Знаменитые призраки Гросвенор-Холла

— Она без сознания...

Судьба миссис Обэлл мало волновала меня в тот момент. Я, перешагивая через кости, зашла в склеп и осветила все углы. Ни следа Йорка. Страх стал явственнее, отчетливее, как всегда, когда я боялась не за себя. Надо было взять Гончих и пустить их по следу.

Я поставила фонари на пол и заглянула в могилу, принадлежавшую леди Ровене. Там и в самом деле была дыра, уводящая вниз, в темноту. Ее, по всей видимости, расширили этим днем, вынув соседние камни. При желании — а у Йорка таковое несомненно было — в лаз можно было протиснуться и взрослому мужчине. Я посветила в темноту. Те же темные, словно кровью запятнанные камни, и больше ничего. Не размышляя слишком долго (а авантюризм у меня от мамы) я протиснулась в дыру.

Здесь было темно, и пахло еще хуже, чем в склепе. Словно вокруг что-то гнило и разлагалось. Стены были осклизлыми и влажными от плесени. Некоторое время я ползла по тесному лазу, задевая их плечами, и всякий раз меня передергивало. Наконец стены и потолок ушли в стороны и вверх, и я смогла подняться на ноги. Часть коридора была аккуратно высечена в скале, а часть сложена из более светлого, желтоватого песчаника. Справа располагалась заложенная темным кирпичом дверь, идеально ровная римская арка, которая привела бы мсье Лэ, с его тягой к античной архитектуре, в восторг. На замковом камне был вырезан некий символ. Подняв фонарь повыше, я сделала снимок и убрала карточку в карман. Будет еще время ее рассмотреть. Йорк. Я ищу Йорка.

Я могла бы позвать его, но что-то меня останавливало. Словно некий звоночек не прекращал назойливо звучать в ушах: не смей! Не смей! По коридору я прошла, как можно тише, стараясь слегка приглушить фонарь. Мне бы не хотелось, чтобы "некто" заметил меня и причинил мне боль.

На Йорка я наткнулась за поворотом коридора. Он шел прямо, слегка понижаясь, на полу под ногами начала хлюпать вода. Потом коридор повернул под углом в девяносто градусов, и я споткнулась о лежащего, привалившись к стене, Йорка.

— Родерик!

Я поставила фонарь на пол и опустилась на колени. Йорк дышал, и сердце его билось. Впрочем, с некромантами ни в чем нельзя быть уверенной. Я нашла место посуше, села и уложила голову Йорка себе на колени, после чего попыталась — безуспешно — привести его в чувство. Рука Родерика была в крови, а на некотором отдалении лежал пистолет. Я до него дотянулась, стиснула рукоять и сразу же почувствовала себя увереннее; защищенной. Это ощущение пришло вовремя, потому что я услышала шум во тьме. Шлепанье босых ног, и сопение, и скрежет зубовный. Фонарь, я не заметила как, упал и погас. Превознемогая ужас, я вцепилась в пистолет, но рука дрожала, и я знала, что не смогу выстрелить. Он слишком тяжел. Тогда я взялась за фотоаппарат. Вспышка. Так спасался герой в "Окно во двор", моем любимом хичкоковском фильме. Ослепленное и испуганное чудовище убежало прочь, шлепая по влажному полу. Я облегченно выдохнула.

Наверное, я сошла бы с ума в темноте. Но я вцепилась в Родерика обеими руками, прижалась к нему, вдыхая знакомый с детства запах: какие-то травы. Похоже пахли капли, которые принимал иногда отец. Время шло. Наверное, давно уже рассвело, и Вернаны искали нас. Кончилась четвертая ночь нашего пребывания в Гросвенор-Холле, и начался пятый день. Я уже сомневалась, что переживу все десять.

Йорк пошевелился. Я встрепенулась. Поймав меня за руку, Йорк пробормотал:

— Фрэнни, какого черта ты здесь делаешь?

— О-откуда...

— У тебя духи с запахом земляники. Помоги сесть.

Я поддержала его за плечи. Йорк сел и привалился спиной к стене, вновь сжал мою руку.

— Фонарь?

— Не работает.

— Скверно. Дай мне пистолет.

Послышался негромкий щелчок — похоже Йорк ощупью пересчитал пули. Я почувствовала себя слепой в этой темноте, да собственно, такой я и была. Слепой и беспомощной. На глаза навернулись непрошенные слезы.

— Выше нос, Фрэнни, — Йорк обнял меня за плечи. — Я доставлю тебя к родителям целой и невредимой.

Он поцеловал меня в лоб, и плакать захотелось еще сильнее. Конечно. К родителям.

— Надо уходить, — Йорк поднялся на ноги и потянул меня за собой.

— Вы представляете, куда идти?

— Смутно, — честно признался Йорк. — Но еще не было случая, чтобы я не выкрутился.

На этой оптимистичной ноте он и потянул меня за собой. Он наполовину тащил меня, а наполовину повисал на моем плече. Идти приходилось в темноте, ощупью, касаясь липкой, холодной стены. Смрад был особенно силен.

Коридор по счастью был прямой, а через какое-то время забрезжил свет. Я стала различать стены, и блеск воды под ногами, и силуэт Йорка. Стены и потолок сжались, норовя удавить нас, а потом мы выбрались из дыры в полу склепа.

Было уже, наверное, около десяти. Солнце то и дело выскальзывало из-за туч и тут же пряталось. В целом природа была под стать нашему внешнему виду: были мы грязные, мокрые и перемазанные кровью. Именно так и выглядят обычно бравые бойцы с призраками и монстрами.

Йорк оглядел меня и расхохотался.

— Не вижу повода...

— Нет-нет, — отмахнулся Йорк. — просто мне вспомнилась твоя мать при сходных обстоятельствах.

Иногда мне кажется, что Родерик в нее влюблен. А в таком случае, почему бы ему не полюбить и меня, пускай не очень сильно? Чуть-чуть...

Йорк поцеловал меня в лоб, наверное, невероятно грязный, и сказал:

— Пошли. Вернаны — чудесные люди. Не будем заставлять их волноваться.

Дверь распахнулась, и я угодила в крепкие объятия Айседоры. Она вертела меня, как куклу, осматривая со всех сторон, и перемазалась в минуту кровью и грязью.

— Мне нужно переодеться... — беспомощно пробормотала я.

— А еще умыться, — Айседора вгляделась в мое лицо. — И выпить кофе. Как мистер Йорк?

— Мистер Йорк всегда в порядке, — я проводила Родерика взглядом. — И это раздражает. Как Обэллы?

Айседора взяла меня за руку и повела наверх. Здравое решение, потому что я (а я себя знаю) наверняка пошла бы за Йорком. У меня легкое помутнение рассудка случается всегда, когда речь о нем заходит. К счастью, Айседора провела меня наверх и сидела в кресле, дожидаясь, пока я приму душ и переоденусь. Потом помогла мне перебинтовать ногу. Ранки выглядели не лучшим образом, как следы вампирьего укуса на шее девственница. Я достала из аптечки заживляющую мазь и смазала их без особой надежды на успех.

— Миссис Обэлл неплохо себя чувствует, но совершенно ничего не помнит.

— Может оно и к лучшему?

Я вытащила из кармана мятые грязные фотокарточки.

— Черт! Ида, взгляните на это!

Айседора не обиделась на фамильярность, а то и вовсе не обратила на нее внимания. Ее, как и меня, полностью захватило изображенное на фотографиях.

Снимки были плохие, и сложно было ожидать других. Но и на них было видно странное, невероятно уродливое существо, что самое ужасное, имеющее определенное сходство с человеком. У него были тонкие костлявые руки и ноги, бледная кожа и огромная деформированная голова. Именно так я себе воображала Горлума. Самое неприятное, что ни на одном из снимков существо не было видно полностью, и приходилось невольно додумывать детали. Фантазии выходили тошнотворные.

— Мерзость, — высказала общее наше мнение Айседора. — Мерзость нечеловеческая.

— Надо показать это Йорку.

Мы постучали в соседнюю дверь и едва дождались хмурого, отрывистого "войдите". Йорк, прислонившись к стене, зубами затягивал бинт на правой руке. В этом он весь: никогда не попросит о помощи.

— Дайте я.

Пока мы с Айседорой обрабатывали прокушенную руку (которая выглядела так же скверно, как моя нога), Йорк изучал фотоснимки.

— Я же говорил, зубки человеческие.

Только некроманты, Лэ и я можем находить удовольствие в такой ситуации.

— По-твоему это человек?

— Был им когда-то.

— А потом что? Обратился ко злу, голлм-голлм?

Йорк рассмеялся и пошевелил пальцами, проверяя их чувствительность.

— Не столь мелодраматично, дамы.

— А при чем здесь колыбельная? — спросила Айседора.

— Вот это еще предстоит выяснить, — Йорк с сожалением посмотрел на свою руку. — Завтра.

День шестой

Я легла в постель и отрубилась, и проснулась только к десяти часам утра следующего дня. Весь предыдущий отрезок времени попросту выпал у меня из памяти. Образовалась приятная пустота. И нога почти перестала болеть. Не такая уж страшная травма. Похоже, мазь все-таки помогла. И это было не удивительно, учитывая что составляла ее Эмма. Я заново перебинтовала стопу, зашнуровала ботинки и постучала в соседнюю дверь. Йорк не пожелал ответить, или спал, или его не было в комнате.

Я пошла вниз.

В столовой никого не было, зато я услышала голоса из библиотеки.

Мистер Йорк водил беспорядок за собой, образно говоря, за ручку. На столах — их в библиотеке, как и у нас, было три — лежали стопки книг, карты, планы дома и окрестностей. На подлокотниках кресел, опасно кренясь, стояли стаканы виски и полупустой бокал красного вина. Когда я открыла дверь, Айседора, лежащая на кушетке, оторвала голову от подушки и помахала в воздухе небольшой книжицей.

— Доброе утро. Что здесь происходит?

— Мы ищем планы поместья, — усмехнулась Айседора.

— Мы ищем планы поместья, — крикнул Йорк откуда-то сверху.

Я задрала голову и сквозь пыль и парящие в воздухе листки бумаги разглядела Родерика. Он стоял на галерее, прижимая к груди стопку книг. Правая рука висела плетью.

— Как ваша рука?

— В полном порядке, — отмахнулся Йорк.

— Дайте, я посмотрю.

— Начинайте с той стороны, — Йорк указал влево.

— Я вашу руку имела в виду...

Йорк спустился и свалил книги на стол поверх уже имеющихся. Беспорядка стало больше, и он явно не собирался на этом останавливаться.

— Родерик, позвольте мне взглянуть, — я поймала его за рукав.

Он глянул на меня сверху вниз, пользуясь преимуществом роста. К счастью, мои отец и брат достаточно высоки, и я научилась на это не реагировать.

— Если хотите помочь, мисс Тарт, то поищите планы поместья, — вздохнул Йорк.

— А эти вас чем не устраивают?

Йорк с раздражением отбросил листки.

— Все они слишком поздние, — ответила за Родерика Айседора. — Середины XVIII века. А мистеру Йорку потребовались времена по меньшей мере саксонские.

— А такие карты существуют?

— Вот и я о том же, — Айседора спустила ноги на пол и отряхнула юбку от пыли и паутины.

— Но нам нужны подробные карты подземелий, чтобы найти логово этой твари. Не блуждать же во мраке в запутанных переходах! Мы даже не знаем, велико ли оно.

— Ну, мы знаем определенные границы. И выходы: в склепе, в башне.

— Эта скала может быть изрезана дырами, как швейцарский сыр, — пожал плечами Йорк. — Как знать, сколько придется блуждать между этими точками.

Йорк посмотрел на меня, как на полнейшую дурру, и это было обидно. Затем он вздохнул.

— Ты всегда стараешься довести дело до конца, Фрэнни? Докопаться до истины? Ты еще не понимаешь, насколько неприятной она может быть.

Меня задел этот покровительственный тон. Словно бы для Родерика я до сих пор была той глупой пятнадцатилетней девчонкой, которую можно было дразнить, поощрять, а потом, обозвав глупышкой, с завидной легкостью отправить восвояси. И еще наподдать напоследок. Мама себя называла Ариадной, я же была скорее Кассандра: особа с неудачливой судьбой, склонная к кликушеству.

— И что же такого я могу узнать? — спросила я, подходя к Йорку вплотную. Он ушел от ответа, как делают взрослые, когда им нечего сказать. — Ну же, мистер Йорк. Что такого ужасного могу я узнать?

— Нужно пристрелить эту тварь, — Йорк обошел меня и склонился над все еще сидящей на диване Айседорой. — Где ваш... брат?

— В склепе, полагаю, — невозмутимо ответила Айседора, глядя снизу вверх на некроманта. И взгляд у нее был при этом такой, что и нас Страж стушевался бы и спрятался в свой камень. Это был, скажем так, взгляд человека, который видит не только смерть и то, что лежит за ней, но и то, что лежит вне ее, а это ужасающее зрелище. — Изучает лаз. Как горный инженер, он просто обожает копаться в земле.

— Я думала, мистер Вернан — пианист...

— Одно другому не мешает, — беспечно пожала плечами Айседора. — Он занимался разведкой полезных ископаемых где-то в Америке, а в свободное время играл в салунах на рояле.

— Это было во времена золотой лихорадки?

— Все может быть, — Айседора загадочно улыбнулась, поднялась, откладывая книгу, и вцепилась в мою руку. — Тебе нужно позавтракать, дорогая. Ты и без того очень бледная.

— У меня такой цвет лица от природы, — беспомощно пробормотала я, но безропотно пошла за Айседорой.

Йорк был прав: мне необходимо было докопаться до истины. Выцарапать ее собственными ногтями у всех тайн вселенной. Желательно — с кровью. И мне выть хотелось от бессилия, потому что не удавалось ухватить сейчас эту истину хотя бы за кончик хвоста.

Родерик был прав, когда говорил, что нужно пристрелить эту тварь. Но также нужно было понять, что она такое, откуда взялась, и чего хочет от семьи Лагросс. И при чем здесь колыбельная, слова которой навязли у меня на зубах.

Баюшки, на ели...

Я открыла пакет, в котором лежали письма Викки к ее наставнице, аккуратно перепечатанные на машинке. Малая часть великолепного архива Лэ. Я перебирала письма, перечитывала отдельные куски, надеясь уловить что же мы упускаем.

"Мой бойцовый воробей... Да, мне знакома упомянутая книга... А потом я увидела, как леди Ровена, аккуратно уложенная в гроб... О былом говорят только западная башня, а также часовня и склеп... сэр Персиваль Лагросс, человек невероятно самодовольный и свято убежденный в своей неотразимости. Конечно, он хорош собой... уже за пятьдесят, но леди Ровена его обожает..."

Приказал заложить дверь, а сам отбыл в Америку и был похоронен в Бостоне...

Я поднялась и быстро, насколько позволяла все еще подламывающаяся нога, пошла в кабинет. Мистер Обэлл был там и читал газету. Свежую, утреннуюю газету.

— Сэр Персиваль?

Он вскинул голову и посмотрел на меня. Даже лучшие лгуны и притворщики совершают порой ошибки. Но он быстро спохватился.

— О чем вы, мисс Тарт?

— Сэр Персиваль, — сказала я словами из письма Викки. — Вы знаете колыбельную "Баюшки, на ели мальчик засыпает"?

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Тарт?

— Вполне сносно, сэр Персиваль.

— Мое имя — Обэлл, — повторил он очень медленно. — Джеральд Обэлл.

— Сейчас, возможно. Но в 1913 вас определенно звали Персивалем Лагроссом.

Он усмехнулся.

— В таком случае мне должно быть больше ста лет.

— Ну, мой отец на свои семьдесят три тоже не выглядит.

Обэлл — или скорее все же Лагросс — внимательно на меня посмотрел. У него была жутковатая, и вместе с тем завораживающая улыбка. А еще в нем было нечто такое, присущее только людям, родившимся до наступления нашего суматошного века. Достоинство, наверное.

— Вы — необычная девушка, мисс Тарт, — сказал он.