О Шиэль Бродэ по прозвищу Оса

О Шиэль Бродэ по прозвищу Оса.

Картина первая. Начинающая дорогу.

Ночь.

Теплая, наполненная ароматами летняя ночь.

Бархатно-черное небо усыпано яркими, похожими на бриллиантовые иглы, звездами. На вершине холма стоит многоярусный замок, его мрачные стены простирают крылья-тени над крышами раскинувшегося по склонам города.

А город спит. Дремлют охранники на стенах, более двух сотен лет не знавших штурма, храпят стражи у ворот, лениво позевывая, бредут патрули от таверны к таверне. Беспокойно ворочается в широкой постели эрцог. Его супруга ровно дышит, ее не терзают проблемы, а все решения давно найдены. Сладко посапывают поварята у большой печи, источающей сытный хлебный аромат. Дрыхнут нищие и воры, порядочные обыватели и циничные придворные, рабочие и прожигатели жизни. Все. Ни огонька не узришь, ни звука не услышишь в самый глухой час в столице эрцогства Бродэ.

Обычно, но не в эту ночь, пусть даже это ночь после дня выбора.

Тонкая фигурка скользнула между витых колонн внутреннего двора, стремительно пролетела через большой, полный сумрачных теней, холл, свернула к черному ходу, неслышно сбежала по лестнице, приоткрыла тяжелую дверь. Миновала утоптанный плац, прокралась вдоль стены к калитке и покинула замок.

Стражник у выхода тихо всхрапнул и дернулся, но не проснулся. Звякнула прислоненная к стене пика.

Затянутая в добротный дорожный костюм девушка, а это была именно девушка, походила на делового подмастерья, спешащего по делам. Так оно и было, вообще-то. Вот только дело, которое подвигло ее в самый глухой час уйти из дома, не вполне соответствовало статусу младшей дочери эрцога Бродэ.

Шиэль еще в день четырнадцатилетия сделала выбор в пользу одной из Гильдий. Однако то оказалась Гильдия Воров. Результаты расшифрованного гадания, оказавшиеся весьма странными, старательно замолчали, а судьбу девушки решили на семейном совете, устроив помолвку с весьма благородным молодым Степным.

Но девушка не изъявила согласия, к счастью, не став вслух высказывать недовольства. И ушла. Не сразу, а дождавшись лета, потому как в зимние бураны и весеннюю распутицу до столицы из дальней провинции доехать не просто.

Не потревожив ни одной тени из отбрасываемых тусклыми угловыми фонарями, прячущимися за чугунными решетками, Шиэль добралась до центра. Узкая улочка провела ее меж кирпичных изразцовых стен и оград к главной площади вассального города. Чистые, выметенные плиты чуть слышно пели под ее ногами, легкое шуршание отраженным эхом гуляло от экзекуторского помоста до запертых ставень Дома собраний.

А помост не пустовал. Он никогда не пустовал... К позорному столбу кто-то был прикован.

Девушка подошла ближе, любопытствуя. Мужчина. Прислонившись лицом к дереву, обвис на веревках. Задранные вверх руки прикрывали обрывки рукавов, исполосованная плетями спина нервно подрагивала, когда легкий ветерок, залетая на площадь, трепал длинную светлую косу. Обойдя его, она замерла, затаив дыхание. Мужчина был в сознании. Широко расставленные, раскосые глаза непонятно-светлого оттенка, наткнувшись на нее, немного расширились. Тонкие губы изогнулись в усмешке. Короткая косичка на виске, переплетенная узкой лентой, едва заметно качнулась, когда он изобразил приветствие, чуть кивнув головой

Шиэль медленно выдохнула. Лесной мастер? Здесь, у позорного столба, выпоротый, словно простолюдин из степи?

За что?

Слова невольно сорвались с губ. Девушка нервно стиснула руки, услышав ответ:

— За несмываемое оскорбление чести и достоинства...

Моего отца, подумала Шиэль. Кого же еще? И она, сделав шаг, вплотную приблизилась к столбу. Встала на цыпочки, и едва касаясь спутанных волос на виске губами, прошептала в чуть заостренное ухо:

— Хочешь, я тебя отпущу?

Украду, у заслуженного возмездия, у отцовского гнева. Во исполнение первого ученического завета, не договорила она.

Лесной вздернул бровь, облизнул пересохшие губы. И долго, очень долго всматривался в темные глаза юной девушки. О чем он думал? Что дороже, честь или жизнь, и есть ли достоинство в принятии назначенного наказания? Вряд ли. Скорее о том, серьезно ли предложение. Придя к какому-то решению, он еле заметно кивнул. Оса вскинулась, вытащила нож и с силой резанула веревки, оставляя на столбе небольшую зарубку. Закусив губу, Лесной осел на колени, облегченно опуская руки. Растирая отекшие запястья, он попытался распутать затянутые на них узлы.

— Помочь? — склонилась над ним девушка.

— Сам, — хриплым шепотом ответил бывший узник, отшатываясь и отталкивая ее руки. — Уходи, Горная.

Не обижаясь на грубость, Шиэль мягко улыбнулась:

— Я Степная, Лесной! — и с сомнением покачав головой, она оставила его обнимающимся со столбом. Дрожащие ноги плохо слушались мужчину, не желая нести тело, хлопья высохшей крови осыпались со спины. Но шаги его все же были мягки, легки и осторожны. Вниз с помоста, с противоположной от спасительницы стороны, прочь с предательской пустоты. И из города... негостеприимного с неосторожными, неспособными держать язык за зубами...

Девушка слилась с тенями, отступая с освещенного звездами пространства. Догнавший ее с ветром в переулке шелестящий голос-эхо, задал вопрос:

— Как твое имя?

Отступая к белокаменной днем, а сейчас бархатно-синей стене, ответила:

— Шиэль Оса.

Теперь это ее новое имя.

— Запомню. Еще встретимся, — вкрадчивый шепот будто обнимал ее.

— Вот уж вряд ли! — беззвучно шевельнула губами девушка, пряча нож.

— За мной должно, а потому... запомни и ты. Вален Клинок всегда отдает долги...

Солнце едва зазолотило верхушки вековых деревьев, когда стену в разных концах города тайно пересекли двое. Оба направлялись в столицу, по сути, на закат, но почему-то закутанная с ног до головы в темный плотный плащ высокая фигура медленно углубилась по утоптанной тропе в лес на полдень. Ну а маленькая и хрупкая двинулась в сторону полуночи, по петляющей среди полей широкой дороге.

Картина вторая. В движении.

Столица Ландеи, Степич.

Поздняя осень дождем поливает город из тяжелых, мрачно-серых, низко нависающих над островерхими крышами туч. Мелкая морось, сыплющаяся без перерыва уже третий день, пропитала все. Раскисшую землю, грязные мостовые, облетевшие, непристойно голые деревья, облезлые ограды, дворцы и особняки, нищие лачуги и лавки. И пешеходов.

Сточные канавы были переполнены, грязь и помои выплескиваются под ноги фигуре, неспешно бредущей по узкой темной улочке. Фонарей здесь не зажигали, и клубящиеся в подворотнях тени вот-вот, казалось, обретут плоть, полезут тонкими щупальцами в карманы незадачливого прохожего, желая лишить его если не жизни, то хотя бы денег. Остановившись у двухэтажного дома, покрытого облупившейся серой краской, человек пальцами выбил на закрытых ставнях рядом с входом замысловатую мелодию. И принялся ждать, поглубже натягивая капюшон плаща. Наконец с тяжким всхлипом створка чуть отошла, нагнувшись, он что-то прошептал мелькнувшей в щели тени, подсвеченной зловещими багровыми огнями откуда-то из глубины строения. Затем дверь приоткрылась, ровно настолько, чтобы худая фигура с трудом протиснулась внутрь.

Спустя некоторое время мужчина выскользнул наружу и так же неторопливо двинулся дальше по улице. Свернул в один из переулков, брезгливо подбирая полы плаща, перепрыгнул через обсыпающуюся по краям канаву. Задев ногой какой-то мешок, прибавил шагу. Под развивающейся от быстрых движений плотной тканью блеснул металл. Куча тряпья у серого фундамента зашевелилась, скрюченная фигурка зашкрябала ногтями по камням, размазывая грязь, прохрипела вослед что-то неразборчивое, но явно недружелюбное.

А прохожий уже исчез, сворачивая в один из тупиков. Просочившись через хлипкую деревянную ограду, он поставил доски на место, прижимаясь к светлой стене, пролез в узкую щель. И вышел на широкую улицу, уставленную тусклыми желтыми фонарями. Огоньки масляных ламп прятались в плошках за чугунными решетками, аккуратные, чистые дома окружали небольшие сумрачные сады. Следующая улица освещалась еще лучше, и человеку пришлось прижаться к стене за крыльцом одного из строений, пропуская патруль. Трое стражей прошли мимо, бряцая пиками по мостовой и зябко кутаясь в форменные синие плащи. Пятна, раскинувшиеся вокруг уличных огней, с трудом разгоняли сумрак позднего вечера, и, скользя по теням, человек легко добрался до более оживленных улиц. Миновав залитый светом проспект, фасады домов, изукрашенные барельефами, колоннами и разноцветными, смутно различимыми за пеленой дождя узорами, пропустил несколько грохочущих карет. Даже на миг, казалось, залюбовался статями и лоснящимися шкурами породистых лошадей, на которых играли разноцветные огни, бьющие из оконных проемов. Но спустя миг он свернул в тихий переулок, сливаясь с тенями, скинул и свернул плащ, оставшись в плотном кожаном камзоле. Раскосые, презрительно сощуренные глаза, внимательно обшаривали улочку, в светлые волосы, открывающие чуть заостренные уши, была вплетена темная лента. Лесной недовольно передернулся, поправляя короткие изогнутые клинки и спрятал висящую на груди серебряную цепочку с каким-то амулетом за ворот камзола. Провел рукой по камням, собирая грязь, затем по лицу, скрывая бледную, сияющую в сумраке кожу. И, слившись с сумраком, скользнул к концу переулка.

Поплутав по немощеным, но чистым задворкам, мужчина вышел к высокой каменной ограде, верх которой был украшен пиками. Прислушался, всем телом прильнув к ней. И спустя миг подпрыгнул, подтянулся и перелетел через стену, опершись о нее кончиками пальцев. Вновь замер, сливаясь с тенями. Неслышно заскользил от дерева к дереву по заброшенному, заросшему саду. Палая, перепревшая листва под ногами даже не чавкала, влажные мшистые стволы служили прекрасным укрытием. Тяжкий аромат умирающей природы перебивал все прочие запахи.

У стены низкого, будто прижавшегося к земле дома из рыжего кирпича, он застыл, плечом прислоняясь к стене и настороженно прислушиваясь. Одно из окон, третье по счету от угла, было приоткрыто. Лесной холодно улыбнулся. Створка скрипнула, отодвигаясь еще немного, звякнуло разноцветное стекло. Тонкая фигурка в пышных, но не мешающих движению юбках и коротком меховом жилете выскользнула наружу. Оглядевшись и не заметив темный силуэт, сливающийся с сумраком, мягко спрыгнула вниз. И, сделав пару шагов, попала прямо в объятия Лесного. Дернувшись, зашипела, когда тот прижал девушку к неровной стене, выдергивая из ножен тускло блеснувший в отдаленном свете клинок.

На миг замерев, вгляделся в лицо жертвы, а та всмотрелась в глаза убийцы.

— Ты! — хором выдохнули они.

Отставив меч, Лесной отступил на шаг. Пойманная, поправив волосы, просочилась у него под рукой и вспрыгнула на подоконник. Уселась, свесив ноги, поерзала.

— Э... Вален? Понятно, почему Клинок... — рассеянно улыбнувшись, девушка щелкнула пальцем по стеклу.

— Оса, — спокойно, немного огорченно покачал головой тот. — Что ты здесь делаешь?

Связанные долгом — почти родственники, не так ли? Сказанные когда-то искренние слова налагают узы, и двое могут позволить себе многое. Легкие разговоры, общие тайны... но только до того момента, как будет оплачен долг.

И потому Шиэль призналась, сплетая в смущении пальцы:

— Выполняю заказ моей Гильдии.

Она вытянула из-за пазухи тонкую цепочку. На ней качнулся, подмигивая алым рубиновым глазом, золотой, узорчатый кругляшок амулета.

— А ты?

— Сторожу вора, — пожал плечами Лесной, задумчиво сдвинув брови. Сумрак не мешал ему разглядеть то, что могло бы испугать любого.

— Может, не стоит? — убивать, не договорила Шиэль, сжимая амулет в кулачке.

Вален спрятал меч, подошел вплотную к девушке, перехватывая ее руку.

— Решим, но прежде... — он обнял Осу за талию, спуская вниз. Она едва доставал мужчине до плеча, и тот слегка нагнулся, шепча ей на ухо, — знаешь ли ты, что украла?

— Амулет, золото и рубины, произведение искусства времен до Вьюги.

— Печать Хранителей.

— Хорошо, наверное, быть Лесным-долгожителем, — вцепляясь в рукав его камзола, пробормотала воровка, — объясни.

— Долго. Но тебе следует знать, что кто бы ни дал заказ, он крупно подставил нас обоих. И освещенное веками соперничество между Гильдиями не при чем. Уходим немедленно! Оба.

— Зачем? — не оспаривая его решения, но заинтересовавшись причинами, спросила она. — Я не нашумела, уходя... Все спят!

— При удалении амулета Печати от владельца без его на то согласия, тот даже из могилы способен подняться. Это все же магия...

— Ах вот почему так точно была оговорена скорость... — девушка оглянулась, потому что где-то в глубине дома раздался грохот, прокатилась волна тревожного звона. На втором этаже зажегся свет, яркие желтые квадраты легли на землю, отчего сумрак вокруг стал еще гуще.

— Та-ак! — неслышно выдохнул Лесной, неожиданно подхватывая на руки воровку, и стремительно ныряя под сень облетевших деревьев.

— Я могу и ногами...

— А они оставляют следы! — стремительно лавируя между стволов и уже не обращая внимания на скрытность, бросил мужчина.

Перекинув девушку через ограду, взлетел следом. Шиэль уже стояла внизу, старательно оправляя влажные, измазанные в грязи, юбки. Подхватив воровку под руку, Лесной рванул в переулок. А над покинутым ими особняком разгоралось тревожное пламя.

— И что теперь? — неторопливо следуя за Лесным, ведущим ее по залитой водой улочке, спросила Шиэль. Тот на миг застыл, пытаясь привести в порядок волосы. В свете единственного фонаря, дрожащего и шипящего натужно на влажном воздухе, слипшиеся пряди отливали серебром.

— Первым делом, одень украденное на шею.

Девушка послушалась, расстегивая ворот, потом зябко закуталась в не по погоде легкую одежду. Огляделась, равнодушно оценив высоту и изящество решеток, отделяющих участки друг от друга, с точки зрения легкости проникновения. Безнадежно. Для хозяев...

— И что?

— Поздравляю вас, новая владелица Печати Хранителя.

В тихом голосе прозвучали несколько патетические нотки. Расправив плащ, он жестом подозвал девушку и накрыл ее длинной полой.

— Знаешь ли ты, что эта игрушка меняет хозяина только после смерти последнего? Или при добровольной передаче, через ритуал?

— Нет, — приноравливаясь к широкому шагу, печально качнула головой Шиэль, — в Гильдиях не поощряют излишнее любопытство, не правда ли? Особенно по отношению к клиенту.

— И, тем не менее, ты еще жива. Украв амулет. Опасный. Сколько ты уже в Гильдии Воров?

— Три года. Ученица.

— Сколько заказов выполнила?

— Две дюжины.

Шаги слились, слова рождались во все убыстряющемся движении. Горячая рука обнимала за талию, направляя, подсказывая повороты. Мимо пролетел, бряцая оружием, патруль. На миг девушка застыла, привычно сжимаясь, вцепляясь онемевшими от холода пальцами в мокрую ткань плаща.

— Не останавливайся.

Льющаяся с карнизов вода журчанием заглушила их шаги. В водостоках гуляло мрачное эхо. Ведя рукой по чередующимся светлым каменным и подгнившим деревянным оградам, девушка повторила:

— Две дюжины... и большая часть на амулеты и особые драгоценности.

— Интересно... я слышу растерянность в твоем голосе? — хищно фыркнул Лесной.

Дождь усилился, пеленой накрывая город, служа дополнительным укрытием, кроме темных туч, теней и подворотен.

— Не каждый мастер может похвастаться таким послужным списком. Ты хороший вор. А может, и не только вор. Что выпало тебе на гадании?

— На малом наборе — три пустышки, на большом — две пустышки и Вор, разумеется.

— Мило. Вы, Степные, не пользуетесь полным вообще?

— Каким еще полным? — совершено не обидевшись, спросила Шиэль. Это, в конце концов, истинная правда. Степные, да и Горные, давно утратили часть традиций и знаний.

— Потом, все потом. Сейчас — расклад, — завернув в очередной грязный, полузатопленный проулок, они втиснулись в нишу под перекинутым через улицу на уровне второго этажа мостком. С него свисали какие-то изогнутые прутья, должные изображать, видимо, что-то природное. Но сейчас, когда листва уже облетела, на них оставались только сморщенные, темно-красные ягоды. Выглядело это жалко.

— Расклад? — девушка заинтересованно вгляделась в измазанное грязью лицо Валена.

— Слушай. Есть три соперничающие Гильдии, один амулет, расставаться с которым хозяин ни хочет не за какие деньги. И некто, очень желающий этот амулет получить. Что в итоге? К вам приходит заказ украсть. Это наводит на мысль о некой персоне, знающей о твоих способностях. К нам — убить вора, перехватить амулет, доставить его в определенное место. А в третью, к примеру, уничтожить доставившего. А в итоге что? Кровавый след оборвет все попытки отследить заказчика, убийства позволят обмануть Печать, заставив принять нового владельца. Между прочим, ты знаешь, насколько тебе повезло? Не я должен был тебя встречать. Из-за поножовщины в одном из кабаков, хм, Мастеру пришлось вызывать меня особо.

— Как мило, — растерянно пробормотала девушка, — но в итоге мы порушили договоренность. Теперь объявят Охоту.

— Тебя это пугает? — вкрадчиво прошептал ей на ухо Лесной.

— Да!

— Разумно и честно. Но, к счастью, никто не отменял гильдейского эдикта о сотрудничестве.

— Не слышала о таком. Что это?

Лесной только хмыкнул.

— Такие явные подставы, согласно ему, взывают к возмездию, — заметил он. — И с полным правом на пролитие крови, разумеется. Правда, приняли этот эдикт, и этот пункт в нем, во издевательство. Обычно в такой круговерти никто не выживает.

— Никаких претензий, да? Умно... сколько лет этому документу?

— Более пятидесяти.

— Хорошо быть Лесным, — было завидно, но вспомнив, в каком виде Оса застала Валена несколько лет назад, она опустила глаза.

— Не всегда, — сухо заметил тот.

— Извини. Так что мы будем делать? — сухо, четко, спокойно.

— Искать заказчика.

— Но как? С чего начнем?

— С визита в твою Гильдию, разумеется.

И опережая собственные торопливо срывающиеся с замерзших губ слова, он вытянул Шиэль под дождь. Спасение их сейчас только в стремительном движении.

Картина третья. Водоворот.

Влажная пелена скрывала фасад, украшенный затейливо-ужасными фигурками. Очертания мраморных полудемонов лишь угадывались, не становясь от этого ни красивее, ни дружелюбнее. Засунув руку в пасть одного из них, Оса надавила на рычаг. Часть оштукатуренной, светло-серой в синеватых разводах стены со скрипом отъехала в сторону. Девушка просочилась в щель, следом, задев плечом шершавый кирпич внутренней части прохода, пролез Лесной.

— Что бы я отдал, дабы знать про этот ход раньше, — пробормотал он, погружаясь в затхлые запахи старого, нежилого помещения.

Воровка, осторожно ступая в полной темноте, двинулась вперед, касаясь пальцами стены и считая выступающие балки. У пятой остановилась, надавила обеими руками на гладкую панельку.

Темноту прорезал луч света, разделяя коридор надвое. Шиэль навалилась сильнее, щель расширилась, заливая пыльные, затянутые паутиной внутренности хода теплым, медовым варевом. В просторной комнате без окон, увешанной плотными портьерами, у камина, сидели двое в глубоких удобных, но истрепанных креслах. Грубо сделанные лавки, стоящие в центре, вокруг широкого, заваленного бумагами вперемешку с объедками стола, застелены шкурами. Почти два десятка толстых свечей под потолком давали достаточно света, чтобы разглядеть каждую щербинку на камнях пола.

Оба человека обернулись на шум.

— Мастер, я... — начала говорить Шиэль в ответ на сурово-вопросительный взгляд одного из них, смуглого кряжистого Степного в легкой, застиранной до дыр рубахе.

Но, решительно сделав шаг вперед, Вален отодвинул ее в сторону и вышел на свет. Второй человек, скинув камзол, плавно сместился в сторону, кладя руки на ложе арбалета, пристроенного у колен. В его черных глазах промелькнуло узнавание:

— Клинок, — тихо, одними губами произнес он, метнув гневный взгляд, обещающий самое суровое наказание, на девушку, вжимающуюся в узорчатый гобелен.

— Лук, — уважительно склонил голову Лесной. — Не будь столь суров, враг мой. Я по делу. Мы, — он протянул руку, подзывая мокрую, как мышь Осу, — объявляем возмездие. По Межгильдейскому Эдикту.

— Последний заказ, мастер, — подала голос Шиэль, убедившись, что прямо сейчас ее за выдачу секретов убивать никто не будет, — оказался ловушкой. Не только для нас.

Поджав губы, мастер неохотно кивнул. Он понял, что от него требуется. Встал, опираясь на палку с тяжелым набалдашником, подошел ближе, впрочем, не пересекая траектории возможного выстрела. Колокольчики на сапогах мягко звякнули. Степной Лук поднялся, не сводя прицела с Лесного, замершего с демонстративно не касающимися пояса руками. Наконечник стрелы тускло поблескивал в свете уютных огней, за его спиной плясало пламя, подсвечивая худощавую, худую как палка, фигуру. Сощурив и без того узкие глаза, он прошипел:

— Ты сейчас под защитой Эдикта, но потом... мы решим наши разногласия. Раз и навсегда.

Вален кивнул, соглашаясь. Вызов принят.

В стороне Шиэль, проглатывая слова, торопливо рассказывала своему мастеру подробности произошедшего:

— ...взяла амулет...мы связаны долгом, только поэтому я жива. Нет, я не нарушила клятвы... обещание было дано до принесения присяги. Общая тайна...

— Быстрее, — ворвался в ее обрывистый монолог Лесной.

Приложив палец к губам девушки, учитель кивнул, темные с проседью волосы рассыпались по плечам:

— Освобождаю тебя, Шиэль Оса, от клятвы ученической, дабы выполнил твой страж свой давний обет, — и подтолкнул ее к выходу. — Удачи. Мы доложим Главе, и прочим.

Лесной подхватил девушку под руку и буквально выволок из помещения.

— Куда теперь? — шлепая промокшими сапожками по мостовой, спросила воровка.

Они двигались по узкой улочке, параллельной большому проспекту, в этот час уже безлюдному. Им же можно было раскинуть руки и коснуться кончиками пальцев противоположных стен, вторые этажи, угрюмо нависали над их головами, почти без просвета смыкаясь. Звуки шагов уносились по тоннелю, отражались, дробились и возвращались назад неразборчивым рокотом. Облезающая штукатурка обнажала серый, губчатый камень, на изредка попадающихся монументальных, покрытых щербинами и зарубками дверях висели большие медные звон-кольца.

Лесной обернулся, его лицо казалось единственным светлым пятном в почти полной темноте, изредка рассеивающейся тусклыми огнями со вторых этажей стоящих вплотную домов.

— Туда, где должны встречать уже меня.

— Но там же будет ждать убийца...

— А я кто, по-твоему?

— Вален Клинок

— Почему меня так зовут? К какой гильдии я принадлежу? Ты знаешь?

Шиэль растерянно остановилась.

— Не знаю...

— Быстрее. Это не важно сейчас. Дело в том, что там же будет ждать и заказчик. Поблизости...

— Перехватить амулет и смыть след кровью?

— О, да. Какой-нибудь маг! — Лесной буквально выплюнул последнее слово. — Его тоже следует убить. Но не сразу...

Девушка передернулась, ощутив озноб. Впрочем, ей было просто холодно в промокшей насквозь одежде.

— А ты справишься?

— Мы — справимся.

— Но я никогда... не убивала.

— Придется начать сегодня. Ты же хочешь жить. Ради долга и слова, основную работу возьму на себя. Впрочем, подозреваю, для тебя главное не действия, а желания. Как-то же ты обходила магическую защиту домов, куда ходила в гости.

— Я никогда об этом не задумывалась.

— А стоило бы. Что ты делала постороннего и необязательного в моменты работы?

— Напевала что-то себе под нос, кажется... — нахмурив брови, прошептала девушка.

— Вот и займись этим... — прибавив шагу, буркнул Лесной.

Небо странно быстро очистилось от туч, темно-синий бархат, густо усеянный серебряными иглами звезд, казалось, был натянут на ровную, вогнутую поверхность. Холодный воздух леденил кожу сквозь промокшую одежду, дыхание стремилось вверх легким белым дымком и почти сразу рассеивалось на фоне серых крыш и перекошенных каминных труб.

Пустырь на окраине города был завален строительным мусором, осколки кирпича мешались с мраморными плитами, подгнившие клочья непонятного вида и происхождения неприятно поблескивали в темноте, медленно подмерзая. Лужи и грязь покрывались тонкой корочкой льда. Дома, окружающие давно проклятый пустырь, на котором когда-то стояла башня мага, зияли темными провалами окон, полуобрушенные стены острыми опаленными клыками вздымались вверх, отбрасывая густые, черные тени. Куда более темные, чем залитое призрачным звездным светом пространство.

Развалины, нехорошая слава которых распространилась на всю Ландею, давно служили местом встреч. Незаконных, тайных... и стража в замусоренные закоулки не совалась менее чем полным десятком. И с защитными амулетами, дабы осколки магии не могли коснуться их. Иногда, в особых случаях, они, скрепя сердце, брали с собой чародея. Если имели наводку.

На сей раз звенящую морозную тишину не нарушало ни бряцанье оружия, ни звуки хриплого прокуренного дыхания. Закутанная в плащ высокая фигура неторопливо вышла из тени, скрывающей узкий проулок. Под ногами еле слышно захрустели обломки, когда человек двинулся в обход пустыря, внимательно оглядываясь и чутко, нервно прислушиваясь. Медленное плавное движение завораживало.

Темноту прорезала тонкая серебристая, басовито гудящая, молния. Дымный мерцающий след протянулся от одного из темных окон, оборвавшись россыпью искр, едва коснулась спины человека. Тот, глухо вскрикнув и судорожно взмахнув руками, упал на колени, потом неловко завалился на бок. Несколько раз вздрогнул и застыл кучей мертвого тряпья.

Тут же из проема, откуда вылетела серебристая молния, выпрыгнула какая-то фигура. Замерла на миг, присев, затем рванулась вперед, едва касаясь земли носками сапог. Темное одеяние расплескалось за его спиной рваными крыльями. Подлетев, он нагнулся, шаря растопыренными пальцами по безжизненному телу. Внезапно взблеснул клинок, отражая россыпь звезд и бросая луч в лицо напавшему. Стремительный нежданный росчерк, резкое движение, и вот уже противник падает с рассеченной грудью, заливая густой черной кровью битый мрамор, а на вскинувшегося и сбросившего плащ Лесного с неба падает огненная капля. Вот только там, где расплескалась алая пелена, выжигая камни и поджаривая мертвеца, его уже не было.

Он, прикрыв глаза, прянул к центру пустыря. Яркая ало-желтая вспышка высветила все обломки, ошметки и осколки под его ногами, все плитки, что уцелели на стенах заброшенных домов. Еще один комок пламени, и еще... оставляют подпалины на пустыре, оплавляя кирпичи. А Лесной уводит огонь все дальше, резко меняя направление движения. Шаг за шагом вытанцовывал, то лениво, вальяжно, позволяя дыханию окутать себя белым облачком, то стремительно рассекая ледяной воздух на самой границе пламени. Тлеющие кончики плаща, реющего за спиной, рассыпали искры, похожие на глаза хищника. Он нырял в резкие черные тени, и алый змеиный хвост вился за ним следом. Под ногами хрустели и крошились обломки. Ревущее пламя падало с неба, с каждым ударом становясь все слабее. И когда оно стало больше напоминать по цвету умирающие угли, а не безумный закатный пожар, развернулся и устремился к месту, откуда исходили удары.

Двухэтажный особняк, опаленные стены, сваленная грудой у фундамента облицовка, серые щербатые статуи безликих охранников, зловонный провал вместо входа. Одним прыжком перелетев через маслянисто поблескивающее в темноте озерко, Лесной вцепился в остатки резных перил. Перчатки скользнули по покрытой зеленоватой слизью поверхности. Мраморная, обгрызенная как горбушка хлеба, ступенька медленно накренилась и с нарастающим шорохом поехала куда-то вниз, в темноту, куда не доставали колючие иглы звездного света. Оттолкнувшись носками, Лесной вспрыгнул выше. На миг застыл, прислушавшись. Но тишину нарушали только осыпающиеся камни и тихие, булькающие всплески в бывшем подвале. Касаясь кончиками пальцев стены, он побежал вверх. На миг остановился, сбрасывая все еще тлеющий плащ и вытащив хищно изогнутые клинки.

Неслышно прокрался по коридору, замирая у каждой двери. Ветхое дерево, к которому он даже не прикасался, едва ли не рассыпалось прахом от легкого дыхания. Заглядывая мельком в пустые проемы, в залы, расчерченные строгими узорами светотени, в каморки, где прятались густые черные кляксы старых воспоминаний, рыская среди мятой, склизкой ветоши, он искал.

Искал ослабленного, но еще опасного, как ядовитый гад, мага...

Конечно, мага!

Зло сощурившись, он вломился в узкую, длинную комнату, откуда явственно несло ароматом чар.

Все Лесные очень, очень не любят колдунов, и потому умеют их убивать. Один за другим проламывались щиты, защита, серебрясь, разбрасывала искры. А стоящая у оконного проема тощая фигура резко развернулась, выбрасывая вперед руки. С кончиков пальцев потекло ярко-синее сияние, тонкая, какая-то ломаная фигура обрисовалась силуэтом на фоне окна. Лесной сделал еще один шаг, танцевальным па уклоняясь от выпада мага. Синяя плеть оставила на полу выжженную полосу, сильный удар сотряс камни, поднимая в воздух грязь с черно-белых каменных плит. Хищно оскалившись, Вален прянул вперед, попытавшись достать того клинком. Отскочил, наткнувшись на оборону.

— Ну же, подлый предатель живого, — сорвалась с тонких губ презрительная фраза, — давай, убей меня!

Скрытая тенями фигура напряглась. Воздух затрещал, нагреваясь. Но позади, в оконном проеме возникла, загородив на миг звезды, юркая маленькая фигурка. Взмахнула рукой, отправляя в полет нож. С трех шагов трудно промахнуться.

Маг изогнулся, вцепляясь в загривок, тепло его силы обрушилось на мир пеленой неконтролируемого серого пепла. Темное одеяние взметнулось, на миг обнажая покрытую светящимися рисунками кожу. Вален шагнул вперед, взмахивая клинком. Удар! Слетела последняя защита. Удар! И пыльным серым мешком оседает на землю обезглавленное тело. Вспыхнув последний раз зеленоватым пламенем на бледной коже, угасли рисунки. Алая кровь, щекоча ноздри острым, терпким ароматом, залила пол, плеснула на сапоги, брезгливо переступившие через откатившуюся голову.

Вален протянул руку Осе, так и замершей на подоконнике.

— Ты хорошо лазаешь по стенам, Шиэль, — протянул он.

— Я — хороший вор, — кратко ответила девушка, прикрывая глаза.

— Да. Тогда тебе задание напоследок. Обыщи его.

Кривясь и крепко сжимая зубы, девушка склонилась над телом, легко шаря под одеждой трупа. Стянула с обрубка шеи слипшиеся шнурки, ощупав полы и швы, вытянула заговоренную нить, легонько покалывающую пальцы. Пробегающие по ней слабые синие искорки изредка освещали тонкие изящные пальцы, шарящие по изрисованной узорами холодеющей коже. Под ногами хлюпала одуряюще пахнущая кровь, следы сапог медленно застывали на ней черными размазанными узорами. Кошелек, еще амулеты.

Черное, серое... серебряные искры звезд. Мятая ткань, отвратительное ощущение липнущих к коже ошметков угасающей магии. Гадкой, мерзкой паразитирующей сущности, ради обладания которой людям приходится ломать и уродовать себя телесно и духовно.

Стиснув зубы, Оса отвернулась и резко согнулась, хватаясь за живот. Задышала часто-часто, пережидая приступ тошноты.

А Лесной сказал, перебирая амулеты:

— Мы прекрасно работаем в паре, не так ли?

Девушка судорожно вздохнула и распрямилась, когда желудок успокоился.

— И что?

— Я давно хотел податься в Вольные... могу взять с собой.

— А отступные? — с надеждой вопросила Шиэль, преисполнившись опасных предчувствий. Она была рада переключиться с неприятных ощущений на что-то иное, пусть это и похоже на бред.

— Мелочь какая, — небрежно махнул рукой Лесной, стряхивая капли крови с клинка.

— Для тебя, возможно...

— А ты или украдешь, или потом отработаешь. Мне.

— Н-да? — погладив кольнувший пальцы амулет, задумалась. — Хорошо... я согласна.

Картина четвертая. Гадание.

Языки пламени плясали за решеткой из черного прокованного железа. Алые и золотые ленты извивались, обнимая тонкие, украшенные миниатюрными наконечниками, стрежни и длинных, застывших кольцами змеек, их соединяющих. С огненных зубьев срывались пронзительно-синие искры, стремительно улетая в вытяжку камина, серые, пышущие жаром камни, покрывали темные подпалины и разводы. На раскаленных угольях оседал белый пепел от небрежно брошенного в пламя свитка. Казалось, в куче стремительно обгорающих дров свернулась фиолетовая ящерка-саламандра, стремительно поедающая ароматные смолистые поленья.

Одна искра, не сумев поймать поток воздуха, вознесший бы ее к свободе, вылетела из камина на изразцовые плитки, которыми выложен пол. Жалобно зашипев, угасла, так и не найдя никого, кто мог бы ей помочь разгореться. На черно-белой плитке, совсем рядом лежали аккуратно сложенные домиком чурбачки. В верхний был глубоко вогнан широкий нож, на матовом лезвии играли кровавые отблески, рукоять, обвитая засаленным кожаным ремешком, лоснилась матовой хищной шкуркой.

Рядом, к выбеленной поверхности камина придвинута заслуженная кочерга. Шиэль, встав, подошла и, прихватив плотную бархатную тряпку, взяла ее. Помешала угли, отчего искры взвились в воздух яркими росчерками. Увернувшись от парочки особенно наглых, стряхнула с юбки пепел. И вернулась на кресло, придвинутое к монументальному столу из темного, покрытого царапинами дерева. Свернувшись клубком и поджав ноги, вновь заворожено уставилась на пляшущие в очаге огоньки.

Маленькая комната была погружена в сумрак. Тени, прячущиеся по углам, скрывали потертые гобелены, ободранный шкаф, оклеенный светлыми дощечками наполовину перекрывал окно. Пыльная портьера, свесившись с карниза, распласталась на полу и, частью, на длинном сундуке, из-под крышки которого торчали какие-то ветки.

Лесной, сидевший напротив девушки, расслабленно перебирал пряди длинных волос, распутывая сбившуюся в колтун косу. На его коже играли золотистые отблески, превращая остроухого убийцу в Степного. Тени то очерчивали узкое лицо, делая его похожим на клинок, то окутывали ореолом, подобным солнечному. А то иногда, когда сквозняк пробегал от двери к камину, вальяжно раскинувшаяся фигура превращалась отлитую из бронзы статую, закутанную в мягкие, мятые одеяния из дорогой, расшитой багровыми узорами ткани.

Оса же пряталась в тени, все сильнее укутываясь в большой пушистый плед, разрисованный темно-зеленой клеткой. Она искоса разглядывала хозяина, закончившего, наконец, перебирать бумаги. Частью они отправились в камин, частью — в небольшой ящичек, сейчас небрежно валяющийся под столом. Теплая, сухая одежда, относительная безопасность и странный уют заставили тело и настороженный разум расслабиться. Веки отяжелели, сознание медленно начало затуманиваться. Но голос Лесного вырвал ее из дремы:

— Так что же, завтра тебе стоит написать отказную в Гильдию?

— А? — Оса вскинулась. — Что?

— Ты все еще согласна уйти на вольные хлеба? — прикрыв глаза, поинтересовался Клинок.

— Да... но завтра?

— Зачем тянуть? Деньги — вот они, — лениво махнул рукой мужчина в сторону нескольких высоких темно-золотых столбиков, выстроившихся как солдатики, рядом с подсвечниками, — бери и неси себе...

— Вы издеваетесь, — зевнув, заметила Оса. Потянулась, помрачнев, затем оживилась:

— А вы со мной сходите? — и осторожно покосилась на собеседника. Все-таки Вален Клинок — весьма важная персона. И может обидится на такое... использование. Прикрыться как щитом убийцей соперничающей гильдии? Легко. Главное, потом остаться в живых.

— Схожу, пожалуй, — лениво протянул убийца, — у вас там хорошо. Весело и интересно.

И он откинулся в кресле еще сильнее, даже чуть сползая вниз. Потянулся, и Шиэль, любуясь, как играют под обрисовывающей сухопарое тело тканью мышцы и связки, испытала мгновение истинного эстетического наслаждения.

Потом решила, что у хозяина комнаты весьма странные представления о развлечениях. И довольно прижмурилась, поглаживая плед.

— А сейчас, — тем временем продолжил Лесной, — стоит заняться тобой.

— А?

— Нельзя быть такой рассеянной, — лениво выговорил девушке Вален, — иначе какая же ты воровка, да еще претендующая на мастерский Знак?

— Ох, я просто устала...

— Мастер должен быть готов к работе в любой момент.

Лесной встал, в пару шагов пересек свободное пространство, распахнул верхние дверки шкафа. Скрипнув устало, шкаф продемонстрировал нутро, полное всяческих мелочей. Стопки пергаментов, какие-то миски, наполненные ароматной трухой, глиняные толстопузые фигурки с масляно поблескивающими синими стеклянными глазками на нижней полке. На верхней — связки разноцветных перьев и белых, длинных свечей. Запустив с сумрачные глубины руку, Вален с сосредоточенным видом принялся что-то искать в этом пыльном хранилище.

Хрусть, шмяк, дзынь... Что-то падало, переворачивалось и ломалось, когда Лесной принялся яростно шуровать рукой в глубине залежей. Раздался резкий щелчок, и неожиданно от шкафа отошла нижняя планка, демонстрируя потайной ящик. Оттуда был извлечен плотный черный бархатный мешочек, перевязанный алой лентой и три черных же свечи.

— Так, сейчас мы выясним, почему же тебе удаются все эти странные вещи... — задумчиво проговорил мужчина, водружая добычу на стол.

— Угу... — Оса восторженно расширила глаза, увидев, как из горловины мешочка буквально вытекли серебристые деревянные кругляшки. Черные значки на гладкой, переливающейся поверхности казались живыми. Бабочки, жучки, листочки и птицы рассыпались по столу, и, казалось, готовы были сорваться и убежать, скрыться в темных углах от тонких, ловких пальцев, нерешительно замерших над ними.

— Я не знаю, но возможно...

— Что?

— Это полный набор фишек, — не договорив, Клинок сгреб их в центр и, подпалив основания свечей от горящих фитилей, полукругом установил их прямо на расцарапанной поверхности. Щелкнул пальцем, удостоверяясь, что они крепко встали.

— Да уж, красота. На наших, родовых, половина пустых...

— Бывает. Это ошибка большинства нынешних мастеров — не обозначать редкие призвания. Но ведь знание необходимо, чтобы правильно построить жизнь. Ты ведь почему сбежала?

Вопрос не требовал ответа, но Оса медленно кивнула.

Лесной погладил фишки, словно шелковое покрывало. Под его ловкими пальцами они переворачивались рунами вниз и, приподнимаясь, зависали в воздухе. Казалось, весь свет сконцентрировался в них, и готов излиться на застывших у стола людей. Они казались живыми, дышащими.

Шиэль выползла из пушистого шерстяного кокона, поддавшись завораживающему серебряному сиянию.

— Так вот, потом тебе все же придется вернуться к обучению, найти мастера. Но если призвание окажется редким...

— То что? Но мастера-вора я уже почти получила... — внезапно в голову Шиэль закралась страшная мысль. — А вдруг я маг?

— Нет, — покачал головой Лесной, — нет. Иначе наличие силы у тебя определила еще первая воровская ловушка, да к тому же в вашем, степном наборе есть эта фишка. Ты — не маг, успокойся.

— Но кто? — тоскливо протянула Оса.

— Выясним.

— Постой, а ты имеешь право Гадать?

— Я бы не стал предлагать невозможного. Таковое право мне было дано по окончании обучения. Я — трижды Мастер, по первому призванию учитель...

— Сложная тройная коса-корона привлекает внимание, да? В особенности при такой работе, — Шиэль улыбнулась, склоняясь над столом. Да, наемный гильдейский убийца был бы слишком приметен, щеголяя Высшими знаками. — А чему ты учишь?

— Тому, к чему способен ученик...

— То есть ты сможешь помочь мне... если мне достанется что-то редкое?

— Конечно, Оса, конечно... Не за бесплатно, разумеется.

— Ну, мы же договорились, — чуть удивленно пропела девушка, алчно протягивая руки к фишкам. И получила по ладоням.

— Погоди. Чему вас там, в эрцогстве Бродэ, учат?

Он продолжил водить руками над серебристым полем. Будто играя на клавишах старинного клавесина. А гладкие квадратики подпрыгивали в воздухе, тянулись к тонким пальцам, затем устало ложились на поцарапанное дерево стола, немного теряя блеск. Выжидая.

— Ну вот. Выбирай.

Девушка поддернула обтрепанные рукава, и, растопырив пальцы, положила руки на теплые, пульсирующие деревянные фишки. Потом чуть приподняла их так, чтобы призрачное тепло достигало кожи, но не касаясь. Под разливающийся в комнате мерный голос Валена медленно повела вдоль разложенных квадратиков.

— Лунное дерево прекрасно поддается воздействию любого, кто осмелится им заняться. Не магам, нет. Эти воры, крадущие силу, не достойные существования в нашем мире, и им не доступны такие простые вещи, как амулеты. А между тем все просто. Достаточно вложить всего лишь каплю жизни, подлинного желания и просьбу, и кружок дерева или кости обретет новые свойства, потому что мир искренне поделится своей силой с просящим. А маги... они жестокостью и ненавистью выдирают у него целые куски. Или воруют, обманывая и предавая. В целом, корежат мироустройство из зависти и ненависти. А потому это происходит, что они не хотят платить, — голос лился, завораживая, обретая глубину и звучность. — Лунное дерево легко отзывается на просьбы, но, все же, мастер может сделать только один набор для гадания. Ведь за каждую фишку надо заплатить. Год жизни... Немногие могут себе это позволить.

— Лесные могут! — хмыкнула Шиэль, сжимая пальцы в кулак, когда теплая фишка прыгнула ей в ладонь.

— Но не станут. Жизнь хороша и сама по себе, без возможности гроздьями делать амулеты. Продолжай, — ровно произнес Вален, нависая над столом и проводя рукой над свечами. Огоньки на миг полыхнули синевой, делая его похожим на мертвеца.

Еще несколько квадратиков начали подрагивать, будто их подцепило на крючок невидимой удочкой. И спустя миг еще два врезались во вторую руку.

— Ох! Колются, — восторженно выдохнула девушка, добела сжимая кулаки.

— Значит, точно твои. Давай сюда.

Серебристые фишки стекли на стол чуть в стороне. Клинок, отбросив с лица волосы, осторожно перевернул их картинками вверх.

Веревочная петля, завязанная сложным скользящим узлом.

— Крадущая тени. Верно.

Шиэль напряженно, выжидательно застыла, стискивая руки и не глядя на стол. Сосредоточив внимание на чем угодно, кроме серебряных гадальных фишек, она пыталась выгнать из души страх. Несмотря на успокаивающие слова Лесного, она боялась... Боялась оказаться магом.

— Как в прошлый раз, — облизнув губы, девушка вздрогнула, когда в камине раздался резкий, пронзительный треск и прогоревшая смолистая дровина, выпустив целый сноп искр, отчего комнату на миг залило алым светом, обрушилась в пепел. Взвыв, сквозняк унес в трубу мусор.

— Шш, успокойся. Хотя, — Вален перевернул следующую фишку и с интересом на нее уставился, — наверное, стоит поволноваться.

— А? Что там?! — Оса заполошно, в панике, отступила, запнулась о ножку кресла, запуталась в юбке и повалилась на сиденье.

— Исцеляющая тела и души, — в голосе Валена отчетливо слышалась насмешка над ее неуклюжестью. — А еще воровка, причем хорошая! Уймись. Не маг ты, не маг. Между прочим, такой фишки нет ни в одном гадальном наборе. Так что...

Девушка, стыдясь, отняла от лица руки. Посмотрела на фишку, сияющую в сумраке. В двойной спирали угадывалась змейка.

— А третья? — ей вдруг стало все равно. Посмотрев на Лесного, заметила, как кривятся тонкие губы, то ли в недовольной гримасе, то ли в усмешке. И неожиданно рассмеялась.

— Что?

— У вас ухо дергается! Левое...

Нервно взметнулась рука, прижимая острый кончик, а вторая торопливо перевернула последнюю фишку. Шумный выдох поколебал пламя свечей.

— Что это?

— Какой хороший вопрос... Вот уж точно, редкое призвание. На бой зовущий мертвецов.

Просто непритязательная запятая. Кардинально переворачивающая мир вокруг двоих людей, застывших в торжественном миге полного осознания.

— Вор, целитель, бард... — медленно проговорил Лесной, опускаясь в кресло. — И что нам теперь с тобой делать?

— Учить? — спросила Шиэль, аккуратно касаясь пальчиком знака. — Барда и целителя? Если последних я еще видела изредка, то бардов...

— О них не слышали уже лет двести.

— Так что? Вы возьметесь?

Клинок хищно улыбнулся. Гибко изогнувшись, встал, сгребая фишки в кучу.

— Разумеется. Если в мир возвращаются барды...

— А кто они такие... то есть я?

— Это уже вопрос ученический. И оставь его до завтра. Сейчас мы пойдем разбираться с гильдией. И прочь из города.

— Зачем? Разве мы не можем остаться?

— О наивность молодости! Мы разрываем контракты с двумя крупными Гильдиями, к тому же мой первый ученик — бард! Скажи, ты знаешь, что можешь за время обучения сотворить с городом?

Шиэль покачала головой.

— Вот и я не знаю. Так что прочь, прочь из столицы. Ведь "на бой зовущий мертвецов" — не метафора... Всего лишь признак высшего мастерства...

— А я так смогу? — девушка подалась вперед. Испуганна она была или восторженна, не могла понять и сама. Такое странное, редкое, опасное, судя по пойманному взгляду, предназначение...

— Сможешь, — твердо сказал Клинок, — или я не Слушающий небо.

Картина пятая. В дороге.

Утро. Раннее утро.

Пасмурное небо немного расчистилось, напоенный влагой воздух будто затянут полупрозрачной кисеей тумана, медленно раздергиваемой нерадивой пряхой на тонкие нити. Они опутывают дома и улицы, над крышами почти исчезая, вливаясь в низко висящие давящие серостью облака.

Со скрипом раскрываются городские ворота. Тяжелые, проседающие на размокших петлях створки оставляют на мостовой широкие борозды. Пофыркивая, трогаются с места, волоча за собой повозки, широкогрудые мощные гнедые лошади. Налегая на постромки, тянут шеи, влажные сизые гривы короткими косицами топорщатся при каждом движении. Звонко цокают копыта. С посвистом щелкает в воздухе кнут в руках первого возницы. И тяжелые фургоны один за другим проезжают сквозь ворота. Разноцветные крыши проседают под тяжестью впитавшейся воды. Желтые и оранжевые заплаты кажутся коричневыми, синие задники, натянутые на борта до звона, украшены фиолетово-черными потеками. Колеса скрипят на разные лады, рождая рваную, резкую мелодию. Каждое движение неповторимо.

А люди — одинаковы. И стражники, внимательно следящие за отходом каравана, и возницы... Все как один закутаны в темные тяжелые плащи, а над головами их вьется белыми клубами пар дыхания. Неподвижны, потому что холодный воздух змеей готов пробраться в любую щелочку и выстудить тело, пройдясь по коже холодным сквознячком, отобрать последнее тепло. Сонны, потому что в час, когда поздней осенью солнце едва поднялось над горизонтом, ни один человек, ни Лесной, ни Степной, ни Горный, не способен побороть усталость долгого ночного бдения. В час волчий, час перелома, когда ночь уступает свои права дню и отходит в тень вместе с ночными тварями.

Не были исключением и две фигуры, высокая и низкая, примостившиеся на облучке последнего фургона, который тянул меланхоличный выхолощенный мерин, похожий на тяжеленную винную бочку и цветом, и статью. Мощь и сила, смиренные упряжью, послушно тянули полно груженый фургон. Возница посвистывал, заставляя коня переставлять ноги, похожие размером на столбы. Мышцы под гладкой шкурой перекатывались, напрягаясь. Гнедой бок, лоснясь, взблеснул в свете двух чадящих у ворот факелов. Следом, на привязи, уныло брел укрытый рыжей попонкой белый в серой яблоко длинногривый пони.

И грязно-серый, закованный в камень город остался позади. Дома с покатыми крышами из коричневой черепицы, узкие, заплетающиеся узлами улицы окраины, широкие, сверкающие огнями проспекты, выложенные алой плиткой дворцовые площади и высокие грязно-белые стены, смыкающиеся жадной ловушкой за беспечными ловцами удачи.

Дорога, вытекающая грязно-коричневой лентой из ворот, неспешно вилась меж невысоких холмов, плоские вершины которых поросли густым хвойным лесом. Темная зелень притягивала взгляд, разделяя надвое мир. На серое, низко нависшее небо и покрытые оползнями слоисто-рыжие склоны. По обочинам кудрявились низкорослые кустарники, золотистая листва частью устилала землю, частью трепетала на загибающихся кольцами ветках.

Когда за поворотом окончательно скрылись кажущиеся издали карликовыми стены Степича, из-за холма показалась дозорная вышка. Осенним сумрачным полднем она казалась корзиной, подвешенной между небом и землей. Паутина тонких брусьев, возносящая ее вверх, была почти незаметна в легкой туманной дымке.

Взошедшее солнце совсем не грело, тусклый диск прятался за плывущими по небу облаками. Рассеянный свет погружал мир в желтоватую мглу.

Шиэль откинула капюшон, жадно вдыхая холодный воздух. Осторожно коснулась плеча спутника, устало съежившегося рядом. Сама она чувствовала странный подъем, настроение отчетливо улучшилось, особенно когда стены Степича окончательно скрылись за поворотом. Пахло свободой!

Не дождавшись реакции от Валена, девушка сама потянула с него капюшон серого плотного плаща. Ткань опала, Лесной дернул головой и страдальчески сморщился.

Тонкие девичьи пальцы потеребили ворот, заставляя распахнуть полы. Коснулись повязки на груди, наложенной прямо поверх рубахи. Клинок резко выпрямился, сбрасывая оцепенелую усталость, аккуратно отвел ладони, прижавшиеся к бинтам.

— Вечером, — тихо сказал он.

— Хм? — Оса вздернула бровь.

— Заодно начнем уроки.

— Это же больно! Терпеть, я имею ввиду.

— Не особенно. И еще... тебе тоже стоит отдохнуть. Мы покинем караван на закате.

Шиэль неодобрительно покачала головой, поражаясь подобному пренебрежению собственным удобством. Потом пожала плечами. В конце концов, Вален совершенно самостоятельный взрослый Лесной. И девушка откинулась на жесткую спинку.

Однообразный пейзаж, будто протекающий мимо, убаюкивал. Мягкое покачивание фургона на хорошей дороге, хлопанье тентов, поскрипывание колес, незатейливый ритм, высвистываемый возницей — все это складывалось в неповторимую мелодию пути.

Хорошо быть Вольным!

Кстати, о вознице. Тощий, какой-то выцветший Степной, размеренно взмахивал плетью, та легонько щелкала кончиком о землю, на обратном движении задевая длинный хвост гнедого. Тот фыркал и, встряхивая головой, продолжал мерное движение. Иногда тонкие губы мужчины перекашивала усмешка. Хотя он и не был доволен появлением нежданных попутчиков, отказать не сумел. Какой-то небольшой должок к Лесному за ним числился. И когда его попросили подвезти Вольных, что он должен был сделать? Последствия отказа для связанного долгом не стоили самого долга. Такая мелочь и такие несоразмерные проблемы в ответ!

Проще смириться с взысканием, налагаемым на возницу за взятых без разрешения попутчиков. В королевских караванах с эти строго. Вортон Шанс снова скривился, искоса наблюдая за молоденькой девицей. Та отстала от спутника, глянула на мерно взмахивающего хлыстом мужчину и снова задремала.

И грезилось ей недавнее прошлое.

Ночь, прикрытая пологом мелкой туманной мороси.

Потрескивание, когда на стеклянные колпаки высоких фонарей одна за другой ложатся капельки влаги. Пляшущие огоньки очерчивают круг теплого золотистого света на мощеной брусчатке, за его границей мрачными темными громадами высятся облезлые кирпичные стены заброшенных домов, почти смыкающиеся над головами пробирающихся по узкому переходу людей.

Вынырнув из переулка, двое сразу вступили в круг. Третья застыла у стены.

Огоньки разом вздрогнули, колыхнулись. Тени заплясали, причудливо ломаясь и складываясь в резкую, неправильную черно-желтую мозаику. Когда к пляшущим от легкого сквозняка огням присоединились и закружились еще две фигуры, от мельтешения света и тьмы зарябило в глазах. И четкий узор размазался, сливаясь в единый водоворот, в котором было уже не разобрать, что происходит.

Движение в круге на миг замерло, распавшись на резкие отчетливые силуэты. Заиграли белым золотом волосы, рассыпавшиеся по плечам Лесного, припавшего к земле, словно хищник. Блеснуло серебро клинка в руках Степного. И вновь закружился вихрь теней, колодец двора наполнили звуки. Шаги, звон клинков, тяжелое дыхание, хлесткие удары сталкивающихся рук, хлюпанье грязи, когда кто-то неудачно упав, проехался спиной по луже.

И снова все замерло, только щерились беззубо черно-синие узкие провалы окон, масляно поблескивая остатками стекол. Будто облитая жидкой мерцающей серебристой чернью фигура выпрямилась. И шагнула за пределы круга, мимо стремительно гаснущих фонарей.

Там, в темноте и осела бесформенной кучей, вроде той, что осталась в желтом тускнеющем круге, медленно пожираемая щупальцами подкрадывающегося исподтишка серебрящегося тумана. Его влажные клубы наползали на брусчатку из щелей фундаментов, медленно вытекали из окон подвалов, растекались озерками вокруг замерших людей.

Тишину нарушило щелканье огнива. Маленький фиолетовый огонек затрепетал в ладонях тонкой фигурки, отделившейся от стены. Шаг, другой, и она опускается в туман, как в воду, становясь на колени у того, кто победил. В свете лампады люди кажутся призраками, кожа будто прозрачная, под ней можно разглядеть каждую венку, одежда словно серый саван, расшитый погребальным узором, трепещет от каждого движения, дыхание срывается с губ едва заметным облачком. Оно, на миг ловя отсвет огня, озаряло сияющим лиловым нимбом отстраненные спокойные, будто выточенные изо льда усталые лица.

Двое, обнявшись, поднялись с земли и тихо исчезли среди темных проулков, оставляя жертву круга городу.

Очнулась Шиэль от резкого тычка в бок.

— Третья застава! Слезайте, — равнодушно бросил возница.

И Вольные соскочили прямо на ходу, без сожалений распрощавшись с караваном, и двумя призраками скрылись в сумеречной, расчерченной лиловыми тенями роще. Оттуда проследили, как фургоны, не замедляя равномерного движения, скрылись за высокой, в два роста, оградой из светлого дерева, перегораживающей утоптанный тракт, словно хребтом какого-то древнего чудовища. Острые колья вырастали из земли в окружении низкорослого подлеска, жидкий кустарник не давал укрытия, сквозь редкую вязь темно-пурпурных побегов просвечивала устланная прелой листвой земля. С наблюдательной вышки окрестности виднелись как на ладони, потому незваные пассажиры покинули караван за две сотни шагов до ворот, на повороте, прикрывшись рядом высоких темно-синих елей.

Шиэль пришлось самой позаботиться о костре, немудреном ужине и спальном месте. А Лесной сидел, кутаясь в плащ и ежась, когда легкий холодный ветерок, загуляв меж деревьев, закружился рядом, пробираясь под одежду.

Вздохнув, он протянул руки к стреляющему разноцветными искрами костру. По еловым хворостинам плясали сизо-алые огоньки, тонкая струйка дыма поднималась вверх, смешиваясь с паром от подвешенного на рогульку котелка. Оса, озабоченно изучив Лесного, присела рядом. Зачерпнув мятой кружкой ароматное варево, предложила усталому спутнику. Тот, откинув капюшон, аккуратно глотнул, сплюнул травинку заварки. Лицо его чуть расслабилось, в светлых раскосых глазах заиграло веселье.

— Подлизываешься?

— Ну... — девушка улыбнулась, одергивая рукава, — интересно...

Лесной, Клинок, Вольный, безжалостный убийца, тонко улыбнулся. Заглянул в темные глаза девушки, легонько дернул за выбившуюся прядь, любуясь лицом, на котором огонь рисует золотистые узоры. Лицо изящное, типичное для Горных, широкоскулое, сужающееся к подбородку отчетливым треугольником. Глаза темные, почти черные, но это скорее густая ночная синь, изредка взблескивающая звездным серебром.

Прикусив губу, она терпеливо ждала.

И спустя пару ударов сердца Вольного наемника сменяет учитель, мастер Слушающий небо. В расслабленном лице не остается ни единой тени угрозы, только усталость и капелька боли. Он кивком разрешил Осе заняться повязкой. Пока она аккуратно снимала с напряженного тела серые мягкие полосы, сматывая в аккуратные валики, Лесной сидел, прикрыв глаза.

Потом откинулся на землю, на подстеленный плащ, поймал тонкие руки девушки, нервно порхающие над ним, и прижал к груди. Под треск костра и шелест ветра заговорил:

— Неестественная и чуждая способность творить магию была привнесена в наш мир извне, так говорят легенды. Способность разрушать реальность, ломать ее структуру, а потом отбирать и направлять силу, полученную от этого действа на собственные нужды — вот что это такое. Целитель делает все иначе. Легко и просто...

Ровный, спокойный тон, четкие слова, сливающиеся в почти песню. Это завораживало. Рука Осы непроизвольно начала двигаться, поглаживая мягкую ткань.

— Как целитель, бард и другие мастера взаимодействует с окружением? Гармонично. Не нарушая целостности мира.

— А, да... Целитель, бард — редко переворачиваемые гадальные фишки, а кто еще? — задумчиво спросила Шиэль, поднимая лицо к медленно очищающемуся от облаков небу. Там мерцали звезды колючими белыми иглами.

— Укройся, — девушка послушно закуталась в плащ с меховой оторочкой. — Мастер оружия, Слушающий небо, Читающий знаки, Учитель, Ищущий знаний... Фишки делятся на Созидающие новое, Исправляющие старое и Разрушающие. Это более чем условно, но подумай, кто ты, как целитель?

— Исправляющая, — пробормотала девушка. Оторвалась от разглядывая неба и подбросила хворосту. Вверх с яростным треском вознесся целый сноп оранжево-алых искр. Лесной прикрыл глаза, дыша медленно, размеренно.

— Именно. И для начала тебе придется научиться чувствовать неладное. Давай, прикрой глаза... Я послужу неплохим пособием. Прислушайся, но не к шелесту ветра, треску костра и далекому вою. К своему дыханию, к биению сердца, к току крови в сосудах...

Тихий, вкрадчивый голос Лесного убаюкивал. Девушка прикрыла потяжелевшие веки, расслабленные ладони замерли на груди учителя. Дыхание легким облачком поднималось вверх, в холодную ночную черноту. Сознание наполнилось новыми ощущениями. Наполненность, чуткая настороженность, позволяющие отрешиться от окружающего мира. Уловить теплый солнечный комок в груди, пульсирующий в ритме ее дыхания.

— Потом... чувствуешь это, да? Да, правильно, — Вален едва слышно довольно фыркнул, заметив, что кожа девушки начала наливаться слабым белым сиянием. — Продолжай вслушиваться. А теперь расширяй...

Девушка плавно выдохнула, потом резко вздрогнула, распахнув глаза. С пальцев ее сорвалась пара белых искорок. Покружив в воздухе, они плавно опустились на грудь Лесному и стремительно впитались. Сияние, окружавшее Осу, потухло. И она бессильно осела на землю, шепча:

— Ну как, получилось? Это было больно... Будто резануло что-то в груди...

— Все верно, — повернувшись и погладив девушку по голове, заметил Клинок. Ему явно стало лучше, исчезла напряженность из мышц, болезненно бледная кожа чуть порозовела, пропали синеватые круги под глазами. — Целитель должен знать, что лечить, а потому основа всего для мастера — со-чувствие. Молодец, у тебя с первого раза получилось... И да, первый всегда тяжело, дальше будет легче.

Шиэль душераздирающе зевнула, пристраиваясь под теплый бок Лесного.

— А вором быть проще, — накинув на обоих теплый плащ, пробормотала она. На губах расцвела неуверенная улыбка.

— Не сомневаюсь. Спи... мастер целитель.

Ночь укрыла путником звездным покрывалом.

Картина шестая. Застава.

Сумерки.

Последние прозрачные и ясные сумерки перед долгим холодным сезоном.

Еще не лег на землю снег, но обочины дороги уже покрылись тончайшим слоем серебра, жухлые светло-коричневые травинки едва перестали сиять рубинами в гранях мельчайших кристалликов льда. Но белесое ясное небо и редкие облака еще подсвечены багрянцем спрятавшегося за холмами солнца.

Макушки темно-зеленых елей, выстроившихся в отдалении, едва заметно покачиваются, рисуя четкий, острый узор, уходящий к горизонту. Широкая утоптанная дорога тянулась между невысоких холмов, поросших невысокими кустами, земля под которыми устлана пестрым оранжево-алым ковром, а на тонких ветвях остались только редкие темно-фиолетовые ягоды. Кожица лопалась, и кисло-сладкая мякоть истекала приторно-кислым, вяжущим соком, оставляющим липкие пурпурные капельки на опавшей листве.

Холод медленно наступал на уголок мира, где встречались Степь, Лес и Горы, волну за волной выпуская из запасников сезонный ледяной воздух, который пробирался в горло, оседал ледяным комом в груди, не смотря на теплые меховые одеяния, превращающие путников в неуклюжих бурых медведей. Практичные в движении тонкие плащи и камзолы давно уже сменились на пошитые с запасом свободные дохи, волосы прикрыли капюшоны, а кожаные рукавицы — ловкие пальцы мечника и тонкие пальчики воровки. В тишине, нарушаемой лишь хрустом земли под подошвами, белесые полупрозрачные клубки дыхания медленно поднимались все выше и выше молочным туманом и рассыпались тончайшим жемчужным кружевом, которое, казалось, вот-вот застынет хрупким серебряным витражным узором.

Еще один поворот, и среди холмов, с каждой пройденной сотней шагов становящихся все выше, вздымается мощный частокол дежурной крепости. Заостренные колья из золотистой лиственницы перекрывают дорогу, прорезавшую холмы, от склона до склона. Теплый узор на натертой чем-то древесине будто сияет, собирая в себе остатки света от стремительно исчезающего солнца. Мягкие округлые линии и кольца, чередование светло-бежевого, прозрачно-желтого и густого карамельно-молочного напоминали наполненные живым светом камни, даруемые морем.

За этими радующими взор вратами начинался совсем другой мир, куда и ступили последние в этом сезоне путники.

В небольшой уютной комнатке, у полыхающего в открытом камине огня так приятно было скинуть толстое зимнее одеяние и усесться на пол, протягивая заледеневшие ладони к алым, завораживающе колеблющимся на темно-красных углях языкам пламени.

— Ты уверен? — обернулась Оса к Лесному, аккуратно расправляющему свой плащ на специальных распорках.

— В чем?

— Что стоит здесь зимовать? И что мы сможем здесь зазимовать? — в голосе юной темноглазой Степной слышалось вполне обоснованное сомнение в их способности переносить настоящий зимний холод. — Мне так хотелось тепла.

— Угловая застава лучшее место для того, кому стоит переждать волну сплетен и войну Гильдий, незаметное, маленькое, но бойкое, на стыке трактов Степи, Леса и Предгорий.

Вален Клинок, оставшись присел рядом с огнем, откинув длинную косу, взял в руки ладони юной ученицы и начал осторожно растирать тонкую кожу пальцев.

— Помни, ты целитель, посмотри и прислушайся, к миру, к себе, к току крови, к стуку сердца. Ощути, как теплая волна поднимается из глубины, окутывая тело словно в теплую, мягкую пуховую ткань.

Под тихий речитатив под пальцами Осы разлилось едва заметное белое сияние, растеклось по коже, усиками осторожно перебралось на руки Валена и истаяло на третьем вдохе.

Оса улыбнулась и подняла руки к лицу:

— Получается!

— О да, ты сильна и талантлива, — Степной поднялся сам и поднял девушку на ноги, — но молода. Тебе еще расти и расти, и восстанавливаться. Пойдем вниз, я видел на здешней кухне отличные окорока.

— А тебе, — Оса лукаво усмехнулась, — нужно исцеляться! Еще не совсем зажила твоя рана.

Девушка осторожно коснулась груди учителя, где под рубашкой из небеленого полотна еще была наложена повязка.

Они вышли. За закрытой дверью осталась маленькая комнатка с гудящим от жара камином, с узким окном, заложенным толстой деревянной ставней, которую кто-то из прежних постояльцев использовал в качестве мишени. Два лежака из грубо обработанного светлого дерева, скатанные в большие рулоны соломенные матрасы, одуряюще пахнущие какими-то травами, тяжеленный сундук, сейчас полный вещей и запертый на замок — вот и вся обстановка. Переночевать пару — тройку дней, пожалуй, достаточно, но провести всю зиму? Конечно же, нужно что-то более удобное.

Вот как комнаты ниже, сейчас занятые, или дома, построенные внутри и вокруг самой заставы. Сама застава небольшой крепостью из светлого прочного дерева возвышалась на самом высоком холме в округе. По углам огороженного частоколом прямоугольника были выстроены дозорные башенки с помостами, внутри прятались склады, гарнизонные бараки, конюшни, да несколько жилых домиков. Вокруг же за много лет собралась большая деревня. Огороды и стада, чтобы кормить солдат свежатинкой, избы тех, кто вскапывает, сеет, собирает, пасет и заготавливает. Трактир и гостевой дом, почти-терем в лесном стиле местного старосты и бордель с веселыми полногрудыми пестро разодетыми девицами.

Глухой ночью в трактире царила тишина. Масляные фонари еле теплились, практически не разгоняя бархатную темноту, мягким плащом прикрывающую крутую лестницу с мощными перилами, пустой зал со сдвинутыми ко стенам столами и скамьями. В широкой кованой жаровне из задымленной, поблескивающей бронзы у прохода на кухню и в кладовую, едва заметно мерцали уголья, присыпанные белыми хлопьями пепла.

У сквозящего входа мерно похрапывал, рассевшийся и прислонившийся к стене седой длинноусый сторож в плотном волчьем тулупе.

Вален легко приоткрыл тяжелую деревянную дверь, ведущую во внутренние помещение трактира. Оса проскользнула внутрь, вслепую, ведя рукой по стене, покружила по помещению, нащупывая то столы, по посуду, то бутыли с маслом и дорогими ароматными специями. Пахло готовой едой и свежей выпечкой. Над котлами, намертво заклиненными в каменной плите, пучком висели колбасы. Тонким ножичком Оса срезала пару, да прихватила с одного из подносов накрытый легким тканевым, на ощупь льняным, полотенцем, хлеб.

Звякнула мелкой монеткой о поднос и выскользнула наружу.

В уютном сумраке, сидя на угловой скамье, в тишине разделив запоздалый ужин, хорошо думалось, без слов, в унисон.

О том, как именно пережить зиму, как искать того, кто почти спровоцировал войну Гильдий, заказав всего один амулет. Не верилось, что удастся его найти. Смерть мага оборвала ниточку. Как и для чего этот некто собирался использовать амулет.

А таких, как вспомнил Вален, было несколько. По числу ярчайших звезд в главном созвездии степного неба, Опоясывающей — ровно семь. По число врат, которые можно было ими закрыть, или открыть, значительно больше. Врат, ведущих в иные миры и пока надежно запертых.

Пожалуй, нужно связаться с Гильдией и уточнить, не знают ли они, где хранятся остальные медальоны, не поступало ли нах заказов, столь же странных, как доставшийся Осе.

Но первейшее, что стоит сделать с утра, это найти местечко для зимовки.

Картина седьмая. Наемники.

Рассвет.

Холодный свет восходящего солнца бледным рубиновым отблеском ложится на лезвия клинков, со свистом вспарывающих воздух. Тонкий лучик неторопливо вырисовывает тонкие линии морозного узора, расцветающего на оконном стекле, сбегает на стену, потом на сизый утоптанный грунт, расцвечивая последние травяные ниточки. Солнечный зайчик игриво танцует под звуки шагов и запутывается в ногах стремительно перемещающегося по двору мужчины.

Тот движется, легко вытанцовывая в незримом круге и выписывая клинками воздушные узоры, которые в любой миг могут стать безжалостными смертоносными выпадами, превратиться в простой и эффективный, безжалостный и беспощадный ритм, когда оружием может стать и хлещущий по лицу длинный светлый хвост, увешанные легкими отточенными бляшками хлястики кожаной куртки или тяжелая черненая пряжка ремня.

А над заставой раскинулось бесконечное безоблачное небо. Темное и бархатное, оно, затаив дыхание, наблюдает за пляской. Смотрит на танец с клинками и юная дева, что сидит на окне, закутавшись в меховое одеяние, щурит глаза и сонно улыбается разгорающемуся дню. Для нее мир рисует привычную, но незнакомую картину.

Глубокая синь медленно отступает с одного края неба, позволяя вступить в права нежному, словно листья розы, рассвету. Солнце бледным белесым с тонкой позолотой диском едва-едва поднялось над горизонтом, прогоняя бархатный сумрак со стен заставы, играя на золотистых крышах наблюдательных башен и домов, улочках, перекопанных огородах, заросших склонах холмов и перелесках.

Кое-где между домов еще прячутся тени, но они быстро растворяются в шуме просыпающегося городища, в звяканье уздечек и топоте копыт, пыхтении мальчишки, который тащит на кухню таверну большую бадью с водой и замирает у калитки, завороженный зрелищем.

Светловолосый мечник, из Лесных, протягивает руку сидящей на окне юной деве из Горного рода, приказывая присоединиться к танцу. Та, скидывая меха, легко соскальзывает вниз, в ее руках возникают короткие кинжалы. Она легкая и быстрая, но все же почему-то неуклюже путается в юбке, миг спустя пестрой цветочной волной ложащейся на землю. И танец становится парным, пусть даже еще далеко не равным.

Кроме мальчишки, едва не уронившего кадку с водой при виде блистающего поющего хвалу новому дню металла, за утренним, разгоняющим кровь уроком, из-за ограды наблюдал и еще один человек. Смуглый черноволосый Степной в серой практичной форме с эмблемой-колоском ковыля на рукаве.

Он неторопливо прошел по прямой широкой улице, мимо таверны, двух рядов пестрых деревянных домишек, до тесаных ворот крепости, проскользнув через неприметную калитку и прошествовал в главное здание, спокойно кивая всем встреченным стражникам, каждый из которых не забывал вытянуться во фрунт, замечая посетителя.

На столе дымилась большая миска, полная аппетитно выглядящего варева. В густой белой подливке плавали кусочки каких-то оранжевых овощей, при помешивании то всплывали, то тонули большие оранжевые кружки репы. Тонкие зеленые веточки ароматных трав и крупные горошины перца кружились в воронке, оставляемой ложкой.

В дымке мешается аромат трав, молока, острого перца и мяса, хотя самого мяса и было в миске всего пара тощих крыльев. Ломоть свежевыпеченного, с ноздреватой мякотью и хрусткой темно-золотистой корочкой хлеба, добавлял к витающим запахам одуряющий сытный аромат.

Помешав коркой варево и подцепив еще один странный оранжевый овощ, Оса откусила кусочек и принялась сосредоточенно жевать, оценивая незнакомый вкус.

— И все же, зачем мне все это? С кинжалами я не так уж плохо управляюсь, — она задумчиво макнула корку в подливу и, сдвинув брови, снова принялась жевать. — Но меч, лук, копье?

Морщась, Оса пыталась понять, нравится ли ей местная еда или нет. Что делать, настолько простонародная пища была ей незнакома, и вызывала законные опасения в съедобности и способности поддержать телесные силы.

— Поверь, пригодится, и, даже если тебе не выпала при гадании руна воина, ты сможешь достичь многого и без призвания.

Вален Клинок сидел, откинувшись на шершавую стену и медленно перебирал светлые пряди в растрепанной косе. Упомянутые клинки стояли рядом, под рукой, а сам он внимательно осматривал заполняющийся народом зал. Тихий гул голосов, шорох одежды и звяканье посуды в деревянных стенах не гулял, а как будто впитывался в толстые бревна, создавая иллюзию уединения, если прикрыть глаза.

— Но у меня нет бесконечных лет на учение и совершенствование навыков.

Оса привалилась к теплому боку своего спутника, подобрала ноги и откусила еще один кусочек хлеба. Одобрительно вздернула брови. Все же съедобно.

— Тебе хватит времени, — Лесной улыбнулся, дернув девушку за темный завиток, упавший на висок, — ты будешь бардом, целительница, ты уже вор, признанный Гильдией, ты быстро учишься, над чем стоит подумать отдельно. Тебя признала печать Хранителя. Тебя буквально зовет и жаждет мир. Я слышу.

Вален коснулся хрупкого на вид запястья, обтянутого тонкой сизой тканью. Едва заметно кивнул, приказывая сосредоточиться.

— Мир ожидают потрясения.

Оса вздохнула, расправляя ладони и соединяя кончики пальцев, скрыв их под столом. По коже потекло едва заметное сияние, прозрачным жемчужным перламутром стекая на подставленные горстью руки Валена.

— О, да. А нас ожидает сложная зима. И тише, не торопись, мир отвечает тебе, не спорь, принимай то, что он тебе дает. Слушай его. Ты не маг.

Оса прикрыла глаза, прислушиваясь к шепоту Лесного, к голосу мира. Вален наклонился к ней, почти касаясь губами макушки, накрыл светящие руки полой плаща.

— Как странно, — отстраненно сказала девушка, — я прошу, я отдаю и беру. Мир любит жизнь. И здесь, в округе, так странно, так тихо, все засыпает. Деревья, звери. Кажется, могу, если захочу, почуять даже мелкую полевку, что обчистила амбар и залегла в нору.

Девушка чувствовала, как расширяется ажурная сеть, растекаясь из-под ног по холодным, застывшим венам земли, выискивает боль и печаль, что клубятся незримыми облаками под осенним небом. Боль медленно рассеивалась, но печаль неспешно погружала мир в сон. Дело шло к зиме.

— Зима, — фыркнул в темные волосы Вален. — Пора сна и отдыха.

— Не для нас, — сожалеюще проговорила девушка.

— Верно, — чуть кивнул Лесной, — а потому посмотри сейчас в зал. Как ты думаешь, что сейчас здесь начнется?

Оса обратила взор вовне.

В полупустой уже таверне разгорался спор.

Троица в серой форме, стояла в круге людей, словно в ловушке. Высокий мужчина в роскошной рыжей шубе что-то тихо выговаривал первому из тройки, очень медленно поглаживающему рукоять короткого клинка. Темная кожаная перевязь блестела, словно намасленная, пара нашитых бляшек сияли серебром. Двое его спутников стояли чуть позади, прикрывая спину. Один, похожий на гибкий и прочный кавалерийский хлыст, внимательно рыскал взглядом по лицам окружавших их наемников. Второй казался натянутой струной, готовой порваться в любой момент и взорваться движением, рассекая доспехи, плоть и кости.

А у наемников доспехи были. Под практичным туниками легко можно было рассмотреть тонкие, дорогие кольчуги, поверх запястий красовались кованые наручи, да и перевязи были увешаны метательными клинками.

Обряженный в шубу гость продолжал возмущаться, все резче и резче становились слова и движения, все громче — голос. Собеседник его наоборот, становился все спокойнее и спокойнее, кажется, обращаясь в вековой каменный дуб. Рыжая шуба мягкой волной полетела на пол, под нею оказался дорогой, роскошный камзол. На груди мужчины, на темно-синей мерцающей ткани лежало роскошное наборное ожерелье, багровый кабошон в широкой плетеной оправе покачнулся, в его глубине замерцали завораживающие золотистые искры.

Рисковый купец одной из больших Торговых Гильдий Степича, что предпочитают водить караваны, полные дорогих шелков и драгоценных кабошонов в сопровождении циничных и безжалостных наймитов, при случае способных перехватить караван соперника. Почему он так злится?

— О чем они спорят? — тихо прошептал Вален, склоняясь к изящному уху.

— Я не слышу.

— Отчего бы не прочитать по губам?

— Хм, — Оса вздернула бровь.

— Рискнул бы вор вытащить из перевязи наемника один из ножей? Тогда бы он смог прочитать речь обоих.

— О, — девушка округлила глаза.

И словно растворилась в свете, тихо льющемся из окон. Пестрый промельк у дверей, где настороженно наблюдает за ссорой то ли хозяин, то ли вышибала таверны, тень, скользнувшая мимо противоположного окна, откуда струится тусклый утренний свет. Промельк у кухонной двери и ступеней, ведущих наверх.

Мир, сам мир скрывает будущего барда, который просто попросил об услуге. Взгляд скользит, не позволяя сосредоточиться на тонкой фигурке, замершей за спинами наемников. Шелест юбок скрывается за звоном оружия и голосами спорщиков, все внимание ярким, пульсирующим пятном ярости сосредоточено в центре зала.

И пару мгновений спустя на стол ложится пара тонких серебристых стилетов, тонкая фигурка приникает к боку Лесного, а тихий шепот льется в уши, неся новости.

— Комендант получил тревожные вести со степным ястребом, и волей Степи реквизировал груз, что вез купец. Оружие. По минимальной цене. И перекупил наемную охрану согласно Слову их гильдии.

Тонкая, как нож, улыбка легла на губы Клинка.

Картина восьмая. Учитель.

Тепло.

За дверью, приветливо распахнувшейся перед гостями, царило тепло и неумолчный гул живого. Если шагнуть из вечернего, осыпающегося серебряными искрами звезд, холодного и унылого зимнего сумрака в двери казармы, первое, что встретит путника — это тепло. И аромат смолистого тлеющего угля, медленно прогорающего в двух жаровнях у входа.

Весь первый этаж занят жилыми помещениями, в стенах длинного сумрачного коридора с лестницами на обоих концах, врезаны несколько дверей из темного дерева. По устланному потертыми досками полу тянулись ряды следов от форменных сапог, щербатые доски и косяки рассказывали долгую историю о спорах и летающих кинжалах, мечах и даже парочке моргенштернов. Тихий гул в помещении складывается из десятков разговоров, перетекающих из комнаты в комнату как брага по сообщающимся сосудам самогонного аппарата. Где-то бряцало оружие, мерно шваркало по стали точило. Дробный перестук по потолку намекал, что и на втором этаже происходит что-то интересное.

Тепло расползалось под стропилами пушистой перьевой периной, легким сизым дымком вилось вверх над ступенями, словно путеводная нить, раскрывающая дорогу в большой тренировочный зал. Часть помещения, отгороженная толстой стеной из тесаного бруса, была увешана и уставлена тренировочным оружием. Затупленные лезвия тускло переливались в свете прикрытых колпаками фонарей. Стойки и скамьи были завалены обмундированием.

Сквозь щели в плотно прикрытых ставнях пробивались узкие лучики света, разрезая помещение на равные квадраты. Мелкая пыль медленно танцевала в полупрозрачном флере.

Дальше, за стеной, под звон сталкивающихся клинков и топот сапог, на помосте, прилепившемся к стене, словно гнездо ласточки, разговаривали двое. Третий, точнее третья, с увлечением наблюдала за спаррингами между десятком степных стражей. Четкие, мерные движения завораживали своей плавнойритмичной повторяемостью.

Грузный седой Степной в небрежно накинутом на широкие плечи камзоле, чуть склонив голову, спросил тихо, но перекрывая гулкие удары тренировочных клинков:

— И все же, почему ты предлагаешь открытый найм нам, великий и ужасный Клинок?

Лесной безмятежно улыбнулся, сдвигаясь в луче солнца, падающем из узкой вертикальной бойницы.

— Так ли это важно? Но скажу — мы собираемся здесь зимовать. Приятное тихое место, удачная крепостица, хорошие, интересные люди, новый ученик. Но этого мало, скука, — Вален покачал головой, — может убивать не хуже клинка. Дело, что не даст закиснуть, как неудачная брага, необходимо любому. Ну и отчего не помочь хорошим людям?

— И денег лишних не бывает, да. Наемник, нэ? Только вот тех денег за найм по воле Степи не особо много будет. Но и правда, у тебя уже есть — ученик, настоящий, — комендант кивнул на Осу, с интересом нависающую над щербатыми перилами.

— Это несколько другое, ведь мы связаны Словом, — Вален задумчиво заплел между пальцами кончик длинной косы. — Ее учить надо иному...

— И не на солдата, и не на воина, Клинок? — кривая скупая усмешка искривила смуглое лицо Мастера, отвечающего за тренировку гарнизона крепости. — Чему же наемник может научить девицу.

— Учитель, — твердо поправил Вален. — И да, позором бы было тратить талант с пустых гадальных фишек на клинки. Хотя и этому стоит поучить сию юную девицу. Неприятности и проблемы ее просто-таки очень любят. Пожалуй, короткий кинжал и легкий стилет станут для нее неплохим аргументом в борьбе с ним.

Степной и Лесной искоса посматривали друг на друга, оценивая собеседника.

— Так чему же ты, мастер, будешь ее учить? С ее пустыми-то фишками?

— Возможности мира бесконечны и неограниченны. Почему бы и не целительству?

— Хм. Есть ли уже успехи?

— Крови Оса не боится, мастер Тинг, — скупо усмехнулся Вален.

Оса тем временем практически свесилась вниз, выкрикивая что-то восторженно-возмущенное, мешая наречия. Вален сделал широкий шаг и успел поймать ее за пояс жилета, прежде чем девушка, перевесившись, свалилась вниз, на пол тренировочного зал.

Оса извернулась, вывернулась, фыркнула, и выкрикнула:

— Даже я, о криворукие, лучше с мечами обращаюсь, даром что ни одного в руках не держала! — и снова свесилась с перил.

Между мужчинам, отступившими назад, к стене, продолжился неспешный разговор.

— На какой срок планируете заключить контракт?

— До середины лета, не меньше. Думаю, на боевое слаживание новичков найдется время.

— Да, наемники эти новые не слишком гармонично вписались в отряд.

— Это поправимо, — между пальцев Валена мелькнула бляшка простого темно-серого медальона.

Мастер Тинг кивнул, узнав медальон одной из теневых гильдий. Чего-то подобного он и ожидал.

— Так все же, почему здесь и сейчас.

— Это место — тихая, удачно расположенная заводь, — практически не двигая губами, ответил Вален, — не близко, не далеко. Грядет буря, и мы думаем переждать хотя бы первую волну здесь, не будучи отрезанными от информации.

— Все так серьезно?

— Гильдии обеспокоены, светлые спешно формируют или увеличивают охрану. Волнуется Степич. И ваши командиры. Не так ли? Иначе кто бы рисковал нанимать именем Степи.

— Но все же, зачем учить кого-то, кто, пожалуй, и не оценит?

Мастер Тинг посмотрел в зал, где в перекрещивающихся солнечных лучах, создающих на потертом полу и струганых стенах узор из неровных, скошенных на бок квадратов, разгоняя сумрак и струйки сизого дыма, поднимающегося от греющихся жаровен.

— Я долго живу. И ценю свою жизнь. Однако и чужие — тоже. И знаю, что порой помощь нужна не золотом, но делом и словом. К тому же, отчего бы и вам, Степным, не оценить ее не в монетах и слитках, а словах и мыслях? Это, пожалуй, ценнее. Ну и... — Вален покачал головой, подходя к перилам и снова оттаскивая Осу от края, — мне кажется, великий шторм приближается. И я хочу, чтобы как можно больше людей его пережили. Иначе жить станет совсем скучно.

Не бой, но тренировка. Легкий, танцующий шаг, плавные движения. Ни одного лишнего, гармонично, скупо и четко. Кончики мечей синхронно рисуют простые узоры. И кажется, совсем не сложно сломать этот ритм, этот узор, не выходящий за границу очерченного солнцем квадрата, в котором танцуют пылинки.

Но это ошибка. И раз за разом боевые клинки пытаются сломать такой простой, примитивный узор, нарушить ритм движения, то проскальзывая, как шелковая змея, то неотвратимо падая сверху. То один, то другой пробовали защиту, пуская солнечные зайчики по сумрачному, дымному залу.

Миг, другой, тягучая минута.

Под звон металла рождался водоворот металла, все более злой, разочарованный и стремительный от того, что не получается сточить гранитный, блистающий кристаллами слюды камень, замерший в ограде из солнечных лучей.

Звон ударов, мельтешение теней, танец сумрачных фигур все быстрее и быстрее теряющих терпение, объединенных единой целью — достать, поразить, поймать, сломать спокойствие того, кого ни единое лезвие не смогло коснуться. И в миг, когда тени, наконец, объединились, синхронизируясь, нанося один, последний удар в надежде поразить цель, они поймали лишь пустоту. И разочарованно распались на растерянные, унылые осколки.

— Неплохо, — тихий голос Учителя шелестящей волной пронесся по залу, прогоняя усталость сражавшихся, — но есть над чем поработать. Следующая четверка.

И кончик серебряного клинка требовательно наклонился к полу, приглашая в квадрат из солнечных лучей новые тени.

Картина девятая. Зима приближается.

Ястреб парил в холодной, прозрачной вышине. Над ним, раскинувшим пестрые крылья, тянулись полупрозрачные белые облака, формой повторяющие узор на длинных перьях хищной птицы. Холод приближающегося голодного сезона и слепящее солнце не беспокоили целеустремленного охотника. Он был сыт и у него была цель.

Внизу раскинулся мир, полный ярких красок, запахов и звуков. Ястреб, взлетевший с руки стоявшего на одной из высоких каменных башен человека, искал среди темных пятен лесов, золотисто-серых полей, извивающихся между черных скал сапфировых ожерелий рек маленький, затерянный на стыке гор и степи форпост.

Следуя приказу, сокол миновал кажущиеся с высоты игрушечными дома с красно-коричневыми черепичными крышами. Под рябыми крыльями промелькнуло сплетение одной из бесконечных дорог, рыжим платком легли тусклые золотистые полосы степи, вторгающейся в темный, лишенный яркой зелени засыпающий лес, плавно переходящий в вечно-лиственную вотчину долгожителей. Остроглазый охотник заложил круг над вздымающимися вверх пиками, не долетая до самых острых и высоких, покрытых ослепительно-синими льдами и устремился вниз, почуяв посреди плавно растущих холмов адресата.

С клекотом рухнул к цели, проскользнул между деревянных башенок, задевая маховыми перьями стены, мелькнул между яростно отмахнувшихся чужих рук и вцепился когтями в протянутое предплечье. На миг замер, позволяя отцепить тубу с посланием и, подброшенный в воздух, снова устремился вверх. Его ждало небо, прозрачная, холодная и свободная вотчина пернатого хищника, его исконное владение.

В черной прокаленной трехногой жаровне, тихо потрескивая, тлели присыпанные золой угли. Алые отблески танцевали на бревенчатом потолке, пара свечей в витом деревянном подсвечнике разгоняла темноту в углу, где громоздились вещевые сундуки. Резкие тени, протянувшиеся от стены к стене делили комнату на части, превращая пустое, необжитое пространство в лабиринт.

У порога на оружейной стойке умостились серебристые клинки, их хозяин задумчиво вертел в руках длинный узкий лист пергамента, расположившись на одном из сундуков. Ученица, свернувшись клубком, дремала на скамье под медового цвета шкурой. Мягкая шерсть неведомого зверя, пожертвовавшего ее, согревала и спасала от сквозняков, тянущихся от прикрытого ставнями окна, погружая в легкую дрему.

За окном расположенной в одной из сторожевых башен комнаты царила ночь. Тишина темно-синим саваном, расшитым звездами, лежала на земле, покрытой тонкой серебристой корочкой льда.

— Знаешь ли ты, что всего Печатей Хранителя осталось не более семи?

Вален осторожно нарушил установившуюся тишину. Оса, встрепенувшись, выбралась из-под шкуры, сонно моргнула.

— Это хорошо или плохо? — ученица села, прислонившись спиной к шершавой стене.

— Это сложно, — Лесной присел за стол рядом, раскатал пергамент и придавил его полосатым камнем, подобранным еще днем во дворе крепостицы.

Девушка вытащила из-за шиворота медальон, посмотрела на узорчатую золотую поверхность с мелкими рубиновыми слезами.

— Для чего вообще предназначены эти Печати?

— Они, — Вален откинулся на стуле, потянулся, — служат запорами для порталов.

— Порталов куда?

Лесной задумчиво посмотрел в стену, прикрыл глаза.

— Твои вопросы... Разве в родах Степи и Гор не сохранилось ни одной легенды о Вьюге, и о том, куда делась магия?

— Ни разу не слышала. Полагаю, хорошо быть Лесным-долгожителем.

— Не всегда. Тебе, возможно, также грозит эта печальная участь.

— Долгожительство? Почему? И почему печальная? — Шиэль удивленно расширила глаза.

-Ты целитель, ну, будешь им, здоровье и долгая жизнь обладателя такого таланта входят в обязательный список умений. Мир, наконец, получил своего наместника, неужели он так просто отпустит его? А на счет печальности участи, позже поймешь. Давай пока о порталах?

— Хорошо, хорошо, порталы? — Оса уловила в голосе учителя странную смесь застарелого горя и недовольства темой и согласно кивнула.

— Порталы... история это долгая. И неприятная. Та-ак. До Вьюги, почти сожравшей мир и заморозившей его на несколько сезонов, магия не была тем, чем является сейчас, знаешь? Это было искусство сродни прочим призваниям, даваемым Ритуалом. Вот только многие из магов искали силы ради силы. Впрочем, не было в этом особой беды, так делали многие. Правители, воины, целители, барды, воры. Такова людская природа.

Вален щелкнул подавшуюся вперед девушку по носу.

— Ты жил тогда?

— Нет, конечно. Отец моего отца пережил Вьюгу. Так вот. Людская природа послужила причиной Вьюги. В наших, Лесных хрониках пишут о конфликте правителей Степи. Кровная месть, нарушенное Слово, вырезанные почти до основания династии.

— Ну, это в общем-то, не ново, да?

Вален пересел на скамью. Нахмурился, подумав, что нужно что-то помягче. И потеплее. Жаровни, мерцающей краснеющими углями, явно недостаточно.

— Не ново. Но оставшиеся в живых правители решили использовать магию и магов. И попался одному из них подлинный талант, да и второй был не хуже, даже еще хитрее. Сейчас уже никто не скажет, что произошло, но маги столкнулись между собой лично, и один из них использовал силу, вытягивая из ткани мира. Ранее этого никто не мог сделать, а этот маг создал нечто вроде пиявки, только сосущей кровь у человека, а у мира. Ты видела ее да?

— Ага, — кивнула Шиэль серьезно. Она помнила недавнюю схватку с магом. И ритуальный узор, и противное склизкое ощущение под пальцами, когда касалась мертвого тела.

— Представь, сколько это силы. Второй, поняв, что проигрывает, открыл ближайший портал и черпанул силы оттуда. Он был хранителем Печати.

— Так откуда взялись порталы?

— Были всегда. — Вален пожал плечами. — Это еще одна легенда. Погоди. Сначала эту закончу. За порталом находилось иное место, и иная сила. Две силы смешались, породив в итоге Вьюгу, неостановимую и невозможную. Ледяной ураган просто стер с лица земли все и вся в тех горах и покатился дальше. Горный шторм перед ним показался бы тебе легким ветерком. Ближайшие маги пытались остановить это. Но не смогли. Это порождение магий не подчинялось никому и ничему, к тому же из открытого портала сочилась чужая сила, подпитывая Вьюгу. Наконец маги нашли решение. И добровольцев, которые отправились к порталу и запечатали его с помощью своих Печатей. Вот только им пришлось запечатать не только Портал, но и пиявку, что намертво прицепилась к миру, и саму магию в итоге. Маги потеряли возможность творить. Точка.

— Ну это ужас, — хмыкнула Оса. — Откуда же сейчас они берутся, эти маги?

— Сила, все люди ищут силу, да? И вот чистолюбцы, не имевшие больше природной магии, получившие на ритуале неудачную фишку, придумали способ добраться до пиявки. Она же еще там, просто заперта. Ритуалы, кровь, пытка и щелка приоткрывается. Сила, истощающая и ломающая мир, течет в тело мага. Извращает и изменяет его. Ломает. Делает своим. Делает пиявкой.

Вален будто забивал гвозди, а не скалывал слова в предложения, рассказывая давнюю историю.

— Бррр, давай лучше про порталы?

— Ты думаешь, это будет более красивая история?

Шиэль поежилась и забралась глубже под шкуру. Вален пересел, перекинул косу через плечо и откинулся на стену рядом с девушкой.

— Ну, по крайней мере, это еще более древняя легенда. Порталы были всегда. А за ними — бесконечное разнообразие граней, миров, в которых можно почерпнуть силы, отловить чудовище или исчезнуть навсегда. В еще более древние времена порталы открывались где попало и как попало, очень неожиданно. Позже маги собрались в ковен и придумали арки, в которые поймали все порталы. Я лично нашел более дюжины.

— Это много?

— Я полагаю? — Вален пожал плечами. И продолжая, пару сотен сезонов спустя маги придумали Печати, которыми и запечатали ими порталы, чтобы более из них ничто не прорывалось в мир. Когда случилась Вьюга, уже три сотни сезонов порталы стояли запечатанными.

— И вот сейчас...

— Кто-то хочет открыть порталы. Впрочем, могу предположить, что это маги.

— Но для чего?

— Снова сила, они ищут силу. Пиявка не дает много, и боль ритуалов... Но за порталами море, океан энергии других миров. И вот теперь!

Вален раздражено фыркнул. На его лице плясали отблески свечей, оживляя бледную маску ало-золотыми отблесками. Шиэль внимательно смотрела на учителя, мастера, уже почти друга, связанного словом.

— Мои контакты в Гильдии пишут — из сохранившихся до сего времени Печатей Хранителя, было найдено и сохранено только семь, включая твою. Три в руках надежных хранителей — мертвых. Четыре из ключей исчезли в мире! Хранители погибли. Рода их прервались. Чтобы открыть портал достаточно одной Печати и довольно сложного ритуала.

— И комендант наш, мы же можем его считать нашим теперь? Комендант беспокоится.

Шиэль задумчиво прикрыла глаза, погружаясь в ощущения. Тепло, тихо, уютно... мир дремлет, у Валена Клинка побаливает раненый недавно бок. Оса открыла глаза.

— И что дальше? — чуть улыбнулся Лесной, маска спокойствия медленно сползала с его лица.

— Это будет долгая, интересная зима?

— Да, Оса. И не все ее переживут.

— Зато можно будет написать легендарный эпос!

— Возможно, о будущий бард! Но начнем мы с поиска магов.

Как можно искать кого-то, находясь на одном месте, а до того скромно подвизался в наемниках одной из серых гильдий?

Легко, если ты Лесной, если ты Мастер, и если ты Мастер — заслуженно. Любой из Мастеров, воспитавших не менее трех, а то и четырех учеников, обзаводится огромным количеством связей. Ведь ученическое Слово не исчезает, просто меняется и связи Ученика становятся связями Учителя. И не ученику отказать в небольшой просьбе...

И если ты Лесной, ты не одну жизнь проживешь, и не три-четыре ученика воспитаешь. А куда больше.

Так что Вален Клинок, ранее носивший другие имена, обложился пергаментом, сел за грубый стол, вооружился чернилами и пером вместо стали и начал составлять список вопросов. Промакивая неизбежные кляксы и поправляя огонек свечи он изредка косился на Осу, чиркающую тонким грифелем на обороте полученного письма.

Она лежала на животе, подгребши под грудь большое меховое одеяло и болтала в воздухе ногами. Бывшая младшая эрцогиня ничуть не смущалась неподобающе обнаженных щиколоток. Она то закатывала глаза, то сосредоточенно шептала что-то, торопливо водя по листу. Пожалуй, последние годы счистили с нее шелуху воспитания, а он содрал остатки масок, оставив только основу. Это хорошо.

Интересно, что она так увлеченно творит? А это творчество и творение, конечно же, та часть Осы, что позволит ей стать настоящим бардом.

Вален еще раз поправил свечу, снимая нагар и вернулся к письму. Младший партнер и брат одного из давних учеников сможет проверить сохранность одного из дальних, расположенных за вотчиной Лесных порталов. Правнук еще одного, глава стражи Грионна, крупного Горного владения, прекрасно справится отловом магов в подвластном городе, вечном рассаднике этих хищных пиявок. Надо только подсказать ему направление поиска.

Картина десятая.

Грионн Горный.

Снег.

Медленно падает, кружась в прозрачных потоках холодного воздуха, и ложится тонкой кружевной шалью на дорогу. Крупные снежинки сверкают, словно драгоценные камни в свете холодного солнца и серый камень покрывается тонкой пеленой изящного хрупкого серебра.

Между невысоких скал, первых отрогов горной страны, стоит город, вольное владение. Серые стены вырастают прямо из камня, складываясь из крупных и мелких осколков в приземистые башенки, многоярусные террасные домики с плоскими крышами, вгрызаются в глубину извилистые ходы, освещаемые только факелами да старинными масляными фонарями. То широкие, то узкие улицы, виадуки, мосты и фонтаны выстраиваются пирамидами, переплетаются, нависая друг над другом. На одном из склонов высится скромный, не более трех этажей украшенный светлым камнем и резным узором дворец местного властителя. Напротив угрюмо нависает серая громада, сохранившаяся, пожалуй, со времен Вьюги. Этот древний монолит, сейчас укрытый снегом, один из немногих, вытесанных согласно легендам из цельной скалы, занимает гарнизон.

Гнездо стражи, первое принявшее на себя удар стихии, порожденной древними магами.

Для высоких крепостных стен, как и для их обителей это, конечно, не первый и даже не десятый снежный сезон. Но впервые за многие годы в Грионне первый снег встречали они не с радостью, а с озабоченностью. Напоенные серебром камни стали вдруг чувствительны к бряцающему в казармах стражи оружию, тихому шелесту пергаментов тайной службы и шепчущим отсветам секретных фонарей.

Свитки пергамента и стопки бумаг, громоздящиеся на большом столе хозяина, тревожили душу замка. И сам хозяин, что при дрожащих на вечных промозглых сквозняках свечах и стеклянисто мерцающих чадящих лампах большую часть ночи теперь перебирающий доклады.

И теплые вечера у камина с хрустальным бокалом и глиняной бутылью старого терпкого, алого как кровь вина, и лихое, удалое веселье конной сшибки, и звонкое бряцанье металла на площади перед крыльцом, все пропало, растворилось в заботах.

Но верный замок, порождение и плоть от плоти гор, берег хозяина, что, погрузившись в мир забот, не забывал все же ласково мимоходом оглаживать влажную стену в коридоре, обходить дозором по широкой стене и грозно рявкать на замешкавшегося с прочисткой каминов слугу. И потому, когда сквозь серебристую снежную пелену начал вдруг проступать затхло-зеленый, пепельно-бледный узор, все туже и туже затягивающийся вокруг хозяина, увлеченно и устало шуршащего свитками, согласно сказанному в древние времена Слову, замок запел.

Хлопнула от сквозняка тяжелая дверь, хлестнули на ветру тканевые гобелены, одна из свечей, тяжко грохнув, рухнула на соломенную подстилку вместе с канделябром. Занялся, треща, огонь, взметнулось синее с зеленцой пламя, окружая кольцом вскочившего Горного.

Блеснул вытянутый из ножен кинжал и распахнулось окно в ночь, позволив взметнуться в воздух бумагам. Со змеиным шипением из-под ног хозяина начал, испуская бледно-зеленый дымок, серый, явственно видный в огне узор.

Комендант замка, главный страж из рода Горных вскинулся под тревожный вой камня, вытащил было кинжал, но, окруженный огненным кольцом, отбросил бесполезное железо. Вскочил на стол, сгреб в охапку бумаги и, оглядев кабинет, по стенам которого плясали бело-пепельные тени, перескочил на широкий подоконник. Далее по широкому карнизу, прижимаясь к фасаду, осторожно скользнул к соседнему окну.

По замку уже гуляла тревога. Бряцанье оружия, грохот и топот бегущих, перекрикивание дежурных. И все это — при мертвенно-белых языках пламени, вырывающихся из окна и освещающих внутренний двор крепости, делая мечущихся внизу людей похожими на мифических чудовищ.

Страж замка погладил благодарно стену и осторожно высадил окно. Комната дышала жаром, нагретый бушующей в соседнем кабинете стихией воздух не давал продохнуть. Однако Горный, задержав дыхание, выскочил в коридор и буквально на лету перехвалил отряд, несущийся к обуглившимся дверям с отчаянием на лицах:

— Стоять!

Небрежно вооруженная толпа подалась назад, остановилась и чуть подуспокоилась при звуки хриплого голоса. Комендант предстал перед подчиненными босым, в обгорелых остатках камзола, со слегка подпаленной бородой и покрытым сажей лицом, но вполне живым. Кряжистый светлоглазый и седой Горный пах дымом и тленом.

— Рирн Роннэ! — из строя выскочил высокий Степной, голый по пояс, но с начищенной алебардой.

— Я живой. А вы что тут устраиваете?

— Пожар! Тушить...

— Пусть прогорает, нечего там тушить. Утихнет скоро.

— А что ж случилось?

— Магия случилась и маги. И защита замковая сработала.

Весь строй хором так и выдохнул. Подобрался, ощетинился клинками и замер в ожидании приказов. Коменданта Роннэ в крепости любили и уважали, и магическое покушение восприняли, похоже очень лично.

Пламя за дверями кабинета между тем начало угасать. С сомнением покосившись на потемневшие, растрескавшиеся двери, Горный начал раздавать приказы.

Вскоре замок наполнился, не смотря на глухую ночь, не панической, а деловитой суетой. Разбегались верховые и пешие курьеры, хранитель арсенала смачно бряцал связками ключей от подвала, где прятались склады, юркий и неприметный человечек получил на руки копии некоторых свитков и тихо, внушительно разъяснял их значение служакам. На свитках тех во всех неаппетитных подробностях были запечатлены отличия магов от нормальных честных Лесных, Степных и Горных людей.

А комендант Рирн Роннэ, в сопровождении того самого полуголого Степного, заместителя, помощника и друга, сейча уже одетого полностью по форме, в темно-серый, с белым позументом камзол, бриджи и высокие мягкие сапоги, направился к владыке города и окрестных гор. Донести ему неприятные новости следовали как можно скорее.

Шеннал Старнэ, наследный властитель Грионна и окрестностей, был невыносимо высокомерен, чертовски красив, чрезвычайно ленив, но дьявольски умен. Иначе бы его давненько выперли из города. Но он уже двадцать лет, после гибели родителей и нелепой смерти опекуна и наставника, успешно балансировал на лезвии между кланам, гильдиями, стражей и простым народцем.

И потому он, не смотря на глухую ночь, принял коменданта незамедлительно. В малой приемной, пустой и пугающе темной по ночному времени. Роннэ посмотрел на душераздирающе зевающего встрепанного, замотанного в пестрый теплый халат властителя, неловко придерживающего свечной огарок, и веско произнес:

— Маги.

Властитель по совиному моргнул. Невысокий даже для Горного, черноглазый и темноволосый, с глубокой синевой на острых скулах и впалых щеках, он действительно был похож на смешную ночную птицу. Ловкого ночного хищника.

— Что маги?

— Снова оживились. Получил верные сведения.

— Что? — Странэ встряхнулся, потер лицо, упал в мягкое кресло, стоящее в малой приемной как раз для таких случаев и приказал:

— Рассказывай!

Поведение его резко изменилось и сейчас перед комендантом был уже не сибаритствующий засоня, а умный и цепкий правитель, пусть и чертовски усталый.

Дипломатия очень часто сопровождается кутежами, что с этим поделать?

Комендант сел в кресло напротив, вытащил из тубуса слегка подпаленные свитки и начал доклад.

Картина одиннадцатая.

В Лесное Владение и далее.

Лес. Темный, густой и не подвластный холоду лес тянется на многие дни пути. Бархатисто-зеленая листва сплошным покровом устилает землю, под кронами не видно ни единого шевеления, лишь ветер смеет едва заметно шевелить широкие резные полотна.

Если отступить от центра, то с одной стороны похожий на ковер массив охватывают широким полукругом невысокие горы. Лиственное покрывало взбирается вверх по склонам и медленно редеет, уступая и бежевым каменным прожилкам, и нежно-серебристым ручейкам ледяных ручьев.

С другой стороны владение Лесных людей изогнутой линией прикрывают пестрые, золотисто-алые кроны. Пятна холодного темного пурпура сменяются красным, словно кровь, лиственным покровом. Вкрапления солнечного осеннего золота медленно поддаются зимнему холоду, не властному в центре леса, и древесные гиганты все же сбрасывают листву, превращаясь в обычный лес.

Рощи тянутся вдоль границ степи, постепенно исчезая. На стыке гор, медленно вырастающих на горизонте, и полупустыни, полной мечущегося на ветру песка и куртин серых остистых трав, можно увидеть последние, не желающие сдаваться золотые клены. Оранжевые, бежевые и сизо-серые листья упрямо цепляются за ветви и трепещут на ветру.

Из постоянно шелестящей, шуршащей рощи выходит человек. Его, пожалуй, невозможно было бы заметить, если бы он не начал двигаться демонстративно и четко обозначая себя. Это пестрая, без единой прямой линии одежда, серые, сизые, золотистые и бежевые пятна на которой позволяют сливаться с местностью, не используя волшебства. Это только мастерство. Умение, выработанное годами и годами охоты на неразумных и разумных тварей.

И вот, спустя миг, оглядев лишенные признаков жизни места, он снова исчез, растворился среди песков и трав, используя это мастерство.

Ночь в пустыне холодна и безлика, и, кажется, тянется бесконечно. В темноте собеседником могут стать только звезды. Но если приглядеться, можно разглядеть мерцающие зарницы, отражающиеся на темно-синем небесном своде. Если последовать за ними, можно добраться до степного распадка, засаженного густыми колючими кустами, и превращающегося через сотню шагов в котлован с наполовину осыпавшимися стенами.

Сизые пески стекали по промоинам к наполовину погрузившемуся в землю постаменту из белого, мягкого на вид камня. Сколы, трещины и грязь, покрывающая неровную, словно изъеденную поверхность, будто говорили, насколько долго времени этот постамент провел в одиночестве.

Посреди него, в самом центре, была воздвигнута полукруглая арка из темного, будто поглощающего свет камня, высотой в два — два с половиной человеческих роста. На ней, в отличие от опоры, кажется, ни время, ни одиночество не сказались. По-прежнему чистая, сияющая в свете звезд и отливающих больной зеленцой огней, теперь окружающих ее.

Узор на ней можно было рассмотреть до мельчайших подробностей. Древние, первоначальные руны сплетались в слова, уже не имеющие смысла, потому что значение их было утеряно во Вьюге. Такие же письмена повторялись на постаменте, вокруг арки. Несколько человек в темных балахонах торопливо замыкали узорчатый круг. Еще двое, тихо переговариваясь, деловито привязывали третьего, полуголого дикаря, к жертвенному кресту, установленному напротив арки, и неспешно рисовали на его коже сложные узоры. Черная краска ложилась кожу, наливалась алым, затем белела и едва заметно пульсировала в такт мерцанию зеленых огней. Рядом, на пестром покрывале, были разложены ножи, и тонкие, словно иглы, горной работы, и широкие изогнутые кинжалы, и прямые клинки родом из Леса.

Из лагеря, так затянутого мертвенным туманом, что практически невозможно было различить палаток, вышел человек в таком же темном балахоне, но расшитом белой нитью. Узоры на ткани повторяли рисунки на лице, выбритом затылке и запястьях. На груди у неспешно поднявшегося на помост человека инородной каплей огня в болотном царстве мерцал медальон с алым камнем.

Подойдя к жертвеннику, он властным жестом отодвинул двоих соратников и взял в руки услужливо протянутый тонкий нож. И коснулся кожи человека. Под сине-зеленую вспышку густую, словно ведьмино варево, тишину, прорезал дикий крик.

Воздух вокруг дрожит, и сила сворачивается в спираль, и мир стонет.

Ветер становится сильнее и разгоняет туман.

Следом за ветром в котловане раскручивается веретено из слов. Гортанные, извращенно-чуждые звуки заставляют содрогаться постамент и землю под ним. Медленно, как во сне, складываются палатки, под тканью мечутся какие-то существа, с крутых склонов котлована осыпаются с шелестом песок и мелкий гравий.

В такт крикам одна за другой зажигались руны на арке. Их пронзительно-белый, обжигающий свет расчертил, разбил мир на зеркальные осколки. Чернота сконцентрировалась у подножия арки, собралась пульсирующим комом и сжалась, вливаясь в алый, пульсирующий в такт бьющемуся сердцу жертвы медальон.

Крик достиг крещендо и оборвался, тонкое лезвие погрузилось в грудь жертвы, воздух вокруг камней, из которых была выточена арка, задрожал. И начала трескаться, словно старая саманная стена. Оттуда начала сочиться ало-черная, густая жижа, с шипением подбираясь к шатающимся от напряжения фигурам.

Но торжество мага прервала стрела, резко, с гулом, прочертившая мгновенную, безупречно-ровную белую линию над котлованом и в самый последний момент канувшая вниз, пробивая грудь мага со спины, нанизывая его на прочное древко и швыряя вперед, в жадную алую жижу.

Вторая стрела пробила медальон, взлетевший в воздух, и пришпилила к камням арки. Яркая горячая вспышка, потерявшаяся на фоне беснующейся, дорвавшейся до еды запортальной твари, превратила его в каплю расплавленного золота, смешанной с рубиновой крошкой, медленно стекающую вниз.

Ало-черные щупальца всплеснули, сшивая ближайших людей и, сжав добычу, с чавканьем втянулись внутрь, в закрывающиеся щели.

Грохот, последний порыв ветра и — тишина.

— Так почему ты покинул пост, Раэн?

Разговор, происходящий в старой плетеной хижине, используемой как штаб приграничной службы, был пока еще дружеский. Двое Лесных, сидя друг напротив друга, перекидывались будто бы случайными фразами.

В холодном воздухе плясала пыль, сквозь решетку просачивался солнечный свет, ярко пятная груды оружия, наваленные по углам, сундуки, полные ненужных отчетов и сизые, словно голубиное крыло, одеяния пограничников.

— Мой долг — защита границ, не так ли? Защита границ мира в том числе.

— Разве столь широко трактуется кодекс приграничной службы?

Усталый Лесной неожиданно расслабленно откинулся на стену. Погладив сундук по резной темно-красной крышке, заметил:

— Иногда важны слова, и Слова. И благодарность ближайших родичей, не умерших ужасной смертью в объятиях огня.

Старший по званию пограничник прикрыл глаза и развернулся, ловя лицом солнечных зайчиков, пестрым затейливым узором расписавших кожу.

— И мне стоит благодарить тебя за этот побег?

— Маги и Порталы всегда плохо сочетались. Кажется, Вьюга это убедительно доказала?

— Где? — резко вскинулся старший.

— На полдень к горам, от последней пустынной рощи. Но там тишина. Мертвая.

— И кому же делом теперь выносить благодарность за верное слово?

— Учителю Рин-о-Валену, — тихо ответил Раэн, — я могу идти, лэр?

Старший Лесной кивнул, и пограничник тяжело поднялся с сундука, на котором так удобно устроился, и вышел на улицу. Посмотрел на синее, безоблачное небо, чистое и глубокое, лишенное трещин и проломов, из которых лезут один за другим жадные монстры.

Пусть оно таким и останется над последним во всех мирах Великим лесом.

Картина двенадцатая.

Случайность в Озерищах.

Гроза.

Вспышки молний одна за другой пронзали небо над городом, стоящим среди холмов. Ветвящиеся огненные линии впивались в шпили и кроны деревьев, оставляя дымящиеся проплешины и обгорелые искривленные остовы флюгеров.

Клубящиеся на небе сизые тучи вспыхивали зловещим багрянцем и полыхали болезненно-зелеными зарницами. Они изрыгали сплошную пелену дождя, которая мгновенно тушила жалкие всплески огня, пляшущие в кронах полуголых деревьев. Серые стены, пропитанные влагой, казались еще темнее, чем в дневном свете. Между домов, яростно бурля, бежали грязно-коричневые ручьи, стремительно унося с улиц все следы жизнедеятельности, забытые вещи, тушки крыс и трупы домашних животных в два низинных озера.

Бьющиеся о берега темные пенные волны высотой в пол человеческого роста заливали шаткие деревянные причалы, безжалостно захлестывая пришвартованные лодки. Сквозь вой ветра и непрекращающийся рокот

В городе между двух озер такие грозы не были редкостью. И все как один, жители сидели по домам. Даже помойные крысы, нищие и воры, грабители и убийцы прятались по верхним этажам мрачных полуразрушенных трущоб.

Хотя среди каменных и деревянных построек, готовых развалиться от особо сильного толчка, кто-то все же рисковал выбраться наружу. Небольшая фигурка, закутанная по самые глаза в плотную грязноватую ткань, высунулась из щели на втором этаже одной из развалюх, стоящих в распадке, на самом краю квартала. Ловко перебравшись через подоконник, фигурка сползла вниз по стене, упираясь руками и ногами в выпирающие обломки и, прижимаясь к стене, двинулась вверх, в сторону богатых кварталов.

Осторожно перескакивая с камня на камень, вокруг которых вихрились потоки воды, фигурка добралась до перекрестка, откуда одна из дорог вела вверх, на один из холмов, где в безостановочных вспышках молний можно было увидеть новые дома с крепкими свежеокрашенными стенами и целыми черепичными крышами. В некоторых окнах сквозь узор в резных ставнях мерцал огонь жаровен.

Фигурка двинулась к одному из самых темных домов, где не было видно ни одного признака жизни. Силуэт в потоках воды был практически незаметен и потому невозбранно добрался до нижнего, каменного этажа выбранного дома, перепрыгивая с одного узкого гребня, тянущегося вдоль затопленной улицы на другой. У одной из оконных бойниц первого этажа фигурка замерла и затем, развернувшись боком и сжавшись, протиснулась внутрь.

В верхних окнах дома по-прежнему царила темнота. За шумом ливня невозможно было разобрать, что происходит внутри. На некоторое время улицы снова погрузились в мрачный громыхающий сумрак, озаряемый бледными вспышками молний.

Постепенно цвет молний сменился на бледно-зеленый, медленно наливаясь ядовитым травянистым оттенков. Они стали рвать тучи чаще, будто сосредотачиваясь на высоком, немного кривом флюгере-громоотводе в форме пики темного, неживого дома.

И спустя еще несколько ударов сердца молнии начинают впиваться в шпиль одна за другой, по раскалившемуся металлу побежали горячие алые ленты, оплетая крышу, окна третьего этажа. Гром, рокочущий непрерывно, оглушал. Струи жидкого огня, плюясь искрами под потоками воды, добрались до земли, проедая в стенах черные обгорелые канавы, зашипели, перекрывая шум грязевого потока.

На втором этаже полыхнули окна. Зеленые протуберанцы выхлестнули наружу, выбивая стекла, рамы, ставни, разлетающиеся искрящимися изумрудными осколками по всей улице. Длинные острые пики витражей были так сильны и быстры, что впились в стены противоположного дома.

Зеленое пламя, медленно тускнея, облизало стены и втянулось внутрь, превратившись в едва заметное сияние где-то в глубине дома и медленно угасло. Мгновение казалось, что все закончилось. Но медленно, очень медленно дом словно стало размывать дождем. Крыша и верхний этаж словно оплывали, струйки праха тянулись вниз, по дереву и камню нижних этажей, огибая темные проемы окон. Их поглощали прожорливые ручьи, несущиеся мостовой.

Из узкой бойницы выскользнула, покачиваясь, тонкая фигурка, где-то внутри потерявшая защиту от хлещущей с небес влаги. Шарахнувшись от струйки праха, она выскочила едва ли не на середину дороги. На миг замерла, глядя на что-то блестящее даже в мокром громыхающем и пылающем молниями сумраке. Сильная пенная волна, пришедшая с другого конца улицы, едва не сшибла с ног задумавшегося вора.

Но он, решительно и бессмысленно стряхнув с лица потоки воды, торопливо двинулся вниз по улице, практически не скрываясь. Впрочем, вспышки молний, сверкавших над городом и освещавшие ему путь, ослепили бы, пожалуй, любого наблюдателя. С холма, где стояли зажиточные дома, он спустился в затапливаемые трущобы, но не стал даже и смотреть в сторону развалюхи, откуда вышел совсем недавно. Он миновал квартал, пересек овраг, полный бурунов, по узким деревянным мосткам и поспешил к берегу. Не к причалам, о которые шумно били волны, а к узкой, изрезанной руслами ручьев прибрежной полосе.

Там, на камнях он, поливаемый водами, простоял, пожалуй, почти до самого рассвета, о котором возвестила только чуть более светлая, с проблесками лазури, небесная кромка, показавшаяся из-за немного отступивших туч.

Потом, зябко поежившись, он разжал ладонь и, как следует размахнувшись, зашвырнул большой, золотой с алым камнем медальон далеко в бурное озеро. Мгновенно канувший на дно, он словно утащил за собой бурю. На миг воды словно взбесились. Волны выстелили вверх, собравшись в огромный водяной цветок, почти коснувшийся низко нависающих туч, грянул гром и последний сноп бело-голубых молний обрушился на город. Дождь начал медленно затихать.

А тонкая фигурка вора медленно побрела куда-то вдоль берега.

— Так что же произошло в Озерищах? — задумчиво спросила Оса, прикрыв глаза и медленно вдыхая ароматный смородиновый дымок, поднимающийся от большой кружки.

— Случайность, не больше, не меньше, — Вален Клинок, задумчиво постукивал пером по прижатому к столу свитку, — судя по тому, что пишет дражайший Рэниус, только случайность и спасла от открытия портала. Верхние этажи дома рассыпались в прах.

— А мог бы весь город?

— О, да. Итак, когда закончился шторм, соседи обнаружили, что дом достопочтенного мастера булочника Эринуса разрушен. Вызвали стражу, а стража уже — следователей бургмейстера. В доме были обнаружены иссохшие тела хозяина и его семьи внутри пентаграммы на втором этаже. Посмотри, знакомый рисунок, верно?

Перед Осой лег клочок пергамента с неровным и сложным, но понятным в общих чертах узором.

— Кажется, с помощью такой же почти у Лесов пытались открыть дверь в иное?

— Верно. Я продолжу. Итак, нашли тела. Но также было еще одно тело — татуированное, в балахоне и с тонким стилетом, даже, скорее шилом в спине. Вот, полюбуйся!

— О, воровское шило, у меня такое есть!

Оса приподнялась, извернулась и в ее ладонях заплясало тонкое лезвие, разбрасывая отражения от горячей свечи по захламленной комнате.

— Именно. И, самое главное, Печати Хранителей там не было.

— Но значит, там был еще кто-то.

— Да, но выяснить это... нужно трясти трущобы. Кто этим будет заниматься? Да будет ли успех. Не все трущобники состоят в Гильдии воров, да число их постоянно меняется. Это гиблое место. Да и скажу я тебе, вряд ли это был какой-то известный. Скорее некто, пребывающий в отчаянии. Тощий и голодный. Представь — в дождь, в грозу, выйти из дома и залезть в простую булочную. Путь этого вора по дому отследили. Залез в одну из бойниц, аккуратно перерыл кладовую, отбирая сухари и все, что можно превратить в сухари, пару мясных пирогов из печи вытащил. Потом, видно, услышал что-то сверху. Наверх из пекарни, между прочим ведет обычная лестница и люк с веревочным спуском. Так вот, вор воспользовался люком, легко вскрыл замок, влез внутрь и оказался за спиной мага аккурат во время завершения ритуала. Последняя кровь как раз впиталась в узор. Не знаю, о чем он думал, но результат — в спине мага стилет, Печать снова исчезла, вор сбежал.

Вален потянулся, свернул свиток и щелкнул им Осу по макушке.

— Озерища, — та только легко отмахнулась. — Почему там?

— Потому что на дне одного из двух озер — развалины портала.

— А где еще есть порталы? — заинтересованно спросила Оса, но Вален в ответ лишь молча покачал головой и задул свечу, погружая комнату в сумрак.

Картина тринадцатая.

Огонь Бродэ.

Искра.

Ало-золотая маленькая искра пляшет в сумерках. Маленький и теплый желтый огонек перескакивает с одной грани купного алого камня на другую, на миг позволяя заметить, как играют внутри переливы рубиново и лилового огня.

Золотые отблески ложатся на оправу, исчерченную зарубками и узорами. Тонкие линии складываются в знаки, лишенные смысла, остороугольные руны то исчезают, то появляются на тускло-желтом металле. По кругу в металл вдавлены темные зерна, отражающие в своих глубинах только мутно-зеленый хоровод болотных огней.

Маленькая дрожащая искра соскакивает на темный с золотистыми прожилками мрамор. Ее отблески тонут в расползающейся по поверхности темной густой жидкости, отдающей назад только короткий темный пурпурный отблеск.

Искра скатилась вниз вместе с тонкой тягучей струйкой, вьющейся вниз, на серые неровные камни, по тонким желобкам, образующим замкнутый в круг многогранник. Маленький огонек, плавно перетекающий по желобкам, медленно рос, менял тон, становясь все желтее, а потом и зеленее, приобретая нездоровый, цвета болотной ряски оттенок.

Миг, другой, и вот в линиях на полу пляшут десятки и сотни болотных огней, выплескиваясь за пределы ритуального рисунка, расползаясь по каменному полу, жадно, с гудением и треском пожирая гобелены и вгрызаясь в ножки столов, заставленных стеклянными колбами и бутылями.

В отражениях, дробясь и переливаясь, толкались осколки рун. Золото и чернь словно кружились вокруг невидимой опоры размазанным вихрем, растущим из медальона. Тонкие протуберанцы выстреливали из него, разбрасывая вокруг все новые и новые шипящие искры, жадно пожирающие дерево, камень, распластанное на столе тело.

Его уже невозможно было опознать.

Одна особенно наглая искра очень удачно отлетела к стене, отскочила и с плеском исчезла в широкогорлой колбе, где плескалась черная маслянистая жидкость.

Прошло мгновение, второе. И яркий горячий, почти белый ком огня занял место массивного деревянного стола. Ударная волна с треском и грохотом прокатилась по комнате, разрушая то, что еще не горело, вышивая стекла из рам и сметая аккуратные линии, где пылали болотные огни.

И мир залило пламя.

На приграничной заставе между горами и Степью царил мирный, скучный вечер. Солнце уже катилось к горизонту, над каменными строениями, увенчанными красно-коричневыми крышами, поднимался дым от растопленных печей. Прячущиеся в распадке дома казалось, уже крепко спали. В темнеющем небе загорались звезды и с практически безоблачного неба на землю ложились редкие снежинки. Мелодично перекрикивались дозоры, засевшие на вышках.

Внезапно за холмами вспыхнуло огненное зарево. Миг спустя по заставе разнесся громкий тревожный набат. Из длинной казармы один за другим выскакивали солдаты, выстраиваясь в неровные линии. С наблюдательной башенки сорвалась стая почтовых голубей, устремляясь куда-то в сторону гор. По деревянной лестнице скатился вниз раскрасневшийся дозорный, выпустивший птиц и кинулся к низкой и длинной засечной полосе, зигзагом тянущейся между холмов.

— Огненный шторм идет! — крикнул он, практически вламываясь в серо-коричневый строй.

— Что? — обернулся на голос старшина заставы, пристегивающий к поясу короткие ножны.

— Не знаю, что это, но огонь идет стеной, с холма на холм. Сейчас будет здесь!

Старшина посмотрел в небо, коротко кивнул. Продолжил было раздавать команды, но неожиданно остановился, прижав ладонь к груди. Торопливо извлек из-за ворота теплого кафтана тонкую цепочку, на которой болтался кругляшок простого медальона.

Оглянулся на своих встревоженных людей, принюхался, различая в стылом морозном воздухе запах пепла.

— Все, отступаем за казармы, быстро! Выпускайте лошадей!

Недоумевающие пограничники весьма организованно, но стремительно отступили от частокола. Из-за стены, покрытой тонким слоем изморози слышался нарастающий гул и в воздухе уже отчетливо пахло огнем и пеплом. Двое добежали до конюшни, распахивая двери. Одичалые кони бились в стойлах, и один из пограничников, не рискнув зайти, дернул цепь, раскрывая разом все стойла.

Убежать от накатывающей волны люди все равно не успели бы, а вот у животных, пожалуй, были шансы.

Перепуганные мохноногие степные лошадки унеслись, роняя с губ пену, вдоль казарм и исчезли за холмами.

А старшина, выдохнув, резко кивнул и завернул за угол дома, выходя на встречу приближающемуся огню. Там он снова вытащил из-за ворота медальон. На гладкой поверхности остались только едва заметные следы каких-то знаков, а посередине в золото был вдавлен плоский красный камень. И сейчас в нем плясали жгучие белые искры.

Это было красиво.

Мужчина положил медальон землю, вминая его в засохшую траву. И поднялся навстречу волне горячего воздуха, сметающей холод ранней зимы и приминающей травяной сухостой. Тонкая пока еще алая лента огня возникла на одном из ближних холмов и покатилась вниз, оставляя за собой черно-серый саван.

Старшина начал говорить. Четкий речитатив старой ритуальной речи стал фокусирующей линзой для пляшущих на медальоне искорок. Они замерли, вытянулись вверх, словно превратившись в белые лезвия, раскрывающиеся огромным веером. Перекрывая дорогу полупрозрачным, на вид ненадежным щитом.

Речитатив длился и длился, белая стена из клинков света раздвигалась все шире и шире, преграждая дорогу безудержно летящему вперед огненному потоку.

Рычащее, словно живое существо, пламя, врезалось в эту стену, надавило, изогнулось, пытаясь миновать преграду. На какой-то миг казалось, что стена, подавшаяся назад, к замершему то ли в трансе, то ли в ужасе пограничнику, сейчас рухнет и ничто, ничто более не сможет преградить дорогу стихии.

Но миг, другой, и ярко-оранжевая пламенеющая пелена, выжигающая воздух перед лицом человека, бесстрашно повторяющим и повторяющим непонятные слова, вдруг вздрогнула и опала, оставляя вместо себя только выжженное пепелище.

— Леовальд Наринэ, что это было?

В голосе женщины, стоящей на обугленном парапете, танцевали страх, недоумение и облегчение. Она куталась, пытаясь укрыться от холодного, пахнущего гарью ветра, в длинную пушистую накидку и требовательно смотрела на собеседника.

Тот, угрюмо опустив голову, рассматривал обгоревшие остовы домов у основания стены.

— Герцогство Бродэ сгорело, — сказал он, словно камень уронил. — И это был не просто пожар степной. Это была почти-Вьюга.

— О да, я поняла. Как ты смог остановить это, — руки женщины нервно дернулись.

— Не думал, что смогу, Лиаль. Я просто попытался. Кто, если не я? Посмотри, — на ладони мужчины лежал крупный золотой диск, неаккуратно стесанный по краям, с треснувшим темно-красным камнем посередине, — вот эта штучка передается по женской линии в нашем роду. Я получил ее от матери, потому у нее не было других детей, дочерей. И, по ее наставлению, медальон этот должен достаться нашей дочери. Именно он смог остановить огонь.

Мужчина аккуратно вложил медальон в дрожащую ладошку супруги.

— И? — спросила она. — Что же с ним мне теперь делать?

— Беречь, — печально сказал мужчина, — ведь вместе с медальоном передается и знание. О том, что если вдруг когда-то медальон оживет, засияют в нем болотные огни, нужно развернуться лицом к опасности и сотворить ритуал.

— Что? Я не маг. И ты тоже?

— Не маг, дорогая. И ритуал этот не-магический. Просто фраза на старой речи, длинная и сложная. Я сам едва успел ее завершить. Ты видела.

Женщина кивнула. Она видела. Она стояла за его спиной, наблюдая за стремительным огненным валом.

— Я расскажу тебе все, что рассказала мне мама. И то, что я сделал... это сработало. Жаль, что так поздно. Так что фразу ты заучи. Пригодилось вот...

— И ты один смог остановить пожар?

— Знаешь, Лиа, нет. Пару мгновений мне вправду казалось, что огонь живой и вот-вот продавил щит. И все закончится... Он же от горизонта до горизонта тянулся. Но что-то случилось, он словно отвлекся на кого-то еще и потерял напор. И словно перегорел.

— Так может, это не единственный такой медальон? Раз твой помог...

— Все может быть в этом мире, но право, мы не пойдем искать второй. Бродэ потерян в огне.

— Думаешь, никто не выжил?

— Посмотри, в предместьях горел даже камень, — мужчина уронил руки на парапет.

— Но поисковые отряды ты вышли все равно, дорогой? Вдруг?

— Конечно. Ты займешься устройством погорельцев?

— Да, — женщина кивнула, закутываясь плотнее в попытках укрыться от пронизывающего ветра, — это мой долг. Я всегда тебе помогу.

— Спасибо, Лиа. Пойдем вниз?

— Пошли. Я позвала целителя Стеш, нужно смазать твои ожоги.

— Но мои уже почти не болят...

— Ох, дорогой...

Двое развернулись, и рука об руку двинулись вниз по ступенькам, к бесконечным обязанностям, сражениям, бедам и победам.

Картина четырнадцатая. Пепел.

Пепел. Холодный, забивающий дыхание, мягко-сумрачный, бесконечно взмывающий вверх в потоках теплого воздуха пожарищ.

Но белые хлопья медленно планировали вниз, смешиваясь со снегом, редкими снежинками опускающимся на темную горелую землю. По светлому, будто выцветшему небу бежали испуганные облака, словно стремясь поскорее миновать выгоревший кусок мира.

Холодный ветер кружил и кружил вихрем на границе между покрытой узорчатой изморозью травой и медленно покрывающимся болезненно-бледным налетом пространством холмов. Редкие остовы уцелевших строений на гребнях холмов казались сгнившим от яда остатками зубов проклятого мага.

Линия, где остановился огонь, будто отчерченная угольком из костра, тянулась от горизонта до горизонта по холмам, и мир за ней казался словно замазанным тем самым углем. Даже солнце, если переступить незримую грань, светило тусклее. Пепельно-седая взвесь едва-заметным флером окутывала любого, пересекающего черту.

Случайная птица, поднявшись испуганно выше, почти к самым облакам, могла бы рассказать, что черное, покрытое пеплом пространство тянется, словно веретено, от гор, покрытых темной вечной зеленью и вгрызается острием в Степи, едва ли не разделяя огромные, покрытые сухими шелестящими травами пространства едва ли не напополам.

Случайная плица могла бы рассказать, что на месте небольших городов и одиноких селений, среди пепла и остатков стен что-то движется.

Но она не рассказала. Лишь взмахнула крыльями, не рискнув спуститься ниже для поиска дичи и устремилась прочь и поскорее.

Движение на горизонте увидели люди, стоящие на границе пепла. Маленькая точка возникла практически на горизонте, затем исчезла, растворившись в полупрозрачной серой завесе. И снова на миг возникла, на холме, чуть ближе, и снова...

И вот уже можно разглядеть детали. Абрис мощной челюсти, размытые очертания словно окутанного черной дымкой тела, небрежно стелющиеся по хрусткой выгоревшей земле когтистые лапы.

Зазвенели встревоженные голоса, отряд в десять человек спешно выстраивался в боевой порядок, а от огненной границы отскочили назад двое.

Невысокую фигурку, словно в прострации сидевшую на коленях и пропускающую сквозь ладони смешанный с пеплом снег за шиворот оттащил назад, в центр построения человек повыше. Плеснули серебром длинные волосы, хищно блеснули на тусклом солнце клинки. И навстречу им, закружившись, ринулась вперед размазанная тень, пышущая жаром.

Взмах когтистой лапы, встречный всплеск серого серебра от ощерившегося клинками отряда. Словно живое, переливчатое пламя, тварь обтекла отряд, выгрызая мимолетно щели в строе, но замерла, словно зацепившись за изогнутые крючья длинных пехотных пик. Отряд шевельнулся, громыхнул сочленениями как панцирная гусеница.

Снова атака, ленивая, танцующая. Взвихряется в небо горячий пепел, огненный шлейф хвостом тянется за тварью, беря людей в кольцо, обжигая и заставляя полыхнуть одежду, но опадает. Оплавленный металл, перерубивший пламя, врубился в землю, расплескавшись алыми каплями.

Взвившийся пепел осел. Тварь замерла, истекая остатками огня, повела головой, словно слепая, и прыгнула вперед, прямо на молчаливый строй. Под звяканье стали и тяжкий совместный выдох ее приняли на три длинных пики. Когти полоснули, откидывая одного из пикинеров в сторону, словно мятый куль с соломой. Но его место занял кто-то из второй линии, еще один упрямец, упирая в землю тупой конец простой рогатины, отвлек внимание от тонкой фигурки, в стелящемся перекате выскользнувшей из-под защитного панциря. Сочленения гусеницы лязгнули снова, отражая атаку.

Словно дым, тварь на миг рассеялась черным дымом, сажей осела на лицах и вновь возникла в паре шагов, сосредоточившись на клинках, еще раз отбросивших ее прочь.

Простых, надежных клинков, завораживающих. Но в дрожащих, усталых руках. Еще один рывок и все закончится?

Но по взрытой когтями и клинками земле протянулась ниточка следов, расстелился поземкой в вихрях серого пепла светловолосый воин. Тонкая фигурка словно рассыпалась снежинками и соткалась сзади, впившись взглядом в мощный загривок напружинившейся твари.

Парные клинки звучно вспороли воздух и бок, откуда хлынула черная жижа. Короткий кинжал в ямке ниже черепа пробил кожу впиваясь куда-то в затылок.

Тварь развернулась, хлестким движением и ревом отшвыривая от себя небольшую фигурку. В кувырке она приземлилась на ноги, проехавшись на слякоти и ринулась обратно.

Парные клинки, сотканные из слез и теней, не давали твари отвлечься. Пляска, складывающаяся из резких выпадов и плавных скольжений, не давала вернуться к охоте на всех остальных.

Гусеница, тихо шурша, превратилась в ежа, вытянулась в копье и резко атаковала, давая паре сверкающих клинков еще один миг. Вспорот воздух, громкий рык и огонь заливает исполосованную морду. Еще один прыжок, еще один кинжал тонкая рука вонзает в ухо, в то место, где оно должно быть.

Под уверенной хваткой легкой фигурки, распластавшейся на спине и вцепившейся в гриву, тварь не может исчезнуть, рассыпавшись жирной сажей.

Мелкие уколы не дают ей покоя, она мечется, ревет, пытаясь сбросить нежеланного всадника. Но теперь пляшут вокруг нее клинки, придавливая к земле, замедляя, заставляя пятиться и отступать.

Панцирная гусеница рассыпалась на множество жалящих ос, и пусть тела попавших под удар когтистой лапы людей лежат неподвижно, но и тварь медленно, но верно сдается.

Огонь затухает, оседает дымка, обнажая бока, куда раз за разом врезаются клинки.

Миг, еще миг и под одновременным ударом, подрубающим лапы, туша валится на землю.

Еще взмах, и плеснув черной кровью, отскакивает срубленная одним махом голова. Морда застывает в судорожной гримасе, черные брызги дымятся, оставляя выжженные пятна на одежде, а на коже — ожоги.

Но то, что было жизнью твари исчезает.

И тонкая фигурка падает на землю, на колени, впиваясь тонкими пальцами в редкие клочья оставшейся целой травы. Протяжная судорога гнет, выгибает тело. Девушка в мятой, рваной, измазанной в пепел и крови одежде беззвучно кричит.

— Тише, тише, — подхватив на руки девушку, и усаживаясь во возбитую сражением грязь, проговорил Вален Клинок, — дыши! Вдох... выдох...

Отложив клинки, расправил судорожно стиснутые пальцы и положил руку на грудь девушке. Та дернула головой, вцепилась в ладонь учителя и старательно задышала. Глубоко и протяжно, с присвистом и всхлипываем.

— Больно...

— Тебе? Ранена?

— Нет... земле больно.

Вален промолчал, оглядываясь. Скривил губы в подобии улыбки.

— А людям?

— Мы, люди Степи... привычные.

— Вот уж точно, — буркнул один из уцелевших спутников Лесного, медленно дохромав до пары и со звяканьем рухнув рядом. — Привычные. Но это... — он в отчаянии взмахнул рукой. — Что это было?

— То, к чему придется привыкать, — медленно проговорил Клинок.

— Боль земли, раны земли, язвы и разрывы мира... это я чувствую, — пробормотала Оса, старательно дыша, — но я — сирота? Почему я не чувствую горя?

— Да, да... сирота. Но ты ею стала раньше, гораздо раньше и отрыдала свое. Герцогиня Бродэ, наследница... И ты справишься. Сколько? — Вален вопросительно обернулся к пограничнику.

— Считаем. Трое, пятеро... Каждый удар — чья-то жизнь.

— Чья-то смерть... Ох! — Оса вздрогнула, ощутив всплеск боли. — Нельзя их пускать в живой мир.

— Кого? — встревожился пограничник, пытаясь встать, присоединиться к своим людям и заняться разведкой.

— Их... — Оса слабо взмахнула рукой в сторону истекающей черной кровью и дымом туши.

— А что, таких много?

— Да. Миру больно, очень... Это как вздох, всплеск, короткий резкий приступ и вот... что появляется. Много, часто...

— А вот остановить это... никак? — пограничник все-таки встал, опираясь на обломок копья.

Оса качнула головой:

— Откуда мне знать?

Вален Клинок качнул головой.

— Разберемся. Выбора нет. А пока боюсь, придется строить засеки и крепости. И быстро.

Он тяжело поднялся на ноги, подхватывая с земли ученицу, которая с трудом утвердилась на ногах и, пошатываясь, направилась к раненым.

Миру больно. Люди скорбят. Но миру пока помочь нельзя, а вот людям... Людям бард и целитель, пусть и только начавший путь, способен помочь.