Его воины справлялись не лучше.
Тарейна придавила к земле огромная чешуйчатая лапа. Стоящий за ней вес раздробил кости мужчины и вогнал его собственный таз в живот. Андрокл потерял обе ноги, скошеные когтями. Верхняя часть тела рыцаря бухнулась наземь, подёргиваясь, словно умирающая рыба. Эрнхарт сумел, размахнувшись, врезать Нидхёггу по голове; дракон слегка дёрнул головой и отбросил паладина в кучу обломков. Слабый стон, доносящийся из груды обломков теперь уже камня и брони, был единственным признаком того, что воин ещё жив.
Зигмунд оставался последним. Паладин пихнул Асию себе за спину и прикрыл обоих свои башенным щитом. Это было безнадёжным усилием, и он это знал. Тем не менее, он всё же пытался, угрожающе подняв молот в другой руке. Нидхёгг стиснул его челюстями с такой силой, что в шлеме потрескались линзы визоров. Ослеплённый, извивающийся в агонии, когда зубы-шипы пронзили его доспех и погрузились в его плоть, рыцарь страдал словно целую вечность, прежде чем зверь наконец решил отпустить его. Мотнув головой, он отшвырнул воина прочь, потрёпанного и изувеченного до неузнаваемости.
И между хищником и его жертвой больше ничего не осталось.
Страх приковал Асию к месту. Бывшая монашка не могла двинуться, несмотря на крики, призывающие её это сделать, не могла бежать, несмотря на фигуры, пытающиеся достичь её, которым преградил путь дракон. Уродливый неровный череп опустился, широко раскрыв глаза от удовольствия, когда заметил, как дрожащие руки девушки сошлись в молитве. Следующие слова прошипели, вырвавшись из свёрнутого рыла, насмешливой издёвкой.
— Где теперь твой Бог?
Асия вздрогнула. Долю мгновения спустя чешуйчатая лапа врезалась в неё, с болезненной лёгкостью подняв её в воздух. Бывшая монашка ударилась о часть стены Академии Куо поблизости и прокувыркалась клубком безвольных конечностей. Её голова обвисла на плечах, когда она осела на полу жалкой грудой.
Нидхёгг бесконечно медленно повернулся, бросив взгляд на исполненных ужаса зрителей, часть из которых застыли на ходу в попытке добраться до его жертвы.
— Раз.
Акено попыталась метнуться, чтобы спасти Асию. Хлещущий хвост монстра поймал её на лету. С оглушительным щелчком толстый отросток взмахнул, словно хлыст, и врезался в бок черноволосой красотки. Этот удар должен был сбросить её с неба; отшвырнуть вдаль, потрёпанную, но живую. Однако торчащие из шкуры зверя шипы не позволили даже этого. Один из них пронзил Акено, приколов её на шкуру дракона. Она свисала словно сломанная марионетка.
Нидхёгг рассмеялся и качнул хвостом, туда-сюда. Акено последовала за движением словно украшение, тряпичная кукла из плоти, наколотая на шип, проходящий через её живот.
— Два.
— Акено!
Этот отчаянный вопль могла издавать только Риас. Дьяволица высвободила свою Силу Разрушения в форме чёрных энергоударов. Они сдетонировали под ногами её подруги, оторвав удерживающий её шип. Без чего-то, поддерживающего её вес, девушка без слов рухнула на землю. Её пробитое тело влажно шлёпнулось о пол и немедленно свернулось в клубок, руки безвольно обернулись вокруг части шипа, всё ещё торчащей в ней.
— Нет! Нет! Нет! — рыдала Риас, приземлившись и побежав. В своём отчаянном рывке к телу Акено она споткнулась об обломок сен и упала. Не заботясь о достоинстве, она по ползла к подруге на руках и коленях, продолжая рыдать и стенать. — Нет! Нет! Нет!
Ледяной взрыв заморозил её на месте. В нескольих метрах от Акено она замерла с протянутой рукой, морозное дыхание покрыло девушку ледяной коркой, приковав к земле. Неровные ледяные сталактиты сформировались вокруг её ног. Иней покрыл её тело дорожками. Сосульки свисали с протянутой руки; несколько штук отвалились и упали, разбившись о землю. Этот звон звучал издевательским контрастом беспомощным крикам пойманной внутри.
Нидхёгг глянул на созданную им гротескную скульптуру и усмехнулся.
— К чему спешка? — его глаза блеснули. — Постой пока. Так ты сможешь понаблюдать, как твоя свита умирает.
Дракон повернулся — и фыркнул, когда струи колдовской энергии врезались в его рыло, продолжив движение по шее. Баракиэль, его лицо было искажено, превратившись в почти животную маску ярости, поливал дракона разрушительной силой, пронизывая его тело Святой Молнией. Одна рука продолжала поливать его потоками разрушительной силы, обжигая его шкуру, оставляя уродливые отметки ожогов на бугристой чёрной шкуре. Другая рука создавала огромные копья света, зазубренные, в форме молнии. Падший ангел в мстительной ярости швырял их в свою цель, и там, куда они попадали, в плоти дракона оставались огромные дымящиеся кратеры.
Нидхёгг заревел от творимого над его телом издевательства, и на какой-то миг показалось, что Баракиэль побеждает, заставляет его отступить чистым объёмом мощи, исторгающейся из его рук. Голова дракона качнулась, извиваясь, словно в танце кобры, в попытках уклониться от нитей молнии и копий, швыряемых в него. Багровые сферы глаз с ненавистью уставились на лорда Падших, выискивая возможности для удара.
— Какая ярость. Какое непокорство. Где они были, когда они убили твою жену и почти выпустили кишки твоей дочери?
Баракиэль замешкался на долю секунды. Укол вины проявился на его лице. Печаль давних воспоминаний заставила его помедлить. Эта доля секунды нерешительности стоила ему всего.
Хвост, что нанёс столь жуткую рану его дочери, вернулся с местью. Он ударил, словно таран, толстый от витых мускулов, и врезался в Падшего ангела сзади. Шипастые рога прорвали тело Григори, ударив в его спину и вырвавшись из груди. Баракиэль вскрикнул. Бьющая из его пальцев молния запнулась и угасла. Из его рта потекла кровь, пятная бороду.
Дракон фыркнул, глядя, как мужчина хватается за торчащие из его торса шипы, слабо пытаясь освободиться. Зверь проволочил свой хвост с Падшим ангелом на нём через хлам и обломки, скребя по своей жертве жёсткой, неровной землёй, обдирая его об тротуар. К тому времени, как он устал от этой придуманной себе игры, Баракиэль больше не шевелился, его тело неподвижно свисало с пронзивших его шипов. Нидхёгг для надёжности врезал им об стены Академии Куо; посыпался град кирпичей и обломков, обрушившийся на и без того изувеченое тело.
Дракон презрительно усмехнулся свисающему с его шипов неподвижному телу. Хвост равнодушно взмахнул, и Падший ангел отправился в полёт, а затем обрушился на землю. Багровые глаза с интересом проследили за этим жалким полётом, а затем сузились в злобном веселье, когда Баракиэль, прокатившись, остановился между Акено и Риас.
— Вот — голос дракона истекал фальшивым сочувствием, как змеиные клыки — ядом. — Теперь ты можешь истекать кровью рядом с тем, что осталось от твоей семьи.
Нидхёгг лениво наклонил голову, взглянув на застывших зрителей. Губы рептилии изогнулись, продемонстрировав ряды неровных зубов в жуткой ухмылке.
— Три.
* * *
Сотый дрон, убитый им, не отличался от первого, или любого между ними. Те же пустые глаза, обвиняющие несмотря на отсутствие даже легчайших эмоций; тот же пустой взгляд, укоряющий, несмотря на отсутствие даже самых простых чувств. Он не мог не сравнивать их с врагами, с которыми сражался в Башне, кривом лабиринте Тартара. Тени были карикатурами человеческих эмоций, искажениями человеческих мыслей с соответствующими пропорциями. Временами они выглядели жутко, а временами — нечеловечески изящно. Они принимали крайне причудливые формы, граничащие с комическими. Однако невзирая на эту чуждую внешность, он предпочитал иметь дело с ними. Поскольку в то время как можно сказать, что Тени, будучи отражениями человеческого разума, могут по крайней мере чувствовать, жалкие существа, окружающие его со всех сторон, были лишены даже этой крошки человечности.
Они носили человеческие лица. Они были окутаны человеческой кожей, обёрнуты человеческой плотью, опирались на человеческие кости. Они выглядели как мужчины и женщины, но они не были ими. Они просто не были... В них не было того, что делало людей людьми. В них не было души. Не было жизни. Не было способности думать за себя. Не было способности понимать мир вокруг.
Они походили на него давнего. И эта мысль ему не нравилась.
Он высвободил свой клинок из груди мужчины с влажным чмоком, и вернулся к свое работе, к лишённым эмоций убийствам. Он сражался инстинктивно. У него не было стратегии или тактики. Его усталость не давала анализировать ситуацию, мешала даже думать нормально. Всё восходило к мускульной памяти, к рефлексам, к фундаментальному человеческому желанию плюнуть в лицо угрозы. Они окружали его стаей, беспощадно атакуя, мутные лица в его мутном зрении, и он одинаково срубал всех.
Мужчина с окровавленным лицом, в его руках некий преувеличенно огромный бердыш, переменно сияющий то пурпурным, то синим. Некое энергетическое оружие, светящееся в соответствии с несуществующими эмоциями хозяина. Остриё Нигил-Меча погрузилось в его живот и поднялось вверх, проскользнув через грудь в сердце. Когда он высвободил меч, мужчина уже падал.
Женщина. Она была красива. Красива. Её руки заканчивались металлом; огромными перчатками. Это выглядело так, словно кто-то отрубил её руки и заменил их уродливыми стальными рукавицами. Там, где металл прикасался к коже, текла кровь. Из перчаток торчали громадные острые когти-лезвия. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять — искусственные Священные Механизмы. Слитые с людьми, которые не могли их использовать. Ещё один ужас,. Ещё одно преступление.
Его клинок протанцевал взад и вперёд, и женщина упала без рук, извиваясь на взрыхлённой земле, словно выползший на поверхность земляной червь.
Новый пользователь Священного Механизма подбежал, чтобы умереть на его клинке. Ещё один, на всех четырёх, словно сгорбленный безумец.
Ещё один.
Ещё один.
Ещё один.
Руби и кроши, рассекай и уклоняйся, кружи и убивай, истекай кровью и разрубай, пронзай и раскалывай.
Это были бесчувственные убийства. Мочилово. Бойня. И он был посреди всего этого, истекающий кровью, как и остальные.
Его накрыло пламя. Полотнище фосфоресцентного огня, выплюнутого из ладоней пользователя Священного механизма. Он низко присел, чтобы избежать худшего, чувствуя, как его спина становится болезненной и красной там, где прошёл обжигающий жар. Пламя продолжало изливаться, его создатель направлял свою разрушительную силу вправо и влево, поливая огнём и сжигая собственных товарищей, расплавляя их, не заботясь об их судьбе поскольку был неспособен заботиться.
Безумие. Безумие.
Его уклонение перешло в перекат, и он прокатился мимо колющих копий и рубящих клинков. Огнеплюй навис над ним, и, завершив перекат, он встал, его клинок скосил человека, рассёк его голову на две кровавые половины.
Ни секунды передышки. Новые из них. Всегда есть ещё.
На его обожжённой спине уже появлялись волдыри. Но на его теле и без того уже собралось достаточно ран, чтобы убить человека много раз. Одно его лёгкое было заполнено жидкостью, оказавшись по милости Геракла пробито обломком ребра. Нижняя часть живота была рассечена ударом копья. Левое плечо рассечено ударом меча. Всё это было смертельными ранами для тела нормального человека, но он продолжал стоять. Он продолжал стоять, поскольку Танатос отказывался позволить ему пасть. С каждой новой раной эссенция Смерти лишь ближе прижимала его душу. С каждым новым издевательством над его телом его хватка усиливалась. Он слышал его издевательский смех в своей голове, когда новая рана появилась на его теле.
Топор, полностью выкованный из огня. Он лишь самую малость промазал, не сумев ампутировать его руку, и вонзился в плоть над его бедром. Боль. Она вновь вспыхнула в его разуме, и без того пронизанном ей, уже затуманенном ей. Что значит эта свежая вспышка агонии в сравнении с этим? Что представляет из себя эта одиночная рана в сравнении с остальными? Это ничто. Благодаря Танатосу это меньше, чем ничто. Они уже сделали всё, что могли с ним сделать. Они пронзили его, рассекли его, заставили истекать кровью. Они сделали самое худшее, на что были способны, но он продолжал стоять. Они уже не могли сделать ему хуже, чем он уже чувствовал. В этом признании не было гордости — это просто был факт.
Его ответ был хирургически точным. Лезвие его меча врезалось в глотку пользователя Священного Механизма. Он провернул рукоять, и голова мужчины отвалилась; безголовое тело завалилось на спину. Топор остался торчать в нём; он вытащил его с вырвавшимся стоном.
Рана не кровоточила. Огонь, окутывающий оружие, прижёг рану, превратив в почерневшую корку дымящегося мяса.
Маленькое милосердие, которое он намеревался вернуть.
Топор обжёг его ладонь. Новая боль. Новое ничто. Он швырнул его, словно томагавк, в лицо прыгнувшего на него пользователя Священного Механизма. Он врезался в её пустое лицо, разорвав её слегка приподнятые губы и разбив нос. Голова женщины отдёрнулась, пылающий топор торчал из её черепа, словно рукоять ножа мясника. Её словно бескостное тело обрушилось в грязь секунду спустя, неподвижное и мёртвое.
Ещё один. Ещё один. Ещё один.
Его враги не чувствовали боли, но умирали, если их достаточно изранить. Он чувствовал боль, но не мог умереть, что бы с ним не делали. В своём затуманенном, смутном разуме он не знал, какой вариант лучше.
Его слух уловил рёв. Возможно, его чувства были в жалком состоянии в сравнении с тем, что было прежде, но он не полностью их лишился. Рёв рептилии на расстоянии сменил тональность. Его звучание изменилось — к худшему. Он понимал, что это означает. То, что прежде казалось отважной атакой, сейчас выглядело безрассудным нападением. Он не мог им помочь — не в его состоянии. Не в то время, как целая армия пытается его убить. И если он им это позволит, они доберутся до остальных защитников и покончат с ними, с драконом или без него.
Это была ужасная мысль, и он сам удивился, какой горечью она отдавала, насколько он был настроен против неё. Эта мысль также заставила его помедлить, так что в его защите была дыра, когда перед ним возник Цао Цао и вогнал Копьё Лонгинуса в его грудь.
На минуту его зрение, его слух, всё, угасло.
Он думал, что знал боль. Он думал, что понимает её.
Он ошибался.
Была боль, и было это.
Нигил-Меч выпал из его бесчувственной руки.
* * *
Когда Киба пал, он захватил с собой целую секцию школы.
Мечник каким-то образом сумел вонзить меч в шею дракона. Парень завис на нём на несколько секунд в воздухе, пытаясь прорезать толстые сухожилия, пытаясь ранить его, пытаясь сделать хоть что-то. Нидхёгг избавился от него, врезавшись в стену Академии Куо и раздавив дьявола между своей тушей и слоями бетона. Изломаное тело Кибы упало, когда дракон отодвинулся, и прежде чем оно ударилось о пол, здание обрушилось на него, похоронив его под горой обломков. Когда пыль рассеялась, была видна лишь куча камня, из которой торчала одинокая рука, застывшая в попытке дотянуться до Экскалибура, до которого не хватило буквально толщины волоска.
