лучше ответь: напугался?

— Честно? Да. Но честность за честность, не страх главное.

— Атири?

— Точно.

— Разверни-ка тему.

— Кто я и кто она? Мне что, до конца жизни радистом ездить? Надо или пробиваться по военной линии, чего я уже опоздал. Не возьмут в училище. Или по гражданской, в местные бургомистры, а оттуда в губернаторы. Тогда уже можно... — радист пошевелил пальцами, — за что-то разговаривать, большее, чем... Ну, понятно?

— Уверен?

Егор только вздохнул, наблюдая ровный бег здоровенных елок за своим окном.

— До сих пор ни одна из твоих подруг на такие мысли тебя не наводила. Вырос, что ли?

Радист промолчал. Командир объехал упавший ствол, дождался подтверждения от Череполома: “Впереди чисто” — и погнал машину дальше. И заговорил уже, когда окончательно повернули вправо от Великой реки, углубились в холмистые перелески:

— Смотри, как бы ее Сергей не отбил. Он-то уже взрослый.

— Не дождется, найду еще кого-нибудь, — Егор снова улыбнулся фирменной улыбкой удальца-красавчика. — Да и Серый по кошкодевкам больше, он сам говорил.

— Хорошо, сын. Приедем, еще раз обсудим. Если, конечно, ты не передумаешь уже назавтра.

* * *

Назавтра катерники выздоровели сразу все. По-прежнему матерились, но двигались уже осмысленно и твердо. Первым делом речники сняли мины, а что не вышло снять, подорвали на месте. Вторым делом сожгли мусор и плетеные стенки временного нужника на лугу. Тщательно засыпали хлоркой и закопали ямы. Погрузили запас бакенов — выздоровевшие матросы без труда закидывали бочонок на борт вчетвером. Наконец, сняли палатки, и песчаная коса у селения Юнви опустела окончательно.

Пятнисто-зеленый катер дал задний ход, сполз в холодную реку. Заложил широкую дугу, разворачиваясь навстречу заходящей с Альдерамана осени. Взревели моторы, закипела под форштевнем снежно-белая пена, и поднятая катером волна стерла на песке вмятины от сдвинутых поддонов.

(с) КоТ

Гомель

2-8.II.2020