Изменница (закончен)

Я едва не взвыла от боли. Что творит эта сволочь?! Он же мне сейчас руки из плеч вырвет! Этого и добивается?

Мерзкие пальцы метнулись за пояс моих штанов, пытаясь стянуть их вниз. Я дёргалась и брыкалась как могла, вот только после того как он снова закрепил верёвки это мало что давало.

— Я с тобой ещё поквитаюсь!— пробормотала сквозь слёзы, продолжая бессмысленную борьбу, но уже прекрасно осознавая всю тщетность своих жалких попыток освободиться или как-то ещё остановить творившийся беспредел.

— Поквитаешься, поквитаешься,— хихикнул торгаш, с жадностью первооткрывателя исследуя моё тело, пока ещё не лишённое одежды и тем самым дающее слабую надежду на спасение.

Но я и сама понимала, что спасти меня теперь могло только чудо!

— Что здесь происходит?— строго вопросил из темноты мужской голос и руки, столь бесцеремонно лапающие меня, пропали.

Не об этом ли чуде я мечтала? Беззвучно всхлипнув, устало опустила голову, пытаясь утихомирить сорвавшееся вскачь сердцебиение и не решаясь поднять взгляд на незнакомца.

— О, господин Браун,— воскликнул Турс, на удивление резко подскакивая для своей тучной комплекции,— ничего серьёзного. Просто пытаюсь поставить на место одну строптивую пленницу,— толстяк достал из кармана платок и промокнул им лысину — то ли и в самом деле вспотел, то ли по привычке.

— Разве вас не учили, как нужно обращаться с девушками, Турс?— не удовлетворился таким ответом незнакомец.— Из какой подворотни вы пробились в купеческую гильдию и какими путями, позвольте спросить?

Эти слова стоили того, чтобы обернуться и посмотреть на своего вероятного спасителя. Сейчас я готова была его даже расцеловать, будь у меня такая возможность. С трудом вывернувшись, но всё ещё находясь на растяжке, я наконец-то взглянула на сурового мужчину. В темноте да сквозь слёзы и боль мало что удалось рассмотреть, несмотря даже на квишевское зрение, разве только бороду, военную выправку и относительно немолодой уже возраст. Хотя седина и морщины далеко не показатель старости, как всадница я это прекрасно понимала.

Поймала на себе его хмурый взгляд.

— Она преступница, господин,— не сдавался купец, проигнорировав последний вопрос незнакомого мне "господина".— И лгунья!

— Пусть даже и так, но в первую очередь она дама!— ледяным тоном отрезал неведомый Браун.— К тому же преступниками люди становятся после решения суда. Или вы считаете себя выше законов и судей?

Турс предусмотрительно промолчал, съёжившись в ощетинившегося колобка.

— Я всадница из Вороного гнезда,— вымученно выдохнула я, пытаясь хоть так вернуть своё честное имя.— Тамила из...

— Молчать!— взвизгнул пришедший в себя толстяк, от души пнув меня в бок.— Ты обманщица и воровка. Квиши летают на птахах, а не бегают по лесам в украденных обносках. Будь ты той, за кого себя выдаёшь, не сидела бы у меня в клети.

Ишь, как жаренным запахло, сразу в себя пришёл. Сволочь!

Я с шумом втянула носом воздух. Нестерпимо хотелось скрутиться калачиком, дабы хоть как-то заглушись вспыхнувшую боль, и забиться в какую-нибудь нору поглубже, но из-за пут, даже пошевелиться удавалось с трудом. Мало мне было тянущей боли в желудке, так эта гадина усилила её в разы.

— Турс!— в тон торгашу гаркнул незнакомец.— Не смей распускать рук!

Купец снова поутих, покорно склонив голову и опустив глаза дол.

— Девочку хорошенько накормить,— приказал между тем мой спаситель,— сдаётся мне, что на ужине о ней незаслуженно забыли...

И не только на ужине!

— ...выделить ей пару одеял и оставить в покое до справедливого суда,— спаситель бросил на меня беглый взгляд.

— Как прикажете, господин Браун!— с ненавистью залебезил Турс, отводя в сторону загоревшийся нехорошим огнём взор.

"Господин" перевёл взгляд на собеседника.

— То-то же! Смотри мне, я прослежу!— пригрозил незнакомый воин.— И развяжи девчонку, в конце концов!— прикрикнул раздражённо.— У тебя не повозка для перевозки заключённых, а камера пыток какая-то,— он дёргано кивнул и направился к той странной карете, которую я приметила ещё в сумерках.

Привет от девушки, на которую я возлагала свои чаяния и надежды?

Я так и не поняла, что это был за господин. Прежде его не встречала, вот только говор низин у него присутствовал, значит из Нижней Эмпирии. Но что ему тут нужно? И кто такой? Почему купец его убоялся и послушался беспрекословно? И ведь назвал он моего спасителя при этом не лордом или милордом, а всего лишь господином. Выходит, тот не знатных кровей, но при этом имеет немалый вес при дворе, коль может отдавать приказы прихвостням Юстигалуса. Странно. Интересно, как он связан и связан ли вообще с привидевшейся мне девушкой? Новая персона или скорее персоны, неожиданно появившиеся в этой игре под названием жизнь, меня очень заинтересовали. Вот только в нашу повторную встречу верилось с трудом. Хотя выручил сейчас, уже хорошо, я рада и этой короткой отсрочке.

Нехотя, но приказание Брауна исполнили, ослабили верёвки, плеснули мне в тарелку похлёбки, которую иначе как помоями не назовёшь, да выдали пару драных одеял. И где только нашли такие? Может они и в самом деле полагались к клетке в придачу, но перед тем, как кинуть их униженному пленнику, человека нужно обязательно сломать, потому и не выдают сразу, тянут, изнуряют морально и физически. Твари!

— Не думай, что так легко отделалась от меня, заррраза,— процедил сквозь зубы Турс мне на прощание, нацепив при этом лживую улыбку на уста.

— Ты тоже, урррод!— пробормотала в ответ с нескрываемой ненавистью, вместо улыбки примерив оскал — мне-то не перед кем было лицемерить.

А торгаш за своё ответит. Если когда-нибудь выберусь из этой передряги, найду и убью, дабы не смел больше никому ломать жизнь. Клянусь!

Не знаю, что там купец углядел в моём взгляде и сумел ли прочитать мысли, но отчего-то толстяк аж подпрыгнул на месте и, то и дело испуганно оглядываясь, припустил к своей крытой повозке.

И только после его бегства я позволила себе дать волю слезам, пытаясь избавиться через них от обиды и стыда, вызванных пережитыми унижениями и больше не борясь с предательской дрожью во всём теле.

Что-либо предпринять мне в отместку, у Турса так и не вышло. Мстить сразу он, видимо, поостерёгся, днём всё больше отсиживался в своей повозке, оберегая излюбленный зад, а следующую ночь, к счастью, я провела уже совсем в другой компании.

Нас встретили ближе к вечеру и, связав мне руки и ноги да заткнув кляпом рот, бесцеремонно перекинули через седло одной из мохноногих лошадок. Вот так вот. За мной прислали всего лишь пеших всадников. А как же иначе? Нельзя чтобы я вводила смуту в умы бывших соратников. К тому же, а вдруг среди них знакомые попадутся? Уж лучше потерять в дороге пару десятков часов, чем идти на ничем не оправданный риск.

Усмехнулась. Вот так живи, летай, служи. Отдавай своему ремеслу себя всю без остатка, а потом раз и словно не было твоей прежней жизни, не было твоих заслуг перед отечеством. Одним мгновением перечеркнулась вся твоя доблесть и честь. Теперь ты враг собственного народа, чужой среди своих. Изменник, не иначе.

Уже увозимая от ненавистного Турса, я заметила отделившуюся от каравана одинокую карету, окружённую несколькими лошадьми — высокими и длинноногими — вояк её сопровождающих. Среди них я разглядела и ночного знакомого, Брауна. А ведь я так и не успела сказать ему спасибо...

Лечи* — доктора.

Бужлец* — узел.

5. Смотритель Свонсник и император Юстигалус

Тамила

— Мира... Мира... Мира...

Дожила! Сижу запертая в четырёх стенах и не знаю, как выбраться на волю, ковыряю ноготком облупливающуюся краску на стене у казённой кровати и размышляю, сколько времени у них уйдёт на то, чтобы взяться за меня всерьёз. Ведь не для того же меня сюда приволокли, дабы дать отдохнуть от боевой жизни?! Как минимум лишат разума, как максимум — убьют. Или эти понятия взаимозаменяемые и неизвестно, какой исход лучше? Кто знает... А вначале, наверное, попытаются узнать, что именно я знаю, и кто ещё замешен во всём этом. Фи. Как банально!

Я в очередной раз огляделась.

Комната в которой меня заперли, прежде грубо стянув с лошади да протащив через окружённый высокой каменной стеной двор и длинный коридор со множеством запертых дверей, оказалась небольшой и далеко не уютной. Три кровати, три тумбы, обшарканные стены, потрескавшийся потолок, поцарапанный пол, на удивление дебёлая дверь и большое окно почти во всю стену. Вот и весь вид, что открылся передо мной, изменницей империи, жалко сидевшей с подтянутыми к подбородку коленями на казённой тахте.

Ах да, забыла, я тут такая не одна. Нас трое — я и Марта с Пенелопой. Три затерявшиеся среди этого запустения живые души в практически мёртвых телах. Хотя о чём это я? Я пока ещё по-прежнему жива и даже не лишена разума. Вопрос только в том, сколь долго продлится это эфемерное "пока"?!..

— Мира... Мира... Мира...

Хотелось бы чуточку поподробнее остановиться на узницах, которым надлежало судьбой стать моими подругами по несчастью. Одна из них, Марта, старше меня на девятнадцать лет и, судя по всему, пребывала в состоянии забвения уже целых четырнадцать из них. Пенелопа являлась мне почти ровесницей, оказавшись лишь на пару лет взрослее. Здесь она находилась в течение года. Марта лежала тихо, не шелохнувшись за всё время моего тут пребывания, лишь единожды я заметила в ней одно единственное изменение — она закрыла глаза, видимо, уснула. А вот Пенелопа хоть и смотрела постоянно в потолок, но беспрестанно что-то бормотала. Что именно натворили несчастные пленницы, лишённые остатка разума, я не знала, да и не хотела вникать в чужое грязное бельё. С меня хватило того, что замаралась в своём собственном и попала вот сюда.

Откуда я знаю их имена, возраст и время пребывания тут? Это не сложно. В ногах каждой из... нас к кровати прикручена табличка, на ней углём коряво намалёвано имя, год рождения, год попадания в Лечебницу и через чёрточку числится первая буква нынешнего века. Далее вопрос с продолжительностью жизни оставался открытым. Хоть так.

Вот тебе и вольная пташка.

— Мира... Мира... Мира...

О, Высь! Этот монотонный шёпот меня убивает! Я закрыла уши ладошками и, смежив веки, принялась раскачиваться взад-вперёд. Если они оставят меня тут на недельку другую, то боюсь, им даже не придётся тратить на меня время — сама лишусь разума и без их помощи.

Через какое-то время, чуть успокоившись и опустив руки, я откинула голову назад, упёршись затылком в шершавую стену. Смирилась ли я со своим положением? В какой-то мере да, но это не мешало мне строить планы по собственному спасению. Должен же быть отсюда какой-то выход, но я упрямо не могла его найти.

Как только меня притащили сюда и втолкнули внутрь, я осмотрелась и, убедившись, что мои подруги по несчастью не представляют для меня ни опасности, ни интереса первым делом проверила дверь и окно, что занимало добрую половину стены. Хоть в этом клочке мира, заключающемся во внутреннем дворике и кусочке ясного неба над головой, они не посмели нас ограничить. Или таким образом они издевались над теми, кто только-только попадал сюда, давая сравнить жизнь до и после? Возможно, именно поэтому меня посадили с этими женщинами, чтобы я могла в полной мере осознать, что потеряла и была сговорчивее на допросе — а я оставалась уверена, что он мне ещё предстоит.

Так вот, мои усердия не увенчались успехом. Несмотря на общий неприглядный вид, дверь стояла как влитая, а окно и подавно. Уж не знаю, как они этого добились, но только, ни дерево, ни стекло даже не дрогнули от моих ударов. Не найдя ничего, чем можно было бы попробовать разбить окно, я попыталась расшатать ножку у кровати, но лежак оказался намертво прикручен к полу. Поднять же тумбу мне оказалось не под силу. Не придумав ничего лучше, я попробовала разбежаться насколько позволяла крошечная палата и, сгруппировавшись, прыгнула в низкое окно, пытаясь собственным телом вышибить раздражающее стекло. Куда уж там. Отскочив от прозрачной "стены" словно надутый козий пузырь, с коим порой играют дети, я со стоном рухнула на пол.

— О, Великая эмпирская впадина!

Поднялась, держась за ушибленный бок и, подволакивая ногу, добрела до своего угла да опустилась на узкую, застеленную посеревшим от времени бельём кровать, где теперь и сидела, вспоминая свою безуспешную попытку. Причём безуспешную во всех смыслах. Слишком поздно я поняла, что если бы мне даже удалось вышибить стекло, я не могла бы бежать, так как Лечебница представляла собой круг, чьи окна выходят во внутренний дворик, а наружная стена с единственной дверью, словно крепость защищала своих обитателей от внешнего мира или мир охраняла от них.

— Мира... Мира... Мира...— по-прежнему раздавался ровный голосок Пенелопы, не выражающий ни одной эмоции, не выказывающий истинной жизни.

Я невольно содрогнулась, вспоминая приключившееся несколько минут назад происшествие. Тогда шёпот моей соседки неожиданно стих, я даже оглохла на минуту от оглушающей тишины. Осмотрелась в недоумении и вернула взор к рыжеволосой девушке, лежащей на соседней кровати. Локоны коротко острижены и торчат неаккуратным ёжиком, что вероятно вскоре ожидает и меня — я ревностно провела по своим волосам ласкающими пальцами — блеклые широко раскрытые глаза Пенелопы, казалось, ввалились внутрь, щёки впали, костлявые руки покоились поверх одеяла, выделяя отчётливее сухопарую фигурку, расположившуюся под ним.

Я смотрела на неё, а она лежала без движения и звука — рот приоткрыт, глаза расширены. Неужели настал конец её мучениям?

Выждав немного, я тихонечко сползла со своей постели и, подойдя к Пенелопе, склонилась над ней, приседая. Девушка, казалось, не дышала, но вдруг мне почудилось, будто её губы едва-едва шевелятся. Может ей плохо и нужна моя помощь?

Хотя, странный вопрос. Как и кому, здесь вообще может быть хорошо?!

— Пенелопа,— тихонечко позвала я, понимая всю глупость собственного поступка.— Пенелопа, ты меня слышишь?

Её безумный взгляд вдруг ожил и резко сместился на моё лицо, бледные уста задвигались оживлённее. Мне показалось, словно она хочет что-то сказать, спросить или быть может поделиться.

— Что?— произнесла я тихонечко, склоняясь ещё ниже.— Что?

Но взор Пенелопы слова потух.

— Мира... Мира...— донеслось до меня знакомое.

Я ошиблась, попытавшись отыскать в ней хоть какие-то проблески рассудка. Разум в девушке уже год как утерян. Я же видимо как всегда пыталась найти то, чего на самом деле давно не существовало.

Хотела было уже подняться и вернуться на собственную кровать, когда Пенелопа внезапным движением вздёрнула руки и вцепилась мне в плечи длинными костлявыми пальцами — острые давно не стриженые ногти впились в плоть, причиняя боль. Приподнявшись над кроватью, она смотрела мне прямо в глаза шальным взором и кричала уже во весь голос.

— Мира... следуй... Мира... своему... Мира... пути... Мира...

С визгом я принялась отбиваться от умалишённой девушки, испугавшись не на шутку. Если бы не моя растерянность, то я избавилась бы от её слабого захвата в ту же секунду, а так пришлось повозиться несколько лишних мгновений. Затем опрометью кинулась на свою койку и, вжавшись в угол, с ужасом воззрилась на успокоившуюся уже безумицу.