Минус восемнадцатый век

-Убирайся вон, пока не ослеп от своей наглости! Убирайся сам и уводи своих людей, пока я не разгневался и не перебил их молниями!

Спаренная авиационная пушка заранее была наведена на одинокий куст вблизи речушки, и мне оставалось только нажать кнопку электроспуска, чтобы несчастный кустик исчез в пламени сдвоенного разрыва.

Гул испуганных возгласов пронёсся над окружившими крепость кочевниками, но Бюляк только разъярился.

-Убейте его! Перебейте их всех!

Отряд ближайших сподвижников каана опомнился первым, выпустив в нашу сторону по стреле, и рассыпался вдоль цепи всадников, отчаянно молотя потрясённых моим представлением воинов древками копий.

Мы укрылись за ограждением башни, и я буркнул в карманную рацию приказ отражать атаку, принятый и подтверждённый Ренатом. Но атаки, как таковой, у маджра не получилось. Они столпились перед рвом, край которого топорщился заострёнными кольями, мешая друг другу, но позволяя такар стрелять с десяти метров без промаха. Стрелы маджра, даже попадая в защищающихся, прикрытых доспехами, чаще всего, не причиняли им вреда. Зато бронзовые и латунные наконечники легко пробивали куртки кочевников и шкуры их коней. Буквально за минуту густое кольцо нападающих превратилось в беспорядочную, охваченную паникой массу, в которой перемешались убитые и раненые кони и люди с теми, кто уцелел, но бросился бежать прочь от несущих смерть стрел.

Небольшие группы, пытавшиеся отступить организованно, я рассеивал короткими орудийными очередями, пока маджра не удалились метров на пятьсот. Дальности прицельной стрельбы самолётной спаренной пушки хватило бы и на вчетверо большую дистанцию, но не хотелось раньше времени обнаруживать все возможности нашего оружия.

Защитники крепости за время атаки потеряли троих убитыми и семерых ранеными, двоих из которых пришлось отнести внутрь жилищ. У остальных раны были достаточно лёгкими, и после перевязки они остались дежурить на стене. Потери кочевников оказались намного более существенными: не менее полутора сотен осталось лежать возле рва и на первой сотне метров от крепости. Большому количеству раненых маджра удалось выбраться из зоны эффективной стрельбы из луков, и теперь они по одному вливались в чёрную массу, сгрудившуюся вокруг каана. Но, несмотря на потери, нападающие всё равно в несколько раз превышали нас численностью.

В бинокль было хорошо видно, как воины из личного отряда Бюляка наводят дисциплину: несколько раненых паникёров убили копьями и тяжёлыми суковатыми дубинами. Одному, видимо, знатному маджра каан лично рассёк голову бронзовым топориком, как я понял, означавшим принадлежность к высшей знати народа.

Им хватило часа, чтобы подготовится к новой атаке. Теперь значительная часть воинов, вооружённых копьями и ножами, шла пешим порядком, а за ними на некотором удалении следовала рассыпным строем конница с луками наизготовку. Конники из личной охраны каана, отличающиеся от всех более тщательной отделкой курток, время от времени подгоняли отстающих от основной массы пеших.

Приблизившись метров до ста, пехота с громкими воплями бросилась бежать к крепости, а конники, носясь вокруг городища, беспорядочно осыпать стены стрелами. Особой точностью их стрельба не отличалась, но некоторую помеху для наших бойцов, палящих по бегущим врагам, создавала.

Сотни четыре маджра, перескочив через заострённые колья, ограждавшие ров, в течение нескольких секунд обрушились в заполненную водой трёхметровую канаву, но вскарабкаться на вал, по верху которого высилась крепостная стена, удалось лишь тем, кто сумел влезть на спины и головы товарищей. Но это им ничего не дало: обмазанные размокшей под осенним дождём глиной стены были неприступными.

Сколько нападающих утонуло, сколько было убито стрелами и пятью гранатами, брошенными Ренатом в ров, узнать было невозможно. Назад из водяной ловушки, покрасневшей от крови, удалось вырваться единицам.

Наши потери тоже оказались более серьёзными: пять человек убито, семеро ранено тяжело и двенадцать легко. Включая меня самого: перелетевшая через стену стрела на излёте впилась мне в правую икру, пока я наблюдал в бинокль за происходящим в стане противника.

Выдернув из раны каменный наконечник, я закатал штанину 'ментовского' камуфляжа и перевязал ногу носовым платком, носить который я за несколько месяцев дикой жизни так и не разучился. И только закончив дело, обратил внимание на перепуганные глаза Лизы. Лизы?

-Всё в порядке... Ты не против, если я буду называть тебя не Линэза, а Лиза?

-Ты рассердился на меня за то, что я тебя не уберегла?

-Я не сержусь на тебя. Просто... Лиза мне легче произносить, чем Линэза.

Девушка на пару секунд задумалась.

-Лиза на языке харьяна значит красный хитрый зверёк, который охотится на мелкую домашнюю живность. Неплохое имя.

-В моём родном языке, в общем-то, тоже... -засмеялся я.

Потеряв в двух атаках треть своего войска, Бюляк решил сделать паузу. Приунывшее воинство расползлось по окрестностям: кто на охоту, кто собирать дрова для костров, вскоре запылавших метрах в семиста от городища. Видимо, до каана дошло, что тупыми попытками добраться до стены ничего не добиться.

Маджра попытались разобрать нашу баньку, но, потеряв человек пять от автоматного огня Рената, оставили свои попытки. Однако, в отместку просто подожгли хлипкое строеньице.

Военный совет, на котором кроме Батыша, его двух помощников и нас с Ренатом присутствовал вождь переселившегося в крепость рода Атис с приближёнными, пришёл к решению оставить на стенах всего полсотни воинов, а остальных отпустить отдыхать. Мы с десантником тоже поделили тёмное время суток на дежурства, в течение которых время от времени освещали пространство вокруг городища самолётным прожектором, чтобы вовремя заметить возможные попытки ночной атаки. Но до утра всё было спокойно, хотя маджра явно к чему-то готовились.

С утра стало ясно, к чему. Бюляк явно не зря носил титул каана, и работать головой было его главной задачей. За ночь кочевники заготовили массу связок из ветвей и хвороста. Ну, а поскольку это всё было разложено по степи, тактику следующей атаки мы поняли, лишь когда сотни две воинов под прикрытием конных лучников потащили этот хлам, чтобы забросать им ров, окружающий крепость.

Самым же неприятным было то, что связки хвороста и ветвей надёжно укрывали их от наших стрел. Пришлось снова задействовать авиационную пушку, очень ограниченный боезапас которой быстро закончился. Тем не менее, участок рва шириной метров двадцать оказался заполнен доверху, а наши попытки поджечь рукотворную дамбу оказались тщетными, хотя несколько взрывов гранат, брошенных Ренатом, не позволили кочевникам добиться запланированного результата.

Часа два-три вдохновлённые идеей правителя воины маджра, как муравьи, рыскали по остаткам близлежащих рощиц, изведённых нами на постройку города. А потом, выстроившись в ряд и прикрываясь плетёными щитами, не торопясь двинулись в нашу сторону, сопровождаемые сзади конными лучниками. Остановить атаку не удалось даже кинжальным огнём из двух автоматов. Многие из врагов всё-таки добрались до рва, побросали свою поклажу на уже созданный завал и трупы своих товарищей, и теперь безуспешно пытались пролезть через бойницы стены.

Это было уже опасно, поскольку время от времени часть пускавших стрелы конников спешивалась и присоединялась к штурмующим стену товарищам. А наши воины, занятые отражением атаки, не могли стрелять по приближающимся.

-Сколько у тебя магазинов осталось? -по рации справился я у Рената.

-Три. И один неполный.

-У меня столько же. Бей очередями по коннице, её надо отогнать, иначе стену не удержим.

Лиза подёргала меня за рукав.

-Отпусти меня на стену. Маджра там могут прорваться.

Я, оглядев её с ног до головы, молча кивнул, и воительница, выхватив из-за пояса заточенную узкую стальную полосу, вырубленную мной из самолётного пандуса, шустро скатилась с башни на покрытие крепостной стены.

Хотя конные лучники и стояли вразнобой, но их масса была похожа на живую стену. Поэтому уже первые наши очереди оставили в ней серьёзные бреши, почти не пролетая мимо цели. Каких-то пара минут, и остатки конницы в панике разлетелись по окрестностям.

Лиза поспела вовремя, когда первые маджра таки сумели вскарабкаться на стену сквозь бойницы, выбив наших бойцов с крепостного звена. Её импровизированная сабля быстро восстановила дрогнувшую оборону, наводя ужас на атакующих, уже не рискующих взобраться наверх. Их остатки, расстреливаемые вслед нашими лучниками, тоже бежали, и возбуждённая, залитая чужой кровью фурия вернулась ко мне на башню.

В бинокль хорошо было видно, как воины личной охраны Бюляка сгоняют бежавших с поля боя в толпу. Когда потрёпанные, деморализованные остатки воинства маджра изобразили что-то похожее на строй, перед ними выехал на коне сам каан и принял что-то кричать, периодически показывая дубинкой в сторону крепости. Воины, видимо, огрызались, поскольку охрана пару раз принималась избивать грубиянов, и это вскоре переросло в настоящую потасовку, так что личному отряду Бюляка пришлось ретироваться, взяв в кольцо предводителя. После этого все, кроме гвардии, разбрелись по лагерю.

Я позвал на башню Рената.

-Ты как-то говорил, что неплохо стреляешь из автомата.

-Ну, говорил.

-Обрати внимание: меньше всего за эти два дня пострадал личный отряд Бюляка. Вот эти всадники, что крутятся вокруг крепости и что-то высматривают.

Человек семьдесят конников действительно внимательно осматривали наши укрепления, не приближаясь к ним ближе двухсот метров.

-Намёк понял! -радостно засуетился десантник, доставая из кармана патроны и набивая ими пустой магазин.

-Подожди. Бить надо одиночными выстрелами и в разные стороны, чтобы они не сразу поняли, что их целенаправленно отстреливают. А я сейчас позабочусь о звуковой маскировке для твоей охоты.

Батыш очень удивился, когда я попросил, чтобы такар запели какую-нибудь длинную и громкую песню. Объяснять свою задумку я не стал, а вместо этого рассказал, что маджра передрались между собой, не хотят идти в бой, поэтому нужно показать, что мы радуемся победе.

Задумка удалась на славу. Выстрелов совершенно не было слышно, и на первого неожиданно упавшего с коня всадника никто не обратил внимания. Ко второму подъехали и сошли с коней двое товарищей. Пока они пытались разобраться, почему их друг упал, на земле без движения оказалось ещё трое. А к моменту, когда началась паника, личное войско каана сократилось наполовину, уменьшившись ещё на пять человек, пока мчалось к лагерю.

О том, что в рядах маджра царит уныние, говорили невесёлые тягучие песни, которые пели воины, собравшиеся у костров. Ни хохота, ни жизнерадостной перебранки, вспыхивавшей тут и там предыдущей ночью, сплошное уныние и страх перед завтрашним днём.

Первые гранаты из автоматического гранатомёта АГС-17 'Пламя' я послал в костры личного отряда каана, затем принялся методично расстреливать прочие костры, а когда лагерь маджра превратился в хаос мечущихся теней, просто дострелял очередную ленту 'по площадям'.

Когда рассвело, становище кочевников представляло собой заваленную телами и дымящимися головнями площадку с обрушившимся шатром военачальника посредине. Его, раненого осколками, мы нашли в окружении четырёх таких же раненых воинов, пытавшихся защитить каана.

-А, это ты, Бюляк, собиравшийся позволить Батышу убирать навоз за твоей лошадью и убить меня? Ты, называвший меня самозванцем?

Каан, полулежащий из-за раненых ног, только понуро опустил голову.

-Я не такой кровожадный, как ты, и готов сохранить тебе жизнь и свободу. Но при одном условии: если ты дашь слово воина и каана своего народа больше никогда не нападать на такар.

-Я могу дать тебе слово воина, но после того, как моё войско разбежалось, бросив меня, я не каан маджра.

-Странные слова ты говоришь, Бюляк. Неужели ты собираешься бросить свой народ в столь тяжёлое для него время?

Вождь смущённо отвёл глаза, но потом собрался с духом и поднял голову.

-Я не брошу свой народ. Я даю тебе слово воина и каана не воевать больше против такар.

-Опустите оружие! -скомандовал я раненым маджра. -Ни вашего каана, ни вас, нашедших мужество защищать его в безнадёжной ситуации, никто не тронет. Напротив, вы будете нашими гостями, пока не восстановите силы и сами не захотите вернуться в родные кочевья.

Батыш с удивлением посмотрел на меня: в обычаях войн, в которых ему приходилось участвовать, поверженного врага полагалось добить.

-Я знаю, о чём ты меня хочешь спросить. Поэтому сам задам тебе вопросы. Ты хочешь вечной вражды с маджра или вечного мира с ними? Такар за эти два дня потеряли тридцать семь мужчин убитыми, ещё сорок четыре ранены и не могут подняться. Кто их заменит? Поэтому все раненые маджра, оставшиеся на поле битвы, кроме этих четверых воинов и каана, будут два года жить в нашем селении, работать на самых трудных работах. А через два года те, кто захочет стать такар и остаться, останутся. Кто не захочет — уйдут к народу маджра.

По одобрительному гулу я понял, что моё решение одобрили если не все воины, то подавляющее большинство их.

Пленных маджра набралось сорок три человека, если не считать четверых, отдавших Богу душу вскоре после битвы. Кое-кто из них уже в ближайшее время принял участие в разгребании завала в крепостном рву и захоронении убитых.

Похоронили мы и своих, и чужих покойников на противоположном берегу реки Карай, как того требовали обряды, гласящие, что мир живых и мир мёртвых должна разделять вода. Не вместе, на некотором расстоянии друг от друга. Да и в какую яму можно сложить больше тысячи павших? Поэтому на другом берегу реки и появилось три кургана. Один увенчанный сломанным копьём с бронзовым наконечником, а три другие — сломанными кочевничьими луками.

Бюляк на церемонии похорон уже сидел на коне, его раны быстро затягивались, и он через несколько дней собирался в сопровождении трёх воинов возвращаться в свои владения. Четвёртого он уже отправил вперёд, известить о своём возвращении.

Отправить именно его пришлось вынужденно. Едва воин маджра оказался внутри крепости, как на него с ножом бросилась Лиза, которую едва успели перехватить. Девушка с дикой ненавистью в глазах рвалась к своей жертве, так что её пришлось силой уволочь в жилище.

-Тебе мало крови? -рявкнул я на неё. -Так иди, искупайся во рву. Там её столько, что на всю жизнь хватит. Я пообещал, что мы его не тронем. Как и Бюляка и других троих воинов, что были с кааном.

-А я пообещала, что его убью. Ты пообещал только что, а я — давно. Очень давно!

-Что он тебе сделал?

-Он убил моего отца и взял меня силой, когда мне было только двенадцать лет. Я пообещала, что убью его, когда стану сильным воином. Чтобы этого не случилось, он отдал меня Исуми, когда я стала взрослеть.

И я впервые после нашей с ней ночи погладил Лизу по волосам.

-Но я пообещал, что их никто не тронет, пока они будут в нашем селении, -возразил я уже более примирительным тоном, осознав то, что пришлось пережить девушке.