Лесса (общий файл) (заморожено)

— Ты врешь. Зачем ты мне врешь?

— Зуб даю. Что там дальше? Про такой способ примерки обуви я ещё не слыхал.

Лесса смерила его с головы до пят недоверчивым взглядом, фыркнула:

— А Хэффа с подбитым глазом, потому что эк..сперименты алхимические ставила.

Подытожив, она устроилась поуютнее, словно котенок свернулся в клубок, продолжила:

— Дочь отрубила часть пятки, втиснула кое-как ногу в башмачок, скрыла боль нес..терпимую и вышла к королевичу. Тот ее, как невесту, посадил на своего коня и поехал с нею. Как так, деда Свейн? А вторая пятка? Она так и будет в одной туфле? Дурак этот королевич. И она дура.

— Почему? — Свейн отпил из рога. Легкая улыбка коснулась губ, в глазах плясали бесы.

— Потому что по обуви жену ищет, а та, если ногу себе не пожалела, то и ему башку оторвет, если ей надо будет. Они бы с Хэффой подружились бы. Она же вы-жи-ва-ет.

Граф расхохотался.

Рейн подошел к Лессе, отобрал кожаный фолиант.

— Отдай! Мне Хэффа сказала прочитать и сделать... выводы!

— И какой вывод ты сделала?

Лесса подумала, поерзала и выпалила, блестя янтарем глаз:

— Такой, что надо заливать в туфли, если они малы, самогон! Прохор завсегда так делает, когда ноги распухают и он не может влезть в обувку.

Рейн улыбнулся.

— Теперь буду я тебя учить. Иди, Лисенок, отдыхай. Завтра у тебя тяжелый день.

Лесса нехотя слезла с кресла, протопала к дверям, обернулась, глядя на мужчин блестящими глазами:

— Я уже большая. Можете сплетничать, как бабы на завалинке, — она дождалась, пока её кошка соизволит проследовать к дверям, показала язык и хлопнула створкой.

Свейн улыбнулся, глядя ей вслед, и вновь нацепил мрачную маску. Заметив, что Рейн бросил взгляд на портрет, висевший по правую руку от князя, посмурнел ещё больше. С огромного полотна в мрачных тонах на мужчин взирала суровая дама, поджав тонкие губы. Нос крючком, белесые ресницы, глаза навыкат. В пальцах крепко сжат томик "Домашних заповедей", бесполое платье монашки щерится острыми складками, на плоской груди победно сияет знак Иллит. Несчастный граф. Графиня была больна шейной болезнью, что не могло не сказаться на её характере и, соответственно, жизни всей графской семьи.

Граф буркнул:

— Да, Рейн, это Анника. Такая, как и была. Женушка моя... драгоценная, — Свейн поморщился. — Возражала против украшательств малярных, говорила, не в лице краса, видите ли. Я ведь толком её и не видал. Замотается в толстенную рубаху до пят, для верности ещё и перебинтует все свои тощие прелести, чтоб мои пальцы не лезли, куда не след. Свечу ночью зажечь — в обморок грохнется. Уж и не знаю, она ли те ночи со мной была, чи труп ходячий. Как третьего родила, так больше меня и не подпускала к своим мощам. Обет, мол, дала. Как и третий помер, вовсе в келье своей заперлась. Вот и кукую без наследника. Силком-то её принуждать не стал, потому как не встал мой мужик на неё боле, — перстень на графской длани сверкнул кровью, заиграл алыми отблесками на каменных стенах, с которых уныло взирали на собеседников выцветшие гобелены. Свейн замолчал, желваки под пергаментной от загара и возраста кожей заходили ходуном. — Обещай мне, дроу, как сдохну, исполнить мою волю. Есть у меня в наделе моя кровь, хоть и приблуда, но все здоровее, чем было Анникино потомство. Думал сам приветить, узаконить, но тут вы явились. Открою, кто, перед смертью. Сейчас делиться с тобой, кто это, не желаю. Итак вон Прохора до смерти семьей запугали. Знаю, слово ты держишь, — колючий взгляд прошил Рейна насквозь.

— Слово дроу. Если останусь жив.

Свейн криво улыбнулся, помолчал. Седые кустистые брови поползли к переносице. Граф сделал глоток из рога, подержал задумчиво в руке и запустил в стену. Древний щит, окованный медью, взвыл. Грохот поплыл по комнате, заложил уши, рассыпался перепуганным эхом, капли вина следом раненного животного оросили шахматный мраморный пол. Свейн дождался, пока звуки стихнут, процедил:

— Знаю, ты мне недолгий век уготовил. Я пленник, но не раб, чтобы меня резали, как борова. Но и с горшком под жопой подыхать не хочу, а ведь именно так и подох бы, если бы не явились ты и твоя гадюка. Ты дашь мне меч. А девочку... Береги, её, дроу.

Рейн коротко кивнул и вышел.

* * *

По коридору плыл аромат хлеба, что пек Прохор в подвальном этаже. Бился овод о стекло, кружилась пыль в тонких лучах солнца. Лесса стояла у двери, сверля его глазищами. Кошка, как собака, сидела настороже рядом.

Казалось, янтарные глаза обеих видят его насквозь.

— Подслушивать недостойно юной леди.

— Ты не убьешь его. Он мой друг, — звонко сказала она.

Рейн молчал. Сказать было нечего.

— Ты... Ты не можешь, — голос сломался, стих.

— Мы шутили, Лисенок.

— Нет! — эхо отразилось от стен, растаяв вдали. — Нет... Я ... я чую твой обман. Ты врешь. Зачем ты мне врешь!

— Я не могу тебе ничего обещать, — он отвел взгляд.

— Я не дам тебе его убить! Он... У меня нет мамы. Ты сказал, ты мне не папа. У меня никого нет, кроме Чернушки и деда Свейна, — её голос задрожал, сорвался. — Был... Я думала, был ещё ты... А ты! Я люблю его! А тебя теперь нет!

Она круто развернулась на каблучках и пошла прочь по коридору, подпрыгивая при каждом шаге и размахивая руками, как маленький солдат. Рейн смотрел, как развеваются черные кудряшки, как твердо топают детские ноги, как сердито напряжена спина, а эхо шагов отдавалось пульсирующей, едва заметной ноющей болью. Он дал ей имя. Имя женщин своей семьи. Что будет, если Мэйдд решит... К демонам. Он не должен думать об этом.

Но не думать не может.

4

Ранним утром, когда солнце ещё видело сны, он заглянул в комнату Лессы. Горела лампа, освещая тусклым светом раскрытую книгу на столе, недоеденный засохший пирог с грибами, платье, брошенное на пол рядом со стулом, туфля с оторванным розовым бантиком валялась на волчьей шкуре у кровати. Кровать была пуста. Ни Лессы, ни кошки.

Торопясь, он пошел по коридору, заглядывая во все щели и закутки. Ни души. Тревога охватила сразу, целиком, да так, что он испугался сам себя. Райты... Нет, не может быть, псы были созданы магией, они несли службу за стенами замка и избегали Лессы. Она уже пропадала, точно так же, как сейчас, и всякий раз это было после больших потрясений. Первый раз, когда она узнала, что её семья мертва, а второй — когда райт сожрал её кошку у неё на глазах. Тоже, кстати, черную. И оба раза они с Хэффой не могли понять, как девочка могла покинуть комнату — засов был на месте, а до земли три этажа. И оба раза она была не в себе, правда, все обошлось, но вот обойдется ли в этот раз... Ускорив шаг, он позвал:

— Лесса! Лисенок!

Тишина. Лишь эхо его шагов и биение сердца. Он шел, звал, он едва не сошел с ума. Магия не работает, значит, она где-то рядом, но где? Бродя во сне, в темноте, можно упасть, сломать шею... Сбежав по лестнице, заглянул в каморку привратника, проверил главную дверь. Заперто. Где же она?

Через сотни пройденных миль и тысячи открытых дверей он, наконец, услыхал тихое, приглушенное мяуканье. Подошел к окну-арке, выходившему в летний дворик замка, выглянул. И заторопился, открывая. В конце концов, створки распахнулись, черный зверек влетел в комнату, закружил около его ног, требовательно мяукая, и метнулся назад, к хозяйке.

Нагое тельце, свернувшись зародышем, лежало на черной брусчатке двора, влажной от росы. В антрацитовых волосах запутались листья, травинки и хвоя. Лесса спала, сложив ладошки под головой, ресницы подрагивали, она улыбалась, словно ей снился чудесный сон.

Рейн скинул куртку, переложил её, укутал, поднял на руки.

— Где же ты бродил, Лисенок?

— Я не лисенок, — прошептала она сонно.

— А кто?

— Кошка.

Рейн задержал дыхание, выдохнул, чтобы унять тревогу. Он торопился унести её в тепло, в дом, хотя Лесса никогда не болела, на зависть нянькам и мамкам, которых у неё не было, да и раны на ней заживали как на ...

Как на кошке. Рейн сбился с шага.

— Какая кошка?

— Большая, сильная, черная кошка, — голосок затих.

Она спала. А вот ему теперь бессонные ночи обеспечены.

5

— В жопу!

Рейн делал вид, что читает. Казалось, он полностью погружен в изучение процесса засолки капусты.

— В жопу тебя и твою учебу! — повторила она громче.

Что делают с мальчиками в таких случаях, он знал, и знал на собственной шкуре. А вот что делать с хамоватыми малявками женского полу — придется изобретать на ходу.

— Я тебя не хочу знать больше, — её тон стал тише.

— Я тебя тоже.

— А меня за что? — она распахнула глаза.

— Давай заключим договор. Если ты будешь мне беспрекословно подчиняться и вести себя, как полагается леди, я не буду... обижать Свейна, — он перевернул лист. Красочное изображение горы капустных голов привело его в содрогание.

Она долго молчала, стуча каблуками по ножкам скамьи. Рейн читал.

— Правда? Не врешь? — не выдержала она.

— Зуб даю.

Она посопела, погладила Чернушку, поерзала.

— Ладненько. Но, если ты мне соврал, я... я не знаю, что сделаю.

Рейн прямо и честно глянул ей в глаза. Он не сказал Лессе ни слова лжи.

Чего не сделаешь ради науки.

Кухня была огромной, с высоким потолком, но уютной. Стены пестрели покрытыми пылью сковородами, полками с горшками и горами простых, но крепких с виду тарелок, в углах важничали бочки, корзины с овощами и набитые мешки с крупами и мукой. Связки лука, чеснока, сушеных трав благоухали на всю комнату. Было прохладно, несмотря на растопленную с утра печь, в подвальном этаже солнцу не забалуешь. На столе золотились свежие булочки, рядом поблескивала крапинками жира колбаса и краснели сочные помидоры. Лесса и её кошка любовались натюрмортом.

— Твое задание на сегодня, — указал Рейн.

Её глаза стали, как плошки.

— Я — девочка.

— Девочка.

— Я — маленькая девочка.

— Не спорю.

— Я — леди!

— Леди.

— Леди не чистят котлы!

— Значит, леди будет есть пищу, приготовленную в грязном котле.

Засверкав янтарными глазищами, она топнула:

— Ты надо мной смеешься! Я хочу биться, стрелять, быть сильной и ловкой, такой, как ты! Чтобы надрать задницу Хэффе! А котлы чистят рабы и слуги!

— Спасибки, маленькая леди, — проворчал Прохор. — И не знал, что вы теперича фу-ты-ну-ты.

Лесса смутилась.

Прохор, худой, как жердь, длинноносый старик с глазами-буравчиками, притаившимися под кустами бровей, ещё раз одарил Лессу взглядом, в котором заключалась вся мировая скорбь, склонился над тушкой освежеванного барана, почесал лысую макушку, примерился и рубанул. Кусочки костей и мяса разлетелись по полу, прилипли к кожаному фартуку, видавшему виды, запутались в бороде старика. Чернушка подкралась, схватила кусок и метнулась под стол. Прохора она знала.

Рейн подумал, что должна ответить матрона непослушной ученице, тряхнул головой, и ответил, как посчитал нужным:

— Ты. Не. Будешь. Командиром. Если не умеешь, не знаешь и не можешь научить солдат тому, что требуешь от них. От тебя, от твоих знаний, воли, разума и твоего умения повести воинов за собой будут зависеть жизни. Так же, как и твоя от них. Ты для них Бог, Король и Герой. Пока не облажался. Этому я и собираюсь тебя учить. В первую очередь, дисциплине.

— Ты не чистишь котлов!

— Уверяю Вас, Леди, я начистился в период учебы. Чистить котлы, готовить, стирать, штопать штаны и раны себе и товарищу, жрать демон знает что. Не хочешь, не надо. Иди к себе в комнату, можешь играть в куклы или читать сказки Свейну. Я видел книгу в библиотеке по вышиванию.

Она сопела, зыркая исподлобья. Рейн молчал, листая книгу Прохора, сквозь ресницы наблюдая за Лессой.

Она тоскливо глянула на колбасу, круто развернулась и вышла из кухни, размахивая руками. Рейн вздохнул, глядя на слугу, с остервенением рубившим мясо жутковатого вида ножом. Прервавшись, он одарил Рейна своим коронным взглядом плакальщицы-профессионала, пробормотал:

— Осмелюсь сказать, Вашмилсть, уж очень круто вы за дите беретесь. Котел — он, собака, и мне на весь день-то. Выше её дура-то медная. Не приведи Милосердная, придавит, чи покалечит.

— Надеюсь, нет. Невыполнимых задач не бывает.

Рейн сказал, и сам себе не поверил. Есть задача, которая рано или поздно, скорее рано, потребует решения, и это его решение погубит всех.

Дверь распахнулась, вошла Лесса. Решительный взгляд, волосы убраны в косу, штаны, подвязанные бечевой, чудом держатся, рукава мальчуковой куртки закатаны валиками чуть не по плечи. Казалось, она ограбила пастушка. Рейн сдержал улыбку. С таким лицом идут на войну. Или котлы чистить.

— Этот? — она ткнула пальцем в отца всех котлов, потерявшего свой царственный блеск от сажи и нагара.

Рейн кивнул, помедлил и взял булочку и кольцо колбасы со стола. Ему предстоял тяжкий труд — готовить пособия. Он вздохнул. Лучше бы он мечом помахал во дворе.

* * *

Он вернулся, когда солнце утонуло в густых синих тенях. Прохор скоблил стол, котел выглядел взятым в плен на поле боя, а потом забитым до смерти злобными гномами с топорами. Лессы не было. В ответ на вопросительный взгляд Рейна Прохор поджал губы и кивнул головой. Рейн обошел монстра кругом, улыбнулся.

Она спала. Положив чумазую мордашку на воротник тулупа из овчины, прижимая к себе кошку изгвазданными руками, прикрывшись полой, Лесса видела десятый сон посреди живописных луж и куч песка, честно сделав все, что могла. Колбаса и булочки остались нетронутыми. Спрашивать, помогал Прохор или нет, Рейн не стал.

Он подглядывал.

6

Прохор поменял кувшин с водой, раздвинул ставни, погасил светильники. Взгромоздив поднос на кровать, удалился. Блюдце с влажным от росы золотистым маслом, горячий хлеб, разноцветная картинка из свежих, прямо с грядки, овощей, крынка густых сливок и ненавистная каша. Издевается, решил Рейн. Прохору что в лоб, что по лбу, ежедневные угрозы отрезать уши старика не пугали. Стоит лишь заикнуться о добром куске мяса на завтрак, и скорбный взгляд и занудная, наизусть известная лекция о пользе злаковых обеспеченны. Дверь взвизгнула, вошла Лесса, шаркая тапочками о каменный пол. Правильнее сказать, вбрела. Заспанная мордашка, растрепанная коса, но уже умыта и одета для занятий. Причесывалась Лесса сама, и результат её усилий был весьма впечатляющ. Невнятно буркнув что-то себе под нос, она забралась на постель, изучила поднос и стянула кусок хлеба с маслом.

— У медя все бодит. Даже дежать бодьно.

— Аппетит, вижу, у тебя здоров.

— Мне надо рашти.

— Леди не чавкают и не говорят с набитым ртом. А также леди не входят без разрешения в спальню мужчины.

— Ты не вышпался? Што у наш шешодня?

Рейн смерил её взглядом. Демон дери, так мала. Так рано, и так поздно. Свейн с Прохором избаловали Лисенка, а Хэффа... Хэффа ждет своего часа, нет сомнений, и девочка должна уметь противостоять жрице. В жизни Леассары таких жриц будет демонова туча. А он, Рейн... Его рядом не будет. Да, его могут обвинить в предательстве, если Леассара станет на сторону врагов, но воевать с беззащитной женщиной — пятнать себя бесчестьем. Обладай Лесса магической силой, его задача была бы много легче. Но Лесса и магия не совместимы. Как безоружному победить льва? Да, он воин, маг, он много знает, умеет, но все его знания райту под хвост, когда дело касалось его подопечной. Обучение воинов дроу строилось на законах магии и при помощи магии. Нападение, бой с тенью, бой с монстром и монстрами, защита, спарринг демон знает с кем только не довелось, тренировка интуиции, внимания, ловкости, реакции, и не припомнить всего, чему учили мастера. Муштра, муштра, днем, ночью, во сне и наяву. За малую провинность вон из казармы и позор на твою семью. Воин-маг — каста, честь, которую оказывают не всякому и за которую заплачено жизнями. В его броне не должно быть трещин. Сомнений, суждений. И любви. Лишь одна женщина, Великая Мать, и никого, кроме неё. Рейн неохотно признался сам себе, что его броня оказалась скорлупой. Может, этого бы не случилось, если бы в Хэффе была хоть капля женщины, но Хэффа оказалась самой хреновой нянькой из всех нянек, живущих на земле, в воде и под землей.