Пэдди медленно поднялся на ноги, каждый рыжий волосок на его голове взъерошился от презрения и негодования; но когда он выпрямился, он прижал руку к боку и издал вопль, прихрамывая на шаг или два по полу.
— Злодей с черным сердцем, — пробормотал он сквозь зубы. "Я получу его жизнь".
— У вас не будет ничего подобного, — сказал я, — и мы добьем от него хорошей посещаемости, потому что он искусный человек. Когда он выполнит свой долг, исправив то, что причинил вам, тогда вы сможете поделиться с ним своим мнением".
"Я дам ему кусок моего сапога; все, что от него осталось, — прорычал Джем Боттлс, хмурясь.
— Вы можете получить от него волю после того, как он наложит на ваши синяки какую-нибудь расческу, — сказал я. и пока я говорил, раздался робкий стук в дверь.
— Войдите, — крикнул я, и после некоторого колебания дверь отворилась, и появился маленький доктор Корд с большой бутылкой под мышкой. Я был рад, что на столе еще не было ужина, потому что, если бы он был, я бы попросил маленького человечка сесть со мной, и что он сделал бы это, не колеблясь ни секунды, так что я не мог справедливо видеть, как жестоко обращаются с тем, кто сломал корку со мной.
Поначалу он не обращал внимания ни на Джема, ни на Пэдди, но не сводил с меня своего хитрого глазка.
— А где ты был сегодня, О'Радди? он спросил.
— О, — сказал я, — я проводил этих двоих до двери в стене, и когда они вошли, я услышал крики, способные сделать из негра героя; но вы знаете, какие толстые болты, и я не мог добраться до них, поэтому мне пришлось просто уйти, чтобы не слышать их мычания. На обратном пути я случайно встретил своего старого друга, отца Донована, и...
Тут Пэдди, забыв о своих хороших манерах, крикнул:
"Слава богу, в этой дыре погибели есть святой отец; потому что я знаю, что самое позднее завтра я не умру.
— Прекрати свой вздор, — сказал я. — Тебе придется продержаться еще хотя бы день; потому что добрый отец не придет сюда, пока не пройдет два дня. Ты больше напуган, чем обижен, а у Доктора есть лосьон, который заставит тебя встретить священника как друга, а не как последнего советника.
— Как я уже говорил, доктор Аккорд, я встретил отца Донована, и мы прогулялись по городу, так что я только сейчас вошел. Отец — незнакомец в Лондоне, совершающий паломничество в Рим. И, конечно же, я должен был показать ему достопримечательности.
— Это было очень любезно с вашей стороны, — сказал доктор Хорд, выдергивая пробку из бутылочки с лекарством. "Сними эти тряпки, — крикнул он Пэдди, — и я распущу тебя, как будто ты лучшая лошадь, которая когда-либо следовала за гончими".
В воздухе пахло лекарствами, когда он смазывал Пэдди места ушибов; затем в его руки попал Джем Боттлс, и либо он не был так сильно ранен, как Пэдди, либо он меньше суетился по этому поводу, потому что все время, пока тот лечил доктора, смотрел на него и ничего не говорил.
Казалось негостеприимным поступком злоупотреблять человеком, который так усердно вел себя как добрый самаритянин, как маленький Доктор, у которого выпили три четверти бутылки, но когда он снова захлопнул пробку, я подошел к двери и повернул ключ. Пэдди время от времени хмурился и время от времени охал, когда веселый доктор сказал ему, как это делают врачи, когда хотят подбодрить пациента:
— О, ты ранен не так сильно, как тебе кажется. Утром ты будешь немного болеть и сковать, вот и все, а бутылочку я оставлю тебе.
— Ты никогда не тер меня в самом худшем месте, — сердито сказал Пэдди.
— Где это было? — спросил доктор Корд, и едва успел он произнести эти слова, как Пэдди ударил его в правый глаз, отчего он пошатнулся через всю комнату.
— Вот где я получил удар, который сбил меня с ног, — воскликнул Пэдди.
Доктор Корд кинул дикий взгляд на дверь, когда Джем Боттлс, немного разбежавшись и подняв ногу, дал ему один за собой, что заставило Доктора сделать сальто.
"Возьми это, ты вор," сказал Джем; "и теперь у вас есть то, чего не было ни у кого из нас, потому что мы держали лицо перед злодеями, которые на нас напали".
Падди бросился, но я закричал:
"Не трогай человека, когда он лежит".
"Конечно, — говорит Пэдди, — тогда они все на меня накинулись".
"Никогда не бейте человека, когда он лежит", — воскликнул я.
— Вы хотите сказать, что мы не должны бить человека, когда он лежит? — спросил Джем Боттлс.
— Ты прекрасно знал, что не должен, — сказал я ему. "Конечно, ты был на ринге раньше".
— Да, — закричал Боттлс, набрасываясь на несчастного Доктора. Он схватил его за шкирку и швырнул на ноги, затем ударил битой по голове, отчего тот снова покатился к потолку.
— Достаточно, Джем, — предупредил я его.
— Я не только следую за Доктором, — сказал Джем, — но и следую совету Доктора. Он сказал нам сделать небольшое мягкое упражнение, и это уменьшит болезненность".
— Упражнение, которое вы делаете, не облегчит болезненность со стороны Доктора. Перестань, Джем! А теперь оставь его в покое, Пэдди; у него было достаточно, чтобы вспомнить вас и узнать, что путь предателя — тернистая дорога в Дублин. Ну же, доктор, дверь открыта; Убирайся в коридор как можно быстрее, и я надеюсь, что у тебя дома есть еще одна бутылка этого превосходного лосьона.
Угрожающее отношение Джема и Пэдди, казалось, парализовало маленького человека от страха, и он лежал на досках, глядя на них с ужасом в глазах.
— Я держу для вас дверь открытой, — сказал я, — и помните, что, возможно, мне не так легко удержать Пэдди и Джема, как дверь; так что убегай, пока они снова не вступили в бой.
Доктор Хорд быстро перевернулся, но, не решаясь встать на ноги, потрусил в коридор, как большая собака на четвереньках; и тут-то лакей, подойдя с подносом и не рассчитывая на это внезапное появление в передней, упал на него; и если бы не моя обычная ловкость и присутствие духа, когда я схватился за широкий металлический сервиз, добрую часть моего ужина пришлось бы провести на полу. Официант, к счастью, наклонился вперед, когда обнаружил, что падает, держа поднос высоко над головой, и так, схватив его, я спас положение и ужин.
— Чего ты там пресмыкаешься, пьяная тварь? — крикнул рассерженный официант, спускаясь с глухим стуком. "Почему бы тебе не ходить на двух ногах, как христианину?"
Доктор Хорд понял намек и ушел, пробежав по коридору и, спотыкаясь, спустившись по лестнице, как сумасшедший. Спустившись во двор, он грозил кулаком моему окну и клялся, что будет судить нас; но я больше никогда не видел человечка, хотя Падди и Джему суждено было встретиться с ним еще раз, как я расскажу позже.
Когда ужин уже был накрыт, я схватился за него и забыл, что когда-либо в своей жизни наслаждался едой больше. Я отправил Пэдди и Джема в их покои с едой и бутылкой хорошего вина, чтобы составить им компанию, и я думаю, что они заслужили это, потому что они сказали, что лосьон, которым Доктор намазал их снаружи, жгучий, поэтому они подумали, что не следует быть чем-то внутри, чтобы противодействовать неудобству.
Я заснул, как только коснулся подушки, и мне приснилось, что я нахожусь на самой сумрачной любовной дорожке, которая когда-либо была, увенчанная зелеными ветвями, сквозь которые мерцал солнечный свет, и окруженная кустами. Там я преследовал летящую нимфу, которая всегда только ускользала от меня, смеясь надо мной через плечо и прикладывая палец к губам, и, наконец, когда я поймал ее, это оказался доктор Аккорд, после чего я с негодованием швырнул его в кусты, а потом увидел, к своему ужасу, что это была графиня. Она начала высказывать свое мнение обо мне так энергично, что я проснулся и обнаружил, что уже средь бела дня.
ГЛАВА XXIX
После утешительного и сытного завтрака я послал за Пэдди и Джемом, оба хромали.
— Тебе не лучше сегодня утром? — спросил я их.
— Честное слово, мы еще хуже, — сказал Пэдди с самым мрачным выражением лица.
"Мне жаль слышать это," сказал я; — Но я думаю, что неприятности сегодня улягутся, если ты будешь тихо и уютно лежать в гостинице. Вот эта бутылка мази, или то, что от нее осталось, так что можете взять ее с собой и поделить между собою по справедливости, помня, что одно хорошее трение заслуживает другого и что наш главный долг на этой земле — помогать ближнему; и поскольку нет ничего лучше легкой работы, чтобы заставить человека забыть о своих невзгодах, Джем будет гладить Пэдди, а Пэдди будет гладить Джема, и таким образом, да благословит вас Бог, вы проведете время с пользой для себя.
— Ваша честь, — фыркнул Джем Боттлс, — ваши рецепты мне нравятся больше, чем рецепты доктора Корда. Я мало верю в мазь; бутылка вина, которую вы дали нам прошлой ночью — и я бы хотел, чтобы она была вдвое больше, чем это заставило нас увидеть, — гораздо лучше избавила нас от беспокойства, чем эта дрянь.
— Сомневаюсь, Джем, — сказал я, — потому что сегодня утром ты еще хуже, чем прошлой ночью; так что я изменю лечение и вернусь к лекарству доктора Корда, ведь этот доктор пользуется большим уважением у лондонской знати. Но вы можете выпить двойную кружку пива за мой счет, только смотрите, чтобы вы не брали слишком много.
— Ваша честь, — сказал Джем, — только когда мы трезвы, мы впадаем в скорбь. Вчера утром мы не выпили ни капли, и посмотрим, что с нами случилось.
— Ничего бы не изменилось, — сказал я, — если бы вы были так же пьяны, как сам граф после обеда. Доверься провидению, Джем, и хорошенько втирайся мазью, и завтра утром ты станешь новым человеком.
С этим я взял свои бумаги и рекомендательное письмо и отправился со всей храбростью на поиски Храма, который, как я думал, будет чем-то вроде церкви, но который я нашел самым трезвым и респектабельным местом, очень трудным. для незнакомца, чтобы сориентироваться. Но, наконец, я пришел в место, где мистер Джосайя Брукс раздавал законы за вознаграждение таким невежественным шпанам, как я, которые были менее знакомы с головой в седом парике, чем с ломать головы с помощью хорошего шиллеха, который не знал, что такое парик. Поскольку это было раннее утро, чем обычно у мистера Брукса, мне пришлось сидеть, пиная каблуками, в унылой обшитой панелями прихожей, пока не вошел великий адвокат. Он прошел в прихожую, даже не взглянув на меня, а за ним последовал меланхоличный человек в ржаво-черном, который велел мне сесть на стул и держал в руке письмо, написанное леди Мэри. Через некоторое время человек снова вышел и, обращаясь со мной с большим почтением, чем тогда, когда он велел мне сесть, любезно спросил меня, не пройду ли я сюда, и мистер Брукс увидит меня.
— Насколько я понимаю, вы мистер О'Радди, — сказал он тоном, который, как мне кажется, показался ему приветливым.
"Я."
— Вы привезли с собой бумаги, о которых идет речь в этом письме?
"У меня есть."
И с этими словами я бросил их на стол перед ним. Он развязал сверток и разложил разные документы, по-видимому, расположив их в правильном порядке. После этого он поправил очки по своему вкусу и быстро просмотрел бумаги, пока не нашел одну, которая была меньше остальных, и прочел ее дважды очень внимательно. Затем он очень аккуратно сложил их вместе в правой руке, потому что, казалось, у него была привычка к аккуратности старой девы. Он снял очки и посмотрел на меня через стол.
— Вы сын упомянутого здесь О'Радди?
"Я."
— Его старший сын?
"Его единственный сын".
— Я полагаю, вы можете это доказать?
— Честное слово, это никогда не оспаривалось.
— Я имею в виду, что получить юридические и документальные доказательства не составит труда.
— Думаю, что нет, потому что мой отец сказал после моей первой ссоры, что можно сомневаться, сын ли я матери или нет, — несомненно, что я его сын.
Судебный пристав на это нахмурил брови, но ничего не сказал, а тоном, выдающим мало интереса к делу, потребовал:
"Почему ваш отец не претендовал на это имущество при жизни?"
— Видите ли, мистер Брукс, мой отец был честным человеком и никогда не притворялся, что собственность принадлежит ему. Из того, что я помню из его разговора на эту тему, граф и он были в затруднительном положении после битвы во Франции, и предполагалось, что они оба будут взяты в плен. У графа были при себе дела, и если бы его поймали, враги потребовали бы за него большой выкуп, потому что это показало бы, что он человек с состоянием. Поэтому он передал поместье моему отцу, а мой отец рисковал быть схваченным и принятым за графа Вестпорта. Теперь, когда я был осчастливлен знакомством с его светлостью, я думаю, что, если бы мой отец попал в руки врага, он мог бы оставаться там до сих пор, и граф не поднял бы руки, чтобы помочь ему. Никто в Англии не стал бы оспаривать право графа на собственное поместье, которое, как я понимаю, принадлежало его семье сотни лет, так что они вполне могли бы обойтись без документов, что они и сделали. Это все, что я знаю об этом".
"Тогда, сэр, — сказал мистер Брукс, — вы намерены оспаривать право собственности на недвижимость на основании этих документов?"
— Да, — твердо сказал я.
"Очень хорошо. Вы должны оставить их у меня на несколько дней, пока я не получу о них мнение. Я могу сказать, что у меня есть серьезные сомнения в том, что вы добьетесь успеха в таком судебном процессе, если вы не сможете доказать, что ваш отец уделил разумное внимание за имущество, переданное ему".
— По правде говоря, он ничего не хотел давать, кроме собственной свободы и одолженных штанов, и кажется, что граф никогда не беспокоился о том, отдал он первому имени или нет. Он мог бы отдать жизнь за всю благодарность, полученную его сыном от милорда Вестпорта.
— Бегло взглянув на эти инструменты, я понимаю, что они могут представлять большую ценность для его светлости, но я сомневаюсь, что они представляют какую-либо ценность для вас; на самом деле вы можете обнаружить, что столы повернулись против вас, и вы оказались в положении мошенника или шантажиста".
— Я вовсе не шантаж, — воскликнул я, — а чистейшую белую кольчугу. У меня нет ни малейшего намерения обращаться в суд; но, чтобы сказать вам об этом чистую правду, леди Мэри и я собираемся пожениться, несмотря на всех графов, которые когда-либо пили, или всех графинь, которые когда-либо ругали. Теперь эта милая девушка очень доверяет вам и послала меня к вам, чтобы найти, что лучше всего сделать. Я вообще ничего не хочу от этой собственности. Конечно, у меня достаточно собственных поместий в Ирландии и хороший замок, если не считать того, что крыша местами немного протекает; но пучок соломы скоро все исправит, только старый Пэтси так ленив, потому что не получает свои деньги регулярно. Теперь мне пришло в голову, что если я смело отправлюсь в замок Бреде, или что бы это ни было, и овладею им, то сначала будет лучшая схватка, которую когда-либо видел человек за пределами Ирландии, а после этого его светлость граф скажет мне: ,-
"О'Радди, мой мальчик, мои конечности болят; неужели мы не можем разбить по этому поводу бутылку, а не голову, и пойти на компромисс?
