О Шиэль Бродэ по прозвищу Оса

— Это много?

— Я полагаю? — Вален пожал плечами. И продолжая, пару сотен сезонов спустя маги придумали Печати, которыми и запечатали ими порталы, чтобы более из них ничто не прорывалось в мир. Когда случилась Вьюга, уже три сотни сезонов порталы стояли запечатанными.

— И вот сейчас...

— Кто-то хочет открыть порталы. Впрочем, могу предположить, что это маги.

— Но для чего?

— Снова сила, они ищут силу. Пиявка не дает много, и боль ритуалов... Но за порталами море, океан энергии других миров. И вот теперь!

Вален раздражено фыркнул. На его лице плясали отблески свечей, оживляя бледную маску ало-золотыми отблесками. Шиэль внимательно смотрела на учителя, мастера, уже почти друга, связанного словом.

— Мои контакты в Гильдии пишут — из сохранившихся до сего времени Печатей Хранителя, было найдено и сохранено только семь, включая твою. Три в руках надежных хранителей — мертвых. Четыре из ключей исчезли в мире! Хранители погибли. Рода их прервались. Чтобы открыть портал достаточно одной Печати и довольно сложного ритуала.

— И комендант наш, мы же можем его считать нашим теперь? Комендант беспокоится.

Шиэль задумчиво прикрыла глаза, погружаясь в ощущения. Тепло, тихо, уютно... мир дремлет, у Валена Клинка побаливает раненый недавно бок. Оса открыла глаза.

— И что дальше? — чуть улыбнулся Лесной, маска спокойствия медленно сползала с его лица.

— Это будет долгая, интересная зима?

— Да, Оса. И не все ее переживут.

— Зато можно будет написать легендарный эпос!

— Возможно, о будущий бард! Но начнем мы с поиска магов.

Как можно искать кого-то, находясь на одном месте, а до того скромно подвизался в наемниках одной из серых гильдий?

Легко, если ты Лесной, если ты Мастер, и если ты Мастер — заслуженно. Любой из Мастеров, воспитавших не менее трех, а то и четырех учеников, обзаводится огромным количеством связей. Ведь ученическое Слово не исчезает, просто меняется и связи Ученика становятся связями Учителя. И не ученику отказать в небольшой просьбе...

И если ты Лесной, ты не одну жизнь проживешь, и не три-четыре ученика воспитаешь. А куда больше.

Так что Вален Клинок, ранее носивший другие имена, обложился пергаментом, сел за грубый стол, вооружился чернилами и пером вместо стали и начал составлять список вопросов. Промакивая неизбежные кляксы и поправляя огонек свечи он изредка косился на Осу, чиркающую тонким грифелем на обороте полученного письма.

Она лежала на животе, подгребши под грудь большое меховое одеяло и болтала в воздухе ногами. Бывшая младшая эрцогиня ничуть не смущалась неподобающе обнаженных щиколоток. Она то закатывала глаза, то сосредоточенно шептала что-то, торопливо водя по листу. Пожалуй, последние годы счистили с нее шелуху воспитания, а он содрал остатки масок, оставив только основу. Это хорошо.

Интересно, что она так увлеченно творит? А это творчество и творение, конечно же, та часть Осы, что позволит ей стать настоящим бардом.

Вален еще раз поправил свечу, снимая нагар и вернулся к письму. Младший партнер и брат одного из давних учеников сможет проверить сохранность одного из дальних, расположенных за вотчиной Лесных порталов. Правнук еще одного, глава стражи Грионна, крупного Горного владения, прекрасно справится отловом магов в подвластном городе, вечном рассаднике этих хищных пиявок. Надо только подсказать ему направление поиска.

Картина десятая.

Грионн Горный.

Снег.

Медленно падает, кружась в прозрачных потоках холодного воздуха, и ложится тонкой кружевной шалью на дорогу. Крупные снежинки сверкают, словно драгоценные камни в свете холодного солнца и серый камень покрывается тонкой пеленой изящного хрупкого серебра.

Между невысоких скал, первых отрогов горной страны, стоит город, вольное владение. Серые стены вырастают прямо из камня, складываясь из крупных и мелких осколков в приземистые башенки, многоярусные террасные домики с плоскими крышами, вгрызаются в глубину извилистые ходы, освещаемые только факелами да старинными масляными фонарями. То широкие, то узкие улицы, виадуки, мосты и фонтаны выстраиваются пирамидами, переплетаются, нависая друг над другом. На одном из склонов высится скромный, не более трех этажей украшенный светлым камнем и резным узором дворец местного властителя. Напротив угрюмо нависает серая громада, сохранившаяся, пожалуй, со времен Вьюги. Этот древний монолит, сейчас укрытый снегом, один из немногих, вытесанных согласно легендам из цельной скалы, занимает гарнизон.

Гнездо стражи, первое принявшее на себя удар стихии, порожденной древними магами.

Для высоких крепостных стен, как и для их обителей это, конечно, не первый и даже не десятый снежный сезон. Но впервые за многие годы в Грионне первый снег встречали они не с радостью, а с озабоченностью. Напоенные серебром камни стали вдруг чувствительны к бряцающему в казармах стражи оружию, тихому шелесту пергаментов тайной службы и шепчущим отсветам секретных фонарей.

Свитки пергамента и стопки бумаг, громоздящиеся на большом столе хозяина, тревожили душу замка. И сам хозяин, что при дрожащих на вечных промозглых сквозняках свечах и стеклянисто мерцающих чадящих лампах большую часть ночи теперь перебирающий доклады.

И теплые вечера у камина с хрустальным бокалом и глиняной бутылью старого терпкого, алого как кровь вина, и лихое, удалое веселье конной сшибки, и звонкое бряцанье металла на площади перед крыльцом, все пропало, растворилось в заботах.

Но верный замок, порождение и плоть от плоти гор, берег хозяина, что, погрузившись в мир забот, не забывал все же ласково мимоходом оглаживать влажную стену в коридоре, обходить дозором по широкой стене и грозно рявкать на замешкавшегося с прочисткой каминов слугу. И потому, когда сквозь серебристую снежную пелену начал вдруг проступать затхло-зеленый, пепельно-бледный узор, все туже и туже затягивающийся вокруг хозяина, увлеченно и устало шуршащего свитками, согласно сказанному в древние времена Слову, замок запел.

Хлопнула от сквозняка тяжелая дверь, хлестнули на ветру тканевые гобелены, одна из свечей, тяжко грохнув, рухнула на соломенную подстилку вместе с канделябром. Занялся, треща, огонь, взметнулось синее с зеленцой пламя, окружая кольцом вскочившего Горного.

Блеснул вытянутый из ножен кинжал и распахнулось окно в ночь, позволив взметнуться в воздух бумагам. Со змеиным шипением из-под ног хозяина начал, испуская бледно-зеленый дымок, серый, явственно видный в огне узор.

Комендант замка, главный страж из рода Горных вскинулся под тревожный вой камня, вытащил было кинжал, но, окруженный огненным кольцом, отбросил бесполезное железо. Вскочил на стол, сгреб в охапку бумаги и, оглядев кабинет, по стенам которого плясали бело-пепельные тени, перескочил на широкий подоконник. Далее по широкому карнизу, прижимаясь к фасаду, осторожно скользнул к соседнему окну.

По замку уже гуляла тревога. Бряцанье оружия, грохот и топот бегущих, перекрикивание дежурных. И все это — при мертвенно-белых языках пламени, вырывающихся из окна и освещающих внутренний двор крепости, делая мечущихся внизу людей похожими на мифических чудовищ.

Страж замка погладил благодарно стену и осторожно высадил окно. Комната дышала жаром, нагретый бушующей в соседнем кабинете стихией воздух не давал продохнуть. Однако Горный, задержав дыхание, выскочил в коридор и буквально на лету перехвалил отряд, несущийся к обуглившимся дверям с отчаянием на лицах:

— Стоять!

Небрежно вооруженная толпа подалась назад, остановилась и чуть подуспокоилась при звуки хриплого голоса. Комендант предстал перед подчиненными босым, в обгорелых остатках камзола, со слегка подпаленной бородой и покрытым сажей лицом, но вполне живым. Кряжистый светлоглазый и седой Горный пах дымом и тленом.

— Рирн Роннэ! — из строя выскочил высокий Степной, голый по пояс, но с начищенной алебардой.

— Я живой. А вы что тут устраиваете?

— Пожар! Тушить...

— Пусть прогорает, нечего там тушить. Утихнет скоро.

— А что ж случилось?

— Магия случилась и маги. И защита замковая сработала.

Весь строй хором так и выдохнул. Подобрался, ощетинился клинками и замер в ожидании приказов. Коменданта Роннэ в крепости любили и уважали, и магическое покушение восприняли, похоже очень лично.

Пламя за дверями кабинета между тем начало угасать. С сомнением покосившись на потемневшие, растрескавшиеся двери, Горный начал раздавать приказы.

Вскоре замок наполнился, не смотря на глухую ночь, не панической, а деловитой суетой. Разбегались верховые и пешие курьеры, хранитель арсенала смачно бряцал связками ключей от подвала, где прятались склады, юркий и неприметный человечек получил на руки копии некоторых свитков и тихо, внушительно разъяснял их значение служакам. На свитках тех во всех неаппетитных подробностях были запечатлены отличия магов от нормальных честных Лесных, Степных и Горных людей.

А комендант Рирн Роннэ, в сопровождении того самого полуголого Степного, заместителя, помощника и друга, сейча уже одетого полностью по форме, в темно-серый, с белым позументом камзол, бриджи и высокие мягкие сапоги, направился к владыке города и окрестных гор. Донести ему неприятные новости следовали как можно скорее.

Шеннал Старнэ, наследный властитель Грионна и окрестностей, был невыносимо высокомерен, чертовски красив, чрезвычайно ленив, но дьявольски умен. Иначе бы его давненько выперли из города. Но он уже двадцать лет, после гибели родителей и нелепой смерти опекуна и наставника, успешно балансировал на лезвии между кланам, гильдиями, стражей и простым народцем.

И потому он, не смотря на глухую ночь, принял коменданта незамедлительно. В малой приемной, пустой и пугающе темной по ночному времени. Роннэ посмотрел на душераздирающе зевающего встрепанного, замотанного в пестрый теплый халат властителя, неловко придерживающего свечной огарок, и веско произнес:

— Маги.

Властитель по совиному моргнул. Невысокий даже для Горного, черноглазый и темноволосый, с глубокой синевой на острых скулах и впалых щеках, он действительно был похож на смешную ночную птицу. Ловкого ночного хищника.

— Что маги?

— Снова оживились. Получил верные сведения.

— Что? — Странэ встряхнулся, потер лицо, упал в мягкое кресло, стоящее в малой приемной как раз для таких случаев и приказал:

— Рассказывай!

Поведение его резко изменилось и сейчас перед комендантом был уже не сибаритствующий засоня, а умный и цепкий правитель, пусть и чертовски усталый.

Дипломатия очень часто сопровождается кутежами, что с этим поделать?

Комендант сел в кресло напротив, вытащил из тубуса слегка подпаленные свитки и начал доклад.

Картина одиннадцатая.

В Лесное Владение и далее.

Лес. Темный, густой и не подвластный холоду лес тянется на многие дни пути. Бархатисто-зеленая листва сплошным покровом устилает землю, под кронами не видно ни единого шевеления, лишь ветер смеет едва заметно шевелить широкие резные полотна.

Если отступить от центра, то с одной стороны похожий на ковер массив охватывают широким полукругом невысокие горы. Лиственное покрывало взбирается вверх по склонам и медленно редеет, уступая и бежевым каменным прожилкам, и нежно-серебристым ручейкам ледяных ручьев.

С другой стороны владение Лесных людей изогнутой линией прикрывают пестрые, золотисто-алые кроны. Пятна холодного темного пурпура сменяются красным, словно кровь, лиственным покровом. Вкрапления солнечного осеннего золота медленно поддаются зимнему холоду, не властному в центре леса, и древесные гиганты все же сбрасывают листву, превращаясь в обычный лес.

Рощи тянутся вдоль границ степи, постепенно исчезая. На стыке гор, медленно вырастающих на горизонте, и полупустыни, полной мечущегося на ветру песка и куртин серых остистых трав, можно увидеть последние, не желающие сдаваться золотые клены. Оранжевые, бежевые и сизо-серые листья упрямо цепляются за ветви и трепещут на ветру.

Из постоянно шелестящей, шуршащей рощи выходит человек. Его, пожалуй, невозможно было бы заметить, если бы он не начал двигаться демонстративно и четко обозначая себя. Это пестрая, без единой прямой линии одежда, серые, сизые, золотистые и бежевые пятна на которой позволяют сливаться с местностью, не используя волшебства. Это только мастерство. Умение, выработанное годами и годами охоты на неразумных и разумных тварей.

И вот, спустя миг, оглядев лишенные признаков жизни места, он снова исчез, растворился среди песков и трав, используя это мастерство.

Ночь в пустыне холодна и безлика, и, кажется, тянется бесконечно. В темноте собеседником могут стать только звезды. Но если приглядеться, можно разглядеть мерцающие зарницы, отражающиеся на темно-синем небесном своде. Если последовать за ними, можно добраться до степного распадка, засаженного густыми колючими кустами, и превращающегося через сотню шагов в котлован с наполовину осыпавшимися стенами.

Сизые пески стекали по промоинам к наполовину погрузившемуся в землю постаменту из белого, мягкого на вид камня. Сколы, трещины и грязь, покрывающая неровную, словно изъеденную поверхность, будто говорили, насколько долго времени этот постамент провел в одиночестве.

Посреди него, в самом центре, была воздвигнута полукруглая арка из темного, будто поглощающего свет камня, высотой в два — два с половиной человеческих роста. На ней, в отличие от опоры, кажется, ни время, ни одиночество не сказались. По-прежнему чистая, сияющая в свете звезд и отливающих больной зеленцой огней, теперь окружающих ее.

Узор на ней можно было рассмотреть до мельчайших подробностей. Древние, первоначальные руны сплетались в слова, уже не имеющие смысла, потому что значение их было утеряно во Вьюге. Такие же письмена повторялись на постаменте, вокруг арки. Несколько человек в темных балахонах торопливо замыкали узорчатый круг. Еще двое, тихо переговариваясь, деловито привязывали третьего, полуголого дикаря, к жертвенному кресту, установленному напротив арки, и неспешно рисовали на его коже сложные узоры. Черная краска ложилась кожу, наливалась алым, затем белела и едва заметно пульсировала в такт мерцанию зеленых огней. Рядом, на пестром покрывале, были разложены ножи, и тонкие, словно иглы, горной работы, и широкие изогнутые кинжалы, и прямые клинки родом из Леса.

Из лагеря, так затянутого мертвенным туманом, что практически невозможно было различить палаток, вышел человек в таком же темном балахоне, но расшитом белой нитью. Узоры на ткани повторяли рисунки на лице, выбритом затылке и запястьях. На груди у неспешно поднявшегося на помост человека инородной каплей огня в болотном царстве мерцал медальон с алым камнем.

Подойдя к жертвеннику, он властным жестом отодвинул двоих соратников и взял в руки услужливо протянутый тонкий нож. И коснулся кожи человека. Под сине-зеленую вспышку густую, словно ведьмино варево, тишину, прорезал дикий крик.

Воздух вокруг дрожит, и сила сворачивается в спираль, и мир стонет.