Ару взрывались в шарах плазмы, разлетались багровыми облачками от ударов дисрапторов, падали под пулями — но по бьющимся в агонии телам лезли новые. Их становилось всё больше и больше. Из бреши тек сплошной живой поток, и Вайми понял, что у них просто не хватает огневой мощи, чтобы справиться с ним.
Он быстро сменил позицию, спасаясь от кромсающих деревья лучей, потом ещё раз и ещё. Воздух вокруг почернел от дыма. Весь двор был залит кровью и покрыт мертвыми и издыхающими ару — но живых было ещё больше. Они стреляли уже в проекционную матрицу и в плиты покрытия, пытаясь подорвать генератор.
У Вайми отказал плазмомет — он стрелял слишком долго и слишком часто. Бросив его, он сорвал с пояса термическую гранату, выдернул кольцо и швырнул её в ару. Вслед за ней полетели и другие гранаты — у тех стрелков, что ещё оставались в живых, тоже вышло из строя оружие. Двор зарябил ослепительными вспышками — и окончательно утонул в непроглядном дыму.
А когда он рассеялся, Вайми с крайним удивлением понял, что двор пуст. Нет, мертвых и умирающих ару в нем более чем хватало, кое-где они лежали друг на друге в несколько слоев — но вот все, кто ещё мог передвигаться, сбежали, бросая личное оружие и раненых.
Вайми словно ударили чем-то по голове — ничто не сравниться с ощущением, когда побеждающий вроде бы враг вдруг ломается — и бежит, бежит, бежит...
Заорав "куда же вы, трусы!" — юноша подхватил какое-то, относительно целое на вид оружие и, прыгая прямо по трупам, выбежал в зияющую брешь ворот.
Далеко слева навстречу уцелевшим лоферам неторопливо двигались такие же дымчато-черные шоггот — огромные, размером с двухэтажный дом, они шли на девяти толстых ногах. Их массивные щупальца и бокалы плазмометов двигались лениво и бессмысленно — пока они не замечали противника.
Потом над его головой что-то взвыло. Повернувшись, Вайми успел заметить, как земля за спиной вздыбилась. Потом из черной тучи вырвалось ослепительное пламя — и град смертоносных осколков превратил его ликование в агонию.
* * *
Наммилайна стояла у мультипланара, хмуро глядя на двенадцатилучевую серебристую звезду, покрытую непредставимо сложным фрактальным узором — Ана-Йэ, столица Йэннимура. Её дом и дом двадцати миллиардов её собратьев — невероятно мало для громадины поперечником в восемь миллионов миль. Не только симайа, но и марьют катастрофически не хватало — и только что она потеряла ещё одного...
— Нужно ли так переживать? — спросил стоявший за её спиной Ярослав. — В конце концов, у нас есть его матрица.
— Вот эта? — Наммилайна показала маленький, зеркально-черный прямоугольник, который до этого держала в кулаке. — От неё нет никакого толка.
— Почему? Все данные в порядке, я чувствую...
Наммилайна повернулась к нему. Её глаза горели.
— Я ощущала сущность Вайми — в тот миг, когда очищала её. Так вот: она была намного, НАМНОГО больше того, что осталось в этой матрице.
— Ты хочешь сказать, что...
— Да. Вайми — это и-линн, Сущность, сознание которой не привязано к физическому миру, точнее — зародыш её. Вот что мы потеряли!
Ярослав задумался. До сего дня и-линн оставались в Йэннимуре лишь абстрактным понятием — все знали, что они существуют, но лишь среди других, старших рас. Сама по себе возможность сознания жить без тела была почти сверхестественной — до открытия сарьют — и Вайми вряд ли обладал ей. Но он всё же оставался марьют — одним из них — и они просто НЕ МОГЛИ его бросить.
— Мы должны его вытащить, — с холодной, упрямой решимостью рутенца сказал он.
— Как? Это невозможно, — Наммилайна повернулась к нему. — Любое живое существо, попавшее в инфорет, растворяется в нем до полной неотличимости. Впрочем... — она на миг задумалась. — Если МЫ не можем решить эту задачу, её наверняка может решить Найнер. Главное, чтобы он захотел этого.
— ОН не захочет, — Ярослав покачал головой. — Чего ради?
— Значит, мы сделаем так, чтобы он захотел, — ответила Наммилайна.
— Неужели ты хочешь... — Ярослав замер на миг от пришедшей ему в голову догадки.
— Да. Именно это, — Наммилайна спокойно встретила его взгляд. — Пришло время обратиться к Мастеру Войны.
* * *
Очнувшись, Вайми какое-то время не мог понять, что с ним происходит. Он рефлекторно закашлялся, чтобы выбросить кровь из пробитых осколками легких — он умер, захлебнувшись ей — но легких у него уже не было, как не было и тела. Только сознание, растрепанное и мчащееся в неистовом хаосе образов. Юноша чувствовал, что его снова куда-то уносит и попытался вырваться, теперь уже совершенно сознательно.
Хаос вокруг него пришел в движение. Вайми ощутил, что он поддается, что он может придать ему форму. Как когда-то на "Тайне", он стал сияющим алмазом, через который тек ослепительный радужный смерч образов. Его сознание исчезло: оно не могло справиться с такой работой и ей занялись его инстинкты и интуиция. Это напоминало падение, и взлет, и смерть — всё вместе. А потом неистовый поток творения сравнялся с берегами озера реальности — и Вайми вновь обрел себя.
* * *
Он стоял на краю крутого каменистого склона. Под ним уходили вниз темно-зеленые волны холмов, а дальше — и очень глубоко — начиналась синевато-рыжая бесконечность моря. Там, исполинскими плотами нависая друг над другом, плыли тонкие, плотные облака. Верхние пепельно-светлые, с серебристо-белыми краями, нижние — почти на одном уровне с глазами юноши — золотисто-рыжие, с темными сердцевинами фиолетово-сизого оттенка. Их разорванные листы протянулись немыслимо далеко к горизонту — и справа, над четкой границей моря и земли, висело низкое заходящее солнце.
Легкий прохладный ветерок овевал нагое тело юноши. Влажный воздух был удивительно свежим, и грудь Вайми порывисто вздымалась, словно пытаясь вобрать его весь. Кажется, именно этого он и хотел, ныряя в Найнер, но теперь он не знал, что делать дальше.
Вайми с интересом посмотрел на себя. Он был точно такой же, как в своем родном мире. Даже белесые твердые рубцы — на плече, на правом бедре, на руках — те же. Они вовсе не смотрелись красиво, но юноша всё равно гордился ими. Он осторожно провел пальцами по следам старых ран, по твердым, как камень, подошвам. Сейчас он чувствовал себя более реальным, чем когда-либо.
Одет он был лишь в пушистый четырехцветный шнур на бедрах, — с него свисала длинная пёстрая бахрома. Вайми обнаружил на себе также многоцветные браслеты на запястьях и щиколотках. Длинные волосы заплетены над глазами цветным шнуром — да, точно так же они все одевались в племени. В руке он держал тяжелое копье с зубчатым кремневым наконечником, длиной по плечо.
Он вернулся домой, но лишь наполовину: пейзаж вокруг он видел в последний вечер на Тайат. Но это был вовсе не сон. Когда Вайми попытался представить, что у него в руке вместо копья лук, оружие не изменилось. Когда он поддел босой ногой внушительный кусок скалы, пальцы пронзила резкая боль, и юноша зашипел от неё.
Он высоко прыгнул, надеясь подняться в воздух, но и это не вышло: секунду спустя он с силой врезался в землю. Впрочем, Вайми вовсе не был огорчен этим. Он сел на пятки в холодной траве, бездумно любуясь закатом. Впитывая мельчайшие оттенки окружающего мира, он не думал больше ни о чем.
Солнце зашло. Вечерняя дымка, повисшая над холмами и морем, стала удивительно палевой, ничего не скрывая, но сообщая всему таинственную глубину. Это было до неправдоподобия красиво и от Вайми осталась только пара внимательно раскрытых глаз. Он с удивительной остротой чувствовал и прохладный ветер, и холод земли под собой, и даже ползущего по подошве жука...
Закат погас, но не стемнело: мир окутала тусклая серебристая мгла. Воздух был наполнен странным, холодным, рассеянным светом, низким заревом повисшим над северным горизонтом. Это показалось Вайми тревожным. Он поёжился и встал, наконец обернувшись. Теперь перед ним вздымались темно-зеленые горы. Они заросли лесом так густо, что Вайми нигде не видел скал — одно сплошное море листвы, вздыбленное исполинскими застывшими волнами.
Юноша обнаружил, что стоит возле устья ущелья. Вдоль его кромки, высоко над струящейся по дну рекой, вилась уютная узкая тропа, мощеная ровными базальтовыми брусьями, и он бездумно пошел по ней.
Влажный, прохладный воздух, невесомо обтекавший тело, таинственный полумрак, прикосновения босых ног к холодному камню и даже усилия для ходьбы в гору — всё это казалось Вайми на удивление приятным. Он всё шел и шел вперед, радуясь, что тропа не кончалась, не чувствуя голода или усталости. Вокруг не темнело и не становилось светлее. В небе мерцали редкие, крупные звезды, под кронами, за частоколом стволов, висел непроницаемый, фосфоресцирующий мрак. Туман, выползая из зарослей, волокнистыми космами стекал на дно ущелья и как живой двигался в сумрачных распадках холмов. В лесу перекликались птицы, ветер доносил тяжелый аромат ночных цветов, вокруг юноши вились странные насекомые, — однако, как и в его родном мире, среди них не оказалось кусачих.
Тропа оказалась извилистой. Кое-где косматые зеленые стены обрывов вздымались над ней на огромную высоту. Вайми тихо и быстро шел вперед, не думая, что откроется ему за поворотом. Так же, без раздумий, он переходил узкие неогражденные мосты над рассекающими тропу ущельями, иногда на страшной высоте.
Шаг за шагом он приближался к верховьям. Тропа незаметно оборвалась, лес начал редеть, уступая крутым скалистым склонам. Там, среди пёстрых растений, виднелись куски удивительно яркого светло-синего камня, казалось, источавшие призрачный свет в полумраке. Их оттеняли темно-фиолетовые подушки блестящего мха. Волокнистый туман, стлавшийся здесь по земле, делал всё вокруг таинственным и притягательным.
Наконец, юноша вышел к замыкающему долину завалу. Легко вскарабкавшись по глыбам, он увидел, что река впереди разлилась небольшим озером. На его берегах горело несколько костров, а выше, у склонов, виднелись хижины. Вайми заметил гибкие смуглые и золотистые фигуры соплеменников и его сердце чаще забилось от радости.
Какое-то время он стоял на гребне завала, бездумно любуясь селением. В груди у него было хорошо и тепло. Огонь костров казался ему очень четким, и юноша не удивлялся тому, что он не дает дыма. Потом его заметили и окликнули. Волнуясь, как мальчишка, он побежал к соплеменникам, хотя в этом не было ни малейшей нужды.
Ещё через минуту он, скрестив ноги, сидел в тесном кружке товарищей. Он очень рад был их всех видеть — и Найте, и Анмая, и Маонея, и даже полукровку Ахета. Все они умерли давным-давно — Анмай и Маоней погибли ещё до того, как Вайми разрушил свой мир — но то, что они живут вновь, казалось ему совершенно естественным. Их стало даже больше, чем раньше: рядом с Найте Вайми заметил гибкого юношу со странным сочетанием смуглой кожи, зеленых глаз и светло-сине-сероватых волос, падающих на спину. Это был Налау — по многу дней гуляя в одиночестве, Вайми выдумал себе приятеля, и вел с ним бесконечные споры обо всех интересующих его вещах. Сейчас эта фантазия сидела перед ним в двух шагах, такая же реальная, как и он сам.
Юноша смущенно опустил взгляд. Далеко не всегда его фантазии были столь невинны. Иногда, в плохом настроении или просто от скуки, он с удовольствием выдумывал и всякие жуткие, чудовищные вещи — настолько жуткие, что они пугали его самого и подолгу не хотели убираться из головы. Одна из них — вовсе не самая страшная — уже недавно убила его, и он вовсе не желал встретить что-то подобное тут, в своем новом доме.
Между ним и соплеменниками завязался тихий, веселый разговор. Вайми тщетно старался понять, думают ли они. Они рассуждали вполне естественно, — иногда даже говорили о вещах, которые он, вроде бы, не придумывал, — но юноша не был в этом уверен. Они, определенно, не подчинялись ему — то есть, если он их о чем-то просил, они это делали, но как ещё, собственно, должны вести себя друзья? Он не решался просить их о чем-то таком, чего они заведомо не стали бы делать: были пределы, которые он не мог переходить. К тому же, по правде говоря, он хотел общаться только с Линой, — но её тут не оказалось. Впрочем, как и всегда во сне, юноша знал, где её найти.
Над озером, в распадке, на краю крутого склона, затаился маленький каменный дом. Вайми едва заметил его, так как он прятался под густыми кронами низких деревьев, растущих почти вплотную к его стенам. К тому же, он был окружен осыпавшейся каменной оградой и из-за неё виднелась лишь высокая крыша из сланцевых плиток. Она, почему-то, на удивление хорошо сохранилась.
Простившись с друзьями, юноша пошел вверх. Кое-где ему пришлось карабкаться. Дверь давным-давно скрылась в густой зелени и он перемахнул низкую — по грудь — изгородь, попав в крохотный дворик, заросший густой травой. Двери здесь не было, зато он увидел два небольших окна — пустые, осыпавшиеся проемы в неровных каменных стенах. Внутри полагалось царить густой тьме — но Вайми увидел в них отблески живого огня.
* * *
Низко пригнувшись, он пролез в окно. Огонь горел в маленьком, облицованном черным базальтом камине. Заднюю часть комнатки занимал каменный бассейн с темной, глубокой водой и выглядела она странновато — низкий каменный свод, под которым он едва мог стоять, пыльный земляной пол, неровная кладка осыпавшихся стен — и никакой мебели. Дом казался давным-давно заброшенным — он был совершенно пуст, — однако у огня сидела одинокая смугло-золотистая девушка в таком же, как у него, наряде.
Лина мгновенно вскочила, обернувшись на шум, и они замерли, глядя друг на друга. Вайми бездумно любовался подругой. Он не мог описать её красоту какими-то понятными словами: не знал нужных, вот и всё. Его сердце бешено забилось: он не понимал, настоящая ли она или порождение его сна — но она тут же узнала его и улыбнулась, жестом приглашая к огню.
Юноша поставил к стенке копье и подошел к ней. Они сели рядом, почти касаясь друг друга. Из ниши в стене Лина достала еду — большую глиняную миску с ягодами тарини и запотевший глиняный же кувшин с молоком. Они ели руками из одной посуды, передавая друг другу кувшин и искоса поглядывая из-под падающих на глаза волос.
Еда не заняла много времени. Они не говорили, но слова им были и не нужны: глаза и движения их тел и без того были вполне выразительны.
Ритуал подготовки к любви, принятый в племени, не был особенно сложным: Лина вытащила из дальнего угла массивный каменный таз с холодной водой и тщательно вымыла пыльные босые ноги юноши. Потом Вайми сделал ей то же. Когда она откинула волосы с его ушей, начав, легонько царапая, мыть их, по коже юноши побежали крупные мурашки. Когда её влажные пальцы соскользнули к глазам, лаская опущенные ресницы, мурашки стали столь густыми, что Вайми целую минуту не дышал. Пальцы Лины скользили по его векам, едва заметно надавливая — а он словно плыл куда-то в цепенящем ознобе...
Они выбрались под сумрачное небо, во двор, мягко опустились на ласковую, прохладную траву. Забыв обо всем на свете, Вайми провел ладонью по животу подруги, — просто чтобы вспомнить, какой он упругий, шелковисто-гладкий и теплый. Потом прижался к нему лицом, скользя губами по этой чуткой, подвижной поверхности. Понемногу осмелев, они коснулись её высоко поднявшейся груди и дыхание Лины начало замирать...
