А большинство из нас, и я, в том числе, за 45 минут урока успевали решить 3 — 4 — 5 задач из числа предложенных. То есть, мы оказались на положении троечников в наших старых школах. Лично меня это совершенно не задело. Не всем же быть гениями. Тем более, что многие из школьников прибыли из наукоградов: Сарова, Обнинска, Фрязино и других. Соответственно, и подготовка у них была значительно лучше, чем у учеников обычных провинциальных школ. Да и родители у многих были научными работниками, даже кандидатами и докторами наук.

В нашем Б-классе было 5 девочек и 25 мальчиков. Обнаружилось значительное расслоение среди учеников. Расслоение по интеллекту. Все мы привыкли в своих прежних школах быть 'звездами первой величины', на голову превосходящими по способностям других учеников. То есть, решать школьные задачи быстро и без труда, в то время как другие соученики над ними долго потели. За контрольные привыкли получать только отлично.

Наши 'звезды' учились без напряжения. Ну а мы, все остальные, упорно, напрягая мозги, грызли неподатливый гранит науки и тянулись за лидерами изо всех умственных и моральных сил. В общем, после развеселой жизни в военных городках для меня настало время тяжелой 'пахоты'. Учились шесть дней в неделю по 6 часов в день. А весь остальной день осмысливали и осваивали, то, что нам давали на лекциях и семинарах.

На какие либо развлечения времени, да и желания, практически не оставалось. Я сильно уставал. Через выходной я ездил к родителям в Ступино. Автобус, метро, электричка, автобус. Около четырех часов в один конец. Сяду в электричку и сразу 'вырубаюсь'. Сплю до Ступино, все два часа дороги.

Правда, было у нас и трое отстающих. Абдул из Дагестана, парень по прозвищу Кострома из Костромы и Симонов по прозвищу Симонас. Абдул и Кострома совершенно 'не тянули' предложенную нагрузку и безнадежно отставали. А Симонас был просто эпическим, эталонным 'раздолбаем'. Их троих отчислили после первого полугодия. Они вернулись в свои старые школы.

По таким поводам у нашего преподавателя русского языка и литературы Юлия Алексеевича Кима была сочинена песня. Там были такие строки:

'Что уж нам, где уж нам,

Дуракам, медведям,

К бабушкам, к дедушкам

Мы сегодня едем...'

По окончании 9 класса летом я жил на только что построенной родительской даче. Что интересно, все лето я вел исключительно 'растительный' образ жизни. Пил, ел, купался в пруду, ходил в лес гулять, немного помогал родителям в огороде, ловил карасиков в пруду на удочку. И не прочитал за все лето ни одной книги, даже художественной. Даже желания такого не возникло. Мозг не желал больше трудиться и хотел отдыхать. Правда, сделал самодельный телескоп из очковых стекол и глазел через него на луну. Зато, потом с новыми силами взялся за учебу.

Преподавателями по основным дисциплинам у нас были аспиранты и преподаватели с мехмата и физфака МГУ. Очень сильные ученые и сильные педагоги. Математику вели Сосинский Алексей Брониславович, умнейший и интеллигентнейший мужчина средних лет, и молодые общительные парни: Пахомов Валера и Женя Гайдуков. Все они были в полном смысле великолепными преподавателями, недостижимыми эталонами мысли для нас, середнячков. Но, наши классные 'звезды' общались с ними практически на равных. Я даже чувствовал гордость за себя, за то, что оказался в такой блестящей компании.

Правда, основное внимание преподаватели уделяли нашим 'звездам'. Конечно, если спросить у любого из них пояснение, они не отказывали. Но, я лично стеснялся отнимать у таких замечательных людей их дорогое время своими тупыми вопросами. После уроков можно было спросить пояснений непонятных моментов у наших собственных 'корифеев'. Они никому не отказывали. В нашей комнате из звезд жил Саша Фокин.

Физику вел солидный пожилой мужчина Катаев Георгий Иванович, преподаватель с физфака. Преподавал академично, в отличие от Пахомова и Гайдукова на равных с учениками не общался. Курс физики по содержанию тоже приближался к первому курсу физфака.

В девятом классе русский и литературу нам преподавал Юлий Алексеевич Ким, впоследствии оказавшийся Юлием Черсановичем, невысокий улыбчивый мужчина восточной внешности, лет около тридцати. Ким впоследствии стал всесоюзно знаменитым бардом, поэтом и музыкантом.

Но, бесспорным талантом он был уже в те далекие времена. Литературу он вел очень интересно. Поощрял наше вольнодумство в сочинениях по классическим произведениям. Но, к нашему глубокому сожалению, после девятого класса его от преподавания отстранили. Поговаривали, что по политическим мотивам, за антикоммунистические убеждения. Впоследствии выяснилось, что они подписал обращение против ввода советских войск в Чехословакию. Это событие произошло летом 1968 года. Я услышал об этом на даче по сделанному самостоятельно ламповому радиоприемнику. Приемник этот я сделал, чтобы сравнить его возможности в сравнении с ранее сделанными транзисторными. Я не осознавал тогда всей трагичности этого события, однако, у меня возникло стойкое интуитивное ощущение неправильности этого.

В десятом классе литературу и русский у нас вел преподаватель из МГУ, солидный и полный мужчина Герасимов Николай Иванович. Герасимов после Кима показался мне академичным и скучноватым. Он, в отличие от Кима, вольнодумство не поощрял. Как то раз, в сочинении я непочтительно отозвался о стихах Тютчева. За что был наказан тройкой.

Даже биологию у нас вел аспирант МГУ, к сожалению, не помню, как его звали. Он преподавал эту науку очень интересно, изо всех сил стараясь заинтересовать нас этой стезей. Он даже разбирал на занятиях статьи из новейших научных журналов. Но, мы были зациклены на физике и математике. В биологию никто из нас не пошел.

И только химию, почему то, вела заурядная школьная училка по фамилии Веденеева. Преподавала точно по учебнику для средней школы, весьма занудно, без 'блеска мысли', присущего другим преподавателям. Химию мы дружно терпеть не могли. Не раз писали ей на доске лозунг: 'Курица не птица, химия не наука', и слегка ее изводили. Она отвечала нам той же монетой. В аттестаты почти всем влепила по химии трояки, только корифеям, которые шли на золотые медали, под давлением директрисы поставила пятерки.

Особо следует отметить директора школы и по совместительству нашего преподавателя истории, Раису Аркадьевну Острую. В высшей степени внушительную и авторитетную даму. Фронтовичка, вся грудь в орденах, она воспринимала нас, школьников, как своих детей. Говорили, что в войну она командовала ротой связи. За интересы интерната в вышестоящих инстанциях она стояла 'горой'. Весьма строго нас воспитывала и внушала интерес к истории, преподавая её в духе истинного марксизма-ленинизма. Это я без всякой иронии пишу. Она была ярая коммунистка, а марксизм, как ни крути, является серьезной наукой.

Регулярно, несколько раз за семестр, устраивала нам зачеты по истории. Билеты состояли из четырех, насколько я помню, вопросов. Причем, объяснять все исторические события требовалось с позиций марксизма-ленинизма. Три вопроса по предмету. Последний вопрос был типовым: 'О прошедшем съезде компартии Швеции (Испании, или Гондураса, или Вьетнама и так далее). Стран в мире было много, и в каждой была компартия. И в них ежегодно происходили съезды. Запомнить, что там происходило на этих съездах, было в принципе не возможно. Но я наловчился лихо отвечать на этот вопрос. Я зазубривал только даты съездов. Остальное сочинял.

Допустим, вопрос о датской компартии. Дания — страна маленькая, население миллионов пять, примерно. Значит, делегатов на съезде не было слишком много. Я отбарабанивал: такого то числа в Копенгагене (съезд, конечно же, происходил в столице) состоялся съезд коммунистической партии Дании. Присутствовало на съезде 37 делегатов (это я наобум). Обсуждались вопросы внутренней и внешней политики компартии. Приняты решения: 1. О поддержке экономической борьбы трудящихся против гнета капиталистов (это обязательно); 2. О подготовке к выборам в парламент и мобилизации голосов избирателей (куда ж без этого); 3. О поддержке национально— освободительных движения в Родезии, Никарагуа и ... (где в это время происходили 'заварушки', я знал); 4. О поддержке мирных инициатив Советского Союза (эти инициативы тоже были всегда).

Что интересно, такие ответы всегда 'прокатывали'. Главное — вещать это все уверенно и без запинки. Не могла же Раиса Аркадьевна помнить, сколько там было делегатов, а даты я называл правильно, поскольку их заучивал. Получал за это всегда пятерки, мне кажется, она меня даже выделяла.

По причине напряженности учебных занятий, свободного времени у меня почти не оставалось. Только учеба и сон. Хотя, нашим корифеям учеба давалась значительно легче. У них свободное время оставалось. Коля Никишин ездил в МГУ заниматься большим теннисом, кто-то ездил в бассейн, кто-то в театры и музеи.

Помимо основных учебных курсов наши преподаватели вели дополнительные специальные курсы для углубленного изучения отдельных математических дисциплин. Ходили на эти спецкурсы, в основном, наши корифеи. У меня для этого не было ни времени, ни желания. Единственно, я ходил в кружок радиотехники, который вел студент — старшекурсник с физфака МГУ. На этом кружке мы изготовили систему громкоговорящей проводной связи между кабинетами.

Наш классный 'надзиратель' Раиса Захаровна за нами особо не надзирала. И не пыталась нас как-либо воспитывать. Она была вполне обычной доброй женщиной, и, по-моему, слегка робела 'вундеркиндов', собранных со всей страны под ее 'крыло'.

Однажды, уже под конец 10 класса, кто-то из нас принес порнографическую колоду карт с голыми дамами. Такие колоды тогда продавали в поездах дальнего следования. Вообще в карты играть запрещалось, тем более, с голыми дамами. Сидим за столом, играем. Тут входит Раиса Захаровна. Чтобы не увидеть нашу колоду, она обошла вокруг стола, глядя в стенку. И сразу вышла, не сказав ни слова. Иначе, ей бы пришлось как то реагировать, а ей этого не хотелось.

Отношения между учениками в классе были почти исключительно товарищескими, дружелюбными и дружескими. В нашей комнате я близко сошелся с Овчинниковым, Музалевским, Крутецким и Фокиным. Никишкин оказался замкнутым, жестким и некоммуникабельным парнем, таких обычно именуют 'сухарями'. Баландин — каким-то мутноватым и не особо контактным, что называется, 'себе на уме'. С ними двумя близкой дружбы не возникло.

Во время отбоя по комнатам проходил дежурный воспитатель и проверял выключение света. Возбужденные напряженной учебой, наши мозги не желали сразу отключаться, мы еще примерно с час разговаривали, обменивались своим небогатым жизненным опытом, рассказывали разные истории из своей 'доинтернатской' жизни, делились воспоминаниями о прочитанных книгах и просмотренных фильмах.

Олег Крутецкий в течение многих вечеров после отбоя пересказывал нам книгу 'Трудно быть богом' братьев Стругацких. Я их до интерната совсем не знал. Из серьезных современных советских фантастов читал только Ефремова.

Все мы были весьма впечатлены бурной судьбой дона Руматы Эсторского. После прослушивания книги мы присвоили себе почетные звания 'донов'. Мы стали называться донами Фокусом, Крутякусом, Старкусом, Воло и Офкосом. 'Офкос' произошло от привычки Сереги Овчинникова на многие вопросы отвечать по-английски 'Of course', что в переводе означало 'Конечно'. Остальные прозвания произошли от фамилий или имен. Что интересно, потом, когда мне в руки попала эта книга, обнаружилось, что Олег пересказывал ее практически слово в слово. Вот память была у человека!

В дальнейшем я прочитал все книги Стругацких. Перечитывал их многократно. Не будет ошибкой сказать, что из всего огромного массива прочитанной художественной литературы, именно Стругацкие оказали на меня наибольшее влияние.

До Фокус среди нас был самым умным, дон Воло — самым сильным. Боролись между собой мы часто, но только безударным методом. Помню, иногда, когда мы оставались на воскресенье в интернате, мы шли в спортзал, раскладывали на полу маты, и боролись. Я, дон Фокус и дон Офкос пытались завалить дона Воло. Иногда удавалось, но, чаще он нас раскидывал в разные стороны по матам. Потом мы шли гулять по центру Москвы. Однажды, прошли пешком насквозь Садовое кольцо от Киевского вокзала до Сухаревской площади.

Отроки не могут не бороться между собой. Юная физическая энергия требует выхода. Высокого искусства мы достигли в боях на подушках. Казалось бы подушка — предмет мягкий и для боя не приспособленный. Однако, если взять ее за один угол и хорошенько потрясти, то, перо спрессуется в противоположном углу в твердый ком. Если эти концом, набитым плотно пером, с размаху чиркнуть противнику по физиономии, то получалось весьма чувствительно.

Осенью из поездок домой мы привозили яблоки, варенье, пироги и прочие домашние заготовки. Как то раз, лежа на кровати, и при этом, поедая изрядный кусок белого батона, густо намазанный вишневым вареньем, я изрек афоризм: 'Вот так я представляю себе жизнь при коммунизме!', который произвел большое впечатление на друзей.

Год выдался яблочным и яблок после выходного мы привезли много. Однажды, по дури, лежа на кроватях, мы затеяли после отбоя метать яблоки друг в друга. Оказалось, поступили мы весьма опрометчиво. Разбиваясь о крашенные масляной краской стены, мелкие осколки яблоки засыхали плотными коричневыми сгустками. Потом нам пришлось их оттирать от стен. А оттирались они с очень большим трудом. Поэтому, мы перешли на метание после отбоя друг в друга тапок.

Дури из нас лезло много. Однажды, зимой мы решили закаляться и спать с открытыми окнами. Даже накрывшись одеялами с головой, промерзли за ночь весьма основательно. Из-за того, что спасовать первым и закрыть окна никто из нас не хотел.

С жителями других комнат, я общался значительно меньше. Времени для этого почти не было. Слишком высокой была учебная нагрузка. Хотя, товарищеские и дружелюбные отношения возникли со многими одноклассниками.

Почему-то, совсем мало времени уделялось на уроках тренировкам по решению типовых задач, задаваемых на вступительных экзаменах в МГУ, МФТИ и другие элитные вузы. Преподаватели говорили:

— Возьмите сборники задач соответствующих вузов и сами их порешайте.

В классах Е и Ж одногодичного потока такими тренировками занимались специально. Поэтому, на вступительных экзаменах они показывали лучшие результаты в сравнении с классами двухгодичного потока. Нас не натаскивали на решение типовых задач, а, прежде всего, приучали мыслить.

Культурная жизнь в интернате была богатой. Очень запомнилось мне публичное чтение романа 'Мастер и Маргарита' Булгакова. Он тогда только что вышел в журнальном варианте. Читал его Ким в актовом зале вечером, перед отбоем. Присутствовало человек 50 — 70. Свет в зале был выключен, горела только настольная лампа с зеленым стеклянным абажуром у Кима на столе, стоящем на сцене. Этот антураж весьма способствовал восприятию мистических событий, происходящих в романе. Иногда Кима подменял кто-то из молодых преподавателей.