— Старуха соперничает с молодыми? Расстраиваешь ты меня, Андрокл! — моя шпага выскользнула из трости окончательно, и её остриё приблизилось к самому святому для грека месту — после кошелька, конечно, — Если ты сейчас не образумишься и не дашь мне правильного ответа, я тебя для начала кастрирую. Но кастрирую я тебя не обычным способом — я отрежу тебе не яйца, а кое-что другое, и если ты не сдохнешь, то и голос у тебя останется нормальным, а не писклявым, и хотеть женщин ты будешь по-прежнему, но вот вставлять им внутрь тебе будет нечего...
— Да Фрина это, богами клянусь! Старуха не сказала мне, чьи это деньги! Нет! Не надо! Я же сказал правду! — я пока-что взрезал ему только набедренную повязку, но решительно и деловито, — Я не знаю, кто ей заказал этих девок! Знал бы — сказал бы!
— Скорее всего, не врёт — насчёт Фрины не врёт, — заметил наш испанский мент, — В таких случаях обычно действуют через посредника. Исполнитель не знает заказчика, заказчик не знает исполнителя. Но, с другой стороны, город ведь — по нашим меркам большая деревня. Все знают всех, если и не напрямую, то через общих знакомых. Какие-то слухи должны были пройти...
— Ну что ж, Андрокл, я спрашивал у тебя ТОЧНЫЕ сведения, и по ним ты моё любопытство утолил, — я слегка отдалил остриё шпаги от его "комка нервов", но не убрал её в трость, — ПОЧТИ утолил. Теперь меня интересуют слухи — кому из коринфских гетер перешли дорогу эти две девчонки? Не тревожься за свой отросток, его ты, считай, спас, и теперь на кону всего лишь твои яйца. В твоём кругу ведь ОЧЕНЬ любят слухи, и ты не мог не слыхать совсем уж ничего. А я ведь тоже очень люблю НЕКОТОРЫЕ слухи...
— Египтянка! Федра эта смазливая из Александрии! Она обижена на чернявую! Я правду говорю, римлянин! Я знаю, она богата и наверняка дала больше, но ведь это же старая Фрина! И в молодости, говорят, жадна была до денег, а уж в старости и вовсе на них помешалась! Наверняка больше половины себе зажала! Правда, богами клянусь!
К моменту нашего возвращения на постоялый двор девчата уже оправились от испуга и даже развлекали Володю, Серёгу и Велтура беседой о высоком коринфском искусстве. Все наши статуэтки, в первой половине дня купленные, на столике стоят, и они их увлечённо обсуждают. Ну, применительно к канонической классике имеются в виду, конечно, оригиналы, а не эти маленькие копии, но какая разница? И гетеры наши тоже, оказывается, не в восторге от канона, да и мало кто на самом деле в восторге, но такова уж официальная позиция и властей, и жрецов, озабоченных социальным миром и согласием в своих полисах, и любой добропорядочный гражданин, если не хочет прослыть смутьяном и опасным вольнодумцем, сей канон должен официально одобрять. Дикари-с! А вот та статуэтка "развратной" Афродиты, хоть мы и не принесли её с собой, оставив у Леонтиска дочеканиваться, оказалась обеим прекрасно известной, и более того — гораздо известнее, чем кому бы то ни было...
— Восковая модель с нас же и лепилась, хи-хи! — призналась Аглея, — Леонтиск давал мальчишке деньги на покупки для мастерской и на мелкие собственные расходы, а он экономил их, как мог. А нам же на наши покупки того, что в школе выдавали, не хватало, ну мы и искали способ подзаработать. Вот, к нему приходили, когда его хозяин бывал пьян, и позировали. Ну, в основном я позировала, а Хития в это время покупала на Агоре нужное для нас обеих, но иногда мы с ней менялись, так что кое-что в статуэтке и от неё. Всё ведь тайком, конечно — если бы в школе узнали, нас бы выпороли и перестали бы выпускать в город...
— Нам на месяц выдавали тридцать драхм, — поснила Хития, — Что сейчас на них можно купить? У кого-то родители достаточно богаты и присылают из дому, а кому-то приходится выкручиваться и зарабатывать самим. А как зарабатывать? Ведь не телом же торговать — за это, если узнают, сразу выгонят в портовые порны. Одна у нас как раз за это так и вылетела. Вот, мы позированием зарабатывали...
Потом мы рассказали о результатах нашего предварительного расследования и стали прикидывать, чего с этой Федрой Александрийской делать — уконтрапупить на хрен, изувечить или просто шугануть до жидкой усрачки. Ясно ведь и ежу, что даже и расколи мы старую Фрину — доказать официально ничего не удастся. Ну кто пойдёт на осуждение знаменитой гетеры, одной из тех, которыми и славен Коринф, ради каких-то ничем ещё не прославленных и никому ещё неизвестных выпускниц? Даже Володя, получивший от той александрийки как-никак давеча изрядное удовольствие, пришёл к выводу, что так это дело оставлять нельзя, и если будет принято радикальное решение — заявил, что готов пристрелить эту стерву или прирезать собственноручно.
— Да разве в одной только ей дело? — сокрушённо махнула рукой массилийка, — Нас когда в гетеры посвящали, так её при этом не было — она ведь только для следующего потока наставницей будет. И вот, вручают мне пояс, поздравляют с получением высшего разряда — и желают мне поскорее найти город, в котором я окажусь самой лучшей и неотразимой. И — на случай, если вдруг намёка не пойму — добавляют, что Коринф не столь велик, чтобы вместить всех выпускаемых школой гетер.
— И мне то же самое сказали, хоть и дали только низший разряд, — сообщила спартанка, — Я даже удивилась, когда и мне намекнули на необходимость подыскивать себе город. Получается, храм даже освобожданет меня от обязанности служить телом в празднества Афродиты и от немалого налога с доходов, лишь бы спровадить из Коринфа? Но ведь и в других городах хватает своих гетер, которые нигде нам не будут рады. И вот что нам теперь делать?
— Что делать? Ну, для начала расскажите-ка мне, девчата, как вы вообще-то представляете себе своё ремесло в самом идеальном для вас варианте. Или — я задам вам тот же самый вопрос иначе — до какой жизни вы ХОТИТЕ докатиться, занимаясь своим ремеслом? — я развалился поудобнее в кресле и прикурил от светильника сигариллу...
24. Римское величие.
— Вот это — совсем другое дело! — воскликнула Аглея, указывая на уже почти спокойное море, — И болтанки этой невыносимой больше нет! — качка в самом деле стала мягкой и плавной — не то, что со вчерашнего вечера, всю ночь и сегодняшнее утро.
— Это разве болтанка? — ухмыльнулся Велтур, — Вот за Геракловыми Столбами — там будет настоящая болтанка!
— Ещё сильнее?! И как же это можно выдержать?! — ужаснулась Хития.
— Сильнее, чем сейчас, — пояснил ей Васькин, — Волны больше, и качка сильнее, но тоже плавная, если не штормит...
— А если штормит?
— Тогда — как было с вечера, только сильнее...
— И как же там по морю плавают, за этими Столбами Геракла?
— Человек ко всему привыкает, — пожал плечами испанец.
— Ага, всё дело в привычке, сказал ополченец и наступил на мину, — добавил я по-русски, отчего наши заржали, а шурин перевёл обеим гетерам на греческий, заменив ополченца охотником-следопытом, а мину — ямой-ловушкой.
— Может быть, оно для вас и к лучшему, — задумчиво проговорила массилийка, — Меньше ЭТИХ плавает...
Я как-то даже и не сразу въехал, что она имеет в виду конвоирующую наш караван пузатых "купцов" римскую трирему, к виду которых мы уже давным давно привыкли и практически не обращали на них внимания. На этой как раз, пользуясь ослабшим волнением, отдраили порты нижнего яруса, которые в прошедший недавно недошторм у этой низкобортной посудины вполне могло и захлестнуть волной, да спустили на воду вёсла, после чего начали убирать верхние. Начальник судна явно решил потренировать сидящих на нижнем ярусе гребцов-новичков.
— За что ж ты так римлян не любишь? — поинтересовался я с усмешкой.
— Не всех — к тебе и к твоим друзьям это не относится, — уточнила Аглея, — А этих и им подобных — есть за что...
— Чем-то насолили тебе? Вроде бы, в Масиилии их нет...
— В Эмпорионе — я ведь говорила уже, что наша семья родом оттуда? Вот из-за них как раз мой отец решил в Массилию перебраться. У нас в Эмпорионе, правда, не сами римляне гарнизоном стояли, а их союзники-италийцы — самниты, кажется — так они ещё хуже. Римляне только высокомерием своим раздражают и дурными манерами, но хотя бы дисциплинированы, а эти — наглые, разнузданные, к женщинам пристают, воруют, грабят, за любую мелочь, которую по службе выполнять обязаны, взятки вымогают, и управы на их бесчинства у их командиров не сыскать — те сами такие же, а их к главному начальнику римлянину по любой мелочи ведь не набегаешься. Отец говорил, что даже варварская солдатня Ганнибала, когда была в городе, вела себя гораздо приличнее этих...
— Гегемоны! — хмыкнул я, — Обыкновенная дорвавшаяся до власти деревенщина, да ещё и второсортная, а тут вдруг пупами земли среди вас оказавшаяся.
— Первосортная, можно подумать, лучше! — фыркнула спартанка, — У нас сами римляне проходили, так тащили всё, что плохо лежит, ещё хлеще наёмников Набиса! И тоже грабили и вымогали! Так от наёмного разбойничьего сброда иного и не ждёшь, но эти-то — освободители от тирании, называется!
— Так разве ж от хорошей жизни?
— Ты их, получается, оправдываешь?
— Не оправдываю, но понять как солдат солдата — могу. Наёмник сколько за свою службу получает? Драхму в день? Мы, когда рядовыми солдатами служили — ну, неважно, где и кому — и то больше получали. Но — пусть будет ваша эллинская драхма в день. Римский легионер свой денарий, равный вашей драхме, получает не за один день, а за три — сто двадцать денариев или ваших драхм в год. Но и из них у него сразу же высчитывают сорок пять денариев за паёк...
— То есть, его кормят, и он не голодает! — заметила Хития.
— Да разве ж в этом дело? За паёк — заплати, за новую тунику или обувь взамен сношенной — заплати, за починку испорченного оружия — заплати. И что после всех этих вычетов останется от его и без того скудного жалованья? Что он привезёт домой семье? А дома его земля никем не обрабатывается, семья бедствует и в долги влазит, и тут хотя бы с долгами этими расплатиться — и то задача! — я припомнил жалобы давешней солдатской вдовы Летиции на тяжкую крестьянскую долю гордых квиритов, — А сколько лет солдаты Тита Квинкция Фламинина не были дома? Три года? Так это те, которых он сам привёл, а те, которых он получил от предшественника? Некоторые, наверное, и все пять лет. А из добычи после триумфа своего полководца они получили аж по целых двести пятьдесят ассов. Это двадцать пять денариев или ваших драхм — меньше месячного жалованья вашего наёмника. Сильно они поправили их пришедшие за эти годы в полное запустение хозяйства? Римский сенат получает величие и международное признание, консулы — триумфы, славу и почёт, их родственники и друзья богатеют на военных подрядах и на приобретаемых за бесценок трофеях, а что получают добывшие для них всё это солдаты кроме тягот службы и разорения своих семей? Как тут не помародёрствовать при случае?
Бренча на кифаре, Володя загорланил, нарочито подделываясь под сильный и торжественный голос некоего Гостя Будды, исполнителя наиболее цепляющего варианта популярного среди наших историков "Орла шестого легиона" — натурального, конечно, а не нашего похабно-пародийного:
— Пусть сгинул лох под Ахероном, и кровь его досталась псам,
Орёл Шестого легиона, фетиш задротов легионных
Всё так же рвётся к небесаам,
Ну а добыча легионов, которой там — на миллионы,
Всё ближе к нашим сундукам!
Типа, римская "золотая молодёжь" — сынки крутых нобилей, эдакая клубная тусовка высокоранговых павианышей — пирует, веселится, а заодно и цинично глумится над подневольными низкоранговыми зомбиками, своими тяжкими трудами и кровью добывающими богатства для ихних сановных папаш, высокоранговых хозяев жизни.
— Всё так же смел он и беспечен, и дух его неукротииим,
Пусть век солдата быстротечен — расходный лох недолговечен,
Но вечен Рим, священный Риим,
Расходный лох недолговечен, зато доход нам обеспечен,
И, ясный перец, вечен Рим!
А ведь так оно в принципе и будет, и не с имперских даже времён начнётся, а ещё с позднереспубликанских. Нынешняя средняя Республика до этого свинства ещё не докатилась, но поздняя, опосля Третьей Пунической — докатится, дайте только срок! Да уже сразу после той Третьей, можно сказать — Тиберий Гракх в осадок выпадет, когда увидит в сенаторских домах те самые роскошные ништяки, что на его же собственных глазах так старательно собирались и стаскивались в лагерь легионерами со всего взятого наконец Карфагена перед его разрушением по постановлению сената и народа Рима. В той реальной истории, конечно, которая в нашей реальности, как мы крепко надеемся, для некоторых городов и регионов сложится несколько иначе. Не сильно иначе, в глобальном мировом масштабе — совсем чуть-чуть, и Риму от этих изменений легче не станет...
— Чужие муки нам не в тягость, на лохов плюнь — не до тогооо!
Им дал приказ Тиберий Август, послал туда наш славный Август,
И лохи выполнят егоо!
А нам — подряды и заказы, налогов откуп даст нам Август,
За что и славим мы его.
Тут, конечно, сочинявшие, а точнее — досочинявшие того натурального "Орла" студенты-историки схалтурили, пожертвовав достоверностью ради стихотворного размера и рифмы. Ахерон — если реальный, а не мифологический, через который Харон мертвяков греческих в Аиде перевозит — речушка в Эпире, но завоюют его римляне ещё до Третьей Пунической, когда не будет ещё "того самого" Шестого легиона и в помине, а если речь о набегах даков, что куда вероятнее, так это уже времена ихнего Децебала и римских Домициана и Траяна, до которых при Тиберии ещё далеко...
— Под палестинским знойным небом, в сирийских шумных городааах
Манипул римских топот мерный, да аппетит наш непомерный
Заставят дрогнуть дух врагаа.
Калиг задротов топот мерный, предупрежденье "Quos ego!"
Заставит дрогнуть дух врага.
В этом, собственно, и секрет непобедимости ранней Империи — УЖЕ есть та элита, которая лоббированием своих интересов как раз и обеспечивает последовательную неизменность имперской политики от императора к императору, но ЕЩЁ есть в товарных количествах и те дрессированные зомбики, которые свято верят во впаренные им идеалы и готовы терпеть тяготы и лишения, а то и жизнь отдать — ага, за священный Рим и его цивилизаторскую миссию.
— Сожжён в песках Ершалаима, водой Евфрата закалёоон,
В честь императора и Рима, на страх и ужас перегринам,
Шестой шагает легиоон!
Отжать нам бизнес перегринов в честь императора и Рима
Шестой подряжен легион.
Но это в конечном итоге и надорвёт империю, когда кончатся у неё бездумно растраченные зомбированные герои, вместо которых "римские бабы ещё нарожают", но не от них ведь нарожают, а от просёкших суть жизни умудрённых циников, страдать и гибнуть за чужие ништяки не желающих, а яблоко ведь от яблони далеко не падает. Типа, "когда стране нужны герои, звизда рожает дураков". Легковерные восторженные балбесы — ценнейший ресурс любой империи, но он трудновозобновим, если его такими темпами транжирить, а ведь каков народ, такова и его элита, не приученная считать потери и соразмерять с приростом — бабы ведь ещё нарожают. Но верно и обратное — какова элита, таков и её народ, и если сама элита цинична, да ещё и бравирует своим цинизмом напоказ, то кто ж будет верить во впариваемые той элитой заведомо брехливые идеалы? Вот так и рушатся могущественнейшие, казалось бы, империи...
