| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В лучшую, как он надеялся, сторону.
* * *
Очередной урок Защиты от Темных искусств принес обычные неприятности. Гермиона возмущалась, шипела, Рон плевался гадостями, а отдуваться почему-то опять предстояло Гарри. Гарри сел, поймав краем глаза выражение лица друга, а в голове почему-то упорно билось слово 'провокатор'.
И эта мысль впервые не встретила праведного негодования. Амбридж сладко и мило улыбалась, манерно вышагивая по классу, а Гарри вспоминал, как впервые пришел на отработку наказания. Как сел за стол. Расправил пергамент. Как резануло руку легкой болью. Спешно задранный рукав обнажил словно вырезанную тончайшим лезвием букву.
— Что же вы замерли, мистер Поттер? — медовый голос всколыхнул нечто глубоко упрятанное в памяти, от чего сжался желудок и по спине потек холодный пот. — Пишите. Я не должен лгать.
Он писал. И писал. И рукав пропитывался кровью, а руку дергало все сильнее.
Он вывалился из кабинета сам не свой и поплелся в общежитие. И все покатилось по накатанной колее: урок, он получает отработку, рана становится все глубже под непроницаемым взглядом Жабы, он ползет в общежитие и получает там что угодно, но не помощь и не понимание.
Помфри тоже не помогала: да, выдала пару пузырьков, но и только. Подневольная ведьма, переть против начальства... Ну-ну. Гермиона лишь разглагольствовала и рвалась на баррикады. Рон орал. Гриффиндорцы бравировали храбростью, что они вот ух, что директор выкинет ее... Декан лишь отмахнулась, когда Гарри сделал одну — первую и последнюю — попытку пожаловаться. Дамблдор... Чем занимается директор, Гарри так и не понял поначалу. Потом до него вдруг дошло: ждет.
Ждет развития ситуации, исподволь, не торопясь подправляя все происходящее как ему надо.
Амбридж терзала школу и ее обитателей, как крупп — зайца, и Гарри даже в мыслях перестал называть ее Жабой. Только по фамилии. Пусть Жабой ее называют другие — те, кто ее боится. А Амбридж боялись, теперь он это ясно и четко видел. И нелестным прозвищем тупо маскировали свой страх, вот только выходило плохо.
Зимние каникулы стали глотком свежего воздуха. Гарри плевать было на тетю, дядю, кузена... Да на все. Он даже позволил запереть свои вещи в кладовке — чтобы на следующую ночь приволочь все в свою комнату, запереться изнутри, выспаться — и утром, после душа, завтрака, прошедших под злобное шипение Петунии, начать делать ревизию.
Первая мысль была — ну и помойка! Он выгреб весь мусор: какие-то обрывки пергамента, жуткое постельное белье, заношенные вещи, еще черт знает что — и сжег все на заднем дворе. Тетка попыталась возмутиться — хватило одного взгляда, и она, побелев, отшатнулась.
— Какая ж ты дура, тетя... — с интересом энтомолога окинул ее взглядом Гарри. — У тебя в доме рос маг. Да, когда маленький — проблемы. Но потом... Просто хорошее отношение, и магия бы принесла тебе удачу. Тебе. Твоему мужу. Сыну. А вы... На что вы рассчитывали? Что забуду, прощу и не верну тебе все сторицей?
Петуния хватала ртом воздух, как рыба, а Гарри пошел к себе, и под его взглядом решетка и засовы стекли расплавленной массой. Больше никто и никогда. Никаких цепей.
В груди горело, и Гарри был четко уверен, что никто и не подумает присылать ему письмо из Министерства, чтобы наказать за волшебство. Это была не магия. Нечто другое.
Он понятия не имел, что именно, но четко знал: всему свое время.
В комнате воцарился порядок. В шкафу — тоже. Гарри с отвращением оглядел себя в зеркале — там отражался беспризорник. Стоптанная обувь, заношенная одежда, на голове стог сена. Отвратительно. В памяти мелькали элегантные складки цвета дюн и шоколада, строгие линии черных мантий, слепил глаза острый блеск черных бриллиантов броши на горле и вороненый металл застежек плаща. От одного взгляда на самого себя: мятого, словно корова пожевала и выплюнула, прыщавого, пахнущего — пубертат, однако! — хотелось блевать.
Избранный.
Корова почему-то представлялась здоровенной, как слон, дико волосатой и с бараньими мощными рогами. Гарри только пожал плечами, удивляясь собственной фантазии, и решил заняться собой.
Болела голова, в груди ворочалось что-то злобное и жестокое, при взгляде на себя зубы сводило: помоечник. Злость всколыхнулась смерчем — и одежда расправилась, растоптанные кроссовки побелели, подгоняясь по ноге, Гарри довольно оскалился и схватил потрепанный кошелек с несколькими золотыми монетами: свое богатство.
И тут же резко остановился. Неожиданно даже для себя успокоившись, Гарри взвесил в руке почти невесомый кошелек, повертел в руках залапанную палочку... Что-то внутри шепнуло, что злость — плохой помощник и советчик. Спокойствие. Иначе... По спине стек холодный пот, кожу фантомно стегнуло огненной плетью. Нет. Спешить нельзя. Все надо делать вовремя. В зеркале мелькнула темная тень, и Гарри словно очнулся. У него есть пять галеонов, ну и пара сиклей еще. Этого откровенно мало. Идти в банк? Как? Дядя его в Лондон везти не станет, да и ключа-то нет! Осознание этого факта укололо, но разум тут же отбросил вариант с банком и продолжил искать возможности. Ему нужны деньги. Заработать не успеет, каникулы коротки, неделя, но сейчас все готовятся к Рождеству, и у него есть возможность.
Рука сама сжала мешочек с мантией, с которой он не расставался. Придется воровать.
Не впервой.
Трясти чужие карманы он решил всё-таки в Лондоне. Здесь, дома, слишком опасно. Да и улов не настолько богатый, как цинично подсказал внутренний голос.
Добираться до Лондона пришлось автобусом, распотрошив тайничок в полу, чтоб хватило на билет. Тетка лишь проводила его ненавидящим взглядом, но промолчала. Улицы сверкали и сияли, Гарри нацепил мантию, сжал палочку в руке, и пошел по улицам. Он не наглел, высматривал лишь тех, кто сорил деньгами, брал по фунту, в крайнем случае — несколько, и до вечера насобирал неплохую сумму. Никаких Акцио, только толкнуть под руку, чтоб портмоне упало, и вожделенная банкнота сама перепархивала ему в руку.
Гарри сам не понимал, откуда в нем эта ловкость, собранность и точность, но скользил и скользил в толпе, уворачиваясь, пока не спрятался в переулке, провожая взглядом парочку бобби*. У него в карманах было целое богатство, и теперь его срочно требовалось потратить. На себя. В кои-то веки. Пока держится трансфигурация, пока он выглядит приличным человеком, пока у него хватает решимости.
Через пару часов Гарри стоял напротив ярко освещенной витрины, рассматривая себя, не веря собственным глазам. В стекле отражался подросток, прилично одетый, очень добротно и со вкусом: костюм, ботинки на толстой подошве, пальто, шарф, перчатки. Легкий снежок оседал серебряными каплями на умело подстриженных и уложенных волосах, и Гарри казалось, что за его спиной кто-то в плаще цвета шоколада одобрительно кивает. Он мог бы одеться гораздо демократичнее и дешевле, те же джинсы и свитера, кроссовки, но ноги сами понесли его в магазин с костюмами, зазывавший распродажей и обещанием подарков, вместо спортивной сумки руки ухватили холщовый саквояж, и сейчас Гарри видел не лохматого очкарика в шмотье не по размеру, а юношу, которому не стыдно войти в двери Итона.
Он гордо расправил плечи и неторопливо пошел сквозь толпу. Никакого автобуса, назад он поедет на такси, как приличный человек, а не учащийся школы Святого Брутуса. Но перед этим в книжный.
* * *
Остаток каникул прошел под знаком вооруженного нейтралитета. Очень вооруженного и очень нейтралитета. Тетка постоянно о чем-то мучительно размышляла, цепко следя злыми глазами, Дадли отвалил после одного пристального взгляда, дядя... В глазах дяди Гарри впервые увидел нечто вроде одобрения. В Лондон Гарри приехал на такси, вызвав его в несусветную рань, задолго до отправления поезда, и потратил несколько часов с пользой: прикупил еще немного нижнего белья — четко по размеру, носков; зайдя в магазин для художников, разжился металлическими перьями и чернильницей-непроливайкой. Кафе обеспечило сендвичами и бутылкой минеральной воды.
Гарри возвращался в магический мир и думал о том, что что-то в нем изменилось. Понять бы еще, что именно.
* * *
Амбридж продолжала давить Хогвартс. Помешать ей было некому: буквально через пару дней после возвращения учеников с каникул Директор свалил, оставив подотчетное заведение со всем содержимым на произвол судьбы. Весь пиетет, питаемый Гарри к старику, выветрился в момент, в голове лишь кто-то цинично хмыкнул: политик. Амбридж показательно ликовала, насаждая свои порядки, Малфой чуть ли из штанов не выпрыгивал, демонстрируя верноподданническое рвение, Рон и Гермиона, практически не скрываясь, сколачивали оппозицию, твердо вознамерившись сделать Гарри знаменем и лидером, а Гарри смотрел на этот дурдом, и все происходящее виделось отражением в кривом зеркале.
Первым несоответствием была Амбридж. Полноватая женщина лет сорока, насаждающая требования официальной власти, предвзятая и жестокая, она одевалась в Шанель с ног до головы — Гарри отлично помнил ценники под манекеном в витрине, была очень умной, сильной и пробивной — просто так помощниками министра не становятся. К тому же поднялась на вершину не через постель — не те внешние данные. Она была проводником воли министра, и противостояние в Хогвартсе являлось лишь отражением борьбы партийных течений, а глупые дети оказывались между молотом и наковальней, принимая творящийся идиотизм за чистую монету.
Гарри вел себя образцово, на отработки не нарывался, невзирая на все старания своих друзей, отношение к которым тоже пересматривалось.
Гермиона. Самая умная ведьма своего поколения, как пару раз заявила Макгонагалл, вот только почти идеальная память и логическое мышление дополнялись отсутствием полета фантазии и неумением общаться с окружающими. Умная, она считала себя лучше других и не стеснялась это демонстрировать, подавляя собеседников энциклопедическими знаниями. Из обеспеченной семьи, одетая добротно и всегда по сезону, она ни разу не спросила у Гарри, почему он так плохо одевается, не поинтересовалась, как он. Именно он. Ее интересовала учеба и следование правилам, вот только ей эти правила нарушать было можно, а другим нельзя. Она с легкостью шла на преступление — а как ещё назвать воровство у Снейпа, нападение на учеников, варку запрещенных зелий и прочее, но от других требовала неукоснительного следования букве закона. Причем того, который выгоден ей: Амбридж как представителя законной власти девочка не воспринимала. Для нее был один-единственный авторитет — директор, а все остальные не котировались. Сейчас Гермиона сколачивала отряд сопротивления под видом подготовки к экзаменам, а Гарри видел создание оппозиции и зачатки будущей революции: кровавой, бессмысленной, зато под красивыми лозунгами. Гермиона диктовала другим, что и как они должны делать, вот только сама не удосуживалась хоть немного изучить обычаи того мира — даже не другой страны, — в котором собиралась жить. Требовала порядка и чистоты, а сама даже волосы нормально собрать в косу или хвост не могла. Интересно, сколько волосков собрали ее недруги, которых девочка плодила походя, какими проклятиями ее наградят?
Гермиона о таком развитии событий даже не думала. А ведь достаточно спросить соседок по общежитию, сокурсниц, старших учениц, Невилла, да даже Рона!
Он чистокровный. Неплохой стратег и тактик — играл в шахматы Рон просто великолепно. Он, в отличие от них, рос в магическом мире с рождения, хотя иногда Гарри казалось, что Рон свалился с луны на лестницу темечком и проскакал в таком положении минимум два пролета. Агрессивный, с ограниченным мировоззрением, упрямый и задиристый. Девяносто процентов стычек с Малфоем начинались из-за его провокаций. Чистокровный маг, о воспитании, манерах и многих вещах он просто не имел никакого понятия. И учиться, восполняя лакуны, не горел желанием. Росший в многодетной семье, хотел стать знаменитостью, разбогатеть, вот только предпринимать хоть какие-то усилия не собирался. Он постоянно завидовал всем, кто жил в лучших условиях, но работать — это не для него, он хотел всего и даром. А еще лучше, чтоб кто-то тянул его за собой, обеспечивая и давая возможность примазаться к чужим успехам и славе.
И ладно бы, и такие идут в кильватере, создавая свиту, вот только имелся у Рона недостаток, который перечеркивал в глазах неожиданно начавшего думать Гарри все его достоинства: неверность. Не было в Роне стойкости настоящего последователя, не имеет значения, идеологического или за деньги. Не было. Не готов он был идти до конца, терпя лишения, в расчете на будущие блага. И это Гарри категорически не устраивало.
С некоторых пор самыми страшными грехами он считал предательство и некомпетентность.
Время шло, Гарри несколько раз орал, не стесняясь, на доставших его Рона с Гермионой, не желая влезать в идиотизм под названием Отряд Дамблдора. Он был уверен, что замазываться в таком ему совершенно нельзя, Амбридж следит, как коршун, всеобщая паранойя нарастает, а эти придурки играют в партизан! Пришлось даже крепко повздорить с близнецами, готовыми физически затащить его на занятия этой могучей кучки, и теперь постоянно ждать подвоха, что тоже не способствовало душевному спокойствию. Амбридж лишь улыбалась, глядя на учеников, а Гарри виделось другое: такая же медовая улыбка, изборожденное шрамами-морщинами лицо и глаза цвета красного золота.
Сны все не прекращались, Гарри все чаще вспоминал подробности, не понимая, какого черта ему это снится, но сил удивляться не было. В алом мареве душного сна мелькали разноцветные мечи, текли молнии и обрушивалась тьма, бессильная злость на самого себя разъедала душу, отравляя тотальным одиночеством. Каждый раз, открывая глаза, Гарри встречал новый день чуточку другим.
И совершенно одиноким.
Положиться ему было не на кого. Рон и Гермиона играли в сопротивление, втягивая в этот идиотизм других. Невилл изображал тюфяка — теперь Гарри видел, что это всего лишь маска. Отменная, почти приросшая, но маска. И окружающим за ее границы ходу не было, особенно ему. Остальные сокурсники, да и вообще ученики? Даже не смешно. Отлично помнилась травля окружающих, когда его сочли Наследником Слизерина, да и потом тоже его то возносили на пьедестал, то втаптывали в грязь. Так что, веры толпе не было. Взрослые? Еще печальнее, чем с учениками. Декан требовала лишь внешних приличий и кубка по квиддичу, остальное ее не волновало от слова совсем, другие деканы занимались в лучшем случае своими факультетами, в худшем — отдельными подопечными. Директор? У директора свои цели, и какие они, неизвестно.
Он политик, а эти твари хуже тараканов.
Время летело. Гарри практически поселился в библиотеке: квиддич Амбридж запретила, и он бурно радовался возможности не отвлекаться. Гарри интересовали самые простые вещи, то, что должны были объяснять декан и старосты: обычаи, привычки обитателей магического мира, традиции и законы, быт. Те нюансы жизни, которые важнее заклинаний и кубка по квиддичу.
Он вникал, теребил мадам Пинс, пытался обдумывать происходящее в снах, отбивался от друзей — пару раз даже физически! Осмысливал свое существование — потому что жизнью назвать происходящее язык не поворачивался. Очень неприятным моментом стало обнаружение того факта, что он, оказывается, считается совершеннолетним. Чертов прошлогодний турнир, едва не отправивший его в Страну вечной охоты, оказывается, эмансипировал его. Вот так. И никто... Ни одна сволочь!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
