Скоро, как все чужестранцы, он понял, что его окружал богатый город — а Вакк был самым лучшим районом этого города. В сущности, каждая большая пещера с её сетью жилых помещений была городом со своими обычаями, понятиями и установившимися отношениями с соседями. Отношения между этими подземными поселениями и их жителями регулировались неписаными законами многочисленных гильдий.

Попав в компанию молодых парней-подмастерьев, таких же учеников торговой гильдии, он бродил с ними по хаотично нагроможденным "жилым", кучами лепившимся на каждом этаже, как соты, и часто соединенным между собою проходными комнатами. В каждой из этих тесных каморок была вечная мебель, высеченная, вместе с полом и стенами, из цельной скалы. Право прохода посторонних через эти кроличьи норы и ниши было очень запутанным, но всегда основывалось на системе гильдий, правивших в Вакке. И если кто-либо нарушал его и тем самым посягал на привилегию свободного жителя Вакка жить в уединении, в дело мог вмешаться суд или священники. Часто такой случай становился предметом запутанных и долгих разбирательств.

В одной из таких "жилых" нор Туска, добросердечная жена Киале, сняла Юли комнату. Она не имела крыши и её круглые стены лепестками изгибались наружу, так что Юли казалось, что его поселили внутрь какого-то гигантского каменного цветка.

Здесь было куда темнее, чем на Рынке, ибо в помещения Вакка не проникал естественный свет. Масляные лампы, которые горели здесь на каждом шагу, застилали воздух завесой дыма и копоти. Воздух был полон летающей сажи. Дабы уменьшить причиняемые коптилками неудобства, духовные лица взимали с каждой лампы налог, чтобы свет старались жечь поменьше. В глиняном основании любого из здешних светильников был высечен налоговый номер, но таинственные туманы, клубившиеся на Рынке, здесь были почти незаметны. И здесь было заметно теплее.

От Вакка, прямо к Рекку, минуя Рынок, вела широкая галерея. Над Рынком же была расположена пещера с высокими сводами под названием Гройн. В Гройн через проломы в крыше проникал свет с поверхности гор, да воздух там был всегда чист и свеж, но обитатели Вакка смотрели на жителей Гройна с презрением, как на варваров, в основном потому, что те были членами низших гильдий — фермеров, землепашцев, дубильщиков кож и шахтеров, копавших сланец, глину и ископаемое дерево — уголь, служивший основным топливом Панновала. Ну а кроме того, жители Гройна вовсю пользовались светом проклятого Вутры. К тому же, зимой в Гройне было очень холодно.

В скале, подстилающей Рынок и напоминающей пчелиные соты, находилась ещё одна огромная пещёра, полная жилищ для людей и скота. Это был смрадный Прейн, который знатные жители Панновала избегали. Прейн служил приемником для стока всех нечистот города, а также фермой для свиней, которые пожирали все его отбросы. Нечистоты после положенных процессов гниения затем подавались на поля в качестве удобрения. Поля были засажены грибами, прекрасно растущими в темноте и тепле, созданном гниющей фекальной массой. Грибы служили любимой пищей горожан и поэтому жители Прейна были весьма уважаемы в Панновале. Хитроумные фермеры в Прейне, используя своеобразные условия пещеры, ещё давным-давно вывели особый вид птиц по названию прит, у которых были светящиеся глаза и светящиеся пятна на крыльях. Жители города держали притов в клетках как домашних птиц. Приты были красивы в темноте, но далеко и скверно пахли, мерзко орали и потому также облагались налогом в пользу бога Акха.

"В Гройне люди грубы, а Прейне тверды", — гласила местная пословица, сложенная служителями бога. Но Юли весь этот народ, все жители разных уровней этого пещерного города, казались весьма безжизненными, бесчувственными существами, за исключением моментов, когда их всех охватывал азарт различных игр. Редкими исключениями были те немногие торговцы, охотники и стражники, которые жили на Рынке в жилищах, принадлежащих их гильдиям, и которые имели возможность регулярно выезжать по делам на волю, в открытый небесам мир, как те два господина, с которыми жизнь так жестоко столкнула Юли.

От всех основных пещер и от более мелких в толщу глухой скалы и вглубь горной тверди вели многочисленные туннели, колодцы и лестницы, которые то поднимались вверх, то уводили в глубины. То были знаменитые Панновальские Копи — рудники, дававшие городу уголь, медь и железо. За долгие тысячелетия непрерывных разработок они стали воистину бесконечными. Сейчас почти все они были заперты на ключ или даже замурованы. Неспроста в Панновале ходили легенды о чудовищных червях Вутры, которые приходили из первобытной тьмы недр, о похищенных ими прямо из своих "жилых" людях, поэтому никто не рвался в запретные места. Местные жители предпочитали не рыпаясь сидеть в Панновале, где сам Акха присматривал за своим народом недремлющим каменным оком. Впрочем, все здесь знали, что Панновал со своими налогами и всеми подземными страхами был всё же лучше, чем ледяной холод неуютного внешнего мира, наполненного ордами бродячих фагоров и диких племен.

Все эти легенды о мифических зверях и величайших событиях прошлого хранила в своей памяти гильдия певцов-сказителей, члены которой стояли на каждой лестнице или околачивались на террасах "жилых", плетя легковерным слушателям свои фантастические рассказы о временах, когда снег не выпадал вовсе. В этом мире туманного мрака слова вспыхивали и освещали окружающее, как зажженные свечи.

Если не считать запретных подземелий Копей, Юли мог свободно ходить по всему городу. И бродил, вместе со сказителями, не уставая удивляться тому, что он видел и слышал. Лишь в одну из частей Панновала, о которой в народе говорили только шепотом, путь ему был закрыт. Это было Святилище. В эту святая святых можно было попасть лишь по лестнице из Рынка и туннелю, но он неустанно охранялся особым нарядом милиции. Молва об этой обители святости шла настолько дурная, что никто из горожан не хотел даже приближаться к ней добровольно. В Святилище жили члены милицейской гильдии, охранявшей закон Панновала, и гильдия жрецов, охранявших его душу.

Всё это величественное здание общественного устройства выглядело настолько непонятным в глазах Юли, что он не сразу смог оценить всю степень и мерзость местного деспотизма. Но очень скоро он убедился, что под бесспорным процветанием панновальцев скрывается жесткая система запретов, регламентирующих их жизнь во всём. Размер жилищ, еда, время работы, профессия, даже одежда — всё определялось каким-нибудь законом. Однако местные жители были довольны и не высказывали какого-либо протеста по поводу той жестокой системы, в которой они выросли и которой подчинялись. Но Юли, привыкший к вольным нравам Перевала, удивлялся здешним порядкам. Само собой разумеющийся закон выживания, правивший там, требовал ото всех инициативы и решительности, а здесь всё и все слепо подчинялись предписаниям закона. И всё же эти жалкие рабы закона считали, что находятся в особо привилегированном положении по отношению к вольным дикарям, к свободным варварам!..

Но, так или иначе, он должен был здесь жить, а на всю жизнь доставшихся ему денег не хватило бы. Располагая неплохим капиталом, пусть и приобретенным самым незаконным путем, Юли собирался купить маленькую лавку рядом с лавкой доброжелательного Киале и открыть свою торговлю. Его прельщала мирная и обеспеченная жизнь лавочника. Впрочем, если ему станет скучно, он сможет открыть и выездную торговлю, какой занимались убитые им господа, и, кроме денег и почета, получит ещё и возможность бывать в самых разных местах. Возможно, он даже навестит свой клан, поразив их уже своим обликом знатного господина.

Однако вскоре он обнаружил, что существует много законов, которые запрещают ему это весьма выгодное дело. Он не мог купить лавку, не будучи мастером гильдии торговцев. И торговать на выезд он не мог. На это нужно было иметь особое разрешение, которое выдавалось только действительному члену гильдии. Стать же членом гильдии торговцев он не мог без прохождения ученичества в подмастерьях. Более того, чтобы просто жить в городе, ему нужно было получить паспорт, для чего надо было сдать в милицию характеристику своего поручителя и сертификат благонадежности, а он выдавался милицией лишь после получения документов о наличии недвижимости и благоприятной характеристики от духовных лиц. Однако он не мог стать владельцем комнаты, которую сняла ему Туска, пока милиция не выдаст ему паспорт! Что же касается характеристики, то для этого надо было соответствовать одному, самому элементарному требованию: доказать наличие веры в бога Акха и предъявить свидетельство о регулярных приношениях Ему. Не долго думая, Юли заявился со всеми своими проблемами прямо к капитану милиции.

— Ты дикарь, но ты уважаешь наши законы и можешь принести большую пользу городу, когда станешь торговцем, — изрек после краткого раздумья капитан. — Но тебе следует немедленно обратиться к местному святому отцу и обучиться основам нашей святой веры, иначе тебя бросят в Твинк, как безбожника.

Разговор происходил в личном кабинете капитана, небольшой каменной комнате с балконом, выходящим на верхнюю из террас Рынка. С балкона можно было прекрасно наблюдать за всем, происходящим внизу. Поверх обычной одежды из выделанных шкур на капитане был накинут черно-белый плащ длиной до пола. На голове у него красовалась бронзовая каска со священным символом Акха — два колеса друг в друге, соединенные изогнутыми спицами. Сапоги из дорогой кожи доходили капитану лишь до середины икр. За ним стоял рослый фагор с черно-белой лентой, повязанной вокруг волосатого белого лба.

— Ты меня слушай, а не его разглядывай! — прорычал капитан. — Да повнимательней! А не то...

Но Юли не мог справиться с собой и всё время непроизвольно косил в сторону молчащего фагора, удивлявшего юношу самим фактом своего присутствия здесь, в главной цитадели человечества.

Некогда двурогое существо стояло молча, со спокойным видом. Сейчас рога уже не венчали его череп. Они были спилены почти полностью и из-под волос торчали только два пенька. Их режущие кромки были стесаны напильником. Черно-белая лента вокруг головы и полуприкрытый белым волосом кожаный ошейник с ремнем, сжимающий горло, свидетельствовали о его покорности местной власти. И всё же он был опасен для безоружных жителей Панновала. Фагоры были гораздо крупнее и тяжелее людей, и славились непомерной силой. Поэтому офицеры милиции появлялись на людях лишь в сопровождении личного раба-фагора, послушного и готового на всё. Вдобавок, эти существа славились своей превосходной способностью прекрасно видеть в темноте, что было очень полезно их владельцам в мире вечного полумрака и полной тьмы. Простой народ боялся этих животных с шаркающей походкой. Но, хотя фагоры и считались животными, они умели говорить. Некоторые из них могли заучить до восьми с половиной сотен слов олонецкого языка.

И всё же, как можно, не переставая думал Юли, жить рядом с такими зверями, зверями, которых люди, живущие на заснеженных просторах под открытым небом, боялись и ненавидели со дня своего рождения. И которые увели в неволю его отца...

Разговор с капитаном не принес ничего хорошего, но это были только цветочки. По своей юношеской глупости Юли попал в поле зрения местных властей, более того, навлек на себя их немилость, и теперь легко мог потерять свободу, если не подчинится их правилам, число которых казалось бесконечным. Но Киале постарался внушить Юли, что ему ничего не остается, как повиноваться. Чтобы стать гражданином Панновала, нужно было научиться думать и чувствовать как панновалец. Поэтому ему оставалось только подчиниться установлениям властей.

Юли обратился к духовным лицам и ему было велено ежедневно являться к квартальному священнику, который жил неподалеку от его комнаты. Последовали многочисленные многочасовые беседы, в ходе которых тот вдалбливал Юли теистическую и потому совершенно непонятную ему историю Панновала, "возникшего из тени великого Акха на вечных снежных просторах", и в течение которых он был вынужден заучивать наизусть длинные отрывки из священного писания, повествующие об этом великом событии. К счастью, у него оказалась цепкая память и вскоре он мог повторять их даже во сне, но в свободное от обучения время ему приходилось делать всё, о чем просил его священник, Сатаал, включая и постоянную беготню по разным мелким, но утомительным поручениям, ибо сам Сатаал, как и все здешние священники, был весьма ленив — и от природы, и по своему положению в обществе. Для Юли был особенно унизителен тот факт, что все дети Панновала, без исключения, проходили этот курс обучения зачаткам веры и послушания в самом раннем возрасте.

Сатаал был человеком с бледным лицом и небольшими ушами, но крепкого сложения и тяжелый на руку, в чем Юли убедился очень скоро. В случае, когда ученик смел выражать сомнения в основах веры, Сатаал забывал даже свою лень. Он брил голову и заплетал в косички посеребренную сединой бороду, как полагалось младшим священникам его ордена. На нем была надета черно-белая сутана, свисающая до пят. Лицо его было изрыто рубцами. Юли не сразу понял, что несмотря на седую бороду Сатаал не достиг ещё преклонного возраста. Во всяком случае, положенных старцу двадцати лет ему ещё явно не сравнялось. Тем не менее, ходил он всегда старческой походкой, а его осанка была согбенной, как в солидном возрасте, внушающем особое уважение, так как почтенные лета считались непременным атрибутом истинной набожности. Но напускная дряхлость священника служила маленьким утешением.

Когда Сатаал обращался к Юли, голос его всегда звучал доброжелательно, но как бы издалека, тем самым подчеркивая непреодолимую пропасть между ними. Юли успокаивало отношение к нему этого человека, который устав слушать возражения юноши сказал ему: "Ты делаешь свою работу, а я свою, так что давай не будем усложнять друг другу жизнь, докапываясь до того, что ты там думаешь на самом деле. Это моя работа, и не более того. И я не хочу тратить время в попытках добраться до твоих подлинных чувств". Поэтому Юли теперь помалкивал, прилежно зубря напыщенные вирши.

— Но что же это означает? — наконец не выдержал он, наткнувшись на особенно заумное место в священном писании Панновала.

Сатаал медленно поднялся, заслонив плечами свет масляной лампы, падавший ему на затылок, нагнулся к Юли и сказал нравоучительно:

— Сначала выучи наизусть, а потом вникай в смысл. После того как ты всё выучишь, мне легче будет растолковать тебе, что ты выучил. И ты должен учить сердцем, а не головой. Акха никогда не требовал понимания от своего народа. Только послушания.

— Ты как-то сам сказал, что Акха нет никакого дела до Панновала, — язвительно напомнил Юли.

Священник нахмурился.

— Главное, что Панновалу есть дело до Акха. Ну да ладно, давай-ка вернемся к этому месту:

Тот, кто жаждет сияния Фреира,

Тот попадется к нему на крючок.

И потом уже будет поздно,

Свет сожжет его слабую плоть.