| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Выйдя в прихожую, обнаружил там двоих из подкрепления, притащивших домой раненного товарища, Федька. Паренёк, совсем ещё молоденький и безусый, побледнел больше, чем обморочная женщина, и тоже находился в бессознательном состоянии. Его освободили от полушубка, и здесь обнаружилось, что в правом боку у него рана, причём очень серьёзная — весь бок и часть шаровар были залиты уже застывшей тёмной кровью. Аркадий встревожился, что пуля попала в печень. После осмотра предположение подтвердилось, рана находилась как раз напротив этого жизненно важного органа. Федько, ненатурально бледный, больше походил на покойника, только еле заметное дыхание показывало, что он ещё на этом, а не на том свете.
Кровь уже не текла обильно, как было, вероятно, вначале, а сочилась. Москаль-чародей перетянул рану потуже, в душе не надеясь на положительный исход. Подумав, он приказал принести и дал понюхать раненому нашатырный спирт, изготовленный им самим этой зимой.
Тот не вскинулся, а всего лишь вяло пошевелил головой, но глаза открыл. Увидев склонившегося над ним командира, тихим, жалобным голосом произнёс: — Дядьку, простить мэнэ, бис попутав.
Сообразив, что парень участвовал в покушении, Аркадий немедленно переспросил.
— Какой бис? Как его звали?
— Не ведаю... його имени... обманув вин мэнэ... сказав, що тильки вас роздывытысь (рассмотреть) в ночи хоче, простить заради Христа.
На губах умирающего запузырилась кровь, Аркадий понял, что толку от допроса не будет.
— Бог простит, а я прощаю.
Парень, услышав эти слова, улыбнулся и умер.
Искавшие убийц приехали только утром. Никого они не поймали и следов, выводящих на заказчиков, не нашли. После выстрела те успели скрыться в неизвестном направлении. Никого не увидев во дворе ребята сдуру стали ломиться в хату, чем злодеи и воспользовались.
Открывший дверь только под угрозой их выломки хозяин хаты и двора оказался невиновен. При осмотре места происшествия утром, у плетня нашли два наскоро обустроенных места для стрельбы, а в будке обнаружили мёртвого, видимо, отравленного, пса. Как и большинство русинов, хозяин-чигиринец ложился с курами и вставал с петухами. Легко было предположить, что враги отравили собаку подброшенным ей куском мяса с ядом и заняли место возле плетня в ожидании жертвы. О маршруте следования и приблизительном его времени, вероятно, их известил покойный Федько.
Все попытки выйти на таинственного знакомого погибшего охранника ни к чему не привели. Не поймали и покушавшихся. Так и осталось непонятным, кто и по чьему указанию стрелял. Во избежание ненужных слухов покушение опять списали на иезуитов. Хотя никакой уверенности в их причастности к этому конкретному событию не было. Обсуждая происшествие в очень узком кругу, решили, что попытку убийства организовал кто-то из своих. Но искать его перед решающей битвой... себе дороже выйдет. Контрразведка здесь пока существовала в зачаточном виде. Единодушно пришли к выводу, что стреляли казаки. Свои. Не было ещё в семнадцатом веке моды охотиться на важных персон при помощи ружей. И так ловко уйти от погони и сбить её со следа чужие в Чигирине вряд ли смогли бы.
А вот то, что Москаля-чародея пули не берут и в умысливших зло против него отскакивают, широко и быстро распространилось повсюду. Эти слухи распускались целенаправленно. Не минули расспросы по этому поводу и Аркадия. Болтать о своей неуязвимости он не стал, хотя была такая мысль поначалу. Предпочёл подробно рассказывать о покушении, показывать, куда пуля попала и какой кусок кольчуги испортила.
В чём-чём, а в воздействии пуль на человеческое тело атаманы разбирались на профессиональном уровне.
— Из пистоля палили? — спрашивали почти все, хорошая кольчуга пистольную пулю на излёте способна была даже отразить.
— Не, — мотал головой Аркадий, посмеиваясь про себя. — Из нарезного ружья, винтовки. Залупой. Да я её с собой таскаю, вот, посмотри.
Он привычно доставал из кармана смявшуюся от контакта с кольчугой в абстрактную миниатюру пулю Минье. Одно кольчужное колечко, измятое и согнутое, придавало композиции особенный шик. Собеседники, все как один, растерянно вертели в руках приличной величины кусок свинца, ничем на изначальную форму колпачка не похожий.
— Издаля, небось, палили?
— Ночью, на кривых улочках? Саженей с пяти, или, может, на аршин ближе сидели.
С такого расстояния пуля Минье была способна и быку лоб пробить, калибры у винтовок колебались от четырнадцати до двадцати пяти миллиметров. И пусть она была безоболочечной, никакая кираса, не говоря уж о кольчугах, при таком расстоянии от стреляющего спасти не смогла бы.
— Не пойму никак! Если пуля тебе в грудь попала, почему она никакого вреда не нанесла?!
— Как не нанесла?! У меня синяк больше ладони шириной был! — попаданец показывал собеседнику свою лапищу. — Ребро, опять-таки, до сих пор ноет от ушиба.
— Получается, пуля кожух и кольчугу пробила, а твою шкуру нет? Или ты там ещё и рейтарскую кирасу тогда пододел?
— Ты чего, моего кожуха не видел? Он на кирасу налезет?
— И правда не налезет, — вынужден был соглашаться сомневающийся. — Так получается, пуля, да ещё залупа, с пяти сажен твою шкуру пробить не смогла? Даже не поцарапала?
— Не поцарапала. Повезло, наверное, — в этом месте разговора Аркадий старался улыбаться как можно более многозначительно.
— А если бы в тебя серебром стрельнули? — такой поворот беседы позволил себе только один атаман из молодых и, видимо, неумных.
— Ты что, меня нечистью считаешь? — искренне обиделся Москаль-чародей. — Так я церковь хожу, святые дары принимаю. Говорят, оборотни в зверином обличье серебра боятся, так я ж в человеческом облике на коне скакал. Серебро, к твоему сведению, легче свинца, пуля из него не такая убойная.
Заштопанный кожух мог посмотреть любой из общавшихся с ним, разорванную кольчугу тоже видели многие. И почти все приходили к выводу, что без чуда здесь не обошлось. Гипотеза о непробиваемой для пуль и сабель шкуре колдуна доминировала. К счастью, никто не догадался пустить сплетню, что никакого покушения и не было.
Мария, придя в себя, впала в тяжёлую депрессию. К сожалению, попытки найти убийц не дали времени Аркадию пообщаться с женой сразу после покушения. Заглянул в комнату, узнал от Гапки, что хозяйка спит, и не решился её будить, перекорнул в другом месте. Утром, сразу как рассвело, он попытался разыграть из себя Шерлока Холмса, однако ничего сверх выводов осматривавших двор казаков выдать не сумел. Потом на него навалились совещания по поводу чудом не состоявшейся собственной смерти, переговоры с Хмельницким о срочном увеличении охраны... домой приехал снова затемно, уставший, да ещё не выспавшийся. И был неприятно поражён тем, что жена не вышла его встречать.
Пошёл в спальню и обнаружил женщину в постели. За прошедшие сутки Мария заметно потеряла в весе, под глазами появились чёрные круги... в общем, вид имела самый что ни на есть болезненный. Поначалу сильно испугался за неё, уровень местной медицины оценивал как нулевую, если не отрицательную величину, характерники реальные также больше склонны были скорее калечить, чем лечить. Первым делом пришлось выгнать Гапку, пытавшуюся помешать беседе из-за слабости панночки.
Расспросы жены о причинах обморока дали неожиданный результат. Она, бедняжка, подумала, что и на него пало то проклятие, которое погубило прежних её женихов. Марии от такого умозаключения жить расхотелось, а дурра-служанка взялась ей активно сопереживать, вместо ободрения и разубеждения в проклятости. С немалым трудом удалось убедить женщину, что у него и своих проклятий хватает более чем, покушения и до знакомства с ней случались. Да и вообще, что значит паршивое проклятие для такого сильного колдуна?
Утешая, он прибегнул к ласкам, сначала осторожным и нежным, потом, когда молодуха завелась, осуществил свои супружеские права, чем и окончательно убедил её в необходимости жить дальше.
Эх, дороги...
Малая Русь, март 1639 года от Р. Х.
Чигирин-Киев.
Узнав, что мужу необходимо ехать по делам, Мария стала категорически настаивать, что поедет вместе с ним.
— На носу распутица, дорога будет очень тяжёлой, не для молодой девушки, — попытался отговорить её Аркадий.
— Я уже не девушка, а мужняя жена! — упёрлась руками в бёдра (между нами, не такие уж крутые) и гордо задрала головку шляхетная панночка.
— И для молодух тоже. Кочкам, грязи и дождям с холодным ветром всё равно, девица или замужняя женщина.
— Ничего, я привычная небось не какая-нибудь магнатка. Нашёл чем испугать, кочками и грязью, и не такое видали! — супруга явно не желала разлучаться с наконец-то приобретённым супругом.
— Так ведь и разбойников можем встретить!
— С таким мужем, как ты, я их не боюсь.
— Так пока я от них отбиваться буду, тебя и убить, и похитить могут!
— При сотне казаков? — подняла бровь молодуха, явно не веря в реальность описанных мужем опасностей.
— Глупышка, на меня же по-настоящему охотятся. Могут и засаду в степи сделать, если уж в Чигирине решились стрелять.
— Раз уж Господь соединил наши судьбы, то мне без тебя всё равно не жизнь, а сплошные мучения будут! — парировала Мария. — И люди заклюют, и совесть замучит.
— Да кто ж посмеет состоятельную вдову знаменитого характерника клевать? У меня ведь друзья есть, они такому идиоту мигом клюв оторвут! — неосторожно ляпнул Аркадий. Давно уж семейных разборок не вёл, подзабыл, насколько осторожным в них надо быть. Во времена оны и не в этом здесь был он уже женат, весьма недолго и крайне неудачно. Пожил немного в приймах у имевшей богатенького папашку москвички. Не выдержал испытания и был изгнан прочь, хотя поначалу такая любовь была... впору ледники топить. Да как-то очень быстро кончилась, сердце его тогдашней жены склонилось к красавцу-джигиту. Именно после скандального развода он сдуру и записался в добровольцы на Чеченскую кампанию. Как и многие украинцы, проживавшие в России, он имел два паспорта, украинский и русский.
Прозвучавшее очень некстати слово "вдова" вызвало всплеск эмоций, обвинений и ручьи слёз. Не выдержав такого давления — женские слёзы грозное оружие, которым прекрасный пол умеет пользоваться на инстинктивном уровне — знаменитый Москаль-чародей позорнейшим образом капитулировал. Вместе с ним в Киев отправилась не только жена, но и её служанка.
Да... дороги на чернозёме в распутицу — это особая тема. Точнее их в этот момент следовало бы сравнивать не с путями сообщения, а с удлинёнными полосами препятствий особой сложности. Даже для заслуженно знаменитых тридцатьчетвёрок с их пятисотсильным двигателем они порой становились непреодолимым препятствием. А уж для немецкой бронетехники распутица на Украине была временем вынужденного простоя. Ехать же по таким "дорогам", используя в качестве движителя для саней несколько натуральных лошадок — мазохизм чистейшей воды. Аркадий убедился в этом на собственном горьком опыте.
Первые дни пути большую часть дня удавалось ехать по замерзшей дороге или покрытой снегом целине около неё. Но солнышко припекало всё жарче, снега становилось вокруг всё меньше, а дорога размякала уже утром. Под Киевом и по стерне стало путешествовать невозможно, пошли обжитые, распаханные места. В санки запрягали по шесть лошадок, цугом, часто их меняли, но скорость путешествия упала до безобразно малых величин.
Тяжело приходилось даже верховым лошадям, им ведь тоже каждый шаг давался с немалыми усилиями. Легко проваливаясь в грязь, ноги очень тяжело из неё вытаскивались, будто под чёрной поверхностью скрывались злобные духи, норовящие затянуть к себе всякого неосторожно ступившего на неверную почву. При этом одним чрезвычайным затруднением путешествия дело не ограничивалось. Грязь покрывала все, до чего могли долететь её брызги, "вороня" всех лошадей, окрашивая а-ля "мокрый асфальт" людей. К тому же — никак невозможно этого было не заметить — она была влажной. Соответственно, очень быстро становилась мокрой и одежда путников. Тем более что с неба то и дело срывался мелкий противный дождик. Холодный, что в сочетании с пронизывающим до костей ветром придавало поездке особую "прелесть".
Самого Аркадия здорово выручал в эти дни непромокаемый плащ с капюшоном из особым образом обработанной кожи. Ни дождь, ни брызги эту преграду преодолеть не могли, но всё равно, вечером его одежда была сыроватой, видимо, из-за стопроцентной влажности атмосферы. Куда хуже приходилось его охранникам и джурам, такого дорогого наряда не имевшим, у них зачастую всё к вечеру натурально мокрым становилось. Тем более что многие не избежали падений, зачастую с лошадьми. И в сёлах до утра просушить платье удавалось не всегда, спозаранку доводилось натягивать на себя сырые вещи.
Немало хлопот требовал уход за лошадьми. Даже сам Москаль-чародей каждый вечер вытирал насухо и чистил своего Фырка. Ноблес оближ, или положение обязывает. Строить из себя великого пана определённо не стоило. Поистине настоящим великим чудом было то, что никто из отряда в пути не заболел. Люди, что ли, тогда крепче были?
Женщинам в возке под навесом было легче и суше, но и для них дорога припасла немало тягот и забот. Божьим наказанием для Аркадия стала Гапка. Освоившись в новой среде и сделав вывод, что не только чёрт, но и характерник не так страшен, как его малюют, она принялась изводить хозяина жалобами и сетованиями на его нелюбовь к достопочтенной панночке. Панночка несколько раз осаживала её, но помогало это ненадолго. Вымотанный и обеспокоенный попаданец не решался грубо поставить зарвавшуюся служанку на место, но дал себе слово сделать это позже. Если не самому, то с помощью Срачкороба, после шуток, которого нарываться на них ещё раз желающих пока не находилось.
Киев
Основной вал беженцев из Европы направлялся не в Чигирин, в Киев. Именно там Аркадий и намеревался искать специалистов для нарождающейся промышленности. И сразу по прибытии он столкнулся с множеством проблем, в том числе — самых болезненных, требующих немедленного решения.
Главной силой, поддержавшей новый режим в городе, были мещане, ремесленники и прочий небогатый люд. Кормились они трудом своих рук, в роскоши не купались, а из-за выбытия (на тот свет или в эмиграцию) многих заказчиков, зачастую не без непосредственного участия нынешних страдальцев, положение этого слоя городского населения резко осложнилось. Спрашивается: за что боролись? И не ответишь ведь: "на то и напоролись". Резкое удорожание хлеба из-за засухи благополучию простого люда также не способствовало. Массовый наплыв квалифицированных мастеров, зачастую более умелых, чем местные, никого здесь не обрадовал. В цеха пришельцев не принимали, права на работу им не давали, а кушать приезжие хотели не меньше аборигенов.
Деньги на проживание без приработка из иммигрантов мало у кого были, посему, пусть без разрешения, многие из них приступили к работе. Шили, тачали, мастерили, отбивая клиентов у киевских ремесленников. Жёны и дочери неудачников занялись древнейшей профессией, стыдно, позорно, опасно, но жить-то хочется. Властям приходилось выставлять стражу у бывшего еврейского квартала, где поселились искатели спокойной жизни из Европы. Одна попытка нового погрома уже была, в скором повторении её сомневаться не приходилось.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
