Минус восемнадцатый век

Твою мать! Говорили мне всегда: свяжешься с вояками — хлопот не оберёшься. Не поверил! Да хрен бы с ней, с подготовкой к дню рождения. Всё равно придёт человек пять: дети (если заняты не будут), Димка, соседка тётя Настя да Лизка заскочит на пять минут, чтобы её благоверный от ревности дуба не дал. Ну, опоздал на свой рейс, ну, завтра бы улетел. Нет же, повёлся на провокацию случайно встреченного одноклассника Женьки (пардон, полковника Евгения Ивановича Золотухина), который воспользовался своими погонами и впихнул меня на этот грёбаный попутный борт. Лучше бы с ним по поллитре вечерком раздавили, про жизнь после школы покалякали! Он же сам предлагал. Нет, упёрся, как баран: 'к дню рождения надо подготовиться...'

Бортинженер проверил, как я застегнул парашют, хлопнул по плечу, показал поднятый вверх палец и проорал на ухо:

-Запомни: кольцо дёрнешь только через секунд пять после того, как с трапа спрыгнешь. И парашют постарайся отцепить сразу, как на земле окажешься.

Я кивнул и крикнул в ответ:

-Может, ещё всё обойдётся?

-Может, и обойдётся!

И бортинженер отправился в сторону молоденького пацана-срочника, сопровождающего свою БМД-3, за каким-то хреном срочно перебрасываемую из Ленинградского военного округа в Приволжско-Уральский. У того на груди уже красовался значок 'Парашютист', ему прыгать уже доводилось, а вот мне в свои сорок без двух дней, такое сомнительное удовольствие, как колыхание между небом и землёй, предстояло впервые. Правда, бортинженер ещё не потерял надежды, что всё обойдётся.

Впрочем, наш грузовой Ил-76М швыряло всё сильнее, и надежды обойтись без экстремального приземления таяли на глазах. Опять что-то шваркнуло по обшивке, и самолёт заметно накренился. Что значит 'неожиданный ураган'? У нас что, во втором десятилетии двадцать первого века спутники погоды перевелись? Предсказывать последствия чрезвычайных по силе вспышек на солнце они, блин, не умеют! Давно уже пора научиться!

Ого! Самолёт тряхнуло так, что и я, и солдатик, и бортинженер кубарем покатились по полу, а боевая машина десанта, заскрипела гусеницами по металлу, пытаясь вырваться из креплений. А сквозь иллюминаторы с частотой блицев фотокамер при встрече какой-нибудь звезды засверкали вспышки молний. Кое-как добравшись до своего откидного сиденья, я глянул сквозь стекло.

Это было нечто! Стрелы молний окружили самолёт, пронизывая воздух, кажется, через каждый метр. Если мне придётся писать материал об этом жутком полёте, то так и напишу: 'мы летели в сплошном кольце из молний'.

Накаркал, блин! Дольше рассказывать, чем видеть. Молнии действительно слились в одно сплошное электрическое кольцо, сжимающееся вокруг нас. Самолёт резко опустил нос, и БМД снова заскрипела гусеницами, накренилась стоящая за ним груда зелёных ящиков, туго перетянутых крепёжными стропами, а я вцепился в первую попавшуюся неровность борта. И лишь спустя минуту до меня дошло: хрен мне, а не сороковой день рождения! При пикировании на таких скоростях от удара о землю никто не выживает!

Как я ни рвал глотку, поливая матом экипаж, меня не услышал даже посерьёзневший солдатик возле противоположного борта. Но пикирование прекратилось, самолёт задрал нос, гася набранную скорость, и меня вжало в моё хлипкое сиденьице. То ли оно не было рассчитано на мой центнер живого веса, утяжелённый парашютом, то ли пилот допустил чрезмерную перегрузку, но сиденье хрястнуло, и я кубарем покатился в хвост. Удивительно, но солдатик катился следом по другому борту. А потом был удар головой обо что-то твёрдое...

Болело всё: руки, ноги, спина, грудь. Ну, и понятное дело, моя многострадальная башка. Почему-то было темно и... сыро. Ну, снизу понятно, там лужа. А сверху почему каплет? Тьфу ты! Да это же дождь. И только после того, как до меня дошло, что я лежу в луже, а на меня каплет дождик, я понял: Я ЖИВ!!! Я УЦЕЛЕЛ!!!

Коллеги из отдела экстремальной журналистики учили: если после переделки пришёл в себя, не вскакивай сразу. Сначала проверь, целы ли руки-ноги. Вроде целы. И даже голова поднимается. А в темноте какие-то силуэты вижу. Вон там — вроде деревья проглядывают. Там — то ли куст, то ли камень.

Закружилась голова, и снова пришлось ткнуться мордой в грязь. Хорошо хоть не в реку какую-нибудь шлёпнулся! Захлебнулся бы, как не хрен делать, пока без сознания валялся. Ничего, к утру оклемаюсь, а там с рассветом и спасательные работы начнутся: как-никак, летели над густонаселённой частью России, найдут быстро.

Правду мне говорила бабушка: во сне человек выздоравливает. Даже если спит мордой в луже.

Нет, руки-ноги болеть после сна меньше не стали, а вот голова прояснилась. Да и желание шевелиться появилось. Которым я сразу и воспользовался, попробовав сначала сесть, а потом и встать.

Последнее упражнение далось с трудом, но всё же удалось. И, поднявшись на ноги, я сделал массу открытий. Во-первых, всё обошлось без переломов. Количеством ссадин и гематом, конечно, я мог бы легко посостязаться с количеством блох на дворняге, но это, слава богу, быстро заживёт. Во-вторых, своей жизнью я обязан огромному прегустому кусту, смятому мной, как бумажный стаканчик гусеницами трактора. Причём, летел я в него практически вертикально вниз. В-третьих, нахожусь я всего метрах в тридцати от опушки небольшой рощицы, зацепившейся за подножье холма. В-четвёртых, где-то неподалёку журчит ручеёк, так что от жажды я не погибну. Да и с голоду не помру, буду жрать вон те плоды со сломанного куста, похожие на орехи. Ну и что, что я не знаю их названия. Я — технарь по образованию, а не ботаник. Не отравлюсь!

Для начала неплохо было бы забраться на холм и осмотреться. Вдруг деревня какая поблизости, так что ни голодать, ни напрягать спасателей поисками своей драгоценной особы не придётся. Но сначала — снять этот чёртов парашют, который так и не понадобился.

Я бросил его прямо под спасший мне жизнь куст с торчащими, как у пальмы, длинными заострёнными листьями и поплёлся в горку, раздвигая достигающую мне пояса густую жёсткую траву, цепляющуюся крошечными крючочками за мои драные камуфляжные 'ментовские' штаны. Такой я никогда раньше не видел: прямые, как копья, широкие плоские стебли, увенчанные наверху зонтиком трубочек с острыми крючьями на конце. Но самым непривычным был её цвет: зелёно-синяя, какой когда-то была моя гордость, семейный автомобиль 'Соболь' цвета 'мурена'. Впрочем, я уже говорил, что я технарь, а не ботаник, и мало ли чего из растительного мира я никогда не видел раньше.

Вершина холма оказалось лысой, как макушка полковника Золотухина. Правда, не сияла в лучах солнца (поскольку небо было затянуто серыми облаками), а шелушилась, как псориазная, выходами серого плитняка, пересыпанного серой же намокшей от ночного дождя землёй. Расцвечивал эту серость фиолетовый лишайник, прилепившийся к камням.

Удивительно, но я не запыхался, поднимаясь в гору. Дышать, конечно, стал чаще, но прежнего 'лошадиного' дыхания от такого подъёма не было. Правда, приходилось останавливаться по другой причине: несколько глубоких вдохов, и от кислородного переобогащения начинала кружиться голова. Вот что значит долгое время не выезжать на природу!

Опаньки! А на вершине меня уже ждали. Ярко-оранжевая в чёрную полоску ящерка сантиметров сорока длиной пристально наблюдала за моим подъёмом, жадно облизываясь, словно кот на кусок говяжьей отбивной. Я, конечно, из мяса сделан, но тебе, красавица, несмотря на то, что ты коронована костяным наростом по всей голове, не по зубам. Великоват несколько.

Но ящерка, похоже, посчитала иначе. Она упорно пыталась перехватить мой взгляд, мерно раскачивая хвостом, будто метрономом. Тик-так, тик-так, тик-так. В такт этим покачиваниям хвоста расширившиеся глаза ящерицы стали плавно, от зрачков к краям, переливаться разноцветными кольцами. 'Ни хрена себе!' -мелькнуло в голове, и я замер, боясь спугнуть это чудо природы. Тем временем пресмыкающееся, ещё с полминуты помахав хвостом и построив мне глазки, снова облизнулось и по-деловому двинулось в мою сторону.

Одна моя знакомая, люто ненавидящая собак, делила их на хороших и плохих. Причём, хорошими она считала тех, которые хорошо летают, если их пнуть, как следует. Если бы встретившееся мне существо было собакой, она бы отнесла его к хорошим собакам, потому что отлетела длиннохвостая нахалка метров на пятнадцать. Но только после того, как, оскалив пасть, мигом вскарабкалась по моей ноге на грудь и явно прицелилась впиться в лицо. Сбив её с себя, я от всей души отвесил гадине славного пенделя своим командировочным берцем.

Проследив траекторию и отметив низкую высоту полёта твари, я сделал вывод, что снова будет дождь. Ну, а теперь можно было и осмотреться.

Местность оказалась холмистой с широкими долинами и небольшими рощицами преимущественно в ложбинках, где, похоже, было побольше воды. Остальное пространство занимала травянистая степная растительность с различной примесью голубого в зелени. Где-то на горизонте проглядывали то ли более высокие возвышенности, то ли невысокие горы. Но, самое неприятное, никаких признаков цивилизации: ни дорог, ни троп, ни линий электропередач. Не говоря уже о жилье. Куда ж это меня занесло?

Стоп-стоп! А это что? По склону соседнего холма, примерно в километре от меня, что-то двигалось. Чуть более светлое на фоне сине-зелёной травы пятнышко медленно продвигалось вперёд, оставляя за собой полоску примятой травы.

-Эге-ге-гей! -заорал я, сколь было сил, и закашлялся от боли в рёбрах.

Пятнышко спустя несколько секунд остановилось, и я разглядел в нём человека, принявшегося махать мне руками.

-Эй-эй-эй! -донёсся его слабый голос.

Я тоже помахал руками, и мы двинулись навстречу друг другу.

Ещё метров с двухсот я различил шустро шагавшего ко мне десантника, с которым мы летели на злосчастном борту. Приблизившись, я рассмотрел, что выглядит он намного приличнее меня. Хоть десантный камуфляж и порван в паре мест, но не висит клочьями.

-Жив, значит, попутчик! -радостно протянул руку парень. -А я думал, что кирдык тебе, когда ты сквозь дыру в фюзеляже вывалился. Тоже парашют успел открыть?

Но когда боец узнал, что я рухнул на землю, так и не успев воспользоваться парашютом, он внимательно осмотрел меня и снова протянул ладошку:

-Слушай, я всего пару случаев знаю, когда человек без парашюта падал с такой высоты и оставался невредим! Поздравляю: считай, что ты заново родился! Как зовут-то тебя, пресса?

Ну, да. Моя журналистская 'разгрузка' с надписью PRESS во всю спину и на всю грудь — самое первое, что бросается в глаза.

-Владимир Васильевич Строгачёв, специальный корреспондент газеты 'Комсомольская правда — Екатеринбург'.

-Так ты и есть Владимир Строгачёв? Класс! Я же, пока в армию не загремел, постоянно твои статьи читал! И восхищался: умеют же люди доступными словами объяснить сложные проблемы! А я — Ренат. Велкам!

Видно, поторопился я посчитать, что парень при падении пострадал меньше моего...

Ренат заметил мой настороженный взгляд и пояснил.

-Да не поехал я крышей! Это фамилия у меня такая: Велкам. Дедушка маленький был, когда их пароходик в Белом море немцы торпедировали. Ну, а подобрали его из моря, еле живого, американцы с одного из союзнических конвоев. Вот он и решил поменять свою фамилию Гиндулин на первое слово, услышанное на американском эсминце. В знак благодарности.

-Ты татарин, что ли?

-Нет, башкир. Точнее, тептярь. Но прадедушку при первой советской переписи башкиром записали, так потом все и писались в анкетах башкирами.

-Слушай, у тебя телефон работает? Мой айфон вдребезги разлетелся при падении.

-Да я его с дуру в укладку БМД положил, чтобы не мешался: всё равно в полёте звонить нельзя. А у тебя курева, случайно, нет? Я своё вытряс, пока кувыркался в воздухе, когда вслед за тобой в дыру в обшивке вывалился.

-Не курю уже лет пять.

-Вот чёрт!

-Меня другое беспокоит. Куда это мы залетели? Ни людей, ни дорог. Трава какая-то... синяя. Ящерицы оранжевые бегают с собаку ростом.

-Это те, у которых глаза переливаются?

-Тоже видел?

-Видел! Уходить не хотела, хвостом махала. Но я в неё камнем попал, и она сбежала. Может, в Китай занесло? Ни в Поволжье, ни в Казахстане таких мест нет.

-Вряд ли. До Китая мы никак не могли долететь. Ни топлива, ни времени не хватило бы. Кстати, а что с самолётом?

Ренат погрустнел.

-Похоже, ему точно кирдык. Я, когда вслед за тобой вывалился, едва успел парашют раскрыть, как уже земля под ногами. Метрах на ста пятидесяти летели. Точнее к земле шли после того, как молнией обшивку пробило и двигатели скисли. Там такое творилось! Я когда выпал, видел, что у самолёта крылья от электрических разрядов сияли. Такие пучки сияния на крыльях, на хвосте, на моторах, на пилотской кабине... Но вспышки от взрыва не было! Я вон в той стороне дымок видел, когда на предыдущий холм поднимался. Километрах, наверное, в пяти отсюда.

Это по шоссе можно протопать пять километров за час. А вот по пересечённой, заросшей травой местности да с двадцатью килограммами лишнего веса мы плелись часа два.

Останки самолёта увидели с ближайшего холма. 'Ил-76' зацепил его опущенным хвостом, после чего хвост отлетел в сторону, а фюзеляж машины, оставив на земле огромную борозду, проехал на пузе добрых полкилометра, разбрасывая в разные стороны клочья обшивки.

Удивительно, но пожара при этом не возникло, а дымилась трава, попавшая на раскалённые турбинные лопасти оборвавшегося от удара о камень правого крайнего двигателя.

Сколько мы ни кричали, подойдя поближе, никто нам не ответил. Поэтому пришлось царапаться внутрь сорокаметровой громадины. Но в живых никого из семи членов экипажа не осталось. Причём, почти все погибли, пока самолёт ещё полз брюхом по земле. Не успело остыть только тело штурмана.

Мы молча курили на одном из разбросанных по вспаханной полосе земли ящиков, которые вместе с БМД вёз самолёт. Сигареты то и дело вспыхивали от глубоких затяжек, но ни Ренат, ни я не проронили ни слова. Просто тушили пламя пальцами и снова затягивались.

-Там, в укладке БМД, лопата есть и ломик. Надо ребят похоронить по-человечески, -наконец проронил десантник.

-А спасатели как же?

-Васильич, когда ещё эти спасатели появятся?!

До конца дня с похоранами управились. Я вырубил зубилом прямоугольный кусок обшивки из обрывка, подобранного на 'посадочной полосе', и выцарапал имена и фамилии членов экипажа, прочитанные в найденных при них документах.

-Когда-то на могилах лётчиков пропеллер устанавливали. -вспомнил Велкам, втыкая в свежую землю обломок штурвала. -Пропеллера нет, придётся обойтись другим самолётным аксессуаром.

-Но прощальный салют мы всё-таки дать сможем, -поднял вверх я ствол пилотского пистолета.

Ренат достал второй пистолет, и мы нестройно по три раза выстрелили в воздух.

Ужинали неприкосновенным запасом, добытым из самолётных глубин шустрым десантником. Поглядев на полагающуюся мне порцию, я скис:

-Не жирно. Так к тому времени, когда нас найдут, я явно от лишних кило избавлюсь. Я сегодня так ни разу и не заметил, чтобы где-нибудь самолёты пролетали.

-А что ты увидишь, если небо тучами затянуто? Радуйся, что солнце не жарит. Это было бы намного хуже. Занесло меня как-то на юг Оренбургской области в это время, так шкура пузырями даже на пальцах ног пошла!

И то верно. Воды, конечно, у нас пока достаточно, но, судя по ландшафту, прижарило бы нас среди дня очень основательно. Впрочем, с наступлением сумерек тучки стали рассеиваться, и сквозь них кое-где начали проглядывать редкие звёзды.

-Ты, Васильич, поострожнее с этими ящиками! -предупредил Ренат, увидев, как я ногами подпинываю поближе к костерку летевшие с нами зелёные армейские сундуки. -В них боекомплект для моего зверя.

-Не понял.

-Снаряды, патроны, гранаты...

-Слушай, а какого хрена понадобилось эту танкетку, да ещё с полным боезапасом, переть через полстраны?

-Не танкетку, а боевую машину десанта — 3. Не с полным, а с десятикратным боекомплектом. Мулька какая-то новая у военного ведомства. Проверяют боеспособность боевой техники. Берут наугад по заводскому номеру какой-нибудь вид техники. Прямо из строевой части. Везут её на полигон вместе с десятикратным боекомплектом. Там гоняют, пока не выкатают определённый моторесурс и не израсходуют эти десять боекомплектов. Ну, а под конец испытывают на заявленную бронепробиваемость. Прошла машина все тесты — оставляют на вооружении. Не прошла — списывают ко всем чертям всю партию, поставленную вместе с контрольной машиной. Вот на мою старушку и выпал жребий.

-Так ты бы на ней и катался, если бы долетели?

-Не. Моё дело — передать её представителям полигона. А поскольку от Екатеринбурга до моего родного Кургана рукой подать, то я бы после передачи в заслуженный отпуск домой закатился.

-То есть, прощальное турне у тебя было с машиной.

-Ага. Жаль зверя: ни за что, ни про что на убой отправили.

-Думаешь, не справилась бы с испытаниями?

-Васильич, хоть серийный номер жертвенной машины до дня отправки и в секрете держится, но не зря же я в разведроте числился! Движок мы ей за ночь перебрали, пушку с пулемётами пристреляли и в порядок привели. Даже в гранатомёте заедание подачи устранили. Так что я за машину спокоен в этом плане. Только всё равно после этого её бы расхреначили из пушек. Кстати, а чего это мы будем сидеть и ждать спасателей? У нас же колёса... то есть, гусеницы есть!

-Ага! Ты попробуй-ка ещё её выгнать наружу! Не видел, что ли, как её заклинило между передней переборкой и бортом при падении?

-Да похрену! С четрьмяста пятидесятью лошадями!... А это что такое?

Поразиться было чему: в просвете между тучами появилась половинка луны. Необычно крупной, я бы её сравнил с кофейным блюдцем. И по затенённой стороне этого блюдца ползла половинка пятирублёвой монеты...

Я не ботаник, не зоолог, не геолог, не географ и даже не астроном. Я — технарь-электронщик по образованию, волей судеб ставший журналистом. Но я твёрдо знаю, что у Земли всего лишь одна луна, а не две, из которых дальняя побольше, а ближняя поменьше. Что сине-зелёными бывают только водоросли, а не огромные массивы степной растительности. Что про оранжевую в чёрную полоску сорокасантиметровую ящерицу, пытающуюся гипнотизировать людей, давно бы писали в популярной литературе. Что образцы серого шестигранного плитняка наверняка лежали бы в Свердловском горном музее. Что содержание кислорода в земной атмосфере не позволяет табаку в сигаретах гореть, а организму при обычном глубоком дыхании испытывать головокружение от его избытка. Но вывод из этой сложившейся воедино мозаики не помещался в моей голове. 'Такого не может быть, потому что не может быть никогда' — вопила одна половинка разума. 'Тогда объясни всё это' -скептически хмыкала другая половинка.

Голова раскалывалась от этого роя мыслей. Болели ссадины и синяки, ныла натруженная спина. Но четырёх часов хватило, чтобы выспаться. Так что когда Ренат тронул меня за плечо, я мгновенно подскочил.

-Всё в порядке?

-В порядке. Пару раз ящерицы пытались подкрасться, да я их камнями прогонял, даже стрелять не пришлось. Держи! Надеюсь, пользоваться умеешь?

-Да служил я, служил в армии. Пусть двадцать лет назад, но с АК обращаться не разучился.

За время, пока я поддерживал костерок возле гигантского проёма фюзеляжа Ил-76, передумал много. Вспомнил кучу теорий о межпланетных и межвременных переходах. Конечно, не строго научных, а полуфантастических теорий! Все они сводились к одному: для этого нужно гигантское количество энергии. Учитывая условия, в которых мы летели, источник у нас был: активированная небывалой солнечной вспышкой апокалиптическая гроза. Но куда нас занесло? На другую планету? Вряд ли. В другое время или измерение? Более вероятно. И что теперь делать?

Да что делать понятно: попробовать выжить. НЗ нам хватит дней на десять. А потом придётся добывать мясо насущное: о хлебе речи не идёт. И постараться самим не попасться кому-нибудь на обед. Мысль вовсе не праздная, если учесть шум от довольного крупного тела, пару раз доносившийся из зарослей высокой травы: это читать газетные гранки мне становится неудобно, а слышу я по-прежнему прекрасно.

Не щёлкнуть, снимая автомат с предохранителя, не получилось, поэтому не было смысла таиться, передёргивая затвор. Тело в траве замерло и больше не издавало ни звука. Замер и я, отведя глаза от гаснущего костерка.

Над подёрнутыми серым пеплом углями время от времени пробегали сиреневые язычки пламени, очень устала от сидения на твёрдом ящике 'пятая точка', но я, охваченный каким-то злым азартом, не шевелился. Если у того, кто прячется сейчас в траве, не получится напасть сегодня ночью, он придёт завтра и будет ещё осторожнее, ещё терпеливее, а мы так и не узнаем о той опасности, что нас поджидает.

Зверя выдали сверкнувшие отражённым огнём глаза. Помедли я пару секунд, и стрелять мне пришлось бы, когда он уже летел бы в смертоносном прыжке.

Грохот короткой очереди гулко отозвался в замкнутом пространстве самолётного фюзеляжа, и спустя несколько секунд по металлическому настилу громко забумкали короткие сапоги Рената. По лязганью пистолетного затвора я догадался, что он правильно понял ситуацию.

-Что там?

-Пока не вижу. Какой-то крупный зверь был. Подкинь пару щепок в костёр.

Сухое дерево вспыхнуло моментально, осветив лежащую в пяти метрах от меня жёлтую с голубыми пятнами тушу гигантской кошки. Зверь не шевелился, но помня о девяти кошачьих жизнях, для верности к выпущенным ранее пулям я добавил одиночный выстрел в основание плоского, вытянутого черепа.

Ренат больше спать не лёг, приняв допытывать меня о нашем новом положении. И мои самые невероятные предположения об ином измерении он воспринял с неистовым восторгом.

-С детства мечтал изучать новые миры!

А я иронично смотрел на его юношеский энтузиазм, но молчал. Просто не хотелось раньше времени разрушать иллюзии хорошего, искреннего парня.

Солнце не выглянуло и когда рассвело, но оно и к лучшему. Выудив из бортового НЗ самолёта хороший боевой нож, десантник принялся свежевать убитого ночью хищника, достигавшего от кончика носа до кончика хвоста двух с половиной метров. Самым неприятным в этой зверюге были десятисантиметровые верхние клыки, выступавшие чуть ниже подбородка.

-Зачем тебе это надо? -пожал я плечами.

-А ты уверен, что здесь зимы не бывает? Шубы себе пошьём!

Аргумент показался резонным, и я, чтобы не сидеть без дела, двинулся обследовать самолёт. Ведь как показывает практика, после любой катастрофы в летательном средстве остаётся масса неповреждённых полезнейших вещей и материалов.

Ещё вчера я бы посчитал спаренную бортовую пушку ГШ-23 с полным боекомплектом совершенно бесполезной, но после ночного происшествия у неё появился шанс на приобщение к нашему хозяйству. Нашёл уцелевший мобильник одного из членов экипажа, но он, как я и предполагал, не мог найти сеть. Уцелевшая и даже работающая от бортовой сети самолётная рация, сколько я ни крутил ручки настройки, не выдавала ничего, кроме шума и треска атмосферных разрядов. Её, как и мобильник, можно было списывать в утиль. Зато вполне могли сгодиться переносные карманные приёмопередатчики. Я даже быстренько сообразил, каким образом можно изготовить для них зарядное устройство. 'Живой' оказалась и бортовая сеть постоянного тока, питающаяся от аккумуляторов, которые уцелели при торможении пузом, хотя и располагались в разбитых вдребезги обтекателях шасси.

И это — не считая пяти парашютов, десятков километров самых разнообразных проводов, тысяч квадратных метров алюминиевой обшивки, полутора десятков тонн невыработанного топлива, нескольких иллюминаторов из толстенного многослойного стекла, а также десятков моторов и моторчиков, генераторов и генераторчиков, лампочек, светильников и фар.

Поскольку конец правого двадцатиметрового крыла металлической птицы болтался всего в полутора метрах от земли, Ренат ловко вскарабкался на него, чтобы разложить шкуру для просушки, и теперь неспешно громыхал каблуками по металлу обшивки, обходя самолётное хозяйство по потолку. 'Степь да степь кругом, ла-лала-лала' -мурлыкал он, и я понял, что товарищ по несчастью обозревает окрестности. Наконец ему наскучило это занятие, и десантник соскочил на землю, а вскоре появился в проёме развороченной хвостовой части фюзеляжа.

-Да, Васильич. По здешним буеракам много на своих двоих не набегаешь. Надо попробовать мою ласточку выгнать, -ласково похлопал он по броне БМДшку.

Привычно запрыгнув на броню боевой машины, он нырнул в её чрево и несколько секунд там чем-то звякал. Наконец зажужжал стартёр, но кроме редких вспышек мотор ничего не выдал.

-Не понял! -вызывающе прикрикнул парень, и снова принялся гонять стартёр.

-Да блин! Она ж всегда с полтычка заводилась!

-Подожди! -остановил его я. -Попробуй сначала топливо в неработающий двигатель педалью газа подкачать.

-Да на хрена? Я собственными руками подачу топлива регулировал. С топливом у неё всё в порядке.

-Не в порядке. Здесь содержание кислорода выше, поэтому рабочая смесь получается слишком бедной. Попробуй пустить двигатель по зимней программе.

-С подсосом, что ли? -сообразил парень, чем-то погремел, и двигатель нехотя забубнил.

Выждав несколько секунд, Ренат высунулся из водительского люка и махнул мне рукой:

-Отойди подальше! Я попробую выехать.

Боевая машина натужно заревела, заполняя внутреннее пространство солярочным чадом, и безбожно круша и без того повреждённый борт фюзеляжа стала разворачиваться на месте. Спустя пару минут возни в огромном трюме разбитого Ил-76 осталась лишь удушающая вонь отработанного топлива. Впрочем, быстро улетучивающаяся сквозь прежние и новы бреши в обшивке.

Ещё пара часов возни с подстройкой дозировки подачи воздуха, и БМД была готова хоть к бою, хоть к путешествиям. Правда, особо разогнаться нам вряд ли удастся: запас топлива у машины всего-то километров на триста. Пока же следовало собрать раскиданные по всей полосе торможения самолёта ящики с боеприпасами и оружием.

Первым делом укомплектовали бронемашину, чем существенно снизили трудозатраты на перетаскивание тяжеленных сундуков. Причём, впав в маниакальное состояние, внутрь БМД напихали не только снаряды и патроны к штатному вооружению, гранаты к автоматическому гранатомёту, но и гору ручных гранат, четыре автомата, пистолеты.

Осмотрев отвалившийся при ударе хвост самолёта, Ренат, демонстрируя мощь своей 'красавицы', подцепил его тросом и тоже приволок поближе к фюзеляжу.

-Зачем? -удивился я.

-А ты собрался боеприпасы на сырой земле хранить? Внутрь мы излишки и уложим. А пока логово себе там оборудуем. Каждую ночь, что ли, дежурить у костерка? Как-то, знаешь, неуютно в спортзале ночевать, -кивнул он на огромный самолётный трюм и пошло захихикал. -Было у меня дело, ночевал я как-то с одноклассницей в спортзале. От повторения я бы не отказался, но одному там спать — совсем не тот кайф.

Мысль оборудовать защищённое от хищников место показалось здравой, и к вечеру мы соорудили в хвосте не только пару лежанок из содержимого самолётного аварийного запаса, но и, скрепив кусками проводов клочья обшивки, подобие ширмы с дверью-лазом, открывающейся только наружу. Поэтому спали всю ночь. Единственное, мешали комары, да время от времени возникающий в стороне, куда мы уволокли тушу убитого прошлой ночью хищника, шум драки между какой-то живностью. Наутро там обнаружились лишь гладко обглоданные кости.

Третье утро после катастрофы порадовало нас тусклым солнцем, светящим сквозь облачную дымку. И едва оно поднялось на пару ладоней над горизонтом, как объявилась новая напасть: огромные, раза в полтора крупнее шершней, оводы. Они прилетали откуда-то из степи и назойливо кружили вокруг, раз за разом норовя усесться в одну-единственную выбранную ими точку, чем доводили меня до бешенства. Плюс от их тактики нападения был только один: приземление такого 'вертолёта' трудно не почувствовать, а двух-трёх секунд, пока овод прицеливался впиться, с лихвой хватало, чтобы либо прихлопнуть, либо отогнать кровопийцу. Однако, укус одного такого зверя я заработал. Его приземление на поясницу я заметил, но отмахнуться возможности не было, поскольку я как раз поправлял в костре банку тушёнки из НЗ. Впечатлило!

Пока я возился с вынутыми из самолёта ёмкостями для антиобледенительной жидкости, соображая, как их приспособить для хранения воды, Ренат ковырялся в двигательном отсеке БМД. И тут каким-то шестым чувством я почувствовал на себе чей-то взгляд. На склоне ближайшего холма, в который и уткнулся носом самолёт, метрах в двухстах от нас были люди. Пять человек верхом на животных, очень похожих на лошадей, но с острыми рогами.

-Люди! Ренат, люди! Эге-гей, люди, эге-гей!

Подскочив, я бросился в их сторону, размахивая руками. Они переглянулись, и пришли в движение, что-то выхватывая из-за спины. Я и сообразить не успел, как они ударили пятками в бока своих скакунов и помчались в мою сторону, выпустив перед этим каждый по стреле. Две из них просвистели мимо, а три попали без промаха: одна в живот и две в грудь.

-Ложись! -откуда-то сзади заорал Ренат.

Мне и особо командовать не надо было. Кевларовая журналистская 'разгрузка', конечно, защитила моё драгоценное тело, но удары были очень сильными, и я, закрутившись вокруг своей оси, рухнул в траву. И тут загрохотал автомат десантника. Дико завизжали падающие 'лошади', вскрикнул один из наездников. Двое других свалились молча. Одни тут же потянул за поводья, разворачиваясь, чтобы удрать, а последний уже целился мне в грудь подобием копья, на конец которого был надет угрожающе острый обломок трубчатой кости.

Ренат палил в сторону удиравшего, боясь задеть огнём меня, и мне пришлось перекатом уворачиваться от нацеленного в грудь оружия. Всадник проскочил мимо, и теперь снова разворачивался для атаки. Но атаковать не успел. Привстав на колено, я влепил в него четыре заряда из пистолета, который после ночного нападения хищника всегда носил в кармане 'разгрузки'. Оглянувшись, я увидел, как последний нападавший соскочил с раненого и кренящегося на бок скакуна и, сильно хромая, успел скрыться за вершиной холма.

Ренат уже через минуту был рядом со мной, морщащимся от боли после попаданий стрел с кремневыми наконечниками.

-Цел?

-Да вроде. Журналистский 'броник' уберёг.

-Тогда посмотри, чтобы мне в спину не ударили.

И он ящерицей скользнул вверх по склону. Оттуда вскоре раздалось несколько одиночных выстрелов, но по расстроенному виду спускавшегося вниз товарища я понял, что безуспешных.

-Ушёл, гад. А у тебя тут как дела?

-Да всё нормально, отделался новыми синяками. Никогда не думал, что стрела с такой силой бьёт...

Мы обошли трупы нападавших. Увы, пули калибром 5,45 мм не оставили им шансов выжить даже при попадании в край туловища.

Все они были молодыми, лет двадцати-двадцати двух, мужчинами с лёгкими признаками монголоидности. Одежда их представляла собой кожаные куртки и штаны на голое тело. Вокруг ступней обмотаны куски кожи, обвязанные кожаными же ремешками. Луки относились к категории простых: без каких-либо усиливающих вставок, просто тщательно высушенные и искусно обработанные куски какой-то древесины. У одного из луков тетива волосяная, у остальных — тоже кожаный ремень. Наконечники оперённых стрел были тщательно оббиты и привязаны к расщеплённому древку, как и перья, кусками тонкой верёвки из растительных волокон.

Сёдел на лошадях (а то, что это была всё-таки какая-то разновидность лошади, мы согласились) не было, как и стремян. Вместо сёдел использовались куски сложенного в несколько раз войлока, обвязанные через брюхо верёвками в мизинец толщиной. Кожаные уздечки с продетыми в рот животного костяными пластинами-псалиями (надо же! Даже название вспомнил из какой-то своей статьи об археологах). Кроме копий с каменными и костяными наконечниками, при каждом был кремнёвый нож с обмотанной полосками кожи рукояткой. По бурдюку с водой и кожаный мешочек с обломками кремня, мотками кожаных шнуров и тонкой верёвки, костяные иглы.

-Васильич, глянь-ка! -позвал Ренат, рывшийся в скарбе убитого мной конника.

К поясу того был прикреплён небольшой бронзовый топорик грубой работы. Очень старый, если судить по количеству царапин и мелких, изъеденных коррозией трещинок.

-А я-то думал, что мы совсем уже в каменный век попали.

-Скорее, в переходный период от каменного к бронзовому. Но, судя по этому топорику, где-то всё не так уж и запущено.

-Эге-гей! Ууу-иии! Эге-гей!

-А это что за на хрен? -округлил глаза десантник.

По вспаханной самолётом полосе земли, размахивая над головой руками, как полчаса назад я, шли два крепких мужчины, сопровождающие седобородого старика, опирающегося на посох.

-Эге-гей! Ууу-иии! Эге-гей!

Мы настороженно двинулись навстречу с расчётом на то, чтобы оказаться рядом с БМД.

-Ты особо вперёд не высовывайся, -предупредил я солдата. -Мой броник их стрелы выдерживает легко, а твоё 'х/б' от них не спасёт. Лучше со спины прикрой.

-Ты тоже пистолет с предохранителя сними на всякий пожарный...

Гости, однако, никакой агрессии, в отличие от всадников, не проявляли. Даже наоборот: не доходя метров пятьдесят до нашего лагеря остановились и удручённо вперили взгляды в землю. Выглядели они немного более цивилизованными, чем те, что напали на меня: в кожу были одеты только 'сопровождающие лица', а старик (вряд ли он был старше меня) носил вместо куртки большой кусок ткани с прорезью для головы, наподобие пончо, подпоясанный плетёным из кожи ремешком с незатейливым узором плетения. Поверх пончо на груди его болтался кожаный шнурок с нанизанными камешками, клыками хищников, какими-то пёрышками. Центральное место этого украшения занимала сломанная по самое лезвие рукоять бронзового кинжала. Выглядели они совершенно европеоидными: вытянутые лица, русые с рыжиной волосы, зеленоватые глаза. Только носы не прямые, а с горбинкой, массивные такие, мясистые носяры.

Свои луки и копья они демонстративно оставили метров за сто до лагеря, и при них оставались лишь каменные ножи да узелок из обрывка шкуры, который старик незамедлительно развернул, едва мы подошли. Он что-то начал говорить, держа кусок шкуры с дарами на вытянутых руках, а сопровождающие его мужчины упали на колени и распластались грудью по земле, выражая крайнее почтение. Старик, закончив свою речь, тоже пал на колени, положил на землю дары и распластался по земле.

В принципе, ситуация была ясна: местные жители задабривают залётных богов, чтобы те ненароком не обратили против них свой гнев, силу которого они имели возможность пронаблюдать во время нашей схватки с кочевниками. Поскольку я выглядел несколько старше Рената, да ещё в моей стильной короткостриженой бородке седина поблёскивала, руководитель делегации обращался ко мне. Поэтому я принялся командовать.

-Ну, чего стоишь? Видишь, меня дарами облагодетельствовали? Не сочти за хамство, но надо принеси и передать их мне. Чисто ради протокольных формальностей.

Десантник криво хмыкнул, но со всей торжественностью прошествовал к лежащему на земле куску шкуры, церемониально поднял его с земли и, подыхая от раздиравшего смеха, вручил мне.

-Волобуев, вот ваш член! -пафосно произнёс парень, протягивая мне на вытянутых руках нехитрую снедь, горкой возвышающуюся на не блистающем стерильностью 'подносе'.

-Скотина! -содрогаясь от едва сдерживаемого хохота, выдавил я. -Когда останемся вдвоём, первым делом я тебя убью!

Не понимая нашей речи, выглядело это как будто я испытываю щенячий восторг от вида смешавшихся при переноске горстки варёных зёрен, кучки орехов, чахлой луковицы и приличных размеров куска мяса.

С трудом выдержав протокольную пятисекундную паузу, я, негромко хрюкая от смеха, отнёс дары на ближайший пустой снарядный ящик, после чего собрался с силой воли, нацепил на морду серьёзное выражение и двинулся к всё ещё лежащему ниц старику. Наклонившись, к нему, я взял его за руку и помог подняться, введя того в состояние, близкое к экстазу. После чего ладонью показал, что может подняться и его свита. Пока я за локоток вёл посланца к 'столу', Ренат успел притаранить ещё четыре ящика: по одному для меня, старика, его самого и длинный — для двоих сопровождающих.

-Тушёнкой их не удивишь, так что притащи пачку галет и несколько кусочков шоколада.

Боец мигом исполнил указание, и мы принялись к протокольному обеду. Но если зёрна и орешки можно было таскать руками без особого ущерба для санитарии, то по очереди грызть луковицу и мясо не хотелось, поэтому я быстренько пошинковал их ножом из аварийного запаса. Вид инструмента и лёгкость, с которой я выполнил эту процедуру привели гостей в состояние благоговейного трепета. Не меньший восторг вызвало то, что я собственноручно вручил каждому, сидевшему за столом, по куску мяса и дольке луковицы, а потом предложил отведать галеты из самолётного НЗ. Шоколад же вызвал такую бурю эмоций у членов делегации, что трудно оценить. Как и разлитый по пластиковым стаканчикам чуть тёплый чай со сгущёнкой, заваренный нами на завтрак.

Ну, а когда с перекусом было покончено, перешли к попыткам понять друг друга. Пересказывать тот бред и ужимки, к которым прибегли при этом обе стороны, не стоит. Главное, что все поняли: мы с Ренатом своим божественным появлением в здешних краях оказали честь племени (или народу) с названием такар. Живут они северо-западнее места авиакатастрофы, и видели падение самолёта. Их разведчики выследили нас и послали делегацию, которая стала свидетелем нашей стычки с плохим народом маджра, и та лёгкость, с которой мы отбили их нападение (скорее всего, всё-таки грохочущее и убивающее без видимых повреждений оружие), окончательно убедило такар в том, что они имеют дело с богами. Ну, а окончательно в этом уверились они, когда поближе рассмотрели нашу одежду и ножи (один из воинов попросил подержать мой нож, порезал себе палец, пробуя его заточку, и впал в состояние детской восторженности), а также вкусили 'пищу богов'.

-Васильич, чем-то одарить их надо, -посоветовал Ренат.

-Вот что, -чуток подумав, сообразил я. -Давай им всучим шмотки убитых маджра. Я их на место схватки провожу, а ты собери стреляные гильзы, обстучи их молотком, чтобы получились острые пластинки, вроде лезвий ножей. Принесёшь, мы там их сейчас ещё и мясом загрузим.

-Да чего ты жлобишься, покупая их за бусы? Мог бы и ножик подарить: вон как они на него пялятся...

-Охолони. Не известно, сколько раз нам ещё придётся отдариваться, так что давай пока будем ненужные вещи раздавать.

Замысел удался на славу, трофеи делегация приняла с огромным удовольствием. Особое счастье гостей вызвали сварганенные за пять минут лезвия из гильз, одним из которых я, чуть повозившись, откромсал шмат мяса от лошадиной ноги. Приняв в подарок бронзовый топорик, старый Догат покачал головой и принялся что-то говорить. По его жестикуляции и часто повторяемому слову 'плохо', я понял, что маджра вернутся, чтобы отомстить, но будет их при этом много, десятка три, судя по трижды выброшенным растопыренным ладоням обеих рук. А два пальца, показанные после тычка в сторону солнца, позволили понять, что это будет через два дня.

Неожиданно на лицах гостей отразился животный ужас, а у меня за спиной, послышалось знакомое 'тик-так, тик-так'. Обернувшись, я обнаружил за спиной оранжево-чёрную ящерицу. Глаза василиска, как я её уже окрестил, переливались разноцветными кругами. И, чтобы не вводить тварь в искушение, я просто сделал шаг в её сторону и со всей дури пинком послал её в полёт. Полетела она по значительно более высокой траектории, на основании чего я сделал вывод, что дождя не будет. Но больше всего меня удивила реакция парламентёров, рухнувших на землю и принявшихся мне кланяться. Когда процедура поклонения закончилась, старик восхищённо попытался что-то мне объяснить, указывая на место, где сидел гипнотизёр-самоучка. Из всего его сбивчивого рассказа я сделал вывод, что василиска зовут дидак, и он в местной теологии играет роль этакого страшного демона, поскольку слишком часто звучало слово 'плохой'. А я, кажется, оказался первым человеком, который не просто не поддался на его чары, а нанёс поражение этому ходячему метроному. Чем ещё более укрепил убеждённость старика в своей божественной силе.

Нагрузившись подарками, к которым я добавил и пачку галет, такар удалились восвояси, а мы с Ренатом принялись составлять план, как более эффективно отвязаться от назойливых кочевников. Да и от других непрошенных посетителей.

Кроме маджра, следовало ожидать и других визитёров от такар: дипломатическая миссия Догата завершилась успехом, и получив богатые дары, они наверняка захотят развивать контакты с 'добрыми богами'. Поэтому оставлять наши запасы без присмотра было бы просто безумием. Мало того, что растащат и перекалечатся, так ещё и элементарно лишат нас всего, что может понадобиться в будущем. А то, что мы будем ездить немало, несмотря на ограниченное количество солярки в баках, Ренат меня заверил, собираясь использовать в качестве горючки керосин из невыработанных запасов Ил-76.

-А не боишься, что двигатель быстро накроется? -засомневался я. -Насколько помню, знакомые умельцы пробовали в дизельные машины авиационный керосин заливать, но это у них плачевно заканчивалось.

-Васильич, лечи кого-нибудь другого! -отрезал десантник. -Может, цетановое число и смазочные качества топлива и критичные показатели для работы современных автотаратаек, но не для танкового агрегата, разработанного ещё во времена Т-34! И мы лили керосин, и наши предшественники лили, и хоть бы хрен! Мой дядя трактор 'Беларусь' 72-го года выпуска всю жизнь керосином заправляет, и двигатель работает, как часики! Ну, может быть, подстрою чуть-чуть ТНВД, когда солярку выработаем, и всё будет прекрасно. А так в мотор БМД даже по паспорту разрешается лить самолётное топливо.

Что же касается безопасности имущества, то обеспечить его решили, придвинув обломок хвоста вплотную к боковому люку фюзеляжа и забаррикадировав прорехи разным хламом. Люк, если требовалось, можно было запереть изнутри или снаружи, а возможности открыть его у здешних кулибиных не было никакой. Точно также как и вскрыть боевую машину. Приведением планов в исполнение занимались целый следующий день. Заодно вялили тонко нарезанное ломтиками конское мясо, чтобы не уничтожить слишком быстро остатки НЗ.

Ни я, ни Догат не ошиблись в своих предсказаниях. Ближе к полудню второго дня после первого визита такар послышалось уже знакомое 'Эге-гей! Ууу-иии! Эге-гей!'. На этот раз посла сопровождали два десятка разновозрастных соплеменников, все, как один, вооружённых луками и копьями. Но почти все они остались в сотне метров от самолёта, негромко удивлённо переговариваясь друг с другом. К нам, выполнив ритуал поклонения, приблизились лишь старик и крепкий рослый мужчина лет тридцати, сжимавший в руке копьё с настоящим бронзовым наконечником. За его тщательно выработанным кожаным поясом висел уже знакомый топорик, что дало нам понять статус гостя: сам вождь пожаловали-с!

И тут Догат к нам обратился по именам, кланяясь каждому:

-Таба ну лутопи Асилит, Таба ну лутопи Ремат!

Судя по всему, он представлял нам своего шефа. Как всегда, величайшего, всемогущего и наимудрейшего. Звали всемогущего Батыш, и он, судя по выражению лица, спешил принести нам своё почтение и восхищение. Таба та сатари Батыш преподносил нам царский подарок — шубы с барского плеча. Точнее, украшенные аппликацией кожаные пончо, которые немедленно, едва поднял руку вождь, доставили двое его подчинённых.

-Я говорил, отдариваться ещё придётся, -прокомментировал я презент, обращаясь к Ренату. -Отнеси шкуры и притащи каску.

Пока боец бегал, Догат продолжал рассказывать, что такар пришли нам помочь, когда явятся маджра.

Простую солдатскую каску, которых в нашем хозяйстве было штук семь, я уложил на землю и знаками попросил одного из воинов выстрелить в неё из лука. Естественно, каменный наконечник стрелы оставил лишь царапину на краске, вызвав искреннее восхищение такар. После чего я торжественно короновал выдерживавшим ещё и не такие испытания шлемом обомлевшего от счастья таба та сатари. Ну, а чтобы не было скучно, подогнал ему подбородочный ремень так, чтобы каска немного болталась на голове, но не спадала и, в то же время, ремень можно было легко откинуть.

Обмен любезностями прервало появление на холме ещё одного такар, что-то прокричавшего предводителю. Тот сразу посерьёзнел, пролепетал какие-то извинения и поспешил к войскам. А Догат подкрепляя свою речь знаками, сообщил, что маджра уже в десяти полётах стрелы, и их не тридцать, как он обещал два дня назад, а сорок.

-Ничего страшного! -улыбнулся я и кивнул десантнику.

Ренат шустро запрыгнул в люк механика-водителя, а я, с трудом вскарабкавшись на броню, полез в башню.

Взревевший двигатель БМД вызвал настоящую панику в рядах воинства Батышева. Кто-то, побросав оружие, бросился удирать, кто-то пал ниц и принялся молиться, чтобы гнев богов не пал на их грешные головы. А боевая машина, приподняв гидроприводами корпус, порыкивая двигателем, не спеша загрохотала к вершине холма.

Армия маджра, рассыпавшись лавой, неторопливо двигалась в нашу сторону. БМД они ещё не видели, но её появление ошеломило схватившихся друг с другом разведчиков такар и маджра. Застыв от невиданного зрелища на пару секунд, они, забыв о воинском долге, с воплями бросились в разные стороны.

Испуг удиравших маджра был настолько силён, что они, не останавливаясь и не обращая внимания на окрики командиров, промчались сквозь свой конный строй. Чтобы не тянуть кота за хвост, дожидаясь пока кочевники восстановят дисциплину среди подчинённых, я взобрался на башню и принялся орать и махать руками. Меня заметили.

Маджра продолжали рысцой нестись к вершине холма даже тогда, когда я спустился внутрь башни, а Ренат вывел машину на противоположный склон. Шаг конницы немного замедлился, но командиры яростно колотя древками копий отставших, погнали войско в атаку. Не доезжая сотни метров всадники выпустили по броне БМД град стрел, не решаясь подойти ближе к невиданному чудовищу. А мы дожидались, пока до них дойдёт тщетность их усилий. Наконец щелчки по броне прекратились. И тут я нажал на спуск пулемёта, проведя стволом с левого крыла конной цепи к левому...

Удиравших я подгонял короткими, в три четыре выстрела, очередями 30-мм пушки до тех пор, пока последний не скрылся за ближайшим холмом. А когда мы переехали на него, за следующим.

Хотя моей задачей было посильнее напугать кочевников, без жертв и пострадавших с их стороны не обошлось. Когда мы возвращались из погони за нару, такар, справившиеся с испугом, уже рыскали по полю боя, собирая трофеи. Наше внимание привлекла группа людей, собравшихся вместе и в нерешительности разглядывающая что-то лежащее на земле, и Ренат направил машину в их сторону.

Воины обступили полукругом полулежащую на земле девушку, привалившуюся спиной к крупу убитой взрывом лошади. Она продолжала сжимать в руке нож, но была явно в шоковом состоянии. Часто дыша, она с ужасом смотрела на свой оголившийся живот, вспоротый осколком снаряда. Кусок металла аккуратно рассёк мышцы, но не задел внутренности, и из десятисантиметровой раны выглядывали кишки.

Самый старший такар, мужчина лет тридцати, что-то сказал мне извиняющимся тоном, ткнул пальцем в сторону раны и замахнулся было копьём, чтобы добить раненую. Видимо, ради избавления от мучений (остальных раненых такар позже увели в своё селение). Но я перехватил его руку и скомандовал Ренату:

-Мухой дуй к самолёту и привези носилки, бинты, шприц-тюбик с наркозом, перекиси водорода и иголку с шёлковой ниткой. Да, и кипячёной воды, если получится.

-А где я тебе шёлка возьму?

-Из парашюта, дурило!

Когда десантник вернулся, я первым делом осторожно отнял у девушки нож. Потом воткнул шприц-тюбик в предплечье, а когда наркоз подействовал, знаками приказал воинам держать её руки и ноги. Она почти не дёргалась и когда я обливал рану перекисью, и когда зашивал распоротый живот.

-Готово! Главное теперь, чтобы перитонит не начался. Обидно будет: девчонка больно симпатичная, ей жить да жить, детей рожать...

Девушка действительно резко выделялась из виденных мной нару. Довольно рослая, пропорционально сложенная. Светло-русые, а не чёрные, как у остальных, обрезанные по плечи волосы, голубые, а не карие глаза, довольно светлая кожа. Классический нос, чуть припухшие губы, округлый подбородок с ямочкой. Сквозь дыры в куртке проглядывала высокая чашеодразная грудь. Сильные ноги, довольно изящные кисти рук.

Девушку уложили на армейские брезентовые носилки, и я скомандовал не перестающим изумляться такар нести её в сторону самолёта. Она, словно пьяная, бессмысленно блуждала взглядом, но не противилась ничему. А вскоре то ли уснула, то ли потеряла сознание.

Для пленницы пришлось оборудовать ещё одно спальное место, где она молча лежала в полузабытьи, пока действовал наркоз. Лишь к вечеру стала проявлять некоторое беспокойство, что было вполне естественным явлением, учитывая то факт, что она вряд-ли перед боем готовилась к предстоящей полостной операцией. Мы с Ренатом, посовещавшись, подняли её под руки и отвели к самолётному сортиру, где пришлось изображать не вполне приличную в высшем обществе пантомиму, чтобы объяснить, ради чего её привели к столь странной конструкции, которой мы сами, к слову сказать, не пользовались. Чисто гуманные соображения подсказывали, что нам потерпеть туалетное амбре будет чуть проще, чем только что прооперированной даме скакать из фюзеляжа, а потом сидеть на корточках.

Девочка оказалась понятливой, и после кормления разведённой в кипятке кашей солдатского сухого пайка до утра вела себя на 'больничной койки' совершенно спокойно. Зато из-за живности, набежавшей полакомиться трупами павших маджра и их лошадей вряд ли хорошо спалось оставленным Батышем наблюдателям, по официальной версии следившим, чтобы не подкрались коварные нару. Сто процентов, что вторым, неофициальным их заданием, была слежка за нами: не задумываем ли мы гадостей в отношении такар.

Мы, конечно, задумывали. Но не гадости.

Латунные отстрелянные гильзы тридцатимиллиметровой пушки БМД мы переделали в наконечники копий, и в течение дня перевооружили караул такар. Нарубив донышки гильз зубилом и слегка поработав молотком, наделали из них наконечников стрел, которые торжественно вручили 'начальнику караула', показав, как ими заменить каменные наконечники, а также продемонстрировав преимущество нового оружия. Тот был в экстазе. Часть гильз пошло на изготовление накладных пластинок для курток бойцов. Пришлось нарвать огромную охапку травы, изображавшую чучело человека, набить ею куртку, половину которой мы усилили пластинами, а половину оставили, как было. Стрела с каменным наконечником при выстреле с десяти метров пробила кожу куртки, но её наконечник, оставив вмятину на латунной пластине, раскололся при попадании в бронированную часть. Показав, как пришивать пластины кожаными ремешками, мы нашли занятие наблюдателям на ближайшие два дня, поскольку дырявить кремнёвым шилом одежду и тащить сквозь дырки кожаные шнурки оказалось достаточно сложным занятием.

Столь тесное общение с воинами обогащало наш словарный запас языка такар. Но если мне их язык давался достаточно сложно, то Ренат уже мог достаточно свободно общаться с 'охранниками'.

-Как тебе это удаётся? -удивлялся я.

-Привык, наверное. Я пять языков знаю: русский, башкирский, татарский, марийский и английский. Так что шестому научиться — особых проблем нет, -рассмеялся десантник.

Наша подопечная тоже пошла на выздоровление. Пока мы решали вопросы перевооружения союзников, она уже научилась сама передвигаться до туалета и обратно. Пока по стеночке, но сама.

Вечерний осмотр раны показал, что её края уже начали срастаться. И, что порадовало меня ещё больше, никакого внутреннего нагноения после операции в антисанитарных условиях у девушки не возникло.

За три дня, пока она была у нас, воительница не проронила ни слова. Но после очередной перевязки ткнула в мою сторону пальцем и спросила:

-Асилит?

Я подтвердил имя, данное мне такар, подтвердил новое имя Рената.

-Ты бог?

-Такар говорят — бог. А я — человек.

-Маджра говорят — бог. Исами говорил — ты человек. Я говорила — ты человек. Исами умер. Я живая. Я говорю — ты бог. Человек не делает, как ты. Люди злые, ты — бог. Моё имя Линэза.

-Линэза — маджра?

-Линэза была харьяна. Маджра убили много харьяна. Много дней пути. Я много жила у маджра и стала маджра. Харьяна -воины. Маджра — воины. Я — воин. Дай мне нож, я воин Асилита.

Я покачал головой:

-Линэза будет лежать. Пять дней. Потом десять дней ходить медленно.

-Дай мне нож.

Я снова покачал головой и показал пальцем на повязку.

-Нет.

На крошечную тучку на горизонте ни я, ни Ренат не обратили внимания. Занимались мы тем, что 'проводили свет' в наше жилище, оборудованное в обломанном хвосте самолёта. А попросту вставляли самолётные иллюминаторы в прорубленные в обшивке дыры. Наша то ли пленница, то ли пациентка что-то начала говорить, но словарного запаса нам не хватило, чтобы понять её речь. Поняли только слово 'плохо'.

Следом примчались перепуганные 'охранники' и принялись проситься внутрь самолётного фюзеляжа. Вот тут пришло время действительно насторожиться, поскольку эти воины уже неделю не только обходились без нашей помощи, но и периодически подкармливали нас мясом, добытым на охоте. Кстати, каждый раз нахваливая наконечники стрел и копий, подаренные им. Раньше они боялись даже приближаться к обломкам гигантского даже по нашим меркам самолёта, а тут...

Когда стремительно приближающая свинцовая туча заволокла полнеба, стало ясно, чего они всего так перепугались. Налетевший ураганный ветер поднял тучи пыли, взлетали в воздух и неслись, гонимые им листья, пучки травы, насекомые. По обшивке гулко загрохотал обрывок алюминиевого листа, сорванный с брюха самолёта ещё в момент катастрофы. И сам фюзеляж, и 'пристройка' к нему — оборванный хвост — качались и скрипели из-за парусности гигантских крыльев и хвостового оперения.

В отличие от воинов-такар, приближающийся удар стихии вызвал у меня какое-то озорное настроение. И я позвал Линэзу за собой в кабину стрелка, расположенную в самом конце самолётного хвоста, куда она ещё никогда не заходила, поскольку дверь в неё мы всегда держали закрытой.

Остекление кабины позволяло видеть происходящее снаружи, как будто ты сам находишься посреди этого мечущегося я в беспорядке мусора. Я усадил в кресло стрелка девушку, на лице которой постоянно сменяли друг друга ужас, восхищение, благоговение и просто удивление, а сам стоял сзади, просто любуясь гневом природы.

Вдруг ветер стих, наступило короткое затишье и крупные, едва ли со с толовую ложку размером, капли забарабанили по земле, остеклению кабины, корпусу самолёта. Несколько секунд, и сплошная пелена дождя, разрезаемая молниями, закрыла всё, что находилось далее двух шагов.

Минуты две за стеклом была почти ночная темнота, затем ливень чуть ослаб, и снова стали проявляться очертания некоторых предметов.

-Это сделал ты? -обвела рукой кабину стрелка Линэза.

-Нет, это сделал мой народ.

-Как зовут твой народ?

Что было отвечать этому дитю природы? Рассказывать про конструкторское бюро Ильюшина и Ульяновский авиазавод?

-Россия...

Реакция девушки на имя моей Родины была удивительной.

-Ра Асия???

А спустя несколько секунд она пояснила причину того, что её так поразило.

-Земля людей бога Ра? Харьяна говорят, что в этой земле все — боги. Харьяна и такар давно ушли из неё и забыли дорогу назад. Харьяна тоже были богами, помощниками Ра. Такар — их слугами. Ты — бог!

-Маджра тоже из той земли?

-Нет, маджра всегда жили здесь. Они — никто. Они говорят, что они самые сильные, потому что убивают такар, убивают харьяна, убивают других. Но ты убил много маджра. Ты убил Исами. Ты — бог.

-Кто такой Исами?

-Исами был мой господин. Исами был самый сильный воин рода. Ты убил Исами, теперь ты — мой господин. Бог из народа Ра Асия — мой господин. Я — твой воин.

Я не знал как объяснить ей, что не могу быть её господином: просто не хватало слов. Всё-таки язык такар был для нас с Ренатом чужим, и изучать его мы, по сути, только-только начали.

Буря всё-таки не прошла даром для нашего убежища. Порывы ветра качали и фюзеляж, и хвост самолёта, из-за чего вся наша работа по заделыванию щелей между ними пошла насмарку. Мы теперь снова ночевали почти на улице.

Проливной дождь превратил кабину пилотов, в остеклении которой после жёсткой посадки не хватало нескольких фрагментов, была залита. И хоть вода ушла сквозь побитые стёкла в нижней части кабины, подключать бортовую сеть я бы уже не рискнул. Вставленные нами в обшивку хвоста иллюминаторы тоже пропускали воду. Ну, а дыры на месте их прежнего жительства стали причиной целых потоков, уходящих куда-то вниз по внутренней обшивке.

Недолгое совещание у вечернего костра закончилось решением, которое каждому из нас уже приходило в голову: рано или поздно нам придётся либо строить собственное более капитальное жильё, либо перебираться в селение такар.

-Я за второй вариант. И думать нечего: без людей мы рано или поздно пропадём! -отрезал Ренат. -А ещё раньше сами одичаем.

-Ну, тогда тебе и флаг в руки! Договаривайся с 'охраной' что мы хотим явиться к Батышу с официальным визитом. А там будем дипломатию разводить, чтобы нас пустили на постой.

Наутро он, с трудом уговорив предводителя воинов, оставленных нам для охраны, забраться на броню БМД, укатил куда-то на северо-запад. Предварительно пообещав периодически связываться со мной по радио, ради чего я таки привёл в порядок самолётную УКВ-рацию.

Не прошло и полутора часов, как Ренат вышел на связь, доложив о прибытии на место. Правда, там было не всё в порядке: ураган разрушил большинство жилищ, и такар сами оказались без крова над головой.

То, что я разговариваю с Ренатом, уехавшим на расстояние в несколько часов пешего хода, в очередной раз убедила Линэзу в нашей божественной сути. Как другое событие, едва не закончившееся трагически.

Уже прошло несколько дней, как я снял ей швы на прекрасно затянувшейся ране, и девушка самостоятельно ходила по лагерю. Правда, я, не до конца ей доверяя, старался надолго не оставлять без присмотра. Вот и в этот раз, выдержав некоторую паузу после того, как она отлучилась за ближайшие камни, решил полюбопытствовать, где её носит. Выйдя из-за валуна, я обнаружил подопечную стоящей столбом на открытом пятачке. На её груди сидел дидака, этот ходячий метроном-гипнотизёр, прицеливаясь, как удачнее перекусить сонную артерию. Громкий окрик не подействовал на девушку. Она, как сомнамбула, плавно покачивалась в такт колебаниям хвоста ящерицы. Отреагировал дидака, повернув в мою сторону свою мерзкую морду и предупреждающе зашипев, после чего откровенно изготовился вцепиться в горло завороженной жертве.

Самое сложное было с пяти метров не зацепить пулей девушку: добежать до неё, чтобы сбить мерзкую тварь, я просто не успевал. Выстрел из пистолета Макарова пробил жирное туловище ящерицы и одновременно вывел Линэзу из оцепенения. Подбежав, я двумя пулями добил извивающееся на земле пресмыкающееся, а когда повернулся к девушке, увидел в её глазах животный ужас человека, только что избежавшего смерти. Она побледнела намного сильнее, чем когда корчилась от боли с распоротым животом, и... стала валиться в обморок.

Впрочем, я был рядом, и упасть она не успела, опомнившись уже через секунду. И не менее быстро Линэза высвободилась из моих рук.

-Ты убил дидаку?

-Да, он хотел убить тебя.

-Никто не может убить дидаку. Дидака убивает всех. Дидака умный, потому что он пьёт кровь убитого. Этот дидака не молодой, он хорошо умеет убивать. Ты не боишься дидаку?

-Нет. Дидаки меня боятся. Я их бью ногой, -изобразил я футбольный приём, которым уже несколько раз избавлялся от назойливых ящериц.

-Пойдём туда. -махнула она в сторону останков самолёта. -Здесь плохое место. Здесь много дидак. Нужно уходить отсюда. Ты убил дидаку молнией? Как Исами? Как других маджра?

-Молнией...

-Ты — бог, -затянула она свою мантру, потуже закутавшись в куртку, скроенную из шкуры убитого мной кошачьего хищника взамен старой, повреждённой в бою.

Таба та сатари Батыш выглядел растерянным: поселение действительно имело жалкий вид после урагана и пожара, возникшего из-за удара молнии. Поэтому предложенная нами помощь в постройке нового, более защищённого от набегов маджра, городища оказалась очень своевременной. Единственно, против чего он некоторое время возражал, это предложенное мной место: такар старались строить свои поселения в потаённых, укрытых от взглядов соседей уголках, а я предлагал открытое, возвышенное место на слиянии двух речушек. С холмов, окружающих долину, оно просматривалось прекрасно. Зато и из поселения можно было заранее увидеть приближающихся противников. А вода, окружающая место будущего городка с трёх сторон, служила надёжной защитой от нападения.

Всё это долго пришлось объяснять вождю, пользуясь весьма ограниченным словарным запасом и прибегая к помощи нахватавшегося слов Рената и палочки, при помощи которой я рисовал на песке иллюстрации к рассказу. В конце концов, и Батыш, и Догат, и двое присутствовавших на совещании воинов удовлетворённо закивали головами и принялись восхищённо улыбаться.

Но одно дело придумать, и совсем другое — исполнить. Чтобы срубить и очистить от веток дерево каменным топором, требовался целый день работы мужчины такар. Пришлось обучать самых смышлёных обращению с двуручной пилой, имевшейся в комплекте инструментов БМД, а Ренату вспомнить приобретённые в своей сельской жизни навыки лесоруба и махать топором. Я же, неотступно сопровождаемый Линазой, бегал по месту будущего города с длинной верёвкой и занимался планировкой будущих жилищ, крепостной стены и рва.

Ввергшие в уныние предварительные расчёты времени постройки пришлось корректировать, поскольку к строительству присоединились и женщины, и дети. Кто-то переносил на новое место уцелевшие брёвна и жерди строений старого поселения, кто-то таскал с лесосеки свежесрубленные лёгкие стволы, кто-то палками и руками копал ямки под каркасы новых жилищ, кто-то месил глину для изготовления печей отопления.

Влез я и в этот процесс, научив такар изготовлению кирпичей и использованию природных камней для кладки очагов. Именно процесс сбора камней дал мне открытие, послужившее толчком для технологического прорыва. Среди натасканных ребятнёй булыжников я обнаружил куски малахита и азурита. Расспросив, откуда эти камни, мы с Линэзой отправились к расположенной неподалёку горушке, где нужные минералы обнаружились в огромном количестве. Ну, а углей для моей задумки было в достатке на месте пожара, спалившего четверть прежнего поселения такар.

Правда, для начала пришлось изготовить несколько больших глиняных сосудов. Поскольку лепить их без гончарного круга было весьма сложно, быстренько сочинил 'обходную технологию'. Я взял за основу небольшую корзинку из числа имевшихся в избытке у такар, обмазал её глиной, которую потом аккуратно разрезал надвое и соединил снятые глиняные половинки. А когда заготовки подсохли, обжёг сосуды в большой печи, специально сооружённой для обжига гончарных изделий. И лишь после этого заполнил тигли смесью древесного угля и долблёной малахитово-азуритовой смеси и поджёг содержимое.

Результатом моих пироманских экспериментов стали несколько лепёшек металла. Поскольку они оказались достаточно твёрдыми, я пришёл к выводу, что вместо меди получил какую-то разновидность бронзы. Моих скудных познаний металлургии и геологии хватило, чтобы сообразить, что мышьяковистой, поскольку ряд примесей в руде относилась к группе арсенидов.

Ну, а отлить из лепёшек несколько бронзовых топориков и вовсе было делом простым. В результате Батыш чуть ли не прыгал от счастья, а дела на лесосеке пошли значительно быстрее.

Перепоручив все этапы заготовки сырья подросткам, я оставил себе лишь самую ответственную операцию: отливку металла в заранее приготовленные формы.

За полтора месяца напряжённой работы городок начал приобретать задуманные очертания. На возвышенном мысу близ слияния двух речек высилась трёхметровая, пусть ещё и не замкнутая по кругу, стена из срубов. Внутри неё, как спицы колеса, вплотную друг к другу вытянулись к центральной площади трапециевидные приземистые жилища с плоскими покатыми крышами, устланными дёрном.

Все, не занятые на лесосеке, в приготовлении пищи и выпасе скота, теперь копали ров вокруг городка. А вынутый из рва песок засыпали внутрь срубов крепостной стены. Туда же шёл песок из колодцев, выкопанных прямо внутри жилищ. Самые же слабые, беременные женщины, старики и маленькие дети обмазывали стену снаружи глиной.

Время от времени мы с Ренатом и Линэзой наведывались к разбитому самолёту. В основном, чтобы запастись качественным металлом для инструментов и подзаправить авиационным керосином БМД, активно используемую для перевозки связок срубленных деревьев. В один из таких приездов мы узнали, что воины, охраняющие 'жилище богов', поймали лазутчика маджра, возвращавшегося со стороны строящегося города такар.

Линэза переговорила с ним и быстро выяснила, что кочевники, смирившись с поражением от богов, сошедших с небес, решили наказать племя, оказавшее помощь небожителям. И теперь собирали соседние роды для большого набега, намереваясь очистить окрестности не только от рода Батыша, но и других такар. Набег планировался на глубокую осень, чтобы захватить побольше припасов, заготовленных соседями.

Посольский вояж Батыша к главам соседних родов обставили как можно более пышно. Самого таба та сатари, наряженного в солдатскую каску и кожаную куртку, обшитую латунными пластинами из стреляных гильз, несущего за спиной лук со стрелами с металлическими наконечниками, а в руках копьё с латунным же остриём, сопровождали воины и Догат. Поскольку использованных гильз от пушки боевой машины было не так много, мне пришлось наладить производство бронзовых наконечников для стрел и копий, первыми образцами которых снабдили членов делегации. В качестве подарков Батыш вёз по бронзовому топорику и обрывку парашюта, использованного Ренатом в памятную ночь авиакатастрофы. Этого должно было хватить, чтобы продемонстрировать могущество рода и доказать преимущества объединения с теми, кому помогают сошедшие с небес боги.

Ну, а неубиваемым джокером в рукаве Батыша была боевая машина Рената, очень неохотно отправившегося в путешествие. Из-за него парню пришлось расстаться со своей юной пассией, выбранной опытным путём из полудюжины претенденток.

Любвеобильный солдат только отмахивался от моих подначек на счёт того, что местные парни намнут ему бока за перепорченных девок. В интимных отношениях такар предпочитали придерживаться семейных связей, но 'поход на сторону' не считался чем-либо предосудительным. Особенно добрачный. Считалось, что молодые люди хоть женского, хоть мужеского полу должны выбрать себе пару, наиболее подходящую для них. А если вдруг от таких проб и ошибок родятся дети, то это только подтвердит плодовитость обоих и, в случае неудачи в попытке создать семью, добавит в будущем семье молодой мамаши лишние рабочие руки. Так что его популярность среди местных девиц на выданье обошлась без разборок с женихами. Но неожиданно для всех, включая меня, он запал на скромную худенькую девчонку, считавшуюся самой неудачной невестой рода. И, как я обратил внимания, души не чаял в этой замухрышке.

Десантник даже попытался уговорить вождя взять с собой в дипломатическую миссию свою любовь, но ему резонно заметили, что это не послужит росту уважения к воинам рода, не способным обойтись без женщины столь короткое время. Поэтому Дэве, наряженной ради торжественного случая в балахон из парашютного шёлка, подаренный Ренатом, оставалось лишь плакать в сторонке, провожая делегацию.

Неприятным открытием для меня стала просто вопиющая в моём представлении антисанитария среди такар. Поэтому с первых же дней пребывания в их среде я стал уговорами и принуждением бороться за чистоту. Зубные щётки и зубную пасту изготовить мы не могли, но хотя бы мытьё рук после оправления естественных надобностей и перед едой удалось насадить под видом обряда поклонения великому Ра, божеству древних легенд.

Ещё одним нововведением стали сортиры. В свежевыкопанный вокруг городища ров я пустил воду из речки и соединил с ними ямы канавками под уборными, встроенными в крепостную стену. Нечистоты быстро уплывали по течению в реку, за что я непременно был бы объявлен 'зелёными' врагом народа. Но в тех условиях это был единственный доступный способ избавиться от фекалий, их вони и полчищ сопутствующих им мух. А также от загрязнения колодцев просачивающимися сквозь песок нечистотами.

Начавшаяся после грозы, разорившей прежнее жилище такар, засуха вынудила ещё на одно нововведение. Небольшой огородик, разбитый женщинами неподалёку от стен крепости, хирел день ото дня без воды, журчавшей в трёх десятках метров день и ночь. Небольшая канавка, проведённая по краю огорода, позволяла пустить воду прямо на грядки, чему я и научил дряхлых старух, не годившихся для более тяжёлых работ. И растительность, пожухшая было от жары, снова зазеленела, а на столах лесорубов появился свежий лук и чеснок.

Но полный фурор произвела сооружённая нами баня на берегу речки, где мы не только мылись, но и периодически прожаривали одежду, очень быстро превратившуюся в рассадник для вшей. Хотя периодические прожарки и помогали нам, но тесное общение с такар не менее быстро сводили наши усилия на нет. И тогда с помощью Догата пришлось вводить новый религиозный обряд поклонения Ра, 'освящение одежды'. Результаты не заставили себя ждать, поголовье вшей резко сократилось, и дымок из баньки, где женщины такар прожаривали прополосканные в реке куртки и штаны своих мужей и чад, теперь валил непрерывно. Правда, париться в ней, кроме нас, пока не решался никто. Но в том, что сие есть временное явление, я не сомневался, поскольку и сам, и через Рената, постоянно подзадоривал молодых мужчин пройти испытание жаром и водой, чтобы доказать свои качества бесстрашного воина.

Первое испытание 'бесстрашного воина' оказалось вовсе не таким, как я ожидал. Вечером после отъезда Рената я в одиночку отправился к бане, намереваясь смыть с себя грязь после праведных трудов. Но в разгар омовения качнулась дерюжка, закрывавшая выход, и в полумраке бани, едва освещаемой плошкой с горящим жиром, возникла обнажённая фигура Линэзы.

-Что-то случилось? -тупо произнёс я, прикрывая срам ладошкой.

-Я хочу пройти испытание бесстрашного воина.

Господи, как я крыл себя, глядя на эту великолепно сложенную женщину! Будь это мужчина, я без разговоров уложил бы его на полку, плеснул воды на раскалённые камни, а когда горячий пар развеется, окатил горячей водой и растёр куском дерюги, сдирая с кожи грязь и пот. Потом перевернул на спину и повторил бы операцию, окатив напоследок ещё одной порцией воды, и отправил в калюжину на реке остыть. Но это была женщина, и всё моё нутро, распалённое многонедельным воздержанием, требовало совсем другого.

Уловив мои колебания, Линэза истолковала бунт плоти несколько иначе.

-Я — воин, и я хочу пройти испытание воина.

-Тогда ложись на живот, -хрипло выдавил я из себя, указывая рукой на полок.

Растирать тряпкой грудь и бёдра девятнадцатилетней девушки, я так и не решился. Не только потому, что боялся сорваться, а ещё из-за того, что грубая рогожа могла причинить боль её чувствительным участкам кожи. Вместо этого тщательно промыл её космы тёплой водой.

-А теперь ты должна окунуться в реку.

Линэза покосилась на настойчиво прикрываемою мной вздыбленное мужское достоинство и спросила:

-Ты тоже будешь окунаться в реку?

-Да! -выдавил я и первым шмыгнул за дверную занавесь.

Минуты бултыхания в прохладной воде хватило, чтобы прийти в себя и привести в порядок своё естество.

-Теперь можно выходить, -скомандовал я и первым подал пример.

-Я прошла испытание?

-Ты не только прошла испытание, но и стала сильнее. В этом и секрет испытания, которое нужно проводить постоянно.

Одевались мы молча, а когда собрались, я усадил её на лавочку возле стены бани, вкопанную Ренатом, и расчесал девушке волосы своей походной расчёской.

-Ты говорил, что я становлюсь сильнее, а я чувствую, что мне трудно шевелиться...

-Да, это так. Нужно немного подождать, и ты почувствуешь себя иначе.

Она помлела вместе со мной минут десять, а потом поднялась.

-Мне нужно собрать траву.

Выделенное нам жилище построили одним из первых. Поскольку строились мы с большим запасом на прирост населения, жили мы в нём вчетвером: Ренат с Дэвой в одном из закутков, в другом я, а в третьем, рядом с дверью, Линэза. Выбрала она себе место сама, сославшись на то, что ей там удобнее будет нас защитить в случае нападения.

Добирался я домой окольными путями, успев поговорить и с лесорубами, возвращающимися из очередного почти сведённого на нужды строительства леска, и с землекопами, дорывавшими вторую половину городского рва, и с женщинами, гнавшими с выпаса скот в пристроенный к крепостной стене загон, и с мальчишками-подмастерьями, докладывающими о готовности к очередной плавке бронзы. Поэтому в 'общественной комнате' нашего жилища застал Линэзу и Деву, пьющие какой-то травяной напиток, вскипячённый в приспособленной под кастрюльку крышке какого-то авиационного прибора. Они негромко болтали, непринуждённо хихикая.

-Угостите меня вашим напитком.

-Нет! -отрезала Линэза. -Эту траву можно пить только женщинам.

Отварами из различных трав такар успешно лечили некоторые болячки, и лишь мы с Ренатом научили их пить травяные чаи ради утоления жажды и повышения тонуса, используя найденные поблизости иван-чай и душицу. Однако перелив свой отвар в пустой горшок, поставила кастрюльку с водой на очаг.

От заваренной душицы, впрочем, они не отказались, и, допивая свою чашку, Линэза заявила:

-Ты говорил правду, что после испытания у меня добавится сил. Я почувствовала это.

Допив напиток, девушки засобирались спать, и следом в свою каморку отправился я. Но сразу уснуть не удалось. Едва уловимое колебание воздуха подсказало, что кто-то прошмыгнул в мою комнатку.

-Это я, -послышался шёпот Линэзы, вскарабкивающейся на мои нары.

Она юркнула под мой разложенный спальный мешок, и я почувствовал её голое тело.

-Зачем ты пришла?

-Ты хотел меня там, во время испытания. Я это чувствовала и видела. Ты — мой господин, и я должна выполнять твои желания. Даже если ты мне о них не говоришь.

Отрицать что-либо было бесполезно: её руки уже скользили по моим бёдрам, разыскивая именно то, что ей требовалось для исполнения моего желания. Моего сумасшедшего, моего непреодолимого желания.

Уже кончив, я понял, что она просто отбывала повинность. Никакой страсти, никакого отклика на мои судорожные ласки. Она просто позволяла мять свою грудь, сжимать свои ягодицы, гладить себя по спине, целовать шею. И прижимать себя к моему разгорячённому, всё ещё содрогающемуся телу.

'А что ты ещё хочешь, старый, седой, толстый мужик, от молодой женщины?' -пришла в голову горькая мысль. И ведь действительно, кем я был для неё? Очередным хозяином, убившим её предыдущего хозяина. Да, я не требовал от неё того, что требовал предыдущий, дождавшись, пока она сама исполнит то, о чём я молчал. Очень хотелось заорать, вытолкать девушку вон, проклясть и приказать больше не попадаться на глаза. 'За что? За то, что она сделала то, что считала своей обязанностью?'

Линэза чувствовала моё состояние, очень даже далёкое от благодушия, возникающего после сексуального удовлетворения. И если я лежал просто окаменевший, то она боялась пошевелиться, хотя по мелкой дрожи в ноге, закинутой мне на бедро, я понял, что ей неудобно.

-Мой господин недоволен мной? Я что-то сделала не так? Мне уйти?

Щас! Нет уж, голубушка! Я отплачу тебе той же монетой!

Я её заставил орать и содрогаться в моих руках, изгибаться дугой и всхлипывать, обдирать ногти о деревянные нары, рвать зубами край моего спальника. А после этого постепенно ослабил натиск и, оторвавшись от её тела, хотя самого трясло от желания немедленно войти в неё и насладиться этим прекрасным телом, приказал:

-Теперь уходи. Немедленно!

Утром я впервые увидел на припухшем от слёз лице Линэзы выражение растерянности.

Дипломатическая миссия от соседей вернулась через две недели, и первым делом Ренат помчался в баню, разогнав прожаривавших очередную партию одежды женщин. Следом за ним в строеньице прошмыгнула Дэва, и вскоре окрестности огласились её страстными стонами и воплями, после чего Дэва целый день порхала по городищу со счастливым выражением лица, вызывая всеобщую женскую зависть. А уже к вечеру баня начала пользоваться популярностью среди семейных пар, выходивших из неё не только довольными, но и чисто вымытыми.

Поездка по соседним родам выдалась нелёгкой. Род Батыша, живший на самом краю земель такар, мягко говоря, не был самым большим и влиятельным. Поэтому посольству приходилось прикладывать немало усилий, чтобы убедить соседей в необходимости соединить усилия для борьбы с маджра. Большинство родов не хотели видеть для себя опасности в том, что кочевники собираются устроить набег. 'Мы живём далеко, наши поселения хорошо укрыты, поэтому нам не о чем беспокоиться', -аргументировали вожди. И лишь захваченные возле третьего по времени посещения поселения лазутчики маджра сделали соседей более сговорчивыми, подтвердив слова Батыша о готовящемся необычайно масштабном набеге. В результате шесть из семи посещённых родов согласились прислать по десять-пятнадцать воинов к середине осени. А в ближайшее время посетить гнездо Батыша и поклониться великому божеству, снизошедшему с небес и осчастливившему народ такар высочайшими технологическими знаниями. Мне, любимому, то есть.

-Но принимали — по высшему уровню. Особенно меня. Даже девок покрасивше на ночь присылали, -оглядевшись по сторонам и понизив голос, чтобы не слышала Дэва, поделился Ренат.

-А чего шарахаешься-то, кот блудливый? -засмеялся я. -Она ж по-русски не понимает!

-Да хрен его знает! -расхохотался десантник. -По привычке, наверное... Неудобно как-то: живу с бабой по любви, а ради общественных интересов приходится других трахать. В другой ситуации, может, и не стал бы, да помощь нам больно нужна, вот и приходится отрабатывать. Я ж тоже книжки по генетике читал, понимаю, что им время от времени свежую кровь вливать нужно, чтобы не вырождаться. Вот и, хе-хе, приходится вливать помаленьку...

Заметив приближающуюся Дэву, Ренат густо покраснел и умолк.

Впрочем, за их отношения мне переживать не приходилось: они явно друг без друга жить не могли. Но совсем не так, как мы с Линэзой. Я её не гнал от себя, она по-прежнему сопровождала меня повсюду, мне не хватало её присутствия, если она куда-то отходила, но после той ночи мы больше ни разу даже не соприкоснулись руками. На следующий день после близости я запретил ей называть себя господином, из-за чего, судя по отёкшему наутро лицу, она снова плакала всю ночь. Но такое обращение предполагало выполнение ею любых моих желаний, даже невысказанных, а повторения ситуации, когда я занимался сексом с машиной для удовлетворения похоти, я не хотел.

Нет, мы с ней разговаривали, я её учил разным мелочам, она меня — языкам такар и маджра. Но что-то надломилось. Как когда-то давным-давно с Лизкой.

Она появилась в нашем классе в начале апреля, когда с развесистых сосулек за окном вовсю капало, а рыхлый свердловский снег превратился в жёсткую почерневшую крупу. Её отец получил новое назначение в Уральском военном округе, и семье пришлось перебираться из-под Хабаровска на Средний Урал. Семнадцатилетняя боевая девица, воспитанная в гарнизонах, заметила, как я смотрю на неё восхищённым взглядом, и быстро взяла в оборот.

Всю ночь после выпускного вечера мы бродили по бульвару в центре Свердловска, где наутро местные нумизматы, антиквары и художники разложат свой товар, и говорили, мечтали, строили планы на будущее. Потом вместе готовились к экзаменам на электротехнический факультет, пока её отец был на службе, а мать на дежурстве в поликлинике. Меня сводили с ума её локоны, когда она наклонялась из-за плеча к учебнику. А потом она прижалась щекой к моей щеке.

Одеться мы успели за пять минут до прихода матери, и вместо одного задания на последнем вступительном экзамене мне пришлось делать два. Причём, Лизкино я написал на отлично, а своё — на слабенькую четвёрку, чудом пройдя по баллам.

Попали мы в параллельные группы, встречи стали реже, хотя в накале страстей почти ничего не изменилось. А в конце второго курса после очередного перетряхивания списка подлежащих призыву категорий студентов я получил повестку из военкомата.

-Ты думаешь, мне легко будет тебя дождаться? -спросила она меня, лёжа на моём плече.

И какая-то трещинка пробежала между нами. Она по-прежнему радостно смеялась, когда я встречал её после окончания занятий, я нёс какую-то чепуху во время постельных игр в то время, когда родителей не было дома. Но когда заплаканное Лизкино лицо в последний раз мелькнуло в окошке отходящего воинского эшелона, понял, что всё закончилось. Полгода она писала, как скучает и мучается без меня. Ещё полгода — как меня любит и ждёт. Потом письма стали приходить реже, Лиза делилась со мной институтскими новостями, рассказывала о студенческих буднях.

Нет, она дождалась меня из армии. И даже бросилась целоваться при встрече, плакала и смеялась от радости, звала к себе. Но это была уже не та, не моя Лизушка-хохотушка. Да, мы ходили вместе в кино, гуляли на свадьбах однокурсников, сплавлялись на байдарках, но становились всё дальше и дальше.

Она вышла замуж через год, я женился сразу после окончания института, и встретились мы только через десять лет в 'конторе Семихатова', куда оба в разные годы попали по распределению. Но было это уже после моего развода. Её брак тоже доживал последние дни, и я стал жилеткой для излияния её жалоб на жизнь. Я даже пару недель пожил с ней, когда она наконец-то развелась и разменялась со своим, но ничего из этого не получилось. Некоторое время мы оставались просто любовниками, а потом, с началом очередного сокращения в оборонке, круто изменилась моя жизнь, и мы снова потерялись на пару лет. Когда снова встретились, она уже была замужем повторно и счастливо. Её муж бешено ревновал Лизку ко мне, зная всю предысторию наших отношений, но, положа руку на сердце, абсолютно беспочвенно, поскольку мы оставались просто друзьями.

Гости из других родов прибывали ежедневно, и значительная часть времени теперь уходила на переговоры с ними и презентации внедрённых и внедряемых новшеств, самыми важными из которых гости непременно называли освоение производства бронзы и строительство крепости. Находились, конечно, скептики-ретрограды, не верящие в эффективность новшеств, но показательные стрельбы стрелами с каменными и бронзовыми наконечника наглядно демонстрировали преимущество последних. Как и сравнение каменных и бронзовых топоров при заготовке леса. Ну, а упражнение по преодолению крепостной стены, окружённой наполненным водой рвом, не смог выполнить ни один воин.

Впрочем, я подсказал одному из них обходной путь через ложный проход между звеньями сруба, и он, радостно шмыгнул в него, с огромным усилием приподняв загораживавшее путь бревно. Но в узком проходе его встретили тупыми наконечниками копий несколько человек, наносивших несильные удары через специально проделанные щели в стенах жилищ. В результате смельчака пришлось извлекать из тупика, поскольку он не мог самостоятельно развернуться в узком проходе, чтобы вновь приподнять загораживающее вход бревно.

А в завершении команда гостей пыталась перестрелять команду хозяев, одетую в панцири с нашитыми защитными пластинами. Причём, гости стреляли боевыми стрелами с кремнёвыми и костяными наконечниками, а хозяева отстреливались 'учебными', с тупыми навершиями из обожжённой глины. Воины Батыша умело прятались за высоким частоколом по верху крепостной стены, время от времени поражая противников сквозь бойницы. Но, даже попадая в цель, камень и кость наконечников разбивались вдребезги о латунные пластины доспехов.

В результате хозяева городища снова были признаны победителями, а Батыш обрёл высочайший авторитет среди соплеменников, хотя большинство продемонстрированных преимуществ нового оружия и защитных сооружений оказались неожиданностью и для него самого.

Итогом переговоров стало обещание главы ближайшего рода, вокруг поселения которого постоянно кружились лазутчики маджра, с первой луной осени переселиться под защиту крепости, а число воинов, обещанных каждым из остальных вождей, увеличилось до пятнадцати-двадцати. Причём, они выторговали обязательное снабжение каждого из этих воинов полусотней бронзовых наконечников для стрел. Батыш, в свою очередь, уговорил соседей предоставить половину воинов, рабочие руки которых очень нам понадобятся, в течение месяца, а вторую половину — в середине осени.

К середине осени все приготовления к большой войне с кочевниками были закончены. Два рода такар и сто присланных на подмогу воинов из окрестных родов укрылись в свежеотстроенных жилищах за крепостной стеной. Мужчины, годные к бою, ежедневно упражнялись в стрельбе и навыках обращения с копьём. Многие укрепляли свои куртки пластинами, вырезанными из рогов и копыт коров и лошадей, а то и просто сложенными вдвое кусками прочной лошадиной шкуры.

Мы с Ренатом давно перевезли самое ценное из своего убежища, сооружённого в обломках самолёта, в крепость, но остов гигантского транспортника продолжал представлять для нас огромную ценность хотя бы запасами авиационного топлива и металлических элементов. Но распылять силы и защищать его мы были физически неспособны, поэтому в несколько рядов огородили 'растяжками', изведя на взрывоопасные ловушки добрую половину своего запаса гранат. Опасаться же того, что 'растяжки' обезвредят дикие животные, не приходилось: дежуривший возле останков самолёта 'караул' часть из них выбил себе на еду, а остальных приучил обходить далеко стороной примыкающую к месту авиакатастрофы местность.

Ждать главного удара со стороны заболоченной реки не приходилось, хотя именно она служила границей владений маджра и такар, и тяжёлое вооружение в виде спаренной самолётной пушки на турели разместили на сторожевой башне, прикрывавшей подъёмный мост через ров. В случае чего, её можно было развернуть в любую сторону, и её огнём отогнать особо обнаглевших нападающих. Ну, а поскольку двадцатитрёхмиллиметровое авиационное орудие имело чрезмерную для наших условий скорострельность и очень ограниченный боезапас, пришлось зарядить питающую ленту с 'пробелами' через два патрона, гарантирующими остановку в стрельбе. Пусть даже после каждого такого 'пробела' нужно было вручную передёргивать затвор орудия.

Наша БМД стояла внутри крепости, на крошечной площадке сразу же за подъёмным мостом, едва-едва умещаясь на пятачке перед начинающимся за его кормой лабиринтом, ведущим к центральной площади со священным огнём. Её появление из ворот должно было стать сюрпризом для нападающих.

Разъезды маджра мы, как и предполагалось, заметили издалека, едва они появились на дальних восточных склонах долины. А вскоре подтянулись и основные силы кочевников, накрыв, как саранча, огромное пространство. Даже по самым скромным подсчётам, их было тысячи полторы, раз в пять больше, чем защитников крепости, что стало для нас неприятным сюрпризом.

-Сам каан Бюляк ведёт войско, -прокомментировала ситуацию Линэза. -Исуми был его дальним родственником и любимым воином. Бюляк собрал всех воинов маджра, чтобы наказать такар.

-Ну, пусть попробует...

-Хочешь, я принесу тебе голову Бюляка? -с последней отчаянной надеждой заглянула мне в глаза девушка.

-Не хочу. Мне нужно, чтобы он ушёл отсюда живым. И всем уцелевшим маджра запретил здесь появляться с оружием.

Маджра приблизились к речушке, столпившись напротив невиданной ими доселе крепости, молча рассматривая её стены, сверху до низу обмазанные глиной. Они были в пределах достижения выстрела из лука, но воины такар строго выполняли приказ не стрелять первыми. Наконец тучный кочевник, окружённый группой воинов под бунчуком на длинном копье, махнул рукой, и отряд в сотни две всадников двинулся вниз по течению речушки к броду. Вторая сотня порысила в противоположную сторону, к другому броду.

Почти всё войско переправилось на нашу сторону, лишь небольшая часть осталась напротив мыска на противоположной. Маджра молча мокли под небольшим промозглым дождичком, пока Бюляк объезжал крепость по кругу. Наконец он остановился напротив башни, с которой за его передвижениями настороженно следили Батыш с двумя ближайшими помощниками и мы с Линэзой.

-Эй, Батыш! Почему так неласково встречаешь соседей?

-Не ждали тебя, каан Бюляк. Ты же не предупредил, что в гости едешь.

-Забот много было: видишь, сколько людей собралось. И все — ради того, чтобы тебя и твой народ повидать.

-Чем же я вызвал такой интерес у всего народа маджра?

-Донесли мне, что ты и твои воины плохо обошлись с моим родичем Исуми и его родом. Вот и захотели маджра узнать причину твоей дерзости и наказать виновных в смерти одного из величайших воинов нашего народа. Сказали мне, что они прячутся в твоей грязной норе, а ты им помогаешь укрыться, называя великими богами. Выдай этих самозванцев нам и выведи из своей берлоги свой трусливый народ. Тогда я позволю тебе убирать навоз за моей лошадью.

Стоящие в пределах слышимости кочевники принялись громко ржать, а Батыш побледнел от ярости, порываясь что-то ответить. Но я остановил его.

-Ты, кажется, меня называл самозванцем? -загрохотал над степью усиленный динамиками, снятыми с самолёта, мой голос.

Для пущего эффекта я включил закреплённый на голове светодиодный фонарь из аварийного запаса. Благо, его аккумуляторы подзаряжались кистевой встроенной динамо-машиной. Повертев головой на все триста шестьдесят градусов, чтобы ярко-белый свет, исходящий от моей головы, видели все маджра, я направил луч прямо в глаза Бюляку. На расстоянии в тридцать метров луч, конечно, оказался сильно ослаблен, но был очень неприятен каану.

-Убирайся вон, пока не ослеп от своей наглости! Убирайся сам и уводи своих людей, пока я не разгневался и не перебил их молниями!

Спаренная авиационная пушка заранее была наведена на одинокий куст вблизи речушки, и мне оставалось только нажать кнопку электроспуска, чтобы несчастный кустик исчез в пламени сдвоенного разрыва.

Гул испуганных возгласов пронёсся над окружившими крепость кочевниками, но Бюляк только разъярился.

-Убейте его! Перебейте их всех!

Отряд ближайших сподвижников каана опомнился первым, выпустив в нашу сторону по стреле, и рассыпался вдоль цепи всадников, отчаянно молотя потрясённых моим представлением воинов древками копий.

Мы укрылись за ограждением башни, и я буркнул в карманную рацию приказ отражать атаку, принятый и подтверждённый Ренатом. Но атаки, как таковой, у маджра не получилось. Они столпились перед рвом, край которого топорщился заострёнными кольями, мешая друг другу, но позволяя такар стрелять с десяти метров без промаха. Стрелы маджра, даже попадая в защищающихся, прикрытых доспехами, чаще всего, не причиняли им вреда. Зато бронзовые и латунные наконечники легко пробивали куртки кочевников и шкуры их коней. Буквально за минуту густое кольцо нападающих превратилось в беспорядочную, охваченную паникой массу, в которой перемешались убитые и раненые кони и люди с теми, кто уцелел, но бросился бежать прочь от несущих смерть стрел.

Небольшие группы, пытавшиеся отступить организованно, я рассеивал короткими орудийными очередями, пока маджра не удалились метров на пятьсот. Дальности прицельной стрельбы самолётной спаренной пушки хватило бы и на вчетверо большую дистанцию, но не хотелось раньше времени обнаруживать все возможности нашего оружия.

Защитники крепости за время атаки потеряли троих убитыми и семерых ранеными, двоих из которых пришлось отнести внутрь жилищ. У остальных раны были достаточно лёгкими, и после перевязки они остались дежурить на стене. Потери кочевников оказались намного более существенными: не менее полутора сотен осталось лежать возле рва и на первой сотне метров от крепости. Большому количеству раненых маджра удалось выбраться из зоны эффективной стрельбы из луков, и теперь они по одному вливались в чёрную массу, сгрудившуюся вокруг каана. Но, несмотря на потери, нападающие всё равно в несколько раз превышали нас численностью.

В бинокль было хорошо видно, как воины из личного отряда Бюляка наводят дисциплину: несколько раненых паникёров убили копьями и тяжёлыми суковатыми дубинами. Одному, видимо, знатному маджра каан лично рассёк голову бронзовым топориком, как я понял, означавшим принадлежность к высшей знати народа.

Им хватило часа, чтобы подготовится к новой атаке. Теперь значительная часть воинов, вооружённых копьями и ножами, шла пешим порядком, а за ними на некотором удалении следовала рассыпным строем конница с луками наизготовку. Конники из личной охраны каана, отличающиеся от всех более тщательной отделкой курток, время от времени подгоняли отстающих от основной массы пеших.

Приблизившись метров до ста, пехота с громкими воплями бросилась бежать к крепости, а конники, носясь вокруг городища, беспорядочно осыпать стены стрелами. Особой точностью их стрельба не отличалась, но некоторую помеху для наших бойцов, палящих по бегущим врагам, создавала.

Сотни четыре маджра, перескочив через заострённые колья, ограждавшие ров, в течение нескольких секунд обрушились в заполненную водой трёхметровую канаву, но вскарабкаться на вал, по верху которого высилась крепостная стена, удалось лишь тем, кто сумел влезть на спины и головы товарищей. Но это им ничего не дало: обмазанные размокшей под осенним дождём глиной стены были неприступными.

Сколько нападающих утонуло, сколько было убито стрелами и пятью гранатами, брошенными Ренатом в ров, узнать было невозможно. Назад из водяной ловушки, покрасневшей от крови, удалось вырваться единицам.

Наши потери тоже оказались более серьёзными: пять человек убито, семеро ранено тяжело и двенадцать легко. Включая меня самого: перелетевшая через стену стрела на излёте впилась мне в правую икру, пока я наблюдал в бинокль за происходящим в стане противника.

Выдернув из раны каменный наконечник, я закатал штанину 'ментовского' камуфляжа и перевязал ногу носовым платком, носить который я за несколько месяцев дикой жизни так и не разучился. И только закончив дело, обратил внимание на перепуганные глаза Лизы. Лизы?

-Всё в порядке... Ты не против, если я буду называть тебя не Линэза, а Лиза?

-Ты рассердился на меня за то, что я тебя не уберегла?

-Я не сержусь на тебя. Просто... Лиза мне легче произносить, чем Линэза.

Девушка на пару секунд задумалась.

-Лиза на языке харьяна значит красный хитрый зверёк, который охотится на мелкую домашнюю живность. Неплохое имя.

-В моём родном языке, в общем-то, тоже... -засмеялся я.

Потеряв в двух атаках треть своего войска, Бюляк решил сделать паузу. Приунывшее воинство расползлось по окрестностям: кто на охоту, кто собирать дрова для костров, вскоре запылавших метрах в семиста от городища. Видимо, до каана дошло, что тупыми попытками добраться до стены ничего не добиться.

Маджра попытались разобрать нашу баньку, но, потеряв человек пять от автоматного огня Рената, оставили свои попытки. Однако, в отместку просто подожгли хлипкое строеньице.

Военный совет, на котором кроме Батыша, его двух помощников и нас с Ренатом присутствовал вождь переселившегося в крепость рода Атис с приближёнными, пришёл к решению оставить на стенах всего полсотни воинов, а остальных отпустить отдыхать. Мы с десантником тоже поделили тёмное время суток на дежурства, в течение которых время от времени освещали пространство вокруг городища самолётным прожектором, чтобы вовремя заметить возможные попытки ночной атаки. Но до утра всё было спокойно, хотя маджра явно к чему-то готовились.

С утра стало ясно, к чему. Бюляк явно не зря носил титул каана, и работать головой было его главной задачей. За ночь кочевники заготовили массу связок из ветвей и хвороста. Ну, а поскольку это всё было разложено по степи, тактику следующей атаки мы поняли, лишь когда сотни две воинов под прикрытием конных лучников потащили этот хлам, чтобы забросать им ров, окружающий крепость.

Самым же неприятным было то, что связки хвороста и ветвей надёжно укрывали их от наших стрел. Пришлось снова задействовать авиационную пушку, очень ограниченный боезапас которой быстро закончился. Тем не менее, участок рва шириной метров двадцать оказался заполнен доверху, а наши попытки поджечь рукотворную дамбу оказались тщетными, хотя несколько взрывов гранат, брошенных Ренатом, не позволили кочевникам добиться запланированного результата.

Часа два-три вдохновлённые идеей правителя воины маджра, как муравьи, рыскали по остаткам близлежащих рощиц, изведённых нами на постройку города. А потом, выстроившись в ряд и прикрываясь плетёными щитами, не торопясь двинулись в нашу сторону, сопровождаемые сзади конными лучниками. Остановить атаку не удалось даже кинжальным огнём из двух автоматов. Многие из врагов всё-таки добрались до рва, побросали свою поклажу на уже созданный завал и трупы своих товарищей, и теперь безуспешно пытались пролезть через бойницы стены.

Это было уже опасно, поскольку время от времени часть пускавших стрелы конников спешивалась и присоединялась к штурмующим стену товарищам. А наши воины, занятые отражением атаки, не могли стрелять по приближающимся.

-Сколько у тебя магазинов осталось? -по рации справился я у Рената.

-Три. И один неполный.

-У меня столько же. Бей очередями по коннице, её надо отогнать, иначе стену не удержим.

Лиза подёргала меня за рукав.

-Отпусти меня на стену. Маджра там могут прорваться.

Я, оглядев её с ног до головы, молча кивнул, и воительница, выхватив из-за пояса заточенную узкую стальную полосу, вырубленную мной из самолётного пандуса, шустро скатилась с башни на покрытие крепостной стены.

Хотя конные лучники и стояли вразнобой, но их масса была похожа на живую стену. Поэтому уже первые наши очереди оставили в ней серьёзные бреши, почти не пролетая мимо цели. Каких-то пара минут, и остатки конницы в панике разлетелись по окрестностям.

Лиза поспела вовремя, когда первые маджра таки сумели вскарабкаться на стену сквозь бойницы, выбив наших бойцов с крепостного звена. Её импровизированная сабля быстро восстановила дрогнувшую оборону, наводя ужас на атакующих, уже не рискующих взобраться наверх. Их остатки, расстреливаемые вслед нашими лучниками, тоже бежали, и возбуждённая, залитая чужой кровью фурия вернулась ко мне на башню.

В бинокль хорошо было видно, как воины личной охраны Бюляка сгоняют бежавших с поля боя в толпу. Когда потрёпанные, деморализованные остатки воинства маджра изобразили что-то похожее на строй, перед ними выехал на коне сам каан и принял что-то кричать, периодически показывая дубинкой в сторону крепости. Воины, видимо, огрызались, поскольку охрана пару раз принималась избивать грубиянов, и это вскоре переросло в настоящую потасовку, так что личному отряду Бюляка пришлось ретироваться, взяв в кольцо предводителя. После этого все, кроме гвардии, разбрелись по лагерю.

Я позвал на башню Рената.

-Ты как-то говорил, что неплохо стреляешь из автомата.

-Ну, говорил.

-Обрати внимание: меньше всего за эти два дня пострадал личный отряд Бюляка. Вот эти всадники, что крутятся вокруг крепости и что-то высматривают.

Человек семьдесят конников действительно внимательно осматривали наши укрепления, не приближаясь к ним ближе двухсот метров.

-Намёк понял! -радостно засуетился десантник, доставая из кармана патроны и набивая ими пустой магазин.

-Подожди. Бить надо одиночными выстрелами и в разные стороны, чтобы они не сразу поняли, что их целенаправленно отстреливают. А я сейчас позабочусь о звуковой маскировке для твоей охоты.

Батыш очень удивился, когда я попросил, чтобы такар запели какую-нибудь длинную и громкую песню. Объяснять свою задумку я не стал, а вместо этого рассказал, что маджра передрались между собой, не хотят идти в бой, поэтому нужно показать, что мы радуемся победе.

Задумка удалась на славу. Выстрелов совершенно не было слышно, и на первого неожиданно упавшего с коня всадника никто не обратил внимания. Ко второму подъехали и сошли с коней двое товарищей. Пока они пытались разобраться, почему их друг упал, на земле без движения оказалось ещё трое. А к моменту, когда началась паника, личное войско каана сократилось наполовину, уменьшившись ещё на пять человек, пока мчалось к лагерю.

О том, что в рядах маджра царит уныние, говорили невесёлые тягучие песни, которые пели воины, собравшиеся у костров. Ни хохота, ни жизнерадостной перебранки, вспыхивавшей тут и там предыдущей ночью, сплошное уныние и страх перед завтрашним днём.

Первые гранаты из автоматического гранатомёта АГС-17 'Пламя' я послал в костры личного отряда каана, затем принялся методично расстреливать прочие костры, а когда лагерь маджра превратился в хаос мечущихся теней, просто дострелял очередную ленту 'по площадям'.

Когда рассвело, становище кочевников представляло собой заваленную телами и дымящимися головнями площадку с обрушившимся шатром военачальника посредине. Его, раненого осколками, мы нашли в окружении четырёх таких же раненых воинов, пытавшихся защитить каана.

-А, это ты, Бюляк, собиравшийся позволить Батышу убирать навоз за твоей лошадью и убить меня? Ты, называвший меня самозванцем?

Каан, полулежащий из-за раненых ног, только понуро опустил голову.

-Я не такой кровожадный, как ты, и готов сохранить тебе жизнь и свободу. Но при одном условии: если ты дашь слово воина и каана своего народа больше никогда не нападать на такар.

-Я могу дать тебе слово воина, но после того, как моё войско разбежалось, бросив меня, я не каан маджра.

-Странные слова ты говоришь, Бюляк. Неужели ты собираешься бросить свой народ в столь тяжёлое для него время?

Вождь смущённо отвёл глаза, но потом собрался с духом и поднял голову.

-Я не брошу свой народ. Я даю тебе слово воина и каана не воевать больше против такар.

-Опустите оружие! -скомандовал я раненым маджра. -Ни вашего каана, ни вас, нашедших мужество защищать его в безнадёжной ситуации, никто не тронет. Напротив, вы будете нашими гостями, пока не восстановите силы и сами не захотите вернуться в родные кочевья.

Батыш с удивлением посмотрел на меня: в обычаях войн, в которых ему приходилось участвовать, поверженного врага полагалось добить.

-Я знаю, о чём ты меня хочешь спросить. Поэтому сам задам тебе вопросы. Ты хочешь вечной вражды с маджра или вечного мира с ними? Такар за эти два дня потеряли тридцать семь мужчин убитыми, ещё сорок четыре ранены и не могут подняться. Кто их заменит? Поэтому все раненые маджра, оставшиеся на поле битвы, кроме этих четверых воинов и каана, будут два года жить в нашем селении, работать на самых трудных работах. А через два года те, кто захочет стать такар и остаться, останутся. Кто не захочет — уйдут к народу маджра.

По одобрительному гулу я понял, что моё решение одобрили если не все воины, то подавляющее большинство их.

Пленных маджра набралось сорок три человека, если не считать четверых, отдавших Богу душу вскоре после битвы. Кое-кто из них уже в ближайшее время принял участие в разгребании завала в крепостном рву и захоронении убитых.

Похоронили мы и своих, и чужих покойников на противоположном берегу реки Карай, как того требовали обряды, гласящие, что мир живых и мир мёртвых должна разделять вода. Не вместе, на некотором расстоянии друг от друга. Да и в какую яму можно сложить больше тысячи павших? Поэтому на другом берегу реки и появилось три кургана. Один увенчанный сломанным копьём с бронзовым наконечником, а три другие — сломанными кочевничьими луками.

Бюляк на церемонии похорон уже сидел на коне, его раны быстро затягивались, и он через несколько дней собирался в сопровождении трёх воинов возвращаться в свои владения. Четвёртого он уже отправил вперёд, известить о своём возвращении.

Отправить именно его пришлось вынужденно. Едва воин маджра оказался внутри крепости, как на него с ножом бросилась Лиза, которую едва успели перехватить. Девушка с дикой ненавистью в глазах рвалась к своей жертве, так что её пришлось силой уволочь в жилище.

-Тебе мало крови? -рявкнул я на неё. -Так иди, искупайся во рву. Там её столько, что на всю жизнь хватит. Я пообещал, что мы его не тронем. Как и Бюляка и других троих воинов, что были с кааном.

-А я пообещала, что его убью. Ты пообещал только что, а я — давно. Очень давно!

-Что он тебе сделал?

-Он убил моего отца и взял меня силой, когда мне было только двенадцать лет. Я пообещала, что убью его, когда стану сильным воином. Чтобы этого не случилось, он отдал меня Исуми, когда я стала взрослеть.

И я впервые после нашей с ней ночи погладил Лизу по волосам.

-Но я пообещал, что их никто не тронет, пока они будут в нашем селении, -возразил я уже более примирительным тоном, осознав то, что пришлось пережить девушке.

Она вцепилась в мою руку, прижала её к своему лицу и замерла на несколько секунд с закрытыми глазами.

-Ты первый мужчина, который меня пожалел от чистого сердца, а не с грязной мыслью... Я тоже обещаю тебе, что не буду его убивать, пока он находится здесь.

Каан уже не шарахался от БМП, как это произошло, когда Ренат выгонял боевую машину из крепости, чтобы освободить проход для носилок (я и не ожидал, такар так быстро переймут это приспособление, сооружаемое из двух копий и куска шкуры) с предводителем маджра. Но очень нервничал, когда я трижды выстрелил в воздух над могилами.

Знакомство с машиной, оружием такар и устройством крепости, похоже, убедило его в изначальной безнадёжности замысла захватить городище и, тем более, полностью уничтожить народ такар. Откуда, правда, ему было знать, что остальные роды не имели ни того, ни другого, ни третьего. А мы не стали его разочаровывать и открывать этот секрет. Маджра, потерпевшие небывалое поражение, на повторение попытки великого похода больше были не способны, потеряв три четверти боеспособных мужчин. И Бюляк сделал правильный вывод: с нами лучше торговать, чем воевать. О чём он и договорился с Батышем, оставшимся единоличным правителем города после гибели Атиса, главы присоединившегося к нам рода.

Воины, присланные нам на помощь из других родов, возвращались к родным пенатам не с пустыми руками. Мы честно поделили между ними трофейное оружие, а в качестве компенсации за каждого погибшего передали по коню, которых множество осталось в степи после бегства войска маджра. А оставшихся определили в конный отряд, сформированный из молодых парней, что должны были вот-вот переступить порог признания их взрослыми мужчинами. Обучать конницу приёмам верховой езды и конного боя взялась Лиза, которую даже Бюляк признавал одним из лучших воинов погибшего родича Исуми.

Хотя молодёжь и была достаточно ловкой и сметливой, но некоторые упражнения давались с трудом не только ей, но даже Лизе, поскольку конникам, державшимся на привязанной к крупу попоне лишь усилием коленок, не хватало опоры. И, поглядев на её очередной вылет из седла, я подозвал девушку к себе и протянул ей кусок верёвки с двумя небольшими петлями на концах.

-Что это?

-Это то, что когда-нибудь назовут стременами.

Кое-как прикрепив новый предмет сбруи к импровизированному седлу, я скомандовал:

-Теперь вставь носки своей ноги в эти петли и попробуй проделать то же самое.

Эффект, произведённый незатейливым приспособлением, восхитил амазонку, и она, в восторге соскочив с коня, бросилась обниматься со мной. Лишь спустя несколько секунд, по-детски выплеснув свои эмоции, Лиза испуганно отстранилась, ожидая наткнуться на уж привычную мою холодность. Но её радость заразила и меня, и я, засмеявшись, потрепал девушку по щеке и чмокнул в нос.

-Какой ты ещё ребёнок!

Я уже отошёл метров на двадцать, а она всё стояла, держась ладошкой за щёку и улыбалась.

Через пару недель к нам стали прибывать посольства из тех родов, куда вернулись участники битвы с маджра. Почтение, оказываемое гостями Батышу, Догату, мне и Ренату, не шло ни в какое сравнение с тем, что было несколько месяцев назад, когда просителями выступали мы. Теперь же просили они. Просили обучить изготавливать бронзовые наконечники для стрел и копий, просили научить строить укреплённые городища, просили научить делать поливные огороды...

Просили все, и Батыш каждый раз надувался от осознаний собственной важности всё больше и больше. Его можно было понять: ещё полгода назад он был вождём захудалого пограничного рода, а теперь стал героем, наголову разгромившим грозных маджра и неожиданно для себя возглавившим самое большое по численности людей поселение. Как говорится, из грязи в князи.

Поскольку у него на руках были все козыри, выторговал он себе всё, что только желал. Во-первых, наше городище, прозванное Арка, что на языке такар означает 'место победы', становилось главным торгом племени. Во-вторых, слово Батыша на совещаниях глав родов отныне было решающим. В-третьих, за обучение каждый род раз в полгода в течение двух лет должен был прислать с каждых пятидесяти жителей по две коровы или быка, столько же бычьих шкур и примерно килограмм бронзы. Естественно, после того, как обучится её изготавливать.

Меня совершенно не устраивала перспектива всю оставшуюся жизнь провести в строительстве укреплённых поселений и смешивании древесного угля с дроблёным малахитом и азуритом. Поэтому договорились, что все роды зимой заготавливают брёвна и жерди для будущих городищ, а весной высылают самых толковых сородичей в одно из поселений, где те под моим руководством будут овладевать новыми для них знаниями. После того, как второе укреплённое городище будет построено, а металлурги научатся своему мастерству, мы с Ренатом объедем каждый род и укажем место, где он будет строить свою крепость. Уже самостоятельно.

Озаботив, таким образом, всё племя, мы освободили себя на то, чтобы заняться окончательным демонтажом всего, что ещё можно было использовать из обломков самолёта, а также утилизацией гильз от израсходованных в схватках с маджра боеприпасов. Благо применение гильзам и звеньям питающей ленты авиационной пушки мы нашли быстро. Да и в нашей БМД следовало бы покопаться.

Особой проблемой стало утепление нашей одежды. Осенние дожди сменились вначале бодрящими морозчиками с пронизывающим ветром, а потом и настоящими снежными буранами, от которых ни солдатское 'хэбэ', ни даже моя лёгкая кевларовая журналистская 'разгрузка' не спасали. Зато спасли звериные шкуры и тёплые комбинезоны, оставшиеся в наследство от погибшего экипажа Ил-76. Утеплившись сами, мы поделились одеждой из будущего с нашими дамами. Ренат нарядил в комбинезон механика Дэву, которой очень понравилось, что мешковатая одежда поддерживает её растущий животик, а я кое-как заставил одеться в лётчицкую кожаную куртку, тесноватую мне, свою телохранительницу. Однако даже она не спала Лизу от жестокой простуды, заработанной во время её таинственной отлучки.

Девушка исчезла из городища примерно через месяц после отъезда гостей из других родов. Стража на подъёмных воротах доложила, что она выехала на своём коне из крепости с рассветом. Ничего необычного в ней не было заметно. Как всегда, при полном вооружении. Как всегда, с холодным выражением лица. Как всегда, с небольшой котомкой, куда клала лёгкий перекус на день, когда отправлялась на охоту. Но к вечеру из степи она не вернулась. Как и на следующий день.

Естественно, я забил тревогу, но Дэва передала: Лиза ей сказала, что её не будет несколько дней. Несколько дней растянулись на две недели, последняя из которых ознаменовалась трёхдневным бураном. И лишь к исходу следующего после бури дня дежурный на башне заметил медленно бредущего в сторону городища человека, ведущего под уздцы сильно хромающую лощадь.

На воительницу было страшно смотреть: почерневшее, поцарапанное лицо, ввалившиеся, лихорадочно блестящие глаза, распоротая на плече куртка со следами крови. Добрела она до крепости на последнем усилии воли, и, переступив порог нашего жилища, просто рухнула мне на руки.

У Лизы был сильный жар, грудь раздирал кашель, поэтому, уложив её на нары в своей каморке (девушка не признавала мягкой подстилки из сена, поэтому спала на холодном деревянном настиле, прикрытой лишь одной шкурой), мы с Ренатом кинулись готовить согревающие и жаропонижающие снадобья.

-В баню бы её! -предложил десантник.

-В какую баню? Вот придёт в себя, тогда, может быть, и попробуем попарить.

-Не, Васильич, только без меня! Вон, Дэва и так расстраивается, когда со мной девчонки заигрывают. Переживает, что я могу 'налево' умотнуть, пока она положении.

Но ни о какой бане в тот день речи идти не могло: она настолько вымоталась, что проснулась только когда я её раздевал, чтобы осмотреть рану, и не обморожены ли ноги. С ногами, слава богу, всё оказалось в порядке благодаря тому, что кусок шкуры, которым она обматывала ступни, был с мехом, обращённым вовнутрь. А вот рана мне не понравилась. Нанесли её не очень острым оружием, скорее всего, каменным, поскольку ткани они больше разорвали, чем разрезали. Лиза, помня мои действия во время ухода за ранеными, перемотала её какой-то тряпицей. Не вполне чистой, из-за чего рана нагноилась, а края вокруг неё припухли и покраснели. Повязка прилипла, и её пришлось вначале отмачивать тёплой водой, а потом рывком отдирать.

Девушка слабо вскрикнула от боли, но уже привыкла к тому, что я умею обращаться с ранеными, и только внимательно наблюдала за моими действиями.

-Зачем ты это делаешь?

-Ты правильно перевязала рану, чтобы остановить кровь. Но повязку нужно делать из чистой тряпки, а если такой нет, то потом менять на чистую тряпку. Иначе загнившая кровь и грязь съедят тебя изнутри.

За неимением других антисептиков, я промыл ей плечо тёплым отваром полыни, а потом перевязал заново.

-Мне холодно! -стуча зубами, выдавила из себя амазонка.

Я закутал её в свой спальник, из которого она высунула нос только для того, чтобы выпить кружку горячего чая из душицы. А после этого мгновенно заснула.

Чтобы сбить сильный жар, мне пришлось время от времени менять ей мокрую повязку на лбу, но Лиза, вымотавшаяся за время своих приключений, спала мёртво, время от времени разражаясь сухим кашлем и постанывая. Мне оставалось лишь время от времени поправлять на ней спальник, который она норовила сбросить, когда ей становилось жарко. С её простудой в помещении, которое нам едва удавалось протопить до плюсовой температуры, оставить её раскрытой означало бы верное воспаление лёгких.

Заботы ночной сиделки, в конце концов, сморили и меня, и я уснул, зажав девушку между стенкой жилища и своей спиной.

Разбудила меня тяжесть на груди, и, открыв глаза, я с удивлением обнаружил, что спал укрытый куском спальника, а Лиза, прижавшаяся ко мне, во сне забросила на меня руку. Точь в точь, как Лизка во время наших байдарочных походах по Чусовой после первого курса. И я, как тогда в палатке, долго молча рассматривал в полумраке лицо девушки, боясь её разбудить.

Накануне я утопил Лизкин спальник, сушить который потом нам пришлось дня три. Поэтому, проклиная свою неуклюжесть, я героически улёгся на голый коврик, отдав подруге свой спальный мешок. Невозможно долго лежать неподвижно, и когда я пошевелился, Лизка потянулась, будто кошка, и промурлыкала: 'Ночью было холодно, а вдвоём спать теплее'.

Лиза закашлялась и открыла глаза.

-Ты замёрз ночью, а вдвоём спать теплее.

Это после первого курса признание в такой заботе закончилось тихим ликованием от того, что мы поставили палатку в стороне от всей группы. Но и то Лизке пришлось сдерживаться, чтобы невольным криком не выдать происходящее.

-Как ты себя чувствуешь? -просто притянул я лоб Лизы к своим губам, заодно проверяя, есть ли у неё жар.

-Я — воин, а воин не должен болеть, -уклончиво ответила она и снова закашлялась.

-Понятно! -улыбнулся я. -Лежи и не высовывайся, пока я тебе не разрешу вставать. Слышишь? Я приказываю тебе лежать, пока не выздоровеешь!

Ела она так, будто голодала все две недели своего отсутствия. Впрочем, скорее всего, так и было. Но упорно молчала, когда я расспрашивал её, где она пропадала, откуда рана, что делала в степи. А после того, как ещё раз напилась горячего чаю и поспала, я вечером потащил её в баню, для которой в этот день по моему пожеланию дров не жалели.

Лиза, лёжа на полке, с удивлением смотрела на свежезапаренный веник.

-Это что, какое-то новое испытание?

-Нет. Это я тебя лечить буду. Прикрой ладонью соски, чтобы не обожгло.

Экзекуция горячим паром прошла успешно: кое-как дойдя до моего отсека в жилище, Лиза блаженно пила горячий чай, забравшись в спальник и обливаясь потом. Но кашель пошёл на убыль. А когда глаза девушки начали слипаться, она безапелляционно заявила:

-Ты тоже будешь спать со мной. Я не хочу, чтобы ты замёрз.

Ещё в фильме 'Большие гонки' Великий Лесли верно подметил, что два индейца в одном спальном мешке не замёрзнут. А после бани — тем более.

Проснувшись среди ночи, Лиза, уютно устроившаяся на моём плече, принялась допытываться.

-Ты, когда жил в земле Ра Ассия, тоже лечил людей, строил дома и был воином?

-Нет. Воином, конечно, я недолго был, но ни дома не строил, ни людей не лечил.

-Летал по небу на огромных птицах, вроде того огромного дома с крыльями, что упал в плохом месте, где много дидак?

-Нет. Вначале я придумывал и строил огромные стрелы с хвостом из пламени, которые могли пролететь быстрее обычной стрелы на расстояние в несколько сотен дней пути и убить сразу тысячи тысяч людей. Которые могли долететь до звёзд, и на которых люди летали к луне.

-К ближней или дальней?

-В моём мире одна луна. Та, что дальше.

Девушка чуть шевельнулась, пытаясь представить чудо, что в моём измерении называлось 'ракета'.

-Но зачем вы убивали столько людей?

-Никто столько людей не убивал. Это нужно было, чтобы наши враги не решились напасть на нас. Они знали, что наши стрелы могут их убить всех, поэтому и не могли нападать. Как больше не нападут маджра, потому что знают, что у нас есть оружие, которым мы можем перебить их всех.

-Ты говоришь, что люди летали к луне на стрелах с огненным хвостом? Какой же нужен лук, чтобы запустить такую стрелу? И как человек может сидеть на такой стреле?

Я засмеялся.

-Никакой лук не нужен. И человек сидит не на стреле, а внутри неё. Понимаешь, стрела такая огромная, что в её наконечнике помещается... целое жилище, в котором люди живут, едят, спят, пока летят. Эта стрела опирается на пламя, которое вылетает у неё из хвоста, и за счёт этого она летит.

-Я не понимаю, как такое может быть, -честно призналась девушка. -А что ты делал, когда перестал придумывать эти огромные стрелы?

-Рассказывал людям правду...

-А зачем? Разве они не знают правды?

-Люди много чего не знают. Например, ты не знала о том, что люди могут летать. Такар не знали, что можно строить крепости и из камня получать металл. Никто не знает, что ты делала в степи. А я рассказывал людям то, что мне удалось узнать.

-Просто ходил и рассказывал?

-Нет. У нас для этого есть специальные знаки, которые наносят на тонкие листы размером с половину занавеси на нашей двери. А люди потом разбираются в этих значках и узнают, что я им хотел рассказать.

Лиза некоторое время молчала, задумавшись о чём-то. Потом ещё теснее прижалась к моему боку своей упругой грудью. Садистка!

-Ты хочешь узнать, что я делала, пока меня не было здесь?

-Хочу.

-Я расскажу тебе. Если ты ответишь правдой на мой вопрос.

-Хорошо.

-Почему ты избегаешь меня, как женщины? Ведь ты хочешь быть со мной.

И в доказательство своих слов она слегка коснулась набухшего предателя. Отпираться было бесполезно.

На этой оптимистической ноте книга была заморожена.